355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Karjalan Poika » Записки о Панемской войне (СИ) » Текст книги (страница 5)
Записки о Панемской войне (СИ)
  • Текст добавлен: 19 апреля 2019, 13:00

Текст книги "Записки о Панемской войне (СИ)"


Автор книги: Karjalan Poika



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

… Им хорошо, в год всего 23 жизни, среди которых несколько совершенно никчемных, и 10 месяцев относительного спокойствия. Мы без всякого принуждения теряем больше и притом самых лучших. У нас говорят: «Удиви мир, и мир ляжет у твоих ног…» Но как доказать им, что удивить можно не только игрой со смертью, не только страхом и сопереживанием. Как объяснить, что авантюра – вовсе не обязательно смертельная драка… Им проще вызвать на бой десяток противников или полезть в какое-нибудь распеклистое пекло, чем придумать новый ускоритель для цеппелина или улучшить энергоотдачу солнечных батарей. Кто же не будет выбирать себе то, что ему проще…?

«А ведь ты, сукин сын, начинаешь завидовать Сноу…» – насмешливо произнёс внутренний голос, – «Позор тебе, однако…», – и он попытался приказать себе поменять направление мыслей, но, как это часто бывало, они всё равно оказывались в прежней колее.

Впервые трансляция появилась для всеобщего обзора при Сверкире Сигурдссоне, позапрошлом штатгальтере, в самом начале его каденции. Это была Вторая Квартальная Бойня. И её победитель тогда понравился Хольгару. Скорее всего, своим именем, которое тот понял, как «Обитель Войны». (2) Потом, в качестве ментора, он проигрывал год за годом, теряя своих подопечных, и Харальдссон видел, как его лицо превращается в страшную маску вестника неизбежной гибели, пока… Стоп! Прав ли был Сверкир и его ландраты? Надо ли было впускать в наш такой разумный и с любовью выстроенный мир эту гниль, что испускает зловонные миазмы одним своим видом в экране? Из-за тогдашнего решения мы вплотную подошли к той грани, за которой нарушение Заповеди и… закономерный финал? Однако, печалиться уже поздно… Слишком поздно…

Металлический лязг оборвал его невесёлые размышления. В полутора десятках шагах от него появилась закутанная в плащ женская фигура. «Вот и наша Пенелопа», – обрадовался он про себя своей остроумной находчивости. Действительно… Пенелопа… Кто же твой Одиссей?

Твилл тем временем лихорадочно соображала, на каком языке говорить с правителем, и, когда ведущий на вершину люк закрылся за ней, и она осталась один на один с Харальдсоном, состояние бывшей учительницы из дистрикта было близко к паническому. Её бил озноб посильней чем тогда, когда её мучила холодом Труде, несмотря на то, что сработанный Бонни и Одгерд плащ великолепно держал тепло, а ногам было с непривычки нестерпимо жарко в новых сапожках, настолько, впрочем, мягких и удобных, словно были они отлиты по форме её стоп. В итоге, собрав все свои невеликие познания в местном наречии, она поприветствовала штатгальтера, добавив к словам поклон, который видела на экране в программах о светской жизни Капитолия. То, что случилось за этим, привело её в полнейшее изумление.

– Хольгар Харальдссон приветствует тебя, фрау-ярл! – слова прозвучали на том языке, который был ЕЁ языком. Затем штатгальтер улыбнулся и продолжил, впрочем, не столь уверенно и чисто, – Фрау-ярл не бояться Харальдссон. Фрау-ярл сесть, – и он показал на место на камне рядом с собой, покрытое полой его длинной упелянды.

«Он же должен быть похож на Сноу… что он от меня хочет… что значит сесть рядом с ним… », – обгоняя друг друга, неслись мысли в голове у Твилл за те мгновения, пока, повиновавшись не то просьбе, не то приказу, она устраивалась на определённом ей месте. Занятным для неё было то, что правитель посадил её так, чтобы перед её взглядом открывался обрыв, словно он не хотел смотреть ей в лицо, как это было на экзаменах – сданных ею самой в учительской семинарии, о чем она вспоминала с ужасом, особенно перед капитолийскими экзаменаторами, и её учеников – воспоминания об их ответах вызывали, скорее, улыбку.

