Текст книги "Чудовища (СИ)"

Автор книги: Imlerith

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Тебя он тоже приглашал? – на этот раз Теру уже не играет в хорошего и опрокидывает её на диван, нависая над ней.

Его глаза странно блестят даже в тени его длинных темных волос. Она удивлена, что ей хватает ловкости отставить бокал в сторону раньше, чем всё вино расплескается по её белой блузке или светлому дивану.

Аманда не из тех, кого можно напугать таким поведением. Её подобным не получится даже смутить. Она вовсе не против заставить его нервничать, хотя этот его взгляд сегодня заставляет нервничать её.

Отчего-то ей кажется, что этот взгляд – куда лучший рождественский подарок, чем букет цветов.

– Да. Я даже подумывала согласиться – настолько отчаянным он выглядел, – ей не приходится врать, чтобы вынудить его мрачно сводить брови. – Ревнуешь? Никогда не подумала бы, что ты умеешь. Ты же всегда такой холодный и сдержанный.

Не всегда. За это время она куда лучше знакомится с его привычками и темпераментом. Эти сдержанность и холодность, эта его привычка следовать расписанию всегда и везде, его перфекционизм – всего лишь его способ сдерживать себя. Быть правильным. Аманда знает, что его можно заставить выйти за эти рамки. Точно так же, как сейчас.

– Ты делаешь со мной страшные вещи, Аманда, – говорит он совершенно серьезно. Выражение его глаз ни на мгновение не меняется. – Обычно я не позволяю себе так себя вести.

– Почему? – она приподнимается на локтях, чтобы выдохнуть эти слова ему в губы.

– Потому что умею держать себя в руках, – его дыхание становится чаще и тяжелее. – И предпочитаю не давать волю эмоциям.

Ей интересно, сколько ещё эмоций он может от неё скрывать. Ей хочется знать, сколько ещё раз она сумеет его спровоцировать.

– Сегодня же рождество, – Аманда ухмыляется и расстегивает верхнюю пуговицу на его рубашке. Нагло. – Самое время дать волю эмоциям. Хотя бы на одну ночь.

Теру смотрит на неё так внимательно и долго, что ей начинает казаться, что она выбирает не те слова. Ошибается и переходит ту границу, переходить которую ещё рано. Нет. Он целует её – крепко и глубоко, с такой силой прижимая к дивану, словно боится, что она куда-нибудь сбежит. И этот поцелуй ни капли не похож на те, к которым она успевает привыкнуть.

Этим рождественским вечером Теру впервые кажется ей совсем другим человеком.

***

02/2002

– Зачем ты это делаешь? – его голос звучит устало и мрачно – они заводят этот разговор уже не в первый раз, и вновь не приходят к общему знаменателю.

Аманда знает, что и не придут. Она смотрит на Теру и видит тяжелую усталость, что отражается в его глазах. В её собственных глазах отражается только злость. Сколько раз за эти девять месяцев она старается задеть его за живое? Сколько раз говорит себе, что на этот раз точно сумеет сделать ему больно, заставить её смотреть на неё с тем же отвращением и ужасом, с каким она сама когда-то смотрит на совсем другого человека? В какой-то момент она просто перестает считать.

Ни разу – ни разу! – он не реагирует так, как ей хочется. Он прощает её снова и снова, словно всё это для него сущие мелочи. Все эти мелкие предательства, попытки вывести его из себя и даже её желание его подставить. Аманда не понимает, что творится у него в голове. И того, что творится в её – тоже. Ей хочется повысить голос и высказать ему всё, что она думает – честно и без тех предлогов, какими она то и дело прикрывается.

Что гораздо хуже, ей кажется, что она начинает к этому привыкать.

– Ты не догадываешься? – Аманда ухмыляется и облокачивается плечом на дверной косяк, скрещивая руки на груди. Его догадки так или иначе будут неверными.

Теру хмурится так, словно что-то знает. Она наблюдает за тем как он поднимается из-за стола, за которым сидит в последние минут десять, и подходит к ней совсем близко – так, что она замечает своё отражение в линзах его очков. Он опирается рукой о стену по правую руку от неё, и жест этот выглядит почти угрожающе. Почти.

Выражение его глаз кажется ей смутно знакомым.

