Текст книги "Soulmates Never Die (СИ)"

Автор книги: Koda Aleru

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Донхи засыпает на уже своем диване, укутавшись в большущую Намджунову толстовку, и что-то ворчит во сне, пока парень коротко оглаживает её всё еще влажные волосы и разрешает себе огладить округлое плечо, выползшее из-под ткани.

Сегодня он услышал слишком много, но это ни капли не гнетет, наоборот, дает надежду.

Уродливое существо потягивается между ребёр и засыпает, превращаясь в более привычную нежность.

========== Because I want you ==========

Tear us in two

Нас разрывает пополам

Because I want you

Потому что я хочу тебя

– Ты издеваешься?

– Я, вообще-то, искренне и от всего сердца, – корчит обижуську Намджун, пока Донхи скептично осматривает огненно-рыжего котенка. Рыжий умильно зевает, показывая миру вокруг розовый шершавый язычок, и Намджуна распидорашивает на сотни маленьких усипусикающих Намджунчиков. Донхи смотрит на него, как на полного идиота.

– Оно же живое, – девушка даже пальцем тыкает в коробку, где лежит Утимойхорошенькийсладкиелапочки (Намджун не виноват, это котёнок слишком мусипусиыыыыыыы, у него опять отказал мозг), и кошачье снова шершаво мяукает, неумело так, что получается не мяу или хотя бы мау, а какое-то дохлое мнхы. Ну, это если судить по преисполненной нецензурной бранью речи Донхи.

– На кой-хрен мне этот пылесборник? – девушка тоскливо смотрит на потерявшего последние капли рассудка Намджуна, который как раз взял котейку на руки и сейчас разрешает тому топтаться по его груди, неумело мурлыча. Ким ожидаемо обижается.

– Это живой котёнок.

– Тогда блохосборник. Какая нафиг разница? – Донхи, кажись, и правда разницы не видит, поэтому Намджун в последний раз проходится ладонью по гладкой шерстке, аккуратно подхватывает котёнка и умащивает его в руках девушки.

– Прижми его к груди. Да не бойся ты, не съест, просто… Да не так, – парень чертыхается, обходит уборщицу по кругу и обнимает её со спины, заставляя прижать котика почти что к шее. – Ну как, теперь чувствуешь? – он мягко улыбается, заставляя замершую соляным столбом подругу откинуться спиной ему на грудь. – Он маленький и теплый, будет тебя греть ночами. А еще он научится мурлыкать, когда вырастет, и вот представь себе: приходишь домой задерганная, уставшая, а мурчалка тебе на руки лезет, или рядышком умащивается и умурлыкивает все твои переживания. Чувствуешь же его тепло, да?

Донхи нервно сглатывает, косит взглядом на сильные руки на её плечах и не знает, как признаться, что сейчас она чувствует жар мужского тела за спиной, вес его рук на своих плечах, горячее дыхание в затылок, жуткую неловкость и даже легкий страх, а не тепло рыжего и на самом деле весьма хорошенького котёнка в своих руках. Но на всякий случай кивает с надеждой, что теперь Намджун её отпустит.

– Вот прекрасно! – но нет, Намджун радуется и еще сильнее сжимает её, делясь впечатлениями. – Как назовешь?

– Синди, – Донхи наконец умудряется выскользнуть из Надмджунова захвата, да еще так ловко и увертливо, что он офигевше смотрит сначала на свои руки, а потом и на девушку. В голове на повторе крутится «гибкая-гибкая-гибкая», и парень смаргивает наваждение – не время фантазии включаться.

– В честь Синди Кроуфорд?

– Нет, в честь Синди Шерман, – Донхи отдает кошку в руки снова плывущему Намджуну, справедливо рассуждая, что раз его ладони будут заняты, то её он снова обнимать не полезет, и скрывается на кухне.

Будто бы Джун такой дурак, ага.

Парень чешет балдеющего котёнка за ухом, пока идет следом за Донхи на кухню, и прикидывает новые планы нечаянных объятий.

***

Намджун гуглит, кто такая вообще эта Синди Шерман, а то он, конечно, с умным видом покивал, мол, да-да, конечно, великая женщина.

Но вот на деле обычный юрист-работяга Ким Намджун впервые в жизни это имя слышит.

