Текст книги "Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)"

Автор книги: Каролина Инесса Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Он потерялся во время. Думал, сын вырвался из ордынского плена и явился к нему на порог, измученный испытаниями. Там могло бы статься – но Кощей избрал путь гораздо худший, в конце концов приведший его домой, в город, который он жаждал разрушить.

– Скажи мне, что хотя бы пытался выкупить меня, – наклонившись к старику, прошипел Кощей. – Что не сразу решил меня бросить на растерзание ордынцам. У тебя родился другой сын, и я стал не нужен, так, отец? Не стою золота? Лучше окрасить им новый храм. Вы тут много возвели, пока я мучился…

Но разум уже покинул старика. Он смотрел на Кощея безучастно, мертвыми глазами. Почему-то взгляд его казался жалостливым. Марья замерла. Она не смогла бы. Вспомнила своего отца, умного и гордого, их неловкое примирение – убийство было неправильно, бесчеловечно – так одни звери поступают. Но остановить мужа она не смогла, видя горящую в нем злость.

И Кощей, покачав головой, наклонился и одним движением перерезал ему горло – сверкнули когти. Медленно поднял руку, поглядел на тягучие капли, стекающие по длинным черным пальцам. Кровь растекалась по постели, впитывалась в ткань. Удивительно – Марье казалось, старик совсем иссох. Ни криков, ни мучений. Ничего. Любава отвернулась, спрятала глаза. Даже нечисть не была столь жестока…

– Ему никогда не нужен был сын, – сказал Кощей, дрогнув. – Только наследник.

В нем еще было что-то человеческое – поэтому он колебался. Может, не так представлял долгожданное отмщение. Не принесло оно ему удовольствия?.. Он оглядывал комнаты, лампады, какие-то иконки с изображением неизвестных святых, чтимых тут… Тусклый свет. Кощей выскользнул и тут же столкнулся с Иваном у дверей.

– Ты получил то, что хотел? – негромко спросил княжич, утирая слезы украдкой. – Теперь ты оставишь Китеж? Тебе нужна была эта война, только чтобы до нас добраться, так? – устало проговорил Иван. – Все бессмысленно.

– Ты прекрасно знал, что старик умирает, и решил откупиться от меня его жизнью, – прозорливо сказал Кощей. – Всегда знал, что подлость у нас в крови…

Иван поступил так, как сделал бы мудрый правитель. Может быть, первый раз в жизни. И Марье показалось, что взгляд у него стал как-то взрослее, да и держался он с Кощеем теперь смелее – видно, думал, что сумеет договориться.

«У нас», – подумала Марья. Только юный глупец вроде Ивана мог поверить, что это знак проснувшихся родственных чувств. Марья чуть отступила, и Кощей властно взмахнул рукой. Послышался знакомый шорох стали – Василий вытащил меч и направил его на Ивана. Взгляд Черниговского князя безумно метался, словно он был заперт в своем теле.

Иван неверяще уставился на друга. Рядом жалобно закричала Любава – неуемная сила Чернобога ранила и ее. Василий упал, катался по полу, как безумный, но не кричал – потому что сила Кощея ему запретила.

– Что скажешь, братец, все еще хочешь смотреть, как нечисть мучается? – прорычал Кощей, указывая на прижимающегося к полу Василия. Тот схватил правую руку и отчаянно глядел на возвышающегося над ним царя нечисти. – А ты? Предал свой народ, жег его, убивал, притаскивал к ногам китежских князей и священников, ползал перед ними на коленях! Глупый щенок, ты думаешь, это спасет тебя от требы Чернобога?

Василия выгнуло, голова дернулась, будто ему заехали сапогом по подбородку. Он пытался выплюнуть какое-то проклятие, но прикусил язык, заплевался кровью. Марья смотрела на его мучения почти брезгливо, не жалея, а понимая: Кощей отплачивает за свой страшный плен, хочет переложить свою боль на кого-то другого. Заблудившийся Черниговский князь всего лишь попался ему на дороге. Он… возвращал долг.

Заголосили вдруг колокола. Это было не торжественное пение, похожее на хор благословленных святых, а тревожный, дикий крик. Марья вздрогнула – это окончательно вырвало ее из полусна. Кощей тоже отвернулся, оставив Василия тихо задыхаться на полу. Любава привалилась к стене, тяжело хрипя.