– Нет, – всё-таки он отвратительно честный. Но его глаза – сейчас они вовсе не походят на глаза человека, что старается притворяется хорошим. Они чужие. – Но если ты не остановишься, рано или поздно больно будет уже тебе, Аманда. Хочешь, чтобы я причинил тебе боль?

Так он её всё-таки понимает. Всегда такой серьёзный, зацикленный на правилах и каких-то своих собственных ритуалах, он способен заметить, что она не просто так пытается играть с ним в эту игру. Аманда вглядывается в его карие глаза и чувствует, что впервые за те два года, что они с Теру знакомы начинает путать их с чужими.

Сейчас ей даже кажется, что тот способен причинить ей боль физическую – от которой на годы остаются яркие следы и перехватывает дыхание. Одна только мысль об этом вносит смуту в её сознание, заставляет думать вовсе не о том, о чём она обещает себе думать.

Она должна выбросить этого человека из головы. И Теру, если понадобится, – тоже.

– Да, – Аманда уверена, что собирается произнести совсем другие слова, когда с её губ срывается короткое согласие. Она чувствует себя уязвимой.

Он смотрит на неё без особого удивления – долго и внимательно, словно высматривает в ней признаки сомнений. Не верит. Она не знает, порадует его это или расстроит, но сегодня она ему даже не врёт. Отчего-то ей кажется, что те девять месяцев, что они с ним проводят вместе, окажутся скорее прелюдией к чему-то куда более страшному. Эмоциональные качели, какие она всё это время устраивает ему, для неё будут едва ли не подарком.

Аманде не хочется вновь оказываться в плену собственных страхов. Нет, она знает, что называется это иначе. Ей не хочется оказываться в плену своих желаний.

Теру так ей и не отвечает. Он перехватывает её запястья одной рукой и легко удерживает их у неё над головой. Оказывается гораздо ближе, прижимая её к закрытой двери. Она чувствует как он касается своими длинными пальцами её подбородка и заставляет её продолжать смотреть ему в глаза. Так, будто она хоть на мгновение задумывается о том, чтобы оторвать от них взгляд.

Аманда чувствует как тонет.

– Ты думаешь, что я не замечаю твоих глаз? – его вкрадчивый голос отдается в её сознании эхом. Совсем другой, но он звучит правильно. – Их невозможно не заметить, даже если ты так старательно их прячешь. Я вижу, как ты время от времени смотришь на меня, Аманда.

– И что? – она усмехается, но уже не может точно сказать, понимает ли она, что происходит. Их типичная попытка поссориться окончательно выходит из-под контроля. – Сомневаюсь, что ты хоть что-нибудь понимаешь, Теру.

Она редко зовёт его по имени, потому что не хочет видеть этих ярких всполохов в его глазах. Ему нравится как звучит его имя. Аманда отказывается признаваться себе в том, что ей нравится его произносить.

– Тех, кого ты впутываешь в свои игры мне хочется сломать не меньше, чем тебе хочется сломать меня, – он ухмыляется, а её пробивает мелкая дрожь. Сейчас он совсем не похож на самого себя – ей кажется, что рядом с ней другой человек. Гораздо более жестокий, проницательный и яркий. Почти чудовище. Ей кажется, что этот знает о ней всё.

Когда она смотрит на него впервые, ей и в голову не приходит, что он может быть таким. Что где-то там, за ширмой идеального порядка бушует настоящее море хаоса. То самое, какое легко разглядеть в его горящих глазах сейчас. Аманда покусывает нижнюю губу и не знает, есть ли у неё хоть малейший шанс сбежать от этого чудовища.

Она уверена, что он – такой – сумеет сломать её раньше, чем она сделает это сама. Она замечает изменения в его взгляде и раньше, подмечает тонкости его поведения, но из раза в раз говорит себе, что это всего лишь игра её воображения. Её болезненная необходимость выдать желаемое за действительное и разглядеть в нём как можно больше черт Ларри.

Теру – чудовище совсем другое. И он смотрит на неё с такой жадностью, что ей становится почти стыдно за свои попытки подтолкнуть его к разрыву минут сорок назад. Ей начинает казаться, что такой Теру скорее уничтожит её сам, нежели отпустит.

Он не станет спрашивать её разрешения и сам не станет наблюдать за тем как она уходит. Он использует против неё её же оружие, точно так же, как и сейчас. Она не понимает, в какой момент сама вновь становится жертвой.

