Текст книги "Дикие сливы. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

У входа стояли двое бет довольно воинственного вида, в длинных кожаных фартуках, надетых поверх штанов из грубого полотна; оба были вооружены копьями, и чем ближе подходили гости, тем ниже опускались копья, как будто индейцы заранее готовились отражать атаку.

Конечно же, воины Синего Облака хорошо знали Декса, знали, что вождь сам назначил ему встречу, но это не было поводом для отмены охранного ритуала.

Зовущий Реку сделал учтивый приветственный жест, показывающий мирные намерения, заговорил с воинами на языке команчей, но прежде чем кто-нибудь из стражей ответил, входной занавес откинулся и на пороге возник прелестный омега, лет шестнадцати или около того, лишь недавно вошедший в возраст цветения; от его золотистой кожи и шелковистых иссиня-черных волос, схваченных обручем и тем не менее падавших до пояса, исходило благоухание осенних роз и дикого меда, с примесью – совсем легкой-кострового дыма.

– Привет тебе, Зовущий Реку, – неожиданно сказал он на чистом языке белых переселенцев. – И тебе, пришелец из долины… Мой отец ждет вас у своего очага.

– Лунный Олень, один из сыновей вождя. – шепнул Ричард на ухо Тексу, прежде чем они оба последовали за юношей.

Воины-беты расступились пред ними, и Текс следом за Ричардом вступил в дом вождя. По самому центру типи горел очаг, дым от которого поднимался столбом к отверстию в кровле, у самого переплетения жердей, держащих на себе разрисованные шкуры. Вокруг очага сидело несколько команчей разных возрастов, но в волосах у каждого было достаточно перьев, чтобы даже бледнолицый понял – все они воины, занимающие высокое положение в племени.

Сам вождь Синее Облако – могучий альфа, чья кожа была покрыта синими рисунками почти так же густо, как его типи, а на голове красовался целый гребень из белых перьев, восседал напротив входа. При виде гостей, он сделал жест рукой, призвав их садиться по левую руку у огня.

Текс снял шляпу и поклонился ему – как это было принято у белых, когда младший отдавал дань уважения старшему. Присев на циновку из тростника, покрытую сверху плетеным из цветной шерсти ковриком, он с любопытством оглядел убранство типи, стараясь при этом не глазеть на сидящих в кругу мужей и сыновей вождя. Но, наткнувшись на связку свежих скальпов, снятых уж точно не с собратьев-индейцев, а с каких-то бедолаг-поселенцев, быстро уткнул глаза в костер, предоставив Ричарду самому заводить разговор.

Вождю Синее Облако было около пятидесяти лет, однако никто не заметил бы в этом мужчине почтенного возраста ни малейшего признака усталости или слабости. Статью он напоминал кряжистый дуб, полный мощи и жизненных соков, волосы его были по-прежнему черны, как вороново крыло, а глаза не утратили блеска.

Большой ценитель красоты во всех ее проявлениях, Синее Облако с интересом ожидал обещанной встречи с юным бледнолицым ранчеро, равно сочетавшим в себе силу альфы и нежность омеги, а самое главное, наверняка владевшим сокровенной любовной магией. Иначе и быть не могло – каким образом, кроме колдовства, этот юнец, пахнущий терпкими сливами, бледнолицый, но сделавшийся бронзовым от ветра и солнца, и с волосами, напоминавшими спелую рожь, сумел уловить душу Черного Декса, прежде холодную и равнодушную ко всем омежьим уловкам, и заставил ее полыхать диким пожаром?..

Теперь эта душа, спутанная и оплетенная тенетами, как охотничья птица, посаженная в клетку, не думала больше о тропе войны и добыче, а желала только распевать сладкие песни, на берегу теплого моря. Падающий Дождь говорил, что такова воля богов, что духи земли, воды, огня и воздуха, и даже сама Мать-Кукуруза благословили союз Зовущего Реку с тем, кого шаман называл Белое Дитя, но вождь видел во всем этом только голос буйной плоти да тягу легкомысленной молодости к удовольствию… да еще породу бледнолицых, предательскую по своей сути, ведь теперь Черный Декс отправится на север и навсегда покинет здешние земли, и Синее Облако потеряет сильного союзника.

