Текст книги "Записки о Панемской войне (СИ)"

Автор книги: Karjalan Poika

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Может быть, Фиделия расскажет президенту обо мне, как она только что сделала о штатгальтере Хольгаре, – прозвучало в ответ на её повторную попытку перевода. И он попытался придать своему взгляду максимальную серьёзность, чтобы Труде не почувствовала в просьбе какую-то начальственную блажь или издевку. И пока девушка рассказывала про его многотомный труд о возникновении Валльхалла и деятельности Первосоздателей, он вновь с удовольствием разглядывал реакцию Сноу на ее речь, фиксируя в мозгу каждую мелочь.

***

– Мы понимаем Ваши заботы, господин президент, – глава валльхалльской делегации перехватил слово у своего помощника, – через месяц, в канун начала Квартальной Бойни на патрулирование сложных дистриктов выйдет вторая авианосная группа в составе авианосца «Фиделио» под флагом капитан-командора Акессона («Поздравляю, капитан-командор!» – показал он взглядом Бьорну), фрегата «Кориолан» и большого разведчика «Пер Гюнт». Можете рассчитывать на оперативное поддержание порядка при их участии. Авианосец примет на борт двадцать ваших планолетов с экипажами для обеспечения повышенной мобильности воздушных сил. В Капитолии остаются Ялмар Биргирссон и Труде Эйнардоттер. Связь можете держать через них.

– Госпожа посол! Я могу рассчитывать на то, что завтра вы прибудете во дворец на президентский приём? – галантно улыбнулся Сноу валльхалльской гостье.

– Разумеется, господин президент, – чуть более уверенно, чем днём ранее, надев на себя улыбку Агарии, кивнула Труде, – возможно ли просить Вас об ответной любезности?

–???

– Я бы хотела использовать пару недель того месяца, что предшествует Бойне, чтобы проехаться с Вами по дистриктам и посмотреть на них вблизи. Надеюсь Вы не откажете участвовать в поездке лично или хотя бы делегируете кого-нибудь из Ваших доверенных лиц?

– В свою очередь, господа, я очень беспокоюсь о Коринне, – Сноу как-будто пропустил просьбу мимо ушей, но посол-переводчица была уверена в том, что её услышали. Президент же говорил о внучке, – Близится большая война, и ваша горная страна пусть станет ей надёжным убежищем.

– Готов принести Вам в этом все возможные гарантии штатгальтера Харальдссона, господин президент, – поспешно молвил Сёрен…

***

– Ну что, Торлейф, пришёл сказать тебе «До свиданья»… Остаюсь здесь…

– Один?

– Нет. Твоя сестра тоже остаётся…

– Scheise… Только не говори мне, Ялмар, что это приказ Харальдссона.

– Говори, не говори… Сёрена доворачивают на то, что Тринадцатый контролируют эльдорадцы. А Сёрен доворачивает штатгальтера. Кто-то ведь должен проверить…

– Кроме Тру некому?

– Так или иначе, её желание удивить нас репортажем с Арены пришлось ко двору очень многим… Так что это не приказ. Положительная резолюция… Да тебе, собственно что? Разве не нравится? Ты её боишься потерять что ли? – наступал на молодого офицера Биргирссон.

– Не боюсь… Я её уже потерял, когда она уселась за их поганый язык и стала Фиделией, Ялмар… Ах, Делли… – нарочито пренебрежительно выразился о Труде Эйнарссон.

– Да уж, понимаю. Скорее ты боишься навсегда остаться в тени Тру, если только ей повезёт – вот уж реальное испытание для такого бойкого Торлейфа… Кстати, команда хорошо закрепила агрегат? Он не свалится, когда Расмуссен заложит «Летучего» в свой фирменный вираж? – он резко поменял тему, – через месяц Бьорн должен два десятка таких планолётов погрузить на «Федьку» и прибыть в распоряжение Сноу… Ага! Бортовой номер 15 А 444… Кстати, ты научишься рулить этой штуковиной? Это ведь не капитолийский учить, как Тру. Это – оружие. Вот, – показал он маленькую железную таблетку, – пока все там мололи языками, я скачал учебный симулятор. Пользуйся на здоровье, Торлейф! И у тебя ещё останется шанс в игре с сестрёнкой…

