Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Иоанн Кассиан Римлянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 45 страниц)

глава 12 Изъяснение слов: знаем, что закон духовен

Итак, вообще весь род человеческий без всякого исключения подвергается этому закону. Ибо нет никого, даже святого, кто вышесказанный хлеб принимал бы не с потом лица своего, – с заботливым напряжением сердца. Духовен тот закон, который повелевает нам в поте лица нашего есть тот истинный хлеб, который сходит с неба (Ин 6, 51); но продажа греху делает нас плотскими. Что же это за грех и чей он? Без сомнения, Адамов, преступлением которого, как бы обманчивым торгом, мы проданы. Ибо обольщенный уверением змея, он все свое поколение, отчужденное вкушением запрещенной пищи, подверг игу всегдашнего рабства. Ибо такой обычай соблюдается между продающим и покупающим: желающий подчинить себя чужому господству получал от своего покупателя какую–нибудь плату за потерю собственной свободы и обречение себя на всегдашнее рабство. Мы ясно видим, что это исполнилось между Адамом и змеем. Ибо он, от змея получив плату за свою свободу вкушением от запрещенного дерева, лишился природной свобо

\729//ды и захотел подчинить себя тому, от кого получил смертоносную цену запрещенного плода. Потом, связанный этим условием, он все свое потомство отдал во всегдашнее рабство тому, кому сам сделался рабом. Ибо что другое может рождать рабское супружество, как не рабов? Итак, что же? Неужели этот хитрый, лукавый покупщик похитил у Господа, истинного и законного, право господства? Нет. Итак, он захватил лукавством одного обмана все достояние Божие, чтобы лишился силы своего владычества истинный Владыка, Который и самого покупщика (т. е. дьявола), как перебежчика и противника, подчинил игу рабства. Но поскольку Творец всем разумным творениям даровал свободу воли, то тех, которые продали себя преступлением по страсти обжорливой, не должен был насильно возвращать к природной свободе. Виновник правды и благочестия отвращается всего, что противно благости и справедливости. Ибо было бы зло, если бы он лишил дарованной свободы; было бы несправедливо, если бы свободного человека стесняя и пленяя своим могуществом, не допустил пользоваться полученной свободой тому, спасение которого Он отложил на будущие века, чтобы правильным порядком совершилась полнота установленного времени. Ибо надлежало его потомству столько находиться в приключившемся состоянии, пока, освободив его от первоначальных уз, возвратив в прежнее состояние свободы, первый Владыка по благодати не преобразует его ценою Своей крови, которую Он по внушению любви и тогда мог бы уплатить, но не хотел, потому что справедливость не позволяла Ему нарушить Свое определение. Хочешь ли знать причину твоей продажи? Слушай Самого Искупителя твоего, Который через пророка Исайю ясно говорит: где разводное письмо вашей матери, с которым Я отпустил ее? или которому из Моих заимодавцев Я продал вас? Вот, вы проданы за грехи ваши, и за преступления ваши отпущена мать ваша (Ис, 50, 1). Хочешь ли ясно узнать, почему тебя, подчиненного игу рабства, Он не хотел искупить силою Своего могущества?

\730// Слушай, что Он прибавил к предыдущими словам, которыми тех же рабов греха упрекает за причину вольной продажи: разве рука Моя коротка стала для того, чтоб избавлять, или нет силы во Мне, чтобы спасать? (Там же, 2). Но что всегда препятствовало этому всемогущему милосердию, тот же пророк показывает: вот, рука Господа не сократилась на то, чтобы спасать, и ухо Его не отяжелело для того, чтобы слышать. Но беззакония ваши произвели разделение между вами и Богом вашим, и грехи ваши отвращают лицо Его от вас, чтобы не слышать (Ис 59, 1, 2).

глава 13 Изъяснение слов: знаю, что не живет во мне доброе

Итак, поскольку первое проклятие Божие сделало нас плотскими, осудило на пожатие терния и волчцов, и отец наш беззаконной торговлею продал нас, так что мы не можем делать добро, которого хотим, когда, отрываясь от памяти о всевышнем Боге, вынуждены помышлять о том, что относится к слабости человеческой. Когда, пылая любовью к чистоте, мы по большей части невольно возмущаемся прирожденными влечениями, которые желали бы вовсе не знать, то понимаем, что не живет в плоти нашей добро, т. е. всегдашнее, постоянное спокойствие, чистота и созерцание. Но произошел в нас такой злой и плачевный разлад, что когда умом хотим служить закону Божию, никогда не отрывать свой взор от божественного видения, однако покрытые плотским мраком, как бы законом греха, вынуждены отрываться от того, что признаем добром, с высоты ниспадая умом к земным помыслам и заботам, на которые осудил нас закон греха, т. е. определение Божие. Потому блаженный апостол ясно свидетельствует, что он и все святые связаны неизбежностью этого греха, однако смело объявляет, что из–за этого никого из них нельзя осуждать, говоря: итак, нет ныне никакого осуждения

