Текст книги "Записки о Панемской войне (СИ)"

Автор книги: Karjalan Poika

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Цецелия попыталась переглянуться со своей подругой, словно в поисках какого-то определённого сигнала с её стороны, но та демонстративно отвела взгляд. Дескать, решай сама…

– Ваши люди вернули меня к жизни, и я не вижу причины хранить от Вас эту историю…

«Какая странная победительница… и чем она так подкупила Труде…» – вертелось на уме у Бьорна, который не мог отвязаться от сравнения этой неторопливой, учтивой и несколько оплывшей, хотя и вполне миловидной женщины, от которой, казалось веяло теплом дымящегося очага, с Кэтнисс, единственной из всех победителей, с которыми ему доводилось общатся вживую. Мисс Эвердин напоминала ему искрящегося высоковольтными разрядами электрического ската, и её прошлогодний успех не вызывал сомнений. В отличие от этой скромной и в меру обаятельной домохозяйки.

– Проклятие прозвучало полвека тому назад. Во время Первой Квартальной Бойни, когда жители дистриктов сами выбирали трибутов. Наши люди выбрали девушку по имени Линда. Если бы она не вышла на Арену, она умерла бы от рака не позднее, чем закончился бы тот год… Линда… Мой отец рассказывал мне, как Линда ходила по домам, упрашивая соседей голосовать за неё. Лишь бы не умереть в той грязной помойке, которую нас заставляют называть «госпиталем», без ухода и без лекарств… Вскоре за неё агитировали все, включая моих родителей. И кто знает, может быть, она спасла этим мою мать… А эти… двенадцатые… – чуть-чуть запнулась победительница, – они проголосовали за маленькую сиротку. Она была не старше четырнадцати, но они отправили её чисто на убой. Её родная мать умерла не то от чахотки, не то ещё от какой болезни. Отец вскоре нашёл себе другую, но меньше чем через год погиб в шахте*, а мачеха… Она хотела избавиться от нелюбимой Хелен и подговорила весь Шлак…

– Бонни?! – командор только сейчас, когда его переводчица не смогла сдержать всхлип, заметил – из её светло-серых глаз, видимо, уже давно сочилась влага…

Цецелия же рассказывала свою жуткую историю спокойно и без эмоций, ровным, ничего не выражающим голосом, отчего Акессон вдруг осознал, что, похоже, недооценивал эту женщину. «Наверное, она вот точно также, не дрогнув лицом, смотрела, как умирают на снегу и холодном ветру участники её самых коротких в истории Игр…»

– И вот во время финального интервью кем-то из трибутов было сказано: «Вы, кто выбрал ребёнка, не имеющего никаких шансов на победу, не думайте, что вам это пройдёт даром. Вас ждёт судьба Тринадцатого…»

– Это и есть то самое проклятие? – переспросил Бьорн.

– Да, оно и есть… – подтвердила за подругу Пейлор.

– Не могу сказать, что оно примиряет меня с…

– Командор! – тревожно встрял в их разговор флаг-офицер.

– Фредрик! – тон у Акессона демонстрировал недовольство самой высшей степени. – Что стряслось?!

– Новость из Капитолия! При выстреле Эвердин в купол Арены погибла Труде Эйнардоттер…

***

– Согласись, Сёрен, наш командор отлично вывесил наблюдательные дроны.

– Не буду спорить, штатгальтер, отличная картинка.

– Ещё отличнее, когда эту картинку увидит весь Панем, не правда ли?

– И как скоро мы её покажем? – не преминул возможности вставить ехидную реплику Улоф.

– Как только придёт время, дорогой оберландрат… Дома рушащиеся под бомбами – какое зрелище!

– Может тебе, Хольгар, стоило постесняться вот их, – Торвальдссон показал на троицу выходцев из Панема, фактически, вынужденных наблюдать над экзекуцией Дистрикта 12. Коринна Сноу уткнулась лицом в грудь Твилл, отвернувшись от экрана, и тихо плакала. Сама названная дочь штатгальтера, напротив, стояла молча и не отрываясь смотрела на картины бомбёжки, обнимая президентскую внучку за плечи. Сопровождающий девочку Маврикий Айрон постоянно что-то бормотал, не то комментируя происходящее, не то кого-то тихо проклиная.

