Текст книги "Записки о Панемской войне (СИ)"

Автор книги: Karjalan Poika

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– Обязательный просмотр! – его попытка передразнить голос Клавдия Темплсмита могла бы показаться неудачной, если бы не заставила вздрогнуть обеих, и реакция бывшей учительницы не осталась незамеченной наблюдательной профи.

В доли мгновения одна из стен превратилась в непропорционально большой экран, заполнившийся всполохами огня, дымом и осыпающимися стенами на заднем плане. Всё пространство среднего плана занимали груды тел. Убитые и раненые вперемешку, посреди которых сновали люди с красными крестами на белых повязках. Была ли это галлюцинация или результат использования какой-то особой здешней технологии показа, но помещение наполнилось миазмами смрада в котором смешивались запахи мёртвых тел, медикаментов, гниющих ран, горелых шерстяных тканей, плавленой резины, пороха и ещё чего-то непонятного, но очень неприятного, от чего хотелось заткнуть нос.

Узнав в изображении Уивер-Сити, Твилл попыталась вскинуться, несмотря на яростное шипение Торвальдссона, призывавшего женщину к молчанию и порядку. Впрочем, она стихла лишь только несколько мгновений спустя на переднем плане оказалась хорошо им всем известная Кэтнисс Эвердин. «Я хочу сказать восставшим, что я жива!» – раздался голос, совсем не похожий на тот, который Твилл отлично запомнила с той памятной встречи в лесу Двенадцатого. Это был голос разгневанной фурии. – «Что я здесь, в Восьмом дистрикте, где Капитолий только что разбомбил госпиталь, полный безоружных мужчин, женщин и детей. Все они погибли.» – «Есть ли среди погибших мои знакомые? Что с Лилиан и Эммой?» – металась бывшая учительница, а находящаяся там, на пылающих камнях «сойка-пересмешница» продолжала свой спич: «Люди! Если вы хотя бы на мгновение поверили, что Капитолий будет относиться к нам по-человечески, если вы надеетесь на прекращение войны, вы обманываете самих себя. Потому что вы знаете, кто они, вы видите их дела. Вот как они поступают! Они должны за это заплатить!» – Находящаяся по ту сторону экрана девушка развела руками и сделала долгую паузу. Видимо, чтобы дать возможность зрителю оценить масштаб разрушений. Наконец, она подходит к камере вплотную, так что её нескладное и искажённое злой гримасой лицо расплывается по краям и заполняет собой весь монитор. – «Президент Сноу предупреждает нас? Я тоже хочу его предупредить. Вы можете убивать нас, бомбить, сжигать наши дистрикты, но посмотрите на это.» – И словно повинуясь руке девушки, камера наехала зумом вверх, на крышу пылающего склада, где в огне угадывался капитолийский герб. – «Огонь разгорается! Сгорим мы – вы сгорите вместе с нами!»

Лишь только фраза была произнесена, победительница исчезла с экрана, а какой-то бархатистый голос призвал всех неравнодушных «присоединяться к Сойке-Пересмешнице».

– Согласитесь, Ноби, очень профессиональная работа! Вы ещё не надумали присоединиться к панемской птичке? – слегка поддел женщину Торвальдссон.

– И что в этой работе правда?

– К счастью или к сожалению, ваше Величество Энобария, – съязвил Улоф, – всё. Разведка подтверждает. У Сноу был шанс. Любовью и милостью он мог бы задушить то, что не утопишь в крови. Но он сделал свой выбор, а мы, Ноби, сделали свой. Будешь ли одной из нас?

Комментарий к 29. По направлению к Стиксу.

(*) Эсквилин – один из римских холмов, давший своё название одному из фешенебельных районов Капитолия.

========== 30. На Левую Сторону ==========

Комментарий к 30. На Левую Сторону

Вы спрашивали, что там с Луной? Пожалуйста, вот и Луна…

Решение провести заседание Скупщины в Коперникограде Душан Джорджевич считал проявлением безумия. Кому могла придти в голову идея собрать наиболее уважаемых людей Крайны среди убогих развалин на Левой Стороне и всё ради чего? Чтобы посидеть в старинных креслах Зала Сердечного Согласия, озарённого сквозь прозрачный купол лучезарно-голубым сиянием Пангеи? Пустая и никому не нужная в наше прагматичное время романтика, негодовал ученый секретарь, пока лунный экспресс едва слышно постукивая колесами на стыках стальных стрелок, проносился мимо единственного залитого ярким искусственным светом разъезда на Северном полюсе. Он выжил благодаря небольшому посту наблюдения, устроенному здесь еще в Позапрошлую Эпоху и сохранившемуся только ради проведения школьных экскурсий на «крышу мира».

