Текст книги "О потерях, открытиях и разочаровании в тако (СИ)"

Автор книги: Keyni

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Не в силах вынести этот голос Питер принялся мерить кабинет широкими шагами. На ходу врезался в кресло и, не сдерживая раздражения, отбросил его в сторону.

Словно открылась рана с ядом, ярость хлынула в кровь. Паркер смел широким жестом со стола аккуратно лежавшие документы, подставку под карандаши, бросил в стену безделушку с символом «Паркер-Индастриз», разломал стул.

Вся его жизнь, все его принципы лежали в таких же руинах.

Столько лет защищать город, чтобы что? Самолично озвучить, что кто-то может заслуживать смерти. Решить, что люди делятся на чудовищ и не очень, и что чудовищ нельзя просто запереть в клетке.

Не слишком ли лицемерно, мистер Паркер?

Пит в бессилии ударил кулаком по стене, штукатурка пошла мелкими трещинами, осыпалась белесой пылью на пол.

С большой силой большая ответственность? Почему понимать такое должен только он? Где мера силы и справедливости у прочих?

Он – не справедливость, он – человек, но ведь кто-то должен? Должно быть мерило?

На опустевшем столе полупрозрачная, чуть вздрагивающая железка продолжала падать.

Решение было простое. Решение напрашивалось само.

Человек-Паук, дружелюбный сосед, герой города, кумир детей не может жить вместе со вчерашним убийцей. Не может прощать смерть запертых в лаборатории людей, не может одобрять взрывы в старых доках и, совершенно точно, не может любить Уэйда Уилсона.

Значит, Питеру Паркеру придется прекратить быть Человеком-Пауком.

========== Питер ==========

Он не мог оставаться в Башне ни минутой больше. О работе не шло и речи, а разгромленный кабинет укоризненно напоминал о приключившейся, совершенно неподходящей герою сцене. Да еще и эта проклятая голограмма.

Питер собирался отправиться к себе, а оказался у Уэйда. Открыл дверь. Сувенирный дешевый брелок с маской паучка, чуть кривоватый и уже поцарапанный, холодил ладонь.

– Что-то ты рано, – раздался голос из гостиной.

Питер стянул кроссовки и шагнул в комнату.

Рыженькая ведущая новостей пропала с экрана, картинка перескочила на прямой репортаж.

– Хорошо горит, – произнес Белый. – И фейерверки в тему оказались.

Лицо Уэйда, подсвеченное экраном, казалось пустой маской. Питер моргнул, ощущение исчезло.

– Фейерверки над «Алхимакс»? – устало переспросил Питер. – Серьезно?

– Тебе понравилось? Они были в форме сердец! Это тебе валентинка.

– Валентинка, – повторил Пит, опускаясь на пол у дивана. В телевизоре мелькали репортеры, люди в саже и крови, на заднем плане тревожно мигали машины скорой помощи. – Зачем, Уэйд?

– Думал, тебе будет приятно, тыковка, – отозвался Уилсон безмятежно. – Еще должна была Селин Дион играть, но что-то коротнуло в системе. Видимо, коммуникации не чинили со времен смерти Озборна.

Питер бессильно молчал. За его спиной Уилсон заворочался, подтянулся к краю, осторожно тронул, провел пальцами вдоль шеи, поднимая теплую волну мурашек, запустил пальцы Питеру в волосы. Потом подполз ближе и ткнулся лицом между лопаток Паркера. Размеренно дышал, а Питер невольно подстраивался под его дыхание.

Потом открыл глаза. На экране продолжали транслировать запись взрыва, снова и снова. Уилсон зашевелился, снова заскрипел диван. Питер понял, что сейчас произойдет, даже не оглядываясь. И никакое паучье чутье не было нужно. Выстрел грохнул, ударил по ушам. Затих. Пуля оставила в экране телика некрасивую, расползшуюся паутиной трещин дыру.

Уэйд продолжал вжиматься лицом в его спину, терся щекой. Белый с Желтым молчали. Уилсон тоже.

– Я… – хрипловато начал Пит и замолчал, не зная, что сказать, но даже этот звук в осколки разбил тишину. Что-то нужно было говорить.

– М-м-м?

– Там в доках был Майлз сегодня, – заговорил Питер.

– Ну, и кто после этого параноик? – поинтересовался Желтый самодовольно. – Я же говорил! Говорил!

