Текст книги "Soulmates Never Die (СИ)"

Автор книги: Koda Aleru

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Лучше сделай мне еще чая.

– Ты серьезно? – он наконец отстраняется, но руки от её плеч не отнимает. – Всё, о чем ты думаешь сейчас – это чай?!

– А что мне, плакать? – Донхи нарочито насмешливо фыркает и протягивает мужчине чашку. – Серьезно, он очень вкусный и согревающий.

– Естественно, я же в него полбутылки рома влил, – владелец появляется, как и всегда, бесшумно, и сам забирает кружку. – Я приготовлю.

Донхи неуверенно кивает и, несколько секунд помявшись, решается.

– Спасибо.

Юнги кивает в ответ и отвлекается на чайник.

– Но я хотел бы знать, что он хотел сказать под «не впервой».

И тут же жалеет о своих словах.

Донхи бледнеет прямо на глазах и держится в сидячем положении только потому, что Намджун так и не опускает руки, всматриваясь в её лицо.

– Я не хочу этого вспоминать, хорошо? – она выдавливает это через силу и снова начинает дрожать. Отодвигается от Намджуна, насколько может, скидывает с себя его руки и плотно запахивает плед. Юрист смотрит на нее внимательно и больше не пытается приблизиться.

Кажется, теперь он начинает понимать причину шрамов на её ребрах.

– Послушай, – Юнги осторожно ставит чай на столик рядом с Донхи, и она благодарно смотрит ему в глаза, – я хочу посадить этого ублюдка за решетку, но мне нужны для этого весомые доказательства.

Донхи жмурится и выдавливает из себя через силу:

– Я принесу результаты осмотра у врача за тот случай, но не знаю, будут ли они иметь вес в суде – это было два года назад.

Донхи боится поднимать взгляд. Донхи знает, что думают в таких случаях обычно: сама виновата, нечего было в юбке ходить, вот мужик и не выдержал…

Вот только две мужские ладони накрывают её предплечье, в обоих взглядах – сочувствие и непонятная решимость, и Донхи не чувствует отвращения от них.

– Я переведу тебя в бармены, – Юнги улыбается ободряюще и толкает Намджуна локтем. – Возле стойки всегда стоит охрана, а я её набирал из наших общих с Намджунни друзей, поэтому бояться нечего. Хорошо?

Донхи несмело улыбается и кивает.

Кажется, в этом случае отвращение к себе чувствует только она сама.

***

Намджун выключает в гостиной свет, тихо поправляет на спящей девушке одеяло и несколько минут просто стоит, всматриваясь в расслабленное девичье лицо.

Теперь понятно, почему она не любит касания других людей. Почему всегда футболки с длинными рукавами и расстояние при разговоре. Почему настороженные взгляды и непроизвольная дрожь, стоит ему случайно зайти в ванную, пока она принимает душ или переодевается. Тем не менее… Юнги она сегодня разрешила только потрепать её по макушке. Самому Намджуну – обнять и даже осмотреть потом уродливые синяки, потому что от врачей девушка отказалась наотрез.

Намджун садится на пол рядом с диваном в готовности не спать всю ночь.

И оказывается прав, потому что всего через несколько часов Донхи просыпается от своего же крика и ищет помощи в его объятиях.

Намджун рад доверию, но понимает, что лучше бы у нее никогда не было именно этой причины искать защиты.

Когда под утро Донхи, засыпая, шепчет protégé moi, Намджун понимает, что все силы положит на то, чтобы ей никогда больше не приходилось просить его об этом.

========== Bright Lights ==========

Now I’m trying to break free,

Теперь я пытаюсь вырваться на свободу

In a state of empathy.

В состоянии эмпатии

Find the true and enemy,

Найти правду и врагов

Eradicate that prison

Вырвать с корнем эту тюрьму

Placebo – Bright Lights

Донхи нервно щелкает крышкой неизменного зиппо, опершись спиной о стену и запрокинув голову вверх. За городским смогом звездное небо, конечно же, не видно, но если присмотреться, изредка можно заметить редкие проблески. Рядом с девушкой противно скрипит дверь, и рядом, но на расстоянии протянутой руки так же прислоняется к стене Юнги.