– Ты привел сюда Орду! – ахнул Иван, оглядываясь по сторонам. Марья ликующе оскалилась, вспоминая разговоры за свадебным пиром, пугающие слухи – все-таки Лихолесье купило казанского хана, жадного человека. Княжич вжался в угол, в каменный мешок, загнанно глядел: – Ну, убей меня, ты же этого хочешь? Город не тронь, я любой выкуп дам! Они правы были… – признал вдруг Иван. – Нелюдь, чернокнижник! У тебя сердца нет!

На мгновение показалось, что на лице Кощея отразилось сожаление. Тут же стершееся.

– Никуда ты не спрячешься, не сбежишь, – усмехнулся Кощей. – Лучше смотри, как княжество твое горит. Как его разоряют жестокие люди, которым только и нужно, что деньги да власть. Но у вас не осталось героев, что против них выйдут, все они в Лихолесье полегли, где мои темные силы сражаются.

– Они не пройдут к Китеж-граду, Белобог охранит нас, озеро не пропустит поганых язычников… – словно молясь, прошептал Иван. – Ты запугать меня хочешь!

– А не будет Китежа, – тихо проронил Кощей.

Взмахнул рукой – будто разорвал что-то. Их закружило в вихре, и Марья открыла глаза уже на стене, окружавшей кремль и отделявшей его от посада. Грань ее клетки, за которую Марья не заступала многие дни. Иван с Василием, ужасаясь, оглядывались, а Любава крепко-крепко впилась в руку Марьи, до боли – и тут же отпрянула, бормоча извинения. Дружинники уже лежали мертвыми, с безумно выпученными глазами, глядящими в небо. Занимался рассвет. А на востоке в небо поднимался густой клуб дыма от какой-то разрушенной деревеньки – это приближалась Орда. Гладкие воды озера поблескивали в сумерках.

– Хочешь посмотреть, как твой город исчезнет? – спросил Кощей.

Он упивался силой и не видел, как она его меняет. С беспокойством Марья наблюдала за ним, удивленная этой переменой. Никогда раньше Кощей не наслаждался так своим проклятием, а нес его чуть отстраненно, смирившись с ценой. Он все меньше походил на человека, по-прежнему напоминал мертвеца в изорванной хламиде, но смотрел свысока, царственно, и почему-то сердце Марьи дрожало, когда на нее обращался черный, непроницаемый взгляд мужа, хотя она и знала, что опасаться ей нечего.

Кощей простер обе руки, и что-то отозвалось, зарычало под городом, словно там спал древний злой ящер. Он взывал к Истоку и к великому древу. И вот спокойная вода в озере забурлила, пошла волнами, медленно поднимаясь, будто и впрямь просыпаясь от сна. Темная, тяжелая волна захлестнула пристань, и вот уже вставала другая, более страшная… Колокола снова заплакали, издалека поднялся крик, хотя людей на улицах в ранний час после празднества было мало. Марья видела, как смыло мост, по которому ее ввезли в город. Бежать стало некуда.

– Остановись! – выкрикнул Иван, беспомощно глядя на Кощея. – Они-то ни в чем не виноваты! Хочешь моей крови – давай сразимся, но все эти люди…

– Они такие же, как и ты, – отмахнулся Кощей чуть устало. – Хотят убить нечисть, потому что желают властвовать безраздельно. Все, что сильнее, могущественнее, их пугает. Разве не вы истребили аспидов, похваляясь победами? Вам одно нужно. Всем – одно…

В отчаянии Иван оглянулся на Марью, взглядом умоляя поддержать его, напомнить, что она тоже человек – и ей совсем нет дела до власти, но Марья смолчала. Грудь раздирало. Она смотрела, как гибнет целый город, и радовалась всего лишь, что муж ее жив – пока что жив. Она предавала весь свой род, но не это волновало ее.

Иван не остановил бы войну. Он смотрел на Кощея со страхом и отвращением, теперь – с незамутненной яростью. На Василия, неловко застывшего за его спиной, – не глядел вовсе. Словно он погиб там, под дверями княжеских покоев.

– Твой город уже мертв, брат, – холодно сказал Кощей. – Как и наш отец. Я всего лишь… навожу порядок. Смотри.