– Пацан пострадал?

– В основном его идеалы, – невесело усмехнулся Паркер, свесив голову. – Он пришел ко мне за справедливостью. Требовал, чтобы я перестал тебя оправдывать. Чтобы запер тебя в клетку и не выпускал.

– А ты?

– Почему ты оставил этих людей там, Уэйд? – спросил Питер, обернувшись. В сумраке комнаты лица Уилсона почти не было видно, только очертания, смутные, как маска, но Питер так хорошо знал это лицо, что ему не нужно было света. Он знал наизусть выражение, мимику, знал, что сейчас увидел бы в глазах. Не знал только, что Уилсон ответит.

– Людей? – переспросил Уэйд, словно бы силясь вспомнить.

– В доках. Это не склады, а лаборатории. Там были ученые, и вы заперли их в одном из отсеков. Они чуть не погибли.

Уэйд нахмурился, потер лоб.

– Да, – наконец проговорил он медленно. – Точно. Были люди. Сначала охрана со смешными пистолетиками, пау-пау. Но они убежали. Мы не стали догонять. Потом коридоры. Ненавижу коридоры. И лаборатории ненавижу, – голос Уэйда сбился на Желтого. – Там всегда такой ужасный запах, никогда не замечал? Даже в самых чистеньких несет страхом. Не людским, так животным. Тех, на ком ставят опыты. Всегда на ком-то ставят опыты.

– Это была моя идея, – заговорил Белый. Он поднял голову, твердо посмотрел Питеру в глаза. – Мы не хотели их убивать, только спрятать. Красный был на подходе. Он бы убил вообще всех, ты знаешь этого парня, Пит. И я подумал, что согнать их где-то вместе будет правильно.

– Может, они бы устроили ставки, – снова встрял Желтый. – Смешно было бы. Ты заметил, все повторяется, Паучок? История ходит по кругу и, может, у них получился бы свой Дэдпул. Новенький злодей для новенького мира.

– Не обращай внимания, – посоветовал Белый. – Без регенеранта Желтый начинает заговариваться. Я подумал, что Уэйд вернется и выпустит их на свободу. Но Красный остался.

– И вы говорили с ним, – вспомнил Питер испуганно.

– Мы делим с ним время, – не стал спорить Белый. – С тех пор, как у Уэйда начались визуальные галлюцинации. Красный слабеет. Мы все слабеем, Пит, времени мало.

– Насколько?

– Не знаю, крошка. Знаю, что мы распадаемся, все мы. Желтого поедает паранойя, он с каждым днем все хуже. Красный слабеет, но зол и пытается отобрать контроль. Думает, что дело в остальных, и пытается от нас избавиться. Я контролирую его, чтобы Уэйду не пришлось тратить силы и на это тоже. Только ему не говори, оки?

– Вы защищаете его?

– Разумеется, защищаем, – улыбнулся Белый. – Он – это мы, мы – это он, помнишь? То, что мы все трое не затыкаясь пиздим друг на друга, не означает, что мы смогли бы выжить по одиночке. Иногда кажется, что мы ужасно близки к объединению.

Он помолчал.

– Раньше мы боялись этого, в смысле, мы с Желтым. Были уверены, что для нас это смерть. Что останется только Уэйд. Счастливчик.

– Счастливчик, потому что останется?

Белый снова улыбнулся.

– Потому что ты его любишь, Паутинка. Его, а не нас, хоть и относишься к нам хорошо. Мы это ценим, разумеется ценим, мы все для тебя сделаем. Но любить безответно, знаешь, немного не круто.

Питер сглотнул горький тугой ком в горле.

– Так ты сказал, вы теперь за объединение?

Белый качнул головой.

– Это сложно. Мы стали воспринимать объединение иначе. Оно и ощущается иначе, с тех пор, как…

– Как что?

– Как мы поняли, что стали умирать.

Питеру показалось, что ответ Белого не совсем искренний, но настаивать не стал. В конце концов, у Уэйда было много времени, чтобы накопить секретов. А обсуждать их с Белым казалось предательством, словно сплетни за спиной.

– Помоги ему, Пит.

Паркер вскинул голову.

– Я только этим и занимаюсь, если вы не заметили, – резковато огрызнулся он. – Только мне не помогает никто. И Уилсон – в первую очередь.