– Устала?

Донхи неопределенно пожимает плечами и протягивает непочатую пачку сигарет шефу. Мин заученным движением отрывает пленку и фольгу, выстреливает сигарету и возвращает пачку владелице.

– Это ты сегодня типа вообще не курила?

– Это типа вторая, – Донхи фыркает насмешливо и ведет головой на бок, будто кошка. Шеф качает головой, затягиваясь:

– Совсем себя не бережешь.

– Сказал человек, докуривая эту гадость.

– Не ерничай мне тут.

Они тихо смеются, и Юнги, возвращаясь обратно в клуб, уже привычно треплет Сон по макушке.

– Намджун сегодня не смог прийти, завал на работе, так что не обижайся на него сильно, лады? Я знаю, что он тебе обещал выходные вместе.

Донхи от удивления роняет сигарету на покоцанный жизнью асфальт.

– С какого вообще хрена ты решил, что я на него обижаюсь?!

Но Юнги уже скрылся за спасительной дверью.

– Выходные вместе, херня какая…

Донхи прячет руки в карманы и, сгорбившись, бредет домой. Она и правда не обижена на Намджуна, честно. Она за него переживает.

Признаться себе в этом ой как нелегко.

***

– Комбинезончик! – Намджун сдавливает Донхи в своих медвежьих объятиях, и девушка протестующе хрипит, недовольно стуча кулаком по его груди. Весьма крепкой, стоит признать. Юрист наконец решается сжалиться и отпускает откашливающуюся еще добрые две минуты девушку. – Ты давно еще и курьером суши подрабатываешь?

– Открою тебе большую тайну, – Донхи бесцеремонно вытягивает из заказа Джуна бутылку колы и выпивает половину, – это тот же ресторанчик, что и пицца.

– Правда, что ли? – гроза всего отдела в их фирме Ким Намджун растерянно чешет затылок, после примятую подушкой щеку и наконец вспоминает заспанным мозгом, о чем он хотел спросить. – Я у тебя последний сегодня?

Донхи молча кивает, уже привычно разуваясь без приглашения, и Намджун невольно умиляется: процесс воспитания-приручения продвигается вполне так неплохо. Сон тем временем цепляет куртку на вешалку, и Джун успевает заметить, что она для зимы слишком холодная. Комбинезончик тем временем находит свои тапочки (вообще-то, они были мамы Намджуна, но та уже с полгода в эту квартиру ни ногой), отбирает у парня пакет с жратвой и направляется в сторону кухни.

– Кстати, красавчик, – слышен щелчок электрического чайника, – у тебя полотенчико упало.

Намджун чувствует себя до невозможного глупо.

***

– Послушай, мы знакомы уже хороших полгода, поэтому не сердись на меня сильно, ладно?

Они сидят в гостиной, вывалив ноги на журнальный столик под мерное гудение вытяжки – лень идти курить на кухню. На полу куча упаковок от еды, на экране телевизора вот совсем некстати поет Золушка, а Намджуну, по большому мнению Донхи, захотелось похерить весь вечер.

– Мне уже не хочется слушать дальше, – она нервно щелкает крышечкой зиппо и подозрительно смотрит на мгновенно подобравшегося парня. Будто готовится хватать и держать.

– Ты разрешишь тебе помочь? – Намджун смотрит серьезно, будто еще и пытается высмотреть все движения мимических мышц, и Донхи как можно пренебрежительнее фыркает.

– Ты и так помогаешь, – нехотя признает; щелканье крышки всё чаще, – хоть я столько раз просила не лезть в мои дела.

– То есть Да отъебись ты было вежливой просьбой? – парень насмешливо поднимает бровь, получая в ответ наглую ухмылку и кивок. – Стерва ты.

– Сам решил со мной связаться, так что не жалуйся, – она наконец прикуривает, и Намджуну дико хочется наклониться к ней, выбросить из этих чертовых тонких губ сигарету и накрыть их своими.

Его впервые в жизни преследует желание быть нежным.

– Я и не жалуюсь, – под лукавым взглядом осекается и исправляется. – Почти. Но вообще, дело не в этом…

– Не надо, блондинчик, – она мягко касается его запястья своим, и это впервые, когда её касание вот такое – легкое, ласково-успокоительное. – Мне не нужна помощь.

