Текст книги "Привет, это я (СИ)"

Автор книги: Irmissmy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Вечером у меня репетиция, – коротко бросила Грейнджер через плечо, обращаясь к Блейзу. – встретимся завтра в Башне старост после последней пары.

Гермиона, прикладывая почти титанические усилия, оттащила Рона к своим, старательно отчитывая героя-защитника, и сдерживаясь, чтобы не повернуться и не запечатлеть в памяти знакомую кривоватую ухмылочку.

Он с Пэнси, дура. Имей хоть каплю достоинства.

***

– Расслабься, Невилл.

– Я пытаюсь.

– Ты слишком много думаешь.

– Сказал мне человек с лучшими оценками почти по всем предметам, – невесело улыбался Невилл, застыв обречённой статуей посреди репетиционного зала. – Я, правда, не знаю, что со мной.

– Ты напряжён, – Гермиона стояла напротив него и пыталась хоть как-нибудь его успокоить.

Они репетировали в пустом зале без надзора профессора Флитвика и профессора МакГонагалл, даже не потрудившись переодеться в костюмы. Робб тоже не смог прийти, сославшись на трудную контрольную по магловедению, но танцорам и не нужен был аккомпанемент. Вся сегодняшняя тренировка была просвещена исключительно упрямой поддержке, которая стала самым слабым местом. Выкинуть этот кусок из номера было невозможно, оставалось лишь упрямо его приручать, пытаясь снова и снова, но Невилл сегодня был совсем плох.

– Так, ты должен расслабиться, иначе у нас ничего не получится, – Гермиона приложила руку к подбородку, принимая крайне задумчивый вид. – Я знаю. Давай просто потанцуем.

– Мы всю неделю только и делаем, что танцуем, если ты не заметила, – улыбался Невилл, изо всех сил изображая плещущееся через край удовольствие от процесса.

– Ты не понимаешь, – Грейнджер подошла к столу с граммофоном и быстро наколдовала огромную пластинку. – Мы должны просто потанцевать. Забудь про номер. Забудь вообще про бал, давай попробуем немного расслабиться. В неформальной обстановке, так сказать.

Она лукаво подмигнула ничего непонимающему Долгопупсу и поставила чёрный диск в граммофон.

– Я включу песню из одного магловского фильма, и мы просто покружимся здесь, можешь хоть до потолка прыгать, главное, отпусти все мысли и ни о чём не думай, – Гермиона поставила иглу на пластинку и вернулась на партер. Она поправила пряжку на специальных танцевальных туфлях и закатала джинсы на ещё один оборот.

– Ты серьезно, «Грязные танцы»*? – засмеялся Невилл, едва услышав первый аккорд.

– Ты знаешь!

– Естественно, я знаю, бабушка, конечно, под страхом смерти не признается, но она смотрит этот фильм постоянно, хоть и терпеть не может «этих мерзких янки», – на последней фразе он спародировал ворчливый тон своей бабушки под звонкий грейнджеровский смех.

– Твоя бабушка смотрит телевизор? – искренне удивлялась Гермиона, на все сто процентов уверенная, что волшебники из чистокровных семей никогда и близко не приближаются к подобной технике.

– Ты должна унести этот секрет с собой в могилу, – мрачно пробурчал Невилл, стараясь изобразить серьёзный тон.

– Клянусь, никто не узнает. И хватит болтать, давай же потанцуем!

И они танцевали. Просто двигались по гладкому партеру, думая каждый о своём. Позабыв о технике, правилах и ограничениях, просто пускали свои тела в свободное плавание, отдаваясь союзу двух прекрасных голосов, исполнявших мировой хит сегодня только для них. Гермиона без стеснения подпевала во весь голос и кружилась до одурения, хлопая в ладоши. У зала была прекрасная акустика, и каждое слово песни отдавалось невероятным восторгом во всём теле. Грудь сжималась от наполняющей радости, а сердце само подстраивалось под ритм мелодии. Красивым движением Невилл соединился в танце с Гермионой и энергично повёл её по кругу, импровизируя от начала до конца. Он использовал хорошо отработанные движения, которые получались у него наилучшим образом, сочетая их с музыкальной композицией. Он и не заметил, как сделал ту самую поддержку прямо в припеве но, разволновавшись, в очередной раз упустил партнёршу из рук. Гермиона ни капельки не смутилась, собираясь продолжать веселье, но музыка внезапно оборвалась, а по залу эхом разнеслись скупые аплодисменты.

