Текст книги "Soulmates Never Die (СИ)"

Автор книги: Koda Aleru

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Донхи смотрит на него с ожиданием, но Намджун… Он просто не знает, что сказать, что сделать, он в полнейшей растерянности. Девушка действует сама – приникает всем телом, вдыхает горький от дыма воздух и прячет лицо на широкой груди, и её открытость ранит обоих – Джун знает, что и сам не сумел сдержать слёзы.

– Я просто понять не могу, – Донхи шепчет лихорадочно, – неужели я и правда сама была во всем этом виновата? Потому что любила не так, потому что хотела любить себя? Неужели я…

– Это не так, – Намджун наконец отмирает, накрывает ладонями снова подрагивающие в рыданиях плечи и шепчет на ухо, – это всё не так. Не твоя вина, слышишь? Ты ничего не сделала неправильно. Ты столько времени была одна, но теперь так не будет, слышишь?

Донхи плачет вголос, захлебывается воздухом, и после нескольких минут таких бесполезных, но столь необходимых ей утешений просто замирает в руках Намджуна, пока он переносит её в свою кровать, укутывает теплом своего тела и целует в макушку.

После этого она наконец забывается беспокойным сном.

========== Pure Morning ==========

A friend in need’s a friend indeed

Друг познается в беде,

A friend who’ll tease is better

Друг, который поддразнит тебя – лучше.

Our thoughts compressed

Мы лаконично выражаем мысли,

Which makes us blessed

Что делает нас благословленными

And makes for stormy weather

И в то же время – причина ненастья

Донхи медленно моргает. Еще раз. И еще.

Видение Намджуна без футболки рядом никуда не пропадает. Собственно, как и ощущение жара чужого тела, тяжелой руки на её груди и теплого дыхания в макушку. Собственно, лишь осознание того, что её обплели всеми конечностями, и останавливает девушку от возмущенного вскрика.

Горячо. Но уютно. Собственно, спать рядом с друзьями Донхи уже не впервой, но это же…

Намджун.

Донхи всё еще не поняла, чем он так отличается от Тэхёна, что даже от мысли об их совместной ночевке ей так непонятно. Ну, если вспомнить, то с Тэ они не раз спали вместе, окутывали друг друга руками-ногами – и ничего. Никакой интимности.

…с Намджуном почему-то интимность во всем.

А еще он её переодел. В пижаму. Боги, он её переодевал, то есть всё видел и…

– Ты чего так рано подорвалась? – бормочет на ухо, сползает ладонью на живот и мягко придвигает к себе поближе. Донхи застывает напряженной струной, что от Намджуна – такого чуткого и доброго – никак не укрыть. – Ты в порядке, малышка? Или снова будешь плакать?

А вот сейчас Донхи его стукнуть хочется.

– Не собираюсь я сырость разводить, – огрызается в ответ, почти что спиной чувствуя улыбку. – Отпусти.

– Еще даже шести нет, моя… – и сбивается на полуслове. И хорошо. – Поспи еще чуть, а? – предлагает легко и ненавязчиво, настолько приятно, что Донхи – и вправду странно – тут же отрубается.

***

Ну конечно же, ей стыдно. Намджун даже в этом не сомневался.

Вот только за что?

За искренность? За слёзы? Или за то, что жалась ночью так близко, так горячо, что звала его во сне и млела, тихо млела в полудреме, пока Намджун сцеловывал соленую воду с её щек?

Вряд ли последнее. Вряд ли она это вообще помнит.

Хотя бы один плюс есть: больше никакого нездорового жара, простуда ушла, так что можно отписаться Сокджин-хёну и попросить отвалить от его девочки. Что это вообще за ультиматумы были: либо она у Джинни-хёна ночует, либо у него, Намджуна? Какое вообще право кто-то имеет выставлять Донхи ультиматумы?

Сокджин отвечает на это сообщение ржущим смайликом и советует поберечь Донхи от стресса. Где он вчера был, их всемудрый хён, пока девочка душу выворачивала наизнанку?

Намджун осторожно освобождает Донхи от своих загребущих обнимашек (она за ним тянется, скорее всего, просто за его теплом, но всё равно от этого лыыыыыба), отписывается начальству, мол, заболел, кхе-кхе, даже говорить не могу, так что не приду на работу, сорян. Начальство в ответ посылает очень цензурным матом и советует лечиться поскорее.

А потом Намджун доползает на кухню, наклоняется к холодильнику…

И взвизгивает от неожиданности.

– Здравствуй, сын, – мама чинно восседает на стуле, пьет кофе и улыбается. Знающе так, с хитринкой, и парень мысленно стонет: она заглядывала в его комнату. Конечно же, увидела Донхи, сделала выводы и теперь довольна, как никогда. – Я сварила кофе и завтрак приготовила.

– Мама, – осторожно начинает, вообще не понимая, как подобрать слова, – это не то, что ты подумала.

– Да знаю я, – женщина неожиданно весело смеется, отмахиваясь рукой. – Это та девушка, у которой проблемы? И ты, понятное дело, ей помогаешь – потому что не сумел пройти мимо.

– Что-то типа того, но…

– А потом втюрился в нее, как первоклашка, – радостно заканчивает, громко ударяя ложечкой по кофейнику (у него есть кофейник?!). – Да ладно, милый, – её улыбка смягчается. – Ты просил меня помочь выбрать для нее одежду, рецепты супов и тефтелек, искал для нее постоянную хорошую работу – конечно, это делается и для друзей, но я видела, как ты на нее смотришь, дорогой. И мне нравится, что после той падлы ты вообще способен так на кого-то смотреть.

– Я ей признался, – смущенно бормочет, присаживаясь рядом с мамой. Та сразу же отставляет чашку и накрывает его ладони руками.

– Милый, если честно, я говорила об этой девушке с Юнги и Сокджином. Они ничего не рассказали особенного – у тебя хорошие друзья, в самом деле – но у нас всех сложилась одна и та же мысль. Ты на нее давишь.

Намджун возмущенно вскидывается.

– Но я не…

– Ты можешь этого не замечать, – в голосе матери появляются знакомые стальные нотки, – но лучше проанализируй свои действия хорошенько. Кажется, твоя подруга проснулась, – она кивнула в сторону коридора, и Намджун тоже услышал еле заметное стенание старого паркета и хлопок двери в ванную. – Сделаешь ей чай?

– Кофе, она без него не просыпается.

Когда Донхи пытается прошмыгнуть мимо кухни на улицу, он спокойно её окликает.

– А Синди где? У тебя дома?

Из коридора слышен откровенно горький вздох. Донхи всё же заходит в кухню, отчаянно пытаясь спрятать под волосами красные и опухшие глаза, и отвечает, скрестив руки на груди.

– Я её отвезла к Тэхёну, как только заболела. Ты же не думал, что я брошу этот блохосборник дома на всю… О. Здравствуйте, – и она церемонно кланяется, в замешательстве кося взглядом на Намджуна и, видимо, чувствуя себя очень неуютно.

– Донхи, это моя мама. Она может тебя стебать и навязывать рецепты, а еще попытаться откармливать, – парень весело скалится, подавая девушке её кофе, на что его мать лишь смеется, поднимаясь.

– Мне пора на работу, милый, так что сегодня обойдемся без этого. А ты, Донхи, – она легко хлопает недоумевающую и очень неловко держащую свою чашку кофе барменшу по плечу, чуть не заставив ту разлить напиток, – не давай ему спуску. Он – мальчик активный, временами даже чересчур, но хороший. Веселитесь, детки! – и упорхнула, будто ей не под пятьдесят, а каких-то двадцать.

С одной стороны, Донхи была рада, что утро началось именно так. Не с неловких вопросов о вчерашнем, или почему они спали вместе, или еще что; несмотря на вчерашние откровения, обсуждать их девушка всё еще не была готовой.

– Выспалась? – Намджун сел рядом с ней, получил в ответ неопределенный то ли кивок, то ли отрицательное махание головой, и рассмеялся. – Покушаешь? Я горячие бутербродики сделал.

И как-то так всё вошло в колею.

Вот только щеки всё равно горят.