– Ну, ты-ы… – выдохнул Харальдссон. – Сейчас мы ещё кое-что другое увидим… На экране возникло ещё одно окно, вытеснив наверх репортаж о гибели Двенадцатом. В окне бесновался президент Сноу, убиваясь по горькой судьбе любовницы и проклиная врагов…

– Ты доволен, Сёрен? – не упустил возможности задеть своего собрата Улоф.

– Доволен или нет, – отрезал Свантессон, – за преступление против заветов первооснователей Труде Эйнардоттер получила своё… Лучше скажите мне, друзья, вы по-прежнему считаете Сноу адекватным? – он резко поменял тему разговора.

– Дайте мне связь с Бьорном! – штатгальтер словно не обратил внимание на вопрос оберландрата. – Бьорн! Вы меня слышите! Немедленно возвращайтесь на базу в Куско! Слышите! Немедленно!

– Все планолёты Кассиуса вылетели на задание, штатгальтер!

– Бросьте их, Акессон!

– У них не хватит запаса хода, чтобы добраться до Орешка!

– Пусть это будут их проблемы! Вам понятно, Бьорн! – отключив связь Харальдссон повернулся к Сёрену. – Я ответил на Ваш вопрос?

– Итак, мы предали нашего союзника? – выждав несколько секунд, давая возможность связи отключиться, заговорил Свантессон.

– Нам не нужен союзник, который использует всю силу государственной машины для сведения личных счётов с девчонкой, которая младше его на полвека… Панему нужен новый президент, и вы все его видите, господа! – с этими словами Хольгар подошёл к Твилл и склонил голову. – Приветствуйте Фрейдис Твилл – нового президента Панема!

– Я?! Я?! Вы что?! Я не могу?! – удивлённо причитала женщина, пока все присутствовавшие на горе альтинга советники по очереди ей кланялись. – Я же боюсь! Боюсь!

Фрейдис Твилл нет бояться! – улыбнулся ей штатгальтер. – Легион «Кондор» помогать…

Комментарий к 21. Пророчество не портится с годами

Благодарю за тему пророчества о гибели Двенадцатого Ирину Рысь и её работу “Первая Квартальная бойня: избранники рока” https://ficbook.net/readfic/4258084/11660434#part_content

*Цецелия пересказала историю не вполне достоверно. Видимо, сама не знала подробностей. Так бывает…

========== 22. Оттолкнуться от дна. ==========

– Честно говоря, я думал, она выше ростом…

– Так бывает, когда привык видеть человека только на экране, – Альма Коин словно немножко запнулась, использовав возникшую паузу, чтобы просканировать глазами лицо собеседника, впрочем, и не пытавшегося скрыть своё явное недоумение. – Можете мне поверить, со мной было то же самое в тот день, когда её нам привезли с Арены. Я была разочарована.

– Народные массы, госпожа Президент, – почтительно начал тот.

– Я догадываюсь, что Вы сейчас скажете, – вождь Тринадцатого дистрикта прервала его с улыбкой, которая в разговоре с подчинёнными не предвещала им ничего хорошего. – Народные массы податливы, как пластилин, и любой опытный политик, используя нехитрые средства, может убедить их в чём угодно… Скажете, я не права?

– Президент Тринадцатого дистрикта не имеет права быть неправой…

– Вы, однако, уклончивый льстец, – с лёгким и, кто знает, возможно наигранным раздражением вымолвила Коин, – и всё же? В Ваших словах я чувствую…

– Позвольте я предположу? – перебивая властную даму, что могло бы показаться неучтивым, он постарался придать своему голосу ещё несколько капель подобострастия. – Червоточину? Неискренность? Подхалимство? – она кивала каждому его слову, будто бы соглашаясь с его признаниями. – Видите ли, госпожа Президент, за них сегодня увы всё чаще принимают обычную вежливость и обходительность… Будучи полностью согласным с Вашими словами, я хотел бы кое-что добавить, если на то…

– Вы уже получили мою разрешительную резолюцию, – не дала закончить фразу Коин, – валяйте, выкладывайте Вашу горькую правду.