\731// тем, которые во Христе Иисусе живут не по плоти, но по духу, потому что закон духа жизни во Христе Иисусе освободил меня от закона греха и смерти (Рим 8, 1, 2), т. е. благодать Христова всех святых своих от этого закона греха и смерти освобождает, когда просят у Господа отпущения своих долгов. Итак, видите, не от лица грешников, а от лица истинно святых и совершенных блаженный апостол произнес это изречение: доброе, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю…. но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих (Рим 7, 19, 23).

глава 14 Возражение: кажется, что ни к неверным, ни к святым не относятся слова апостола: не делаю то доброе, которого хочу

Герман. Мы говорим, что это не может относиться ни к предающимся важным порокам, ни к апостолу или старающимся достигнуть меры его, а думаем, что это следует думать собственно о тех, которые после благодати Божией и познания истины, желая воздерживаться от плотских пороков, еще давней привычкою, как бы естественным законом, насильно господствующим в членах их, увлекаются к врожденному вожделению страстей. Ибо частое повторение грехов становится как бы природным законом, который, будучи насажден в членах человеческой природы, пристрастием души, необученной упражнением в добродетелях, но еще находящейся в состоянии, так сказать, первоначальной и слабой чистоты, как пленников увлекает к порокам, и, по древнему закону подвергая их смерти, подчиняет игу господствующего греха, не позволяя им достигнуть блага чистоты, которое любят, но побуждая больше делать зло, которого отвращаются.

\732//

глава 15 Ответ на предложенное возражение

Феона. Ваше мнение немало изменилось, и вы стали уже утверждать, что это не может относиться к лицу совершенных грешников, а собственно приличествует тем, которые стараются воздержаться от плотских пороков. Поскольку вы уже отделили их от числа грешников, то мало–помалу вы присоедините и к сонму верных, святых. Ибо какие грехи, говорите, они могут делать после крещения и благодатью Христовой опять освободиться? Или о каком теле смерти, думаете, апостол сказал: кто избавит меня от сего тела смерти? Благодать Божия Иисусом Христом, Господом нашим (Рим 7, 24, 25). Не ясно ли, как и вас самих истина побудила признаться, что здесь упоминается не о тех членах главных пороков, которыми приобретается жалованье вечной смерти, т. е. человекоубийства, блуда, прелюбодейства, пьянства, воровства, грабительства, но о вышесказанном теле, которому помогает ежедневная благодать Христова? Ибо всякий, кто после крещения и познания Бога впадает в это тело смерти, тот должен знать, что ему нужно очищаться не ежедневной благодатью Божьей, т. е. легким прощением, которое обычно дарует нашим погрешностям ежеминутно умоляемый Господь наш, но или должен быть очищен продолжительным сокрушением покаяния, наказывающей скорбью, или в будущем должен быть предан за них мучению в вечном огне, как говорит апостол: не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники – Царства Божия не наследуют (1 Кор 6, 9, 10). Или что это за закон, воюющий в членах наших, противоборствующий закону ума нашего; и хотя нас, противящихся, он делает пленниками закона греховного и заставляет служить ему плотью, однако дозволяет умом служить закону Божию? Думаю, что закон греха здесь не означает преступлений, нельзя понимать вышесказанных