Остовы всех прочих ныне заброшенных за ненадобностью станций Лунной Железной Дороги, связавшей когда-то две столицы на двух сторонах небольшой планеты, были не столько видны, сколько угадывались в кромешной мгле. С тех пор, когда регулярное сообщение сначала уменьшилось до пары поездов в лунные сутки, а потом и вовсе прекратилось, станционные постройки ради экономии энергоресурсов были выведены из-под защиты силовых полей и стали хорошей мишенью метеоритных потоков, точно также, как и девять десятых кварталов Коперникограда. Победа Партии Возвращения в самом конце эпохи Прошедшей, превратила процветавший некогда огромный мегаполис в опустевшие руины. Жизнь продолжала теплиться только в районе Обсерватории, сохраненной, несмотря на регулярные протесты то одного, то другого гласного Высокой Скупщины. Гласные напирали на то, что визуальное наблюдение за Пангеей потеряло в наши дни, когда ее удалось буквально нашпиговать следящими устройствами, всякий смысл, и потому тратам народных денег на поддержание морально и физически устаревшего объекта нет ни малейшего оправдания. Впрочем, им последовательно возражали те из их коллег, кто считал право своими глазами увидеть Мать-Пангею одним из базовых и неотъемлемых прав лунного человека. Ради этой прихоти и приходилось поддерживать в рабочем состоянии железнодорожную ветку и пару-тройку составов, на которых время от времени ездили только сотрудники обсерватории, студенты и не очень многочисленные «пилигримы». Среди последних выделялась небольшая, но весьма сплоченная группа завсегдатаев подобных визитов, обычно дважды выбиравшихся в Коперникоград в течение земного года. Обсерваторские и железнодорожники посматривали на них свысока, обзывая их «геофилами» или «землепоклонниками». Именно от первых вторые и могли узнать, что, оказавшись в здешней «святая святых» – зале, потолок которого отличался настолько невероятной прозрачностью, что казался невидимым, несмотря на его способность выдерживать чудовищные нагрузки и радиацию, пилигримы могли проводить по нескольку часов без еды и питья, уставившись в какую-нибудь точку на поверхности голубого светила. Особенно смешно было наблюдать над такими, кто лежал плашмя на жёстком полу, беззвучно шевеля губами. Впрочем, от открытого зубоскальства над странноватыми любителями медитаций циничные технари всё-таки воздерживались. Вовсе даже не потому, что среди желающих посмотреть на Землю нет-нет да и попадались гласные Скупщины. В глубине души учёные из обсерватории были очень даже благодарны пилигримам, отсутствие которых немедленно повысило бы вероятность окончательного закрытия их собственной лавочки.

Между тем, лунный экспресс успел пересечь испещренную мелкими кратерами равнину Моря Холода и по широкой дуге нёсся, забирая на юго-восток по просторам Моря Дождей в направлении Пика Гюйгенса, у подножия которого во времена, последовавшими за тем, что на Луне было известно под именем «земного архикатаклизма», начал строиться Коперникоград. «Земным архикатаклизмом» лунные жители называли Вторую Ядерную войну, отбросившую назад земную цивилизацию настолько, что угроза вторжения с Земли казалась если не ликвидированной, то, по крайней мере, отодвинутой на необозримое время. Наконец-то они могли больше не прятаться, зарывшись в тайные убежища на той стороне своей планеты, что они с полным сознанием дела называли Правой. Роковое решение выйти на поверхность запретной Левой Стороны было принято, и едва ли кто из тогдашних лунян мог себе помыслить, к каким последствиям оно приведёт…