Это было его наказание – безмолвно наблюдать. Как и всегда.

Иван попытался броситься, но Марья сразу встала на его пути, хмурясь. Загородила собой и ведьму, и мужа. Легко отбила удар его длинного кинжала, почувствовав отдачу, но торжествующе усмехнулась: у княжича были и сила, и злость, и даже умение – но ему не хватало воинского опыта, смотрел он точно туда, куда собирался ударить. Отогнав его на пару шагов, Марья расхохоталась:

– Где же твоя сила Белобога? Где благословение его? Я вижу лишь мальчишку, который едва взял в руки нож!

Марье хотелось сразиться с кем-то. Разогнать кровь. А может, и правда было любопытно, что же в княжиче такого особенного, почему о нем предрекают чудесные вещи, похожие на стародавние былины о всемощных богатырях… Но Иван не мог ее сразить, пятился, отступал – и изумленно смотрел на свои белые руки, не веря, что проигрывает какой-то девице.

Волны выплеснулись на улицы, пробежали широко. Марья издалека видела, как выбегают из домов люди, несутся к кремлю, стоявшему на возвышении острова… Примечала, как сбиваются стаями, как тащат детей – своих и чужих. Ревя, волна волокла обломки домов и плетней, бурлила, наступала людям на пятки. Поднялся дикий ветер, в небесах загремело, и Китеж содрогнулся снова, до основания. Дыхание Марьи перехватило, когда она поняла: город уходит на дно озера.

Неожиданно ударила другая сила, закружила. Вода встала, наткнувшись на невидимую преграду, наполовину не дойдя до кремля. Там, где темнели окраины, опрятные невысокие домишки ремесленников и скотоводов – теперь бушевали вода и смерть.

– Я тебя ждал, старик! – рассмеялся Кощей, и Марья подумала, что он обезумел, но оглянулась и увидела по ту сторону от мужа появившегося из башни отца Михаила.

Священник прикрывался рукой и медленно шагал к ним, колеблемый ветром. Буря рвала одежду. Но заслон, несомненно, поднятый им, с трудом стоял, противясь воле Кощея. Он тоже был упрям – хотя глаза горели отчаянно, как у идущего в последний бой. Следом за ним выбежало несколько дружинников, нацеливших копья на Кощея, но их опрокинул мощный порыв, сорвал со стены, как сухие листья. С криками они полетели вниз, но Марья смотрела на отца Михаила, будто бы озаренного сиянием, похожим на то, что рассеивалось возле Истока.

– Расстроен, что не получилось убить меня? – жестоко грохотал Кощей. – Чего стоит твоя сила против ярости, что я копил годами? После всех мечтаний? Она лишь труха. Все, что ты добился, утонет с этим городом.

– Ты нежить! – отчаянно крикнул отец Михаил, и в уверенном гулком голосе священника Марья услышала страх. Он глядел на взбесившиеся волны, и что-то запредельно горькое было в его взгляде. Должно быть, в Китеже и у него были родные и любимые люди… Губы отца Михаила, и впрямь показавшегося старым и разбитым, сухо шевелились – он умолял своего бога о помощи.

– Какая разница, кто я, если я победил? – усмехнулся Кощей. – А ежели я не прав, так пусть Белобог меня остановит!

Любава ахнула от такого святотатства. Священник содрогнулся, будто по нему наотмашь ударили тяжелым кузнецким молотом. Вскрикнул совсем тихо, жалобно. Что-то сломало его, прошлось по костям, и Марья услышала отчетливый хруст – волосы на шее зашевелились. Он упал – груда одежды, поповский белый балахон, расшитый крестами. И раздался мощный шум хлынувшей воды. Кощей ликующе смотрел, как люди, поверившие в чудесное спасение, сметаются упавшей волной и бьются о дома, по крыши вмиг очутившиеся в воде, как они захлебываются и молотят руками, пытаясь спастись.