Прислонившись плечом к дверному проёму с самодовольной улыбкой на лице, рукоплескал Малфой, снова и снова сталкивая ладони. Он был одет в чёрную облегающую рубашку, расстегнутую на пару пуговиц и заправленную в такие же чёрные брюки. Весь его вид просто кричал о вселенской скуке. Наконец, покончив с овациями, он лениво, будто делая этому миру огромное одолжение, зашагал к партеру.

– Мы репетируем, – констатировал Невилл очевидный факт, хмуря брови. – Что тебе нужно?

– Я в курсе, Долгопупс, как ты мог заметить, мои глаза всё ещё на месте, – безразличным жестом он сунул руки в карманы, останавливаясь возле граммофона. – Занятная у вас здесь музыка.

– Нам не до шуток, Драко, у нас мало времени, – не слишком вежливо продолжал Невилл, пытаясь прогнать назойливого посетителя и обойтись при этом малой кровью.

– А похоже на то, что я шучу? Меня прислала МакГонагалл, кажется, она упоминала, что у вас что-то там не получается, – ехидно отвечал Малфой поглаживая длинными пальцами музыкальный аппарат. – Я не напрашивался, у меня игра послезавтра, так что будь добр, объясни, в чём проблема и как можно скорее освободи меня от своего общества. Но, конечно же, я могу и уйти, если ты уже всему научился.

– У нас не получается поддержка, – сухо призналась Гермиона, прерывая назревающую перепалку и до конца всё еще не верящая, что МакГонагалл могла прислать Малфоя на помощь. Но больше всего поражал факт того, что он каким-то невероятным образом согласился. Чем же они обязаны такой честью?

– Видимо, та самая, на которой он тебя чуть не уронил, – ухмыльнулся слизеринец. – И почему я не удивлён?

– Ты пришёл издеваться или помогать? – голос Гермионы предательски дрогнул, стоило серым глазам напрямую встретиться с её карими.

– Смотри внимательно, Долгопупс, и учись, пока я жив, – Драко движением руки запустил граммофон, и магловская песня заиграла сначала.

– Не зарывайся, Малфой, – предупредила Гермиона, но всё недовольство рассыпалось, стоило высокомерному аристократу приблизиться к ней почти вплотную. Её каблуки хоть и не были высокими, всё же прибавляли несколько сантиметров в росте, и она доставала ему почти до подбородка.

Разницу между разными партнёрами Гермиона могла практически потрогать руками. Он ещё не сделал ни одного движения, а его уверенность уже исходила жаркими волнами, передаваясь ей куда-то в живот. Он медленно поднял ладонь и, не касаясь кожи, провел костяшками вдоль её скулы. Его пальцы продолжили движение к шее и плечам, все также скользя по воздуху, дразня и заставляя её сердце раз за разом пропускать удары. Он внимательно, с долей какой-то вымученной нежности следил взглядом за своей рукой, будто это был единственный способ дотронуться до неё.

И её кожа чувствовала. Представляла, давая фантазии разыграться, покрываясь мурашками вслед за его взглядом.

Она вздрогнула, когда под конец вступления, он требовательно взял её за руку и притянул к себе, придерживая не за талию, как обычно, а, приложив широкую ладонь к лопаткам. Держась на расстоянии, Малфой начал неторопливо её вести, разбавляя плавные движения резкими переходами и требовательными наклонами там, где это было необходимо. Он не сводил с неё глаз, давая команды где-то на подсознательном уровне, и Гермиона не могла точно объяснить, почему её тело всегда знало, что именно нужно делать. Она сама была одним большим и плывущим по танцполу сгустком нервных окончаний, реагировавшим на каждое движение. Вместо музыки в ушах билась кровь, дублируя неровный сердечный ритм. Малфой то приближался вплотную, прижимая к своей груди, то отдалялся, то кружил её, словно волчок, рывком возвращая к себе. Он умело играл её телом и душой, как опытный музыкант, идеально знающий свой инструмент. Он властвовал над ней единолично.