И, вообще-то, это слегка странно, решает парень, прошерстив странички в сети. Потому что он, вообще-то, человек образованный, немного в сфере искусства смыслит (мамочка, спасибо за образование), но это имя честно не встречалось. Комбинезончик же совершенно не раздумывала, называя котенка Синди – будто это информация из разряда обязательных.

А еще она всегда очень тщательно моет руки, каждую фалангу изглаживает, тщательно окутывает вниманием, почему-то вспоминается, и зря, вообще-то, потому что при воспоминании об вполне обычном процессе у Намджуна во рту пересыхает и внутри тело наливается жаром. Он не шутил, когда предлагал продавать фото кистей рук Донхи в кинковые журнальчики. Вот только забыл уточнить, что сам же бы скупил весь тираж.

Так, фу, нечего об этом думать. Помусолить в голове грязные мыслишки он всегда успеет…

Только вот дело в том, что с Донхи не хочется так – грязно. C ней вообще хочется быть белым и пушистым, окутать девочку нежностью и заботой, и чтобы в его постель она пришла сама, не сомневаясь в своем решении, не сомневаясь в Намджуне и в мире в целом. Чтобы не боялась расстегивать пуговки на одной из своих застиранных рубашек, обнажая шрамы, чтобы разрешила ему касаться и ласкать, и не только в сексуальном смысле – просто, чтобы сделать приятно и расслабить. В конце концов, даже массаж не всегда несет эротический подтекст.

Поэтому Намджун и мучается. С одной стороны, он себя знает: решил, значит, будет придерживаться выстраданных принципов. С другой стороны, девочка в его объятиях сегодня была невыносимо горячей, волосы вкусно пахли табаком, а еще из-под застиранной мешковатой кофты с такого ракурса заманчиво приоткрылась часть шеи и (прости, Донхи, не удержался, заглянул) груди. И нет, Намджун вовсе не покраснел, как пацан. Ему же уже не шестнадцать, понятно?! Да и не то, чтобы там особо была грудь… Но всё равно зрелище было восхитительным.

И они как раз подходят по размеру его ладони…

Намджун бьется головой о столешницу под недоуменными взглядами сотрудников, отлично понимая, что влип он конкретно. И вылипать из этого вот всего не хочет ни капельки.

Так, куда там его звал Сокджин?..

***

Сокджин, оказывается, полон радости и вдохновения, поэтому звонит на третью работу Донхи и отмазывает её на вечер. А потом просто укоряющее смотрит на Юнги, который с горьким вздохом игнорирует убийственно-негодующий взгляд комбинезончика, вычеркивая её имя из списка ночных дежурящих в клубе сегодня.

– Вы злоупотребляете своими полномочиями! – Донхи уже даже не раздражена, она откровенно сердится, так что отбирает маркер в Юнги и обводит свое имя снова, хотя в спину дышит Сокджин. – Отвалите вы уже! – распсиховывается окончательно под удивленными взглядами других сотрудников, и сбегает переодеваться в форму. Мин снисходительно улыбается парням.

– Если еще немного попытаешься на нее надавить своей заботой, хён, она сбежит с концами. Донхи – это не я, не Джуни и не Хосокки, так что прекращай. Мелкий не для того столько времени её обхаживал, чтобы ты ему сейчас всё похерил.

Сокджин выглядит обиженным и собственную неправоту признавать не хочет.

Вот только Донхи показательно отказывается обслуживать их столик, так что и Намджун не получает свой любимый «Секс на пляже», и Хосоку приносят не то пиво, а Мино и Ёнгук синхронно кривятся от разноцветной палитры шотов, которую приносит вторая барменша со сладенькой улыбочкой. Сокджину вообще ничего не приносят, и Юнги отказывается идти разбираться с этим.

Донхи, наверное, так бы и сумела тихонечко свалить домой после смены, если бы бдящий Намджун не схватил её в буквальном смысле за волосы (за что тут же получил размашистую затрещину) и не потребовал гулящую мать домой, к ребёнку.

Парни дружно обплевались пивом.

И только Юнги злорадно ухмылялся сцене избиения младенцев, потому что этого самого «ребёнка» он помогал покупать… Что дало Намджуну кучу компромата на старшего в виде почти сотни фоточек, которые вредный юрист скинул ему с припиской «понимаю, почему ты так фанатеешь по корги – у них такие мягонькие жопки».