========== 14. Двадцать пятая в кадре ==========

– Пройдёт ещё минута-другая, участники Квартальной Бойни займут свои стартовые места и начнётся обратный отсчёт. О чём они думают в эти мгновения? Там, во чреве стартового комплекса… Думают они о победе? О смертельной опасности? О своих друзьях и родных? Кто способен прочесть их мысли, может быть, вы попытаетесь, мои дорогие зрители? Да… наверное, вы задаётесь вопросом, кого вы видите на экране? Расскажу вам историю. Когда-то в незапамятные времена люди верили, что над полем битвы, где владычествует смерть, летает валькирия, сопровождая павших героев в сияющий небесный дворец, как эскорт сопровождает ваших трибутов в Капитолий. Может быть, кто-то из вас сам верит в валькирий?.. Так или иначе, сегодня и в ближайшие дни валькирией буду я… смотрите уникальное и неповторимое шоу Фиделии Оптимы, вашего корреспондента с арены, специально для Бойни Победителей! Оставайтесь с нами! И смотрите, смотрите, смотрите широко открыв ваши глаза. Как смотрят на потоки воды наши победители прошлых игр, ещё запаянные в свои подъёмные капсулы. Пожелайте и им удачи, и берегите в небесной чистоте ваши хрустальные души!

Завершив свой спич, Труде с радостью выдохнула. Хотя бы здесь, на крыше Рога, всё прошло без ставших уже привычными накладок.

Последняя случилась накануне, когда корреспондентку должны были представить зрительской аудитории. Задумано было так, что она появится, лишь только Цезарь завершит свои интервью с трибутами. «У меня для вас потрясающая новость. За семьдесят четыре сезона вы привыкли видеть на Арене двадцать четыре участника. Только один раз, четверть века тому назад, их было вдвое больше. А сейчас (здесь полагалась театральная пауза) их буде-ет – двадцать пять! Кто же он, таинственный Двадцать Пятый в кадре? Встречайте его аплодисментами!» Они репетировали этот выход, даже набрасывали какие-то черновики финального интервью, в котором, впервые в истории шоу, Цезарь должен был поменяться местами с пионером (1) и ответить на вопросы Труде, позволив ей предстать перед зрителями настоящей пираньей от журналистики…

Всё было сорвано выходкой Мелларка. Когда после его выступления раздался свист, понеслись гневные выкрики об отмене Игр, Победители взялись за руки, и в зале погас свет, продолжение стало невозможно. О Фиделии и её особой роли на Арене трибутам было объявлено через менторов и эскортов, а зрителям она представится сама, выйдя на свою позицию не синхронно с остальными двадцатью четырьмя, как задумывалось прежде, а с небольшим гандикапом.

– Что она делает? – тревожный возглас Плутарха заставил вздрогнуть персонал центра управления. На экране было видно, что Труде покинула свою комментаторскую трибуну, и начала спускаться к жерлу Рога Изобилия, между тем, как стартовые круги с трибутами ещё не успели подняться в исходное положение, – стой! Там же мины! Взорвёшься!

– Отлично, Эйрик! – голос девушки, кричащей в «муху», заполнил собой всё пространство ЦУПа, – выруби сектор четыре или закончим поганые игры прямо сейчас!

– Виталий! Сектор четыре, мины у Рога! Ты оглох что ли? – орал Хэвенсби.

И в тот самый момент, когда ноги корреспондентки, обутые в ярко-оранжевые, в тон платью, сандалии, коснулись земли, распорядитель с облегчением вытер холодный пот.

– Чему ты аплодируешь, алкоголик! – бросил он соседу, – ты хоть понимаешь, что сейчас могло быть, сдетонируй всё разом?! Тонны воды, а что под водой?! Три роты миротворцев. Генерал Кассий. Два планолёта в подземных ангарах! Четыреста человек персонала стартового комплекса. Оборудование! Высоковольтные провода! Препараты!

– Да-а, знатный вышел бы фейерверк!

– Тебе смешно?!

– Мне грустно… А девчонка молодец! Живая ртуть! – весело отозвался Хеймитч, – не то, что наши овцы… И верно одна из этих овец придумала минировать Рог… я прав?

– Тварь! Своевольная варварка, хуже Эвердин! – не унимался Хэвенсби.

– Только вера двигает горами, только смелость города берёт, однако, – многозначительно произнёс Хеймитч, – значит, человек играющий, немного поплясав под её рожок, ты перестал считать её безголовой амёбой… Смотри, Плуто, выбирает себе оружие…

На экране было видно, как Труде без лишней торопливости, но и не раздумывая особенно долго, подхватила одноручный меч с удобной перевязью и перекинула за спину небольшой арбалет с набором болтов (2). Стрелять из такого оружия, если честно, она почти не умела – в Валльхалле оно ценилось уж как-то совсем не высоко. Ничего лучшего, впрочем, на глаза всё равно не попалось, и она, не задерживаясь, полезла наверх, пожертвовав неудобными сандалиями.