– Прекрати это, Марья Моревна! – взмолился Иван, но смотрел он не на брата, а на нее, только на Марью, оцепеневшую от этого пронзительного вопля. Мир его рушился. Весь мир, что он знал. Княжич попытался схватить ее за руку, но отпрянул от вспыхнувшего клинка. – Только ты можешь его остановить, только… Посмотри, сколько людей гибнет зазря, из-за его старой мести! Они здесь ни при чем! Вчера они праздновали и веселились, а теперь? Они не заслужили… Пощади…

На ее милость он рассчитывал? На то, что сердце ее оттает, еще не оледеневшее, способное кого-то любить? Но одно дело – любовь, а совсем другое – война и кровная месть. Иван, ни разу не испытавший оружие в настоящем бою, этого не понимал…

И Марья посмотрела на распятый Китеж, вспомнила белые шрамы своего мужа, то, как он с воплем просыпался по ночам и бродил из угла в угол, не способный успокоить старые душевные раны. То, что всегда таилось за его мягкой усмешкой. Боль, кровь, отчаяние. Вспомнила, как казнили и сжигали нечисть. Сплетни Любавы о тех, кто не добрался до Лихолесья.

– Пусть тонет, – прошептала она.

Иван завыл, как отчаявшийся зверь, угодивший в охотничью ловушку.

Вода подбиралась все ближе, темная, мутная. Напиталась мрачной силой Чернобога – или потемнела от крови людей и скота, сгубленных безудержным водоворотом? Марья видела, что кто-то еще пытается барахтаться. Люди спешили в церкви, словно сами опрометью кидались в ловушку – на что они надеялись?

Марья подняла голову к небу, боясь увидеть грозный лик Белобога. Он должен был почувствовать, как уничтожают его любимый город, где каждый день раздавались радения в его честь. Небо хмурилось и грохотало громами. Что богам человеческие города? Сотрется один – будет другой. Китеж оставили на растерзание Чернобогу.

Кощей дождался, когда вода хлынет к стенам. Земля под Китежем дрожала, и весь остров опускался под воду, отряхиваясь, как мокрый пес… Даже Марья не выдержала, ахнула, отступая подальше от края стены. Волна поднималась над ними. Задирая голову, Марья захотела закричать. Первые капли тяжело упали на ее лицо. Рядом, вздрагивая, плакала ведьма, поверившая в свою смерть.

Кощей подхватил их вихрем и ринулся в небо, оставив Китеж с его княжичем тонуть.

***

Марья едва могла отдышаться; ей до сих пор казалось, что она идет ко дну. Вода забивала горло, мешала вдохнуть. Рухнув без сил, она почувствовала под собой твердую землю и траву, а не колыхающееся бездонное озеро, и распахнула глаза. Неловко поднялась, отряхнула колени от травы дрожащими руками. Любава лежала рядом, свернувшись в клубок и тихо всхлипывая…

Там, где стоял Китеж, покоилось озеро Светлояр. Ни красивых теремов, ни величественных храмов, из-за деревьев сияющих круглыми куполами, ни даже обломков моста на берегу – вода слизнула все, похоронила, словно никогда и не было города. Будто он лишь сон. Только отзвук колокольного звона послышался и растаял.

Она обернулась и увидела Кощея, терпеливо ожидавшего чего-то.

– Боишься меня? – выдохнуло существо, бывшее ее мужем.

Марья протянула руку, коснулась искаженных черт. Заострившееся, упырье лицо, острые клыки, черные вены, проступающие через бледную кожу. Может, не проживи Марья столько лет в Лихолесье, она закричала бы. Но она спокойно смотрела в черные глаза и видела свое отражение. Хотя внутри у нее все звенело от ужаса – не за себя, за него.

– Нет, любовь моя, не боюсь, что ты, – прошептала Марья, ласкаясь к нему. – Боюсь только, что мы не успеем к Лихолесью. Как они там, еще держатся? Я слышала, отбиваются… Не хочу, чтобы наш дом сожгли.

– Марья, я… – он неловко замолк, взглянул искоса. Не касался ее, опасаясь поранить когтистыми пальцами. – Не смогу я вернуться, я всего себя отдал, чтобы разрушить Китеж. Я прогорю, как свеча. Осталось совсем немного. Совсем… Мы договорились, что я возьму все и отдам – тоже все…

– И что потом? – дрогнув, спросила она.

Марья еще не осознала. Это казалось ей наигранным, ненастоящим. Но не стал бы ее Кощей так с нею шутить, и он обнимал ее, осторожный и печальный, прощаясь с ней. Зная, что они скоро расстанутся. Он и дожил только, чтобы отомстить Китежу, а теперь… Марья утерла щеки – не заметила, как полились слезы.