Первый же взгляд на гостя, скромно севшего на циновку подле своего мужа, и первое же дуновение аромата альфы-и-омеги, заставили Синее Облако переменить мнение.

Этот мальчик, Белое Дитя, действительно был особенным. Настолько особенным, что кровь старого индейца заволновалась, как тридцать лет назад, а младшие мужья, смиренно делавшие вид, что занимаются рукоделием или приготовлением угощения, все как один начали источать призывные запахи.

– Я рад, Зовущий Реку, что ночь твоей разлуки с любимым пришла к рассвету, – проговорил вождь на языке команчей. – Мы примем твоего мужа с таким же радушием, как и тебя, но помни о своем обещании…

Декс улыбнулся и ответил на том же языке:

– Я помню, великий вождь. Луна еще не умрет, как мы покинем земли команчей, и ты по праву станешь наследником всего, что я оставляю в прерии. Но муж мой не знает речи команчей, его папа был из племени чикасо, и ты окажешь нам обоим честь, говоря с нами на языке бледнолицых.

– Чикасо. Вот как. – Синее Облако пристально вгляделся в черты юного ковбоя, и теплая улыбка тонула прежде плотно сомкнутые губы. Он пошевелил ими, что-то вспоминая, и обратился к Тексу на языке народа, чья кровь текла в нем наполовину – Духи твоих предков витают у Великой реки далеко от этих краев (1). Но команчи и чикасо – братья по беде, согнавшей нас с земли предков по воле бледнолицего вождя. Приветствую тебя, Белое Дитя, в моем доме, как кровь от крови моего брата.

Текс вздрогнул, услышав из уст Синего Облака знакомые слова. И, склонив голову еще раз, ответил так, как учил когда-то папа Чикао:

– Да будет изобильна твоя охота, вождь, и плодовиты мужья твои, и воины твои пусть добудут много… скальпов и враги устрашатся их доблести. Отец-Солнце и Папа-Земля пусть хранят ваши жилища и скот, и пошлют вам добрый урожай.

Слова почти забытого наречия ложились на язык будто сами собой, но Текс совершенно позабыл уже те жесты, которыми их следовало сопровождать, подчеркивая уважение к собеседнику. И он просто говорил, крутя шляпу в руках.

Воздух в типи тем временем наполнился самыми разными волнующими запахами, хотя поверх них все равно доминировал стойкий аромат растертой хвои с примесью орехового масла (2), и это терпко-сладкое сочетание принадлежало вождю и всем омегам, кто был им отмечен в качестве мужа.

«Что это они вдруг все разволновались? Или альфаэро моего учуяли?» – подумалось Тексу. Яркий шлейф кофейно-лимонного запаха явственно висел вокруг них своего рода коконом, но все равно не защищал ни от проникновения чужих ароматов, ни от взглядов, бросаемых мужьями и сыновьями вождя в их с Ричардом сторону то украдкой, а то и вполне откровенно. Вождь же, который видел это, оставался невозмутим, как скала…

Ричард положил руку на спину Текса, одновременно выразив этим поддерживающим жестом не только свое одобрение его учтивым речам – но и власть старшего мужа над младшим; омеги жадно смотрели на них, а тонкие ноздри Лунного Оленя вздрагивали от неприкрытого вожделения.

Синее Облако величественно возвышался над всеми, он созерцал и слушал происходящее, и сравнивал то, что сообщали ему глаза и уши, с прихотливой игрой запахов. Запаху можно было верить всегда, в отличие от жестов и слов, только они рассказывали о подлинных чувствах, намерениях, желаниях и страхах.

Острый интерес всех его младших – и альф, и отмеченных омег, и кровных сыновей – к избраннику Черного Декса был ожидаем, Падающий Дождь предсказал это задолго до того, как нога молодого ковбоя вступила на земли команчей. Синее Облако еще не решил, как поступить с тайным знанием ближайшего будущего, и пока что оставил для себя роль наблюдателя, который все видит, все понимает, но ни во что не вмешивается.

Все, что должно свершится, неумолимо свершается, и ничего изменить нельзя; нужно принять посылаемое богами, принять спокойно и беспристрастно, и тогда каждое событие, как бы оно ни выглядело поначалу, как бы ни обжигало, ни ранило, переродится в безусловное благо для племени.

– Отведайте нашей пищи, бледнолицые братья. Испейте из наших чаш. Наш пир вокруг общего очага да будет знаком доверия и дружбы… – сказал Синее Облако на языке белых поселенцев – он всегда использовал эту фразу, мало что значащую лично для него, но бледнолицым гостям она неизменно приходилась по нраву. Черный Декс, конечно, слегка усмехнулся – самым краешком губ – но он и не был обыкновенным бледнолицым гостем. И Синее облако коротко усмехнулся в ответ.

Тем временем омеги уже подавали богатое угощение: острое чили, кукурузные початки, запеченные на углях вперемешку с кусками мяса и разноцветными овощами, золотистые лепешки, чечевицу, обжаренные орехи пекан и сладкие плоды гуавы. В чашах пенился золотисто-зеленый травяной напиток, с добавлением диких ягод, свежий на вкус и немного хмельной.

Лунный Олень, испросив позволения у вождя, взялся лично прислуживать гостям…

– Будь осторожен… – лукаво шепнул Декс на ухо ковбою и слегка куснул его за мочку. – Этот прекрасный юноша изнывает и жаждет насадиться на твой член… но если он будет докучать тебе, я поймаю его и воткну вместо члена кукурузный початок.

Текс удержал ответную улыбку, плотно сжав губы, он и сам уже догадался, что индеец-омега, соблазнительно пахнущий поздними садовыми цветами и медовыми сотами, находится в цвету и активном поиске альфы. Его удивляло лишь то, что Лунный Олень проявил такой откровенный интерес к чужому мужу, младшему к тому же. Видимо, такова была природа альфа-омеги – омежьей частью подчиняться мужу, но альфовой стороной оставаясь в поиске другого цветущего омеги. И получать от него то, что не мог по своему статусу младшего получить у мужа-альфы, а именно – обладание чужим телом.

Интересно, будет ли Декс так же воинственно настроен, если Текс скажет, что индеец-омега вовсе не докучает ему, а даже в определенном смысле нравится? И что скажет на это отец юноши, грозный вождь Синее Облако?

Лунный Олень приблизился к ним и почтительно поставил на циновку широкое блюдо, на котором лежало по щедрой порции каждого угощения и стояли плошки с приправами и чаши с напитком. Он уселся напротив них на пятки и замер, глядя на Текса так, словно хотел выпить из него душу глазами.

Ковбой слегка смешался, ему не нравилось есть под прицелом этих темных внимательных глаз – непременно какой-нибудь жирный кусок упадет на рубашку или перепачкает все пальцы и губы, пока он будет неловко управляться с незнакомыми яствами.

Он наклонился к Дексу и тихо спросил:

– Этот омежка что, так и будет сидеть и смотреть на то, как я ем? Может, скажешь ему, чтобы шел готовить нам постель, если парень сам вызвался побыть за слугу?

– Скажи ему об этом сам, – предложил Декс и покачал головой, давя понять, что не собирается облегчать ковбою первые самостоятельные шаги в племени.

– Ты, друг мой, должен уметь не только просить, но и приказывать… У меня есть предчувствие, что это умение понадобится тебе очень скоро.

Альфа спокойно взял с блюда увесистый кусок мяса, истекающий розовым соком, вонзил в него зубы и принялся с аппетитом жевать, нисколько не смущаясь тем, что сок течет по его подбородку – подобно койоту, терзающему законную добычу, и незнакомому с понятиями человеческого стыда и манер.

Лунный Олень улыбнулся и принялся следить взглядом теперь уже за Дексом, причем страсти и вожделения в этом взгляде не стало ни на каплю меньше.

Ричард снова склонился к уху мужа:

– Я ошибся… Он хочет нас обоих, как тортилью и чили в одном блюде. Ну так что… прогоним его, моя любовь, или?.. Решаешь ты, я сегодня последую по пути твоих желаний, куда бы они ни повели нас.