– И всё же, – он вытягивает из кармана халата конверт и подталкивает к ней, – я хочу тебе помочь.

Через несколько мгновений хлопает дверь.

На заказе пиццы Намджуну говорят, что у них не работает никто с именем Донхи.

***

– Тэхён!

Парень растерянно оборачивается, не дойдя каких-то двадцать метров до своего колледжа, и тут же попадает в крепкую хватку. Намджун смотрит обеспокоенно, задыхается в попытке что-то сказать, и младший спешно протягивает ему бутылку с водой.

– Донхи… Она… Она со мной уже два месяца не связывалась. Ни на доставке не могу найти, ни на работе своей, еще и Юнги-хён сучится, не выдает её график…

– Не надо было мою ошибку повторять, – Тэхён поддерживает старшего за локоть и дает время отдышаться. – Она так бесилась, ты бы видел, даже похуже, чем тогда со мной.

– Она ж мне даже извиниться не дала, – почти оскорбленно тянет юрист и надувает губы, как ребёнок.

– Она со мной почти добрых полтора года не связывалась, а ты говоришь о жалких двух месяцах, – Тэхён умело уворачивается от истинно хёнского подзатыльника и улыбается. – Я попытаюсь снова с ней поговорить о тебе, может, она наконец смилостивится.

– То есть, ты уже пытался за меня просить? – Намджун смотрит не то что удивленно – ошарашенно, но в ответ получает только солнечную улыбку.

– Конечно, ты же её друг. У нее не так много хороших друзей, чтобы долго обижаться на такое.

Сияющий младший уходит на лекцию, а Намджун с умиленной улыбкой смотрит парню вслед.

Вечером Тэхёну привозят самую большую пиццу, какую только смогли сделать.

***

Пицца и Звёздные войны?

Намджун недоуменно смотрит на незнакомый номер, смаргивает усталость – он снова начал еще один выгодный проект – и наконец тихо офигевает.

Помнится, на эту фразу я должен ответить что-то в стиле «А не пошел бы ты нахуй?»

Не будь вредной сучкой

Намджун смеется, обращая на себя внимание сотрудников, и наконец с облегчением выдыхает. Он не знает, что и как ей сказал Тэхён, но черт возьми, главное результат – и Донхи пишет ему первой. Наверное, раньше такого не случалось.

Если я закажу пиццу, её привезешь ты, или «у нас не работает никто с таким именем»?

После этого Намджуну приходится ждать ответ хороших полчаса. То ли Сон занята, то ли решается, стоит ли открывать карты…

Просто закажи

– Юхууу!

Намджун крутится в кресле под обеспокоенными взглядами коллег (помешался, что ли?) и рассыпает вокруг листы чернового варианта контракта.

Телефон пиликает снова, заставляя его замереть с так и вытянутыми руками вверх в слегонька дебильноватом положении. Намджун осторожно опускает их и с опаской жмет на мигающий значок сообщения.

И никогда больше не вспоминай об этом случае. Повторить тоже не пытайся.

Намджун горько ухмыляется, растерянно ерошит волосы, испортив идеальную укладку, и со вздохом опускает голову на стол.

Вредная девочка не хочет разрешить ей помочь. Закрыла себя в крепкой тюрьме из своих же решений, не дает другим почувствовать её боль и помочь, только упрямо карабкается вверх, к своей свободе…

Не понимая, увы, что препятствует ей больше всего она сама.

========== The Bitter End ==========

Every step we take that’s synchronized

Каждый наш шаг – нога в ногу

Every broken bone

И каждая сломанная кость

Reminds me of the second time

Напоминает мне о том, как во второй раз

That I followed you home

Я провожал тебя домой

– Ты знаешь французский?

– Угу, – роется в холодильнике, абсолютно не смущаясь наличия хозяина оного рядом, – вполне даже неплохо, а что?

– Да так, фигня подумалась.

Намджун вовсе не хочет признаваться, что из головы всё так же не выходит это проклятое Protégé moi. Потому что он ценит её доверие и ни в коем случае не может его предать – да хотя бы и вопросами о том, как, почему и откуда взялся тот ублюдок.

– А еще что-то скажи, а, – и улыбается своей любимой хитрожопой, но Донхи не успевает её увидеть – отвернулась, чтобы помешать суп. Намджун честно пытается забыть те единственные минуты её уязвимости, когда, несмотря ни на что, внутри тлело желание – укутать своим теплом, защитить одним только своим присутствием, зарыться пальцами в немножко отросший ёжик растрепанных волос, накрыть опухшие от слёз веки губами…

– Sommes nous les jouets du destin, – тихонько, будто только пытается вспомнить слова, принимается напевать себе под нос, – souviens toi des moments divins planants, eclates au matin et maintenant nous sommes tout seuls*… А дальше не припомню.

А больше и не надо, думает Намджун, которому мозг закоротило от одного только произношения и того, как тонкие губы изгибаются, произнося эти душевыносящие звуки (ну именно Намджунову душу они вынули в одно мгновение). Хорошо, что комбинезончик деловито копается в шкафу – голодный взгляд её бы не просто напугал до смерти с таким-то прошлым, он бы её убил.

Её убило бы это желание почувствовать под губами соленую кожу, проследить изгиб шеи, вычертить впадинку ключицы, за которую Джун готов душу продать – настолько редко ему удается её увидеть.

– У тебя хорошее произношение, даже странно – я вечно думал, что ты даже школу окончить не успела.

Закрывается. По ней это даже видно: замирает на мгновение, а после него – мышцы напряжены, в глазах – сталь и прохлада, но Намджун делает вид, что не замечает этого, и вскоре Донхи расслабляется.

Но делает дистанцию между ними немного ощутимее.

Чёрт.

***

– В пятницу придешь? – Сокджин, как всегда – хён, и это у него скрыть не получится даже сквозь все его свитерочки-улыбочки-кружевные манжетики. Как бы хён не корчил из себя милашку, внутри он просто ух, и Намджун всегда им восхищался даже больше, чем Юнги (а Юнги-хён – это ж… это ж эталон!).

Так что смотрит Джин ласково-пронзительно, улыбочка у него участливо-намекающая, а за руку хён хватает крепко, другой рукой держит за подбородок так, чтобы глаза видеть, и Намджун нервно сглатывает – Сокджин хочет не просто поговорить, нет. Он желает душу вынуть, рассмотреть всё под микроскопом, сложить и запихнуть обратно – и у него есть на это право.

Пугает то, что душу он вынимать собирается не Намджуну.

– Я беспокоюсь за тебя, Намджунни, – мягко-заботливо, но искренне, как и металл в последующих словах. – В тебя я верю полностью, но вот в ту девушку – не могу никак. Ты же до сих пор о ней ничего не смог узнать.

Намджун согласно хмыкает, потому что да, не смог, потому что никто из знакомых ищеек/прокуроров/полицейских (нужное подчеркнуть) не сумел ничего откопать. Но, тем не менее, руки старшего отодвигает от себя, подбородок, однако, не опуская – смотрит с тем же металлом, с той же яростной хваткой, которая принесла ему карьерный рост.

– Хён, мне уже не двадцать, если ты вдруг забыл. Я благодарен тебе за заботу, но в этот раз предпочту обойтись со всем своими силами. Кроме того, если ты узнаешь комбинезончик получше, то и сам полюбишь её: тебе всегда нравились ёршистые, забитые жизнью дети – такие, какими были я, Хосок-а и Юнги-хён, – улыбается с намеком, потому что бэкграунд у них сложный, трудный, и Сокджину пять лет назад пришлось хорошенько изгваздаться в дерьме, чтобы вытянуть троих донсэнов из полного абсолютного дна. Сейчас Намджун задумывается о том, что ему бы девушку хорошую найти – как никак, тридцатник хёну скоро, а он всё пытается их проблемы разруливать.

Тем не менее, Донхи так и не поняла, что любезно принявший её после встречи с Рейном врач был не обычным доктором. Да, Юнги тогда почти силой её отволок в больницу, но они с Джином ни словом, ни взглядом не выдали своего знакомства, общаясь в чисто деловом плане.