Гермиона даже не заметила эту ненавистную поддержку, которая так отчаянно сопротивлялась Невиллу. Драко это не стоило никаких усилий, он не прервал зрительного контакта, осторожно опуская её на землю и продолжая танец.

Она не заметила её и во второй и в третий раз. Только бешено несущуюся по венам кровь в том месте, где он касался её.

В танце он был совершенно другим человеком, настоящим мужчиной, требовательным, но бесконечно внимательным. Отдающий женщине всего себя, но и не забывающим брать. О, Мерлин, да Гермиона бы ему всё на свете отдала за один такой танец. А лучше за парочку.

Он не боялся и не прятался за маской равнодушия и отрешённости. В нем было больше страсти, чем когда он просил её поцеловать в Башне старост. Гермиона жадно вдыхала эту самую страсть, смешанную с его сдержанным и еле уловимым ароматом. Он забирался руками ей под одежду, касаясь только её ладоней и спины. Залезал под самую кожу

светлыми глазами, изучающими каждый сантиметр её лица.

Разворачивал её всю наизнанку. Был глубже, чем внутри.

Хотелось быть ближе. Провести ладонями под рубашкой и почувствовать, как мышцы содрогаются под пальцами. Она бы провела рукой вдоль его позвоночника и полоска ремня не остановила бы этот путь.

Чёрт, как же хотелось посмотреть на него. Увидеть его. Гермиона представила полураздетого блондина в темноте слизеринской спальни. В этой фантазии он сидел в мягком кресле, а растрепанные волосы падали ему на покрытое испариной лицо. Капельки пота стекали по напряжённой шее, старательно обводя каждый сантиметр его тела, устремляясь к точке крайнего напряжения. Она спускалась своим взглядом всё ниже по узкой талии, по мышцам упругого пресса, касаясь их кончиком носа. Его руки влажными рывками опустились бы вслед за ней, пока не сжались бы в кулак, обхватывая такой же, как и его хозяин, изящный член.

О, великий Годрик, ударь её чем-нибудь.

Невероятно! Просто сумасшедшая девчонка!

Гермиона даже не сдержала разочарованного вздоха, когда он вдруг остановился под последние аккорды песни. Если от танца можно было получить оргазм, то именно так она это и назовёт. Она словно завороженная наблюдала, как его рука поднимается и медленно заправляет за ухо выбившуюся прядь. Её грудь часто вздымалась, толкаясь куда-то ему навстречу, но она боялась даже пошевелиться. Он всё ещё придерживал её за талию, хотя это было вовсе не обязательно, но к чёрту всё. Ни один мускул не дрогнул на его спокойном лице, когда его обжигающие пальцы продолжили неторопливый путь от уха до подбородка, слегка приподнимая его. Он изучал взглядом её губы, слегка поглаживая костяшками нежную кожу под ними.

Останови же. Прекрати так открыто издеваться. Возьми моё пламя и сжалься.

Сделай хоть что-нибудь.

Настойчивое покашливание Невилла хоть и не сразу, но вырвало этих двоих из каменного ступора. Гермиона пришла в себя с большой неохотой, часто заморгала, будто никак не могла привыкнуть к яркому свету, а Малфой, с присущей сдержанностью, спрятав руки в карманы, наклонился к её уху и прошептал:

– Я буду в Башне старост, Грейнджер, – он коснулся губами её уха, будто бы его пламенного шёпота не хватало, чтобы окончательно вытряхнуть из неё последние кусочки разума.

И ушёл.

Комментарий к 9

* Имеется в виду саундтрек к фильму “Грязные танцы” 1987 года (оооочень популярному в те годы)

Bill Medley, Jennifer Warnes – (I’ve Had) The Time of My Life. Советую посмотреть фильм или послушать песню.

========== 10 ==========

Знаешь, на вкус он такой же, как ты,

Только слаще.(с)

Fall Out Boy – Thnx fr th mmrs

Конец был близок, а она была близка к концу.

Чего-то не хватало и чего-то было слишком много.