– Потому что он боится. Боится, что ты уйдешь, боится умереть, боится оставить тебя. Он в жизни этого не скажет, но я тебе говорю за него. За всех нас. Мы не хотим умирать, Пит. Очень сильно не хотим. Убеди его. Уговори. Сделай, что угодно, только ты можешь заставить его сражаться, больше некому.

– Но почему… – начал Пит, но Уэйд как-то странно резко повел головой, зажмурился, а когда заговорил снова, голос его изменился.

– Прости, тыковка, кажется, я немного задумался. О чем мы там?

Питер заставил себя улыбнуться.

– О том, что убивать людей плохо.

– А, ничего нового. Неудивительно, что я уснул. Не сильно хоть храпел?

Питер ткнул его в плечо кулаком.

– Ай, больно вообще-то!

– Скажи спасибо, что так мало. Я, знаешь ли, был уверен, что найду тебя и прибью нахрен.

– Справедливости ради, муху прихлопнуть нынче и то сложнее, чем меня, – отозвался Уэйд, – никакого веселья.

– Вечно ты мне планы портишь.

– Так себе план, будь честен. В нем нет никаких интересных деталей: ни полета в спейс-шаттле, ни фокусов, ни подозрительных корги.

– И чем корги подозрительны?

– Потом как-нибудь расскажу.

Уэйд коснулся его щеки ладонью. Ладонь была горячей и жесткой, ужасно знакомой.

– Ну так что?

Пит качнул головой.

– Ума не приложу.Что мне теперь с тобой делать? Встречаться?

– Только после трех свиданий, молодой человек, – чопорно выдал Уилсон. – Если получишь благословение от моей плазмы.

– Ты ее застрелил!

– Это твои проблемы.

– То есть, – поинтересовался Питер громким трагическим шепотом, – никаких поцелуев, пока мы не сходим на свидание и ты, помявшись на пороге, наконец, не решишься меня чмокнуть?

– Питер Паркер, если ты ухаживал за той девицей из газеты именно так, то я понятия не имею, как у вас вообще что-то вышло.

К его удивлению, Питер стремительно и глубоко покраснел.

– Господи, детка, пожалуйста, только не говори мне, что ты…

– Что я что? – обозлился Паркер. – У меня, видишь ли, не было особо опыта в этом плане. Я в восемнадцать лет не знал, как пригласить девушку на свидание, но зато, твоими стараниями, знал, как…

– Как что? – заинтересовался Уилсон.

– Как не надо ей предлагать первый секс, – нашелся Паркер.

– Эй! Это оскорбительно!

– Сказала бы она, если бы я повел себя, как ты.

– Я вел себя, как честный джентльмен! – возмутился Уилсон. – Облапал тебя только после дюжины идиотских, нелепых, но горячих и влажных предложений потрахаться. Я читал это в книжке по этикету.

– Тебя наебали, потребуй деньги назад.

– Но ведь я тебя все-таки облапал, – медленно произнес Уэйд, ухмыльнувшись. – Облапал и уложил.

– Просто совпадение.

– Сила этикета.

Питер прищурился и поднялся на ноги.

– Ладно, – кивнул он. – Тогда положись на силу своего этикета. Только на нее тебе и остается надеяться.

========== Уэйд ==========

Уилсон лениво глянул на часы, разбуженный приглушенными чертыханиями и скрежетом ключа в замке, и вышел, сонно почесывая грудь.

– Твою детку опять разуют, не успеешь и «На мне кружевные трусишки» сказать, – предупредил он. – Не надоело еще?

– Плевать, – отмахнулся Питер и шагнул к Уэйду, падая в объятия. Уэйд вздохнул, подхватил Питера под задницу, взвалив на себя, и потащил в комнату. Пит доверчиво цеплялся за плечо и шею.

Так продолжалось не первую неделю. Уэйд пробовал намекать, говорить прямо, устраивать интервенцию, вырезав таблички из цветных картонок, но ничего не помогало. Питер работал на износ. Не выбирался из лабораторий, проводил эксперименты, забывал хрупкие голографические планшеты даже в холодильнике и возвращался только для короткого сна и совместного завтрака. Уилсон ждал, что со дня на день Паркер решит и ночевать за рабочим столом.

– Давай, вот так, – прошептал Уэйд, опуская Питера на край дивана. Тот с трудом распахнул глаза и сидел, чуть покачиваясь, пока Уилсон стаскивал с него джемпер и рубашку. Потом упал голой спиной на еще теплую простынь, а Уэйд принялся за ремень, брюки, носки, оставив только белье. Он замер на коленях между разведенных ног Паркера, разглядывая его. Поцеловал местечко со внутренней стороны бедра.

– Послушай, – проговорил Уэйд, – мы тут задумались с ребятами, являются ли некрофилией домогательства, когда ты в таком состоянии?

– Опять не принял сыворотку?

– Принял. Именно поэтому о нелепых размышлениях сообщаю я, а не эти бездельники.

Сам бездельник.

Только и умеешь, что умирать, долбоеб.

Не отвлекайся и целуй крошку. Если сдохнем, я буду по нему скучать.

– Строго говоря, – устало отозвался Питер, улыбнувшись, – я еще способен разговаривать, шевелиться и высказывать согласие на происходящее. Так что нет, это не некрофилия.

– Угу, – согласился Уилсон, тихо посмеиваясь, не прекращая трогать бедра Питера, – шевелиться ты можешь, я вижу. И высказывать согласие. Я бы даже назвал это безоговорочной капитуляцией.

Паркер попытался отпихнуть его коленом, но не очень уверенно, получилось скорее смазано дернуть. Уэйд со смешком поймал ступню, поцеловал острую косточку на лодыжке. Потом поднялся поцелуями выше. И еще выше, до широкой резинки трусов, которую он захватил зубами, дурачась.

– Если найдешь в себе силы поднять свою изумительную задницу, то я стяну с тебя трусишки без рук, как главный герой самой романтичной мелодрамы.

– Это какой же? – поинтересовался Питер, приподнимаясь.

– Да без понятия. По пятницам после полуночи на третьем канале постоянно крутят.

– Уэйд, по третьему после полуночи крутят порно.

– Очень романтичное!

Пит рассмеялся и уложил колени на плечи Уилсона, холодными лодыжками прижимаясь к лопаткам.

– Знаешь, мне кажется, что сегодня был настоящий прорыв, – сказал Паркер и вывалил кучу каких-то жутко умных слов, которые Уэйд пропустил мимо ушей. Он знал, что Питеру нужно выговориться, и, разумеется, не перебивал, тем более, что его собственный рот оказался занят членом Паркера и в обсуждении не участвовал.

Зато чертовски приятно было, когда ровный тон Пита сбился, дыхание перехватило, и в конце концов Паркер вовсе забил на новости, приглушенно застонав.

Это лучше, чем порно по третьему.

Это лучше, чем мескаль, который варил тот смешной латинос.

Хотя мескаль был отличный. Зря мы ему башку отпилили.

Мы! Это была твоя идея!

А руки – его.

Белый и Желтый частили в башке, уже не таблички, еще не галлюцинации, обиженные, что Уилсон закинулся дурью и не дает им тронуть Питера.

А дурь действовала все хуже.

В первую неделю исследований Питеру повезло стабилизировать формулу. Воодушевленный успехом, он думал, что и дальше все будет так же просто, но реальность оказалась жестокой. Самый удачный результат продержался неделю, но уже с третьего приема регрессировал меньше, чем за день.

Сначала Пит пытался справиться сам. Затем попросил помощи у Старка. После – долго уговаривал Уилсона на привлечение заграничных ученых: ходили слухи, что индийские врачи в свое время сильно продвинулись в изучении мутировавшего гена.

Уэйд же решил отпустить ситуацию. Поддакивал, конечно, когда Питер вываливал тонны своей научной болтовни, соглашался сдавать кровь, проходил тесты, разговаривал с врачами и успокаивал паникующего Желтого, но на деле старался просто крутиться рядом с Паучком, пусть и в роли огромной подыхающей подопытной мыши.

Или находил способы отвлечь Питти. Вот как сейчас, например, заглатывая член до самых яйчишек, утыкаясь носом в короткие курчавые волосы.

Даже тут мягонькие!

Перуанская шиншилка!

Зоофил!

Дебил.

Он и правда высчитывал дозы так, чтобы оставаться наедине с Питером, действительно наедине.

Не признаешься, но мы-то знаем, что тебя заводит.

Хочешь посмотреть, как Питти будет на троих.

Было бы охренительно, если бы он нас чувствовал, правда?

Неправда, неправда, неправда.