\733// пороков таким образом, что если кто делает их, тот не служит умом закону Божию, от которого необходимо ему отступить душою прежде, нежели сделает какой–нибудь из них плотью. Служить закону греха значит исполнять то, что велит грех. Что же это за грех, которым пленяется такая святость и совершенство? Однако апостол не сомневается, что благодатью Христовой будет он освобожден, говоря: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? Благодать Божия Иисусом Христом, Господом нашим избавит (Рим 7, 24, 25). Какой, говорю, закон, по вашему мнению, находится в наших членах, который отвлекает нас от закона Божия и, пленяя законом греха, делает нас скорее несчастными, нежели преступными, так что мы не осуждаемся на вечные муки, а воздыхаем как бы о прерванном блаженстве и, ища помощника, который бы привел нас к тому, мы с апостолом взываем: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? Ибо быть пленником закона греха что иное значит, как не быть в состоянии и делании греха? И какое есть иное главное благо, которое не могут исполнить святые, как не то, в сравнении с которым, как выше сказано, все не считается благом? И точно, мы знаем, что в этом мире есть много благ, особо упомянем целомудрие, воздержание, милосердие, умеренность, благочестие – но все это не может сравняться с тем высшим благом и может быть исполнено не только апостолами, но и людьми обыкновенными; а которые не исполнили, те наказываются или вечным мучением, или, как сказано выше, тяжким трудом покаяния, не освобождаются ежедневной благодатью Христовою. Итак, остается нам признать, что это изречение апостола правильно прилагается только к лицу святых, которые, ежедневно подвергаясь этому закону греха, но не пороков, будучи уверены в состоянии своего спасения, не впадают в преступления, но, как часто было говорено, от божественного созерцания отвлекаемые в окаянство плотских помыслов, часто лишаются того истинного блаженства. Ибо если бы они чувствовали, что ежедневными беззакониями вовлекаются в этот закон сво-\734//их членов, то обвинялись бы в потере не счастья, а невинности, и апостол Павел не сказал бы: бедный я человек; но – нечистый, или порочный я человек! И желал бы он освободиться не от этого тела смерти, т. е. смертного состояния, но от преступлений и пороков этой плоти. Но поскольку по состоянию немощи человеческой он чувствовал себя плененным, т. е. увлеченным к плотским заботам, которые производят закон греха и смерти, то, стеная об этом законе греха, которому невольно подвергался, тотчас прибегает к Христу и спасается искуплением благодати Его. Следовательно, какие заботы произвел и на земле апостольского сердца этот закон греха, естественно рождающий терние и волчцы помыслов и заботы смертных, те тотчас исторгает закон благодати. Потому что закон духа жизни во Христе Иисусе, говорит он, освободил меня от закона греха и смерти (Рим 8, 2).

глава 16 Что значит «тело греха и смерти»

Итак, это есть неизбежное тело смерти, в которое и все совершенные, вкусившие, сколь благ Господь, ежедневно вплетаясь, чувствуют с пророком, какое зло и как горько для них удаляться от Господа Бога своего. Это есть тело смерти, которое, отвлекая их от небесного видения, низводит к земному, которое поющих и повергающихся на молитве заставляет представлять человеческие образы, или речи, или занятия, или действия суетные. Это есть тело смерти, что ревнующие об ангельской святости и желающие постоянно прилепляться к Господу, однако, не могут достигнуть совершенства, потому что препятствует тело смерти; но делают зло, которого не желают, т. е. умом увлекаются к тому, что не принадлежит к преуспеванию в добродетелях и совершенству. Наконец, блаженный апостол, чтобы ясно показать, что он это сказал о святых и совершенных, подобных ему, как бы пальцем и осязанием указывая на самого себя, прибавляет: я же, Павел, т. е. тот, который произношу это, раскрываю тайны своей

\735// совести, а не другого. Такой образ речи апостол обыкновенно употребляет, когда хочет указать собственно на себя, как например: я же, Павел, убеждаю вас кротостью и снисхождением Христовым (2 Кор 10, 1). Еще: сам я не обременял вас (2 Кор 12, 16, 13). Я сам Павел говорю вам: если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа (Гал 5, 2). А можно и так понимать, что он этим хотел сказать о себе с большей выразительностью: вот я, Павел, т. е. которого вы знаете как Христова апостола, которого со всем благоговением почитаете, о котором думаете, как о высшем и совершенном, и в котором говорит Христос, сознаюсь, что хотя я умом служу закону Божию, однако плотью служу закону греха, т. е. по развлечению, неизбежному в настоящем человеческом состоянии, от небесного уклоняюсь к земному, и с высоты мой ум ниспадает к заботам о низких вещах, чувствую, что я ежеминутно пленяюсь этим законом греха, так что хотя непоколебимым желанием и пребываю в законе Божием, однако сознаю, что не могу избежать насилия этого плена, если не буду постоянно прибегать к благодати Спасителя.

глава 17 Все святые искренно сознавались, что они нечисты и грешники

И потому все святые при ежедневном воздыхании, сокрушаясь о такой немощи своего естества, когда исследуют разнообразие помыслов, тайники и сокровенности своей совести, смиренно взывают: не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается пред Тобой ни один из живущих (Пс 142, 2). Кто может сказать: «я очистил мое сердце, я чист от греха моего?» (Притч 20, 9). Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы (Еккл 7, 20). Таким образом, они сознавали, что человеческая праведность слаба, несовершенна и всегда недостойна милости Божией, как один из тех, нечистоты и грехи которого Бог очистил по-\736//сланным с жертвенника огненным углем своего слова, после чудного созерцания Бога, после откровения небесных тайн и видения высших серафимов говорит: горе мне! Ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами (Ис 6, 5). Думаю, что пророк, вероятно, и тогда бы не сознал нечистоту своих уст, если бы не удостоился, созерцая Бога, узнать истинную, нетленную чистоту совершенства, при видении которой он вдруг познал свою нечистоту, прежде им не сознаваемую. Ибо когда говорит: горе мне! Ибо я человек с нечистыми устами, то исповедал это о нечистоте своих уст, а также и народа, как это видно из следующего: живу среди народа с нечистыми устами. Также, когда, молясь, исповедует нечистоту всех, как грешников, то объемлет общим молением не только народ нечестивый, но и праведных, говоря: вот, Ты прогневался, потому что мы издавна грешили; в них мы всегда были, и спасемся. Все мы сделались – как нечистый, и все правды наши – как одежды во время месячного очищения (Ис 64, 5, 6). Что может быть очевиднее этого изречения, которым пророк, объемля не одну только, но все наши правды, и рассматривая все, что кажется нечистым или отвратительным, захотел сравнить их (правды) с одеждою месячной, грязнее которой, сквернее нет ничего в жизни человеческой?

глава 18 Даже праведники и святые бывают не без греха

Итак, напрасно вы возражаете против очевидной истины, так как немного прежде вы сказали: если нет никого без греха, то нет никого святого; а если нет никого святого, то, следовательно, никто и не спасется. Этим свидетельством пророка может развязаться узел этого вопроса. Вот, Ты прогневался, говорит он, потому что мы издавна грешили, т. е. когда за возношение нашего сердца, или нерадение, отвратившись, Ты лишил нас Своей помощи, то пучина грехов тотчас поглотила нас; все

\737// равно, как если бы кто сказал блистающему солнцу: вот ты закатилось, и от того покрыла нас густая тьма. Однако, когда Исайя говорит, что он согрешил, и не только согрешил, но и всегда пребывал в грехах, то не отчаивается совершенно в спасении, а прибавляет: в них мы всегда были, и спасемся. Это изречение: вот! Ты прогневался, потому что мы издавна грешили, — я сравниваю с апостолом: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? Ίο, что пророк прибавляет: в них мы всегда были, и спасемся, — согласно с следующими словами апостола: благодать Божия Иисусом Христом, Господом нашим. Также слова пророка: горе мне! ибо я человек с нечистым устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, — кажется, согласны с вышесказанными словами: бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти? Также следующее у пророка: и вот прилетел ко мне один из серафимов, и в руке его уголь, который клещами он взял с алтаря, и прикоснулся к устам моим и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и отнимется нечестие твое, и грех твой очистится (Ис б, 6, 7) – кажется, согласно со сказанным апостолом: благодать Божия Иисусом Христом, Господом нашим. Итак, видите, как все святые не столько от лица народа, сколько от своего истинно исповедывали, что они грешники, однако не отчаивались в своем спасении, но полноту оправдания, которое по состоянию человеческой немощи не надеются получить сами собою, ожидают от благодати и милосердия Божия.

глава 19 Из образцовой молитвы Господней доказывается, что нет никого без греха

А что в этой жизни нет никого свободного от долгов – грехов, хотя бы кто и был святой, этому учит нас Спаситель, Который, преподавая Своим ученикам образец совершенной молитвы, между прочими возвышенными и священнейшими прошениями, которые только святым и

\738// совершенным преподаны, а злым и неверным не могут приличествовать, повелел и это помещать: и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим (Мф 6, 12). Итак, если эта молитва произносится святыми, как несомненно мы должны верить, то кто может найтись столь упрямый, предубежденный, столь напыщенный гордостью дьявольского неистовства, чтобы утверждал, будто он без греха, считал себя не только выше апостолов, но и самого Спасителя обличал как бы в неведении и суетности, как будто Он не знал, что некоторые могут быть свободны от грехов, или напрасно учил тех, о которых знал, что не нуждаются в этой молитве? Но когда совершенно все святые, соблюдая заповеди Его, ежедневно говорят: прости нам долги наши, если истинно это говорят, то истинно нет никого свободного от вины; если же обманывают, то также истинно то, что они подвержены греху лжи. Потому премудрый Екклезиаст, обозревая умом все действия и занятия человеческие, без всякого исключения произносит: нет праведного человека на земле, который бы делал добро и не грешил (Еккл 7, 20), т. е. на этой земле нет никого столь святого, столь рачительного, столь внимательного, который бы мог постоянно прилепляться к истинному и единственному благу (Богу) так, чтобы сознавал, что он и при ежедневном отвлечении от Него не грешит. Впрочем, хотя кто сознается, что он не может быть свободным от греха, однако это не препятствует ему быть праведным.

глава 20 Даже во время самой молитвы едва ли можно избежать греха

Итак, кто приписывает безгрешность человеческой природе, тот пусть состязается с нами не пустыми словами, но свидетельством и одобрением своей совести, и тогда наконец объявит, что он без греха, когда осознает, что он не отлучался от этого высочайшего блага (Бога); даже кто, рассматривая свою совесть, сознает, что он отправ-\739//лял, по крайней мере, хоть одно богослужение без всякого перерыва словом, или делом, или помыслом, тот пусть скажет, что он без греха. Потому, если мы сознаем, что при легком развлечении человеческого ума нельзя не иметь всех этих праздных и суетных помыслов, то должны искренно сознаться, что мы не без греха. Ибо с какой бы осмотрительностью кто ни старался сохранять свое сердце, никогда не сохранит его по желанию своего духа, при противоборстве плоти. Ибо чем больше будет преуспевать дух человеческий и достигнет большей чистоты созерцания, тем более нечистым увидит себя как в зеркале своей чистоты; потому что когда дух поднимается к более возвышенному видению и, усматривая большее, нежели что делает, желает того, то по необходимости всегда презирает то, в чем пребывает, как низшее и маловажное.

глава 21 Хотя знаем, что мы не без греха, однако не должны уклоняться от святого причащения

Более чистый взгляд большее и замечает, безукоризненная жизнь поражает большую скорбь самоукорения, исправление нравов и рачительная ревность к добродетелям умножают стенания и воздыхания. Ибо никто не может быть доволен той степенью совершенства, до какой преуспел; чем чище будет духом, тем более видит себя нечистым, более находит причины к смирению, нежели к возношению; и чем скорее стремится к высоте, тем лучше видит, что ему еще больше остается, куда стремиться. Отличный из апостолов, которого любил Иисус, как бы от Господнего сердца произнес это изречение: если говорим, что не имеем греха, обманываем самих себя, и истины нет в нас (1 Ин 1, 8). Итак, если говорим, что мы не имеем греха, то не имеем в себе истины, т. е. Христа, и ни в чем не преуспеваем, а только этим объявлением доказываем, что мы из простых грешников становимся уже беззаконными и нечестивыми. Если хотим вернее испытать, возможно ли человеческому естеству приобрести

\740// безгрешность, то от кого яснее можем научиться, как не от тех, которые плоть свою распяли со страстями и похотями и для которых истинно распялся мир (Гал 5, 24; б, 14), которые хотя из сердец своих не только с корнем истребили все страсти, но стараются устранить даже память и помышления о грехах, однако ежедневно исповедуют, что они и на один час не остаются без греха? Впрочем, мы не должны устраняться от причащения Господня из–за того, что сознаем себя грешниками; но еще более и более, с жаждою нужно поспешать к нему для врачевания души и очищения духа, однако с таким смирением духа и верою, чтобы, считая себя недостойными принятия такой благодати, мы больше желали лекарства для наших ран. А иначе и один раз в год нельзя достойно принимать причащение, как некоторые делают, которые, живя в монастырях, достоинство, освящение и благотворность небесных таинств оценивают так, что полагают, будто принимать их должны только святые, непорочные; а лучше бы думать, что эти таинства сообщением благодати делают нас чистыми и святыми. Они больше высказывают гордости, нежели смирения, как им кажется; потому что когда принимают их, то считают себя достойными принятия их. А гораздо правильнее было бы, чтобы мы с тем смирением сердца, по которому веруем и исповедуем, что мы никогда не можем достойно прикасаться Святых Тайн, каждый день принимали их для врачевания наших недугов, нежели, превознесшись суетным убеждением сердца, верить, что мы после годичного срока бываем достойны принятия их. Потому, чтобы мы могли это уразуметь и с плодом держаться этого, будем усерднее умолять милосердие Господа, чтобы помог нам совершать это. Этому научаются не предварительным каким–нибудь объяснением на словах, как прочим человеческим искусствам, но делом и опытом; и если это не будет часто рассматриваться, возобновляться собеседованием духовных мужей и проверяться делом и ежедневным опытом, то или по беспечности остается без пользы, или по беззаботному забвению вовсе теряется.

\741//