Единственным источником света в тёмной комнате служила одинокая свеча на письменном столе у окна. У сгоревших поленьев в камине померкли огненные жилы, забирая последнее тепло и придавая помещению отрешённую холодность и запустение. Гермиона нервничала, теребя пальцами полы свитера, когда, пересиливая себя, решилась сюда войти, что даже забыла от волнения пароль, а на пороге стыдливо зарделась, после того, как профессор Уорлок с портрета спросил, «что делает мисс в Башне старост в столь позднее время». Раскрасневшаяся как закатное небо, студентка ответила что-то бессвязное и, услышав знакомый щелчок, торопливо поднялась в гостиную, беспокоенно обернувшись несколько раз на плотно захлопнувшуюся дверь.

Она чувствовала себя полной идиоткой, потому что башня пустовала, встречая её неприветливой темнотой и тишиной. Гермиона даже успела обрадоваться такому повороту событий, ведь адекватного объяснения своему поведению она дать не могла. Какого драккла она вообще притащилась сюда за минуту до отбоя? Глупо было предполагать, что кто-то мог быть здесь в это время. Над ней в очередной раз подшутили, а она в очередной раз повелась. Закономерность, ставшая аксиомой. Столько лет бок о бок со Слизерином, а она так ничему и не научилась.

Сказать, что их репетиция с Невиллом после всего, что устроил Малфой, не пошла – ничего не сказать. Они что-то мямлили друг другу, неуверенно переступали по паркету, наступая с завидной регулярностью на свои же ноги и уперев глаза в пол. Гадёныш разрушил всю их партнёрскую связь, так тщательно выстраивавшуюся всю последнюю неделю, всего лишь одним танцем. Зерно сомнения прорастало с убийственной быстротой, и уже ни один из новоиспечённых танцоров не был уверен, стоит ли доводить начатое дело до конца.

Всё было не то. Не тот рост. Не те волосы. Не те сильные руки, дающие импульсы телу. Не то внимательное лицо. Всё было неправильно.

Гермиона не ведала, каких сил стоило Малфою то деланное равнодушие, которое он по капле выдавливал из себя. И хотя кривая поддержка Невилла ковырнула в нём маленький кусочек веселья смешанный с самодовольством, всё остальное он едва ли мог назвать забавным. Громко подпевающая отвратительной магловской композиции, Грейнджер танцевала на каблуках в своих вызывающих джинсах. Она что, хотела чтобы её мысленно трахали все эти перезрелые старшеклассники? Изящные ноги, практически голые, если учесть, что тот кусок ткани, который она называла джинсами, подчёркивал каждую грёбаную линию её тела, уверенно переступали на тонких шпильках, заставляя просто коченеть его мужественность на глазах. Он бы хотел усадить её на стол, схватив за бёдра, чтобы высоко поднять тонкую щиколотку и расстегнуть тонкий ремешок, плотно обвивающий её ногу прямо над выступающей косточкой. Он бы раздевал её медленно. Мучительно медленно. Чтобы она извивалась и мокла от желания. Чтобы больше никогда не смела встать в пару с этой шваброй – Долгопупсом, который не мог удержать в руках маленькую и тощую Грейнджер. Гриффиндорский придурь.

Жаркие сцены разворачивались у него в голове, пока он делал те несколько шагов до граммофона. Что же, если ей так нравится эта магловская рвота, которую они называют музыкой, он не станет ничего менять. Пускай знает, что ему наплевать. Его мастерство не задушит какая-то примитивная песня, ритм которой, как бы ему не хотелось признавать, был довольно не плох. Он станцует и в тишине, если потребуется. Он херов мастер, будь проклята вся эта выпендрёжная аристократичная чушь. Неужели она думает, что ему всё это нужно? Симпатичная мордашка, чистокровное происхождение и горы денег в хранилищах Гринготтса. Хах. Он бы справился и без всей этой мишуры для узколобых даунов.

Гермиона ещё с минуту постояла в пустой гостиной, ожидая непонятно чего, всматриваясь в слабые очертания предметов обстановки, и заглушая чеканный голосок где-то в задней части мозга, шепчущий, что она редкостная кретинка. Сделав шаг назад она всё-таки зачем-то прошептала: «Малфой?».