***

Когда приходит зима, а Донхи всё таскается в своей истрепанной и ничерта не греющей кожанке, Намджун снова начинает чувствовать дребезжание тонких нитей терпенья. Подруга упорно посылает его по известному маршруту, стоит только заикнуться о покупке им теплого пальто для нее, временами этот маршрут она разноображает интересными вставками и красочными художественными оборотами – не раздражался бы он так из-за её упрямства, даже сумел бы оценить и записать парочку изящных пассажей. Однако Донхи сердится, огрызается, временами даже рявкает и упорно отказывается приходить в гости, ограничиваясь редкими звонками и минимально экспрессивными сообщениями.

– Как она так может? – Намджун громко жаловался на судьбу их суровой компашке, потягивая пиво. Парни внимали с откровенным интересом: если в своей личной жизни затишье или стабильность, про чужие душевные метания послушать ой как хочется. – Я к ней со всей душой, а она мне… «Ок». «Отвали». «Нет». «Отъебись». «Ты меня задрал».

– А сегодня что-то писала? – живо интересуется Зико, ожидая драмы, и Намджун не разочаровывает: поднимает покрасневшие от грусти глаза и жалуется.

– Да. Сегодня она даже первой написала, – парни оживленно перешептываются, строя догадки, но Джун печально заканчивает. – «Не смей мне сегодня писать. И звонить. Я занята».

Парни сочувственно мугыкают что-то, подбадривающе стукают кулаками по плечу, и лишь Юнги философски замечает:

– Ты бы, может, и правда от нее отвалил?

– Хён! – намджуновому возмущению нет предела, но старший лишь улыбается и бросает лениво:

– Да успокойся ты. Она сегодня поехала по делам клуба, так что правда девочка занята. А ты истерики разводишь вместо того, чтобы самому работать и её поддержать.

Намджун обиженно сопит. Вдвойне неприятно, потому что хён, как обычно, прав.

***

Когда они наконец снова встречаются, на улице конкретные морозы, а Донхи всё еще в кожанке. Намджуну аж пальцы чешутся огреть дуру суицидную подзатыльником, а после затащить к себе домой, но девушка кашляет привычно бронхитно и низким, посаженным от хронической болезни и сигарет голосом просто говорит:

– Пошли к тебе. Я пожрать сделаю.

С ней это всё не вяжется, ну блин, мелькает в Намджуновом мозгу мысль, и он не спешит её прогонять.

Зиппо – это да, уже понятно, и даже не бесит, потому что девочка, эта сладкая, взъерошенная, вечно настороженная и переполненная циничного сарказма (куда только в тощем тельце помещается?) носит чёртову зажигалку как символ предыдущей жизни и того, что всегда следует полагаться только на себя. Это Ким даже оценить сумел… Хотя больше всего хотелось вырвать пафосную хрень из рук, швырнуть об асфальт и растолочь ботинком, да.

Речь эта грубая и манеры отсутствующие будто специально, неестественно звучащие из упрямо поджатых губ маты – будто она лет до двадцати их вообще не произносила.

Резкие и рубленные движения, взгляды озлобленные из-под отросших волос.

Слишком неправильно всё. Вот то фото, где ситцевое платьице и кудряшки, элегантная поза и сладкая счастливая улыбка – оно её.

Обкорнанные волосы, руки в карманах, одежда не по размеру и погоде, хмурая мина и презрение к миру – не вяжется. Всё равно ведь куски былой Донхи проскальзывают иногда, портя удачную картину паскудноватой стервы.

Вот только дело в том, что по уши Намджун в ней. В той, которая язвительная сука с болезненным прошлым. Не в том, которая платьице с рюшами.

– Слушай, – осторожно начинает беседу, пока Донхи занята закипающим супом. – Может, если не пальто, то хоть кожанку?

– Что из фразы «Пшел нахрен» тебе было непонятно в предыдущий раз? – девушка в этот раз даже не оборачивается, чтобы смерить презрительным взглядом. Надоело, видать. – Режь овощи молча. И на одинаковые кубики!

– Это трудно! – возмущается Намджун. – Почему ты не режешь?

Хотя знает ответ. Донхи вообще ножи не любит… Интересно, с тех пор, как изрезала себе все ребра длинными царапинами?

