Текст книги "Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)"

Автор книги: Каролина Инесса Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Бывало, Марья переносила недели без мужа. Находила себе занятие: охоту, праздник, ярмарку, еще что-то. Когда нужно было отправляться далеко, он не брал ее с собой, боясь, как бы не прошел слух, что ярославская княжна жива и что он удерживает ее силой. Однако все равно разнеслось… Но сейчас Марья чувствовала, что их ждут испытания куда более худшие.

– Это нечто особенное, – таинственно и гордо улыбнулся Кощей, разворачивая сверток бережно, словно боясь повредить. – Чародейство, так что будь осторожна. Ну, гляди, не жмурься.

На его когтистой ладони лежал железный гребень – такими довершали прически. Отделанный не слишком богато, он не бросался в глаза, однако Марья рассмотрела вырезанные на гребне мелкие символы, какими украшали капища Чернобога, а венчали гребень простые, но изящные цветы. Она плохо умела читать древние руны, но посчитала, что эта ворожба должна охранить ее.

– Слушай внимательно, – попросил Кощей, понизив голос. – Носи его с собой и никому не отдавай. Если со мной что-то случится, ты узнаешь. Будет худо – гребень потускнеет, а если я стану на границе с Навью, покроется ржавчиной, что не ототрешь. Тогда ты поймешь, что сама должна убить княжича. И никогда не роняй гребень, – тревожно закончил он. – Не показывай Ивану… Но он вряд ли поймет всю его ценность.

Марья коснулась острых зубьев и вздохнула – мечтательно, прерывисто. Он представила, как втыкает гребень в горло наглому княжичу, решившему женить ее на себе, и широко оскалилась.

– Все закончится хорошо, – заверил ее Кощей. – Нам нужно обмануть его, это несложно: он неопытный мальчишка, едва вырвавшийся из-под отцовского крыла – прежде мы не слышали о его подвигах, военных свершениях… Старый князь умен, но Ворон говорит, болезнь съела его разум.

Горькие мысли снова набросились на Марью, как хищный зверь из темноты.

– Я не смогу! – воскликнула она, доверчиво прижимаясь к Кощею. Он ласково провел рукой по ее дрожащей спине, но так и не смог найти слов, чтобы ее успокоить. Марья была безутешна, у нее болело, надрывалось сердце. – Ты же представляешь?.. – слабо восклицала она. – Меня не тревожит ни битва, ни война, но… Я не хочу быть его женой!

– Значит, мы должны убить его до того, как он обвенчается с тобой, – быстро согласился Кощей. – Когда они заточат меня в темницу, постарайся выведать у Ивана, где ключи. Сразу не убьют. Достаточно освободить меня от кандалов, и я утоплю Китеж в крови…

– Ты просишь меня притворяться! – с болью воскликнула Марья. – Сделать вид, что я та же беспомощная княжна! Я не хочу снова быть слабой… ненужной… – Она зло вытерла слезы. – Я готова сражаться, пока не погибну, ради тебя, нас, всего Лихолесья, но это…

– Мне жаль, – проронил Кощей. – Меньше всего я хочу отдавать тебя ему.

Марья отошла, заложив руки за спину, и в несколько шагов пересекла покои… Она металась, успокаивая огонь, горящий в душе. Она не была сделана из стали, как думала; она оставалась дрожащей девочкой, боящейся судьбы, предначертанной ей кем-то свыше. Но Марья не вернулась к тому же, с чего начала – к замужеству с Иваном, – она успела кое-чему научиться за эти годы. Например, перерезать глотки.

– Прости меня, – раскаянно всхлипнула Марья, кладя ладонь напротив его гулко стучащего сердца. – Это ничто по сравнению с тем, что ты перенесешь в плену у китежского княжича. Я должна быть сильной, как и ты, моя любовь. Снова кандалы… Как ты можешь… сам…

– Я готов терпеть любые лишения, чтобы отомстить Китежу, – усмехнулся он. – Боль, которой меня испытывает Чернобог, куда сильнее. Я научился переносить ее благодаря тебе, и вынести седьмицу, чтобы этот щенок уверился в том, что я беспомощен…

– Пожалуйста, пообещай, что не убьешь его без меня! – воскликнула Марья, требовательно вцепляясь в рукав Кощея.