Намджун, конечно, понимает, что хён хочет ему рассказать, аккуратно подталкивая – шрамы он при осмотре точно заметил, выводы об их происхождении сделал и теперь беспокоится, но… Да, всегда это чёртово «но»: он хочет услышать о каждом сам. От Донхи. Хочет, чтобы она сидела рядышком, без любого страха обнажая кожу и рассказывая, что, как и зачем, а потом просто отпустила бы все переживания и разрыдалась на его плече.

Ага, размечтался.

– Хён, я приду в пятницу, – Сокджин мрачновато кивает, потому что он хороший друг и уважает чужие решения, – но если она согласится пойти со мной, то прошу тебя быть осторожным, ладно?

Он и правда хороший друг.

Он соглашается.

***

– Ты предлагаешь мне продать доверие нуны за еду? – Тэхён скептично поднимает бровь, но в предложенный бургер вгрызается сразу же. Намджун только хмыкает насмешливо (как же, рядом с этим пацаном он вечно корчит из себя взрослого) и уточняет:

– Я прошу тебя рассказать мне то, что может мне помочь понять её. Серьезно, я не могу понять абсолютно ни-че-го, потому что если сначала думал: «Чёрт, а вдруг родители больные, или она осталась сиротой, поэтому нужны деньги и четыре работы». Но, Тэхён-а, – мужчина доверительно протягивает студенту папку, – они живы и в порядке, хотя это и единственное, что я сумел найти.

Тэхён молча смотрит на фотографию трёхлетней давности, где Донхи – такая, какой он всегда её знал – улыбается, обнимая немолодых уже родителей. Проводит кончиком указательного пальца по длинным локонам, причудливо накрученным, вспоминает, как она просила посоветовать ей одежду для семейной фотографии, как доверчиво льнула в объятия, разрешая закрепить сзади на шее тонкую хитросплетенную цепочку.

– Прости, хён, – он закрывает папку, сам заталкивает её в Намджунов рюкзак между других, а сам хмурится, мрачнеет всё больше и больше с каждой секундой, – но я не могу сказать тебе абсолютно ничего. Она расскажет сама, сейчас или позже, или если её что-то напугает или смутит, но я – я не могу сделать этого.

– Понимаю. Но бургеры ешь, не стесняйся, их еще штук шесть есть.

Тэхён смешно морщит нос, но разрешает растрепать его выкрашенные в вишнёвый волосы.

***

«Что-то напугает или смутит». Намджун никак не может выбросить эту фразу из головы, всё же есть в ней что-то зловещее, что-то настолько темное, что хочется сгрести девушку в охапку и не выпускать из рук и своего дома, хочется уложить её в кровать, сорвать никому не нужные тряпки, проследить кончиками пальцев изгиб этих чёртовых ключиц и…

Намджун бьет себя папкой по голове: безопасность Донхи превыше всего. Тем не менее, до встречи с Джин-хёном и остальными осталось два дня, а он всю эту неделю только и делал, что мыкался по городу по работе, сумев выделить время только на разговор с Тэхёном. С Донхи и вовсе не было возможности сконтачиться: на все сообщения она отвечала поздно ночью и не совсем понятно, так что Намджун решил отстать и дать бедняге выспаться. Хоть немножко.

– Принесите счёт, пожалуйста, – юрист ловит юркую и веселую официанточку, заранее готовя ей чаевые отдельно от суммы заказа – после знакомства с Донхи он начал понимать, насколько тяжело трудиться на такой работе, так что и чаевые он пытается оставлять побольше, ему ведь не трудно с большой заработной платой, а студентка точно найдет куда эти деньги пристроить. Тем временем смешливая девчонка вприпрыжку возвращается назад, протягивает еще теплый чек и, заметив что-то за его спиной, шокировано ахает:

– Ой, мама, нужно вызвать полицию! Бедную девочку сейчас убьют!

Намджун взволнованно оборачивается, встает со стула…

И несется через дорогу, не обращая внимания на автомобили и крики водителей, совсем ни на что.