– Потому что у тебя они лучше, у меня всё хаотично, – огрызается, и оба знают, что это вранье. Сон режет хлеб на бутерброды так ровно даже самым тупым ножом, как у Намджуна никогда самым острым не получится.

– Ну ладно, не хочешь кожанку, так давай пуховик? – в этот раз ему прилетает черпаком по макушке. Только что вытащенным из кастрюли, между прочим. – Эй, да я только утром голову помыл!

– Так не пори мне тут всякую херь, – она всё же закатывает глаза и упирает руки в боки. – Чего вообще прицепился?

– Боюсь, что ты не доживешь до двадцати пяти при таких своих привычках, – честно отвечает Намджун, на что Донхи недоуменно чешет затылок. – Да что там, что ты вообще эту зиму переживешь.

Она смотрит ему в глаза и убийственно откровенничает:

– Кто вообще сказал, что я собираюсь?

Намджуну просто отнимает речь, и он не находит, что ответить.

Вечер у них так и не складывается нормально.

***

– У меня к тебе серьезный разговор.

Когда Донхи слышит эти слова, она уже просто горько вздыхает и даже не закатывает глаза.

– Ты меня так замахал, – признается устало, почти что с умоляющими нотками, – ну отцепись от меня, пожалуйста.

Намджун от этого почти что светится. Чувства чувствами, но выводить малышечку из себя – это ж святое!

Они сейчас типа Рождество празднуют. Синди, притащенная в честь праздника, одета в пресимпатичнейший свитер с оленем, за который Намджун вывалил больше, чем за такой же на себя. Донхи ограничилась терпением медвежьих обнимашек Намджуна, разок хлопнула его по спине и вручила пакет с соджу. И то хорошо.

Вообще, идиллия: котенок играется ветвями ёлки, Донхи непривычно благодушно расслаблена и даже иногда растягивает уголки губ в мягкой улыбке, от которой бедное сердце Намджуна начинает биться чаще, по ощущением, в два или три раза. А еще она в растянутом сером свитере, всё сползающем на тонкие плечи и обнажающем ключицы. При виде такого зрелища парень и вовсе терял нить её тихого повествования о рабочих ночах в клубе Юнги, а потом, когда низ свитера задрался, обнажился кусочек нежного живота и острой выпирающей бедренной кости…

Ему пришлось вспомнить самые отвратительные вещи, которые он только видел за свою жизнь, чтобы успокоиться.

Но потом Донхи наклонилась, и стали понятны две вещи.

Она окончательно отказалась от лифчиков.

И если Намджун сейчас не отвлечется на что-то, то даже всплывающая в памяти вонь нестиранных носков Хосока ему не поможет.

Так что он решает доканывать подругу… нет, не уговариваниями купить ей пальто.

Собственно, после той фразы Донхи о «пережить зиму», которая немного разбила ему сердце, он больше этой темы не поднимал, но пытался просто как можно чаще затягивать к себе в гости и отогревать-откармливать. Что-то парень подозревал, что живет девушка далеко не в хорошо отапливаемом доме с приличным водоснабжением, но Донхи на все просьбы пригласить его к себе отказывала резко и четко.

Так что сейчас Намджун решил предпринять совершенно иную тактику.

– Слушай, Донхи, – осторожно начал, присаживаясь на корточки перед ней, утонувшей в подушках на полу и прислонившейся к дивану спиной, и смотря так, как разрешал себе очень редко. Боялся, что это испугает Донхи. – Я понимаю, что ты абсолютно самостоятельная и неуязвимая девушка…

– Женщина, – кажется, она даже огрызается чисто автоматически. Намджун лишь разрешает улыбке расползтись шире по лицу и продолжает:

– Независимая женщина. У тебя вон, даже кот есть…

– Этот блохосборник ты мне сам подарил, – кажется, Донхи просто боится дослушивать его до конца, вот и обрывает на каждом предложении. Вот только сейчас ей не сбежать. Не тогда, когда он почти что на коленях её… ну да, почти что и умоляет.

– Ты его любишь, – замечает со смешком. – Точнее, её.

– Наглое вранье, – нарочито громко возмущается, наклоняясь вперед – и замирает. Намджун громко сглатывает, усилием воли держа взгляд на уровне её глаз и не опуская его вниз, где из растянутого V-образного выреза отлично видно небольшую грудь. – Это мешающий мне блохосборник.

– Ты скормила ей всю мою телятину. Дважды.

– Мне хотелось тебя побесить, – как может, отвлекается, вот только взгляд не отводит. Намджун уже считает, что это прогресс, поэтому переходит к главному.

– Блин, ладно, малышка, ладно. Так вот, ты сильная и неуязвимая женщина, опасно независимая и всё такое, у тебя есть кот, но ты… Оставайся?

Донхи замирает, подобравшись, как кошка перед прыжком. Но нет, Намджун убийственно серьезен и честен в своем предложении… Вот только девушка его трактует совершенно не так.

– На ночь? Я совсем на идиотку похожа? – и фыркает зло, откидываясь назад на подушки к большому облегчению Намджуна. Не убегает и не пытается набить ему морду. Уже хорошо. Вот только взгляд его заметила – и совершенно правильно его поняла. – Нет.

– Да нет, милая, – отрицательно машет головой и руками, успокаивая и объясняя. От только от последующих слов Донхи совсем замирает соляным столбом. – Насовсем оставайся. Ты, конечно, трындец какая независимая и всё такое, но вот я охренеть насколько зависим от тебя.

Донхи кажется, что у нее мир перед глазами на мгновение померк, а в следующее – осветился ярко-ярко, вот только…

– Ни за что!

– Да блядь, ты насмерть у себя дома замерзнешь! – не выдержав, рявкает Намджун, причем голос он повышает именно от смущения – до него наконец-то дошло, как подруга трактовала его предложение. – У меня тут хоть тесно, но тепло. Да и из кабинета я могу вторую спальню сделать… Чёрт, если такая упорная-упертая, то можешь у меня просто комнату арендовать!

– Нет!

– Ну чего ж ты такая упрямая?! – стонет отчаянно, стекая на колени и неожиданно даже для себя самого удивительно спокойно говорит. – Не, а реально чего?

– Да я откуда знаю, – ошарашено отвечает на смену темы Донхи, а после неуверенно оглядывает этот стоящий на коленях памятник скорби и, горько вздыхая, хлопает рукой по подушкам рядом с собой. Даже решает пойти на компромисс. – Давай я оставлю у тебя Синди. И буду часто её навещать, а то ты ж её раскормишь до шарика на лапках.

Намджун послушно устраивается рядом и даже, наглея, опускает голову на грудь девушки. Удовлетворенно вздыхает, хотя в голове сам по себе выстраивается сценарий окончания вечера именно в том плане, в котором его подозревала Донхи, и для его исполнения надо так немного – приподнять голову и зубами стянуть это серое безобразие вниз, открывая…

Но он – хороший друг и адекватный мужчина, поэтому просто кивает и начинает тихо млеть, когда Донхи запускает пальцы в его шевелюру и принимается перебирать волосы.

– Я сделаю тебе ключи, – обещает, проваливаясь в приятную негу неожиданной ласки.

И не видит, как Донхи краснеет, стоит его ладоням скользнуть по её бокам, уютнее устраиваясь на изгибах фигуры.

Комментарий к Pure Morning

Полуночная напоминает, что она обитает вот здесь: https://vk.com/m_polunochnaya. Заходите, там рады каждому, а еще время от времени появляются спойлеры, стихи и другие интересности.

========== Meds ==========

I was confused by the powers that be

Я была сбита с толку тем, что было сильнее меня

Forgetting names and faces

Забывая имена и лица.

Passers by were looking at me

Прохожие смотрели на меня

As if they could erase it

Будто бы они могли что-то изменить

Baby, did you forget to take your meds?

Детка, ты что, забыла принять…

Даже когда кажется, что всё хорошо, всё обязательно должно скатиться к полному трындецу.

Намджун в этом не просто уверен, он готов защитить на эту тему научное исследование, в качестве практических данных используя с добрую сотню жизненных случаев.

Если скостить все эти пространные размышления до одного слова, получится всё очень просто и кратко.

Донхи.

Синди действительно переехала к нему, и теперь Намджун может просыпаться в обществе одной из своих трех любимых женщин (мамочка начала со смехом отказываться с тех пор, как Намджун начал похрапывать во сне, а третья… хорошо, хоть котенка привезла). Они удивительно прекрасно начинают существовать вместе, и временами он чувствует себя гордым отцом, а его телефон забит сотнями, буквально, может, даже тысячами фотографий Синди, так же, как и переписка с каждым из друзей. К их чести, они восторгаются каждой фоточкой (что превозносит его праудфазер линию еще выше), но всё дело в том, что так еще с начала их дружбы повелось.

Кстати, Юнги всё же задумывается о покупке вельш-корги. Донхи говорит, что всё из-за их жопки сердечком.

Кстати, Донхи.

Донхи.

Донхи.

Намджун готов повторять это имя до тех пор, пока не успокоиться.

Потому что он, блядь, блядь-блядь-блядь, не может успокоиться!

– Ты становишься жадным, – говорит Юнги, от скуки вытирая стакан. У него в кои-то веки всё, тьфу-тьфу-тьфу, спокойно, и с документацией, и с поставками, и с публикой, и даже техника не барахлит. Донхи, как обычно, босиком петляет между танцующих фигур, и это тоже издали похоже на танец, вызывает какие-то странные ассоциации, но Намджун быстро их отбрасывает: мало ли что привидится на нетрезвую голову? – Она тебе и так много доверила, а тебе теперь этого мало.

– Потому что, хён, – на удивление внятно и осознано отвечает Джун, смотря кристально трезвыми глазами на старшего, – она – будто паззл. И у меня не хватает, допустим, двадцать кусочков из ста. Количество совсем не критичное, но… Я не вижу, слон на этом пазле бьет ногой по мячу, или пинает щенка? Понимаешь меня?

– Понимаю, что ты пересматривал «Я слышу твой голос», – хмыкает в ответ всепонимающий хён, а после ласково, но строго говорит. – В общих чертах ты, конечно, прав. Но, Намджуна, ты не боишься, что эти двадцать кусочков пазла сделают больно? Что никому и не стоит собирать эти сто кусочков вместе?

– Хён… – пораженно выдыхает Намджун, но Юнги его снова обрывает.

– Я не за тебя боюсь. Ты переживешь и не сломаешься, потому что в тех двадцати кусочках сто процентов Донхи никого не пинает. Но она, вот она уже не раз на грани была, Намджуна. Может, она и не хочет складывать паззл? Может, ей и так хорошо?

– Я становлюсь жадным, – наконец, хорошенько подумав, выдыхает огорченно юрист и смотрит большими грустными глазами на удивительного и просто идеального хёна Юнги. – И мне надо что-то с этим делать, пока не натворил фигни, ведь так?

– Именно так, Намджунни, – с нежной улыбкой подтверждает хён, и Ким искренне обещает себе постараться.

И он реально пытается.

Видимо, недостаточно хорошо.

***

– Не дави на меня.

Девушка прижимается к стене спиной и смотрит – яростно, с готовностью бить и защищаться. Намджуну этот взгляд совсем не нравится: он не хочет, чтобы Донхи злилась на него, чтобы видела в нем угрозу, но почему-то поднимается давно подавляемое упрямство.

– Я и не давил, – а сам подходит поближе, опирается руками на стену по обе стороны от её головы и впивается взглядом в уставшие глаза.

– Чушь, – Донхи отрезает сразу же, и уже после этого у юриста появляются сомнения в верности своих действий. – Ты постоянно давишь. Расскажи то, объясни это, ночуй у меня, живи у меня…

– Постой, ты не так поняла…

– Всё я верно поняла, – обрывает его без любых сомнений, безжалостно продолжая. А глаза пылают гневом. – Ты давишь постоянно, Намджун. Влезаешь везде, куда только можно: не думал, что Тэхён мне сразу же начнет рассказывать о твоих визитах и расспросах? Даже сейчас, или тогда, когда я не хочу отвечать: ты вот так нависаешь сверху, не даешь мне избежать ответа, не даешь убежать, и мне приходится говорить и выкладывать всё, потому что страшно, потому что я не знаю, чего от тебя ожидать. Скажешь, это не давление? Да я всё время будто под прессом!

– Постой, но ты же знаешь, что я в тебя… – пробует Джун, в ответ получая арктически холодный взгляд.

– Об этом ты тоже не подумал, так ведь? Что это – тоже рычаг давления? Что мне неловко, неуютно вообще знать об этом, что теперь сомнений еще больше, что… Чёрт возьми, зачем я тебе вообще это объясняю? – она почти что отчаянно повышает голос, говоря всё это, изо всей силы отталкивает парня от себя и, подхватив сумку с пола, выходит из кухни.

До Намджуна наконец доходит, что если она уйдет – это конец. Они больше не увидятся, Донхи уволится из бара – основного места её дохода – и компании, уйдет из доставки и будет искать другие работы, потеряет на это кучу времени, отощает в конец, а её вечно недолеченный бронхит доведет её до могилы.

Но… Если она действительно чувствовала себя под давлением всё это время, то почему не ушла раньше?

Блин, а всё началось с того, что он просто спросил её, откуда она знает Тэхёна. Возможно, действительно с некоторой… твердостью.

Чёрт побери.

Намджун догоняет её уже на улице.

– Я облажался, – искренне признает, тяжело дыша и совершенно не представляя, как разрозненную кучу мыслей сформировать в единый комок. – Но честно попытаюсь исправиться.

– И ты думаешь, я поверю, – хмыкает саркастично девушка, но Ким на это лишь горячо кивает.

– Да. Да, ты поверишь. Потому что хоть я и давил на тебя всё это время, ты оставалась. И решила перечеркнуть всё лишь тогда, когда я перешел границу в своем желании знать. Потому что ты хотела рассказать кому-то это всё. Потому что ты до сих пор хочешь.

Донхи смотрит не то чтобы недоверчиво… Но вот прям чувствуется, что ей очень хочется наладить соединение по типу «мой кулак – твой нос, если ты еще хоть слово вякнешь, гребанный Намджун».

Он не хочет быть в её глазах грёбанным.

Он и правда круто облажался.

– Я не подумал. Дурак. Идиот, честно, идиот. Казалось, лучше быть с тобой полностью откровенным, чтобы ты понимала – я не обижу. Чёрт, да это звучит так глупо… И знаешь, что? Это вот всё безумие. То, как отчаянно и тупо я пытаюсь привлечь твое внимание. То, как тебе нравится мое общество, но ты лишь отфыркиваешься и отрицаешь это, хотя сама влюблена в мой дом. И да, чёрт, да, я принимаю всё твое безумие, и знаю, что ты понимаешь мое.

Он инстинктивно понижает голос, приближаясь почти вплотную.

– Так почему ты не хочешь принять свое сама?

Донхи тяжело дышит, сцепила кулаки аж до мелких царапок на огрубевшей от постоянной работы коже, и вот кажется, что сейчас она ему хорошенько врежет.

Не кажется.

Намджун ошарашено потирает покрасневшую щеку, понимая, что это не была легкая пощещчина – ему только что изо всей силы ввалили неплохим таким хуком правой. Хорошо хоть, пошатнулся, но на ногах стоять остался.

– Не дави на меня, – спокойно, и от этого еще более ужасающе говорит Донхи и, не смотря Намджуну в глаза, возвращается в дом. – Пошли, или ты простыть хочешь?

***

Февраль давит им обоим на мозги, неуклонно подбираясь к такому же слякотному и унылому марту. Намджуну кажется, что Донхи в его обществе вроде бы и комфортно, но вот почему-то всё время подсознательно чувствует себя на пороховой бочке с уже зажженным фитилем.

Донхи всё еще не отпирает своим ключом дверь, дожидаясь Намджуна, хотя он ей честно пообещал, что можно заходить в любое время и вообще, если что, то в любой момент он может организовать для нее отдельную комнату. Донхи кривилась, шипела обозленной кошкой, иногда царапалась даже (Намджун выявил, что он мазохист, потому что потом эти царапины любовно оглаживал и умиленно улыбался. Застукавший его за этим занятием Сокджин-хён скорчил сложное лицо, а потом долго о чем-то втолковывал ржущему Юнги-хёну, но это уже другая история), но всё равно держала глухую оборону.

Когда в телефоне мигает оповещением календарь о том, что сегодня Намджуна ждет рвотно огромное количество красных сердец на улице и длиннющие очереди в магазинах за сладким, его взгляд на мгновение затуманивается от представленный фантазий, где только он, Донхи и шоколад, но потом ему приходится прогнать сладкую дрему и встать. Работа не ждет, котенок не кормленный, но уже чем-то гремит в гостиной. Хоть бы не джойстиком…

Юнги зовет выпить, одиночка интровертный, не признающийся в своей жуткой романтичности – вот повезет какой-то девушке, если он всё же решится позвать её на свидание – но на самом деле все они такие, вечно недолюбленные, недохваленные и потому держащиеся друг за друга. Чихо пишет, что может организовать двойную свиданку, Сокджин советует сделать шаг вежливости и купить шоколад (Намджун этот вариант сразу же вычеркивает, потому что раз – фантазии, два – Донхи в него им швырнет и еще поглумится), Ёнгук зовет записывать вместе грустный микстейп о любви.

А потом от Юнги вдогонку еще одним сообщением – прямо по голове.

«Не проводи этот день один».

Намджун очень хочет вот прямо сейчас сорваться и поехать к хёну, минуя работу, потому что да, на всех накатывает, чтобы вот прям грустью и осознанием собственного одиночества…

Но на Юнги – с ним это очень редко случается.

И Намджун, конечно, может прогулять сегодня работу, но тогда весь его труд за последние полгода, то есть парочка громадных проэктов, канут в Лету – сегодня он как раз должен их предоставлять, и так выбивать деньги на их реализацию…

Сообщение к Донхи он отправляет, не думая, и поэтому очень удивляется, когда, выходя из машины, проверяет телефон, а там на удивление длинный для подруги ответ.

Я уже в клубе, шеф выглядит плохо, но не критично. Побуду с ним до вечера, не переживай, если что – тут же сообщу тебе.

Уже когда Намджун подходит к столу, запоздало осознает: девушка попросила его не переживать.

То есть.

Эмм…

Она попыталась о нем позаботиться?

***

– Да я в порядке, – Юнги отмахивается от упрямо смотрящей на него прищуренным взором Донхи, – реально, свали.

– Не могу, – шмыгает простужено девушка, и Мин сразу вспоминает, что на улице минус шесть, а эта дурында в старой потрепанной кожанке приплелась. Ну конечно, теперь он её не выгонит, заболеет снова серьезно, и опять придется несколько часов выслушивать от Сокджина. А Донхи продолжает напирать. – Шеф, вы хоть поешьте немного, на пустой желудок пить вообще не очень здорово и попахивает тягой к самоповреждению.

Юнги подвисает на пару минут, но после осторожно так (девушка сразу же напрягается) и очень вкрадчиво интересуется:

– Это ты мне говорить будешь?

Паршивка имеет наглость еще и нос задумчиво почесать, а потом плюхается на кресло напротив и хозяйски наливает себе выпивку. Мужчина смотрит на это лениво, отлично понимая, что если мелкая примчалась сюда рано утром, отпросившись с другой работы, значит, её послал Намджун. Из этого следует вывод: фиг она уйдет.

– Тогда хотя бы не пейте в одиночестве, шеф, – девушка улыбается, заправляя неловко длинные пряди за уши, и Юнги мимолетно улыбается. Такая на первый взгляд агрессивная со всем этим злобным взглядом, неаккуратно обстриженными ею же волосами, которые еще и додумалась выжечь до белого – он знает, сам когда-то так делал. Ей даже не нужна табличка «Не приближаться!», и так желающих мало. Все эти хмурые моськи, пафосное выдыхание дыма и заманчиво торчащие сквозь тонкие майки летом и кофты зимой лопатки, острые плечи – блядь, да она даже не осознает, насколько привлекательна в своем амплуа обозленной на жизнь стервы.

В самом начале, когда она пришла устраиваться на работу – еще с длинными каштановыми волосами до лопаток – Юнги её брать не хотел. Видно же, что в жизни ей не приходилось тяжело работать, целую ночь проводить на ногах или вообще убирать за кем-то, но чёрт, она так просила, говорила, что научится всему… и он тупо дал слабину.