– Можно же что-то сделать? – в отчаянии спросила она, цепляясь за его плечи, чтобы не упасть от накатившего горя. – Ваня, любовь моя… Я так хотела тебя увидеть все эти дни, а теперь нам и времени не дают, как же это…

Она льнула к нему, целовала мертвенно-холодные губы, радуясь, что хоть так может Кощея касаться.

– У тебя моя смерть, соколица, – шепнул Кощей. – В гребне твоем, крайний зубец, игла. Я потому его поберечь просил. Ядвига помогла заклятье сотворить. Если сломаешь иглу, все закончится, я прахом рассыплюсь, потому что человеческого во мне не осталось. Не теперь, когда я умер и воскрес от мертвой воды.

– И ты… ты думал, я тебя отпущу? – вскрикнула Марья. Коснулась кончиками пальцев его груди, но не поймала биения родного сердца. – Не может быть… Я не смогу…

– Я уже мертв, Марья. Чернобог дал мне горстку времени, чтобы я отомстил. Все кончено, и я… Я не хочу этой боли, – несчастно вздохнул он. – Снова плен – моя погибшая душа, запертая в плоти.

– Нет, нет… Откажись! – выкрикнула она. – Отдай Чернобогу его силу, ты уже ему послужил, сделал, как он хотел, разрушил Китеж! Ты ничем ему не должен, слышишь, ничем!

– Прости меня, – попросил Кощей. – Я тебя к себе приковал. Я виноват. Я не хочу уходить, но… Дай мне гребень, я не стану тебя заставлять.

В отчаянии Марья прижала гребень к груди. Не хотела слышать. Опустившись на колени, он целовал ее руку, пальцы, перепачканные в чьей-то крови, еще помнящие прикосновение к Алатырю, скрытому теперь под толщей воды. Камень показал ей многое, но не как излечить Кощея. Он закрыл глаза, ничего не говорил, лишь ник к ее рукам, словно это было единственное во всем мире, в чем Кощей мог найти последнее утешение…

Марья посмотрела на Любаву, сидящую на земле и держащуюся за голову.

– Ты же умеешь лечить! – крикнула она страшно. – Помоги! Я что угодно сделаю, озолочу… Любава, друг мой, я же…

– Такое не вылечить травами, моя королевна, – грустно сказала ведьма.

Поднялась, подошла, пошатываясь. Темные губы Любавы скривились, словно ей больно было стоять рядом с Кощеем; на тонких перстах чернели страшные когти. Она невесомо положила ладонь на бледный лоб Кощея. Марья стояла напротив него на коленях, помогая держаться, не упасть… Он едва дышал – тихо, со свистом.

– Чернобогу только кровью можно отплатить за его избранника, – прошептала Любава. – Это старый ритуал, древний, лет ему столько же, сколько первому человеку. Дайте мне гребень, Марья Моревна! – отчаянно сказала она, на что-то решившись.

Так говорили только те, кто готов умереть. Впервые – так громко и смело.

– Ты не… Я… – Марья задохнулась. Она без раздумий отдала бы жизнь ради своего мужа, но Кощей не стал бы жить без нее, в пустом мире, в котором у него не осталось ни любви, ни мести.

Однако пожертвовать другом…

– Вся нечисть в долгу перед вами, – сказала Любава. – Китеж был нашим злейшим врагом. Спасибо, что были добры ко мне, моя королевна, – улыбнулась ведьма, светло, ярко, как будто они не прощались.

Марья прикрыла глаза. Люди и нечисть никогда не уживутся. Пропадет Китеж, вырастет другой великий город с церквями и колокольнями. Она вспоминала, что ей показывал, раскрывал Алатырь. Им нужно уйти… Все это было бессмысленно, как и провыл в отчаянии Иван. Они не погасили вражду, война никогда не закончится.

Любава взяла у нее гребень и, отвернувшись от Марьи, чтобы не мучить ее пустеющим взглядом, вонзила острые-преострые иглы себе в грудь, легко проткнувшие плоть. А Марья склонилась над Кощеем, губами ловя последнее дыхание повелителя нечисти.