Потому что Донхи молча стоит, будто каменный утёс, пока пожилой мужчина отвешивает ей сильные пощечины, удерживая свободной рукой. Донхи молчит, только голова мотыляется от приложенной силы, и тело при каждом ударе содрогается от боли.

Боже, да она даже не плачет.

Намджунов кулак врезается аккурат в висок не ожидавшего подобного мужчины, он одним движением закрывает девушку собой и хватает нападающего за ворот пиджака.

– Я не знаю, чего ты хотел от моей принцессы, но если увижу еще раз, еще хоть один разочек тебя ближе к ней, чем на десять метров – тебе конец, аджосси.

Где-то за углом воют сирены полиции, Донхи всё также молчит, уставившись отсутствующим взглядом в асфальт, и Намджуну приходится сжать пальцами её ладонь, чтобы привлечь внимание.

– Хочешь остаться, пока не приедет полиция?

Он и так знает ответ. Донхи медленно качает головой, неуверенно осматривается по сторонам, будто и забыла совсем, где была и что делала, спотыкается взглядом о всё так же сидящего на земле нападавшего, содрогается и тихо, на грани слышности, просит:

– Уведи меня отсюда.

Намджун бы лучше подождал ребят в синей форме, описал произошедшее, обсудил возможны сроки наказания для того урода и отвез Донхи в больницу, где оставил под чутким руководством Сокджина залечивать все травмы – как физические, так и психологические. Сам бы в это время связался с парочкой знакомых прокуроров, аргументировал свой хук с левой как самозащиту, а после…

Донхи начинает мелко дрожать, сама того не понимая, и Намджун растеряно осматривается вокруг, у него ведь точно был с собой огромный теплый шарф и пиджак – хоть и апрель, но перестраховаться не помешает. Мужчина бездумно притягивает официантку (уборщицу/разносчицу/что же там еще было… а, курьер) поближе к себе, упорно не замечая её попыток освободиться, и ищет взглядом переход.

– Господин посетитель, вы забыли.

Намджун рефлекторно снова задвигает шипящую Донхи за спину, но это оказывается всего лишь та девчушка-официантка. Она протягивает его вещи, улыбаясь, и поверх аккуратно сложенного пиджака лежат те самые купюры на чаевые, которые он ей оставил. Когда Намджун только успел рассчитаться, даже и не помнит, но пиджак он быстро накидывает на плечи Донхи, шарфом закутывает её окровавленные ладони, а официантке упорно запихивает в карман деньги.

– Спасибо, что помогла.

– Нет, – упорно мотает головой, указывая на скручивающих мужчину полицейских, – я лишь вызвала полицию. Это мне стоит благодарить, что не оставили без внимания подобное происшествие.

Намджун правда не знает, что ответить.

***

Донхи даже и не сопротивляется. Парню уже даже немного страшно: осознает ли она вообще теперь, где она и с кем? Стоит ли вызвать Джин-хёна или плюнуть на её короткие «нет» и самому отвезти в больницу?

– Я в порядке.

– Да ничерта ты… – парень на мгновение прекращает выпутывать её из своих же вещей, поднимает ошарашено взгляд и с облегчением выдыхает. – Ты в порядке.

– Угу, – улыбается, а у самой губы в крови и почему-то ладони, точнее, кончики пальцев израненные. Юрист догадывается, что сначала она просто пыталась сбежать, царапала подушечками пальцев стены, но…

Он молча садится на пол перед ней, и хорошо, что в гостиной нормальное освещение, потому что смыть кровь, вымачивая полотенце в подготовленном тазу с теплой водой и анестетиком, перемотать измученные ладони, а кончики пальцев заклеить маленькими смешными пластырями со зверьками – для племяшек покупал. После подняться вверх, на измордованное лицо, проглотить вопрос об МРТ и рентгене – Донхи ни за что не согласится на это, хотя возможность травмы есть. Нанести мазь на уголки губ…

Намджун всё же не выдерживает.

– Почему это с тобой случилось?

Донхи смотрит на него… Чёрт возьми, он впервые видит настолько откровенное удивление на её лице. Она моргает, застывает в одном положении, пока Намджун легко касается её щеки.

– Ты правда хочешь знать?

– Я хочу всё о тебе знать, – вымученное, выстраданное, потому что он тоже не железный, потому что хочется такого же доверия…

– Это всё такая фигня, знаешь, – она улыбается болезненно, в уголках губ застыла кровь, а из брови всё еще сочится. – Это, блин, настолько же и грустно, насколько смешно.

– И что ты будешь делать с этим? – Намджун залепляет последнюю царапину широкой лентой пластыря, прикладывает лёд к наливающейся темной краской острой скуле, и Донхи шипит. Шипит, но смотрит с уверенностью. Впрочем, как и отвечает, смотря будто бы прямо в душу.

– Жить. Пока получится.

Пока Намджун моет руки в ванной, она исчезает.

***

– Выглядишь так, будто кого-то убил, – Сокджин – сама любезность, и снова в розовеньком свитерочке. Намджун молча тащит к себе пиво, но всё же не сдерживается – огрызается.

– Почти, и что?

За столом мгновенно застывает тишина, но парень не реагирует на это, у него заботы вовсе не те.

– Ты не привел её сегодня, – Сокджин осторожно придвигается, с другой стороны от юриста падает Юнги – и белозубо скалится.

– Сегодня была на работе, ей уже лучше, просила влепить тебе подзатыльник, чтобы прекратил терроризировать всех подряд. Правда, я против насилия, так что сегодня ты просто пьешь штрафную.

Намджун в одно мгновение расслабляется, растекается по столешнице амебой и устало выдыхает.

***

Она приходит сама. Капает весенним дождем на площадку перед дверью, смотрит взглядом погрызенного жизнью щенка, и Намджун не знает, чего желает больше: обнять и просушить чудушку волосы, влепить хёнский подзатыльник и уложить спать, или же отвести на кухню, чтобы долго и методично драть в мозг.

Донхи ему выбрать не дает.

– Покормишь? Директор Юнги влепил мне оплеуху и сказал, что уволит, если не пойду к тебе, так что я даже дома не была.

Намджуну дыхание перехватывает: раньше она его не просила. То есть, была какая-то фигня вроде «передай пиццу» или «кинь мне полотенце», но в плане «я полагаюсь на тебя» – это её третья просьба. Первая была ужасающей – она подсознательно искала защиту, и высказать смогла только во сне этим своим гребаным французским с идеальным произношением, вторая – недавнее «уведи меня отсюда», которое лучше всего показало, что девочка ему доверяет.

– Пошли, там баклажаны еще есть и курица в соусе, или тебе какой-то суп приготовить?

Тянется за протянутым полотенцем, вот только Намджун быстрее, и она затихает в поистине медвежьих объятиях для её хрупкого тела – тонкого, изможденного, выдержанного только на кофе и сигаретном дыме. Затихает, молча прижимаясь влажной после дождя щекой к его рубашке, даже не дергается (почти), когда парень утыкается в её волосы носом, лишь дышит тихо и сипло своими вечно недолеченными легкими.

А Намджуну крышу сносит. Срывает бешеным ураганом от жара её тела (надо бы не забыть подмешать ей таблетки; как ребёнок, чесслово), от дыхания, оседающего на кадыке, от запаха, боги, как же она умопомрачительно пахнет – дождем, сигаретами своими ментоловыми и легко, на грани ощущений – что-то свое, непонятное. От этого у него, взрослого уже мужчины – нет, не коленки подкашиваются – но в голове туманится, так что приходится даже щеку прикусить, чтобы в себя прийти. А Донхи молчит, даже когда он уже откровенно касается её шеи губами, хотя, возможно, она даже и не видит в этом ничего… эдакого.

– А ты умеешь суп с тефтельками делать? Мама такой делала.

– Мама где-то оставила рецепт, но я ничего не обещаю, – Намджун отвечает искренне, но чёртова хрипотца предательски его в другом случае выдала бы – но это же Донхи. Тихо фыркающая ему в рубашку Донхи, которая даже не осознает горьких Намджуновых мук. – А ты пока покупайся и высуши волосы. Хорошенько просуши, я проверю!

Донхи скрывается за дверью, и только тогда юрист со вздохом абсолютного недоумения ерошит волосы.

Она впервые вспомнила при нем о родителях.