– Смотреть… рассвет… начинаться, – говорил ей Харальдссон, – красивый горы!

«Он меня рассветом позвал любоваться?» – со всё большим недоумением думала про себя Твилл, вспоминая рассказы Цецелии о столичных нравах, и оттого не ждавшая от встречи ничего для себя хорошего. «Да уж, можно ли себе представить президента Сноу говорящим на их ужасном языке?» – пришла ей в голову мысль от которой захотелось посмеяться, и она вдруг, едва ли не впервые в жизни, ощутила гордость за Панем, за страну, которую только сейчас почувствовала своей. Если уж сам их предводитель, пусть плохо, пусть с чудовищными ошибками, не обращая внимания ни на какие правила, говорит с ней на её языке, что может быть более веским доказательством того, что валльхалльцы варвары, понимающие превосходство Капитолия и готовые на него молиться… До чего же глупа и недалёка оказалась Бонни, сетовала про себя её бывшая учительница, упрекавшая её за ту эйфорию, которую та испытала, когда менторша стала называть её на местный манер Бёдни – «Новое сражение», так, кажется, переводилось древнее имя. «Значит будешь Бёдни Эгильсдоттер» -, не подумав отрезала Труде, (3) как только девушка призналась ей, что отца её звали Игги, и согласилась с новым прозвищем без малейшего возражения. Пройдёт два, три, в лучшем случае пять лет, и её уже не отличишь от здешних сверстниц. И она будет тому только рада, забыв прежнюю жизнь, как противный сон. Твилл же (и тут она ничего не могла с собой поделать) было смертельно обидно. В свои тридцать два она достигла потолка, максимума, на который могла рассчитывать простая девчонка из рабочего дистрикта. Сначала в школе, где она самозабвенной подготовкой к занятиям глушила в себе животный страх перед Жатвой и научилась твердо и с ясным взором пересказывать ложь Капитолия. Ее заметили, и когда ей исполнилось восемнадцать – определили в семинарию, которую она тоже закончила с отличием. Администрацию школ назначали из числа столичных. Они являлись на два-три года, получали отметку о стаже работы в дистрикте и отправлялись дальше – на повышение, в то время, как работа держалась на таких, как Твилл, что было словеснице очень приятно осознавать. И что её сподвигло к участию в мятеже…? Повторить это безумие она бы не отважилась, хотя, пожалуй, не жалела о том, что с ней в итоге произошло. Она жива и сыта, к тому же – одинока (семинария и школа были настоящим бабьим царством), и за ее побег никому в дистрикте не отомстят. Но становиться одной из них, подобно Бонни! Никогда…

А ведь она, Бонни, продолжала негодовать учительница, она такая же, как менторша, тото они друг с другом моментально поладили. Вон менторша хочет быть капитолистее всех капитолиек – даже имя свое перевела… Фиделия…

В этот момент в голове Твилл промелькнуло сверкнословие, и сразу же словно иглой в нервное окончание мучительно уколол стыд. Во-первых, ведь Наставник категорически запрещал брань. Точнее, это было во-вторых, потому что во-первых, это именно благодаря Ему её лучшая подруга вернулась с Арены, да и ей самой Он помог там в заснеженном лесу и здесь, в Валльхалле. Могла ли она забыть один из Заветов: «В тёмном царстве каждой из душ человеческих ищи лучик света. Найди его и не дай ему потеряться!»…