– А от кого ты прячешь свои глаза, Теру? – тихо и спокойно спрашивает Аманда, кожей чувствуя его учащенное дыхание. – Ярче, чем у настоящего серийного убийцы.

В пустой аудитории устанавливается звенящая тишина, нарушаемая лишь отзвуками их дыхания. Они смотрят друг на друга так, словно видят впервые. Аманда не понимает, почему так легко говорит Теру о его глазах – ещё час назад ей хочется сделать ему больно, а сейчас ей хочется оказаться как можно дальше от университета. Там, где не будет лишних ушей. Там, где она сможет безнаказанно заглядывать в его горящие глаза несколько долгих часов кряду.

– Можем попробовать ещё раз, – она ухмыляется – почти улыбается – и даже не пытается вырваться из его стальной хватки. – Если ты понимаешь, на что подписываешься.

Его ответная улыбка напоминает звериный оскал. Аманда чувствует как дрожь накатывает на неё с новой силой, но не успевает придать ей значения. Она тонет в их тяжелом, удушливом поцелуе. Это первый раз, когда в нём чувствуется едва уловимый привкус металла.

На её губах останутся ссадины. И если цена за возможность столкнуться с этим чудовищем – всего лишь ссадины, то она готова заплатить её в стократном объеме.

========== 29 ==========

Комментарий к 29

Swain, the Noxian Grand General Theme

04/2008

Четыре – всего лишь четыре процента Эл готов дать догадке о том, что Рейнард Гласк может быть замешан в деле Киры. Он просматривает информацию о нём и не видит ничего подозрительного – всю жизнь тот продолжает дело своего отца, занимается фармацевтическим бизнесом и в одиночку воспитывает дочь. С учетом того, что последнюю тот вычеркивает из завещания, едва той исполняется двадцать, он подозревает, что отношения в этой семье далеко не теплые. Но может ли это на что-то повлиять?

По привычке он складывает один кубик сахара на другой, стараясь построить как можно более высокую башню. Это помогает ему сосредоточиться. Насколько легко передать силу Киры от одного человека к другому? Он почти уверен, что силу можно передать. Готов поставить больше восьмидесяти процентов на то, что именно так и случается, когда Лайт приходит в штаб-квартиру и просит взять себя под стражу. И если сделать это просто, то можно ли поделиться силой с кем-то на другом конце планеты? Эл знает о том, что за последний год Рейнард Гласк ни разу не покидает родного Лос-Анджелеса.

Его башня с грохотом рушится, сахар разлетается по столу и падает на пол. Он задумчиво водит большим пальцем левой руки по губам. Он знает, что это может быть всего лишь уловкой, чтобы сбить его со следа, запутать и заставить тратить время на изначально не жизнеспособную версию. Он не знает, способна ли на такое Аманда Гласк. Ежедневно наблюдая за её квартирой, за её кабинетом в офисе «Гласк Фарма» и даже за её машиной, он не замечает ровным счётом ничего подозрительного. Она ведёт себя раскованно, звучит уверенно и фактически позволяет его группе расследования наблюдать за каждым нюансом её частной жизни. Она не выглядит как человек, который знает о том, что за ним следят. Нет в ней того яркого желания показать, чем она живёт, какое он видит в Лайте, когда следит за его домом.

Не замечает он такого и в Теру Миками, который в какой-то момент становится их основным подозреваемым. Его расписание изо дня в день практически не меняется – по будням он выходит из дома в одно и то же время, возвращается всегда на полтора часа позже, чем должен бы с учетом его рабочего графика и ещё два часа проводит за работой дома, прежде чем лечь спать и начать всё сначала. По выходным его чаще всего просто не бывает дома. Эл не замечает ничего, что может выдать Киру в нём или Аманде Гласк. И его это раздражает. Он не любит проигрывать.