Он ревновал Питера. Ревновал к собственным галлюцинациям, но они жадные твари, мечтали притронуться к Паркеру. Такому взрослому, такому мучительно красивому. Его было слишком мало для Уилсона, а у Уилсона было слишком мало времени.

Уэйд кончил в штаны прежде, чем горячая сперма ударила в небо, а голоса в голове паскудно смеялись, потому что знали. Знали все.

Питер блаженно раскинулся на постели, словно бы пытаясь обнять всю убогую уэйдову халупу, весь город, весь мир своими сильными руками.

Уилсон стянул испачканные штаны вместе с бельем, заполз на кровать, примостившись между мягких расслабленных бедер, и обнял Питера.

Он не хотел делить его ни с кем: ни с шизофренией, ни с миром, ни с мелким Пауком, ни с ублюдком Старком. Пока есть время, пока тонкая ладонь Костлявой чувствовалась не на шее, а где-то между лопаток, он хотел Паука себе и только себе.

Маленькое такое, насквозь эгоистичное желание.

Уэйд долго лежал, прижавшись к животу Питера и чувствуя его дыхание, гулкое далекое сердцебиение. Там, на тумбочке, среди хлебных крошек, пробок из-под колб и выдавленных таблеточных жестянок, лежали часы Пита, дорогие, как крыло самолета. Уэйд слышал их мерное тиканье. Винтаж, мать его, сейчас никто не носил часы с ручным заводом, которые, прости Господи, тикают.

Он слышал, как трескались в темноте рассохшиеся половицы, как неслась где-то свора собак, выла и лаяла на все лады. Как гулко шумела вода в трубах, и дышала эта дурацкая съемная конура, где он поселился на две обещанных недели в Нью-Йорке.

Уэйд был уверен, что Паркер спал, разморенный послеоргазменной негой, расслабленный и уставший, но, приподнявшись на локте, увидел, что тот пялился в потолок.

Почувствовав, что Уэйд зашевелился, Пит вздрогнул.

– Чего не спишь, Паутинка? – хриплым шепотом, продравшим пересохшее горло, спросил Уэйд.

– Не могу, – так же шепотом отозвался Питер. – Не спится. Иди ко мне?

Он улыбнулся, светло и чуть смущенно, не мистер Паркер, не Человек-Паук, не ученый, не супергерой, не исследователь, не наставник, не бизнесмен и не большой босс.

Взъерошенный, расслабленный, мучительно прекрасный Питер, от которого у Уэйда рвало крышу. Тот самый Питти, что заявился когда-то давно в Адский дом и не испугался чертового Дэдпула. Смелый мальчик с огромным сердцем.

Разумеется, Уэйд не мог отказать. Дал обнять себя и утянуть ближе.

– Мы поговорим наконец? – спросил Пит.

Уилсон поцеловал его ресницы.

– Тебя, оказывается, и первоклассным отсосом не заткнуть. А болтливым, значит, называют меня. Еще не все рассказал? Решил задавить интеллектом? Крошка, пожалей несчастного наемника, мне не угнаться за такими мозгами.

Питер выслушал поток хрипловатой жизнерадостной болтовни, но не дал сбить себя с толку.

– Нет, Уэйд, я не хочу что-то тебе рассказывать. Я хочу с тобой поговорить, потому что мы только и делаем, что снова игнорируем целую толпу скелетов в шкафу. Я не хочу так. Это плохо кончится.

– Все и так кончится плохо, – сболтнул Уэйд прежде, чем успел подумать.

Дерьмовый из него переговорщик, но Пит первым захотел честности.

– Я не это имел в виду, – тихо отозвался Паркер. – Я знаю вероятность провала. Она высчитывается каждый день.

– Питти, я не знаю, что говорить. Вроде как, все понятно? Вероятности-шмероятности, докторишки, дурь дурацкая – это, конечно, круто. Но сейчас у меня ограниченный круг желаний: чаще видеться с тобой, чтобы «Нетфликс» выкупил права на третий сезон «Холистического агентства», и чтобы ты не винил себя, если ничего не выйдет. Порядок произвольный.

– Ты не должен сдаваться, – упрямо сжал челюсти Питер, – не должен…

– Я не сдался, тыковка. Если бы я сдался, то пустил пулю в башку или не стал дышать дурью. Или собрал вещички на ночь глядя и, – он наткнулся на стремительно потемневший взгляд Питера и тут же зачастил: – Эй, ну я же шучу, Паучок, ты чего? Просто шучу.