Наставника никто не видел. Про Него рассказывали, что ходил он по земле когда-то давным давно, ещё до Катастрофы. Ходил в любую погоду босой, в одних коротких штанах, и ел только красные яблоки. А потом Он куда-то исчез, возможно, затворился в большом дупле тысячелетней секвойи, чтобы придти, когда наступит Его время, c пылающим мечом в руке, которым Он отомстит всем нечестивым, в первую очередь, устроителям Жатв, которых рассечёт на много кусков своим грозным оружием. Так, по крайней мере, говорила им Корнелия – девушка из той же школы и того же квартала, во всём такая же, как они, но каким-то неведомым образом связанная с таинственными Последователями. «Они» – это небольшая группа школьниц, готовых сделать всё, что прикажет им Старшая, тщательно их отобравшая, не имея ни малейшего права ошибиться, ибо ценой ошибки была её жизнь, с которой она, проявив неосторожность, и рассталась на виселице накануне недавнего бунта. А тогда они вместе бегали вечерами из дома, обязательно заглядывали на «мемориал», после чего начиналась полнейшая самодеятельность: они собирались у кого-то из подруг или в каком-нибудь укромном месте и слушали рассказы Корнелии о жизни Учителя и его первых учеников, заучивали его Заветы и придумывали друг другу испытания. Почти все просили Наставника помочь. Громко – в каких-то мелких делах, тихо, про себя, о том, чтобы только не их имя было вытащено разноцветными ногтями Помпонии во время Жатвы из прозрачного шара. Просить об этом прилюдно никто не решался – Наставник запрещал желать зла своему ближнему.

А ещё Корнелия рассказывала, как услышать голос Наставника. Для этого надо было дождаться снега, и как-нибудь обязательно после полуночи никем, кроме посвящённых, не замеченной, придти босиком на берег реки и трижды окатить себя ведром ледяной воды, повторяя:

«Дорогой Наставник, посмотри на меня!

Дорогой Наставник, услышь меня!

Дорогой Наставник, говори со мной!»

Много раз они вместе с Цецелией видели, как их старшая проделывала над собой этот жестокий обряд, в действенность которого Твилл, впрочем, не очень-то верила: «Всё это галлюцинации, вызванные шоком от резкого переохлаждения», – считала ещё не ставшая учительницей прилежная школьница. Но не бросала своих подруг. Тем более, в конце концов, что такое три ведра воды, вылитые раз в год во время ритуала Отмывания, по сравнению с перспективой пасть от меча профи на Арене? И ведь правда, и от неё самой, и от всех, с кем связывала её Тайна, Наставник отвратил роковой жребий. Ото всех, кроме Цецелии, но с ней произошло ещё большее чудо. Победа, которую никто не ждал.

И вот сейчас, словно сам Наставник пристыдил её, и она посмотрела вокруг иными глазами: «Капитолийцы с легкостью могут заставить страдать других, а Труде сама умеет преподать урок терпения – какая же она капитолийка… Сноу окружил бы себя толпой телохранителей, а у этого…» – вершина горы, насколько могла увидеть Твилл, была совершенно пустой. Конечно, на коленях штатгальтера лежал обильно изукрашенный боевой молот, который был не только символом верховных полномочий, но и мог быть пущен в ход, но одиночество правителя всё равно выглядело необычным для уроженки Панема.

– Я хотеть дать фрау-ярл имя, – Харальдссон выдержал приличную паузу, прежде чем начать говорить, – фрау-ярл нравиться работать оранжерея. Фрау-ярл нравиться имя Фрейдис… Фрейдис – сестра Фрейя (4)

– Фрейдис… – Твилл не знала, что ответить, подозревая, что имянаречение – не то, ради чего её позвали на вершину, – пусть Фрейдис…

– Я звать Фрейдис для работа… – он делал большие паузы. Язык Панема давался ему с великим трудом, – Внучка твой президент Сноу скоро быть тут.

Новость была поразительной. Селестия Коринна Сноу окажется среди варваров. Но как бы ни было то странным для Твилл, она прежде всего и совершенно неожиданно для себя решила прогнуться перед Харальдссоном:

– Я не хочу называть Сноу моим президентом. Он послал своих убийц против моих соседей и моих учеников. Я предпочла бы назвать Вас моим штатгальтером, – с этими словами она повернула к нему голову, попытавшись заглянуть в лицо, черты которого ещё скрывал не до конца рассеявшийся сумрак. Ей что-то подсказывало, что державному собеседнику реверанс пришёлся по душе, но проверить правоту своих ощущений не пришлось, поскольку тот продолжил:

– Коринна Сноу нужно искать, кто рассказать про Валльхалл. Ты рассказать?

Оказавшись перед перспективой стать воспитательницей президентской внучки, Твилл первым делом решила отказаться, переложив почётную обязанность на кого-то другого:

– У вас есть Труде. Кто сравнится с Труде? Она превосходно знает наш язык и превосходно знает свою страну.

– У нас нет Труде… – вот это новость для беженки. Притом произнесённая совершенно бесстрастно, – Труде оставаться в Капитолий.

– Понятно, там хорошо, в Капитолии, – позволила она добавить в свой голос изрядную долю ехидства, которое, однако, едва ли мог оценить варварский вождь.

– Нет… – без эмоций вымолвил Харальдссон, и поначалу Твилл не могла понять, что значило это «нет», пока он не продолжил, всё больше растягивая паузы между словами, – Труде… участник… бойни… Труде… мочь… не вернуться.

– Труде – трибут? Чей? – воскликнула словесница в полном ужасе, представляя, как та может столкнуться с Цецелией.

– Нет… – в прежнем стиле говорил Хольгар, – специальный корреспондент… Прямой эфир… Труде – там. Проводник Коринна… нужно… – тут. Фрейдис, ты быть?

Бывшая учительница отреагировала мгновенно. Какой-никакой это был шанс, и упускать его – глупость:

– Простите меня, мой штатгальтер, – она лихорадочно затараторила, – могу я выставить условие? Выполните мою просьбу, и я сделаю всё, что прикажете. Прикажете быть гувернанткой внучки Сноу – буду, прикажете спрыгнуть вниз головой с этой горы – спрыгну… – Твилл попыталась встать перед правителем на колени и припасть ногой к его сапогу – откуда-то ей пришло в голову, что именно так во все времена оказывают почести туземным царькам…

– Ты сказать твой условие? – Харальдссон был вынужден вскочить, чтобы избавиться от совершенно скандального знака почтения, – и почему ты не спрашивать о причинах внучка Сноу быть здесь?

Твилл поняла, что поторопилась со своей просьбой, но первое слово уже было сказано и надо было говорить второе:

– Пусть Труде сделает так, чтобы победила Цецелия – моя подруга. И тогда я…

– Я передать Труде твой просьба, а теперь смотреть этот камень, – и он показал рукой на огромный обтёсанный по краям валун, лежавший в центре по краям вершины. Вокруг него лежали маленькие камни числом 17.

Камень неожиданно превратился в экран, на котором поплыли фигуры.

– Йормунганд просыпаться. Фенрир открыть пасть. Корни Иггдрасиль ломаться. Рагнарек быть, – уроженка Восьмого окончательно перестала понимать речь Хольгара, и тогда у нее вырвалась фраза из семинарского прошлого.

– Что за эйяфьятлайокудль? – так говорили они промеж себя в том случае, когда препод нес какую-то невнятную белиберду или откровенную абракадабру. Что значило само это слово, и значило ли оно что-нибудь вообще, никто, естественно не знал…

– Эйяфьятлайокудль! – взревел Харальдссон и обнял Твилл за плечи, от чего она второй раз за это утро испытала самый сильный испуг, – Ты знать Эйяфьятлайокудль! Древний родина! Я быть там. Я найти руины Рейкьявик. Это быть мой авантюра!

Если бы так говорил кто-то из ее учеников, она осадила бы его за хвастовство. Но в Валльхалле не считалось зазорным говорить в превосходной степени об авантюре. Все-таки, она считалась главным делом жизни каждого фрельсе. Бывшая учительница поняла, что неожиданно коснулась чего-то очень важного в его жизни, и потому сочла за благо промолчать, хотя тирада штатгальтера почти ничего ей не прояснила. Она перевела свой взгляд на камень. Он показывал площадь какого-то очень большого, но непохожего на Капитолий города, и толпу людей, стоящих на ней в оранжевых одеждах и высоких головных уборах, нижняя часть которых представляла собой скрывающую лицо маску. Посередине площади горел костер, на котором корчились двое. Толпа, повинуясь какому-то ритму воздевала вверх правую руку.