– Народ – он как ребёнок. В меру капризный, в меру непослушный, в меру весёлый и в меру печальный. Не в меру только его истинно детская жестокость… Но народ очень хочет такого вождя, который может выглядеть как кто-то, взятых из его глубин. Как эта девчонка, – довольным тоном завершил он свою тираду. – Что с ней, кстати? Вижу, она на койке без сознания.

– На неё напал её возлюбленный…

– Мелларк?

– Он. И я только после нападения поняла, почему Сноу позволил нам с такой лёгкостью забрать Мелларка из Капитолия … Старик сделал из него тайное оружие, запрограммированное на убийство.

– Оружие против девушки восемнадцати лет?

– Против символа нашей революции, – отрезала Коин. На этот раз командным голосом, не терпящем и намёка на возражения.

– Она выживет?

– Да… Всенепременно. Сержант Хотторн успел отключить нападавшего за пару секунд до…

– Тогда я, наверное, должен Вас поздравить, госпожа…

– Наверное, – уклончиво сказала Коин, – а теперь идёмте отсюда. Я понимаю Ваш интерес, но мисс Эвердин сейчас нужен покой, она не в состоянии принимать даже самых важных гостей… Примроуз! – она обратилась к невысокой девочке в белом халате и медицинском берете.

Та понимающе кивнула и взялась за цепочку жалюзи. Поворот пластинок, и происходящее в реанимационной палате госпитального отсека было полностью скрыто от глаз посетителей.

– Что бы еще Вам такого показать, что Вы не видели? – легкая задумчивость проскользнула в голосе женщины. – Может быть, руины? Да, и отошлите Вашу ассистентку, на мемориале нам не нужен переводчик. Боггс! Мы хотим почтить память жертв преступлений Капитолия, Вам хватит десяти минут, чтобы проверить развалины? – и когда начальник охраны жестом подтвердил свою готовность, вновь обернулась к гостю. – Идемте, советник Свантессон, Вас ждет кое-что полюбопытнее целой стаи соек-пересмешниц…

***

«Она определённо пошутила, когда обещала показать мне нечто, » – примерно такая мысль начала преследовать Сёрена примерно через четверть часа после их выхода на поверхность. Искорёженные остовы каких-то зданий, назначение которых было невозможно понять, наверное, могли выглядеть живописно, но оберландрат никогда не чувствовал в себе тяги к археологии. Он отметил, впрочем, что между грудами обломков и разбитыми домами проложены вполне ухоженные тропинки, свидетельствовашие о заботе обитателей Бункера за состоянием разрушенного бомбёжкой города, превращенного в мемориал. Положившись на свою провожатую, Свантессон не обращал внимания на траекторию их движения, поглощённый тем, что прикидывал в уме разные варианты развития событий. Едва слышная траурная музыка, наполняющая пространство из невидимых динамиков, и сосредоточенное и скорбное лицо Коин привела его к мысли, что никакого словесного общения у них уже не предвидится. Сейчас мы остановимся около большого камня, каждый из нас возложит по букетику цветов, зажжём свечу поминания, и к лифту… И эта формула настолько поглотила его сознание, что он не заметил, как они оказались на середине главной площади, перед тем, что было когда-то здешним Дворцом Правосудия.

– Скажите мне, Сёрен, где вы взяли эту вашу переводчицу Бонни? – голос Альмы положил конец его оцепенению, отчего он выпалил свой ответ без всяких раздумий.

– Мы взяли её в зоне, которая считается у Сноу запретной. На границе Дистрикта 12 вблизи подконтрольных Вам земель… О, боги! – он воскликнул, вдруг осознав, что Коин говорит с ним на его языке… – Вы?! Откуда?!

– От одной из моих бабушек, Сёрен… От той, что звала меня Амаласунтой…

– Амала…? Она… Я ничего не понимаю, госпожа…

– Амаласунта, Сёрен… Амаласунта… Можете звать меня именно так.

