Текст книги "Записки о Панемской войне (СИ)"

Автор книги: Karjalan Poika

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Услышав от странно и по её представлениям бедно одетого длинноволосого и лохматого мужика словосочетание «принцепс Сената», Энобария слегка хмыкнула («если в их Сенате такой принцепс, каковы же прочие сенаторы! Партия медведей и партия обезьян… не иначе…»), но, сдержав предательский смешок, поспешила ответить:

– Я вижу, я Вам зачем-то нужна, советник, но Вы, вместо того, чтобы приковать меня к раскалённой железной решётке, как сделали бы в Капитолии, пытаете меня приятным ветерком и свежими фруктами… Не будь я Вам признательна, я показала бы, что в моём Дистрикте живут какие-то хамы… Кстати, позвольте Вам задать вопрос, – она поворотом головы показала на остальных участников сцены в малой парадной оранжерее Хауптштадта, – что означает это странное собрание? Вы позвали их, чтобы судить меня? Или Вы настолько меня не боитесь, что поручили охранять себя женщине и парочке девиц с ножами?

Торвальдссон промолчал, выдерживая паузу, в то время как Твилл, развлекавшая себя тем, что пыталась влезть в шкуру победительницы из Второго, была готова признать, что профи, если глядеть с её колокольни, почти права. Наверное, ей, как и долгое время Твилл, обычай фрельсе ходить, демонстрируя всем встречным своё оружие, казался дикостью. «Свобода не бывает безоружной!» – немало времени прошло, прежде чем бывшая учительница усвоила это правило валльхалльского общества и стала носить на поясе короткий тесак. Гораздо неприятней она себя чувствовала во время всяких торжеств, где «ярлу Фрейдис» полагалось, согласно неписанным правилам, появляться с ненавистным церемониальным топориком, от утренних занятий с которым у неё постоянно болели руки. Впрочем, думалось ей, Энобария зря поддевает оберландрата. Увесистый моргенштерн (*) совсем не напрасно висел у него на поясе, и он владел им ничуть не хуже, чем иные признанные бойцы, не видя ни одной причины бояться израненной и безоружной пленницы.

– Будьте уверены, госпожа Гардинер, здесь нет ни одного случайного человека… – прервал молчание советник, кивнув на сидящего рядом седого мужчину в темно-синей котте, вооруженного всего-лишь коротким кинжалом, – Эйнара Вы знаете. Он привел Вас сюда, в это чудесное место, которое он сотворил своими руками. Он не очень хорошо понимает панемский, но мы переведем ему, что потребуется. А это, – он показал на невысокого роста девушку лет четырнадцати, черты которой казались Энобарии знакомыми, несмотря на непривычную одежду, делавшей её похожей на пажа из старинной сказки…

– Меня зовут Коринна Селестия Флавия Сноу (*), мисс Гардинер, я видела Вас на приеме в Капитолии и хорошо запомнила Вашу улыбку, – выступление Коринны, фактически, перебившей Улофа, было не вполне учтивым, зато уместным. От цепкого учительского взгляда не скрылся огорошенный этим откровением вид профи. Наверное, увидев себя в присутствии президентской внучки, она решила, что это какая-то жестокая капитолийская игра, в которой раскалённая решётка довольно скоро займёт своё законное место…

…Интересно, думалось Твилл, был ли этот ловкий ход оговорён между Ришей и Вольфи заранее или получился спонтанно… Она отдавала себе отчёт в том, что совсем не знает этого взрослеющего на глазах ребёнка. На днях она зачем-то сказала ей о планах лидера повстанцев устроить игры для детей Капитолия, но ни за что не могла бы представить реакции юной Сноу:

– Сделай из меня профи, Фрейдис! Я хочу быть добровольцем!