– Простите меня, дорогие зрители, валькирия может быть босой, но она не может быть безоружной, – шутливо объяснила она свою эскападу, поправляя неизменную белую розу на своей причёске, лишь только, аккурат к середине обратного отсчёта, вернулась на своё комментаторское место, возвышающееся над будущим полем битвы. Пронеслась и тут же исчезла мысль, что её друзья и знакомые из гау, особенно те, с кем она скрещивала клинок во время разминок, сейчас в голос смеются над нелепым нарядом, к которому никак не вязалась взятая на земле смертоносная добыча – легким оранжевым платьем (хорошо, что довольно коротком и свободным) с белым широким поясом, в который была вмонтирована гарнитура и сумочка для сценического микрофона. Капитолийские коллеги называли его «поясом шахида»(3), но так и не смогли объяснить Труде смысл оного словосочетания.

– Ты часом не знаешь, в их земле все такие, как твоя Фи-Фиделия? – ехидно спросил Плутарха Эбернети, – если так, то я очень хочу к ним…

– В добрый путь, Хеймитч, там тебя быстро отучат от выпивки. В снежной яме.

– На экран смотри.

– А что там? Варварка опять что-то откалывает?

– Нет, Плутарх, она произносит речь, слышишь? Да скажи, наконец, своим подручным прибавить звука! – в завершающих словах было раздражение, грозившее перерасти в ярость.

–…на наши подмостки выходит актриса по имени Смерть. Она уже здесь. Она рядом, её чёрное дыхание проникает в наши лёгкие, её иссушенные руки тянутся к нашему горлу. Вы слышите её гулкие шаги. К кому и в чей дом она идёт? Кого она возьмёт себе. Чья жизнь будет прервана раньше времени, вместо того, чтобы продолжаться еще долго-долго. Вы скоро всё узнаете, – звучал над Ареной спокойный, немного печальный голос Труде, – вы любуетесь ею, вы наслаждаетесь ею, вы восторгаетесь ею. На Экране. Будет ли в вас тот же восторг, если мы поменяемся с вами местами? Подумайте над этим. А пока – Цезарь – да будет исполнен ритуал!

– Она ещё хочет читать нам нравоучения, Хеймитч.

– Почему ты ждал чего-то другого? Была твоя идея. Радуйся и наслаждайся…

Комментарий к 14. Двадцать пятая в кадре

1. Интервьюируемый, чьё присутствие на программе может быть обеспечено без больших усилий для редакции.

2. Маленькая железная стрела.

3. Оборудование для записи интервью, которое крепится на поясе.

========== 15. Цверг и наследница Тора ==========

– Китнисс, дай-ка повтор с двадцать третьей минуты…

– Что? Как ты меня назвал?

– Ой…

– Совсем заигрался что-ли?

– Рената, прости меня!

– Прощаю! Встречаемся в обсерватории через 10 минут! Посмотрим повтор в реале…

Обсерватория находилась в просторном зале, украшенным десятиметровым в диаметре иллюминатором, в котором открывался вид на Пангею. В последнюю пару недель пани Рихтарж стала заглядывать сюда всё чаще, не то из-за потрясения, испытанного после слов Станковича, то ли по какой другой причине. «Это же надо быть подлецом, чтобы даже мысленно уничтожить этот чудесный голубой шар, висящий посреди черноты безжизненного пространства», – не уставала она поносить своего коллегу-землезнатца, когда сидела в мягком кресле перед иллюминатором или изучала поверхность планеты в мощный рефрактор.

Когда вошёл покрасневший от стыда за свою оплошность Драголюб Николич, которого все звали просто Драже, она не подала вида, знаком предложив ему занять место перед иллюминатором. Прозрачная его линза моментально оказалась затемнённой и превратилась в огромный экран, занятый цветным изображением роскошного будуара. На фоне снежной белизны и золотых украшений как на ладони были видны две сидящие на просторном диване человеческие фигуры. Благообразный пожилой мужчина с ухоженной седой бородой, одетый в безукоризненный белый сюртук, такого же цвета брюки и лакированные белые классические туфли, вся величественная поза которого источала уверенность в своём высоком достоинстве, казалось, был образцом элегантного стиля, тогда как его собеседница – забравшаяся на диван с ногами молодая женщина, выглядела ему полным контрастом. Всю её одежду составляла небрежно наброшенная и застёгнутая на пару пуговиц мужская фланелевая рубашка в крупную синюю клетку, светлые волосы свободно струились по плечам, а единственным украшением была такая же, как и в петлице у мужчины белая роза, которую она неким малопостижимым образом прикрепила над левым ухом.

– Двадцать третья минута, как ты заказывал… Однако, я думала, ты смотрел «Основной инстинкт» или «Ассу», – голос Ренаты редко бывал таким ехидным, как сегодня, – там эта сцена выглядит более интересной.

– Хочешь, чтобы я звал тебя именем «Китнисс» при Божене и Бранковиче? Могу устроить… – парировал Драже, – меня интересует не форма, а содержание, а ты, конечно, думай, что хочешь!

– Ладно-ладно, давай смотреть, что там у них…

***

– Одного я так и не могу понять, зачем тебе это нужно? – в голосе Сноу чувствовалось лёгкое раздражение, как будто эта тема уже неоднократно успела прозвучать за кадром, изрядно поднадоев президенту.

– Неужто ты боишься меня потерять, Кориолан? – Труде говорила с насмешкой и вызовом, нисколько не стесняясь ни собеседника, ни обстоятельств их разговора, – даже если бы мне предстояло биться, я же лучше их всех!

– Диадема говорила также, как ты.

– А-а, – чуть-чуть протянула свой ответ девушка, – та изящная красавица, смерть которой ты не можешь простить Эвердин, и потому хочешь прикончить её заодно с доброй половиной живых победителей.

– Как будто ты можешь простить смерть любимого человека?

– Ну, если это смерть в бою, если этот бой был честным, если любимый человек сам, устроив свару, бездумно бросился на вражеский меч… тогда почему бы и нет, не вижу никаких причин множить мировое зло моей местью. Да и, в конце концов, если ты по-настоящему любил Диадему, какое тебе дело до меня?

– Я любил её… а ты не просто похожа на неё, Фиделия, ты лучше! – торопливо ответил седой господин, – ты…

– Дальше можешь молчать, я сама это знаю, – остановила его Труде, – я лучше, и потому за меня не надо переживать… Кориолан…

– Но ради чего? – Сноу уже не раздражался, напротив, в его интонации, пожалуй, слышалось что-то похожее на тоску.

– Ради тебя конечно! – отрезала собеседница, очевидно огорошив президента Панема. Зрители этой сцены отлично видели, как он замер с полуоткрытым ртом, и предательская красноватая слюнка капнула из его дрогнувших губ на белоснежный сюртук где-то в районе третьей пуговицы сверху.

– Ради меня?

– Если честно, ради нас обоих, Кориолан!

– Не понимаю тебя, прости Фиделия…

– Как не понять! Да как не понять, что я плевать хотела на эти чёртовы интервью для Плутарха! – начала закипать Труде, – ха… он хочет «слова победителя, не остывшего от финальной схватки». Да я сама в финальной схватке прирежу под камеры последних оставшихся живых! Кто бы это ни был, старушка Мэггз, смазливый Мелларк или урод Рубака… Я сама стану победителем.

– Игры – это развлечения неудачников. Их предки были господами наших предков, они унижали наших предков, они издевались над нашими предками, они убивали детей наших предков. Потом они плевали нашим предкам в лицо и отгораживались от них стенами. Но когда-то однажды они сделали неверную ставку и всё поменялось местами. Теперь их дети и их так называемые победители платят по старым долгам. Но я в пятый, в десятый раз готов спросить тебя, зачем тебе лезть в драки между нашими рабами и, наконец, при чём тут я?

– При всём, Кориолан!

– Слушай, Фиделия, ты можешь, наконец, перестать говорить загадками!

– Запросто! Скажи, ты знаешь, какими словами в моей стране провожают Искателей перед началом Авантюры? Это типа ваших: «Пусть удача всегда будет…», – не дожидаясь, пока Сноу в очередной раз признается в своём очевидном неведении, Труде продолжила, – «Удиви весь мир, и весь мир будет принадлежать тебе!». Когда я стану Победителем, я удивлю их так, что буду штатгальтером Валльхалла, и вся планета, Кориолан, падёт к нашим ногам. Валльхалльские авианосцы похоронят своими залпами подземных сидельцев Тринадцатого, а потом мы покончим с Филиппом и его бесами, и будем править миром – только ты и я.

– И ты сможешь удержать в повиновении своих диких сородичей?

– Слава небесам, ты уже начинаешь интересоваться деталями, – обрадовалась девушка, – и это просто прекрасно! Да сородичам обрыдла эта поганая дерьмократия, этот угрюмый водолаз Харальдссон, убогий писака Торвальдссон, этот Бьорн с его унылыми песнями. Человек по-настоящему доблестный и храбрый, как Ялмар, при этой хвалёной демократии не поднимется выше охранника, и все от этого давно стонут. Они истосковались по истинному величию и подлинной справедливости, и мы с тобой сможем им в этом помочь. Ты, поверивший Хольгару и его послам, поверивший их пустым обещаниям, не веришь мне, твоей Фиделии?

***

– Приостанови, Рената! Что скажешь на это? Похоже на формирование новой коалиции на Пангее? – казалось, Драже был на самом деле обеспокоен услышанным разговором.

– По мне это похоже на сватовство Альвиса (1), – ответила напарнику пани Рихтарж, – я не склонна придавать этой сцене большого значения – девчонка хочет окрутить белого кролика ради какой-то мелкой выгоды…

– Как знаешь, давай смотреть дальше.

***

– Я старый человек, Фиделия, и я очень болен. Было бы неправдой обещать тебе долгие годы счастливого совместного правления. Лучшая медицина бессильна перед ходом времени…

– Я знаю средство! – почти оборвала его Труде.

Едва произнеся свои слова, она как была босиком спрыгнула с дивана, продефилировала перед Сноу и подошла к окну. Девушка встала на левую ногу, опершись руками на подоконник и подняв голову вверх. Она зацепила подогнутыми пальцами правой ноги за лежащий на полу ковёр и выставила подошву голой ступни на обозрение своему ухажёру. За проведённый в Капитолии месяц Труде уже успела понять нехитрую истину: на фоне всеобщей вычурности и извращённых изысков лучшими средствами обольщения стали простота и непосредственность. И не только понять, но и пользоваться. «Ну давай же пялься, похотливый пень, недолго тебе осталось», – радовалась она своей власти над Сноу, которую только что ощутила со всей силой.

– Что там, Фиделия? – недоумённо произнёс президент.

– Луна, мой дорогой! – таинственно вымолвила переводчица.

– Луна, и что? – Сноу продолжал в прежнем духе.

– Ты не знаешь этой части истории о всемирной катастрофе? – она изобразила удивление, повернув голову вполоборота к собеседнику. – Когда она случилась, сколько-то человек находилось там… Они все должны были погибнуть, но они выжили, Кориолан, победив саму смерть. Это уже не люди, это боги!

***

– Да ты просто богиня, Рената, – усмехнулся Драже.

– Трудно ли тебе быть богом, пан Николич, – не осталась в долгу панночка.

– Однако, если Синиша услышит эти речи…

– Будем надеяться, что не услышит, будет занят чем-нибудь другим. Так или иначе, до реализации проекта «Ковчег» пройдёт ещё как минимум два с половиной года, а за то время…

– Что там дальше, моя богиня?

***

– Когда вся земля будет в наших руках, мы отправимся на Луну, я правильно тебя понял?

– Да, Кориолан, за бессмертием!

– И ты считаешь, что эти лунные жители поделятся с нами их секретом?

– Мы уговорим их! Или заставим с собой считаться! Подумаем об этом после, в своё время. Пока же – Арена, Победа, Валльхалл.

– Арена, Победа, Валльхалл… – безвольно повторил Сноу. Жить вечно. Или, по крайней мере, очень-очень долго. Походило на сказку, на ложь, но как страстно, как безумно этого хотелось. А вдруг варварка права, на Луне ведь действительно была когда-то база, и там были не самые глупые из тогдашнего человечества… Почему бы не попробовать, в конце концов, – иди, Фиделия, я буду болеть за тебя…

– У меня есть к тебе просьба, Кориолан.

– Просьба?

– Я не хочу убивать Цецелию Санчеш. И не хочу позволить это сделать никому. Цецелия должна жить. После начала Игры я выведу её через аварийный выход и отдам в руки Биргирссону, который тут же переправит её в Хауптштадт. Пушка выстрелит и портрет будет показан, и никто ни о чём не узнает. Ялмар подбросит на арену чьё-то мёртвое тело, и его заберёт планолёт под видом Цецелии. Исполнение этой просьбы будет залогом нашего договора…

***

– Останови, Рената. Ты, конечно, считаешь меня любителем интимных сцен, но…

– Сделано. Разве я не права?

– В чём? – недовольно воскликнул Драже.

– Успокойся. Я не о том, о чём ты подумал, – уколола его Рената, – Разве я не права, что весь этот спектакль она сыграла ради…

– Многодетной матери?

– Именно, пан Николич, именно… И пусть Синиша не впадает в истерику раньше времени.

– Что ж, завтра, надеюсь, мы всё узнаем.

– Как сегодня узнали, что мы, оказывается, бессмертны?

Комментарий к 15. Цверг и наследница Тора

1. Сватовство карлика Альвиса к дочери Тора Фруд – один из эпизодов Старшей Эдды.

========== 16. Последний перформанс Грации ==========

Вторая половина дня Жатвы прошла для сотрудников пресс-центра в нервной обстановке. Всё было совсем не так, как обычно, когда в фокусе камер оказывались никому не ведомые подростки. Сейчас выбор делался из тех, кто многие годы держался на виду, оставляя за собой тут и там многочисленные следы, которые сейчас надо было подобрать, суммировать и проанализировать в кратчайшие сроки. Для готовившейся к своей роли Труде, у которой ради такого дела была своя небольшая команда, тоже составили несколько обзоров. Небольшой командой шумная свора из полсотни размалёванных секретарей, референтов, консультантов, стилистов, гримёров и прочих бездельников была, конечно, по местным меркам. В Хауптштадте, где даже у самого известного ведущего бывало от силы три помощника, её хватило бы на половину всего вещания. Команда, за исключением самой будущей спецкорреспондентки, была ещё накануне заперта на территории центра вещания, чтобы секретная изюминка главного распорядителя не вылезла на поверхность и не стала достоянием любителей сенсаций.

Сводку итогов Жатвы Крессида принесла Труде согласно порядковым номерам дистриктов, и вначале будущая спецкор просматривала нарезку с полнейшим равнодушием – надо, разумеется, изучить участников, подготовиться к интервью, впрочем, она со своим обычным высокомерием подумывала, что ничего нового и неизвестного ей выудить из набора официальных кадров уже не удастся.

Вот репортаж из номера Один. Блеск и Кашмира. Как можно их воспринимать всерьёз? Блеск? Добавьте ему лет двадцать, похожую на вилы бороду и сделайте его чуть пошире в плечах, и получится оберландрат Торвальдссон, тот самый, что в глаза насмешливо и ехидно звал её «премудрой девой», а за глаза – «Чёрной Пяткой», притом, как передавали ей друзья, говорил о ней в её отсутствие вполне уважительно. Ну, а Кашмира – вылитая Ингрид, та, что гоняла её несколько лет, пока Труде была её ассистенткой на студии, заставляя по несколько раз переписывать консервы: «Так! Переговорить со слова „программа“! Повтори слово „дистрикт“! Что за акцент! Здесь тебе не Капитолий! Нет! Не пойдёт! Ещё раз!» Но Ингрид не знала языка Панема, в услугах Труде очень нуждалась, не упуская, однако, случая показать её полное, по сравнению с собой, профессиональное ничтожество…

«Почему мы так похожи на них, или они на нас», – иногда думала девушка о Первых, прекрасно осознавая и своё собственное сходство с Диадемой, так напугавшее Кэтнисс во время их встречи. Именем хорошенькой трибутки, пока та не погибла на Арене, Труде поддразнивали многие – от оператора Стена до родного брата Торлейфа. Наверное, приходило в голову переводчице, что-то связывало два народа когда-то до Катастрофы или в первые годы после неё, но в этом разбирался разве что приснопамятный Улоф Торвальдссон, за что и получил прозвище Запутанный Мозг…

Энобарию она отметила. Очень сильная женщина. И умная, но умеет хорошо скрывать свой ум, прикидывается недалекой фехтовальщицей. Может быть, она совсем не жестокая сама по себе. Но когда у неё есть цель, она не останавливается перед жертвами и умеет ни о чём не сожалеть. С ней говорить будет не очень интересно… Бити и Вайресс – ещё та загадка. Очень закрытые и необщительные. Поищем, как подступиться к ним позднее. Вдруг сами на чём-нибудь раскроются. Красавчик Финник выглядит болтуном. Почесать языком он никогда не откажется, а публика только того и ждёт. Отлично… Поболтаем… А вот с бабулькой, у которой отнялась речь, поговорить и не получится. Улыбка у неё светлая. Если успеем встретиться – дадим крупный план… Энни, та, в игры которой Труде пришла на телевидение, хорошая актриса. Сыграла сумасшествие очень убедительно. Хотелось бы её встретить там и обсудить вопросы сценографии, но, в конце концов, пусть живёт, спасибо Мэггз… А вот с этой девкой было бы интересно помахаться топорами. Её легко можно будет подначить и разыграть сцену: «Нападение на корреспондента в прямом эфире, переходящее в смертоубийство напавшего». Рейтинг определенно будет зашкаливать, а сцену будут показывать неоднократно, довольно думала про себя Труде, почему-то уверенная в том, что Джоанну уделает при любых обстоятельствах, лишь бы раздобыть оружие… Тягомотное настроение продолжалось до репортажа из Дистрикта 8, где на экране показалась та, чьё имя с детства валльхалльская гостья произносила с придыханием. В итоге, остальные репортажи она почти не смотрела, и только уже в самом конце, глядя на жатву в Двенадцатом, едва ли не вслух произнесла: «Ребята, простите меня… Мне жаль, но я не с вами… Я – с Цецелией…»

Когда на следующее утро, утро дня парада, Ялмар передал ей сообщение, содержавшее просьбу Твилл, Труде была в таком настроении, что хотелось всех поубивать. В том числе, подопечную учительницу-беженку. Впрочем, нет, её можно было бы всего лишь хорошенько отхлестать в бане веником. За то, что она всё время, пока она вместе с Бонни была приставлена к Труде, ни единожды не обмолвилась о том, что Цецелия была из ее компании. Ведь тогда между ними всё пошло бы иначе…

– Допустим, у тебя получится… – откровения переводчицы Ялмар встретил с очень мрачным видом, – думаешь, Бьорн скажет тебе спасибо?

– Я хотела бы плевать на мнение Певца Мировой Скорби… – резко возразила переводчица.

– Ты, надеюсь, помнишь: лучница-сероглазка ему явно симпатична.

– Повторю, Ялмар, мне плевать на симпатии и антипатии Акессона! И вообще, он рад каждому, кто, как Кэтнисс, готов слушать его унылые песни, но никогда не будет переживать о судьбах его слушателей…

– Согласен, пусть так, но если можно не обижать командора, который сейчас носится где-то здесь рядом со своим огромным арсеналом…

– И как прикажешь его не обижать?

– Слушай, тебя что, просили добыть этой злосчастной бабе корону? Речь шла разве не о том, чтобы её оттуда вытащить?

– Ялмар! – едва не закричала Труде в полной досаде от слов непонятливого воина, – без короны оттуда не выходят.

– Ты уверена? – придурковато произнёс Биргирссон.

– Ты что, совсем тупой! Так было всегда… – удивилась вопросу переводчица.

– Возможно, ты права. Не могу уразуметь, почему и в этот раз все должно быть так, как раньше?

– Не поняла…

– Если на арену можно войти, значит с неё в любой момент можно и выйти. Нужно только соответствующее распоряжение. Ты ведь у нас дружишь со Сноу, – тоном не признающим возражений говорил Ялмар, – так попроси его провернуть подмену живой Цецелии на труп какой-нибудь умершей тётки её возраста и комплекции.

– Ты думаешь, у меня есть что-то, чем я могу настолько обаять президента?

– Ты и так его…

– Ялмар, этого мало… – Труде не позволила ему договорить.

– Ну… Тогда давай так… – Биргирссон немного помялся, – сама как думаешь, что, например, нашёл в твоей училке Хольгар?

– А что у него с ней, Ялмар?

– Ничего такого. Просто вчера утром он дал ей имя… И она больше не Твилл. Теперь её полагается звать Фрейдис Хольгарсдоттер. Наш Одинокий Водолаз стал отцом.

– Ага. Сразу отцом тридцатилетней тётки, да на своём шестом десятке…

– Так или иначе… – хмыкнул он с недовольством, – а ты ведь её, как мне известно, хорошо знаешь…

– Да. Она умная, гордая и упёртая…

– Как Урди… – покачал головой Ялмар, – тебе ведь не надо объяснять, кто такая Урди.

– Погибшая давным-давно девушка Хольгара?

– Да, Труде, она выбрала не свою Авантюру. Урди бы науками заниматься, а её потянуло на приключения…

– И что, она была похожа на Твилл?

– Лицом нисколько. Но такая же неисправимая и упёртая отличница… насколько я могу судить, конечно.

– Что ж, порадуемся за штатгальтера.

– А ты, я вижу, совсем не рада получить просьбу от его внезапной дочери… – ядовито ухмыльнулся Биргирссон.

– Да что ты понимаешь! – закричала она с негодованием, – За Цецелию я всех убью без чьих-либо просьб!.. Она же кумир моего детства… это из-за Цецелии я выбрала себе Обет… Я каждый раз смотрела её Игры, перед тем как… – Ялмар, пожалуй, никогда не видел Труде такой взволнованной, и не подозревал, что речь её может быть настолько сбивчивой. Она как будто спотыкалась на каких-то словах и перескакивала на что-то другое, – И когда я увидела, как ее уводят со второй Жатвы, я…

– Не надо продолжать, прости тупого головореза, – он попытался прекратить её излияния.

Как ни странно, но на девушку эти его слова подействовали. Видимо, ей удалось не утратить окончательно контроль над собой.

– Считай, что ты прощен, особенно, если поможешь…

– Помогу, только вот выторговать голову этой неведомой мне дамы у Сноу – это по твоей части. Подумай, что такого есть ещё у тебя кроме твоей белой розы и сходства с мертвой трибуткой прошлого сезона? Может, какие-то воспоминания? Специалист по Панему, как никак, ты, и тебе лучше знать…

– Воспоминания…? Воспоминания? – задумчиво сказала переводчица, – Тут мне рассказали одну историю. Послушай-ка…

И Труде пересказала Ялмару все, что на днях услышала от оператора Крессиды о Грации Белл. Лет двадцать тому назад она была популярной в Капитолии певицей, стилисткой и писательницей развлекательных книжонок и пьес. Еще она была известна феерическими нарядами, фантастическими разноцветными причёсками и огромной коллекцией самой причудливой обуви. Голос у девушки тоже был вполне приличным и часто звучал с экранов. Но одной ранней весной, накануне 58-х, самых коротких игр Цецелии, оказалось, что Грация была замешана в заговоре Викторина Пробуса, офицера дворцовых стражей. Беспечная певица, видимо, приняла неожиданный поздний визит за какое-то новое приключение и выскочила босая, на ходу едва успев набросить себе на плечи короткую клетчатую блузку, первой попавшуюся ей под руку, не подумав даже застегнуть пару пуговиц… Вот так и поволокли ее под грозные очи Сноу, не позволив одеться и заставив пробежать босиком около полутора миль от ее роскошной виллы на Виа Смарагди до президентского дворца по свежевыпавшему снегу, ставшему ледяной кашей. Всю дорогу молодая заговорщица верещала от страха, холода и боли, но ещё больше от нестерпимого стыда. Одна из первых красавиц и модниц Капитолия была в ужасе, что в новостях о разгроме врагов Панема её покажут зрителям раздетую, неумытую, растрепанную, без ее коронных туфелек, непременного парика и обязательного макияжа… Впрочем, в своих ожиданиях Грация ошиблась сразу несколько раз. О раскрытии заговора никто громко не трубил. С предателями расправились тихо и незаметно, без лишнего медийного шума. Собственно, она была единственным исключением в компании совсем не примелькавшихся на публике офицеров и чиновников, довольно ненавистных столичной богеме и безразличных обывателям. Никто не только не сочувствовал их несчастью, напротив, многие порадовались, что на зарвавшихся хозяев жизни президент нашел управу, когда смутно узнали про их ликвидацию. Лишь внезапное исчезновение известной светской львицы имело шанс вызвать хоть какой-то интерес у общественности. И оказалось, что когда через некоторое время по столице каким-то непостижимым образом разошелся маленький ролик, на котором было видно, как помятую старлетку гонят по лестнице президентского дворца, он был моментально разобран на десятки стоп-кадров. Публика оказалась восхищена зрелищем, немедленно окрещённым «последним перформансом Грации». Кто мог заранее предсказать капризы переменчивых вкусов Капитолия? Выход в «платье от Белл» на вечеринку надолго стал писком моды. Столичные золотые девочки, да и мальчики тоже, изощрялись в гриме, и за небольшую дозу морфлинга победители из Шестого рисовали им самые затейливые раны, ожоги и синяки, выглядевшие совсем как настоящие. Другие, не то потрясённые увиденным, не то в память о своём идоле, стали демонстративно отказываться от разноцветных капитолийских нарядов, ярких татуировок и вычурных экспериментов с волосами. И пусть далеко не все отваживались настолько наплевать на приличия, чтобы ходить босиком, зато у каждого было при себе маленькое сердечко, такое же, какое носила на груди Грация, в виде значков, брошек или кулонов, за что, собственно, их и прозвали сердцемилами… Они были теми из числа капитолийской молодёжи, кто старались не смотреть Игры, украдкой называя их древним и бесчеловечным варварством.