Он пытается присмотреться к мотивам Рейнарда Гласка. Ему легко представить, что убийство Ларри Роудса становится для того своего рода актом возмездия – точно таким же, каким может быть для его дочери. Тот убивает его жену, ломает его семью и, возможно, какие-то планы на будущее. Он может в это поверить. Последнее убийство Джерарда Блейка ему тоже на руку – акции возглавляемой погибшим компании уже начинают падать в цене, не говоря о том, что теперь «Гласк Фарма» сможет спокойно выкупить её. Допустимо. Но убийство Мацуды? Оно не вписывается в общую картину. Эл уверен, что Рейнард Гласк знать не знает, кто такой Тота Мацуда и как он связан с делом Киры. В то, что это настоящий несчастный случай он не верит. Ровно как и в совпадения.

Загадка представляется ему десятками разнообразных фрагментов и он уже который день пытается собрать их хоть во что-нибудь. Для чего Рейнард Гласк звонит Теру Миками на прошлой неделе? Он слышит их разговор и делает вывод, что до этого они общаются в лучшем случае пару раз. Это кажется ему странным. Ещё более странным, чем некоторые разговоры того с Амандой Гласк, которые они прослушивают, наблюдая за их квартирами. Впрочем, последним Эл и не удивляется – эти отношения основаны на психологической травме. Но её отец – зачем с ним пытается говорить он? Может ли это быть частью его плана? Переставляя фрагменты местами, он представляет себя на месте Рейнарда и думает, что мог бы попытаться отвести от себя подозрения, воспользовавшись уязвимостью дочери. Их мотивы почти совпадают.

Что-то здесь не так. Кажется, что картина вот-вот должна проясниться, собраться воедино, но края фрагментов не подходят друг к другу. Он словно пытается собрать два похожих, но всё-таки не подходящих друг к другу кусочка мозаики. Они не соединяются. Эл уверен, что Гласк знает о своей дочери достаточно – может получить доступ к её медицинской карте, знает о её прошлом и явно в курсе того, с кем та состоит в отношениях со времен обучения в университете. Не уверен он только в том, что тот может зайти так далеко. Сделать такой изощренный ход, подставить не только её, но и Миками, вникнув в самые мелкие нюансы их жизни в другой стране? Это уравнение кажется сложным лишь если он продолжает включать в него убийство Мацуды в качестве неизвестного.

– Не может это не быть убийством, – бормочет он себе под нос, вновь составляя друг на друга рассыпавшийся по столу сахар. По правую руку от него уже минут двадцать как остывает кофе.

Но если первая его теория верна и за убийствами сначала Мацуды, а теперь и Блейка стоит Миками, то почему Айбер до сих пор жив? Они делают всё, чтобы тот стал целью не менее яркой, и в первые дни после операции Эл уверен, что тот уже не жилец. Ничего так и не происходит. Он не может поверить даже в то, что тот умышленно не убивает Айбера, почувствовав за собой слежку, – всё портит убийство Блейка. В таком случае он должен оставить в живых и его. Кусочки снова не сходятся друг с другом.

Недостаток информации Эл чувствует почти физически, и понимает, что в этот раз прийти к выводам так просто не получится.

– Уэди, – он связывается с ней напрямую. – Понимаю, что я только недавно вызвал тебя в Японию, но как насчёт небольшого путешествия в Лос-Анджелес? Думаю, нам нужно присмотреть и за Рейнардом Гласком.

– Ты же знаешь, что я не могу тебе отказать.

Он не верит, что тот действительно замешан в этом деле, но уверен – недостающие части мозаики найдутся именно там. Неважно, кто из них ведёт двойную игру, – он, Аманда Гласк или Теру Миками – он выяснит это, как только сможет пристально изучить каждую из сторон.

========== 30 ==========

Комментарий к 30

Mandopony – Noticed

«All alone on Pirate Cove It drove me half insane Even if you’ll never hear I’ll sing a cheer to ignore the pain»

10/1996

Руки сегодня просто ужасно ноют. Тугая повязка на запястье напоминает удавку, наложенные медсестрой лекарства неприятно жгут, а синеющие выше локтя синяки отзываются болью каждый раз, когда она накидывает на плечи рюкзак. Иногда она даже жалеет, что не может толком дать Майклу сдачи, когда тот в очередной раз цепляется к ней и даже бьёт. Только иногда. Аманда к этому привыкает и ей кажется, что даже наслаждается. Майкл понятия не имеет, что её не волнуют его глупые придирки.