Сердце стукнулось в рёбра, изливаясь кровью от ужаса, когда высокая тень со стороны дивана расползлась по стене, подрагивая от пламени свечи. На какую-то жалкую секунду её снова бросило в пучину прошлогодних событий, где за каждым углом мерещились убийцы, предатели и жуткие чудовища. Но серебряные волосы, в прядках которых отражался слабый свет, выдавали своего обладателя. И от этого не становилось спокойнее. Гермиона почти не видела его лица, но глаза прекрасно улавливали движения тёмного силуэта. Малфой ступал бесшумно, практически крался, грациозно приближаясь вполне осязаемой тенью, заставляя почувствовать себя загнанной дичью.

Он подошёл почти вплотную и стал медленно обходить её со спины, едва прикасаясь своим телом, посылая мелкую, колючую дрожь по хребту. Гермиона закрыла глаза и приоткрыла рот, чтобы было хоть немного легче дышать, пока он пальцами подцеплял лямку на её плече и, нарочито неторопливо высвобождая её руку, снял сумку и отбросил её на ближайшее кресло.

– Думаешь, можно так поступать со мной, Грейнджер? – прошептал он, аккуратно сбрасывая с плеча её хвост.

Он уже во второй раз за день заправил за ухо непослушную прядь. Гермиона не понимала, что Малфой имел в виду, её глаза нехотя открылись, пока мыслительные процессы лениво пережёвывали содержимое своих нейронов, фокусируясь только на самых элементарных потребностях: дышать, держаться на ногах, ещё раз дышать и хоть что-нибудь видеть.

– Я задал вопрос.

Пошёл к чёрту.

– Но, я не… – он не дал договорить, приложив указательный палец к её губам и едва заметно покачав головой. Малфой аккуратно обвёл подушечками контур её рта, пытаясь заглянуть в невидящие глаза.

Язык толкнулся навстречу его руке, но Гермиона сдержалась, стиснув покрепче зубы. Очертания его лица расплывались во тьме, но не становились от этого менее привлекательными. Блядский род, он даже в темноте был шикарным.

– Только да, или нет, Гре-е-ейнджер, – Малфой протянул её фамилию с особенным тягучем придыханием, он практически прорычал это слово с каким-то звериным оскалом, и она заметила, как блеснули его зубы в тусклом свете. – Я нравлюсь тебе?

Вот так банально? Спроси-ка лучше что-нибудь о шестой поправке в Законе об использовании магических предметов.

Чёрт.

Она сглотнула слишком громко, вызвав у него лёгкую улыбку, которую едва могла заметить. Драко пропустил сквозь пальцы её хвост, безболезненно дёрнув его на конце, и заворожённая жертва не заметила, как он прикусил губу от удовольствия. Рука переместилась на её плечо и от неожиданного прикосновения Гермиона застыла, задерживая дыхание. Дъявол продолжал пытки, сминая пальцами тонкую ткань и приспуская её по предплечью, чтобы открыть себе доступ к маленьким выпирающим ключицам. Малфой наклонился к её шее и почти невесомо прикоснулся губами к острой косточке, но не сдержавшись, провёл по этому самому месту влажным языком, вызывая хриплый вдох из стянутого напряжением горла.

– Да.

Нет, Гермиона!

Она отвечала неправильно. Её вообще не должно здесь быть, дверь за спиной, разворачивайся и уноси ноги, но что-то подсказывало на подсознательном уровне, что никто ей этого не позволит. Невидимая клетка захлопнулась за спиной с противным металлическим лязгом, и этот звон ещё долго отдавался в ушах зацикленным эхом. Он будет играться с добычей, пока её отвращение к самой себе не накроет с головой толстым одеялом, прижимая к ледяной постели. Этот демон растопчет каблуками своих начищенных туфель её гордость, протрёт её самолюбием запачканную обувь и с мерзкой ухмылкой, сунув руки в карманы, переступит через изуродованное достоинство, если что-нибудь от него ещё останется.

Уголки его рта чуть приподнялись, и он отстранился, разрешая ей сделать ещё один судорожный вздох.

– Ты бы хотела меня потрогать? – шёпот на грани хрипа и его пальцы смыкаются на тонкой дрожащей кисти.

Он уничтожит тебя, Гермиона.

Грешно играть с едой, Малфой.

Его свободная рука кончиком пальца приподнимает маленький острый подбородок, и её зубы впиваются в щёку в отчаянной попытке сдержать ответ.

– Да.

Да что за херова честность!?

Рядом с ним мозги отключались. Рассыпалась горделивая сдержанность, таял на глазах здравый смысл. Она летела, словно ошалевший мотылёк на лампу. Знает ведь, что сгорит, но свет всё равно притягивает. В его случае – непроглядная тьма.

Всё внутри неё кричало, что нужно уходить, срочно бежать, пока это безумие не свернуло ей тонкую шею с глухим хрустом костей, но она больше не могла двигаться. Как бы хотелось списать всё на действие пресловутого «Империуса» и запустить ему в сердце ещё одно из непростительных, но всё это останется лишь лихорадочной попыткой сознания оправдать своё бездействие.

Малфой поднял хрупкую холодную ладонь и прислонил к своему полыхающему лицу. Её пальцы с жадностью вжались в слегка шершавую скулу, почувствовав скульптурные изгибы, и быстро нащупали расплывшиеся в усмешке губы. Ужаснувшись, Гермиона захотела отпрянуть и дёрнула рукой, но он заметил это желание быстрее, чем она успела среагировать, и немедленно перестал улыбаться. Его губы медленно двигались, целуя её пальцы и согревая их дыханием. О, Мерлин, помоги…

Он услышал, как она тихонько застонала, и его разнесло. Он просто должен был. Должен был сделать это, иначе его мозги вскипят и расплавят черепную коробку. Её покорность прошибала до сбивчивого пульса, возбуждение толкнулось в ткань белья, стоило ей только робко прошептать в пустоту его имя. Блять, она хотела, чтобы он был здесь. И она сама пришла. Позвала его. Тупая дура. Маленькая отличница Грейнджер стояла здесь перед ним оглушённая, дрожащая, наверняка испуганная. И она принадлежала ему. Не рыжему ушлёпку. Не дурачку-Долгопупсу. Только ему.

«Она никогда твоей не была. И не будет», – ехидный смех в том месте, где должны быть лёгкие, но Драко его игнорирует.

Какого хера он делал, Малфой и сам не знал. Мало тебе слизеринских девок, раздевающих тебя глазами и раздвигающих ноги без приказа? Его стремления были безрассудны, а он был безрассуден в стремлениях. Для слизеринских девиц хотеть его – нечто естественное. Для Грейнджер – до охуения неправильное. И она размазывала свою трясущуюся робость по его телу.

Чудовище внутри улыбнулось. Ну, здравствуй.

Оно жаждало плоти. Мечтало о крови. Дурочка Грейнджер спугнула его, а потом вернула на место своим хриплым «да», но ему больше не хотелось её прибить. Хотелось только…да. Трахнуть.

Просто нужно. Сейчас. Её.

– Ты хочешь, чтобы я потрогал тебя? – он спрашивает это почти беззвучно, отпуская слова растекаться теплом по её руке.

От тебя ничего не останется.

Гермиона что-то промычала и запустила руку в его волосы, до боли сжимая пряди в кулак. Она хотела, чтобы он заткнулся. Чтобы перестал задавать эти ужасные вопросы, на которые она всё время отвечала неправильно. Она сама дала начало этому безумию, не удержавшись перед его соблазнительной красотой в той чёртовой ванной, и уже не могла никак это остановить. Осталось только лечь поперёк на паровозные пути и развалиться на кровавые куски мяса.

Пожалуйста, пусть он заткнётся. Пусть засунет свой жадный язык в её рот и заткнётся навсегда.

– Я не сделаю этого, пока ты не скажешь, – Малфой читал её мысли, и никто не сомневался, что ему не пришлось использовать легилименцию.

Самоуверенный ублюдок. Кто может захотеть твоих прикосновений, кроме тупых индюшек, что учатся с тобой на одном факультете?

Кому ты нужен, похотливое животное, идущее на поводу у своих грязных желаний?

– Я хочу… – она приподнялась на носки, не в силах больше выдерживать такое расстояние между их лицами, но он отстранился в последний момент, и её губы едва дотронулись до точёного подбородка.