========== 11. Волк ==========

Не было в мире сечи ужаснее этой. Может, конечно, и случались раньше, во время первой войны с татарами, когда они нахлынули бесчисленными ордами на подставившую мягкое брюхо русскую землю, но для китежского князя Ивана это поле битвы было первым и единственным, что он видел в своей недолгой запутанной жизни. Ему захотелось тут же зажмуриться. Он как в тумане различил, что тела простираются далеко, до самой реки. Тяжелый, кровяной мерзкий запах витал над поляной перед Смородиной…

– Если есть тут живой кто – отзовись! – зычно крикнул Иван, хотя Василий хмуро предостерегал его этого не делать. – Что здесь случилось? Кто побил это войско великое?

Отозвался ему хрипло кто-то, какой-то человек, которого Иван не видел за лежащими телами:

– Все это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна, жена Кощеева…

Иван спешился, подошел. Положил руку на меч, но не доставал его. Перед ним, привалившись спиною к опрокинутой повозке, сидел воин – не из Китежа, так, должно быть, из тех, что отправились воевать с князем Всеславом?.. Успокоился Иван, выдохнул, оглядел уцелевшего – тот откинул шлем, весь был в запекшейся крови, изрезанный ранами. Светлая борода слиплась, а доспех с выбоинами, ни на что уже не годный.

Слова о Марье взволновали князя, но он внимательно поглядел на воина:

– Как имя твое?

– Волк, – усмехнулся тот иссохшими губами.

– А чей ты будешь?

– Свободный я.

– Наемник, значит, – презрительно цыкнул Василий. Он людям, что сражались ради денег, никогда не доверял.

Волк кинул на него насмешливый взгляд, какой-то хитрый, с мелькнувшей золотистой искрой. Ивану это не понравилось, слишком преобразилось лицо воина – от усталости до вспышки неведомого огня. И не удивился он, когда Волк вполне крепко встал на ноги, и его осветило закатное солнце, подпалив светлые волосы и заставив засиять.

– Знать хотите, что здесь случилось? – спросил он, взмахивая рукой. – Ушли они.

– Кто – ушли? – изумился Иван.

– Нечисть ушла. На Ту Сторону, – подсказал Волк. – В Навь. Явилась в бой Марья Моревна, великая королевна, и созвала Лихолесье на последний бой. Такой крик стоял – не приведи боже… – Голос его играл, переливался, как у старого сказителя, бренькающего на гуслях вместе с текучими словами. – Не хотели они уходить, да уж приходится, когда весь мир людской на них ополчился. Дрогнул Исток, Алатырь в беде – вот и в мирах переполох. Она им дорогу открыла, Пограничница. Смилостивилась.

Иван растерянно молчал. Сказка, старая легенда – но никак не быль. Не могла нечисть незаметно рассеяться, раствориться. Но он осматривался и видел лежащих на поле людей – обычных воинов, сгинувших в борьбе с кем-то невообразимым, опасным, хищным. У одного рука отгрызена, у другого – метины когтей на лице, а третий упал с грудью, развороченной колдовской силой.

– Вижу, тебе мои слова про нечисть не нравятся, брезгуешь, – хитро прищурился Волк. – А что же ворожея при себе держишь? Или если он в ошейнике – так можно?

Василий глубоко вдохнул, зверея от ярости. Не нравился ему этот наглый человек, играющийся словами, перебрасывающийся ими, как ножичками – Иван видел таких искусников на ярмонке. Сам не поранится, но ежели в кого другого попадет…

– Можешь пойти со своим народом, – искушающе протянул Волк. – Видишь – мост? – указал куда-то дальше. – Недолго простоит, решайся! По Калиновому мосту да через Смородину-реку… Свобода – она поет, а ты не слышишь. Так и будешь ходить, как щенок на веревочке.

– Я тебя знаю, ты Вольга, – опомнился Василий и даже улыбнулся ликующе, словно сковал этого лицедея верным именем. Но Волк рассмеялся:

– Да, и так меня зовут! Куда зовут – туда и прихожу.

– А где же… мост? – спросил Иван, приглядываясь, куда Волк указывал. Ему все больше казалось, что это искусная ложь, надувательство, какие-то безумные россказни – многие воины трогались умом, особливо те, что бились с порождениями ночи. – Ты нас обманываешь, нет там ничего! И если нечисть ушла, почему ты с ней не пошел?

– Люблю солнце, да и людей тоже, – пожал плечами Волк, такой бесхитростный. – В Нави – темнота и холод. Иначе бы, думаешь, они не сбежали давным-давно, едва ваши попы объявили охоту? Жить там нельзя, задохнешься.

– Не врет он, есть там мост, – тяжело сказал Василий. Взгляд обратил к реке, видя что-то, что Ивану было неведомо; отвернулся с усилием, нахмурился.

Хотелось упасть. Умереть, чтобы тоже попасть в Навь – только… зачем? Иван обессиленно привалился к телеге, у которой прежде сидел Волк, едва не рухнул. Голова кружилась. Он гнался от Китеж-града… Нет – от какой-то разрушенной татарами деревеньки, где он очнулся, мокрый и холодный рядом с припадочно трясущимся Василием. Выдернул он их в последний миг из-под воды, когда уж дышать нечем стало; говорил, не вышло бы нипочем, если бы Кощей такой вихрь не поднял – вот и их разбушевавшейся силой Чернобога подцепило. После этих слов Иван почувствовал себя грязным – не отмоешься. Но радовался, что выжил, и молился за погибших в Китеже, содрогаясь от ужаса.

Для чего он гнал сюда, едва расспросил бегущих прочь селян? Отомстить, уничтожить Кощея за то, как он обошелся с отцом, с Михаилом, с Китежем, со всеми людьми, что любимый город населяли?.. Но сила его оказалась слишком велика, сражаться с ней Иван не мог – они ведь не в сказке о богатырях и злых чернокнижниках! Может быть, он все-таки хотел умереть…

Они до полусмерти загнали лошадей, украденных с чьего-то двора. Времени каяться перед Белобогом не было, и Иван молча проглотил свою вину. Василия вело что-то, и дороги он угадывал с закрытыми глазами. Теперь было ясно: к нему взывал мост в Навь.

– В Нави теперь правят царь Кощей Бессмертный, Чернобогов наместник, и жена его, Марья Моревна, сеющая смерть, богиня с клинком-серпом, – проговорил Вольга торжественно. – Оставь эту вражду, юнец, все равно тебе до Той Стороны прежде срока не добраться. Мост не для тебя стоит.

Он почувствовал какую-то оторопь, настоящий страх смерти, какого он не знал, пока в его дом не привезли Марью… Марью Моревну. Словно его безумный брат снова навис над ним, стискивая горло, и Иван не мог вздохнуть. Вскочить бы на лошадь и гнать ее прочь. Все бесполезно. Последние надежды отомстить или хотя бы погибнуть достойно в бою растаяли.

Ничего у него не осталось; податься некуда. Князь без княжества.

– Бежишь, пока край твой разоряют татары, – усмехнулся Волк, словно подслушал его мысли. – Девок хватают, золото гребут. Золота-то у вас много, у Китеж-града. Только со дна не достать!

Иван знал, что нынче собирается сила в Ярославле, принимают там тех, кто бежит от Орды; готовятся с язычниками сражаться. Возглавляет войско будто бы князь Всеслав, с малой дружиной переживший резню у Лихолесья – пощадила она его, отпустила… Иван содрогнулся. Марья оставалась человеком, но почему она выбрала пойти вслед за чудовищами?

– Далеко они не ушли, нет! – пугающе оскалился Волк. – Навь – она рядом, руку протяни. На том берегу…

И пропал. Иван отпрянул, оглядываясь, но воина нигде не было, только ветер гулял по тихому полю… Последние слова его показались предостережением. Иван бездумно шагнул в сторону реки, издалека видя покачивающуюся мирную волну. Пробрало дрожью: так же под озером покоился его город.

– Я виноват, – прошептал Иван. – Если бы не освободил его… Но я думал, это что-то значит. Что я его брат. И что с отцом они… еще могут помириться. В самом деле, неужели сердце не дрогнуло?

– Топиться вздумал, княже? – устало спросил Василий. Осекся: – Прости, сдуру говорю. Не ты бы его освободил, так жена его.

– А все-таки я виноват во всем! Не могу я с тобой в Чернигов ехать, – отрезал Иван. – Не смогу в глаза людям глядеть. И спрашивать будут, как Китеж погиб, а я не выдержу, я расскажу… Пусть не знает никто, все равно на моей совести.