Её одноклассникам не нравятся её повязки на запястьях и её медленно, но верно выцветающие волосы. Миссис Браун говорит, что это связано с пережитым стрессом. Аманде, честно говоря, они не по душе тоже – с темными волосами она нравится себе больше. Или нравилась? Всё-таки та Аманда это уже совсем другой человек. И это её одноклассникам не нравится тоже, в какой-то момент они начинают называть её странной, таскать её вещи из шкафчика, а иногда и запирать там её саму.

Она не против. Они уже ничего не могут ей сделать. Ничего такого, что не делает с собой она сама или не делает когда-то её жуткое чудовище. От одной только мысли о нём вдоль её позвоночника спускается табун мурашек. Ей до сих пор страшно. И всё-таки она заходит к нему иногда – тогда, когда никто другой её понять уже не может. Она ждёт, что рано или поздно он умрёт, но ещё не знает, кому из них удастся сделать это раньше.

– Я дома, – говорит Аманда пустой квартире и бросает свои вещи в прихожей. Знает, что отца ещё пару часов не будет дома. И знает, что особой разницы тоже не будет – едва ли тот обратит на неё внимание, когда вернётся.

Сколько она ни старается, как ни пытается быть правильной – ему нет до этого дела. Он говорит ей, что разбираться с её проблемами должна миссис Браун, а у него нет на это времени. В отличие от мамы, он всегда чем-то занят.

Она останавливается у дверей в свою комнату. Перед глазами отчетливо проявляется картина филигранно отсеченных от тела конечностей, вскрытая грудная клетка и извлеченное оттуда сердце – изувеченное, измученное, ставшее частью представления. Самое яркое воспоминание Аманды о матери – это её бесконечные крики и лилия. Лилия, в которую превращает её сердце и грудную клетку чудовище.

У него талант. Раны на спине уже год как заживают, но она до сих пор ощущает боль – миссис Браун говорит, что фантомную – такую сильную, будто другие лилии на её собственной спине высекают буквально вчера. И боль от тех пинков, что достаются ей в школе, не идёт ни в какое сравнение с этой. Её тошнит.

В её комнате темно и включать свет ей совсем не хочется. Аманде кажется, что из этой темноты на неё горящими глазами поглядывают собственные страхи – протягивают к ней свои длинные черные руки и рвут её на части. Ей не хочется здесь находиться. Ни здесь, ни где-либо ещё. Она не понимает, для чего вообще существует. Кажется, что она должна погибнуть вместе с матерью – в той жуткой канализации, где пахнет кровью, чем-то отвратительно химическим и чернилами – и ни о чём больше не думать. Она должна стать частью того шедевра, который чудовище по имени Ларри так и не заканчивает.

Аманда закрывает глаза и приглушенно смеется. Быть может, его шедевр должна закончить она. Когда-нибудь покончить с ним, превратить во что-то куда более грандиозное, чем лилия. Это же просто цветок. Тошнота подкатывает к горлу с новой силой, и она почти уверена, что на этот раз её вырвет. У неё нет сил подняться с кровати и дойти до ванной. Она уверена, что из чудовища лилия получится ничуть не хуже, чем из матери.

Ей интересно, сможет ли она захлебнуться в собственной рвоте. Наверное, нет. Отец периодически говорит, что она ничего не может сделать правильно – значит, облажается и здесь. Точно так же, как в прошлый раз, когда старается, но выбирает неверное положение лезвия. Так жаль.

В прихожей громко хлопает входная дверь. Аманда вытирает рот рукой и мрачно поглядывает в сторону приоткрытой двери. Не понимает, почему отец возвращается домой раньше обычного. Ей приходится подняться и привести себя в порядок. Потом и убраться придётся тоже.

Она привыкает.

– Ты сегодня рано, – говорит она, когда они с отцом сталкиваются в гостиной. На её плотной толстовке следы крови и пыли.

– Планы поменялись, – он смотрит на неё холодно и щурится, – ей кажется, что презрительно – замечая кровь и выглядывающие из-под рукавов повязки. Хорошо, что всё-таки не видит синяки. – Ты снова не в себе. Я позвоню миссис Браун – уверен, она готова будет принять тебя даже в выходной.

Аманда знает, что миссис Браун никогда не против – она хороший психиатр и она не заставляет её говорить больше, чем она может себе позволить. А ещё Аманда знает, что ей не поможет дополнительный приём. Не он ей нужен.

– А как же «как дела в школе» или «как здоровье»? – где-то глубоко в душе она всё ещё надеется, что он обратит на неё внимание. Заметит, что ей нужна помощь, какую не сможет оказать ни один психиатр. Помощь, какую нельзя просто купить. Она уверена, что это читается в её тусклых серых глазах.

– Ты же знаешь, что у меня нет времени на такие глупости, – её отец хмурится и раздраженно взмахивает рукой. Глупости. – К тому же, мне звонили из школы – говорят, у тебя начались проблемы с поведением.

Аманда не представляет, как вести себя иначе. Не имеет понятия, как ещё реагировать на попытки одноклассников смеяться над тем, что она переживает. Не знает, может ли она не пытаться бить в ответ и не получать от них, не в силах дать адекватный ответ. Разве это так плохо? Отец сам неоднократно говорит, – но не ей – что за своё место нужно бороться, нужно уметь выживать.

Есть ли у неё место? Голова начинает кружиться.

– Уже год прошёл, тебе пора прийти в себя, – его тон такой холодный. Его взгляд такой пустой. И её для него как будто не существует. – Если получится договориться с миссис Браун на завтра, я тебе сообщу. А пока иди, займись своими делами.

Весь этот год каждую ночь она переживает свой кошмар снова и снова. Она просыпается от собственных криков, но её отцу нет до этого никакого дела. Он её не слышит.

Ей придется заняться своими делами.

На следующее утро она не идёт в школу. Сквозь толстую прозрачную стенку в тюрьме «Сан-Квентин» на неё с насмешкой и странным восхищением смотрят такие живые, такие яркие глаза.

========== 31 ==========

Комментарий к 31

Motionless in White – Necessary Evil (feat. Jonathan Davis)

«The monster you’ve made is wearing the crownI’ll be the king and you’ll be the clownI’ll take the blame, parade it aroundYou’ve made me the villain you can’t live without»

06/1998

На улице сегодня солнечно и на лазурно-голубом небе до самого горизонта не видно ни единого облака. Такая безмятежная погода остро диссонирует с внутренним состоянием Аманды Гласк – она чувствует себя так, словно все облака с этих небес собираются где-то глубоко внутри неё, превращаясь в отвратительные тучи. Её до сих пор подташнивает после госпитализации на прошлой неделе, а голова неприятно кружится, заставляя её идти медленнее и осторожнее.

Она не знает, чего ей хочется больше – остановиться и забыть о том, что нужно двигаться дальше или стиснуть зубы и продолжать идти вперёд. Она уверена, что ни один из вариантов ей не подходит. А если верить отцу, то вариантов у неё нет вовсе.

Сегодня утром они снова ссорятся. Аманда приносит из школы отличные оценки, – лишь с редкими исключениями – через силу, но всё-таки заканчивает музыкальную школу по классу фортепиано и даже пытается вникнуть в те тонкости семейного бизнеса, какие доступны шестнадцатилетнему подростку. Она лечится. Отцу всегда мало. Что она ни делает, как сильно ни старается, сколько усилий ни прикладывает – он из раза в раза повторяет ей, что она обречена.

Она не может даже сказать, что отец ненавидит её. Его взгляд такой безразличный и пустой, – совсем не такой, как у неё, когда она смотрит на своё чудовище – словно для него её просто не существует. И чем старше становится Аманда, тем сильнее убеждается в том, что и для неё он должен перестать существовать. Быть может, они с отцом просто не созданы для того, чтобы стать настоящей семьей. Быть может, единственных их связующим звеном всегда была мама, а сейчас они превращаются в чужих людей.

Тем лучше, что она так ему не нравится.

Аманде кажется странным, что единственным спокойным местом в её глазах выглядит мрачное и одинокое здание тюрьмы «Сан-Квентин». Старое, во многом обветшалое и в одиночестве стоящее на мысе, это здание напоминает ей саму себя. Даже в кабинете миссис Браун она не чувствует себя так спокойно, как здесь.

– Знаешь, ты ведь единственная, кто ко мне приходит, дорогая, – Ларри Роудс общается с ней так, словно за эти годы они становятся друзьями.

Она не понимает, почему они с ним до сих пор живы – быть может, отец прав и она действительно ни на что не способна? Ни покончить с собой, ни дождаться смерти этого жуткого чудовища.