В ответ ей осталось только обнять Коринну и со слезами признаться ей во всём – что она никакая не Фрейдис, что родилась в Уивер-Сити, в Дистрикте Восемь, что отродясь ненавидела оружие и всех этих профи, отнимавших жизни её подруг и учеников, что научить она могла бы разве что орфографии и пунктуации, если бы такая наука была бы нужна той, с кем занимались лучшие капитолийские учителя… Рассказала и про подруг, про то как офицеры миротворческого корпуса мучали и убивали Корнелию на глазах согнанных ко Дворцу Правосудия жителей, про то, как она, Твилл, пыталась с ученицей Бонни бежать в Тринадцатый, и как ей встретилась в пути Кэтнисс Эвердин, которая вовсе не показалась ей ни заносчивой победительницей, как её показывали по ящику тогда, ни кровавым чудовищем, дышащим огнём ненависти, не сходящим с пропагандистских роликов сегодня, а вполне обычной девушкой, застенчивой, грубоватой, но очень чуткой к чужой беде… А ещё Твилл говорила, что ни за что не отпустит Ришу на Арену…

– Если ты меня не захочешь отпустить сейчас, то, когда придёт срок, я выберу участие в Играх моей Авантюрой, и никто в этой стране не сможет помешать. Выбор Искателя – священный выбор, – звучал в ушах учительницы ответ Коринны.

Быстро же она усвоила здешние правила… Вот и Вольфи подтвердил, когда представился случай переговорить с ним на эту тему. Конечно, заветы первооснователей запрещают валльхалльцам сражаться на потеху посторонним. Но Коринна родилась в Капитолии, и её никак не касаются эти древние правила. Потому, если она сделает такой выбор, её не только никто не вздумает останавливать. Ей устроят овацию и выйдут провожать всем Хауптштадтом… И найдётся немало таких, кто захочет научить её драться так, как не снилось даже Лайм Рэйб – первой среди всех головорезов Второго Дистрикта.

– Значит, ты врал мне, Вольфи, что не смотришь наши игрища? – попыталась уколоть его Твилл.

– А я и не смотрю, Фрей. Это я знаю от нашего командора Бьорна. Он питает какое-то странноватое для фрельсе влечение к профи, – ничтоже сумняшеся парировал советник.

– Тогда ты должен понимать, Вольфи, что никаких новых игр не должно быть! Даже если для этого придётся перекурочить пол-Панема. Я не хочу, чтобы Риша…

– Спасибо, Коринна! – спокойным тоном продолжил Торвальдссон, словно никак не отреагировал на выходку Сноу и перевёл взгляд на Твилл, – это Фрейдис Хольгарсдоттер – наш эксперт по панемским делам, – с невозмутимым видом солгал он Энобарии, небезосновательно рассчитывая на то, что она никак не сможет уличить его в неправде, – а это моя дочь Одгерд, – и он кивнул в сторону девушки, чья одежда, состоящая, как и у остальных женщин, из белой рубашки, тёмно-красной жилетки и синей юбки, была украшена каким-то особенно затейливым разноцветным орнаментом по вороту, рукавам и подолу.

Улоф встал со своего кресла и, сделав несколько шагов, приблизился к женщине-профи почти вплотную:

– Дело в том, что Эйнар – отец девушки, которую ты знала под именем Фиделия, а Одгерд была её подругой.

– Замечательно, мистер советник! – к ней стала возвращаться ее уверенность в себе. – Позвольте вопрос? Значит ли это, что я останусь босиком до моей казни? Если честно, меня это слегка напрягает – чувствую себя, словно голая в Филармонии…

– Разве вас не приучают к этому в Академии Второго? – не сдержалась Твилл. Она слышала рассказы, что после победы её землячки Цецелии, лучше всех перетерпевшей холод на снежной Арене, профи гоняют по льду едва ли не нагишом, и коротко поделилась этим с амазонкой.

– Похоже, здесь я узнаю о моем дистрикте много нового, – улыбнулась она Твилл своими наточенными зубами.

– Твоей ноге полагается зажить, Энобария, – Улоф фамильярно прервал намечавшийся между двумя женщинами «обмен любезностями», – так что пока будешь ездить на носилках… Что же касается твоей казни… – он немного помолчал, – Мы знаем, кто разрушил Арену, и ни в чём не обвиняем тебя, но мы хотим знать, что произошло там в последние минуты…

Комментарий к 27. “Сделайте из меня профи…”

(*) моргенштерн – досл. “утренняя звезда” – западноевропейская разновидность булавы.

(*) англоязычная Википедия утверждает, что имя внучки президента Сноу – Селестия. Поскольку, с одной стороны, источники не приводятся, с другой, имя совсем не плохое, с третьей, у капитолийской знати официальных имён могло быть много, то в этом тексте президентскую внучку зовут – Коринна Селестия Флавия.

========== 28. Та, которой позволили выжить… ==========

Комментарий к 28. Та, которой позволили выжить…

В этой главе POV Энобарии. Её рассказ о том, что она видела во время 3 квартальной бойни. Упомянутые в рассказе интервью:

1. “Прямое включение” https://ficbook.net/readfic/5924775

2. “И смертникам даны минуты счастья” https://ficbook.net/readfic/5941030

Благодарю моих соавторов – Вячеслава Фавика и personanon_grata за неоценимую помощь в написании этой главы – сцен двух интервью Фиделии, увиденных с другой стороны.

Вы, конечно, знаете, кто я, откуда, как меня зовут и сколько мне лет… О том, как я тринадцать лет тому назад победила, и что со мной было после той победы, вспоминать не хочу… И не буду… И про Жатву Победителей, про парад и про Сноу, про интервью и стилистов тоже не буду. Это к нашему делу не относится – вы ведь хотите услышать о Фиделии, не так ли?

О том, что Плутарх приготовил нам этот подарочек, мне рассказал Курт, мой типа ментор вечером накануне Бойни. Когда мы о том услышали, нам было смешно. Всей нашей четвёрке… Какая-то тупая капитолийская старлетка лезет в пекло по собственной воле. Хотя Брут, а он, что ни говори, он был умный мужик, сказал, что Хэвенсби тот ещё стервец. Он же прекрасно знал – и домохозяйки, и молодняк, и даже почтенные отцы семейств успели полюбить победителей. Видели бы вы, какую слезу из них выбила прекрасная Кашмира… «Мне будет жаль покидать вас…» – голосила она со сцены. И вместе с ней плакал навзрыд весь Капитолий…

Живых нас осталось 53, Сноу решил ополовинить нас одним ударом, но зрители не захотели бы расставаться с нами вот так просто на шоу Фликерманна. Им же надо было продлить мгновение… И хитрожопый распорядитель его продлил, придумав прямые интервью с арены.

«Корреспондентку не трогать! Держать себя непринужденно, раскованно и весело!» – в один голос передали нам распоряжения сверху наши, с позволения сказать, менторы. Хотите верьте, хотите – нет, я не собиралась её трогать. Но не отказалась бы посмотреть, как она горит в жерле вулкана или трепыхается в пасти льва-переродка. Тем более, я ведь не знала, ни кто она, ни как выглядит. Ожидания, надо сказать, были самые паршивые. Какая-нибудь синяя в горошек фифа с зелёными волосами, глупая, как сухая осина, и трусливая, как кролик.

Вашу Фиделию я узнала сразу. Как только мы поднялись на поверхность на наших стартовых дисках. Она стояла наверху Рога и что-то вещала в микро. Думаю, никто из трибутов не слышал что… Вы спросите, почему? Потому, что речь была не для нас, а для эфира. Да и нечего там было слушать. А потом уже стало и некогда.

Арена, я вам скажу, была устроена так, чтобы помочь Четвёртым и Кэтнисс… Однозначно, она была не нашей… Я уж не знаю, как эта огненная сойка стала водоплавающей, но мы с Брутом ещё только выбирались к дамбе, а она уже нашла себе лук… Она стреляла дважды. В меня и в Блеска. И нам обоим пришлось спасаться в воде.

Потом нам показалось, что все наладилось. Девчонка была слишком озабочена судьбой своего благоверного и отдала нам Рог. Профи всегда захватывают Рог. Не помню, чтобы на моем веку бывало иначе…

Если вы помните первый день бойни, он был ясным, ветреным и теплым. Первой, кто осталась без одежды, была Кашмира. Ещё бы, она уже в год своей победы призналась Цезарю, что практикует натуризм. Ей это, разумеется, потом отлилось в Капитолии по полной программе – не было, в итоге, ни одной столичной вечеринки, с которой подруга не ушла бы нагишом, но там на Арене… Вы когда-нибудь ходили по жаре в мокром насквозь комбинезоне, когда белье натирает до кровавых пятен? Так что хоть я девушка и стеснительная, но… вы меня понимаете…

Естественно, стоило мне стащить трусы, чтобы как следует отжать из них воду, как припёрлась эта ваша корреспондентка… Конечно, понимаю, на играх мы, как в аквариуме, там камеры везде, но давать интервью в голом виде… для этого тоже надо быть профи… явно не в моем деле… Короче, не думаю, что была с Фиделией очень любезна.