Он, шатаясь, поплелся к лошадям. Даже не подумал, что надо бы поискать выживших – вдруг кому-то можно помочь? Отец Михаил учил заботиться о тех, кто нуждается… Никогда бы Иван не сказал, что духовник способен убить его брата ради общего блага – насколько раз. И теперь уже не узнаешь, не он ли отравил отца…

– Я в Чернигов вернусь, – быстро сказал Василий, пряча глаза, – им нужен князь, а когда Орда на пороге. Я не могу допустить, чтобы дом моих родителей разрушили еще раз. И чтобы кто-то снова пострадал от боярских свар. Но если будешь проезжать мимо, всегда останешься желанным гостем.

– Спасибо, – кивнул Иван. – Ты… осторожнее будь. Смотри, как бы не узнали, что ты ворожишь.

– Да я уж научился, – покачал головой Василий. Тоскливо посмотрел на невидимый мост и тут же отвернулся. Боялся – не хотел признать, что он не человек. Иван его понимал.

Поворотив коня, он вдарил пятками по бокам и скоро вырвался на большую дорогу. Совсем один. И поехал он куда глаза глядят.

***

Обернулся Вольга за околицей деревни, далеко, чтоб никакой любопытный глаз не увидел. Время было такое, что оборотню сразу же отсекли бы голову – а когда-то с уважением относились, привечали, угощения предлагали усталому путнику. Бурча себе под нос, Вольга проскользнул между утлых домишек на главную дорогу, что по тракту пролегала. Мелькали люди, и Вольга поморщился от кислых запахов человеческого жилья. К постоялому двору манил наваристый дух какой-то стряпни…

Никто не удивлялся людям, бегущим из Китежского княжества; тут таких много было. И знатные, проносившиеся верхом, а следом за ними летела громыхающая охрана, и обычные крестьяне с грязными детьми и утварью. Все тянулись прочь от буйствующей Орды и неясной силы Лихолесья. Никто не верил, что нечисть ушла.

Марью с Ваней Вольга нашел тоже по запаху – в темном углу. От них еще пахло кровью и серым прахом. Сидели, тесно прижавшись плечами, кажется, даже взявшись за руки, и, склонившись, о чем-то перешептывались. Вольга кашлянул. Надвинув капюшон плаща на лицо, Ваня настороженно вскинулся, показался хищный изгиб ножа, но, узнав побратима, успокоился. Марья медленно отставила тяжелую пивную кружку – что под руку подвернулось. Сев рядом с ними, Вольга не смог не ухмыльнуться, несмотря на то, что местечко было пренеприятное.

– Ты где был-то, опять с какой-то девкой связался? – проворчал Ваня.

– Да так, дружинники из Чернигова выживших после битвы ищут, спрашивают, я им голову задурил, – складно соврал Вольга. – С девками негусто сейчас, все по домам сидят, родители не пускают: вдруг царь Кощей нагрянет!

Он оскалился, веселясь. Ваня кивнул задумчиво – поверил. Вот так запросто. Вольга ему не врал никогда, ни разу, и теперь душа ныла страшно. Но не мог он допустить, чтобы друг снова вернулся в тот безумный круг мести, что уже переломал его – а так бы он и сделал, узнай, что брат живехонек и еще здоровее его будет. Вольга пересекся взглядом с Марьей, и она чуть кивнула – все поняла. Но ничего не сказала. Ее эта битва с Китежем чему-то научила, а Ванька…

– Как ты, получше стало? – сочувственно спросил Вольга. – На лошади сможешь держаться? Если что, я и на спине отвезу, у меня шкура мягкая, да оно дольше получится, и по лесам придется прятаться…

– Умри два раза за день, я на тебя погляжу, – огрызнулся Ваня, не терпящий жалости. – Хорошо все со мной, что ты…

Видно, с Марьей они говорили о том же, пока Вольга не вернулся.

Он еще казался… скованным. Потерянным. По крайней мере, вернулся не упырем-кровопийцей, что могло бы… принести им неприятности. Всего лишь хромал на одну ногу – наверно, это осталось еще с того плена в ордынском стане. Поначалу Вольга без боли не мог глядеть, как Ваня ковыляет, злобно шипя и опираясь на взволнованную Марью. Но в ранах кое-что понимал и прикидывал, что со временем это пройдет.