– Хорошо-хорошо-хорошо… пусть так… – если бы потрясённый оберландрат был способен посмотреть на Коин, он бы увидел, с высоты какой дистанции смотрит на него эта женщина. Дистанции большей, чем была между ним и его охотничьей собакой.

– Вы ведь знаете историю о полёте «Валькирии»?

– Той, что корабль Бьорна Акессона-старшего?

– Той, что давила мятеж повстанцев Тёмных времён на самых сложных направлениях.

– Она взорвалась вместе со всем экипажем!

– В вашей фразе, Сёрен, есть одно неверное слово. Слово «всем»… Один человек из команды выжил. И Вы уже догадываетесь, кто это был.

========== 23. Урок истории ==========

– Знаете, советник, когда мне стало по-настоящему обидно? – Коин говорила медленно и неуверенно, растягивая слова совсем не родного для неё языка. Её мама, ставшая образцовой гражданкой зарывшегося в подземное укрытие Дистрикта 13, никогда не понимала желания бабушки научить маленькую Альму языку навсегда потерянной родины. «Зачем портить ребёнку язык и забивать её маленькую голову чудовищными словами, больше похожими на ругательства?» – то и дело негодовала Лукреция на собственную мать. Но та упорно разговаривала с внучкой только на своём языке и до самой смерти называла девочку Амаласунтой. Вот только прошло с тех пор больше 30 лет, и всё это время давно повзрослевшая и уже начавшая стариться лидер непокорного дистрикта могла говорить на валльхалльском наречии разве что со старым диктофоном, на который в последние месяцы жизни Фриды Асгримсдоттер она записала её воспоминания.

Свантессон прекрасно понимал, что за неуверенностью речи этой высокой и сухощавой дамы, облачённой в серо-салатный френч, не скрывается ничего, что свидетельствовало бы о слабости её характера. Оберландрат, следуя своей привычке, избегал смотреть в глаза собеседнице, осмеливаясь только изредка заглядывать в её серые зрачки, из которых, как ему казалось, струился ледяной блеск вершин Ильямпу.

– Разумеется, госпожа президент, мне неизвестно то, о чем Вы меня спрашиваете, – почтительно произнёс Сёрен, чуть-чуть склонивший голову в подобии лёгкого реверанса, – и если Вам будет неприятно это воспоминание, то…

– Не надо излишних политесов, – вновь оборвала его Коин, – так или иначе, мне нужно немного выговориться, а в Вас, – она сделала паузу и, воспользовавшись моментом, пронзила его взглядом, – я вижу вполне надежного человека.

«Ну, конечно, я ведь не смогу пересказать твои откровения никому из твоих клевретов. Я ж тут у вас как безгласный в Капитолии» – рвалось наружу его язвительное замечание, которое Свантессон загнал куда-то в дальний угол черепной коробки невероятным усилием воли.

Тем временем Альма кивком, качнувшим по плечам её длинные и прямые волосы пепельного с лёгким фиолетовым отливом цвета, указала послу Андской Республики на небольшую скамейку, примостившуюся между разрушенными бомбами бетонными коробками.

– Мне стало обидно, когда девчонка, которую мы с таким трудом вытащили с Арены, стала на меня кричать! – вернулась она к своей мысли, откинувшись по левую руку от гостя на деревянную спинку и сложив руки на животе.

– Это та, которую Вы мне показали полчаса тому назад?

– Да, это она… с именем… похожим на кошачью кличку…

– Что ж… со стороны спасенной от неминуемой гибели это выглядит очень невежливым, – нарочито понимающе, но будто бы не вполне охотно согласился Сёрен, – и чем, как бы это помягче выразиться, был рождён тот крик?

– Она упрекала меня в том, что мы сидим здесь в бункере, набитом оружием и тренированными солдатами, и позволяем Сноу убивать беззащитных людей, вместо того, чтобы подняться во главе угнетённых в борьбе за свободу. Хорошо, что кроме меня, Плутарха и Боггса никто не слышал этой истерики…

– Действительно… – заметил Свантессон с едва заметным вызовом.

– Действительно что? – в голосе уловившей его интонацию Коин послышалось явное недовольство.