Девчонка она, на самом деле, прекрасная. Всем нашим особенно приглянулось, что она прямо копия Диадемы. Особенно она понравилась Блеску. Бывшему ментору Ди. И откуда в Капитолии нашлось такое сходство. Это только сейчас понимаю, что она совсем не из Капитолия… Одета была конечно смешно – оранжевое платье, микрофон с гарнитурой и меч на перевязи – забавное сочетание. Дело ясное – работа горе-стилистов, но всё равно с её вида мне хотелось ржать.

Как только репортёрша закончила нас терзать своими вопросами и побрела в джунгли, Кашмира вскочила и потащила нас следом. «Дух Диадемы приведёт нас к добыче», – иногда мою бедную подружку заносило в какую-то мистическую чушь. Но резон был, сказала я ребятам. Распорядители подскажут Фиделии, где ей искать свои жертвы, а потом её жертвы станут нашими… Да… хорош был бы план, если бы не провалился. Девчонка исчезла, едва ступила в чащу, а Брут едва не нарвался на силовое поле. На арене полно всяких ходов и выходов, было бы глупо думать, что у корреспондентки нет ключей, хотя бы от какой-то их части. Но, так или иначе, «дух Диадемы» нас не подвёл. Не уйди мы от Рога, попали бы под цунами, а чуть позже нам встретились в джунглях Десятый и Сидер. Они были обречены, но дрались отчаянно. Зрителям должно было понравиться, когда они увидели, как Одиннадцатая ранит меня мачете. Мы с ней когда-то изображали дружбу, так что, могу поклясться, что она умирала не так долго и мучительно, как если бы попала к обезьянам-мутантам…

Ночь мы провели прямо в лесу, расчистили себе небольшую полянку шагах в десяти от пляжа, зализывали раны и ловили подарки от спонсоров, а утром увидели, как из джунглей вывалились две толпы. Джоанна с долбанутыми и молодожёны с Финником. Я заключила пари с Блеском, что Кэтнисс сделает себе из Джо мишень, и феерически его проиграла… Их стало шестеро против нас четверых.

Не могу вспомнить, кто предложил уравнять шансы внезапным нападением. Но никто и не возражал. Мы же профи, и наши зрители и спонсоры не поняли бы нас, если бы увидели, как мы прячемся и увиливаем от боя… Вот только в стратеги из нас никто не годится – каждый хочет отличиться сам. Блеск заметил, что долбанутая Вайресс всё время держится поодаль от остальных и что-то бормочет, и решил начать резню с безобидной дурочки. То, что он упал со стрелой в сердце, закономерный итог его выходки. Потом Кэтнисс увидела меня, и спасибо Бруту, что я была всего лишь ранена в плечо по касательной. Кашмира обезумела от смерти своего брата и пошла на огненную с ножом. Ещё одна глупость. С ножом против топора Джоанны. Наверное, моя союзница хотела совершить самоубийство.

Брут прикрыл меня, ранив Одэйра в лицо, нам ничего не оставалось, как убраться от Рога на нашу тайную поляну. И это было вовремя, так как озеро тут же поглотил водяной смерч. Наконец-то чёртовы распорядители решили сделать хоть что-то против своих любимчиков, заставив их хотя бы перебраться на пляж.

Они были беспечны, забыв смотреть по сторонам, и болтали так громко, словно были на приёме в Капитолий-Плаза. Если огненная на самом деле охотница, не пойму, как от неё зверь за пять миль не разбегается… Мы сняли обувь и подкрались к ним настолько близко, что слышали каждое их слово. Они думали, что мы не в курсе их плана убить нас на пляже разрядом от молнии. Как же, как же…

На пляж к ним пришла наша папарацци. Её, надо сказать, успели потрепать переродки, и во время интервью огненная перевязывала ей раны, сидела с ней в обнимку и пела ей песню, когда та выключила микрофон. Как-будто там никто ничего не слышал без всяких микрофонов… Смотрелось, конечно странно. Призрак Диадемы рука об руку с её убийцей…

Из того, что было потом, мы тоже видели всё. Пламенную речь Мэйсон. Приготовления Бити. Спор о том, кто потащит к берегу катушку с проводом. Когда пошли две девчонки, я сказала Бруту: «Вот он – наш шанс», – и мы двинулись следом. И всё было хорошо. Даже тогда, когда Кэтнисс заметила, что провод застрял, обернулась и увидела нас. Её руки были заняты катушкой, ей надо было избавиться от неё, чтобы достать лук, но тут её приложила по голове неверная союзница и метнула в нас свой топор.

Если честно, я давно ждала от Джоанны чего-то подобного и была очень рада, что мне не придётся убивать пересмешницу, лежавшую рядом с тропой в луже крови с перерезанным горлом. Я сделала ошибку. Мне надо было добить её и забрать себе её тапки. Но я боялась упустить Джо. Я должна была ей отомстить за моего трибута Ганимеда. Я же не забыла её победу. Не забыла, как она прикинулась овечкой, залезла в палатку к профи, провела с ними несколько ночей, а потом, когда участников осталось десять, и близилось время финала, обрушила на спящих союзников тент и сожгла их заживо, облив этот мешок ведром мазута… Расправиться с остальными пятью ей уже не составило труда.

К Эвердин я не отношусь никак. Она, в целом, честный воин, и мы, когда-нибудь в других обстоятельствах могли бы с ней подружиться. Но Джоанну я ненавидела всем сердцем. Кому-кому, а ей я бы перегрызла горло, будьте уверены. И мне было бы очень обидно, если Мэйсон смогла бы сейчас от меня уйти. Я побежала за ней, как была босиком, по тёмной тропе. Ещё одна моя ошибка. Терпеть не могу ходить босиком, с тех пор, как смотрела Игры-58. Я ведь хорошо знала Пракседис. В академии она была из первых красавиц. Боец из нее был, по нашим меркам так себе, но там, где ей не хватало силы, она брала умом и сноровкой. И, в отличие от других, никогда не обижала нас, младших. Наверное, просто не обращала внимания на мелюзгу, хотя все мы считали ее доброй. И даже слегка жалели, что именно она в тот год добилась права представлять наш Дистрикт. Только когда Арена в сугробах, кругом метель, а ты выходишь босая да в маечке с шортиками, ни ум, ни доброта тебе уже не помогут. Помню как сейчас: победила блаженная из Восьмого, которая, я так думаю, просто не понимала, что происходит вокруг, и не чувствовала ни холода, ни боли. Просто подождала в сторонке пару часиков, пока другие перебьют друг друга и перемерзнут насмерть. Хорошо, Пракседис угодила в полынью и утонула в первую же минуту. Хоть не мучилась долго. Нас потом, конечно, приучали в академии терпеть холод, да только все генералы готовятся к прошлой войне…

Итак, Мэйсон скрылась, а подлец Плутарх, кто ещё как не он, нагнал на арене невиданную мглу. Я же неслась, ничего не видя под ногами, и шагов через сто наступила на что-то острое, распоров себе правую ступню едва ли не насквозь. Крикнув Бруту, чтобы он преследовал Джо, я пыталась унять кровь, сделать себе перевязку, хотя, я понимала это, всё равно была уже не боец. Каждый шаг отдавался бы в ране нестерпимой болью, и я осталась сидеть там, где повалилась на землю.

«Кэтнисс, где ты?» – это по тропе бежал искавший свою мёртвую благоверную Мелларк. Мгла именно в этот самый момент стала рассеиваться, он увидел меня поперёк своей дороги и поднял меч. «Ты убьёшь раненую женщину, которая не может встать на ноги?!» – остановил его какой-то женский голос. «Она убила мою жену!» – пытался он препираться. «Твоя жена жива! Разве ты слышал пушку? Разве прилетал планолёт? Разве ты перестал мне верить?» Голос я узнала. Он принадлежал корреспондентке. Фиделии. «Я знаю, где твоя ненаглядная Кэтнисс,» – сказала она ему и повела вверх. Обратно к электрическому дереву. Я осталась одна в темноте и вскоре услышала пушку, надеясь только на то, что она стреляет не по Бруту… И тут ударила молния, после чего сначала всё стало совсем темно, а потом начался пожар. Какой-то человек, одежда которого мне тогда казалась странной подскочил ко мне, я инстинктивно начала сопротивляться, и он ударил меня, лишив сознания.

Фиделии я могу быть только благодарна за то, что не позволила лишить меня жизни. Но я ничего не могу сказать о том, когда и как её настигла смерть.

========== 29. По направлению к Стиксу. ==========

Слушая повествование профи, Твилл хранила молчание, как, впрочем, и все собравшиеся, ни разу не прервав ту вопросами или возражениями. И это несмотря на то, что ее несколько раз, что называется, «накрывало» от интонации, с которой Энобария рассказывала о Квартальной бойне. Местные правила приличия, требовавшие дать собеседнику полностью иссякнуть, были ей, оказывается, усвоены лучше, чем она могла себе представить, тем более, что на нее действовало присутствие отца Труде, что считался первым заинтересованным в деле лицом, коему и принадлежало право первому прервать их незваную гостью, если это покажется необходимым. Тон рассказчицы ей казался неуместно распущенным и язвительным, хотя причина была вполне ей понятна: привыкшей к капитолийской живости и быстроте в общении Энобарии было явно неловко, не понимая реакции своих флегматично умолкших слушателей, своими словесными эскападами она пыталась хоть как-то разрушить выросшую вокруг нее невидимую ментальную конструкцию, которая более всего напоминала силовое поле Арены. И чтобы доставить ненавистной профи побольше таких неудобств, Твилл героически сдерживалась от проклятий и ругани, несмотря на то, что не один раз за эти полчаса, на языке вертелись оскорбления, а ее рука непроизвольно тянулась к тесаку. «Надо же! Эта болотная жаба бывала в филармонии…» – с негодованием думала она про себя, когда Энобария пожаловалась на свои моральные терзания, вызванные тем, что ей так и не подобрали пару сапог… – «А ведь и я тоже знаю, что такое филармония… как же, как же, слышала о таком, когда училась… только вот рылом не вышла… вместе со всем нашим дистриктом… филармония… нам бы только платья для них шить, чтоб им себя там голыми не чувствовать… ничего, жри сама теперь, что мы жрали!» Уроженке Восьмого было наплевать, что на ее покрасневшем от гнева лице написаны все проклятия по адресу профи, которой она от всей души желала корчиться на раскаленной железной решетке также, как корчилась в свои последние дни Корнелия.

И ведь было за что! Разве не Энобария одним легким и отточенным ударом ножа отняла жизнь у Летисии Шенк, младшей сестры ее дорогой Пейлор? Девочке исполнилось двенадцать всего за пару недель до Жатвы, ее имя было вписано всего один раз… И ее прихлопнули в первый же день игр, как бьют комара. Походя и без лишних эмоций. Летисию, маленькую и робкую девочку, впрочем, далекую и от их подпольщицких забав, и от общения с таинственным Наставником, любила вся их компания, и не будь им уже тогда по девятнадцать – двадцать, в Дистрикте Восемь, возможно, появился бы первый в его истории доброволец. Так, по крайней мере, мечталось Твилл после того, как уже здесь, в новом для себя мире, перед её глазами вновь и вновь прокручивали повтор той самой жатвы в Двенадцатом. Конечно, вовсе не легендарная коса старшей Эвердин, достойная любой из девушек-фрельсе, так приглянулась хауптштадским зрителям. Они увидели в ней родственную душу, душу Искателя выбравшего себе опасную Авантюру, и просто влюбились в этот эпизод, перевернувший их представления о жителях Панема, как о вечно забитых жертвах кучки бандитов, взявших их в заложники…

»… А ведь и мы сопротивлялись…» – мысленно возражала своим новым соотечественникам Твилл. Рассказ Энобарии заставил её пережить тот год, когда случились столь ненавистные для профи Игры, закончившиеся неожиданным триумфом Цецелии. Вспоминали, как все они полураздетые и босые, похожие на толпу преступников перед казнью, встречали свою Победительницу на площади перед Дворцом Правосудия в Уивер-Сити, демонстративно, благо дело было теплым летним вечером, нарушив дресс-код. Власти скрипели зубами, но возразить было нечего – разве можно запретить фанатам проявлять свою любовь к девушке, ставшей в тот год кумиром Капитолия и получившей корону из рук самого Президента, тем что они явились поприветствовать героическую землячку в такой же одежде, в которой ее выгнали на заметенную снегом арену…

Сочувствия ко Второй, тем временем, у бывшей учительницы не вызывало ничто. Напротив, она едва сумела скрыть свою мстительную радость, услышав, как та получила свои раны, втайне посетовав на дрогнувшую руку Джоанны Мэйсон и совсем уж неуместный гуманизм Труде. Твилл от всей души желала профи помучаться как можно дольше и до конца дней оставаться хромой, тогда как Торвальдссон, по всей видимости, был настроен к Энобарии более чем благодушно. Он то и дело прятал в бороду свою усмешку, в очередной раз заметив злобную гримасу на лице новоявленной дочери штатгальтера.

Из мстительного забытья ее вывел высокий, слегка надтреснутый голос Эйнара Гуннарссона. Проектировщик оранжерей не владел языком Панема и говорил на своем наречии, которое когда-то с непривычки казалось бывшей учительнице сплошным потоком ругательств. «Жаба, наверное, думает, что он требует посадить ее на кол, и скоро напрудит от страха хорошую лужу», – злорадствовала она про себя, между тем как валльхаллец всего-навсего благодарил рассказчицу за то, как она обрисовала его дочь Труде. Улоф почтительно дал ему закончить и пересказал Энобарии суть его речи.

– Может быть, у Вас есть к нам какая-нибудь просьба, госпожа Гардинер? – произнес он в завершении с легким поклоном.

– Конечно, советник! – резко ответила профи. – Я хотела бы знать, что происходит у меня дома… Во Втором! – последние слова прозвучали уже каким-то совсем другим споткнувшимся о невидимое препятствие тоном.

Для Твилл, приготовившейся к тому, что Энобария захочет выторговать что-нибудь для себя, ее просьба оказалась неожиданным откровением. Тем большим, что Улоф, по всей видимости, решил окончательно добить уроженку Восьмого:

– Понимаю Вас! Вы хотите знать, как там Оливия? Прекрасно помню Вашу Жатву, Ноби!

В этот самый момент смутное воспоминание о той самой Жатве, во время которой трибутом от Восьмого была избрана Летисия Шенк, стало вновь обретать очертания в голове у Твилл. Оливия из Второго была ровесницей сестры Пэйлор, худенькой и запуганной девочкой с большими голубыми глазами на мокром месте. Но возглас восемнадцатилетней Энобарии: «Есть доброволец!» – навсегда переключил на нее око телекамеры. «Почему мы никогда не задумывались о том, что профи спасают детей своих соседей по Дистрикту?» – недоумевала бывшая учительница. – «И почему это настолько очевидно этим…?» Она недовольно посмотрела на Торвальдссона: «Ну, конечно, для них наше дело – сторона. А со стороны, конечно, виднее… Неужели ты думаешь, Твилл, что они должны были вмешиваться? Зачем бы им это сдалось?» – говорила она сама с собой.

– Первую Жатву… – Вторая не задумываясь поправила оберландрата, заставив того понимающе кивнуть в ответ, – Оливия стала прекрасным технологом на алюминиевом заводе, мы стали почти-что сестрами, и с тех пор я навещала ее каждый год в шесть вечера после Жатвы, кроме… – и тут её голос как будто увяз в зыбучем песке, и она так и не заставила себя произнести, по какой причине не смогла повидаться с подругой.

Признание мало вязалось с хорошо запомнившимся Твилл образом энергичной профи, радостно и без всяких задних мыслей вопящей приветствия в сторону беснующейся от воодушевления толпы поклонников. Картинку с церемонии выбора трибутов во Втором настолько усердно тиражировали камеры КапитолТВ и копировали валльхалльские обозреватели, что она, казалось приросла к Энобарии совершенно намертво.

– Надеюсь, Ноби, с ней все хорошо… Пока хорошо. Партия Тринадцатого пыталась бомбить Орешек, но потеряла треть своих планолетов в воздушных боях. Их план провалился. – Улоф старался говорить максимально бесстрастно, всей своей интонацией давая понять, что его дело тут, действительно, сторона. – Ты довольна?

– Я была бы довольна, узнав, что дорогие мне люди живы… и более-менее здоровы… – парировала женщина, исподлобья посмотрев на Торвальдссона. – Вы, советник, очевидно, просто не в курсе…

– Герда! – оберландрат повернулся к дочери, как будто не заметил выпада профи, и взглядом показал на Коринну. Олгерд, моментально понявшая, что сейчас начнется нечто, что юной Сноу не следует видеть, взяла ее за рукав, привлекая внимание к стоящим у входа в оранжерею копьям. Глаза у девочки, изрядно утомившейся необходимостью высиживать в тишине на странном собрании, заблестели, и она сама подскочила с места, едва ли не потащив Одгерд за собой вон из помещения.

«Сделайте из меня профи», – мелькнули в мозгу Торвальдссона слова Коринны, и он едва заметно улыбнулся самому себе. Одгерд, по здешним меркам, слишком мягкая и миролюбивая была для изнеженной капитолийки, на его взгляд, лучшим наставником в боевых искусствах. «Если бы только ты родилась на Эсквилине (*), в твоих нарядах ходил бы весь Капитолий…» – не раз и не два, посещала заросшую рыжей шевелюрой голову Улофа тоскливо-шальная мысль, – «А что тебя ждет здесь? Смерть или оранжерея? Не хуже ли она смерти для «принцессы Герды»… А для него?» Умом оберландрат хорошо понимал, что у «принцессы» были все шансы родиться не на Эсквилине, а в Шлаке, но вот душой… Здесь, у нас хорошо приходить никем и из ниоткуда. Как Бонни и Твилл… Ну или, на худой конец, быть, как Труде или он сам – девчонкой или парнем из гау. А если уж тебе не повезло родиться у кого-то из первых лиц, тогда шанс выполнить Авантюру останется лишь в одном случае – смертельный вызов и неожиданная победа. В любом противном случае – провал и изгнание из фрельсе почти гарантированы. Зубоскалить в открытую никто, конечно, не будет. Не принято. Но этого и не потребуется. Все покажет голосование… Холодное и беспощадное к детям «герцогов республики». Не потому ли среди нас в совете полно бездетных? Харальдссон, понятное дело, знатно выкрутился, усыновив беглянку Твилл уже после того, как ту всем миром признали за фрельсе. А что делать нам и Герде? Кройку и шитьё никто не оценит. Боец из неё никакой. Просто лёгкая добыча…»

Все эти несладкие мысли Улоф гонял по тёмным закоулкам черепной коробки не раз и не два, сетуя на то, что у панемской вице-премьерши Агарии никогда не было подобных трудностей с её милой Теренцией (Вот же умеют люди устраиваться у них там в Капитолии!). До того самого дня, когда не услышал от беглянки Твилл те самые заветные слова Коринны. «А ведь если именно Одгерд научит капитолийку драться…!» Пожалуй, в таком случае ни одна свинья не осмелится оспорить итогов Авантюры Одгерд Улофсдоттер. Будь она хоть принцесса, хоть золушка. А если всё выгорит так, как надо, мечтал Торвальдссон, то после всего они сами переберутся на Эсквилин. Сказал же кто-то: «Кто раз увидел Капитолий, тот не забудет никогда…» А он, в отличие от многих, Капитолий видел…

Проводив потеплевшим взглядом свою дочь и Коринну, выбиравших себе оружие для тренировки, оберландрат повернулся к Энобарии и Твилл: