Текст книги "Ядовитый Факультет. Фея, которую вы заслужили (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
Соавторы: Юлия Флоренская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
Глава 43. Проводы и провода
К обеду уборочная техника худо-бедно расчистила большинство дорог, но всё равно продолжала колесить по районам, потому как метель даже не думала сбавлять обороты. Роботы-дворники, вооружившись лопатами, гребли снег, который падал снова и снова.
Местные жители спешно утеплялись. А приезжие толпились в очередях у билетных касс – в основном, на вокзалах, ибо полёты, понятное дело, отменили – при такой-то пурге.
Ночь спустилась на четыре часа раньше привычного наступления сумерек.
Меня изводила тоска.
Может, гормональное, думала я. Или сезонное. Но вторая перегоревшая лампочка и мигающая третья не давали долго заблуждаться: скверному настроению есть вполне определённая причина. И эта причина – гирлянда. Моё индивидуальное проклятие.
Что произойдёт, когда погаснут все лампочки? Пропадёт желание жить и Нойта Сарс добровольно шагнёт в пропасть? Вот, о чём я думала, когда вздыхала, утвердив на коленях локти.
А слева от меня, развалившись на диване, сидел Вор-Кошмарник и изучал пригласительный билет. Стоило ему изъявить желание попасть на проводы в лес Хвоистых Химер, как проворные духи Неге Ки тотчас сунули в наш почтовый ящик стопку приглашений. Не утром, как у них принято, а прямо средь бела дня. Ящик, конечно, тут же взбесился, дом затрясло, и мы уже подумали, что нам крышка и сейчас всё рухнет по вине сейсмических неполадок в коре земной. Но Путеводная Нить гаркнула, чтобы мы проверили почту, и спустя пару минут ситуация стабилизировалась.
– Сегодня в полночь, – бормотал Вор-Кошмарник, водя пальцем по приглашению. – На поляне за северным мостом. При себе иметь… скатерть?
– А что ты так удивляешься? – отвечал ему Пересечень, всеми четырьмя руками гремя посудой в раковине под струёй воды из-под крана. – Проводы – это всегда еда, каждое семейство должно принести с собой скатерть, чтобы на ней можно было разложить угощение. Ты как с луны свалился, ну правда.
– Кто с луны свалился? – прокряхтел Ли Фаний Орл, приподнимаясь на локтях и разлепляя заспанные глаза.
– Дракон проснулся, – констатировала Путеводная Нить, которая из мотка успела перебраться внутрь декоративной подушки.
Вор-Кошмарник отложил ламинированный билет и возвысился над сыщиком, сдёрнув с него одеяло.
– Пока вы тут разлёживались, нашу Нойту чуть не пришибли, – обвинительно заявил он.
Я отпихнула Вора и заняла его место напротив дракона.
– Шпионки-вязальщицы… Точнее, неудавшиеся полубогини Пуйо. Они убили твоего хамелеона, – с места в карьер обрушила я на голову бедолаге. – А Сио Лантий расправился с ними, так что в некотором роде Геннадий отомщён. Но ты знал, что у тебя в доме колодец? Тыквоголовые все в нём утопились.
– Страсти-то какие, – прошептал детектив, с прищуром глядя на меня. – Но постой. Ты говоришь, хамелеона больше нет? Это прискорбно, конечно, но я не был так уж сильно к нему привязан. Он служил лишь контейнером… Другой вопрос: каким образом я тогда выжил?
– Ты мог умереть?! – в свою очередь, изумилась я.
– Драконы не умирают. Если у них забрать энергию (что, в общем-то, довольно сложно), они обращаются в ничто. Их душа не уходит на тот свет, попросту исчезает. Итак, Нойта, похоже, ты задолжала мне кое-какие объяснения, – вкрадчиво изрёк Ли Фаний Орл. – Присядь-ка. Хочу тебя за руку подержать.
Пересечень фыркнул, бросил в мойке гору недомытой посуды и с брезгливым выражением на физиономии покинул гостиную. Вор-Кошмарник икнул, сообщил, что его сейчас от этих нежностей стошнит, и тоже поспешил ретироваться. Только Путеводная Нить осталась сидеть в подушке, никак события не прокомментировав. Уснула там, не иначе.
– За руку подержать? Ну серьёзно, – по-идиотски заулыбалась я. Однако всё же послушалась и села на софу, как попросил дракон.
Рукой моей он немедленно завладел, зажмурился. И по телу будто слабый ток побежал.
– Не обманывайся на мой счёт, – после длинной паузы произнёс сыщик. – Я не настолько романтичный дурак, чтобы держать тебя за руки без веского повода. И кажется, я всё понял. Энергия от хамелеона перешла к тебе, верно?
– Думала, не догадаешься, – смутилась я, когда руку наконец вернули в моё распоряжение. – Но что же получается, Нойта Сарс для тебя теперь на вес золота?
– Можно и так сказать. Если раньше я берёг тебя, потому что ты мой друг, то теперь буду беречь, потому что ты моё сокровище. Ставки растут, – усмехнулся детектив. И внезапно изменился в лице.
– Что это там за гирлянда? Почему тыквы? Дюжина чешуйчатых хвостов! – выругался он. – Нойта, когда она здесь появилась?
– В день расплаты, – отрапортовала я. – Две лампочки уже перегорели, третья на подходе.
– Так ведь это же…
– Проклятье? В курсе. И судя по всему, проклята как раз я.
– Но…
– Никаких «но», – высунулся из-за дверного откоса Вор-Кошмарник. – Сегодня мы идём на праздник проводов осени и представим Нойту сообществу лесных ижи-существ. Они точно помогут снять проклятье. Но если вы, господин дракон, за нами увяжетесь, то и празднику конец, и консультация наша сорвётся. Ой, только вот не надо так трогательно брови изгибать! Ижи-существа не переваривают драконов испокон веков. А то вы не знали.
Приближалась полночь.
Пересечень заботливо обмотал меня шарфом и поместил в необъятных размеров шубу, задействовав для этого все четыре руки. И пока Путеводная Нить, культурно ругаясь вполголоса, переворачивала дом вверх дном в поисках своих крошечных сапог, а Вор-Кошмарник спорил с Небывалью, что ему и без тёплой одежды хорошо, Ли Фаний Орл тихонько стоял, прислонившись к дверному косяку, и со светлой грустью на нас взирал (а у самого глаза так и блестят, от сентиментальных слёз, определённо).
– Скатерть забыли, – сообщил он, когда мы всей толпой выдвинулись было на улицу. И, подойдя, подал нам тканевый рулон.
Вор-Кошмарник с кислой миной выхватил скатерть у него из рук.
– Фу. Теперь драконом вонять будет, – скривился он, однако окончательно не забраковал и сунул свёрток себе подмышку.
Мы вышли в мороз, тьму и вьюгу. Почти все, как диванные валики на ножках, – в тулупах и валенках, за вычетом Вора-Кошмарника. Тот помёрз-помёрз, да и завернулся в итоге в скатерть. От переохлаждения Инычужи не заболевают, конечно, но кому охота испытывать неудобства, если их можно избежать?
Меня же здорово спасала необъятная шуба, на которой настоял Пересечень. А ещё на моих ногах были носки, на одну десятую состоящие из выпавших волос Путеводной Нити. И чувствовала я себя, как никогда, уверенно, хотя, если подсчитать количество горящих фонариков на гирлянде, цифра выходила совсем не утешительная: порядка двадцати восьми дней – то есть, чуть меньше месяца – оставалось прожить перед тем, как Нойту Сарс со всеми потрохами поглотит чёрная тоска.
Промозглый ветер немилосердно трепал нас за воротники, лупил в лицо своими воздушными кулаками, швырялся снегом и был чересчур уж враждебен и зол. Я бы, наверное, тоже, как эта погода, злилась, если бы обстоятельства вынудили меня выйти на сцену раньше положенного часа.
С большим трудом, увязая в сугробах, мы добрались до леса Хвоистых Химер, и там буря словно бы поутихла. Не свирепствовал ветер, и нас не пронизывало холодом. Мощные древесные стволы служили своего рода щитами, а кроны выступали в роли эдаких фильтров, сквозь которые медленно и избирательно сыпался снег. Здесь его тоже лежало прилично.
И топали мы по снегу среди стволов, а Небываль-из-Пустоши летела над нами и светила во мраке своими глазищами. У всех Инычужей имелось отличное ночное зрение. Только меня вели, ибо даже с драконьей энергией и обновлёнными крыльями (которые, к слову, мне посоветовали лишний раз не раскрывать) я в темноте была как слепой котёнок.
Меня вели, заботливо подталкивая в спину, направляя, поддерживая, если вдруг оступлюсь, шёпотом подсказывая: вот здесь, Нойта, коряга, а тут – будь осторожна – ветки торчат. Сио Лантий, которому запретили включать фонарик, шёл, мёртвой хваткой вцепившись в мою руку. Лично его никто не направлял, так что он то и дело натыкался впотьмах на препятствия, набивал синяки и забавно шипел от боли.
И добрели мы так до поляны, что за северным мостом. А на поляне жгли костёр, поэтому я замечательно рассмотрела всех, кто там был. Всех до единого.
Под чудную фольклорную музыку, которая лилась из кованого сундука с открытой крышкой, вокруг костра плясали твари самого разного пошиба.
Стройные парни с лисьими мордами, облачённые в изысканные костюмы. Одноглазые мохнатые чудища размером со среднее колесо. Гигантская змея, которая в свободное время пожирает глаза своих жертв. Монстр, похожий на муравьеда, – насколько я помню, этот тоже хищник и из всех деликатесов предпочитает мозги.
Был среди ижи-существ также зонт-призрак – довольно редкий и, можно сказать, исчезающий экземпляр. Был кот-оборотень с двумя хвостами, на конце которых теплились огоньки.
Небываль-из-Пустоши подлетела к двухвостому коту, перекинулась с ним парой слов и воспарила над костром, впитывая в себя дым и высокое пламя. Впитывая и не сгорая.
– Это проверка такая, – приглушённо пояснил Пересечень. – Во время ловли демонов в пустошах нехитрое дело случайно подцепить одного из них и заразиться. Если бы перья Небывали загорелись, это бы означало, что в ней – демон.
– И что тогда? – обмирая, спросила я.
– Пришлось бы изгонять, – вздохнул Вор-Кошмарник. – Но, к счастью, с нашей кото-совой всё в порядке, нечего беспокоиться.
Мы двинулись к костру, сойдя со снежного покрова на твёрдую мёрзлую почву, и лесные ижи-существа расступились, принимая нас в круг. Люди-лисы поглядывали на меня с хитрецой, одноглазое мохнатое чудище – с крайней тревожностью, а змея, поедающая глаза, – с неприкрытой алчностью.
У меня сердце оборвалось, когда эта ползучая тварь под два метра в длину приблизилась ко мне на хвосте и застыла впритык к моему носу: покрытая чешуёй узкая морда, два вертикальных зрачка в оранжевой оправе. Брр! Я отшатнулась и наткнулась лопатками на выставленные ладони Пересеченя.
Нет, Нойта, нельзя отступать, не сейчас. И засунь свои страхи, будь добра, куда-нибудь подальше.
Змея продолжала изучать моё лицо, изредка высовывая раздвоенный язык. Вертикальные зрачки пульсировали, словно бы раздуваясь.
– На ней проклятье, – установила диагноз она. – Вы, с-с-случаем, у себя дома ничего с-с-странного не замечали? Рас-с-стяжку, гирлянду, фонарики на проводах?
– Гирлянду, да, – сказал Пересечень за моей спиной. – Две лампочки уже перегорело.
– Когда перегорит пос-с-следняя, из жизни проклятой уйдёт весь с-с-свет, вся радос-с-сть, – прошипела змея. – И проклятая тоже захочет уйти. Вы не должны этого допус-с-стить.
– Но что же нам делать? – заломил руки Вор-Кошмарник. – Я не хочу, чтобы Нойта ушла!
– Лампочки будут гас-с-снуть каждый день, – сказала змея. – Пока не погас-с-сла последняя, надо ус-с-спеть промотать зиму до весны. Или вернуть ос-с-сень. На ваше ус-с-смотрение.
– Да ладно, – подала голос Путеводная Нить, которая до сих пор пряталась у Пересеченя в капюшоне. – Кому такое под силу?
Но змея уже удалилась, и я испытала немалое облегчение, когда её клыкастая пасть с раздвоенным языком перестала мелькать перед моим носом.
– Вы всё слышали, – глухо произнёс Вор-Кошмарник. – А теперь давайте отдохнём, и пусть те, кому нужно, пораскинут мозгами, а те, кто устал, закроют глаза.
С такими словами он стянул скатерть с плеч и расстелил её на усыпанной иголками земле.
Я недоверчиво потрогала ткань: греет, надо же! Лежит на ледяной земле, но греет, будто печка. Неужели дракон постарался?
Мы безбоязненно расселись по периметру скатерти. Опасливо косясь на меня, как на болезную, к нашей компании подковыляло мохнатое чудище и протянуло мохнатую лапу, чтобы передать Вору-Кошмарнику кекс. Маленький, кривенький – сразу видно, чудище пекло его самостоятельно. Вор опустил кекс в центр скатерти, и та, всё равно что грибами, поросла мисками со снедью. Салаты, торты, жареное мясо и рыба, всевозможные гарниры – перед нами источали благоуханный пар блюда на самый привередливый вкус.
Пересечень утащил к себе блюдо с жареным мясом и принялся невозмутимо его уплетать. Тогда я решила, что не грех сожрать тортик – он здесь тоже присутствовал и очень скоро очутился в моём животе. Сио Лантий налёг на салаты. Путеводная Нить удовольствовалась рыбьим хвостом (кто бы мог подумать, что хвосты её излюбленное лакомство). Вор-Кошмарник накинулся на Пересеченя: «Ну поделись ты хоть кусочком, обжора!».
И лишь Небываль-из-Пустоши вновь хранила хладнокровие. К пище не притронулась.
– Как, – говорит, – приблизить весну? Возвращать осень не вариант, Птица-Весень и без того страдает неимоверно, чтобы опять этот круг начинать. Надо подхлестнуть время. Но как?
– А разве наша птичка такими вещами не заведует? – удивился Вор-Кошмарник с набитым ртом (всё-таки отхватил себе немного мяса, какой молодец). – Ну да, она сейчас чёрная и злая. Но только она в состоянии ускорить приход весны.
Подкрепившись рыбьим хвостом, Путеводная Нить сделалась такой умной, что хоть ты прячься. Ни разу не сбившись, она виртуозно выдала нам какую-то закрученную речь, где проскочили слова «катализатор», «форсировать» и «годовые кольца».
Впрочем, последним заинтересовался Пересечень:
– А вот о годовых кольцах прошу поподробнее.
И завязалась дискуссия.
Из всего разговора я вынесла, что Птица-Весень каким-то образом способна воздействовать на годовые кольца, хотя они обычно расположены в деревьях, намертво там закреплены и нарастают с каждым годом по мере утолщения стволов. Это если вспомнить курс ботаники.
Сио Лантий тоже диву давался и терялся в догадках, какие кольца Инычужи имеют в виду. Как выяснилось, деревья – точнее, именно Хвоистые Химеры – могут повлиять на время, если нарастят годовое кольцо по просьбе кого-нибудь очень влиятельного и могущественного. И тогда времени будет некуда деваться – разгонится, как миленькое.
– Но договариваться с Птицей-Весень придётся тебе, Нойта, – тронул меня за руку Пересечень. – Она-то и во вменяемом состоянии за услугу может шкуру содрать, иногда даже в прямом смысле. А уж сейчас, когда в ней столько ярости… Страшно представить.
У меня будто все внутренности скукожились, холод до костей пробрал. Но я не подала виду. Под завязку напитаться тоской по вине гирлянды или потерпеть боль от Птицы-Весень ради исцеления? Полагаю, лучше уж второе.
– Понятно. Приму к сведению, – пробормотала я и обхватила себя за плечи.
Сио Лантий, напарник мой сострадательный, тоже меня за плечи обхватил, согревая, успокаивая без слов. Вроде бы помогло, отпустило. Правда, ненадолго.
Лесные ижи-существа продолжили пляски вокруг костра, а мы опустошили блюда (пустые, они исчезали сами собой – вот удобно, посуду не надо мыть) и засобирались обратно. Путеводная Нить променяла широкий и мягкий капюшон Пересеченя на облезлый воротник шубы Нойты Сарс, забралась в углубление и прислонилась – тёплая – к моему затылку.
– Всё будет хорошо, Нойта. Всё будет хорошо, – шептала она.
Молчала бы, честное слово. Из-за неё я была вынуждена шагать позади всех, ибо плакать на виду у Инычужей – сами знаете, чревато дополнительной порцией утешений, от которых только горше делается.
Лес шумел кронами в вышине. Ветер разгонял тучи, светлел горизонт. А я шла и плакала. И слёзы мои застывали красивыми льдинками на щеках, а потом падали в снег.
Глава 44. По годовому кольцу
Как только мы добрались домой, Пересечень взялся за растопку камина, ибо батареи со своей задачей справлялись довольно вяло. Вор-Кошмарник в молчании удалился к себе в комнату, Путеводная Нить – на полку для шляп, Небываль-из-Пустоши взгромоздилась на спинку дивана. А Сио Лантий приткнулся в углу прихожей, потому что «Нойта должна пойти наверх одна».
На этом настояли решительно все. Они были убеждены, что Птица-Весень в скверном расположении духа не снизойдёт до моих просьб, если в комнате, кроме нас двоих, будет кто-то ещё.
А на меня и без того тоска наваливалась, тяжёлая, чернильная, густая...
Ли Фаний Орл поднялся с софы и обнял меня напоследок.
– Если надо, значит, надо. Жаль, что я не могу быть тебе полезен.
Утешил, нечего сказать.
Затем он уселся на тумбу напротив Сио Лантия и сочувственно вздохнул. Две охранные статуи, подумала я. Два согбенных привратника. Вот, как будет смотреться Нойта Сарс у Врат в Дивный Мир. Примерно так же уныло, да.
Моя рука примерзала к железным перилам пожарной лестницы. Ноги, несмотря на наличие обуви, примерзали к ступенькам – но тут уже, по большей части, из-за страха. Мне предстояло пойти на сближение с совершенно иной, неизученной формой жизни, в корне отличной от той милой, дружелюбной Птицы-Весень с красочным оперением. Как она отнесётся ко мне, когда я выпущу её из клетки? Не заклюёт ли? Не истеку ли я кровью прямо там, в собственной спальне?
Открывая дверь, я понятия не имела, что меня ждёт. Тишина и холод пустой комнаты были подобны хищным зверям, которые вонзали зубы прямо в моё сердце.
Птица-Весень (точнее, маленький чёрный обрубок с иглой вместо клюва) сидела на жёрдочке в клетке, крепко обхватив перекладину когтистыми пальцами неожиданно мощных лап. Набравшись смелости, я подошла к подоконнику и развернула клетку так, чтобы видеть крошечные злые глазки Птицы. Но та смотрела не на меня, а мимо меня, сквозь меня, словно Нойта – призрак, словно Нойты уже не существует и все фонарики гирлянды-проклятия погасли давным-давно.
По телу Птицы прокатывалась дрожь.
– Слушай, – неуверенно сказала я, и собственный голос показался мне слабым и жалким. – Слушай, нужна твоя помощь. Без тебя никак.
Она не отреагировала, продолжая сидеть на одном месте, и лишь тьма ещё сильнее налилась в её глаза.
– С-слушай, – цепенея, пробормотала я. – Давай приблизим весну. Ты ведь тоже этого хочешь. Тебе же плохо. И мне плохо. И так уж вышло, что весна нужна позарез нам обеим.
Птица-Весень вмиг перестала дрожать. Она слегка подняла голову и уставилась на меня своей ослепительной и неопровержимой тьмой, метя кончиком клюва-иглы аккурат в переносицу.
Пора, решила я и, сняв с клетки пружинный крючок, отворила дверцу и отошла на шаг – всего на шаг, хотя по-хорошему, вообще-то, стоило бы без оглядки бежать.
Птица-Весень выбралась из заточения с неохотой, словно где-то в глубине своей очерствевшей птичьей души предвидя, чем её освобождение обернётся.
Она смотрела только на меня, а я – на неё. И мною безголосо командовали:
«Вытяни руку, закатай рукав выше локтя, подойди. Ближе. Ближе. Ближе».
И когда Птица-Весень впилась в мою руку клювом-иглой, я лишь пискнула: не так уж было и больно, всё равно что от укола в вену, когда анализ крови берут.
Правда вот, что-то наш анализ слегка затянулся.
Она пила мою кровь, разбавленную светом дракона, и ноги с трудом меня держали. Я была не в силах смотреть на точку проникновения и чувствовала, что слабею, что ещё немного – и в жилах Нойты Сарс не останется совсем ничего.
Но злая чёрная Птица-Весень знала, когда закончить. Я уже почти теряла сознание, мысли метались и мутились, когда она вынула свой клюв из моего предплечья. И я на подгибающихся ногах бросилась искать зажим: какую-нибудь тряпку, салфетку, носовой платок, чтобы потуже затянуть руку и остановить кровотечение.
Всё произошедшее казалось диким, нелепым, сюрреалистичным. Зачем ей моя кровь? Что за дурацкое жертвоприношение? Что она делать-то собралась?
Её иглоподобный клюв словно бы набух, удлинился и стал толще. На тяжёлых, крупных лапах Птица-Весень спрыгнула с подоконника, и я отскочила от неё, наткнулась на деревянное изножье кровати, заработала ушиб. А Птице хоть бы что: на меня она даже не взглянула.
Неуклюже пройдясь к центру комнаты (весьма условному, ибо кровать частично располагалась в центре), она остановилась… и проткнула клювом воздух. От прокола в пространстве, словно по воде, пошли чёрные концентрические круги. Когда они застыли в виде древесных годовых колец, Птица-Весень медленно повернулась ко мне, и во мраке её глаз мелькнуло приглашение: идёшь или как?
Я вновь ощутила её волю, хотя она не была изложена в устной форме. Где-то в моём подсознании словно тонкий голосок включился: «Двигай давай! Зря, что ли, столько крови отдала?»
Иллюзорные годовые кольца, зависнув в воздухе, тихо пульсировали. Что это, если не портал? Согнёшься, проползёшь (с моим-то ростом) – и куда-нибудь непременно выползешь. А куда – это уже другой вопрос.
Писклявому голоску я была вынуждена повиноваться, а то действительно, какой толк в этих мучительных кровопотерях, если они никуда не приведут? Присела на корточки, баюкая раненую руку, голову в плечи вжала – и вслед за Птицей ползком вступила в новую систему координат.
Здесь не было верха и низа и отсутствовали такие понятия, как вперёд и назад. Годовые кольца – теперь уже коричневые, похожие на вафлю с шоколадной начинкой, – назойливо вились вокруг нас, куда бы мы ни повернули.
Птица-Весень ухватилась своим тонким клювом за одно из колец и расщепила его. Пространство заволновалось. «Вафли» заходили ходуном, и мы будто в бушующем океане очутились. А затем нас куда-то выбросило.
Я говорю «куда-то», потому что там, куда мы в итоге угодили, ни зги не было видно. Тьма кромешная, прямо как у Птицы-Весень в зрачках.
Из звуков же слышался лишь скрип – приглушённый, протяжный, усталый. Так могла бы скрипеть, пожалуй, столетняя Хвоистая Химера, слишком много повидавшая на своём веку.
Моё предположение оказалось верным. Голосок Птицы-Весень опять прокрался в голову и уведомил меня о том, где конкретно мы находимся. А затем моя спутница – мрачнее самой глубокой беззвёздной ночи – принялась топтаться, проминая лапами древесные ткани. Я же стояла и диву давалась: каким образом нам удалось попасть буквально в сердцевину дерева, если сердцевина должна быть под завязку заполнена клетками, отвечающими за газообмен и синтез веществ?
Мы этот материал на Природном факультете проходили, назубок заучивали и потом экзамены сдавали, так что у меня в памяти прекрасно всё отложилось. Тогда что здесь за мистика творится?
«Сейчас ты жива лишь наполовину, – пояснили мне писклявым голоском в черепной коробке. – В дереве присутствует твоя нематериальная часть. Оболочка осталась в доме с Инычужами. Если мне удастся договориться с деревом и нарастить годовое кольцо, душа вернётся к тебе».
«А в противном случае…», – мысленно начала я.
«В противном случае ты навсегда застрянешь внутри ствола и станешь его заложницей».
Ну замечательно! И на что я только подписалась!
«Шутка, – насмешливо прозвучал голос Птицы-Весень у меня в голове. – Твоя душа вернётся на положенное место так или иначе. Но какой тебе от этого прок, если спустя месяц ты всё равно отдашь концы?»
Надо же, чёрный юмор прорезался. Вполне в её духе, что уж там.
Теперь я ожидала, что Хвоистая Химера, чего доброго, по-человечьи заговорит и пошлёт нас лесом, а мы, вредины такие, умасливать её начнём, переговоры вести. Но ничего подобного не случилось. Птица-Весень просто возилась где-то внизу, прокладывая дополнительное годовое кольцо. И в один прекрасный момент, стоя в кромешной тьме, я задалась вопросом: а что я здесь делаю? Зачем меня в портал-то позвали? За новыми впечатлениями? Может, присутствие Нойты Сарс внутри дерева не такая уж необходимость?
Мой мыслительный процесс прервался оглушительным треском. Как будто дерево вдруг дискомфорт почувствовало и заявило нам, что оно обо всём этом думает. Содрогнулась крона, прибежище пернатых, и я услыхала приглушённый птичий гвалт в поднебесье.
– Закончила! – сообщила вслух Птица-Весень, и нас сию же секунду объял свет.
Насколько я поняла, целительный, поскольку с меня тотчас слетела и тоска, и усталость, словно проклятой гирлянды никогда не существовало.
А моя Птица восстала из пепла, обзавелась оперением, живым взглядом, изящными формами клюва и лап. Она парила в потоке света, расправив крылья, и больше не томилась от ненависти ко всему миру.
Мы уже не находились внутри Хвоистой Химеры. Разноцветным благоухающим потоком сияния нас вновь куда-то несло. Да что я говорю «куда-то»! Нас несло во вполне определённом направлении. В весну.
«Что, и всё?» – с облегчением, помноженным на недоумение, думала я, когда вокруг нас стали набухать почки, снег – экстренно таять, а подснежники – столь же экстренно распускаться.
Испытание пройдено, Нойта, дыши глубже. Дыши… Как-то так пел мне ветер, напоённый весенней свободой.
Мы пережили этот этап. Ты пережила. Но дальше ведь наверняка возникнет ещё какое-нибудь препятствие, и жизнь малиной не покажется, и опять придётся страдать.
Мои опасения на этот счёт были признаны негодными: Птица-Весень по-прежнему могла читать меня, как включённый планшет без паролей с неограниченным доступом к приложениям.
– Наслаждайся моментом, – сказала она. – Такая простая истина, но ты почему-то всегда её игнорируешь. Что тебе будущее, когда можно столько замечательных вещей наворотить в настоящем?
Потом она сказала, что благодарна мне за всё по очереди: и за клетку, в которую её посадили, и за ускорение весны, и за бесстрашие. А вот за кровавую историю прости, пожалуйста, было больно, знаю, и жутко (кому, как не мне, понимать). Но до чего же радостно, что период нелюбви закончился. Когда ты объят ненавистью, ты не любишь. Когда в тебе тоска или страх, любовь часто бывает изгнана. А жить без неё очень тяжело. Очень. Очень.
Мы немного полетали в расцветающем, пробуждающемся лесу. Я говорю «мы» и «полетали», потому что я вызвала из небытия свои роскошные искристые крылья, чем немало ошарашила Птицу-Весень, после чего составила ей полноценную компанию.
Два крылатых существа – маленькое и большое – вылетели из леса в ярчайший из рассветов и приземлились на крышу дома, из трубы которого валил дым. Наш дом, подумалось мне, и наш дым. И как было бы чудесно, если бы вот это «наше» продолжалось до бесконечности. Но почему-то всегда приходится уходить…
– Нойта, Весень! – крикнул нам Пересечень, высунувшись из кухонного окна и размахивая поварёшкой. – Спускайтесь сюда!
– Дуйте жрать! – проорал Вор-Кошмарник, высунувшись из окошка по соседству.
Мы, само собой, спустились. И Пересечень не умолкал ни на мгновение. Всё рассказывал, как увидел, что гирлянда с тыквами рассыпалась в прах, а потом услышал, как запели в саду птицы. И солнце вдруг пригрело, и ручьи побежали, и цветение резко началось.
– Сразу понял, что это вы весну поторопили. Умнички мои!
Он похвалил новое оперение Птицы-Весень и заявил, что она стала ещё краше, чем была. А Ли Фаний Орл сидел, сложив на коленях руки, и Сио Лантий сидел, и оба мечтательно улыбались, глядя на меня своими лучистыми глазами. Будто я какая-нибудь картина в галерее, созданная исключительно затем, чтобы мною любовались.
Пересечень спохватился и позвал всех к столу. Но не успели мы толком поесть, как в дверь постучали. На пороге обнаружились профессор с Кагатой.
– Вы что-то сделали, да? – пытливо спросил Деус Ним. – Это ведьвычто-то сделали. Ни за что не поверю, будто бы погода распсиховалась без посторонней помощи. Сначала пурга, следом оттепель. Моя престарелая соседка по общежитию жалуется на давление и мигрень. В грибной отель, где живёт Кагата, трижды приезжала скорая. Вы, вообще, что тут устроили, а, Нойта Сарс?!
Он обратился ко мне по имени и фамилии, что само по себе означало, что он настроен на серьёзные разбирательства. Но то, с какой саркастичной ухмылкой он произнёс свою обвинительную речь, выдавало его с потрохами. Этот хмырь откровенно забавлялся происходящим.
– Нойта, Сио Лантий, – позвал он, – на пару слов.
И скрылся за дверью в бушующей солнечной весне.
Точно по щелчку чьих-то волшебных пальцев, ровно в этот же момент во дворе припустил бисером весёлый ливень. Но под козырьком крыльца он нам был, конечно, не страшен. Отложив вилки и ножи, мы с Сио Лантием выбрались из-за стола.
Снаружи пахло древесиной, сырой землёй и дикими ягодами, которые, не ровен час, проклюнутся и созреют в чреве леса. Дождь пытался достать нас и так, и эдак, задевая холодными брызгами. Козырёк над крыльцом спасал едва-едва.
– Так, – деловито прищурился Деус Ним, оглядывая меня, как какую-нибудь статую, выставленную на продажу. – Смотрю, твой комплект уже полон. Не буду спрашивать, где именно ты отхватила свою недостающую часть. Просто знай, что я очень тобой горжусь.
– А ты… – Он подошёл к Сио Лантию и мгновенно определил: – Не готов. Даю тебе неделю. За неделю, надеюсь, справишься.
– Справлюсь с чем? – не уразумел парень.
Профессор с экспрессией хлопнул себя пятернёй по лбу и закатил глаза.
– С дополнением своей крылатой ипостаси, разумеется! Все мы, кроме одного тебя, теперь можем нормально превращаться и не нуждаемся в стимуле, в отличие от некоторых, – гаркнул он и замахнулся на Сио Лантия, у которого немедленно отросли пепельные крылья.
– Иди, – распорядился профессор, театрально махнув рукой с выставленным указательным пальцем. – Иди и ищи. Чего бы тебе это ни стоило.