– Действительно, она глупая и недалёкая девчонка, если могла поверить в то, что вы можете сражаться за свободу. Вы же здесь в Тринадцатом устроили настоящий концлагерь. Без обид, госпожа президент, вам нужна не свобода для Панема, а власть над Панемом для самой себя.

Закончив свою тираду, Сёрен повернул лицо к совершенно опешившей женщине и понял, что время для неожиданного афронта было выбрано правильно. Она будто бы порывалась гневно ему возразить, но несколько мгновений не могла произнести ничего осмысленного.

– Мы… нам… нам надо было беречь ресурсы, чтобы выжить! – нашлась вдруг спасительная фраза, но Свантессон, будто бы не обращая внимания на этот всплеск, возвратился к своему прежнему умеренно подобострастному выражению лица.

«Конечно, чтобы выжить, разве я против», – сказал про себя оберландрат, – «При вашей-то вооруженной до зубов нищете». В тот самый момент, он перевел взгляд вниз, на ноги собеседницы, обутые в далекие от элегантности шлепанцы, вырезанные каким-то бункерным умельцем из старого резинового протектора. Ночной кошмар для Эффи… Державшиеся на ступнях при помощи обрезков вышедшего из употребления шланга, самодельные калиги президента Тринадцатого совсем не подходили к форме полувоенного фасона, в общем-то неплохо сидящей на её стройной фигуре. «Она хочет показать своим, что тоже должна экономить на всем и терпеть лишения наравне с подчиненными. Грамотный ход…»

– Я ведь не имел намерения в чём бы то ни было упрекать Вас, Амаласунта! – словно ни в чем не бывало откликнулся Свантессон, – в том, чтобы стремиться к власти, нет ничего предосудительного, и если для этого надо обещать кому-то свободу…

– Мерзавец! – воскликнула Коин, однако, в её возгласе гостю послышались явные нотки одобрения. Хотя, кто знает, не крылась ли тому причина в трудном для неё языке.

– Признайтесь, что Вы ни разу не слышали ничего подобного от Ваших присных, Альма, – покачал головой Сёрен, – они же самые настоящие капитолийцы, а в Капитолии не принято говорить правду. Особенно тем, кто стоит выше тебя.

– Вы уверены, советник, что хорошо знаете обычаи Капитолия? – уже намного уверенней парировала та.

– Не вполне уверен, госпожа президент, особенно в том, что касается деталей. Но я более-менее уверен в том, что Панем готов к тому, чтобы стать Вашим. А уж будет ли он при этом свободным или нет – дело, как минимум, десятое.

– Но почему?

– Потому что приносить свободу и создавать демократию может только тот, кто знает, как они действуют. Действуют не в книжках… в реальности. А это, Амаласунта, явно не Ваш случай. Но, как я уже успел понять, людям Панема хочется слышать прекрасные слова о свободе, которые не может выдавить из себя Сноу. Так что говорите их. Обещайте. И если они лучше послушают обещания из уст этой вашей Кисы, то обещайте им свободу её голосом… И берите власть. Но только не питайте иллюзий на свой счёт, что в силах выполнить обещанное… Плох не тот политик, что строит воздушные замки, чтобы привлечь толпу сиянием бриллиантовых звёзд на их башнях, а тот, кто надеется найти защиту за их призрачными стенами.

– Воистину, Свантессон, Вы намного хуже Кисы… Она – недалёкая истеричка, а Вы, советник, феерический хам и наглец…

– В котором госпожа президент больше не видит надёжного человека? – невозмутимо поинтересовался Сёрен. – Прошу меня простить, но причины моей наглости и моего хамства в том же, в чём причина истерики этой, на самом деле, отважной и славной дочки шахтёра. Я, как и она, не могу понять, почему до сих пор бездействует весь этот арсенал, о размерах которого я успел получить кое-какое представление?

– Не можете понять? – желчно откликнулась Коин. – Не можете, значит, понять?! Тогда спросите у Вашего штатгальтера!

– Когда у меня будет возможность, я сделаю это, Амаласунта! Но… видите ли, даже если в этом как-то замешана моя страна… я полностью доверяю Вашему мнению…

– Хорошо, – в голосе лидера Тринадцатого зазвучали примирительные нотки, – только мне надо знать, насколько Вам известна история разгрома повстанцев в решающем сражении Тёмных времён, а особенно его предыстория.