– Великий утешение, – сказал Харальдссон, – Тело сгорать в огонь, и душа уходить в небо. Хороший смерть…

Далее промелькнуло еще несколько картин. Видимо, праздников, зрелищ, состязаний, из которых внимание Твилл особенно привлекли гонки на повозках, похожих на те, на которых трибуты выезжали на свой парад. Но в конце нарезки вид еще одной казни. Несколько человек стояли на дне ямы на коленях. Сверху на них летели комья земли, после чего в кадре показался бульдозер с опущенным ножом… Учительница закрыла глаза.

– Плохой смерть. Душа погребаться материя, – безучастно прокомментировал Харальдссон.

– Это новое изобретение Сноу? – голос Твилл был сбивчивым от гнева и слез.

– Нет… – и вновь затянулась пауза, – Это враг… Рагнарек быть, последний бой быть… где быть Рагнарек? Над руины Капитолий? Или тут? – и он показал на посветлевшую долину Мачу-Пикчу, – Сноу бояться. Кориолан просить беречь Коринна. Фрау-ярл помогать? Фрау-ярл рассказать Коринна все? Про Валльхалл, Капитолий и Дистрикт?

– Да, Фрейдис согласна…

Комментарий к 11. Рассвет на вершине Табора

Прочитавших прошу отозваться, кому отдать победу. Благочестивым, возвышенным и утонченным конкистадорам или хамоватым, разбитным и простецким викингам. Рим умрет, средневековье неизбежно, но каким будет средневековье – варианты есть…

1. Урди – в переводе это имя приблизительно означает “судьба”.

2. Хейм – дом, обитель, жилище. Вик – война. В принципе, поскольку штатгальтер явно обладал развитым воображением, из этих двух слов он мог сложить имя Хеймитч. Среди традиционных скандинавских имен оно, естественно, отсутствует.

3. Имя Игги происходит от латинского имени Игнатий, как-то связанного со словом “ignis” – “огонь”. В нем явно мало общего со скандинавским именем “Эгиль”, что значит “наказание, кара или же лезвие меча” – т.е. “карающий меч”.

4. Харальдссон ошибся или не смог верно и грамотно сформулировать мысль. Имя “Фрейдис” означает “Сестра Фрейра” (бога плодородия). Но по смыслу подходит…

========== 12. Понад усiм ==========

Комментарий к 12. Понад усiм

Может быть, кто-то думал, что Труде – реинкарация Ренаты Рихтер. Нет уж, Рената есть, и она самая настоящая. Правда, её фамилия произносится слегка на славянский манер – “Рихтарж”… Такое вот “Железное Небо”, которому пришло время явить себя.

Щебетание соловья отчетливо раздалось сквозь толщу прозрачной воды, отозвавшись где-то чуть ниже грудной клетки неприятной теснотой:

«Коммуникатор… что им от меня нужно? Кто это вообще?»

– Пани Рената, – вопрос отпал сам собой, голос, прервавший ее поход за разноцветными кораллами, принадлежал Душану Джорджевичу, ученому секретарю сословия, человеку неприятному во всех отношениях, несмотря на его мягкий тон и вечную улыбку, которую он стащил, не то у Джоконды, не то у чеширского кота, – приглашаю на сбор Землезнатцев, начало через три минуты, переключайтесь!

Засим голос пропал, у Джорджевича не было планов вступать с Ренатой в дискуссии и выслушивать ее резоны, видимо, вновь наступил тот момент, когда семеро с одним не считаются. Несмотря на то, что с дежурства она вернулась только пару часов назад… Движение пальцами по контрольному амулету на левой руке и океанская вода расступилась во все стены, открыв небольшую комнату 39 отсека Теслаграда, освещенную через несколько слоев прочнейшего и прозрачнейшего пластика голубым светилом – давным-давно оставленной Родиной… Рената прищелкнула большим и указательным левой руки, активируя систему управления внешностью. Пролистав с улыбкой образ Венеры Милосской и хмыкнув Ленни Рифеншталь (заманчиво, конечно, но не поймут), и с сожалением проводив мадам де Помпадур (Милица была бы в ярости, а Божена – в истерике от такой наглости, а вот Любославу бы понравилось определенно), остановилась на Марии Склодовской. Ведь явно речь пойдет о чем-то супер-серьезном, если Душан так спешит.

Все так и было. Если уж сам Главный Звездочет Звонимир Ковач явился в образе Григория Перельмана… Ну, на самом деле, никуда он не явился. Сидел, как и все в анатомическом кресле в своем отсеке, но где тут была правда, где иллюзия… «Все же мы тут сильно обленились», думала про себя пани Рихтарж, «рядом великолепный зал заседаний, выйти из отсека, пройти по коридору полсотни шагов, так ведь нет… Казаться удобней, чем быть…»

– Приветствую всех, коллеги! – голос Ковача был как всегда слегка устал и встревожен, хотя он привычно храбрился на публике, – не буду вас отвлекать вступительными речами, передаю слову нашему обсерванту – он введёт вас в суть дела. Пан Стойко, мы Вас слушаем внимательно.

– Благодарю, пан председатель! – Стойко Бранкович, принявший для заседания личину доктора Борменталя, довольно торопливо заговорил, обращаясь к аудитории, – Коллеги, обсервационная станция заметила повышение активности в западном полушарии Пангеи. В квадратах 35 и 36 – военные учения. С каждым днём становятся всё интенсивнее. Из квадрата 23 участились вылеты дирижаблей, расширяется радиус их действия, увеличивается количество боевых единиц в группе. В квадратах 19, 26 и 30 экипажи дирижаблей проводят боевые стрельбы. Кроме того, они отрабатывают приёмы маскировки от наблюдения с поверхности.

– Вы можете оценить эффективность? – перебил его Джорджевич, «нарядившийся», как он это любил делать, профессором английской литературы Дж.Р.Р.Толкиным.

– Как? – не думая о вежливости ответил ему вопросом на вопрос обсервант, – для этого мне потребовалось бы посмотреть на них глазами и приборами землянина… Я могу продолжать?

Пан Звонимир показал ему жестом, что аудитория исполнена внимания, и Бранкович вновь взял слово:

– Да… я очень прошу не перебивать меня, дорогие коллеги!.. Итак, я могу считать эту паузу знаком согласия?.. Тогда слушайте: в квадрате 13, на территории, где ранее располагалась подземная военная база США, активные ремонтные работы по приведению в порядок ядерного оружия. По представлению обсервационной группы, оружие слишком старо, чтобы им можно было бы эффективно пользоваться, зато оно может эффективно рвануть… Простите, коллеги, может случиться неконтролируемый запуск цепной реакции. В квадрате 02 в новой военной базе, расположенной внутри горного массива, также увеличение активности. Туда привозятся новые летательные аппараты, которые используются в этом обществе, идёт динамичный процесс подготовки личного состава. В квадратах 08, 11 проявления массового социального протеста, в квадрате 12 – резкое усиление репрессивной деятельности властей – вместо 1 казни в месяц в течении прошлых 10 лет – 2 казни в неделю вот уже третий месяц подряд… Да. В квадрате 15 идёт строительство нового полигона Человеческих Жертвоприношений, подводятся коммуникации – вода, генераторы температуры, осадков, тянется ЛЭП… Это будет что-то по-настоящему адское.

– Позвольте, пан Бранкович, я остановлю Вас! – твердо произнёс председатель, – пани Милица, вы уже разобрались в механизме полигона?

– Да, пан председатель. Мы уже разработали симулятор и провели испытание.

– И?

– Может быть, переадресуете вопрос пани Рихтарж? В этот раз она руководила экспериментом, – ответствовала та.

– Пани Рихтарж?

– Эксперимент показал, что полигон находится на пределе технических возможностей земного человечества, и он чрезвычайно опасен для жизни. Трое участников экспериментальной группы настолько поверили в свою собственную смерть, что пришлось прибегать к реанимации.

– Это что, всё, Рената? – недовольно сказал Синиша Станкович, вечный оппонент пани Рихтарж.

– Думаю, пан Станкович, что вы не дали договорить пани Рихтарж, – оборвал его Главный Звездочёт, – пожалуйста, простите его, Рената, и продолжайте.

– С удовольствием, панове, я могла бы рассказать, как здорово Божена орудовала топором, а Драже с трезубцем был просто великолепен, чтобы пригласить вас в следующий раз в экспериментальную группу, но… мы ведь не за этим собрались, коллеги, а за серьёзным делом… Так вот, полигон потребляет чрезвычайно много энергии, главным образом для того, чтобы активировать процессы, запускаемые в том или ином секторе, коих 12. Активация происходит посредством конденсаторного разряда, бьющего из накопителя в верхней оболочке полигона в один из проводников, расположенных в секторах. Если в этот момент произойдёт замыкание, последствия будут непредсказуемыми.

– Зомби-апокалипсис? – не удержался Синиша.

– Нет, пан Станкович, великий ядерный… электромагнитный импульс, от которого может взорваться половина электростанций, в том числе атомных.

– Это реально может произойти? В смысле замыкание… Как?

– У меня получилось. Если обмотать стрелу проводящим элементом, соединить его с напольным проводником и в момент разряда выстрелить стрелой в купол…

– Можешь сказать, зачем, Рената?

– Так, пан Станкович! Чтобы красиво умереть… Что ещё может себе позволить Жертва на полигоне…

– Можем ли мы понять, что чувствует жертва… – не без доли ехидства произнесла Милица, – симулятор обстоятельств – не симулятор чувств…

– Я всё-таки полагаю, – весомо заметил Душан, – что симулятор нужен не для развлечений, а для того, чтобы изучить те затруднения, которые способен принести симулируемый процесс. Нам есть угроза от полигона?

– Если я могу ответить за пани Рихтарж, – поторопился Стойко, – угроза есть. Всё, что так или иначе может уничтожить Пангею, угрожает Луне и нашей Крайне. Это может быть детонация станций после разрушения полигона или ядерная война между группировками среди землян…

– Великий лунный гетман интересуется, как продвигается проект «Ковчег», – молвил Ковач.

– По самым оптимистичным прогнозам, пан председатель, ещё года три, – ответил Станкович, – надеюсь, мы успеем.

– А что дальше?

– Дальше, я предлагаю погрузить всё население Крайны на «Ковчег» и отправиться на один из спутников Юпитера. И взорвать эту чёртову Землю со всеми её проблемами. Подорвать их же ядерное оружие. Да, вместе с Пангеей и Лунославия погибнет, но человечество выживет в другом месте… И вся информация о флоре и фауне у нас есть и хранится…

– Взорвать Землю? – с возмущением заговорила Рената, – Вы сошли с ума, Синиша?

– Ничуть нет – вот будет космическое зрелище! – он был решителен, даром что в образе молодого Дизраэли.

– Да Вы космический кретин!

– Иначе рано или поздно они выйдут в космос и не дадут нам спокойно жить! -продолжал наступление Станкович.

– Давайте не будем заглядывать в эту даль, – Звонимир Ковач даже повысил голос, чтобы урезонить коллег, – тем более «Ковчег» не готов… Нам нужно думать о том, что происходит здесь и сейчас. Здесь и сейчас нам надо, чтобы на Пангее не было ни ядерных войн, ни катастрофы с полигоном. И строить корабль спасения! Всем ясна задача?

«Опять он нас позвал, чтобы говорить банальности». Заседание было окончено, оставив еще полтора часа на отдых, и Рената вновь погрузилась в Океан…

========== 13. Сделка ==========

– Итак, господин советник, можно ли констатировать, что мы хорошо понимаем друг друга? – Сноу в очередной раз внимательно посмотрел в глаза Свантессону, – сегодня угроза вторжения враждебных сил на территорию Панема велика как никогда, население целого ряда наших земель удерживается в повиновении ценой невероятных государственных усилий и больших жертв, количество фанатически настроенной агентуры, идеологией которой является тотальное ниспровержение основ человеческого общежития, нарастает. Мы не сможем сопротивляться нашему общему с вами противнику, если нам не удастся поддерживать в родном доме элементарный порядок.

– Возможно, я вторгаюсь не в своё дело, господин президент, – подал голос Улоф, попросив разрешения у главы валльхалльской делегации, – Вы уверены, что этот… ммм… игровой ритуал… не содействует не вполне уместному в родном доме нагнетанию страстей…

– Панем, господа, стоит на незыблемых основаниях, его принципы – законность и постоянство. Негативный эффект от каких бы то ни было фундаментальных перемен будет худшим, нежели раздражение и даже ярость малой кучки лишенных разума неудачников, которые вызовет в их низменных душонках гибель 23 трибутов. Перемены – это ощущение краха всего мироздания, который мы однажды пережили, и не можем допустить впредь даже самый малый на него намёк. Перемены, даже сама мысль о переменах – это слабость, которую мы не можем себе позволить. Особенно, если идти на поводу у вечно недовольных нищебродов и неумех, понятия не имеющих о том, что такое ответственность. Попробуйте понять это, господин советник, – президент Панема повернулся к Торвальдссону, – попробуйте понять, хотя вам и будет это крайне сложно сделать…

***

Незадолго перед этим, в перерыве между заседаниями они посмотрели ролик о Великой Резне, смонтированный и озвученный накануне Ялмаром, Бьорном и Труде. Работе предшествовал весьма оживлённый спор, не нарушают ли они заповедь Первооснователей. Но, благодаря хитроумному Свантессону, делегаты таки убедили себя, что, поскольку событие уже состоялось, информация о нём развлечением для чужих уже не является, а великий запрет касался только того, что происходит здесь и сейчас…

Сноу, Агарии и прочим капитолийцам картинка понравилась необычайно. В первом туре, разделённые на две команды участники сражались друг с другом на цеппелинах, во втором победившая команда, распополовиненная на две группы бойцов, каждый из которых был вооружён одним автоматическим ружьём, пистолетом и двумя гранатами, сошлась на руинах какого-то горящего завода, где всё вокруг кипело, взрывалось и рушилось. Наконец, в третьем оставшиеся восемь выходили попарно друг против друга в легких кольчугах с боевым топором и деревянным щитом в руках, словно в незапамятные времена… Пока не остался один. Ялмар Биргирссон, на которого все, и, что было особенно примечательно, не только капитолийцы, посмотрели каким-то новым взглядом.

– И как часто у вас бывает такое яркое зрелище? – запомнился им вопрос Сноу, поапплодировавшего Ялмару.

– Это было один раз, господин президент, – ответил ему Сёрен, – в другой раз бывает и будет что-нибудь другое.

– Кстати, а сколько противников убил штатгальтер Харальдссон? – вдогонку поинтересовался лидер Панема. Непостоянство валльхалльцев ему определенно не понравилось, и это явно прибавило язвительного тона его вопросу.

– Его превосходительство, – ответила за всех Труде, получив кивком разрешение Свантессона, – открыл развалины столицы нашей потерянной родины под двумя километрами морской воды. Он – человек, которому открыты глубины. Все глубины…

Пока девушка произносила свою реплику, Улоф пристально смотрел на Сноу, наблюдая за его реакцией, и понял, что не ошибся – их поседевший в государственных заботах собеседник откровенно любовался двойником Диадемы. Её платьем нежно-кремового оттенка, элегантно уложенными в корону косами с неизменной белой розой и прозрачным палантином. Казалось, что его восхищало в их землячке всё – как она говорит, как открывает рот, как покачивается её голова, как звучит её голос. «Старый хряк», – диагноз Торвальдссона был окончателен и бесповоротен.

– А Вы, советник? – старший помощник Серена настолько был увлечен своими наблюдениями и не сразу понял, что вопрос президента обращен к нему. Издевательски-радушная улыбка Сноу, которой для полного эффекта не хватало лишь чуть слышного рычания довольного своей жизнью льва, чуть было окончательно не опрокинула его в замешательство, но Улоф был не такой легкой добычей. Он продлил паузу перевел глаза на Труде, сделав вид, что не понял вопроса в ее изложении.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю