Текст книги "Игра Дракона-2 (СИ)"

Автор книги: Каминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Двое других владельца замка не имели даже такого отношения к прежним хозяевам: после гибели всех Амберов, их замок достался Логгу, среднему сыну лорда Магнара со Скагоса. Замок Хорнвудов достался Сигвульфу Рогатому: знатному вану из числа наиболее верных приверженцев Магни и Вамматар. Именно эти дома, а также камнерожденные Скаггоса и воскрешенный лорд Болтон стали главной опорой Вамматар, которую сейчас представлял тут Лоукки, претендующий на титул Короля Севера.

Или Королевы – Рамси до сих пор пребывал в сомнениях по поводу пола Лоукки. Он выглядел достаточно стройным, пожалуй, даже изящным, чтобы оказаться женщиной, но с другой стороны всем гиперборейцам, была свойствена чрезмерная худоба, а просторные меховые одеяния Лоукки не давали возможности подробней разглядеть его фигуру. Его волосы были длинными, но этим отличались и иные гиперборейцы, также как и варвары. Лицо его всегда находилось под маской, а в ярко-зеленые глаза все старались не смотреть слишком долго, опасаясь колдовского проклятия. Даже по голосу нельзя было сказать ничего определенного, потому что он постоянно менялся: бас, больше подошедший бы старому медведю, вдруг сменялся нежным девичьим голоском или же приобретал сварливые нотки торговки с рынка.

Сейчас, впрочем, Лоукки молчал (или молчала?), втайне наслаждаясь перебранкой между Мизинцем и Рамси. Болтон уже заметил эту черту у Лоукки – сталкивать лбами своих вассалов, выгадывая на их соперничестве собственную выгоду. Скорей всего понимал и Мизинец, но это понимание ничего не давало им – их враждебность друг другу имела уже слишком глубокие корни, отнюдь не ограничивающиеся спором о направлении первого удара. Выигрывал же от этого противостояния только Лоукки.

Спор Мизинца и Рамси нарушило громкое карканье и в окно влетел большой ворон, усевшийся на плечо Лоукки. Пришлый колдун на удивление быстро освоил воронью почту, обращаясь с птицами не хуже опытных мейстеров. Поговаривали, что он умеет понимать их язык – и, глядя на то, как птица приблизила клюв к его уху, Рамси был склонен в это поверить. Другие говорили, что вороны Лоукки и не вороны вовсе, но об этом Рамси старался не думать.

–Похоже, что нам придется принять план лорда Дредфорта,– сказал Лоукки, «выслушав» птицу, – мои разведчики доложили, что войско Арренов вышло из Винтерфелла и двинулось вниз по Белому Ножу к Белой Гавани. Воевать с войском Мандерли и Ройса нам не желательно, тем более, что им могут прибыть подкрепления из Долины. Так что на Винтерфелл.

Он хлопнул в ладони, давая понять, что разговор окончен и трое новоявленных лордов Севера, поклонившись, вышли из чертога. Вслед за ними к двери направились и Рамси с Мизинцем.

–Рамси,– бросил Лоукки,– останься.

–Только лорд Болтон?– Мизинец ревниво обернулся,– а я?

–А вы нет,– улыбнулся Лоукки,– проследите за подготовкой к нашему походу. Вы будете командовать взятием замка – вы ведь лучше знаете Винтерфелл, чем я.

Мизинец довольно улыбнулся и, поклонившись, вышел вон не забыв бросить торжествующий взгляд на Рамси. Рамси возмущенно глянул на Лоукки.

–Этот сводник не сможет взять и курятник ,– сказал Рамси,– я знаю Винтерфелл не хуже и у меня всяко больше военного опыта. Я должен быть там.

–Ты должен делать только то, что я скажу,– спокойно произнес Лоукки и лицо Рамси дернулось, когда он проглотил обиду. Раньше с ним так разговаривал только отец – и он же был единственным, кто мог заставить бастарда испытать что-то похожее на страх. Отчасти из-за этого страха Рамси и убил Русе – вот только от сидящей перед ним твари не избавиться так просто. Он еще раз посмотрел Лоукки в глаза и привычно отвел взгляд в сторону, не в силах выдержать играющего в темно-зеленой глубине безумия. Губы гиперборейца тронула слабая улыбка.

–Наш лорд Бейлиш не знает о Винтерфелле кое-чего важного,– сказал он и Рамси весь подобрался, словно охотничья собака, почувствовав, как исчезает прежнее раздражение, – вместе с войском Долины в Белую Гавань вылетела и одна рыжая птичка. Думаю, ты не откажешься вернуть в Винтерфелл свою женушку.

========== Генерал ==========

Две армии стояли на берегах Громовой Реки, не решаясь вступать в бой и вместо этого обмениваясь оскорблениями и редкими выстрелами, не долетавшими до середины Саркосского Брода. Войско на левом берегу стояло под знаменем с Соколом Корзетты и Пылающим Сердцем. Шестьдесят тысяч воинов,– пехоты и конницы,– вывел на берега Громовой Эскадо, собравший всю знать со всей оставшейся ему верной Зингары. Не менее четверти от войска Эскадо составляли отряды, присланные Волантисом, прежде всего – десять тысяч фанатиков из храмовой стражи, выделявшихся среди остальной армии наконечниками копий в форме языка пламени. Были здесь и наемники, собранные со всего Вестероса, и лучники-ополченцы. Но главную ударную силу Эскадо составляла тридцатитысячная зингарская конница.

На противоположном, более низком, берегу спокойно созерцал вражеское воинство высокий всадник в черных доспехах. Над его головой реял черный стяг с золотым львом – король Конан больше не считал нужным скрываться от врагов. Не больше тридцати тысяч пришло под его знамя – да и то, больше половины этого войска составляли чужестранцы – пуантенцы и аргосцы. Стяг с леопардом, гербом Пуантена, а теперь уже и Зингары, развевался над правым флангом армии Конана и командовал им Олегаро, уступивший общее командование киммерийцу, многократно превосходящему его боевым опытом. Ударную силу армии Олегаро составляла пятитысячная пуантентская конница, кроме них отряды прислали и графы северной Зингары. Всего под началом Олегаро находилось около восьми тысяч.

Левое крыло составляли аргосцы – около пяти тысяч пехотинцев и две тысячи конницы. Только сам Конан, да некоторые его друзья из пиратов и торговцев Мессантии знали, как много золота из закромов прижимистых нуворишей утекло в королевский дворец, на взятки родственникам монарха, прежде чем король Ариостро дал себя убедить открыто выступить на стороне мятежников. Кроме того, уже на свои деньги, аргосское купечество наняло в Шеме и отряды лучников. Конан недолюбливал чернобородых шемитов за бесчеловечную жестокость, похоть и звериную ярость, но отказываться, разумеется, не стал – лучниками, несмотря ни на что, шемиты считались непревзойденными. Командовал этим войском аргосский генерал Марко Ипато.

Сам Конан командовал центром, основу которого составляло десять тысяч тяжелой кавалерии, снаряженной за счет баронов Лусианы. Немалую долю войска составляли аквилонские изгнанники, бывшие сторонники Конана бежавшие от жестокого правления Валерия. Пехоту Конана составляли пикинеры Гандерланда: в этой провинции, до последнего сопротивлявшейся Валерию, нашлось немало обездоленных воинов, охотно откликнувшиеся на зов спасшегося короля. Были тут и сами лусианцы: недолюбливавший магнатов-рабовладельцев, Конан не мог не признать их боевых качеств. Рослые светлоглазые отпрыски знатнейших родов Лусианы, с детства приученные к войне и охоте, закаленные как в пограничных стычках с аргосцами и разбойниками Рабирийских гор, так и в подавлении восстаний черных рабов. Их предводитель – наследник барона Римерио, юный Сезар произвел на Конана самое приятное впечатление: решительный, неглупый, явно разбирающийся в военном деле и при этом наслышанный о боевых подвигах короля Аквилонии, охотно вставший под его командование.

Кроме аквилонцев и лусианцев, под начало Конана встало и около двух тысяч рыцарей и копейщиков из Кофа, присланных Пелиасом. Сам маг покинул Конана, спешно отбыв по каким-то своим делам в Хоршемиш. Конан расстался с ним без сожаления – Пелиас немало помог ему, но воевать и дальше при поддержке черного колдовства и мерзких тварей из холмов Упырей претило варварской натуре короля Аквилонии.

Понадеявшись на свое численное превосходство, Эскадо решил атаковать первым. Над вражеской армией пронесся звук горна, больше напоминающий удар храмовых колоколов и и тут же, словно в ответ, поднялись и опустились копья с огненными языками. Распевая гимны Рглора, воинство Владыки Света ступило в реку. Конан усмехнулся и коротко бросил подъехавшему Марко.

–Стрелы!

Шемиты выступили вперед – туча стрел, взмыв над Громовой, почти застила восходящее солнце. Речные воды окрасились кровью, когда первые ряды храмовой стражи чуть ли не поголовно полегли на месте, но шествующие за ними фанатики, столь же непреклонно продолжали идти вперед. С противоположного берега также стреляли, однако дальность луков и меткость зингарцев явно уступали шемитским – их стрелы почти не долетали до воинства Конана. Но и шемиты не смогли остановить фанатиков Огненного Бога – только теперь Конан понял, почему Эскадо поставил их в авангард. Погибая сотнями, оставляя на своем пути груды окровавленных тел, они дошли до войска Конана. Шемиты, бесполезные в рукопашной, отступили, уступая место лусианскому ополчению. Их мечи и пики были короче копий храмовой стражи, однако боевой дух оказался не ниже, чем у фанатиков. Стоны, проклятия, лязг стали и хрип умирающих наполнили воздух. Лусианцы резали глотки волантийцам, стремясь добраться до врага, даже повиснув на длинных копьях стражников. На помощь Конан ввел кофийских копейщиков и и гандеров. Натиск волантийцев был страшен, но все же он не смог прорвать пехоты Конана – не помогли даже длинные копья, наносившие страшный урон в рядах оборонявшихся.

И все же пехоте Конана оказалось непросто выдержать яростный натиск фанатиков, готовых умереть, дабы сразу угодить в огненный рай своего бога. Немало храбрых кофитов, зингарцев, аквилонцев пали, прежде чем последний волантиец, истекая кровью, не рухнул на трупы погибших единоверцев. И в этот миг над рекой вновь пронесся звук горна и стоявшая на противоположном берегу конница устремилась на врага. Конан кивнул и стоявший рядом Сезар поднес к губам горн, протрубив наступление. Копейщики расступились и вся кавалерия Конана устремилась вперед, отчаянно желая схлестнуться в битве, что решит, наконец, исход этой войны.

Оба войска схлестнулись на середине реки с такой силой, что от лязга стали и воинственных криков, казалось, река выйдет из берегов. В передних рядах, размахивая огромными двуручным мечом, сеял смерть всадник в черных доспехах. Нанося страшные удары направо и налево, Конан упорно прорубался туда, где, окруженное лучшими из зингарских рыцарей, трепыхалось королевское знамя с огненным сердцем.

По бокам разворачивалась не менее грандиозное сражение. Наемники, схлестнувшиеся с войском Олегаро, побежали почти сразу, смешивая ряды наступавших за ними зингарских графов. Не сумев вовремя перегруппироваться, зингарцы оказались застигнуты врасплох и вскоре тоже побежали, обрушив весь правый фланг армии Эскадо. На левом фланге положение армии Конана было более опасным: аргосцы столкнулись с воинством, собранным зингарской знатью, не уступавшим аргосцам ни в боевом мастерстве, ни в вооружении, а общей воинственностью, даже превосходящим. Яростный натиск зингарцев был столь сокрушителен, что аргосцы, уступавшие им числом, чуть не побежали – особенно после того, как пал генерал Марко, сраженные зингарским копьем. Аргосский фланг выстоял лишь потом, что многие зингарцы увлекшись, в какой-то момент соступили с брода, начав тонуть на глубине. Их наступление, в буквальном смысле захлебнулось и этого хватило Конану, чтобы отправить на левый фланг Сезара, принявшего командование аргосцами. В итоге зингарцы, хоть и потеснили аргосский фланг Конана, прорвать его не смогли. Центр же, под командованием самого Эскадо, держался неплохо и какое-то время исход битвы был неясен, пока пуантенцы, обратившие в бегство правый фланг, не ударили во фланг. Двойного удара армия Эскадо уже не выдержала: ее шеренги смешались и в образовавшийся проем прорвались рыцари из Пуатена, рубя направо и налево страшными двуручными мечами. Конан, мчащийся во главе ударного отряда все же прорубил дорогу к Эскадо, к тому времени уже утратившему почти всю свою гвардию. При виде киммерийца король Зингары, первым ударил мечом, высекшим искры из шлема короля Аквилонии. В ответ Конан привстал на стременах, обрушивая сокрушительный удар на голову Эскадо. Однако в этот миг между двумя королями вломились зингарцы, в панике удирающие от преследующих их пуантенцев. Меч Конана расколол голову ошалевшего от страха рыцаря, с сорванным шлемом, спасшего, сам того не желая, ценой собственной жизни короля Зингары. Эскадо, не желая больше испытывать судьбу, развернул коня и, с остатками верных ему людей, устремился к прочь. Когда киммериец, отчаянно ругаясь, начал прорубаться к Эскадо, знамя с соколом и огненным сердцем, стремительно удалялось , бросая свою гибнущую армию.

Бегство короля окончательно деморализовало войско Эскадо: побежал даже левый фланг, до последнего теснивший аргосцев. Кровавый вал битвы прокатился через всю реку и выплеснулся на берег, уже кишевший зингарцами, спасающимися бегством. Кое-где еще вспыхивали отчаянные одиночные схватки, рыцари поднимали коней на дыбы, дрались и умирали. Но сторонники Эскадо были раздавлены, смяты и совершенно пали духом, не в силах организовать сплоченное сопротивление, устремляясь в бегство за собственным королем. Наступление армии Коннана обратилось преследованием, а преследование – беспощадным истреблением разбитого противника. Сам Конан, вместе с Олегаро, носился по берегу, стараясь остановить резню и пощадить тех, кто сдался в плен.

К полудню войско Эскадо прекратило свое существование, а сам он бежал, отдавая Конану и Олегаро всю центральную Зингару.

–Многие графы, оказавшись в плену готовы присягнуть мне,– говорил восторженный Олегаро,– они теперь не хотят и слышать об Эскадо и его красных жрецах. Народ, подстрекаемый жрецами Митры, восстал против новой веры и сейчас массово истребляет жрецов, также как и всех сторонников Эскадо. До самой Кордавы у него теперь нет поддержки.

–Но в Кордаве у него сильный гарнизон,– буркнул Конан, раздосадованный бегством короля,– и этот самый Волантис не так уж далеко. Со столицей нам ееще придется повозиться.

–Это ненадолго,– вмешался в разговор подъехавший Сезар,– после сегодняшней битвы у Эскадо сильно поубавилось сторонников. Думаю, едва наше войско подойдет к Кордаве, как сами горожане выдадут нам Эскадо.

–Хотелось бы верить,– сказал Конан,– но до тех пор, пока мы не…Так, а это еще кто?

Он указал на реку – по броду, огибая плывущие по течению трупы, мчался одинокий всадник. На попоне коня виднелись изображения льва и леопарда, что заставило воинство Конана расступиться, пуская его к королю. Конь всадника был в мыле, сам он тоже выглядел крайне изможденным. Конан узнал одного из рыцарей, оставленных им стеречь границу с Пуантеном.

–Беда, ваше величество,– сказал он, с трудом переводя дух,– Узурпатор Валерий…только что перешел Алиману…идет на юг….

========== Видящий ==========

Черным нетопырем спускалась ночь на Винтерфелл и в сгущавшемся морозном мраке, Сердце Севера ледяными пальцами стискивал страх перед ужасом с востока.

В глубине богорощи, на берегу горячего пруда, под исполинским чардревом, сидел темноволосый юноша с бледным лицом. Широко распахнутые глаза закатились: вместо зрачков в ночное небо пялились лишь слепые бельма. Но видели они много больше, чем у любого, кто ныне пребывал в замке, томимый страхом и неведением.

Большая белая птица беззвучно нарезала круги над Винтерфеллом. Желтые глаза не упускали ни больших огней на вершинах башен, ни сгрудившихся на открытом воздухе людей, греющихся у разожженных тут и там костров. Стоявшие на стенах воины, в ожидании неизбежного, напряженно вглядывались в заститый снегопадом горизонт…

Мало кто рассчитывал пережить эту ночь.

Большая круглая голова резко дернулась, реагируя на движение справа. Щелкнул крючковатый клюв и полярная сова спланировала на устремившуюся к замку черную птицу. Хрустнули птичьи кости в могучих когтях, брызнула кровь и Бран, с глухим стоном откинулся на спинку инвалидной коляске и на краткий миг проживая мучительную агонию растерзанной птицы.

Двое стражников испуганно переглянулись, кидая настороженные взгляды то на лицо Брана, искаженное смертной мукой то на стоящего за его спиной могучего воина. И без того не сильно привлекательные черты еще больше уродовал огромный ожог на поллица.

–Отправляйся на стену, Клиган,– негромко произнес Бран.

–Твоя сестра хотела, чтобы я охранял тебя,– пророкотал обожженный воин.

–Моя сестра хотела бы, чтобы ты был там, где от тебя будет больше пользы,– слабо усмехнулся Бран,– здесь я в безопасности больше чем где-либо в Винтерфелле.

Сандор неохотно повиновался этому приказу, коротким рыком велев стражникам следовать за ним. После похода за стену он прибился к Старкам – просто потому, что это было лучше, чем умирать под открытым небом на морозе. Сестры Старк приняли его неожиданно тепло – у каждой из них была своя история, связанная с Клиганом-младшим. Пес скорей бы умер, нежели признал, что испытывает к обеим сестрам сколь-нибудь теплые чувства и все же он, ворча и ругаясь, послушался Сансу, которая, покидая Винтерфелл, попросила Сандора охранять брата. Псу явно было не по душе выполнять роль сиделки при калеке, поэтому Бран и отпустил его, понимая, что Сандору больше по душе находиться в первых рядах. Большой ворчливый пес, привык рвать и терзать, а не сидеть в засаде выжидая, когда противник даст слабину.

Тем более, что от этого врага ожидать такого стоило меньше, чем от кого-либо.

С потерей Хорнвуда весь Север, восточнее Белого Ножа, окончательно отпал от Старков – даже Белая Гавань, все еще помнящая вассальную присягу, больше надеялась на помощь с юга, чем на Королей Зимы. Именно туда отправилась Санса Старк, надеясь присягнуть Дейнерис Таргариен, как было обговорено в послании, что направила ей Арья. Она говорила Брану, что у Дейнерис самое большое войско в Вестеросе, что Мать Драконов выжжет всю нечисть на Севере, но Бран лишь бесстрастно смотрел на сестру – в его видениях будущее представало не столь радостным.

И все же Санса уехала, оставив за главного брата, а по сути – Сандора Клигана: среди северян не нашлось более опытного воина, к тому же одним из первых столкнувшегося с угрозой, надвигающейся с Востока. Сейчас, впрочем, с ней познакомились многие: в Винтерфелле хватало беженцев из-за Белого Ножа – подданных Амберов, Карстарков, Хорнвудов. Они рассказывали жуткие вещи о тварях, все более вольготно чувствовавших себя на заметаемом снегом Севере. Один раз Санса отправила воинов к Дредфорту, чтобы дать бой окопавшейся там нечисти. Вернулись немногие – лорд Гловер, прибавивший после похода седины в волосах, заперся вместе с Сансой в Великом Чертоге и о чем-то говорил с ней до утра. Под утро Санса появилась в богороще с бледным, без единой кровинки лицом. Она не сказала в чем дело, но Бран и так знал причину. Именно тогда Санса окончательно решила отправиться в Белую Гавань.

В Винтерфелл тем временем продолжали прибывать беженцы: очень быстро Зимний Городок переполнился, однако люди все прибывали. Пару дней назад их всех пришлось пустить в Винтерфелл, поскольку ударившие снаружи холода, делали невозможными пребывание кого-либо за стенами. К тому же, все слишком хорошо понимали, что оставшись снаружи эти люди станут легкой добычей ледяной нежити. Их пустил, при условии, что все способные держать оружие – мужчины, женщины, дети – встанут на защиту замка.

Не только простолюдины в эти дни стягивались к стенам Винтерфелла: спасения тут искали и лорды из окрестных замков – Сервина, Барроутона, Златотравья, Темнолесья. В твердыню Севера потянулись и лорды с Горных Кланов, ибо нечисть появилась и в их горах. Все они понимали, что если падет Винтерфелл, то вскоре настанет и их черед. Бежать на юг, бросив все на Севере, они не решались, надеясь еще вернуться домой. Лишь самые дальние дома – Сероводье и Медвежий остров не ушли из родных гнезд, надеясь, что до них не достанет разыгравшееся на востоке лихо.

Пес, совместно с главами Домов, принялся за укрепление обороны замка, начатую еще Болтонами и продолженную Джоном и Сансой: в замок свозилось все съестное, что было в округе, также как и все запасы смолы и пакли. Джон, уходя на Север, все же успел по дороге отправить в замок груз драконьего стекла, взятого на Драконьем Камне с разрешения Дейнерис Таргариен. Сейчас же в Винтерфелле, мастера над оружием от всех замков, не покладая рук, работали с непривычным материалом, изготавливая наконечники для копий, стрел и каменных топоров. Вокруг замка углублялись рвы, спешно приводились в порядок стены и башни, где день и ночь несли стражу воины Старков.

Но много дальше самых зорких из дозорных видел Трехглазый Ворон, каждую ночь отправлявшийся в теле воронов на восток. Правда это было делать все труднее – его власть над птицами ослабевала, будто кто-то не менее сильный и хваткий подчинял их себе. Те же птицы, что оставались под властью Брана, непрестанно подвергались нападениям – или мертвых воронов или чудовища перепончатыми крыльями и острыми как иглы зубами. Этой мерзости появлялось на Севере все больше, хотя Бран так и не сумел выяснить откуда ее приводит его Противник.

Его самого Бран тоже видел не раз – худощавое существо в меховых одеяниях и маской из слоновой кости. Проникнуть под эту маску Бран так и не удалось, но и без этого он понял, что имеет дело с предводителем пришлой нечисти. Гипербореец все время пытался закрыть Брану глаза и часто ему это удавалось, но все же Трехглазый Ворон узнал о времени атаки на Винтерфелл и предупредить остальных.

Помимо видений в родных краях, все чаще Брану представали совсем иные картины.

Густой лес, непохожий ни на какой виденный Браном раньше. Могучие деревья, перевитые змеящимися лианами, незнакомые, пугающие своим видом звери. И смуглые, полуголые дикари, танцующие вокруг огромных костров, разожженных возле уродливых звероподобных идолов. Били бубны, слышались монотонные завывания, каменные и медные ножи терзали окровавленную людскую плоть. А потом в ночи проступали контуры исполинского, невыразимо жуткого лика и Бран слышал уже знакомое, страшное имя.

–Джеббал-Саг! Джеббал-Саг! Джеббал-Саг!!!

Многое говорили те уста, отверзавшиеся, казалось, отовсюду: на бледном лике Луны, на черной глади болот, в коре исполинских деревьев, наконец в непроглядной ночной тьме. Древний бог, – а Бран уже знал, кто такой Джеббал-Саг,– говорил с Трехглазым Вороном, обещая власть, славу и главное – здоровые, крепкие ноги, кои Бран давно не надеялся обрести. Бог даровал ему видения: Бран видел себя, крепко стоящим на ногах перед исполинским идолом. А вокруг валились на колени смуглые дикари и молитвенно простирали руки, выкрикивая имя Брана наряду с именами своих бесчисленных богов.

Эти картины представали его внутреннему взору все чаще, показывая Брану все новые и новые соблазны. И Трехглазому Ворону все чаще казалось, что Джеббал Саг требует от него за это совсем немногого: всего лишь обратить собственные умения во славу Темного Бога. И все больших усилий стоило Брану преодолеть эти вкрадчивые шептания, дабы вернуться в свое тело и вновь погрузиться в невеселые будни Винтерфелла.

Большой ворон, требовательно каркнув, опустился на стену рядом с высоким воином. Искоса тот посмотрел на севшую рядом птицу, и изуродованное лицо искривила мрачная усмешка.

–Посмотреть прилетел? Ну смотри?

Он вновь перевел взгляд на восток –где едва различимый в ночи горизонт, заволакивался снежной пеленой. Ветер швырнул белые хлопья в лицо, заставив Пса заслониться рукой. Когда же он вновь взглянул со стены, с его губ сорвалось крепкое ругательство.

На бывшем Королевском Тракте, словно из ниоткуда выросла жуткая фигура: бледный всадник на полусгнившем трупе лошади, с мерцавшими в ночи ярко-синими глазами. Взволнованные крики, разнесшиеся от Северных и Южных ворот, донесли весть, что и там появились Белые Ходоки. Снег повалил сильнее, поднялась метель и в ее завываниях послышались иные звуки, заставлявшие стыть в жилах кровь. За спинами трех всадников началось какое-то движение, бесчисленное множество мельтешащих, дергающихся тел. Словно множество звезд вспыхнули тысячи ярко-синих глаз, будто отразившихся от глаз Белых Ходоков.

–Седьмое Пекло,– выдохнул Пес и тут же рявкнул,– к оружию! К оружию, сукины дети!

С душераздирающим воем орда живых мертвецов кинулась на замок. Первую стену, которую не успели укрепить, пришлось оставить, закрепившись на второй, приведенной в относительный порядок. Вскоре мертвое войско, переполнив замерзший ров, приливной волной ударилось о вторую стену. Лишенные осадных лестниц, вообще каких-нибудь осадных приспособлений, мертвецы сбивались у стен замка в беспорядочную, судорожно шевелящуюся кучу разлагающейся бессмысленной плоти, по которой карабкались вверх все новые полчища. Бессмысленно лязгали челюсти мерзких тварей, пальцы скребли по каменным стенам и деревянным воротам, соскребая с пустых глазниц остатки плоти. Многие тащили с собой разное оружие, вплоть до палок и камней, которыми они молотили в ворота, пытаясь пробить дерево

– Давай!– крикнул Пес и невольно отшатнулся, когда рядом вспыхнул яркий язык пламени от подожженного горшка со смолой. Впрочем, пересилив себя, он вновь подступил к краю стены, с которого вниз обрушивались потоки огня. Мертвецы вспыхивали, словно подожженная ветошь: охваченные пламенем живые костры, метались из стороны в сторону, поджигая остальных. Однако вскоре поваливший стеной снег не дал пламени охватить все мертвое войско. Поднявшаяся метель завывала словно тысяча волков, но даже эти завывания не могли заглушить жуткие звуки исторгавшиеся из пастей оживших трупов. Вот среди вихтов появился гигант, размахивающий стволом вырванного с корнем дерева. С оглушительным грохотом импровизированный таран врезался в ворота, угрожающе затрещавшие от страшного удара. Вниз полетели огненные шары из пакли и вскоре великан уже метался исполинским костром, размахивая горящим поленом и поджигая остальных вихтов. Однако вскоре обстрел пришлось остановить: вместе с мертвецами начались заниматься уже и ворота – от катастрофы пока спасал только вновь усилившийся снег.

Но вот натиск на миг стих – над первой стеной поднялся жуткий силуэт с пылающими синими глазами. Длань Ходока, держащая нечто вроде копья, взметнулась вверх – и, словно по приказу, орды мертвецов кинулись на стены. Взбираясь на головы, цепляясь костяшками за малейшие выбоины в камне и дереве, они неуклонно карабкались вверх. Запасы смолы подходили к концу, кроме того, становилось все опаснее применять их из опасения поджечь ворота. Вскоре уже первые мертвецы, рыча и клацая зубами, стояли на стенах. Люди с удвоенной яростью кинулись на них, понимая, что стоит мертвецам укрепиться и натиск будет не остановить.

–Провались в Пекло, мерзкая тварь!– одним ударом меча Пес отрубил ближайшую лязгающую зубами голову, с пустыми глазницами и редкими волосами. Бестолково мечущееся безголовое тело зашаталось и, размахивая руками, рухнуло со стены. Однако на его место уже лезли десятки новых вихтов. Сандор словно безумный отрубал тянущиеся к нему руки, крушил трухлявые черепа, перерубая пополам тела, но все новые и новые твари лезли на стену, не чувствуя усталости и не ведая страха. Руки же Сандора, казалось, налились свинцом и ему становилось все труднее поднимать меч. Рядом кричал молодой лучник, разрываемый на части жуткими тварями, чуть поодаль та же судьба постигла седобородого воина, накрытого волной разлагающейся, бормочущей плоти. Глубокое отчаяние все больше накрывало сознание Сандора, все более отчетливо понимающего, что именно здесь он найдет свой конец.

Сидящий под чардревом Бран закатил глаза, привычно покидая тело и вливаясь в множество сознаний, затаившихся меж выбоин в камне. Стая воронов с громким карканьем взметнулась над Винтерфеллом, пролетев над колыхающейся под ними мертвой ордой и черным потоком обрушилась на Белого Ходока, облепив его со всех сторон. Острые клювы и когти терзали льдистую нежить, ошеломленную таким нападением. Защищаясь Иной вскинул руки – и птицы опали с его тела, падая с глухим стуком на землю: мертвые, промерзшие насмерть. И тут Пес почувствовал как его разума касается чужая мысль, сразу порождая в нем озарение.

–А ну, пошли вон! – очередной взмах меча разрубил сразу трех мертвецов, все еще терзавших тело лучника. Разбрасывая вихтов, Пес сорвал с трупа колчан, вытряхивая последнюю стрелу. Подхватив упавший лук, Пес вскинул его и выпустил стрелу – с черным наконечником из драконьего стекла.

Белый Ходок, все еще занятый тем, что отбивался от воронов заметил слишком поздно: острый наконечник вонзился ему в глаз по самое оперение. Белый Ходок издал болезненный визг, словно умирающий сумеречный кот. Из глаза вытекала бледно-голубая кровь, разлетавшаяся белым паром вокруг головы. Тело начало таять, обнажая бледные кости, и вдруг взорвалось, рассеявшись по ветру ледяной пылью. И в тот же миг войско вихтов, атакующее восточную стену, опало грудой истлевшей плоти – на этот раз окончательно мертвой.

–Давай!– рыкнул Пес ближайшим воинам, с восхищением смотревших на победителя Белого Ходока,– те кто справа от меня, бегут к Южным вратам! А те, кто слева – к Северным!

Вихты еще штурмовали Винтерфелл с названных направлений, однако воодушевленные защитники замка, высвободившие силы, с новыми силами обрушились на врага. Тучи стрел, с обсидиановыми наконечниками осыпали мертвецов, рассыпающихся прахом, однако ни одна из стрел так и не достала Белых Ходоков, державшихся настороже после гибели их сородича.

Бран устало откинулся в кресле, открывая покрасневшие глаза. И первое, что они увидели в ночном небе был силуэт белой совы.

Пес недоумевал, почему атака происходила только с трех сторон, оставляя открытым западную стену, где к Винтерфеллу примыкал Волчий лес. Он предположил, что это место специально оставлено открытым, чтобы у защитников замка возник соблазн покинуть Винтерфелл через Западные Ворота. Возможно, именно таков и был план Лоукки, но сейчас, видя, как его армии вторжения терпят неудачу, он пустил в ход свой последний довод.

Несколько стрел, пущенных в небо, не задели полярную сову, но заставили ее подняться выше, распахнув крылья на фоне Луны. Из искривленного клюва вырвались гулкие звуки и, словно в ответ, пространство между деревьями Волчьего Леса наполнилось множеством многоногих тел.