– В самом минимальном объёме… я, если честно, никогда не увлекался стариной.

– Зря, Сёрен… очень зря, – с напускным сочувствием выслушивающей двоечника учительницы вымолвила женщина, – но что ж… – мои прописные истины в обмен на Ваши. Для начала вспомним о том, как «Валькирия» уничтожала батареи повстанцев у внешнего периметра обороны Капитолия. Одну за другой. Батареи были прикрыты зенитной артиллерией, но все её ракеты и снаряды взрывались при попытки запустить их в цель…

– Система Годрика Ингмарссона. Активная защита воздушного судна…

– Пока командование коалиции дистриктов осознало, что что-то идёт не так, и приказало отступить, потери стали критическими, а силы Капитолия перешли в контрнаступление в районе тоннелей, – Альма сделала вид, что пропустила мимо ушей реплику оберландрата, – в итоге, президент Квинт Деметрий Блейк одержал победу. Благодаря союзу, который, как Вы сами знаете, не смогла разрушить даже очень сомнительная гибель валльхалльского эсминца. В тот самый момент, когда ничто уже не могло помочь повстанцам, а вот опасность того, что Бьорн Акессон-старший захочет сыграть какую-то самостоятельную роль, выросла до предельных значений. Блейк и Ульфссон сошлись на том, что причиной взрыва на борту стала техническая неисправность.

– Однако, Вы правы, Амаласунта… Мы должны во что бы то ни стало хранить союз с Панемом – я помню эти слова, как заповедь, – задумчиво произнёс Свантессон.

– Хотите знать, почему? – не скрывала свою иронию Коин. – Для этого, советник, нам надо будет погрузиться в дела, которые происходили задолго до Тёмных времён… Во времена Катастрофы. Имеете представление, где её пережили наши предки? – женщина посмотрела, как собеседник отрицательно повертел головой, и продолжила своё повествование, – и Ваши, и мои предки – пришельцы. Когда на земле произошла ядерная война, покончившая, в том числе, с тем государством, чья бывшая военная база стала нашим убежищем, предки были в космосе. Предки капитолийцев – на орбитальной станции. Предки валльхалльцев – в городе, построенном на обратной стороне Луны. Больше ста лет после Катастрофы Земля казалась предкам с орбиты непригодной для жизни, но ещё менее пригодным оказался их небесный дом. Они вынуждены были вернуться, но очень быстро столкнулись с очень неприятным для себя фактом: Земля была обитаема…

– Была война… – произнёс оберландрат с той самой интонацией, по которой невозможно понять, задаёт ли он вопрос или говорит утвердительно.

– Была война, – задумчиво повторила за ним Коин. В какой-то момент своего рассказа она скинула резиновые тапки и теперь сидела на скамье, обхватив, словно маленькая девочка, поджатые колени руками и удивляя гостя сохраненной в её солидные годы поистине юношеской гибкостью. – Да, была война… и в этой войне было много чего. Сражения и переговоры, мир и предательство, покаяние, примирение и новые битвы. Борьба против новой волны радиации и пришельцев с космической тюрьмы.

– Я буду прав, если скажу, что однажды мои лунные пращуры присоединились к празднику жизни, заключив союз с орбитальными?

– Да, но это только часть правды. Правда же заключается в том, что к тому времени орбитальные, или как их называли – Небесные люди – успели перемешаться с землянами, став, как они себя называли – Ванкру – единым племенем. Их союз с лунянами – это был союз против новой группировки пришельцев. Когда же война была закончена, Лунный народ не захотел стать частью Панема и переселился в Анды, но его командующий обещал основателям Капитолия, что придёт на помощь к ним или к их потомкам по первому зову.

– Что и случилось в Тёмные времена?

– Именно… и памятуя об этом, мы не могли помочь нашим братьям и сёстрам из Дистриктов. Мы знали, чем это нам грозит, особенно, когда увидели, что на этот раз штатгальтер не ограничился одним эсминцем, а послал Сноу целую авианосную группу… – когда она говорила это, ее правая рука нашла левую руку Свантессона чуть выше запястья движением коротким и резким, словно Коин вздумалось прощупать ему пульс.