Питер ощутимо ударил его в плечо. Получилось больно.

– Я, вообще-то, твой пациент! Врачу нельзя избивать несчастного больного, доверившего свою жизнь, лысые яйца и плазму, которую пытались спиздить уже дважды. Дважды! Никакого уважения к личным вещам!

– Ну и трепло же ты, Уилсон, – тяжело вздохнул Питер. – Почему тебе каждый разговор нужно превращать в балаган?

– Потому что я не хочу, чтобы ты превращал его в поминки.

Питер поморщился.

– Ты несправедлив.

– Да нет, крошка, это ты не замечаешь, что зациклился на безнадежных затеях.

– Не вижу ничего безнадежного!

– Ну да, конечно, – фыркнул Уилсон. – Всего-то оживить мертвеца, вернуть популяцию мутантов и добиться мира во всем мире. Отличный план, Питти, постарайся закончить с ним к четвергу!

– Я пытаюсь тебя спасти, дурака кусок.

– Лучше проведи со мной то время, что осталось.

Питер шумно втянул носом воздух, силясь улыбнуться.

– И это, значит, я превращаю все в поминки, да?

– Господи, ну почему мы просто не можем потрахаться, пока я, в кои-то веки, в гордом одиночестве в своем собственном теле?

Питер красноречиво молчал.

– Эй, – подал голос Уэйд, поднимая руку и ласково приглаживая вьющуюся прядь у виска Питера. – Знаешь что?

Питер прикрыл глаза.

– Что?

– Не хочу быть занудой, но раз ты дал мне право голоса, то я хотел вставить свое авторитетное мнение еще по одному вопросу.

– Нетфликс не выкупит «Холистическое агентство», прошло больше двенадцати лет, Уэйд.

– Боже, не произноси это вслух. Я о другом. Пит, ты слишком много на себе тащишь. Я имею ввиду… Спасение меня, исследования, «Паркер-Индастриз», журналисты, интервью, паучьи дела, переживания о пацане – это перебор, никто не способен такое вытянуть. Тебя же на куски рвут, не замечаешь? А ты умудряешься еще иногда есть, спать и трахаться. Питер, ты с ума себя сведешь.

– Все не так плохо.

– Нет, так.

Питер заворочался, выбрался из объятий. Выяснять тяжелые вопросы вслух всегда было сложно. Говорить о проблемах – невыносимо.

– Я…

Больше не Человек-Паук. Больше не Человек-Паук.

– Я держу все под контролем, Уэйд.

– Пит, если бы мне давали доллар каждый раз, когда ты это говоришь, то у меня уже был бы…

– Доллар?

– Миллион чертовых долларов. Я мог бы в них купаться, как Скрудж МакДак или построить замок, или сложить костер, как Джокер в Темном Рыцаре.

– Я понял, хватит ассоциаций.

Пит попытался улыбнуться, потому что ссориться с умирающим – плохая стратегия. Он вычитал это в глупой брошюрке, которую невзначай подкинул Тони. Брошюрка была полна совершенно идиотских советов, как принять неизбежное и смириться с утратой. Пит, закончив с ней, с удовольствием высказал Старку все, что думал о брошюре, об издательстве, что ее выпустило, и о каждом из авторов в отдельности.

Потому что ни один совет не мог помочь.

Потому что ему не хватало времени и никакие супергеройские силы не могли помочь.

Потому что каждая новая сыворотка казалась перспективнее предыдущей, но каждая, начав регрессию, уже не останавливалась. Где-то за окном разваливалась страна, люди хотели справедливости и, отчего-то, хотели ее от Питера. А Питер с упорством фанатика хотел найти нужную формулу. В конце концов, у него был отличный опыт в безнадежных поисках.

Было очень много причин, по которым авторы идиотских книжонок ничерта не понимали в потерях и в том, как их пережить.

В этот раз он даже карту не сможет повесить.

– Послушай, Пит, – Уэйд осторожно коснулся волос Паркера. – Я тебе уже говорил, но, пожалуйста, послушай еще разочек. Ты не должен нести на плечах весь мир, ты не должен спасать всех. Это нормально, что тебе тяжело. Ты просто человек, тыковка, который взял на себя столько, что не вытянет и половина этого бездарного города. Сбавь обороты.

– О, прекращай, – закатил глаза Питер. Потом отвернулся, закопошился в тумбочке и выдавил таблетку из жестяной пластинки, сунув ее под язык. Так и остался сидеть на краю постели, ссутулив плечи.

Уэйд выпрямился, подполз ближе и обвил Питера руками, притягивая к горячей груди. Тот безмолвно прижался, все еще напряженный, и Уэйд мягко, но уверенно надавил ему на плечи. Пит выдохнул и откинулся на грудь Уилсона, запрокидывая голову.

Уэйд больше ничего не говорил, только держал в руках, покачивая. Идиотские все эти разговоры, думал он, убаюкивая Питера. Разве они могут помочь? Разве позволит Пит себе хоть немного ослабить хватку? Да ничерта. И не для этого у них есть несколько часов вместе. Уэйд больше не хотел разглагольствовать, Болтливый наемник подавал в отставку.

– Я не буду… – заговорил Пит после долгой паузы.

– Что?

– Я не буду себя винить, если ты умрешь.

Это «умрешь» он выговаривал медленно, едва ли не по слогам, но четко и твердо.

– Потому что точно уверен: я делаю все, что могу. Сейчас – действительно все, большего во мне нет, даже если наизнанку вывернусь. И если… если тебе это не поможет, то все уже было не зря. Мы сможем помочь другим.

Плечи Паркера снова напряглись, Уэйд успокаивающе его погладил.

– Но если я сдам сейчас, сдам хоть немного, хоть на минутку, и не закончу, вот тогда это будет моей виной, понимаешь?

– Понимаю.

Уэйд продолжал укачивать Питера, изредка касаясь губами то волос, то плеч, то виска. Любовь в нем была такая огромная, что мешала дышать.

Он, не задумываясь, умер бы сотню раз, чтобы чувствовать такое.

– Придешь завтра в лабораторию? – спросил Питер сонно. – Нужна еще одна диагностика и, если повезет, успеем опробовать новую формулу.

– А ты пообедаешь со мной в новом ЗОЖненьком ресторане?

Питер улыбнулся.

– Пообедаю.

– Вот и договорились.

========== Уэйд ==========

– Прототип пятьдесят девять-а-сорок-один.

– Завтра будет ответ от швейцарцев.

– Вероятность антимутагенеза семьдесят три и девять процента.

– Прототип семьдесят шесть-икс-пятнадцать.

– Уже три недели длятся демонстрации в центре Нью-Йорка. Правительство настаивает на проведении закрытого судебного процесса, однако горожане хотят знать…

– Американо для Питера!

– Доступ разрешен.

– К концу года падение акций «Паркер-Индастриз» составило двенадцать процентов. Инсайдеры сообщают об оттоке капитала, но создатель корпорации, Питер Бенджамин Паркер, отказывается комментировать слухи…

– Девятое января. Семь двадцать три утра. Температура воздуха минус один, днем возможен снег, будьте осторожнее за рулем.

– Ты уверен?

Питер откинулся в кресле и запустил пальцы в волосы.

– Нет. Это что-то меняет?

У Паркера под глазами обосновались вполне заметные синяки, он почти перестал улыбаться и, по мнению Уэйда, походил больше на злобного двойника, чем на крошку Питти.

– Не представляю, в чем дело. Закономерности нет, я перепробовал все. Начинаю думать, что затея «Алхимакс» с самого начала была провальной.

– Но ты говорил, что это не так. Что ген поддается мутации.

– Последний удачный результат – девять дней. Девять дней и мгновенный откат. Можно организовать поточное производство и пренебречь погрешностью на долговременный прием. Финансово неокупаемо, но не все ли равно, Уэйд?

– Ну знаешь, перспектива идти торговать задницей ради дури, что удержит меня на плаву, не очень радует, – отозвался Уилсон, потирая щеку, на которой расцвела новая язва, прикрытая повязкой с пришлепнутым поверх крест-накрест розовым пластырем.

Питер усмехнулся.

– Задницей? Да даже если мы начнем продавать твою регенерирующую печень, покроем процентов десять затрат.

– А пятерочку за левую почку накинешь? Она никогда мне не нравилась.

– Не больше трех.

– Значит, на остальную немыслимую сумму ты спустишь корпорацию, супер-пупер костюмчик и симпатичную квартирку?

– Это даст время, чтобы синтезировать следующую формулу.

– А что будешь делать, когда деньги закончатся, и даже папочка Старк откажется давать кредит?

– Снова начну продавать фотки газетам?

– Вау! Да это же целых…

– В прошлый раз было две сотни баксов в неделю.

– Целых две сотни баксов в неделю! Пересчитаешь в процент от нужной суммы? Никогда не дружил с числами.

– Примерно… ничего.

– Так и знал!

Им удавалось легко говорить об этом, шутить даже. Юмор не черный, но отчетливо отдающий свежевскопанной могилой.

–В любом случае, я не остановлюсь, – подал голос Пит после паузы. – Еще есть идеи, которые можно прощупать.

Сложно было понять, кого именно Паркер пытается убедить: себя или Уэйда.

Уилсон молча распечатал очередную колбу и опрокинул в себя порцию газа. Пит отметил время. На экран выпрыгнуло окошко с процентами и вероятностями, он скользнул по нему рассеянным взглядом и свернул вкладку.

– Сдается мне, это не все, – заговорил Уэйд, склонив голову. Ему мгновенно стало лучше. Кости перестали ныть, кожа – жечься, язва затянулась в десять секунд, и Уилсон с удовольствием стянул марлевую нашлепку.

Питер, помедлив, кивнул.

– Назначили окончательную дату по делу Эссекса. В марте. Слушание будет открытым.

Уилсон с видимым отвращением скривился.

Вся эта история с деятельностью «Эссекс», министерства сельского хозяйства и программы «Оружие», открывшаяся миру, раскручивалась, словно набравший силу торнадо. Новостные каналы только и говорили, что о возмущенной общественности и несанкционированных митингах, требующих отставки властей и суда над всеми причастными. То, что совсем недавно замалчивалось и скрывалось, вдруг выбралось на свет. Миллионы погибших мутантов, недоказанный геноцид, прошедший почти беззвучно, всколыхнул страну так, как и подумать никто не мог.

И каким-то образом Питер смог уговорить Уэйда стать частью этой войны и свидетельствовать против «Эссекс», хоть это и означало безоговорочное раскрытие личности Дэдпула. И некоторые другие не самые радостные последствия.

– Ты свихнулся, – объявил Уилсон, когда Пит заикнулся об этом в первый раз. – Точно, детка, это лихорадка. Горячка. Зовите докторов. Пиши завещание, ты не протянешь долго.

– Понимаешь, ты – единственный выживший мутант!

– Ничего, это ненадолго.

– Уэйд!

– Да это дерьмо в жизни не прокатит. Меня пнут в тюрьму под Пентагоном прямо из зала суда, я и «чимичанги» сказать не успею. Придется вставать в четыре, печь оладьи, которые достанутся не мне, и носить оранжевую форму.

– Ничего подобного, я консультировался с адвокатами. Мы предоставим результаты экспертизы, тебе назначат лечение.

– Что в переводе на человеческий: запрут в гребаной лаборатории или психушке и будут наблюдать, как я медленно подыхаю.

– Уэйд, послушай…

– В прошлый раз все именно так и начиналось.

– Но…

– А потом эти сраные эксперименты и иголки и, сука, Фрэнсис.

– Желтый! – Питер крепко схватил Уэйда за плечи и ощутимо встряхнул. – Я никому не позволю причинить вам вред. Никому, слышишь меня?

Желтому расклад не нравился. Никому из них не нравился, откровенно говоря.

– Ты не думал завести себе пару-тройку телохранителей? – ненавязчиво поинтересовался Уилсон, покачивая в пальцах пустую колбу. – Человек-Паук, конечно, может пережить всякое, но не думаю, что Питер Паркер справится с пулей.

–Ты преувеличиваешь. Главный обвинитель в деле – штат Нью-Йорк, а я просто зубрила с колбочками и непонятными словами. Прочитаю лекцию о генетических модификациях для защиты, делов-то.

– Паучок, не стоит считать ребят в больших креслах дураками. Я работал на многих и, уж поверь, ни один толстосум не оказался на своем месте из-за удачи. Ты опасен, тебя попытаются устранить.

– Пусть пытаются, – безмятежно улыбнулся Питер, – со мной лучший в мире наемник. Чего мне бояться?

– Самый дохлый в мире наемник, ты хотел сказать, – проскрипел Желтый.