Вельзевул его побери, она же сказала. Изнасиловала собственный разум, проткнула острыми клинками эти слова через всё тело, а он отстранился, словно от своей приставучей Пэнси, которую иногда грубо отпихивал от своего величества, не выдерживая всего напора этой доступности и вседозволенности.

Грёбаное чудовище. Одно только его драконье имечко просто ревело о том, каким монстром он самом деле был. С непробиваемой чешуёй, витиеватыми рогами и адским пламенем в пасти.

Совершенством.

Гермиона дёрнула блондинистую голову за волосы и вцепилась зубами в его нижнюю губу, вкладывая в это движение последние кусочки своей гордости. Пускай издевается сколько хочет, никто не будет покорно ждать разрешения. Пускай жарит своим драконьим огнём, она сама встанет на пути у смерти. Спускайся в Ад, из которого ты выполз.

Малфой застонал от такой дерзости и впился в неё болезненным поцелуем, хватая эту поехавшую отличницу за тонкую талию и прижимая к возбуждённому паху.

– Сука, – прорычал он ей в губы и раздвинул их своим языком с таким звериным остервенением, что Гермиона вскрикнула от испуга, но её голос утонул, стукнувшись об его острые зубы.

Когда сильные пальцы требовательно забрались под тонкую ткань свитера, она обвила руками его шею, утягивая на себя, переступая на напряжённых ногах, дрожащих от каменной усталости, и цепляясь за его тело своим собственным. Малфой что-то сказал, пробежал ладонями по выступающим рёбрам и, добравшись до косточки бюстгальтера, грубо протолкнул под неё пальцы и сжал маленькую грудь, упирающуюся в его руки потвердевшим соском. Он чувствовал, как её кожу пробирает стая мурашек, перекидываясь на него самого, заставляя возбуждение ползти скользкой змеёй по его хребту.

Чёртовы джинсы. Чёртов её язык, лижущий его губы, толкающийся в его зубы, пробующий его яд, растекающийся по глотке. Забирающий его себе. Чёртова-хренова-сука-грейнджер.

Чёртов её грязный язык, который нагло впивался в его рот.

Мало тебе, идиотка, так получай ещё.

Просто трахнуть её. Сейчас. Дать то, что она так просит. Приласкать зверя.

Он резко оставил в покое её грудь и так сильно сжал пальцами обтянутые плотной тканью ягодицы, что почувствовал боль между суставами. Драко прижал её к своему члену, кусая от удовольствия опухшие губы, подбородок, шею, вылизывая покрасневшую кожу языком и утробно рыча.

Он был на грани. Ходил по зеркальному лезвию, пробуя острие собственной кожей, наслаждаясь алыми полосами поврежденной плоти, ковыряясь в ранах руками, пачкая кровью пальцы и собственное лицо.

Он, блять, кончит прямо в брюки, сжимая эту маленькую сучью задницу и упиваясь тихими всхлипами дрожащей в его руках Грейнджер.

– Что. Ты. Со мной. Делаешь? – он выстонал это куда-то ей в шею, крепко зажмурившись и сжав пальцы в кулак. В кулак на её тощей и соблазнительной заднице.

Гермиона едва устояла на ногах, когда он резко отпрянул и лишил её опоры. Лишил единственного, за что она ещё держалась в этой комнате, хотя в сознании, её тело уже давно летело куда-то вниз. Прихватив с собой всё остальное.

Она не поняла, как оказалась на диванных подушках. Кажется, он толкнул её, пихнув в грудь, и она успела схватить руками воздух при падении. Малфой опустился на колени и грубым рывком раздвинул её бёдра, устраиваясь между ними. Он дёрнул вверх несчастный свитер, кажется треснувший под таким напором, и опустил лицо к её напряжённому животу. Гермиона сжалась в тугую струну, зажмуривая глаза и вцепляясь пальцами в мягкие подушки.

Влажный язык разрезал её кожу, раздвигая края плоти и засовывая внутрь горящие угли. Даже стоящий коленях, он всё равно возвышался над ней своей самоуверенностью, болезненной страстью и безграничной властью.

Малфой перед ней на коленях, вылизывающий её живот, как самую желанную на свете вещь.

Ебануться. Башкой об стену, разбрызгивая мозги.

Толкнуться. Бёдрами ему навстречу, чтобы он глухо застонал в её плоть.

Ловкие пальцы подцепили металлическую пуговицу на джинсах и медленно расстегнули молнию, открывая темноте белую ткань тонкого белья. Гермиона застыла, а её руки вцепились в мягкие волосы, как только она почувствовала его губы сквозь тонкую ткань в самом низу живота. Дьявол. Грёбаный Сатана у неё между ног. Драко оттянул край трусиков, царапая кожу ногтями и приложился губами к оголённым нервам на коже.

И это был конец. Гермиона отрезвела за несколько секунд и судорожно сдвинула бёдра, упираясь ими в его бока. Она попыталась привстать и принять более сидячее положение, уперев ладони в подушки дивана и подтягиваясь на руках, но Малфой поднялся и навалился всем телом, раздвигая худые ноги в стороны.

Его член упирался ей в промежность. И будь проклято это переполненное огнём тело, которое только хотело прижаться к нему сильнее.

– Тише, – он нежно поцеловал её в щеку и подул на увлажнившуюся кожу. – Ничего не будет.

Драко чуть-чуть прикусил её за подбородок, приподнимая его пальцами.

– Не бойся.

Он двинулся. Точно двинулся своим высокомерным умом. Интересно посмотреть, что ответила бы загнанная в угол лань, когда возбуждённый охотой лев, взъерошенный и дикий, сказал бы ей: «Не бойся».

Не бойся умирать, ты сгинешь от лап самого совершенного хищника в мире. Твои потроха станут травой, на которую он ляжет, разорвав глотку очередной глупой и доверчивой идиотке.

Он был так сильно возбуждён, что мог бы, наверное, довести её до конца прямо через одежду. Интересно, какой он там. Она бы посмотрела. О да, она бы рассмотрела его всего, капая горячей слюной на пол.

Свитер сложился гармошкой у её горла, а длинные пальцы сдвинули ткань мягкого лифчика, открывая своим губам твёрдый сосок. Зубы сомкнулись на чувствительной вершинке, и он толкнулся бёдрами между её раздвинутых ног.

Чувствуй. Чувствуй его, маленькая красивая сучка. Сунуть бы тебе его в рот, намотав на кулак густые волосы. Посмотреть, как обхватят твои опухшие губы твёрдую плоть. Ты была бы хороша. Очень. Также, как сейчас. Раскрытая полностью. Так-идеально-ему-подходящая. Блять.

Её грудь увлажнялась всё больше от глубоких и мокрых поцелуев, а Гермиона стреляла себе в висок. Отрубала голову. Затягивала петлю. Прощалась с жизнью, не написав завещание.

Она позволит и умрёт. В этой гонке она заведомо была проигравшей стороной.

И она сама пришла, чтобы принять поражение.

Малфой просунул одну руку между их слившимися телами, второй сжимая в кулак ткань несчастного лифчика. Он приподнялся, перестав вжиматься пахом в её лоно, приспустил с одной стороны узкие джинсы и обвёл пальцами очертания тазобедренной косточки, продвигаясь всё ниже. Он толкнул руку под ткань и стянул джинсу на столько, на сколько позволяли её раздвинутые колени. Гермиона не видела ничего, кроме слабых очертаний его лица, но всё чувствовала, прикрыв глаза от стыда и смущения. Малфой немного поддался вперед, а его рука скользнула по животу и кончики пальцев уже забрались под краешек тонкого белья. Наполненные ужасом глаза распахнулись, и она схватила его за предплечье, делая слабые попытки вырваться.

– Убери руки, – хриплым, ломающимся от возбуждения голосом приказал он и прикусил ей губу.

Гермиона ослабила хватку, но не разомкнула пальцы, чувствуя, как он спускается всё ниже. Как преодолевает последние границы, как ломает последние стены между ними. Еще один жалкий сантиметр, и он будет знать о ней больше, чем кто-либо ещё. Она не была невинной девицей на выданье, но её единственный за всю жизнь партнёр никогда не касался её там.