И даже если Юнги и правда перетискал всех до единого зверушек в магазине, то ну и что?

***

– Привет, малышка! Иди ко мне, моя хорошая, мой комочек радости, моя утипутилапочкисладкие ыыыыыыыыы…

– Оставь её себе, – Донхи фыркает немного с обидой, и Намджун даже спотыкается на ровном месте, но продолжает делать сюсюкающий вид. Котенок умильно зевает и шершаво выдает свое «мнхя». – Ты же её уже даже своей называешь.

– Я и тебя своей малышкой называю, и что с того?

Если бы Намджун не видел, то не поверил бы.

Донхи заливается румянцем. Краснеет действительно трогательно – при её-то худобе вообще всё выглядит именно таким; сначала нежно-розовым покрываются скулы, после краска стекает на впалые щеки и перебегает на шею, а дальше…

Дальше – только воображение, потому что горловина привычно мешковатой кофты мешает. Сильно.

– Ты меня просто… так называешь, и не своей, и… В общем… К чёрту, забей, – Донхи нервно щелкает непонятно когда вытянутой зиппо и ловко уворачивается от попыток обнять – Намджун еще не научился преодолевать её чисто змеиную вертлявость и ползучесть. А еще вот так, со спины, с этими её острыми плечами и выпирающими лопатками девушка неутомимо напоминает ему что-то потустороннее, даже с уклоном в инфернальность. – Я вообще к чему: ты к этому пылесборнику, очевидно, успел прикипеть душой, она с твоих рук не слезает и на мои идти не хочет; так что разве не лучше будет просто взять и оставить это недоразумение тебе?

– Нет.

Донхи вздыхает. Да, этот стервец иногда и поупрямиться может…

– Ладно, – она решается и наконец выдвигает свой последний аргумент, один из самых весомых для нее, на самом деле. – У меня нет финансовой возможности содержать пылесборник.

– Ты же сама дала ей имя Синди, – ласково напоминает Намджун, пытливо заглядывая Донхи в глаза. – В честь той милой влиятельной художницы. И по поводу последнего не переживай: я отлично осознавал всё, когда покупал тебе кошку, так что оплачивать её содержание – корма, прививки, походы к ветеринару – буду сам. И не спорь, – добавляет, потому что Донхи уже гневно смотрит на него и рот приоткрыла, чтобы отругать. Намджун вздыхает. – Знаю, что ты безумно самостоятельна и всё такое, но в этом случае дело идет не о твоей жизни, а о жизни нового маленького существа в твоей жизни.

Донхи опирается спиной на холодильник, обнимает себя за плечи и косит взглядом на пригревшуюся в чужих руках Синди. Намджун подсознательно ждет вопроса, на самом деле, он его просто жаждет.

– Почему?

Намджун гладит кошку за мягким ушком (отчаянно пытается не думать, что Донхи тоже могла бы вот так шершаво мурлыкать, чисто для прикола, пока он её расчесывает… ах, мечты, мечты), прячет улыбку в мохнатый бок и наконец поднимает взгляд.

– Потому что она для тебя, – просто отвечает, смотря прямо в глаза комбинезончика. Донхи только сейчас слышит и понимает.

И пугается.

Потому что, оказывается, она не так уж и хорошо прятала свое одиночество.

Потому что он, гребаный внимательный Ким Намджун заметил, что ей вовсе не так пофиг, как обычно кажется.

Потому что он хочет, чтобы дома её кто-то ждал.

Вот только на этом Ким Намджун не заканчивает; он сгружает котенка на специальную подушку на стульчике, подходит как можно ближе к Донхи и выдыхает то, что уже столько месяцев томиться в грудной клетке, отчаянно пытаясь прогрызть себе путь наружу.

То, из-за чего Донхи может сейчас просто развернуться и уйти.

Вот только почему-то Джуну кажется, что это – идеальное время и место.

– Потому, что это сильнее меня. Ты мне нравишься, Донхи. Просто нравишься. Очень. Слишком. Такое не контролируется и не идентифицируется.

Девушка застывает соляным столбом, и в тот же миг Намджун отходит назад, привычно спокойно улыбаясь.