– Выглядит вполне логично и убедительно… – согласился оберландрат. Поначалу совершенно инстинктивно он хотел вырвать руку из неожиданного захвата, но вместо этого накрыл ее своей правой ладонью. Ее пальцы, казалось, были сделаны из льда, и только сейчас валльхаллец понял, что слишком легко одетая для выхода на поверхность Альма просто-напросто начала замерзать, придвинулся к ней и, перебросив через левое плечо края длинного плювиаля*, накрыл её теплой шерстяной завесой. – Меня смущает только «братья и сёстры» по отношению к жителям Дистриктов, – продолжил он, осторожно нащупывая своим левым плечом правый бок собеседницы. – Разве это не потомки ненавистных землян?

– В значительной степени это так. Но, да будет Вам известно, что после победы над мятежниками все те капитолийцы, кто дал повод подозревать их в несогласии с политикой президента Блейка, были лишены гражданских прав и высланы из столицы в дистрикты. Их дети должны были участвовать в Жатве наравне с остальными. Анализ крови, который мы взяли у мисс Эвердин, убедительно доказывает: кто-то из её предков спустился с орбиты, а без малого половина прабабушек-прадедушек состоит из жителей Капитолия.

– К счастью, всё это в прошлом. Не так ли, госпожа президент? Союз Сноу и Харальдссона разорван, и я не советовал бы Вам медлить с началом наступления на столицу.

– Если я не приму Ваш совет, что мне может угрожать?

– Что спелое яблоко может свалиться в другие, менее достойные для этого руки.

– Оно свалится само или будет передано?

– Передано? – удивлённо поднял брови Сёрен.

– Харальдссоном… – уточнила женщина.

– Если кто-нибудь, и в том числе числе Амаласунта, к тому моменту будет прочно держать Капитолий в руках, штатгальтер предпочтёт не вмешиваться. Так что всё зависит только от Вас и Вашего выбора…

– И оберландрат Свантессон может гарантировать его невмешательство?

– Гарантия его невмешательства – ваша решимость поддержать восстание всей мощью Тринадцатого.

– Допустим… Но теперь Вы мне расскажете, какой лично у Вас интерес во всём этом деле, – только сейчас он заметил как длинные волосы с упавшей ему на плечо головы Альмы струятся по его бархатной котте.

Ответ на этот вопрос был заранее заготовлен Сёреном и не представлял для него никакого затруднения. Но произнести его он не успел. Разговор был прерван сиреной, предупреждавшей о скором начале воздушной атаки, в которой президент Свободного Панема не имела права погибнуть.

Комментарий к 23. Урок истории

*калиги – грубые сандалии – обувь древнеримских легионеров.

*плювиаль – длинный плащ дождевик.

========== 24. Ultima ratio ==========

– Я вижу, дорогой падре, Вы по-прежнему с интересом поглядываете на то, что происходит у содомлян… – доброжелательный голос плюсквамперфекта епископа дона Серафино, впрочем, не внушал Рамону Тренкавелю никакого доверия. Он хорошо знал, что могло крыться за приятными для слуха оборотами в речи иерарха, и постарался ответить максимально просто и бесхитростно, почтительно отведя глаза.

– Ничто не скроется от проницательного дона епископа… Конечно, я не могу спокойно смотреть на то, как сотни тысяч безутешных душ отданы во власть нечестивому ОгромАну.

– Разве я мог ждать от Вас иного ответа, дон Рамон? Это было бы странно, учитывая Ваш сан… – и за этими протокольными словами епископа священнику мнилось нечто нехорошее, с намёком на какой-то его неблаговидный проступок.

– Во Имя всемилостивого АрмАса, я хотел бы…

– Пустое, падре! – благодушно прервал его плюсквамперфект. – Мне совершенно не за что Вас упрекнуть. Ваша отзывчивость к страданиям людей для нас дальних и нам неизвестных делает Вам честь. Скажите мне откровенно, дон Рамон, ко всем ли Вы столь отзывчивы?