Между тем Джорджевич расположился в удобном анатомическом кресле возле напоминающего иллюминатор космического корабля окна с кружкой дымящегося цикориевого напитка, наблюдая, как Солнце начинает заваливаться за неподвижно висящую посреди небосвода Пангею. Определённо, думалось поднаторевшему в интригах чиновнику от науки, в этом зрелище что-то есть, когда яркое солнечное золото вплывает в молочно-бирюзовую земную лазурь на фоне черноты космической бездны. Может быть, всё дело в том, что пан гетман Радостин Шпачич решил полюбоваться прелестными видами. Ещё немного, и ради удачной карьеры не пришлось бы людям становиться геофилами…

Состав с гетманом и гласными, второй из трёх пассажирских составов, предусмотрительно сохранённых на ЛЖД, должен был отправиться из Теслаграда несколько часов спустя. За это время Джорждевичу предстояло проконтролировать финальную стадию подготовительных работ на Обсерватории, освещённый изнутри купол которой уже был заметен в правые окна состава, обогнувшего очередной глубокий кратер и подкатывающего к коперникоградскому вокзалу с юга. Чудо лунного света, построенное в годы процветания Левой Столицы, находилось на самой вершине Пика Гюйгенса. До того, как через толщу скальной породы была проложена пятикилометровая шахта скоростного лифта, материалы и агрегаты для стройки доставляли специальными летательными аппаратами, работающими на гелии-3. Сегодня попасть в Зал Сердечного Согласия можно было непосредственно со станции не больше, чем за каких-то десять минут. Звонимир Ковач, всегдашний оппонент Джорджевича, от всех этих технических штучек Прошлой Эпохи, был в полнейшем восторге, в то время как сам учёный секретарь, ни разу, надо отметить, за свою взрослую жизнь не бывавший на Левой Стороне, испытывал сильнейшее недоумение перед взглядами своего странноватого коллеги. «Если бы ты когда-то жил на Земле, Звонимир,» – говорил он ему, – «про тебя сказали бы, что ты увлёкся стимпанком! Зачем тебе всё это ненужное старьё?» Впрочем, если сейчас этим, как его там, «стимпанком» увлёкся гетман Шпачич, это казалось уже куда более серьёзным…

Но ещё более серьёзным был предмет обсуждения. События на Пангее принимали самый дурной оборот из всех возможных. Самое скверное было в том, что во время последнего, несостоявшегося жертвоприношения, события пошли именно так, как поганка Рихтарж смоделировала на симуляторе. Стрела в купол и электрическое замыкание системы силовых кабелей с одновременным выводом трёх электростанций, детонацией склада с боеприпасами в секторе 7 и катастрофой на ремонтной базе планолётов в секторе 5 – это же её, разорви её Нильс Бор, идея! Это же она сделала, и мы все видели на экране, что из этого всего получилось! Хочешь не хочешь, а поверишь в существование межпланетарной транскосмической телепатии…! И помимо того, что запасы ядерного оружия и банка передовых технологий вот-вот попадут в руки неадекватных подземных сидельцев из Тринадцатого Сектора, так ещё и Рихтарж ходит, распустив павлиний хвост, вся такая довольная тем, что на её прогностические способности обратили внимание в Скупщине. «Надо что-то делать, надо что-то делать!» – твердил себе Джорджевич, совершенно не понимая, чего он хочет в первую очередь: насолить Ренате Рихтарж или помешать одной из земных группировок добиться решающего перевеса над прочими.

Знакомая мелодия песни «Гей, славяне», наполнившая собой всё пространство одноместного купе-капсулы, прервала мучительные раздумья учёного секретаря. «А ведь когда между двумя столицами ходило по двадцать пар составов за земные сутки едва ли поезда встречали гимном…» – пронеслось в мозгу у Джорджевича. Впрочем, постаравшись прогнать от себя подальше досадную мысль, он поторопился вместе с небольшой толпой, в которой на этот раз преобладали вовсе не ясноокие пилигримы, а энергичные господа и дамы цветущего вида и спортивного телосложения, выйти на перрон навстречу уже ожидавшему его там Синише Станковичу, чтобы, наконец, перейти к тому делу, что заставило его покинуть Теслаград.

========== 31. Чума на все ваши дома! ==========

Примечание: Итак, локаций мне оказалось мало. Вот ещё одна…

***

– Ишь разлетались мухи навозные! Смотри, Вилем… вон там… возьми на два пальца влево от одинокой горы… уже третий пошёл… – встревоженно говорил высокий и худощавый человек, потряхивая при каждом возгласе довольно длинной изрядно поседевшей бородой, являвшей полный контраст с коротко и неровно остриженными волосами. Громкий голос и манера размахивать при разговоре руками, словно лопастями ветряной мельницы, свидетельствовали о том, что бородач совершенно не опасался, что его может услышать кто-то чужой в этом пустынном месте на лишённой растительности вершине холма, и не стеснялся своего напарника.