Сойер едва не поперхнулся куском лепешки, щедро приправленной перцем и травами, когда услышал из уст альфаэро столь смелое позволение решать, будет ли сегодня в их постели третьим этот юный омега. И снова столкнулся с мучительным противоборством альфы и омеги, разделившим его душу ровно пополам. Альфа в миг воспламенился, лишь представив себе, что сегодня ночью он – о, наконец-то! – сумеет познать удовольствие, которое до того лишь доставлял своему альфе, отдаваясь ему. Но омега ревниво заявил о своем праве на Ричарда, которого не желал делить ни с кем иным, будь он хоть сын вождя, хоть сам вождь!

«Ты подобен жадной собаке, стерегущей кости – всегда желаешь заполучить все только себе одному!» – упрекнул а-Сойер свою половину.

«А ты только и занимаешь все мысли в нашей голове тем, как бы поиметь своего альфу! И кто ты после этого, если не похотливый кобель?» – вскинулся о-Сойер, ревниво поглядывая на Лунного Оленя.

«Вместо того, чтобы собачиться друг с другом, давайте сделаем, чтобы всем было хорошо и все получили, что хотят!» – высказался голос, не похожий ни на того, ни на другого Сойера, но подозрительно напомнивший обоим Тони Куина. Он, как третейский судья в споре, предложил самое очевидное решение – «Пусть альфаэро повяжет тебя, а ты в это же самое время повяжешь этого индейца! Вождь, со всеми его вольными семейными связями против точно не будет, уверяю вас обоих!»

Эта картинка, живо возникшая в воображении ковбоя, была так прекрасна и привлекательна, что он восхищенно замер, не донеся очередного куска лепешки с чили до рта. Но Ричард, похоже, все еще ожидал от него решения, и Текс кивнул:

– Если ты потом не станешь припоминать мне этого, укоряя в неверности, то да, я хотел бы пригласить в твой шатер этого юношу. Но с условием – его возьму я, а ты – меня. Так мы все получим то, чего хотим…

Тут он помахал своей рукой перед лицом индейца, привлекая к себе его внимание и спросил у него:

– Лунный Олень, ты хочешь возлечь сегодня с нами? Твой отец не разгневается на тебя, если ты сделаешься моим омегой на одну ночь?

Ричард только согласно кивнул и продолжил уплетать мясо и тортильи; теперь, когда инициатива полностью перешла в руки Текса, старший муж делал вид, что не смотрит в сторону Лунного Оленя и вовсе не интересуется итогом переговоров, но азартный блеск темных глаз выдавал его неравнодушие.

Юный сын вождя, сумевший добиться внимания желанного альфы, не проявил бурного восторга, не разразился томными вздохами от предвкушения взаимного блаженства под покровом ночи – это было бы попросту неприлично и опозорило его перед лицом Синего Облака, соплеменников и гостей. Жест, которым Лунный Олень выразил свое согласие войти в их шатер, был полон спокойного достоинства. Он как будто преобразился в прекрасное божество, готовое оказать милость смертным, принесшим к его стопам громкую хвалу и богатые дары.

Синее Облако тем временем пригласил Декса передвинуться к нему поближе, чтобы выпить из чаши дружбы, и, когда тот выполнил просьбу, наклонился к уху старого друга и союзника:

– Вот я и дожил до того дня, Декс, когда ты привез на мою землю избранного тобой мужа. Выполни теперь и ты свое обещание.

– Да, старый пройдоха, твои боги тебе улыбнулись и подшутили надо мной… Я помню, когда мы в прошлый раз пили из чаши дружбы по десятому разу, я обещал, что если когда-нибудь впаду в безумие и возьму себе мужа, то привезу его к тебе…

–…И?

–…и гордость твоего надменного сына не устоит перед очарованием моего избранника, и Лунный Олень наконец-то решится познать то, что позволит ему продолжить род… Видишь, так и случилось.

– Что ж, ты держишь слово, охотник, и я тоже не буду противиться. Пусть Лунный Олень познает свое тело и наслаждения ложа, а тот, кого ты избрал, познает моего сына… Боги шутят, значит, нам тоже следует веселиться этой ночью. Давай же пить, но не так, как делаете вы, бледнолицые, а так, как делаем мы.

С этими словами Синее Облако поднес к губам выдолбленную половину тыквы, наполненную чистейшей кактусовой водкой вперемешку с холодным соком гуавы, сделал несколько больших глотков и передал «чашу дружбы» Дексу; разбойник в свою очередь сделал несколько глотков, и чаша отправилась по кругу…

…Когда Декс переместился поближе к вождю, Текс приглашающим жестом предложил Лунному Оленю подсесть к нему. Он не знал, как было принято в их племени ухаживать за омегами, но это не помешало ему вспомнить, каким манерам обучали его отец и Ньюби – еще в ту пору, когда думали, что их сын растет чистым альфой.

Юный индеец плавно и грациозно поднялся, сделал пару шагов вперед и так же грациозно опустился на циновку, сопровождаемый завистливыми взглядами и перешептываниями среди младших омег его отца. Альфы, кровно или сердечно связанные с Синим Облаком, реагировали сдержанно, с настоящим достоинством невозмутимых воинов, но один из них посмотрел на Сойера весьма недобрым взглядом, не сулящим ему ничего хорошего. Может, он сам желал этого омегу, но так и не завоевал его благосклонности?

Текс с достоинством альфы выдержал неприязненный взгляд, и предложил индейцу отпить из своей чаши, за неимением возможности угостить его так, как если бы они встретились в салуне. Тонкие пальцы омеги легли поверх его пальцев, обнимающих чашу, и полные губы почти дотронулись до них, когда он наклонил сосуд к себе и сделал маленький глоток. Большие темные глаза следили за ковбоем безотрывно, и Сойер решил, что наверняка проиграл бы Лунному Оленю в гляделки.

– Ты познал уже кого-нибудь из них? – Текс кивнул на круг соплеменников юноши. Тот покрутил головой.

– А кого-то, кого здесь нет? – продолжил расспрашивать его ковбой. И снова юноша сделал жест, означающий «нет».

– Отлично. Тогда у нас с тобой это будет впервые. У обоих. – тихо признался ему Текс.

Будучи сам лишь недавно посвящен в искусство телесной любви, и то как омега, он ощутил вместе с нарастающим желанием альфы некоторую скованность. Возможно, отцу следовало бы раньше сводить его в бордель, а Дексу не стоило так резко и грубо вмешиваться, когда это все-таки произошло – тогда у Текса уже имелся бы свой собственный альфовый опыт, придающий уверенности. Но тушеваться из-за его отсутствия, сидя в кругу большой семьи вождя и ловя на себе самые разные взгляды – от игривых до презрительных – было бы неправильно и позорно не только для самого ковбоя, но и для его мужа, человека уважаемого команчами.

Собравшись, Текс положил руку на плечо юноши и, приблизив свои губы к его уху, признался:

– Ты мне очень понравился. Ты красив, как… – в голове Сойера замелькали разные образы, но один из них, потускневший с годами, но все же дорогой его душе, вдруг сделался ярче всех прочих – как мой папа о-Чикао. Он был из народа чикасо, и давно уже кочует с духами предков по берегам Священной Реки. Но ты мне напомнил, каким я знал его в детстве, много-много лун назад.

– Встреча с тобой была предсказана мне предками за много лун до того, как твоя лошадь пересекла границы наших земель. Синее Облако и Зовущий Реку смеялись и не верили, когда я говорил, что жду Белого Ездока с дальних холмов. И вот ты здесь, чтобы быть этой ночью со мной. Мой дух радуется тебе, и мое тело вторит ему. – ответил Лунный Олень и потерся мягкой безволосой щекой о ладонь, лежащую у него на плече.

Этот простой искренний жест и слова индейца о пророчестве, сказанные с убежденностью настоящего сына прерий, родили в душе и теле Текса горячий отклик, его кровь пришла в движение и член, лишь недавно успокоившийся, снова ожил. Самое время было благодарить вождя за угощение и переместиться в их типи, но Ричард чем-то увлеченно разговаривал с Синим Облаком, и ковбою показалось невежливо прерывать беседы старших. Тогда он позволил себе обнять индейца за талию и слегка привлечь его к себе, вдыхая дразнящий запах его кожи и длинных удивительно-черных волос…

Ричард обернулся, чтобы увидеть, как Текс примет круговую чашу с крепким и сладким напитком дружбы… но его муж, кажется, вовсе позабыл о еде и выпивке, увлекшись очаровательным золотисто-смуглым юношей, который льнул к нему, словно плющ к древесному стволу. Бронзовое от загара лицо ковбоя выражало простодушное восхищение… и вполне определенное, неприкрытое мужское желание; руки Текса по-хозяйски обвили стан молодого омеги. Они о чем-то негромко болтали, и аромат диких слив гармонично переплетался с благоуханием осенних роз и душистыми нотками медового нектара.

Картина была красивой и – что скрывать – возбуждающей; воины-альфы продолжали хранить невозмутимость, ели, в очередь отхлебывали из чаши, но запахи вокруг сгустились, и напряжение повисло знойным маревом, как перед грозой.

Декс почувствовал змеиный укус ревности, несильный, но крайне болезненный, поскольку пришелся в самое сердце, и без того израненное предательствами и потерями… но на лице альфы не дрогнул ни один мускул, и голос звучал спокойно и беспечно, когда он окликнул мужа:

– Текс! Белое Дитя! Твой черед принять чашу. Пей!

По обычаю, Тексу, впервые оказавшемуся в типи вождя и последним получившему чашу, надлежало допить все, что в ней еще оставалось… омега-Текс этого не знал, но, глядя на альфу-Текса, обнимающего юного красавчика, Черный Декс решил не подсказывать и не облегчать задачу.

Лунный Олень, однако, думал иначе: с нежной улыбкой на устах, он сам взял «чашу дружбы» и поднес ее тому, кого желал, и заставил Текса выпить до дна.

– Благословение богов над всеми нами! – провозгласил Синее Облако, словно только и ждал этой выходки сына, и поднялся с места. Пир был завершен.

Остатки пряного и хмельного напитка из «чаши дружбы» подействовали на Текса чудесным образом – робость и неуверенность, ворочавшиеся где-то в самом центре живота, растаяли окончательно словно льдинки, и тело сразу сделалось легким и звонким, наполнилось жаждой любви и тягой к новым ощущениям.

Вождь объявил окончание пира в честь гостей, и его ближники, окружив бледнолицых и примкнувшего к ним Лунного Оленя, повлекли всех троих к выходу из типи и дальше по деревне, где к ним тут же начали присоединяться другие ее обитатели. Они что-то гортанно и с завываниями пели и выкрикивали на своем языке, били в барабаны, сделанные из бизоньей кожи и пританцовывали в едином ритме.

– Это танец, которым мы провожаем пару, испросившую благословения предков для жизни под одним кровом. – пояснил Тексу индеец-омега, теперь уже сам откровенно обнимавший его.

Декс шел позади них, и весело подпевал хору голосов, и а-Сойер подумал, что, раз индейские обычаи и нравы хорошо ему знакомы и им одобряемы, то, может быть, они смогут жить втроем – по крайней мере, пока будут находиться на землях команчей и пользоваться покровительством Синего Облака. Он еще даже не знал, будет ли ему хорошо с Лунным Оленем, и как на самом деле на их близость посмотрит Ричард, но уже устремлялся мечтами в отдаленное будущее…

Толпа индейцев довела их до типи, возле которого они оставили лошадей. Кто-то из племени уже позаботился о них, сняв седла, сбрую и поклажу и положив перед каждым животным по большой охапке сухих кукурузных листьев.

Прежде чем оставить гостей племени в покое, команчи заставили их обойти типи по часовой стрелке, повторяя движения танца, потом Падающий Дождь, неизвестно откуда возникший вдруг в толпе собратьев, подошел вплотную к Ричарду, провел пальцем по его щеке, нанося красные ритуальные полосы, потом проделал то же самое с Тексом и юным сыном вождя. И только после того, как ритуал свершился, все индейцы, как по команде, замолкли, повернулись и разошлись по своим жилищам. Наступившие сумерки поглотили их фигуры так же быстро, как огонь проглатывает пучок сухой травы.

Ричард уже вошел в типи и, откинув полог, терпеливо ждал, когда это же сделают Текс и Лунный Олень. Пропустив индейца вперед, ковбой задержался на пороге, заглянул в глаза мужа и еще раз испытующе спросил его:

– Ты правда не против того, что он побудет сегодня моим омегой? – а потом вдруг дерзко добавил – Хочу, чтобы ты смотрел, как я возьму его.

По губам Ричарда скользнула улыбка, полная горькой иронии; он ничего не сказал вслух, поскольку не хотел ни разочаровывать Текса, ни лгать о своих переживаниях. Перспектива безучастно смотреть, как любимый обнимает чужого юношу, постепенно подчиняет своей страсти и проникает в его тело, ни капли не радовала.

Но Даллас готов был пойти на жертву, чтобы вернуть своеобразный долг чести – во время их неудавшейся брачной ночи, Текс обвинил мужа, что тот насильно наградил его меткой и не дал никакого выбора. Это обвинение, вроде бы, не имело никакого значения в свете последних событий, но оно задело душу Ричарда гораздо сильнее, чем можно было предположить. Сгорая от любви, он по-прежнему не питал иллюзий в отношении человеческой натуры и не был склонен идеализировать супружество. Любая страсть со временем остывает, и прежде чем ветер судьбы раздует влечение снова, прежде чем два сердца свяжутся нежной и глубокой дружбой, не знающей пресыщения, и брачная постель откроет тайны зрелого блаженства – мужья успевают причинить друг другу немало боли, а то и вовсе разочароваться в поспешном выборе…

Декс не хотел, чтобы однажды, в плохую минуту, его возлюбленный швырнул ему в лицо тот же самый гневный упрек: «Ты никогда не давал мне выбора!» – и если ему суждено было получить наказание за учиненное насилие, пусть это случится побыстрее, и здесь, на землях команчей, где умели заговаривать боль, и любые раны заживали быстрее…

Альфа предпочел ничего не объяснять словами и ограничился тем, что кивнул головой и обнял своего ковбоя, побуждая сделать собственный выбор и принять последствия.

Из глубины типи долетел певучий голос Лунного Оленя: он больше не видел причин откладывать наслаждение и призывал Белого Ездока предаться любви. Свидетель в лице Черного Декса нисколько не смущал прекрасного омегу – ведь на землях команчей все знали, что сильный альфа и старший муж полностью вольны поступать, как им заблагорассудится, разрешать или воспрещать младшему супругу, что пожелают, как пожелают и с кем пожелают. И еще Лунный Олень знал, что даже самый сильный и властный альфа, если только он умен, не станет противиться предсказанному, ибо все, что должно совершиться, неумолимо свершается…

Молчание Ричарда можно было истолковать, и как отказ, и как согласие. Хотя в глубине души, той своей частью, что обладала чуткостью омеги, Текс знал – Далласу было досадно видеть, как его истинный выбирает для ночи любви кого-то еще, кроме него. Но гордость альфы, которого и так слишком долго держали на вторых ролях, не позволила ему пойти на попятный и спровадить индейца. Им с Далласом еще предстоит много ночей провести вместе, но будет ли у а-Сойера возможность почувствовать себя с ним таким же альфой, он не знал. Он даже не мог пока заговорить с ним об этом, не то, что предложить поменяться ролями и да… сделаться альфаложцем.

А здесь и теперь его ждал прекрасный и невинный омега, ждал так, как он сам в свое время ждал своего истинного. И Текс, с благодарностью приняв молчание Ричарда за согласие, поступил так, как ему диктовали его сиюминутные желания, отмахнувшись от мысли, что его легкомысленный выбор ранит чувства и гордость альфаэро. Поцеловав его и шепнув «люблю тебя», он шагнул в полумрак типи, к темной тени, выделяющейся на светлых шкурах, застилающих ложе. Запах дикого меда и роз усилился, и Лунный Олень, поймав его за руку, поднес к губам ковбоя свои пальцы, покрытые густым, как тот самый мед, секретом:

– Лунный Олень открыт для тебя, Белый Ездок. Не медли же, исполни назначенное богами и духами.

Текс облизал пальцы – вкус юноши взволновал его едва ли не сильнее запаха – и торопливо принялся избавляться от одежды. Сын вождя уже был обнажен, если не считать амулетов на его груди и кожаных браслетов на руках, и волос, которые окутывали его черным плащом почти до пояса. Он помог Сойеру справиться с сапогами и джинсами, и вскоре они растянулись на узком ложе, оглаживая и исследуя друг друга. Член Текса уже полностью распрямился и жаждал оказаться внутри тесного отверстия, истекающего нектаром цветения. Но он помнил о том, что юноша был никем не тронут, как и он сам еще недавно, значит, его вход следует подготовить и слегка растянуть…

Индеец лежал на боку, слегка раздвинув ноги, пока его пальцы, влажные от любовного сока, скользили по коже Текса, вычерчивая на ней какие-то неведомые узоры или рисунки, и его небольшой, как у омеги, член, тоже уже стоял, покачиваясь в такт движениям рук. Сойер опустил на него ладонь и принялся поглаживать его и мошонку, как делал бы это самому себе или Ричарду. Но омега удивленно взглянул на него и, положив сверху свои пальцы, уверенно передвинул кисть Текса ниже, как раз туда, где у омег и альфа-омег находилась тайная щель во врата плодородия…

– Ты что? Ты хочешь, чтобы я тебя… прямо туда? – обескураженно спросил Текс, вовсе не ожидавший такого поворота.

– Ты не хочешь? Тебе не нравится Лунный Олень? – темные глаза команча расширились и его брови взлетели вверх, придав лицу какое-то совсем детское выражение.

– Нет, ты мне нравишься, очень… просто если мы это сделаем так, то… то у тебя может случиться ребенок…

– Ребенок? – это слово как будто было индейцу незнакомо, и Текс даже сел и показал ему жестами, как если бы у него на руках был младенец:

– Ну да, ребенок, малыш… маленький человек.

– А, онаа! – на своем языке произнес индеец и радостно кивнул – Да, все так.

– И ты что же… хочешь от меня ребенка?

– Так сказали духи. Они прислали тебя сюда, чтобы ты дал мне онаа. – индеец улыбнулся и кивнул, чтобы странный бледнолицый понял его и они продолжили. Но Текс вдруг ярко вспомнил Тони и его сына, и обернулся, ища Ричарда. В таком важном вопросе он не мог не спросить его совета.

Даллас сидел на соседнем ложе, Сойер смутно видел его силуэт в полумраке типи, но если глаза его подводили, не давая рассмотреть выражение лица любимого, то ушам и голосу тьма не была препятствием:

– Дик, Лунный Олень хочет, чтобы я сделал ему ребенка! У него, похоже, полный цвет…

– А я тут при чем? – немного нервно усмехнулся альфаэро, занятый раскуриванием трубки. – Если тебе и в этом нужна моя помощь или компания – нет уж, уволь… Справляйся сам. Обрюхатить течного омегу в полном цвету, такое же плевое дело, как пару раз затянуться.

Трубка у него как раз задымилась, и Даллас выпустил в темноту клуб ароматного дыма: это позволяло отгородиться от любовников прозрачной завесой, и хоть немного приглушить терпкий и дразнящий запах возбужденного Текса и приторно-сладкий запах омеги, от которого Далласа уже тянуло блевать. За несколько минут, прошедших с начала действа на соседнем ложе, альфа успел сто раз проклясть свою дурацкую щепетильность и пожалеть о разрешении, данном младшему мужу, но забрать слово назад Черный Декс не мог.

Ричарду, похоже, было все равно, ну или он снова оставлял это решение Тексу. Ковбой молча кивнул, внутренне согласившись с тем, что Дик ему здесь точно не помощник, и решение придется принять единолично. Самолюбие Сойера несколько царапнуло то, что Даллас, согласившись с его выбором, сам предпочел отстраниться, хотя мог бы стать третьим на ложе, и получить самого Текса так же верно, как если бы они были с ним вдвоем. Но раз альфаэро была сейчас милее компания трубки, что ж… он тоже уважит его выбор.