– Подумал, что нечестно молчать о таком. Ничего не изменится, малышка, но такие вещи должны быть сказаны.

Она молчит еще несколько минут, очевидно, всё обдумывая, и за это время Намджун понимает, как она чувствовала себя во время той исповеди, когда не смогла справиться с дыханием.

И только когда девушка немного неуверенно кивает в ответ, легкие наконец снова начинают работать.

========== Running Up That Hill ==========

And if I only could,

Если бы я только могла

I’d make a deal with God,

То заключила бы сделку с Богом

And I’d get him to swap our places,

И поменялась бы с Ним местами

Be running up that road,

Взбежала бы по этой дороге

Be running up that hill,

взбежала бы на этот холм

Be running up that building.

взбежала бы в это здание

If I only could, oh

Если бы я только могла…

Placebo – Running Up That Hill

У Донхи расцарапаны плечи.

Она в кои-то веки не в своей необъятной толстовке (то есть мешковатая кофта в наличии имеется, но она повязана вокруг талии – сентябрь же, холодно), но в какой-то старой выстиранной футболке, когда-то бывшей черной – сейчас её оттенок можно назвать разве что ужасающе зеленоватым. Вообще, Донхи в этой одежде напоминает сказочную кикимору, такую худенькую и заморенную некомфортными условиями болота, что даже цвет кожи тускнеет.

Собственно, нет ничего странного в том, что у нее плечи в мелких царапках – котенок игривый и все дела, но. Всегда есть это жирное-жирное но.

Следы свежие. То есть, им буквально минут пятнадцать, они еще даже распухнуть не успели, не то что покрыться корочкой из мелких точечек крови и застыть, превращаясь в напечатанное на нездорово белой коже полотно чужих эмоций. А еще ногти, которые всегда аккуратно подпилены (нет, Намджун не рассматривал, он ни за что в этом не признается), сейчас небрежно обкусаны и в бурых пятнышках.

Это же насколько сильно она вышла из себя, что сумела ими расцарапать кожу до крови?

Намджун на это показательно внимания не обращает. Просто Донхи пришла к нему в два ночи после смены, просто вручила пакет с бургерами (у нее еще одна подработка появилась? А не многовато ли?), просто устроилась на кухне и неохотно делится событиями последних недель – и то только потому, что парень из нее клещами слова вытягивает.

В общем, пиздец на ножках.

Конечно, первое, что приходит в голову – это она так реагирует на его признание, а оно, простите, было слишком уж прямым и совсем не в духе их отношений, построеных на вечных недомолвках, взглядах изподтишка и редких вечерах (ночах?) откровений. Но с другой стороны, если бы его «нравишься» настолько ранило Донхи, что она бы вдалась до самоповреждения, то девушка ни в коем случае не допустила бы возможности для Намджуна увидеть следы своей эмоциональной несдержанности.

Значит, дело не в нем.

Значит, есть что-то еще.

Намджун, вообще-то, не может сказать, что Донхи пребывает в состоянии депрессии. Наоборот, настолько желающего жить и карабкающегося за жизнь человека он еще не встречал – хотя и кажется, что упрямый комбинезончик всё делает чисто на автомате. Тем не менее, девочке абсолютно точно наплевать как минимум на две вещи: что о ней подумают люди и… она сама. Абсурд, но да. Она стоит, пока её избивает родной отец; она молчит, когда Рэйн пытается… что он там пытался, и лучше Намджуну вообще об этом не упоминать. Ей абсолютно восхитительно похрен, что случится с её телом – она вечно простужена (Намджун ей честно подсовывает таблетки в еду), питается одним дешевым ужасным кофе и сигаретным дымом, носит одежду не по погоде (хотя Джуну однажды удалось упаковать вредятину в свою толстовку, но от куртки девушка упрямо отказалась).

В общем и целом, самоповреждение выбивается из того «досье», которое Намджун успел собрать на Донхи в своей голове.

В общем и целом, сейчас у нее расцарапаны руки и она действительно не понимает, что юрист это заметил, проанализировал и теперь ужасно беспокоится.

Намджун уже почти решает поступить, как последняя скотина – то есть так, как обычно себя ведет, если хочет что-то разузнать о прошлом этой несносной девчонки… Но тут Донхи душераздирающе закашливается, со стороны вообще кажется, что у нее ребра дребезжат при каждой вспышке, по виску скатываются капли пота, пряди волос неряшливо мокнут ко лбу, и вообще такое впечатление, что она сейчас рассыплется.

– Прости, – еще и носом шмыгает, – поперхнулась.

– Воспалением легких? – Намджун скептично морщится, но теперь ему хотя бы не надо быть сволочью. – Знаю, ты сейчас ворчать начнешь, но переночуй хотя бы пару ночей у меня. И возьми на работах отгу…

– Нет.

– …лы. Да блин, комбинезончик, – Намджун бросает полотенце, которым вытирал мокрую посуду, и в одно мгновение нависает над девушкой, – ничего не случится за пару дней, никто тебя с работы не попрет.

– Ты не понимаешь, – упрямо хмурится даже сквозь слезящиеся глаза. Намджун на это только закатывает свои.

– Так объясни!

– Не повышай на меня голос! – она подается назад, как можно дальше, но там – столешница, а по бокам Намджуновы руки. Ёжится, прячет взгляд на мгновение, но тут же его поднимает в бессильном упрямстве – и тут парня попускает. Он устало выдыхает, опуская голову на плечо замершей в то же мгновение девушки, и обреченно спрашивает:

– Сколько еще это будет продолжаться? Твоя работа на износ, болезненная худоба, вечные простуды и бронхиты, обмороки от голода – не спорь, я обо всем знаю. Сколько еще в твоей жизни будет холодных ночей и жизни впроголодь в той квартирке с непомерной платой за аренду, холодного наплевательского отношения к самой себе? Сколько еще ты будешь корнать волосы ножом, чтобы не мешались, сколько еще будешь видеться со мной и Тэхёном раз на месяц в ущерб собственному сну? Сколько еще тебе терпеть эти чёртовы синяки под глазами и ободранные от работы пальцы? Сколько еще, черт возьми, у твоих близких должно болеть сердце, потому что они не знают, как тебе помочь? Стой, стой, – парень аккуратно перехватывает тонкие запястья, которыми Донхи тщетно пытается его оттолкнуть, – я не причиню тебе вреда. И не надеюсь ни на что, – хрупкое тело под ним содрогается, отлично понимая, о чем идет речь, – хотя мне и дико хочется, чтобы ты просто разрешила мне позаботиться о тебе. Чтобы училась там, где тебе хочется, чтобы не боялась ходить по улицам ночами, чтобы не высматривала в толпе лица из старой жизни…

– Не дави на меня, – только и звучит в ответ. Взгляд упрямо обращен в пол. Намджун кивает и поднимается, отпуская подругу из своеобразного плена рук.

– Ты права. Прости.

Когда он через десять минут выходит из ванной, в квартире царит пустота, только чашка из-под какао (с подмешанным туда антибиотиком) сиротливо стоит на посудомойке.

***

«Джунни, можешь сегодня с работы пораньше уйти?»

– Не то, чтобы… Завал конкретный, эти дебилы пропустили суперважный заказ, и теперь разгребать последствия этого надо до завтра. А в чем дело? – и всё это абсолютно не стесняясь чужих ушей, собственно, тех самых, которые и налажали.

«Донхи в обморок упала прямо за барной стойкой»

– Двадцать минут, – и обрывает звонок. На возмущенные возгласы сотрудников только огрызается. – С моей стороны промашка была? Нет. Я вам и так помог больше, чем собирался, сейчас у меня дела.

– Эти дела хоть хорошенькие? – пытается шутить кто-то из команды, но Намджун только злобно зыркает на него.

Узнать, что обмороки – его больше догадка на основании подозрений – действительно часто присутствуют в жизни Донхи, помогла её сотрудница – женщина средних лет, которая вместе с Донхи отвечала за ночную уборку первых этажей. Юнги ничего подобного сказать не мог, да и он не следил за персоналом больше необходимого минимума, но вот повар и несколько официанток это подтвердили. Умом Намджун понимал, что его забота о девушке начинает переходить во что-то попахивающее нездоровым отношением, но потом Юнги просто рассмеялся, ответив на сумбурный монолог одной фразой:

– Ты просто по уши в ней.

Особой неловкости, кстати, после признания в их с комбинезончиком отношениях не чувствовалось. То есть Донхи услышала, приняла во внимание, и продолжала относиться к нему, как прежде, и даже не попыталась выставить какие-либо ограничения или запреты. И их обоих это вполне устраивало.

– Ты быстро, – Юнги встретил у черного выхода, протянул сигарету и перекрыл рукой дверь. – Нет, ты сначала успокаиваешься, куришь, а потом только входишь. Не спорь, – предупреждающе повысил голос, наваливаясь на Намджуна всем телом, чтобы оттеснить от двери. – Ты сейчас кого угодно напугаешь своей рожей.

Неохотно, но Намджун его слушается. Дрожащими руками прикуривает раза с шестого, прячет дурацкую зажигалку с голубыми барашками в карман кожанки и наконец затягивается.

– Все светофоры собрал?

– Ага.

– И на какой скорости ты…

– Лучше не спрашивай, хён.

Юнги бормочет себе под нос что-то вроде «ну и глупые дети», но Намджун это слышит сквозь вату. С ним всегда так, стоит только Донхи оказаться в опасности, как мозги совершенно выключаются, оставляя голые инстинкты. Хён прав, ему лучше сначала отойти, а только потом показаться в клубе.

– Донхи в себя почти сразу пришла, но испугалась страшно – ну, то есть её кирпичфэйс немного отличался от привычного, поэтому я интерпретировал эту эмоцию как страх. Кроме того, Сокджин её еще раньше на перемене поймал, осмотрел и выдал таблетки. Пообещала принимать все по списку, кажется, она его побаивается немного…

– Здесь был кто-то?

– Прости? – Юнги непонимающе хмурится. – Тут уйма народу.

– Ты не понял, – Намджун стряхивает пепел, отмечая, что руки уже не так сильно дрожат. – Она может бояться в очень редких случаях, и обычно это конкретные личности или воспоминания… Так что, приходил к ней кто?

– Спрошу у охраны, – Юнги согласно кивнул и скрылся за дверью. Оттуда послышались приглушенные голоса, короткий разговор – и вот Донхи снова перед Намджуном. В той же футболке, что и вчера, царапины новые на предплечьях, и взгляд – слишком прохладный, слишком горький, как всегда, когда она что-то скрывает. Застывает в дверном проеме, бледная, нетвердо стоящая на ногах, но такая невероятная в своем упрямстве. Намджун молча двигается в сторону и протягивает ей пачку, которую ему оставил Юнги. Донхи отрицательно мотает головой.

– Сокджин-шши сказал, что пока ничего такого нельзя, хотя бы пока не выздоровею.

Намджун кивает. Неужели их молчанки всегда были такими неуютными? И как вообще извиниться за вчерашнее, когда он действительно слишком надавил? И вообще…

– Эй, – его дергают за полу рубашки. Намджун вопросительно смотрит в полумраке переулка на необыкновенно взъерошенную – еще больше, чем обычно – подругу, а она только стучит кончиком пальца ему по лбу. – Не надо. Морщины будут, а я не парюсь из-за твоих загонов.

И как ей удается парочкой неловких фраз растопить это дурацкое напряжение между ними?

Боги, он действительно по уши в ней.

– Дай мне свою толстовку, а? И я у тебя ночую, пока не поправлюсь – так Сокджин-хён сказал. Ну… либо у тебя, либо у него.

И с каждым мгновением всё больше и больше.

***

– Так кто это был?

Донхи сидит на диване, поджав ноги под себя, укутанная в теплый плед, и внимательно смотрит на то, как Спок ищет силикатную форму жизни (Намджун уверен, что она эту серию видела уже раз пятьсот), и покорно пьет горький порошок. Морщится, правда, и ворчит на юриста, но послушно выпивает всё. И – о чудо! – в этот раз она ничего не отрицает.

– Как ты узнал? Впрочем, неважно, – голые пятки высуваются из-под пледа, и Намджун громко сглатывает – она же больная, нельзя вообще сейчас думать о всяком неприличном, даже если он видит эти пяточки. Вот только последующая фраза выбивает его из колеи покруче, чем саму Донхи. – Отец ждал меня перед работой у клуба. Вчера и сегодня.

Вот же блять.

– Он тебя ударил?! – Намджун распутывает плед и бесцеремонно задирает футболку на Донхи, но на ребрах нет никаких следов. – Что-то говорил? В чем дело?

– Он ничего не сделал. Может, и хотел, но я позвала охранника, и тот меня провел сначала в клуб, а потом и к тебе подвез. Я в порядке, – Донхи упрямо смотрит на него расслабленно и спокойно, но это только и показывает, насколько ей на самом деле некомфортно от всей ситуации. – Ладно, возможно, всё это заставило меня немного понервничать, – неловко признается, немного подумав. – Черт, знаешь, ты прав, – она выпускает ноги из-под одеяла и садится ровно на диване, как всегда при больших откровениях, – мы знакомы уже год, и твое желание знать хоть что-то вполне логично…

– Постой, я просто…

– Нет. Ты… в общем, у тебя есть право знать, – она неуверенно чешет затылок, а после этого неожиданно громко стонет и складывается пополам, как старый телефон-раскладушка. – О Господи, я и не думала, что это будет так ужасающе неуютно!

– Мы можем перенести, – Намджун предлагает от чистого сердца, но на самом деле ему совсем этого не хочется. Донхи поднимает волосы, осматривает его из головы до ног и фыркает.

– Да у тебя выражение лица отрицает твои же слова.

– Ну прости, я же должен проявить благородство в такой момент, – он бессовестно ржет, пока крепкий кулак не врезается ему в правую почку. – Эй, а вот это было лишним!

– От тебя ждут так много, а ты способен лишь ползать, потому что бескрылый. Было такое ощущение? – Донхи, как всегда, начинает неожиданно. Намджун думает, взвешивая свой жизненный опыт, и согласно кивает. – А было такое, чтобы за ползанье тебя выбрасывали, как ненужную вещь?

Кажется, он начинает что-то понимать.

– Мне повезло немного меньше, – Донхи, не спрашивая, да и наплевав на врачебные предписания, тянется к неизменному зиппо и поджигает тонкую палочку легального успокоительного, одновременно указывая на нее. – Я и курить, собственно, начала из-за этого… Но уже позже.

– Меня воспитывали в правильной семье. Белый забор, собака, дочь-умница и прилежная ученица – мои родители видят жизнь сквозь призму изувеченных розовых очков, и любые отклонения от нее считают… даже не то, что запретными – противозаконными. В их понимании и желаниях я существовала лишь для их удобства: сначала хвалиться перед знакомыми школьной успешностью, потом отправить в хороший университет, выдать замуж за отцовского партнера и укрепить бизнес. Мои желания никогда не учитывались, собственно, их не существовало – и до некоторого времени меня это устраивало, я пребывала в счастливом амоке идеальной семьи. Первый раз мне указали на то, кто я и какое мое место в их мире, когда я втайне от них поступила совсем не на экономический. Родители не говорили со мной два месяца, но потом нашли в этом выгоду для себя – и меня простили, сделав жизнь похожей на предыдущую сказку. Но взамен я должна была заводить полезные связи в своей новой сфере, которые позволили бы отцу расширить бизнес – и не скрою, я это делала, так как считала ссору с ними лишь временным неудобством. Также различные благотворительные вечера для укрепления их положения в обществе легли на меня. А потом… – Донхи нервно содрогнулась и замолчала, докуривая сигарету до конца. Прижгла вторую, и лишь сжала губы, когда Намджун словил её свободную ладонь в свои пальцы. – Я встретила свою первую любовь. Наученная горьким опытом, встречалась ней втихаря, пряталась и прятала следы наших отношений… Счастливо прожила так почти полтора года… А потом напоролась на Рейна – и это стало ключевым моментом перелома в моей жизни.

Она замолкает. Вертит в пальцах третью, но сомневается, стоит ли поджигать, и чёрт возьми, Намджун просто не знает, что ему сделать. Донхи говорит безэмоционально и сухо – но боги, она трясется, как тростник на ветру, а глаза болезненно красные, и любую попытку прикоснуться еще или обнять встречает отказом.

– Не надо. Я должна… Нет, я хочу. Если расскажу, мне самой легче будет. Понимаешь?

Господи, нет, он не понимает.

– Когда я пришла тогда к ним за помощью, они… они сказали, что я сама виновата. Что в случившемся виновата лишь я, и… и… – она наконец начинает задыхаться, и слезы – будто плотину прорывает, будто все горести последних двух лет её жизни только сейчас выплеснулись нескончаемым потоком наружу, и скорее всего, так и есть. Донхи снова складывается, прячет лицо в коленях, но стоит Намджуну прикоснуться к плечу, как она стремительно сползает с дивана, направляясь к двери. – Я сейчас… Я вернусь, мне просто… просто надо… Господи…

Этого уже Намджун не выдерживает. Он и сам не знает, как, но в мгновение оказывается рядом, подгребает рыдающую девушку в объятия и вместе с ней сползает на пол, крепко прижимая её к себе, впервые настолько открытую, что будто обнаженный нерв. Успокаивающий шепот получается сам собой, но что он ей бормочет – сказать не сможет даже под угрозой расстрела, ибо в тот же миг сгорит со стыда.

– За что? Почему так? Я же просто… просто хотела, чтобы они меня любили такой, какая я есть, и…

– Тише, – Намджун затягивает её себе на колени, чтобы еще больше не простудилась, и покрывает короткими поцелуями всё, до чего только получается дотянуться. – Ты не должна… Не надо.

– Но я хочу, – упрямо сквозь рыдания и всхлипы, хотя с каждой минутой её трясет всё больше и больше. – Мне надо это уже наконец пере-… перешагнуть и з-забыть. Н-надо. Так что п-пусти. Пусти, я т-тебя видеть хочу!

Такому Намджун ни в жизни сопротивляться не сможет. Донхи отстраняется, лицо у нее покрасневшее и опухшее, губы всё равно трясутся, как бы не храбрилась, но она давит из себя истерический смешок и несколько раз делает глубокие дрожащие вдохи, лишь после этого начиная.

– Мало того, что меня выставили виноватой – и заставили в это поверить, родители заявили, что это влияние моей учебы сделало из меня… легкодоступную девушку. После этого они начали копать абсолютно обо всем в моей жизни, и со временем узнали о самом важном – о моих отношениях с Хёнли, – Донхи снова тянется к зиппо, и при виде своей неизменной зажигалки начинает хохотать, повисая на Намджуне руками. – Я до сих пор её подарок таскаю, видишь? – она нервно прикуривает, и это уже чуть ли не шестая за весь её рассказ, но Ким просто боится отбирать у нее пачку. – Они избили меня. Заперли в подвале после этого суток на три, без еды и воды, а после вспомнили и вытянули оттуда. И знаешь, что после? Даже если у меня и были крылья, после всего мне осталось лишь ползать.

– Они выбросили тебя из дома, – пораженно шепчет Намджун, и сам вытягивая сигарету из пачки. Донхи с ужасающей улыбкой, полной безумия, кивает.

– Именно. Изможденную, в крови, избитую – на улицу. Нет, сначала меня протащили в гараж, затолкали в машину, и чтобы никто не увидел – а после вывезли в другой конец города и просто выкинули на дорогу. Это лучше, чем я думала, честно говоря, думала – в лес и с концами, – она говорит об этом так спокойно, что Намджуну уже просто страшно – за нее. – Я там н-нашла, – вот только за маской спокойствия снова пробиваются всхлипы, и Донхи почти что панически закрывает рот ладонями, успокаиваясь. – Мне помог один неравнодушный мужчина, подвез до дома Хёнли… Вот только её не интересовало продолжать отношения со мной – бездомной, без гроша в кармане и удобных привилегий своего бывшего положения. Она мне даже не дала зайти в дом, – и снова ухмылка – теперь уже злая, полная разочарования и обиды. – Спустя полгода я узнала, что Хёнли уже начала встречаться с парнем из весьма обеспеченной семьи, с которым её познакомили родители, а я… Я пешком дохромала до Тэхёна, семья которого, несмотря на не лучшее финансовое положение, отогрела меня и подлечила. Где-то с полгода я прожила у них, тайком в это время искала работу и жилье, а после оставила письмо и ушла посреди ночи – я просто не могла больше их стеснять. И всё, – она тяжело дышит, снова успокаиваясь, хотя ресницы мелко подрагивают, – всё. Теперь ты знаешь.