– Ваше Преосвященство? – он учтиво переспросил иерарха.

– Я позволю себе намекнуть о моём интересе к тому, как обстоит дело с беженцами из Такикардии, которых его Величество король Филипп милостиво принял на нашей территории…

– Милостиво принял? – вырвалось у Тренкавеля.

– Да, дорогой Рамон, милостиво принял! – многозначительно молвил епископ. – Наш милостивый король все решения принимает исключительно следуя чувству милосердия, которое даровано ему всемилостивым АрмАсом. Увы, некоторые очерствлённые ОгромАном души не способны принять утешение добровольно, и без сокрушения их гордыни и принуждения высшее таинство Утешения останется для них недоступно… И насколько я помню, окормление пришельцев было поручено именно Вам!

– Да, ваше Преосвященство! И потому я должен извиниться перед Вами?

– Извиниться, падре?! – дон Серафино моментально переменил тон, вскрикнув с нескрываемым возмущением. – Я требую подробнейшего отчёта! Что Вы натворили!

– Я хотел бы принести мои извинения за то, что почти все эвакуированные нами с руин Такикардии люди продолжают нас считать завоевателями, насильно угнавшими их в плен в чужое незнакомое место, – Тренкавель поправил полы длинной оранжевой альбы и продолжил свою речь с совершенно убитым выражением, – они остаются глухими к моим речам и наставлениям. Наоборот, это я регулярно не могу удержаться от того, чтобы не заговорить словами Катрин Дюмон…

– Смотрите, чтобы её мятежные речи однажды не привели к необходимости очищения пламенем, дорогой мой человек… В Вашем же случае, я вижу, что размышления о проблемах Содома, что зовёт себя Панемом, помогают Вам забыть о собственных неудачах в порученном Вам деле, не так ли? – епископ налил два бокала свежевыжатого морковного сока цвета своей собственной мантии и протянул один из них Рамону.

– Увы, ваше Преосвященство, Вы совершенно правы, – произнёс тот, с поклоном принимая хрустальный кубок, – и я очень хотел бы попросить снять с меня это неудобоносимое бремя…

Дон Серафино двумя пальцами подвинул съехавшую вниз оправу массивных очков и, оставив необъятный стол из морёного дуба, приподнялся с затянутого оранжевым шёлком кресла с высокой полуциркульной спинкой. Дон Рамон, следуя неписанным правилам братства совершенных катаров, запрещавшим сидеть в присутствии иерарха, вскочил со своего стула в тот же самый момент и думая, что аудиенция закончена, хотел было приложиться губами к епископскому перстню, однако тот знаком приказал ему не торопиться, поманив за собой в сторону священного угла своей полутёмной и лишённой каких бы то ни было украшений залы. Сакраментарий представлял собой просторный очаг, в котором ярко пылала целая гора смолистых дров – бушующий огонь был единственным доступным глазу обитателей испорченного грехом падшего мира образом вечно живого АрмАса. Тяга в прямом дымоходе, проложенном сквозь толщу каменных стен донжона на семидесятиметровую высоту, была столь чудовищна, что весь жар в буквальном смысле вылетал в трубу, и оттого даже знойным летом в святая святых резиденции плюсквамперфекта было невозможно находиться без плотной мантии из шерсти гуанако, тщательно выкрашенной в благородный оранжевый цвет натуральной краской из луковой шелухи. Тренкавель смотрел на одеяние иерарха, пошитое явно из контрабандной ткани, полученной неведомым способом из языческих земель, с плохо скрываемым неодобрением. «Он рассказывает нам о том, как гнусны эти безумцы, поклоняющиеся Водану, но не брезгует торговать с ними в обход королевских указов», – душа благочестивого падре негодовала, несмотря на то, что негодование и злоба считалась среди верных посвящённых недопустимой уступкой ОгромАну, – «а ещё он думает, что очень умело скрывает от доверчивых простецов из предместий Монсегюра, каким хитроумным химическим составом из капитолийских лабораторий на самом деле обработана его мантия. Капитолий, конечно, адский Содом, зато там делают очень качественные вещички, вполне достойные его Преосвященства…»