***

– Знаю, что ты хочешь этой темы избежать, – Донхи, только что еле осилившая третью тарелку супа, согласно кивает и уворачивается от подзатыльника, – но и я уже молчать не могу. Почему ты не отбивалась тогда? Почему молча терпела?

Уборщица молчит. Методично похрупывает тостами, вылавливает из кастрюли еще одну тефтельку, после молча роется в холодильнике, варит какао и даже украшает его столетие назад купленными маршмеллоу.

– Это был мой отец.

Намджун чувствует, что руки начинают дрожать. Донхи, тем не менее, абсолютно спокойна – оно и понятно, девочка-то почти две недели прокручивала эту беседу – монолог – в своей голове, но вот Джуну это воспринять не так и просто.

– Я живу отдельно от семьи из-за возникших разногласий, стараюсь с ними вообще не пересекаться, но вот тогда не успела скрыться от беседы. Это всё, что сейчас я могу тебе сообщить.

– Мне и того хватает, знаешь ли.

И это правда. Ему нужно эту ситуацию обмозговать, попытаться принять такое…

Поискать статьи в интернете, обзвонить нескольких знакомых психологов, чтобы посоветовали верный путь к мягкой разведке прочих обстоятельств, сдержать себя от других звонков, последствия которых уже будут откровенным вмешательством в чужую жизнь.

– У меня девушка была, я говорил? – Донхи удивленно поднимает брови, и на одной до сих пор заметна крохотная царапина. Намджун и сам не понимает, чего это вдруг решил пооткровенничать, но вдохновлённо вещает дальше – от его незапланированной исповеди градус напряжения на кухне очевидно понизился. – Мы с ней вместе были со школы, глупые еще зелёнки влюбленные, смешные до не могу – Юнги-хён вечно с нас ухахатывался, когда мы отмачивали что-то нестандартное, а вот Джин-хён… мы с ним позже познакомились, – он замолкает, гоняя какао в кружке круговыми движениями запястья, смотрит на нерастворившиеся черные крапинки и вспоминает то время день за днем. Ухмыляется горько, когда в голове автоматически нажимается stop – чтобы не видеть самого болезненного.

– Знаешь, что самое смешное? В каких-то дурацких двадцать лет просыпаться каждое утро с ощущением того, что ты попросту убил свою жизнь. Потратил время на эффект плацебо, чёрт возьми. Вот у тебя такое бывает? Понимать, что всё летит в тартары, что еще немного – и всё, конец, и ты держишься на плаву, держишься живым только потому, что когда-то пообещал.

Донхи молчит, хотя Намджун уверен – было. Было, понимает, знает, ведь и сама нахлебалась в жизни того, о чем не принято говорить в культурном обществе.

– Она была для меня всем, – Намджун легко, действительно легко и совсем безболезненно улыбается. – Хорошо, что только была. Пока не решила, что отношения со мной для нее не выглядят перспективными, потому что она повзрослела – а я тогда еще нет. Потому что она хочет семью и детей, сидеть дома и вышивать крестиком – а я не нагулялся тогда. Я и сейчас еще не нагулялся, я вообще не уверен, что когда-то мне будет достаточно! Просто мне нужен человек, который точно так же, как и я, будет принимать спонтанные решения поехать в горы в середине рабочей недели, который решится на безумные поступки, который, в конце-то концов, сможет понять мою любовь к реп-баттлам и будет без ума от моих друзей. Ей же понадобился примерный семьянин… И она его себе нашла. Порвало меня это, конечно, знатно, – парень наконец допивает свое какао, и Донхи молча пододвигает к нему свою кружку – так заслушалась девочка, глаза широко открыты и сияют любопытством и сочувствием одновременно, Намджун умилиться успевает, – но меня тогда Джинни-хён нашел. Взял за шкирку, вытащил из кучи дерьма, в которую я себя методично зарывал каждый день, надавал пиздюлей и заставил взяться за ум.

– Тогда это же лучший конец истории, ведь так? – Донхи сейчас так напоминает послушную ученицу старшей школы с этими её доверчиво открытыми глазками и ожиданием на лице, что Намджун не сдерживается и прыскает смехом.