– Что нам-то с того, дядя Геррит? – осторожно поинтересовался тот, едва улучив момент совсем короткой паузы.

Названный Герритом посмотрел на Вилема так, как смотрит учитель, смертельно утомлённый тупостью, ленью и полнейшим невежеством своих учеников, с жалостью и гневом во взгляде.

– Ты, что ли не понимаешь? – дернул он головой. – Не понимаешь? Позор нашего клана ван Борселенов!

Судя по тому, что напарник, крепкий чернобородый здоровяк на вид лет тридцати, ничего не возразил Герриту, старшинство пользовалось у этих людей непререкаемым авторитетом.

– Похоже, Вилем, ты забыл, что написано в книге: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской.

И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный.» Похоже ты плохо слушаешь преподобного Яана ван Рейна, когда он произносит эти святые слова: «Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое! И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его,» – старый ван Борселен говорил это с таким жаром, что, казалось, и без того знойный воздух полупустыни, накалённый за день солнечными лучами, от которых они прятались под низко натянутым защитным тентом, воспламенится прямо у его зубов.

– Каюсь, дядя Геррит! – покорно опустил глаза Вилем. – Преподобный так часто говорит о будущей войне, что…

– И он говорит сущую правду! – вскричал бородач. – Вот она! Вот, в небе! Ангел, выливающий свою чашу! – вновь показал он на приближающийся с северо-западной стороны и увеличивающийся в размерах дирижабль. – И, когда он ударит по Дымящейся Горе, тогда, как сказано, реки высохнут и холмы понизятся…

– А что будет с границами земель клана ван Борселенов, дядя? С теми, что тянутся отсюда, от этой забытой всеми степи до шахтёрской резервации…

– Хвала всевышнему, от неё осталась куча развалин, Вилем. Мой свояк Мартин ван Моор видел с вершины Бергштайна, как она горела в адском пламени зажигательных бомб, и рассказал мне об этом в красках.

– Хвала всевышнему?! – младший из ван Борселенов словно не подумал, что своим неловким восклицанием может ещё больше распалить и без того пылкого Геррита. – Преподобный ван Рейн учит, что наш Бог есть любовь, и ему претит…

– Ему не претит воздать грешнику по его грехам и предать его в руки праведников… – резко оборвал напарника старший, – буры никогда не признавали и не собираются признавать все эти границы, вышки и колючие проволоки, понаставленные теми, кто не имеет на то никакого права.

– Ещё вчера мы не были такими смелыми, дядюшка, когда старались не подходить к Погановке ближе, чем на 10 миль… – вновь позволил себе легкое ехидство Вилем.

– Времена меняются! И мы меняемся вместе с ними! – старший ван Борселен вытаращил свои глаза на соседа. – Заруби-ка себе на руке. На носу бесполезно – не увидишь и забудешь… За войной придёт время большого передела, и будет очень неприятно, если Лефеблям удастся отхватить себе хороший земельный куш, а нам достанутся развалины жилых кварталов с догнивающими трупами.

Стамрехтер (*) ван Борселенов прекрасно знал о чём говорит. Нигде и никак не обозначенный, но хорошо известный всем взрослым мужчинам обоих соседних кланов рубеж упирался в колючую проволоку того, что на языке Панема назывался «Двенадцатым Дистриктом», и ровно в том месте, направо от которого заканчивались бетонные коробки шахтёрских домиков и начиналось засеянное травой открытое пространство. Оно тянулось около трёх миль от края жилой зоны вдоль колючей проволоки до подъездных путей к одной из шахт, уходя при этом вглубь ещё где-то на полторы мили до поросших чахлыми деревцами топких берегов заваленной всяким дерьмом вонючей речки. По всей видимости, жителям Погановки по какой-то причине запрещалось устраивать здесь огороды, и весьма просторное поле, регулярно выкашивали, потому оно могло бы порадовать глаз изумрудной зеленью, если бы такой глаз нашёлся в этом безрадостном месте. И если продолжить невидимую границу так, как она проходит сегодня, с севера на юг, значит, всё это поле, пусть засыпанное сажей, пеплом и долетевшими до сюда обломками взорванных кварталов, несомненно отойдёт Патрису Лефеблю и его жадной и прожорливой, как саранча, родне. Такого оборота событий хотел бы избежать любой из ван Борселенов, и каждый ждёт именно от него, Геррита, правильного совета, как убедить не только соседей, но и всех буров Фристата, что новые времена – это новые болезни, потребуют новых лекарств. Упрямые Лефебли будут стоять на своём, но если на их стороне не выступят ван Остенде и де Койперы, если промолчат уважаемые всеми ван Рейны и де Раабы, наконец, если только ван Мооры останутся верны старинному союзу, заключённому ещё во времена Сецессии, и никто не вмешается в наши с Лефеблями соседские дела, ван Борселены сумеют навязать своё решение хоть всей вселенной. После того пройдёт ещё несколько лет, и на месте выкошенного поля поднимется золотая нива, а рядом с ней вскоре зацветёт сад…

– Не ваш ли свояк ван Моор говорил, что от бомбежки погибли тысячи, – осторожно прервал раздумья стамрехтера Вилем, – больные… увечные… совсем младенцы… Неужели так велика была их вина?

– Велика ли была их вина! – взвился Геррит ван Борселен. Если бы он сейчас сдёрнул с плеча карабин, это нисколько бы не удивило каждого, кто слышал истории про его вспыльчивый нрав.

Тем не менее, молодой напарник был спокоен. Он прекрасно знал о том, что, лишь только стамрехтер услышит нечто, напоминающее ересь, его переполняет чувство жалости к своему впавшему в безумие ближнему, и вместо того, чтобы разгневаться, он приложит все усилия, чтобы его переубедить. Правило действовало безотказно. Как клавиши органа в укромной капелле клана ван Борселенов, выдолбленной в скалах на обращённом к востоку склоне высокого нагорья, когда-то называвшегося Меса-дель-Норте, когда Марта, единственная дочь преподобного ван Рейна, ловко касалась их своими тонкими белыми пальцами, сопровождая очередную хвалу или молитву.

Вот и сейчас, удостоив недотёпу Вилема полного сочувствия взгляда, он решил скоротать несколько часов до наступления темноты, под покровом которой им предстояло покинуть укрытие и выйти на осмотр засвеченных ловушек в районе северного порубежья, в попытках наставить болвана на путь истинный.

– Может быть, Вилем, я должен тебе напомнить о том, как их предки во время Сецессии сами брели к Стене? – начал он неестественно вкрадчивым тоном. – Они сами отказались от истинной веры, сами предали своё предназначение, сами вернулись в египетский плен, откуда вывел их сам Господь Искупитель. Они думали продали веру за сосиски с кетчупом, рассчитывая на то, что источник сосисок столь же неиссякаем, как источник живой благодати… Потом, когда у них отняли их сосиски, они попытались возмутиться, и что же? Одних загнали под землю, где они сидят уже семьдесят с лишним лет. Других загнали в резервации за колючую проволоку, откуда…

– За колючую проволоку… – повторил черноволосый здоровяк и недобро усмехнулся, – как будто проволока натянута только для того, чтобы они не разбежались? И я словно не знаю, что бывает с теми, кто пытался оттуда бежать…

– Кто осмелится обвинять избранников Божиих! – холодной дамасской сталью зазвучал ответ старшего ван Борселена. – Буры не отступаются сами, и не нуждаются в тех, кто готов отступиться… Отступничество для нас хуже чумы и проказы.

– Хуже чумы и проказы… – эхом вымолвил за бородачом Вилем, и нельзя было понять согласие или протест звучат в его голосе. – Пусть умирают без помощи и поддержки от голода или увечий. Пусть на них охотятся с воздуха, как на диких зверей. Пусть это происходит на земле, которую мы отродясь считаем нашей. Землёй Фристата и клана ван Борселенов. Буры, в конце концов, не самаритяне… Но разве не удается кое-кому добраться до детей подземелья?

– Кому-то, наверное, удаётся… – осклабился в бороду Геррит, – только не знаю, много ли они от этого выигрывают.

– Ты на самом деле… – младший из обходчиков хотел спросить, на действительно ли его товарищ верит в те слухи про «детей подземелья», которыми матери Фристата пугали своих непоседливых отпрысков.

– А как же мне не верить, тупица? Ты что думаешь, они могли бы столько просидеть в своём бункере, если бы не качали свежую кровь? Чтобы тебя забрали дети подземелья! А дурачьё из резерваций само бежит к ним руки… – сплюнул стамрехтер, – уроды!

– Если всё так, как ты говоришь, дядя Геррит, – не унимался Вилем, – почему власти империи столько лет терпят этот гнойник? Почему не покончат с ним? Значит, супероружие…

– Вздор! – оборвал его рассуждения старший ван Борселен. – Сказки и вздор! У них нет никакого супероружия. Ни одной ракеты! Ещё до того, как начался бунт, все ракеты до одной были вывезены в Дымящуюся Гору. И они остаются там… Я уверяю тебя, мой мальчик, – с лёгкой издёвкой произнёс Геррит, – если бы у бунтовщиков была бы хотя бы пара ракет…

– Тогда я решительно отказываюсь всё понимать! Ракеты на имперской базе. Бункер Детей Подземелья беззащитен. Сделать свои ракеты они не могут. Не хватает не то ума, не то ресурсов. Тогда почему…

– Потому что, Вилем, в бункере не ракеты, а четыре рабочих реактора, запас топлива и установки для обогащения и целый подземный город, состоящий не только из заброшенных, но и действующих выработок, которые можно услышать за двести миль оттуда… Когда перед самым концом бунта войска империи подошли вплотную к бункеру и предложили его сидельцам почётную капитуляцию, те отказались. И даже такой балбес, как ты, догадается, чем они пригрозили Капитолию…

– «Мы сгорим, но вы сгорите вместе с нами!» – не задумываясь ответил Вилем. Фраза, надо сказать, была откуда-то ему известна, хотя он совершенно не мог вспомнить где и при каких обстоятельствах ему довелось её услышать.

– Ну, наконец-то! Мощности четырёх реакторов с лихвой хватит, чтобы закидать весь континент радиоактивным пеплом… И потому империя от них отстала. Вместе с их блевотиной. Взяв обещание, что они не будут лезть в её дела, ибо если что…

– Что же тогда изменилось сейчас, дядя Геррит? Что дирижабли готовятся к атаке на Дымящуюся Гору… Это как-то связано с браконьерами, которых частенько видел ван Моор в лесу неподалёку от Погановки?

– Не знаю, Вилем, не знаю. На всё Божья воля. Знаю только одно, и тебе советую запомнить: «У того, кто отдал свою веру за сосиски, сначала отберут сосиски. А потом его посадят в клетку и будут кормить дерьмом».

Стамрехтер Геррит ван Борселен был очень доволен собой, когда ему, на его взгляд, удавалась моральная сентенция. Он весь словно подпрыгивал изнутри, несмотря на то, что в этот момент сидел сгорбившись под защитным навесом. Тем более, что начинавшаяся война между еретиками и безбожниками всех мастей переполняла его тайной радостью, заставляя его поверить в то, что он и есть тот древний мудрец, сидящий на берегу реки, по которой проплывают трупы всех его врагов. «Мы, буры, кроткие… и мы, кроткие, наследуем землю!»

Комментарий к 31. Чума на все ваши дома!

(*) Верховный судья клана.

========== 32. Новый переплет ==========

– Однако, она не промахнулась…

– Вас это удивляет, пани Рихтарж? Разве ваша лунная медицина не творит чудеса? И если уж вам удалось вернуть сознание нашей Труде, которую капитолийские костоправы считали умершей…

– Сознание, пан Харальдссон, но не память, – наверное штатгальтер мог бы посчитать эту манеру говорить невежливой, если бы перед ним была не лунянка – далёкая от хауптштадтских манер и, к тому же, довольно симпатичная.

– Ну-у, – протянул он, – посмотрим, когда Одгерд и Коринна принесут Труде ее любимый меч… Возможно, телесные рефлексы окажутся более живучими, чем духовные образы.

– По крайней мере телесные рефлексы пани Эвердин её не подвели, – улыбнулась Рената, – Коин оказалась с разбитым сердцем… в самом прямом смысле этого слова.

– И что же лунная медицина? – Харальдссон произнёс эти слова нарочито ехидным тоном, не отказав себе в удовольствии слегка поддеть собеседницу.

– Как будто Вы не знаете, мопанку, что лунная медицина не будет вмешиваться… – хмыкнула та. – А пани Китнисс повесят, утопят или растворят в кислоте? – перевела она разговор, внимательно всматриваясь в изображение, проецируемое чёрным камнем, одним из тех, что были установлены на вершине Табора. Как раз в этот момент было видно, как убийцу Коин окружила небольшая толпа, в которой угадывались серые с красным парадные мундиры офицеров 13-го, защитные гимнастёрки ополченцев из отрядов Пейлор, а также тёмно-синие кителя участников капитолийского сопротивления – личной гвардии Плутарха Хэвенсби. Мелькала и хорошо знакомая изумрудно-зелёная с серебром форма легиона «Кондор»… Внимательно следуя за взглядами Ренаты, Хольгара и ещё нескольких пар заинтересованных глаз, изображение увеличивалось в нужном сегменте, показывая, как одномоментно ставшему бывшим символом революции наносят удары и заламывают руки, вырывая бесполезный лук, стрела которого уже успела найти цель.

– Интересно Вы её называете, пани Рената, как кошку… – бросил в сторону лунянки штатгальтер.

– Особенности диалекта нашей Крайны, мопанку… – отговорилась Рената, продолжая смотреть сцену избиения, – или она не доживёт до казни? Ампулу с морником, как я понимаю, из потайного кармашка вытащили у неё заранее.

– Да, похоже что вытащили… – кивнул Харальдссон, – но…

– Бьорн не даст ей умереть, он у нас благородный! – раздался скрипучий голос у них за спиной.

– Вы правы, Эйнар. Правы, как всегда! – Хольгар сделал полоборота головой, водя взглядом от седого господина к Ренате и обратно. – Вы ведь знакомы, пани Рихтарж, с отцом нашей прекрасной Труде? Так познакомьтесь! Перестаньте смотреть на возню этих варваров. Девчонка уже под защитой командора Акессона, он проследит, чтобы с ней ничего не случилось, пока страсти не улягутся. А там дальше в её судьбе все решит Пейлор…

– Так Вы остановили выбор на Пейлор, пан Харальдссон? – повела бровью лунянка.

– Как будто Вы иного мнения? – с наигранным удивлением ответил ей штатгальтер. – После того, как Торлейф на капитолийском планолете лихо отбомбился минами-ловушками по Дворцовой? Да еще с дикими криками, что это вам за Труде! А их слышали все кому надо и не надо…? У нас нет перспектив взять Панем под прямое управление. Пока все в Капитолии верят в то, что пожар на площади был последним безумием старого маразматика, но если мы не уберемся оттуда, шило рано или поздно вылезет из мешка. Но ни Коин, да и никто другой своего уже не получит. Ракеты Сноу надежно замурованы нашей артиллерий под руинами Орешка… Пейлор придется восстанавливать обломки Капитолия, а не раскапывать базу. Иначе ее просто скинут, так что не переживайте, пани. Это лучший вариант. Тем более, она любит обращаться за советами к моей Фрейдис, а та, уж будьте уверены, дурного не посоветует.

Рената поправила волосы, то и дело сбиваемые ветром, разыгравшимся в этот солнечный день ранней осени на вершине Мачу-Пикчу. Волосы, как и все тело были непривычно тяжелыми, а движение воздуха казалось таким плотным, словно поток воды. У подножия горы мигал огнями посадочный модуль. Земная миссия подходила к концу.

– Еще одно, мопанку, – она протянула Харальдссону маленькую таблетку, запакованную в пластиковый конверт, – это лучший на сегодняшний день симулятор Голодных Игр. 800 версий Арены. 200 видов оружия, неограниченное число участников. Возможность занимать любую роль, включая роли распорядителей, репортеров и стилистов. Зритель у экрана не заметит…

– Собственно, пани Рената, можете не продолжать, – перебил её Хольгар, – я видел Ваш бесподобный выстрел в купол и выстрел Кэтнисс, и не нашел и пары отличий…

– Так что, если у вашей Пейлор появится соблазн, пусть Фрейдис предложит ей это средство… и помните, когда Вы будете смотреть на Луну, что кто-то непременно смотрит на Вас оттуда…