– Я… Зачем тебе пачкать об него руки, моя соколица? – безрадостно спросил Кощей, запутываясь пальцами в ее волосах, проскальзывая через них ладонью. – Моя месть, моя боль…

Он любовался золотистым сиянием, которое оставили последние лучи. Трогал ее локоны с такой нежностью – боялся ненароком дернуть и причинить боль. Узорчатый гребень был лучшим подарком, какой Кощей мог выдумать, и Марье вовсе не хотелось ничего иного. Она решила, что будет носить его с гордостью.

– С тех пор, как я стала твоей женой, дорога у нас общая! – сердито напомнила Марья. – Он оскорбляет мою честь, если хочет взять меня в жены не по праву…

Помедлив, Кощей кивнул. Не хотел вовлекать ее в круг кровавой мести, но понимал: Марья последует за ним, на что бы он себя ни обрек. Она никогда прежде не сознавала, как крепко они связаны, как она боится потерять из виду Кощея хоть на мгновение…

– Можно расчесать? – попросил Кощей.

– Ваня, любовь моя, ты же знаешь, что главное в женщине – не волосы… – по-лисьи улыбнулась Марья, польщенная священной радостью в его голосе, какая не слышалась, когда он говорил о ратных подвигах или несметных сокровищах.

– Те, кто так говорит, ничего не понимают. Я видел лучшие восточные шелка, расшитые золотом, блестящую яшму, янтарь. Люди пытаются поймать солнце, сколько помнят себя, они приручили огонь… А я нашел светило в твоих волосах.

Он мерно проводил гребнем по ее волосам, как и всегда, спутавшимся. Марья прикрыла глаза, пытаясь продлить вечер, взывая к богам, о которых не знала. Когда Кощей закончил, ластясь к ней, тихо напел что-то, мурлыча. У него был красивый рокочущий голос, и Марье казалось, что все дело в его человеческом сердце – это из него льется песня… Наивная баллада о вечной любви – как Марья могла помыслить, что темный чародей знает такие мелодии?

– Ты ее выдумал! – ахнула Марья. – Я никогда ее не слышала!

– А, песню? – переспросил Кощей. Он выглядел рассеянным, заплутавшим среди колдовски переплетенных слов. – Да, наверное. В детстве я постоянно их придумывал. Пел обо всем, что видел… Не то чтобы они получались добрыми, эти баллады. И в плену – надо же чем-то себя развлекать, когда хочется удавиться. Другие пленники любили меня за это.

– Спой мне еще, – попросила Марья. – Что-нибудь, что я смогу повторять про себя, когда я останусь одна с Иваном… Еще один дар, прошу! Мне станет легче, если я стану вспоминать тебя.

И Кощей сплел для нее еще несколько строк, которые Марья повторяла и повторяла, немо шевеля сухими губами, пока не запомнила на всю жизнь.

***

Вольга застыл около того места, где обыкновенно стояли дозорные на стене. Почти на самом углу – чтобы обзор был шире; прислонился около бойницы. По посаду скользил сумрак, накрывая с головой. Ночь приближалась медленно, и Кощей устало подумал, что лето выдалось прохладное, такое, что он и не замечал его веселого жара, как раньше…

Он специально шаркнул каблуком сапога, чтобы Вольга заметил его, однако Кощей чувствовал: побратим поджидает. Знает, что он рядом – волчье чутье.

– Странное дело: себя принести в жертву ты согласился сразу же, но, когда дело доходит до Марьи, медлишь, – вместо приветствия произнес Вольга, щуря янтарные глаза. – Я назвал бы это величайшей глупостью, на какую способен человек.

– Мне казалось, это у меня нет сердца, – огрызнулся Кощей. Ему не нравилась укоризна побратима.

– Разве я говорил, что это плохо?..

Вольга потянулся, глядя в темнеющее небо. Словно ища там нечто – те самые звезды, которые, согласно предсказанию волхвов, предвещали им победу. Но Вольга лучше прочих знал, как важны верные слова – старики могли подзуживать их, желая окончания войны.

– Ты пришел просить меня отправиться с Марьей, – заявил Вольга.

– Ты можешь обратиться, – пояснил Кощей. – Хоть в мышонка. Я знаю, что такие чудеса тебе по силам. И ты… в стороне от игр Белого и Черного богов. Мне будет спокойнее, если рядом с ней окажется друг, когда мне скуют руки. Ладно – клетка, плен, оковы, бессилие… Я знаю, чего ожидать от воинов, которые поволокут меня в Китеж на казнь. Но с чем придется столкнуться ей? Будь с Марьей и…

Колдовство омывало его, как гладкие волны Смородины. Приказывая нечисти, Кощей всегда испытывал какое-то странное пекущее чувство в груди.

– Береги ее, – твердо повелел Кощей, схватив Вольгу за руку так, что глаза того расширились от боли. Однако побратим смолчал, поперхнулся сердитым воем.

Кощея всего пробрало стыдом: он мог повелевать нечистью, с которой их ничего не связывало – ничего больше, чем у обычного князя и крестьян на его земле, – мог рявкать на слуг, но с Вольгой он не имел права так обращаться. С Вольгой, готовым грызться ради него с любым врагом… «Прости», – с трудом выдавил Кощей, совсем неслышно. Вольга не умел на него обижаться; он был как кухонный пес, которого окатывали кипятком, а он назавтра снова льнул к ногам и вилял хвостом. Но если бы Кощей не попросил у него прощения, клял бы себя последними словами.

– Нет, – неожиданно произнес Вольга.

Слова прозвучали громом. Обвалом в горах. Кощей вздрогнул. Вскинул на него взгляд, неловко опущенный. Лицо Вольги было наполовину сокрыто в темноте, и у Кощея закружилась голова. Нечто переломилось – в нем, Вольге или во всем свете. Сила Чернобога отчего-то не смогла направить…

– На меня твоя ворожба не действует, – чуть насмешливо сказал Вольга. Без злости или сердитости. Но Кощей по тону понял, что решения своего он не поменяет.

– Но как же… Ты же…

– Я хотел тебе помогать. По своему желанию. Сейчас – нет, не думаю, что это разумно, – растолковывал Вольга, как глупому дитя. – Если Марья пронесет с собой мыша – каково это будет? Черное колдовство! Кто-то заметит. Мы слишком рискуем.

– Сила никогда на тебя не действовала? – перебил Кощей, все еще не способный собраться. – Но почему?..

– Я пошел с тобой, потому что тебе нужен был друг, – просто объяснил Вольга. – Или я чувствовал себя обязанным за коня… Совесть заела. Я видел бежавшего измученного пленника, и я понимал, что далеко ты не уковыляешь. Следом наверняка послали погоню. Мне стало жаль тебя…

Коротко, лающе рассмеявшись, Кощей помотал головой и прислонился к стене, наваливаясь на нее. И неотрывно смотрел на побратима, однако не замечал в нем ничего нового. Вольга умел удивлять, но он по-прежнему не сомневался в его верности.

– Я все еще твой брат, но губить себя и Марью я не стану, – добавил Вольга, глянув на него с сочувствием. – Тебе страшно, – прямо сказал. – Перестань пытаться это скрыть.

– Бояться за свою жизнь я не умею, еще ордынский плен меня от этого отучил, – говорил Кощей торопливо, словно был пьян. – Но то, что мы задумали… Я буду в цепях; если княжич решит навредить Марье, я нисколько ей не помогу. Поэтому мне нужно, чтобы ты был рядом!

– Твоя жена – вовсе не хрупкая княжна. Я видел, как она сражается, – Вольга настойчиво пытался воззвать к его рассудку. – Никто не сможет ее ранить.

– Это иное. Ты не понимаешь…

Вольга уязвленно кивнул. Он никогда не был женат, да и не хотел. Любил свободу. И отчасти Кощей ему сочувствовал – хотя до встречи с Марьей и не подозревал, сколького был лишен в своем одиночестве.

– Постарайся не погибнуть, Ванька, – устало попросил Вольга, по-песьи мотая головой. – Сколько мы с тобой исходили, а никогда я не думал, что оно закончится вот так. Верил, что прорвемся, сбежим. Нынче мы тут, а назавтра – уже хоть в Индии, в шелках и золоте; я пути-дороги знаю. Весь мир повидать можно, от края до края, до соленой воды…

Отчасти Кощей тоже тосковал по их путешествиям, по тысяче дорог, по сотням неприятностей, сваливающихся им на головы. Он был молод, едва распробовал силу Чернобога, не знал, что она превращает его в чудовище… Теперь казалось: Вольга его успокаивал, отвлекал, подсовывал развлечения, но Кощей все равно ухнул в омут мести. Провалился, как в болото, внезапно и глубоко.

– От такого не бегут, – хрипло выдавил Кощей. – Заигрались мы. Мне нужна была сила… что эта – народная, – что ворожба, они обе меня подчинили. Остался только царь Бессмертный. Так я значу хоть что-то. Больше, чем просто Иван. И никогда не смогу отказаться. Но не одна месть меня заботит, а как бы не сделать так, чтобы Лихолесье сгорело от их факелов. Хотя и расплата тоже, конечно…

– Ответственность, – проворчал Вольга, словно выругался. – Меня тоже как княжеского сынка растили, хотя мать всегда знала, что я змеиное отродье. Однажды я сбежал от этого… Мне чисто поле милее. И дорога, и девки, и хмель…

– Вольга, – медленно спросил Кощей, – а сколько тебе лет?

Он усмехнулся. И промолчал. Последнего змея убили давным-давно – это Кощей откуда-то знал, но никогда не спрашивал… Вольга казался старше в неверном свете первых звезд. Он знал жизнь куда лучше, всегда находил выход. Умел рубиться бешено, как берсеркеры из варягов, но и мог подсластить речь, очаровать, обмануть. Вольга был опасен. Таких людей следует остерегаться; все в Кощее выло об этом. И все-таки – Вольга был его братом.

– Времена меняются, Иван. Когда-то я думал, что останусь в стороне от этого. Смогу сыграть с судьбой, не быть… ответственным за чьи-то жизни. Я сторонился войны. В жизни есть куда больше удовольствий, чем слепая грызня. Я превращусь в зверя или в птицу, даже в невесомого мотылька, пересеку моря… Вот что я называю жизнью.

Что-то мечтательное, сладкое было в его речах. Впервые за долгое время Кощей задумался, как много он потерял, решив идти войной на Китеж, увлек за собой всех, кто ему дорог.

– Ты мог бы уйти, – борясь с собой, предложил Кощей. – Если всем погибать.

– Нет, не оставлю. Но я хочу свободы, как и всякое живое существо, вот и не могу успокоиться… И понимаю твою Марью – как человек! Отбери у меня волю – что ж от меня останется?

– А я, получается, сам себя заковал, – горько усмехнулся Кощей, почесывая зудящее запястье – выбеленную кожу шрамов.

– Дурак потому что, – весомо произнес Вольга, будто бы это все объясняло.

========== 6. Обман ==========

Волнение Марьи не улеглось с наступлением рассвета, хотя Любава, желавшая ее успокоить, упрямо напоминала, что «утро вечера мудренее». Она поспала совсем немного, но ради Кощея притворилась, что погрузилась в грезы. Когда он испарился, чтобы поговорить с Вольгой, Марья стала ходить из угла в угол и не могла уняться, пока голова не начала кружиться. Обычно ей помогали смирить душу изматывающие битвы, но сейчас ее враг был слишком далеко…

Утром она нетерпеливо вскочила с постели, но отмахнулась от привычной помощи Любавы. Марью одели в простое, ничуть не вычурное платье, которое подошло бы обычной посадской девушке, а волосы оставили взлохмаченными и спутанными. Подаренный мужем гребень, который в предрассветной мгле показался еще красивее и загадочнее, Марья спрятала в вырез платья. Все должно было выглядеть так, будто она второпях вылетела из узилища и с трудом оторвалась от погони…

Кощей неслышно возник в дверях и поманил к себе Любаву. Та, как и обычно, потупилась и рухнула на колени, смущенная его вниманием. Марью всегда удивляла покорность, с которой нечисть принимает силу Чернобога, словно им нужно было непременно кому-то подчиняться. Марья не понимала этого, это противоречило всей ее сути, однако никогда не говорила с Любавой об этом – знала, что ее не переубедить, но и не желала настраивать дворню против мужа, когда им нужно было сплотиться.

– Любава отправится с тобой как еще одна пленница, – пояснил Кощей, кивнув на ведьму. – Мы с Вольгой решили, что это разумно. Она сможет притвориться другой похищенной девчонкой, с помощью которой ты меня сковала. Это куда лучше звучит, чем княжна, в одиночку победившая великого чародея.

Она решила, что ослышалась, но это не было смутным предрассветным сном.

– Нет! – громко воскликнула Марья, в ярости оглядываясь с коленнопреклонной Любавы на спокойного, ледяного Кощея. – Ты не посмеешь! Ее убьют! Разве вы с Вольгой не говорили, что Китеж окружает такая же сильная граница, как наша? Она нечисть! Любава зря погибнет, мы можем избежать этого…

– Они ненадолго ослабят границу, чтобы провезти меня, – сказал Кощей. – Я же могу впускать людей – как, скажем, тебя когда-то. Кроме того, она не нежить, а обычная живая ведьма… Если постарается не показывать когти. Шума вокруг меня хватит, чтобы одна девчонка смогла проскользнуть. Она будет тебе ценным союзником, любовь моя…

Он позволил Марье оттащить себя в сторону, с искренним любопытством осматривая ее недовольное нахмуренное лицо. Любава застыла на коленях, глядя в пол, и не шевелилась, боясь издать хотя бы звук. Они не отошли далеко, так что она наверняка слышала змеиное шипение Марьи:

– Она стала мне дорога, и я не хочу, чтобы она погибла! Выбери другую…

– Но Любава больше всех верна тебе и показала это в недавнем бою. Тебе понадобится друг, когда ты будешь окружена нашими врагами, – убеждал Кощей. – Это меньшее, что я могу сделать. Я не смог убедить Вольгу последовать за тобой, – признался он. – Я испугался этого, он никогда мне не отказывал… Но кто-то должен о тебе позаботиться, и у этой ведьмы неплохо получалось прежде…

– Она помогла мне в Лихолесье, но Китеж… – Марья стиснула зубы. – Это иное! Я должна буду думать еще и о ней. Жестоко… Я не смогу простить себя, если она умрет. Любава не просто слуга, она выхаживала меня, когда я была ранена, я обязана ей!

– Значит, ваши узы достаточно крепки, чтобы помочь пережить это, – заключил Кощей. – Я не откажусь от своих слов. Даже если ты этого не желаешь, она пойдет за тобой, потому что не может ослушаться Чернобога.

Марья досадливо отвернулась. Ей не хотелось ссориться, потому что им предстояла болезненная разлука, не сравнимая с прежними отъездами Кощея – тогда Марья хотя бы знала, что он свободен и охраняем дружиной, а значит, вернется к ней целым и невредимым. Его мысли были разумны, как и всегда. В стенах Китеж-града Марье понадобится любая подмога, чтобы освободить Кощея и добраться на князя с княжичем Иваном, а маленькая ведьма могла стать ценным разведчиком и помощником… С трудом она смирилась.

Приготовляя ее, Любава смяла и обтрепала одежду, порвала подол, оставив неприличный вырез у бедра – если бы Марья решила бежать от кого-то быстрее ветра, она бы тоже так сделала с платьем, освобождая ноги. Еще Любава перепачкала платье снизу в заготовленной смеси с сажей. Она наклонилась к Марье и перехватила ее серьезный взгляд. Кощей стоял у окна, задумчиво взирая на тоненькую линию рассвета, рыжим порезом вскрывшую черное небо. Кивнув, Марья разрешила Любаве говорить.

– Пожалуйста, не прогоняйте меня, – взмолилась Любава. – Я и сама хотела, чтобы государь отправил меня с вами! Еще на совете я поняла, что вам придется притворяться невестой княжича Ивана, будь проклят весь его род, – скороговоркой выговорила она. – Но если вы сделаете меня своей служанкой, я принесу много пользы! За мной не будет такого досмотра, как за вами, я буду вашими глазами и ушами…

Марья ошибалась, считая, что Любаву влечет слепая преданность своему царю. Ведьма была куда умнее и расчетливее, чем полагали многие, кто смотрел на слуг свысока – к счастью, Марья хорошо знала девушек, потому не удивилась крепкой хватке Любавы. Она тоже хотела сразиться за Лихолесье, за свой приют, хотя и не умела драться мечом или топором.

– Я последую за вами куда угодно, – проговорила Любава. – Когда-то я жила в деревеньке… была для них лекаркой, повитухой, присматривала за скотиной – делала все для них. Но они попытались убить меня, когда священник напомнил им о долге перед Белобогом. При Кощее я смогла стать полезной вновь… Вся моя жизнь – помощь другим.

– Но что если он снова принесет тебя в жертву? – протянула Марья.

– Значит, это моя судьба.

Она почувствовала, что ответ расстроил Марью, поэтому отвела взгляд. Марья беспомощно вздохнула, но ничего не смогла сказать; сколько же людей жили так? Никогда она не задумывалась о тысячах, трудившихся при дворе или где-то далеко, на земле… Ей повезло вырваться, но многие жили несвободно и… обычно? Любава словно бы не могла представить лучшей участи для себя, чем погибнуть ради своих хозяев.

– Что ж, пускай, – глухо проговорила Марья. – Люди верят в слухи о моем муже, не всегда… приятные. О том, что он похищает девушек, – с досадой пояснила она, когда Любава постаралась замолчать это. – Нет, это сыграет нам на руку. Тебе нужно притвориться, что ты тоже его жена! – фыркнула Марья, хотя ей вовсе не было смешно.

Она отослала Любаву, чтобы не напоминать лишний раз, глядя на ее открытое веснушчатое лицо, что они обрекли ведьму на смерть, и явился Вольга. У него был диковатый взлохмаченный вид, так что Марья решила, что он едва вернулся из леса, где носился волком. Поклонившись, Вольга, казалось, совсем не смотрел ни на нее, ни на Кощея, взглянувшего на побратима с потаенной настороженностью, какую Марья тут же заметила. Мысли его блуждали где-то далеко.

– Готов? – отрывисто спросил Вольга, перехватывая кривой разбойничий нож. Немного волновался.

Марья напряглась, оглядываясь на сундук и рассчитывая, успеет ли броситься за мечом. Но Кощей усмехнулся и удобнее сгреб черную копну, чтобы Вольга в несколько взмахов обкорнал его волосы. Марья не смогла ничего сказать, на пол полетели гладкие пряди… Она настороженно смотрела на Кощея, ставшего как будто беззащитнее.

– Для чего это? – удивилась Марья.

– Сила колдуна в его волосах, – пояснил Вольга. – Поэтому стричься у них не принято. Нам это не слишком-то повредит, потому что сила Чернобога явно глубоко пробралась, – он бесстрашно ткнул в почерневшую когтистую кисть, – но в глазах китежцев это будет правдоподобнее. Вань, замри!

От тяжелого удара Кощей пошатнулся, но устоял. Коснулся рассеченной скулы слегка удивленно и что-то прошептал. Видимо, уговаривал силу не залечивать ссадину.

– Они не отрастут? – с тоской спросила Марья. – У тебя же не…

– Это не совсем то, о чем нам нужно волноваться, – проворчал Вольга, хлопнув Кощея по плечу. – Так, порви рубаху справа. И ворот. Постарайся выглядеть как можно несчастнее, тебя только что обдурила собственная наложница.

Ей не нравилось, как легко Вольга говорит, словно это игра… какая-то забава, в которую он ввязал Кощея – Марья улавливала слухи об их прежних похождениях. Но все было куда важнее, чем любые развлечения. Кощей благодарно кивнул побратиму, поправляя разодранный рукав. Он выглядел так, будто на него напал дикий зверь, а никакая не слабая княжна, которую ей придется изобразить, но Марья рассчитывала, что никто не будет присматриваться к плененному царю нечисти.

Появляться на глазах у подданных в таком жалком виде Кощей ничуть не стыдился, хотя Марья с Вольгой пытались его задержать, вывести тайным ходом из терема. Не нужно было пугать тех, кто явится поглазеть на отбывающего в гнездо врага Кощея. Но взгляд у него был не сломленного пленника, а правителя, готового пожертвовать всем ради нечисти, доверившейся ему… Их провожали тихо, но уважительно. Они все понимали, что Кощей может и не вернуться, но обезглавить Китеж постарается любой ценой. Но Марья отчетливее других понимала, что ее мужа в большей степени ведет личная месть, а не благородная забота о своем народе.

Марье не отдали ее любимого Сивку, а приготовили какую-то невзрачную лошаденку, на которой им с Любавой предстояло вывезти из Лихолесья Кощея. Она лично проверила подпругу и даже ослабила ее, чтобы все выглядело не слишком уж идеально. Лошадь нервно косилась на Марью и била копытом, но она надеялась, что та их не подведет… Занимаясь упряжью, Марья не услышала, как к ней по-звериному мягко скользнул Вольга.

– Езжайте, моя королевна, – кивнул он без намека на знакомую надменную улыбку, что так выводила Марью из себя. – Самое время отправиться в то, что люди нелепо называют преисподней. Мы будем позади, не бойтесь ничего… и в особенности наших скромных певческих талантов…

– Я не боюсь, Вольга, не забывайся, – яростно прошипела Марья, обернувшись к нему, хотя времени не было. – Никогда и ничего. Если ты думаешь, что твоя искусная выдумка заставит меня мучиться…

– То я полностью прав. Но ты ни за что не покажешь мне это, – уважительно согласился Вольга. – Я не сомневаюсь в тебе. Ты справишься…

Он колебался, желал сказать что-то еще.

– Ты всего лишь пытался попрощаться со мной, и я ценю это, – прошептала Марья. – Но если он умрет, я не прощу тебя, Вольга, и это вечно будет твоя вина.

– Я знаю это лучше всех. Разве мне не страшно за своего брата? Ты же не думаешь, что я смогу хладнокровно пожертвовать Ваней, чтобы… что? Мне нечего делить с Китеж-градом. Это не моя война. И не твоя, Марья Моревна, но ты сражаешься в ней вдвое яростнее любого, кто обижен служителями Белобога.

Марья заметила, что у Вольги тоже отчаянный и бессонный взгляд загнанного зверя, как, должно быть, и у нее. Он оглядывался, часто вдыхая – коротко, рвано, словно его душили. И все-таки он смог укоризненно посмотреть на Марью, что ей стало мучительно неловко.

– Княжич мечтает заполучить меня, а значит, это мое дело и моей оскорбленной чести, – поспорила Марья. – Именно поэтому я имею право отрубить его голову…

– Ты оправдываешь жажду крови. Это не по мне. Я предпочел бы, чтобы это окончилось быстрее и, возможно, бесчестнее… Но вы с ним слишком упрямые и гордые для бегства! – бессильно прорычал Вольга.

– Тогда отправься в Китеж и перережь княжичу горло, – накинулась на него Марья. – Разве ты не способен на это? Обернись птицей и впорхни в его покои…

– Он не позволит мне, ты понимаешь! Он живет местью Китежу, как бы тебе ни хотелось облечь это в сказку о вечной любви! Вот что им движет и вот что его убьет. Что мы можем сделать? Перед этими это… темными желаниями? Но это не сила Чернобога побуждает его к убийству и бойне, а обычная человеческая обида!

– Ну, и чего ты хочешь? Чтобы мы прекратили это? – накинулась на него Марья.

– Я уже не знаю, чего хочу, – огрызнулся Вольга. – Единственное, чего я желаю, это чтобы все мы вернулись целыми.

– Перестаньте! – рявкнул Кощей. – Мы не победим, если попытаемся переубивать друг друга!

– Прости, – кисло проговорил Вольга, низко склонив голову.

Он отошел от них, словно не желал, чтобы его колдовство задело Марью с Кощеем. Она с любопытством наблюдала за превращением Вольги; как-то раз муж рассказал ей, что обычный оборотень, какие изрядно водились в посаде, должен кувырнуться через нож, чтобы принять второе обличье, но для Вольги превращение было естественно и легко. Мгновение – и перед ними стоял огромный серый волк с знакомыми золотистыми глазами. Он боднул Кощея в бок, заставив его пошатнуться из-за связанных рук, замел хвостом по-собачьи, а потом поднял лобастую голову к рассветающему небу и завыл.

Волкодлаки откликнулись ему торжественными переливами. Марья взобралась на лошадь, за ней посадили неловкого из-за веревок Кощея, а на крупе едва удерживалась Любава, которой пришлось в ужасе схватиться за него, чтобы не свалиться. Марья оглянулась на волчью свиту, вдохнула поглубже и тронула бока лошади, посылая ее вперед.

Она была уверена, что китежцы не поймут переливы волчьей песни, они покажутся им угрозой, проклятием, воем захлебывающейся от злобы своры. Но волкодлаки провожали их и желали им удачи. Марья много раз охотилась с ними, что различала тонкие отзвуки в полотне дикого воя, разлившегося по притихшему Лихолесью. Перед ней сами собой расступались ветки, а на приличном отдалении держалась стая, создавая видимость угрозы…

Впервые за несколько лет Марья покинула Лихолесье – не считая приграничных стычек, когда она невольно оказывалась в степи, погнавшись за врагом. Нет, она высвободилась из своей клети, которая, хоть и полюбилась ей, оставалась всего лишь клочком земли посреди угрюмого леса. Весь мир простирался перед ней, вольный ветер запутался в волосах, и Марья невольно ахнула… Но вскоре вспомнила, что ей нужно сдаться китежскому войску, растекшемуся по ту сторону реки у деревьев. Свободна – и вынуждена притворяться беспомощной девицей. Стиснув зубы, Марья направила лошадь прямо туда, к войскам, и взмолилась какому-то из сошедшихся в битве богов, чтобы китежцы прежде присмотрелись, а после начали стрелять по стремительно приближающемуся всаднику.

Она заметила, как по бокам мелькнуло несколько конных – разведка, которую посылали прямо к воде, чтобы они до боли в глазах всматривались в темный подлесок. Благодаря им, бросившимся к главным силам, Марья осталась жива: в ней признали беглянку, а не главу волкодлачьей стаи, хвостом следовавшей за ее лошадью. Вперед выдвинулись несколько отрядов – Марья скосила, пересекла поле, направляясь туда, где реяли флаги. Не решилась оборачиваться, чтобы видеть, как стая встречается с воинами Китеж-града. Погоня была лишь показной, но драться нужно было по-настоящему.

Стало жаль, что Марья не может сразиться вместе с волкодлаками. Их было куда меньше, чем людей в сборном войске Китежа – подъезжая к стану, Марья различала стяги разных князей. Не один Ярославль явился поддержать княжича Ивана, но и Чернигов, Нижний Новгород… Резко дернув поводья, Марья остановила коня, когда навстречу ей выбежали воины – лиц их она не видела под шлемами, но могла догадаться, что под ними кроются яростные оскалы. Позади разливался скулеж волкодлаков, слышался звон стали. Лошадь заходила под Марьей, напуганная грохотом сечи и обнаженным оружием перед мордой. Любава позади пискнула, чуть не свалившись. Кощей молчал – Марья даже успела забыть, что он за ее спиной, а точнее, старалась не думать, что ей предстоит предать мужа, пусть и понарошку.

– Помогите! – завопила Марья, отпуская поводья и вздергивая руки, чтобы встретившие ее воины видели, что она всего лишь безоружная перепуганная женщина. За ее спиной точно рассмотрели пленного Кощея и еще одну вопящую девицу в придачу, так что один из воинов побежал обратно к шатрам – должно быть, позвать кого-то главнее. – Я Марья! – надрывалась она, решив шуметь побольше и изображать панику. – Марья Всеславна, дочь ярославского князя!

Старое имя горчило, от него Марья давно отвыкла, пусть ему на смену и пришло прозвище, данное не за благородные заслуги, а за бешеную бойню. Но сейчас она постаралась вспомнить, отыскать в душе ту самую перепуганную девицу, что рванулась в лес, спасаясь от разбойников, разграбивших повозки с ее приданым. Марья свалилась с лошади прямо в руки одному из воинов. Он пробормотал нечто неразборчивое, оглядываясь на других дружинников. Те окружили лошадь, на которой оставался Кощей, взиравший на них с презрением и холодностью, но не пытался освободиться. Возможно, эти воины не знали его в лицо, но должны были догадаться по тому, что слышали о похищенной Марье. Один из них помог Любаве спешиться – та притворялась, что забыла, как говорить, а может, и впрямь потеряла дар речи от испуга.