Тем не менее, он – единственный, помимо миссис Браун, кто прислушивается к ней. Единственный, кто – как бы это ни было отвратительно – понимает её. Аманду начинает подташнивать от одного только взгляда в его карие глаза. Родинка под правым глазом раздражает, подобно назойливому бельму. Её хочется стереть.

В её сознание бессвязным потоком врываются запахи крови и препаратов, в ушах снова звенят громогласные стоны. Сейчас она уже не может вспомнить, чьи громче – матери или всё-таки её собственные. Уже заживший шрам на спине жжёт огнём.

– Я жду, – произносит она безо всяких эмоций. Ей сложно отвести взгляд.

– Не-ет, – он смеётся над ней, словно знает о ней всё. – Ты не ждёшь. Ты ищешь поддержки и думаешь, что хоть кто-нибудь объяснит тебе, что творится в твоей голове. Ты пытаешься убежать от собственных желаний, но они догоняют тебя снова и снова – желания, какие никогда не одобрят ни твоё окружение, ни твой напыщенный отец. У тебя глаза абсолютно ненормальные, и будь у тебя больше возможностей и власти, ты бы и мне фору дала. Тяга к искусству в тебе явно сильна. И знаешь, что? Это прекрасно. Ты идеальна.

Аманда его не понимает. Замечает как загорается его взгляд и меняется выражение лица, но не понимает. Ей не хочется быть идеальной для этого человека. Не хочется становиться хоть в чём-то на него похожей. Ей хочется, чтобы он – такой проницательный – задохся в собственной камере, сгорел заживо или утонул, сбросившись с ближайшей скалы. Ей хочется переломать ему кости собственными руками, отсечь его пальцы и заставить проглотить их, подавившись насмерть.

Все её желания – от необходимости быть понятой хоть кем-то до склонности к насилию – отражаются в её серых, уже не таких безжизненных глазах.

– Уверен, что только что ты придумала с десяток способов меня убить, – он угадывает так легко, что ей хочется переломить пополам трубку, которую она сжимает в руках. Угадывает и отвратительно ухмыляется. – Тебя так легко прочесть.

От одной только мысли об этом становится не по себе. Серийный убийца, не получивший даже должного наказания, понимает её лучше, чем собственный отец. Даже лучше, чем её психиатр. Аманду тошнит от него. Тошнит от самой себя.

– Почему ты просто не умрёшь? – спрашивает она в который раз. Этот вопрос преследует её уже три года. Почему он не умирает? Почему не заслуживает смертной казни, как те, другие? Его преступления куда тяжелее, но он всё равно получает всего лишь двадцать пять лет тюремного заключения. – Почему?

– Я же говорил тебе, – ей кажется, что чудовище чувствует себя победителем. – Я не собираюсь умирать. В отличие от тебя, у меня есть планы на эту жизнь.

Аманда с грохотом вешает трубку и говорит себе, что её цели станут куда ярче, чем он может себе представить. Ей плевать, что думает о ней разочарованный её слабостью отец, но попытки Ларри Роудса уязвить её влияют на неё совсем по-другому. Она не может позволить себе просто взять и отказаться от своей жизни, если у него есть какие-то планы. Она сломает их, уничтожит и рано или поздно сделает так, что он сдохнет в мучениях.

Она станет по-настоящему идеальной. Она станет человеком, который положит конец этой затянувшейся несправедливости. Теперь она знает, что единственный вариант, что ей подходит – необходимость не просто двигаться, а бежать вперёд.

========== 32 ==========

Комментарий к 32

Lord of the Lost – I’ll Sleep When You Are Dead (feat. Douglas Blair)

«I won’t find no sleep Until you’re passing on Whatever makes you weak Makes me feel so strong»

05/2008

В кабинете Аманды Гласк сейчас непривычно тихо – не слышно ни монотонного гула включенного компьютера, ни гомона со стороны приемной. Настенные часы показывают уже половину второго ночи, и Аманда уверена, что в офисе давно уже не остается никого, кроме неё.

Она перебирает небольшую стопку документов и то и дело сравнивает между собой графики. За последний год на рынке закрепляется всего несколько компаний, готовых тягаться с корпорацией «Гласк Фарма» на рынке Соединенных Штатов. Аманда насчитывает целых три – все остальные находятся в совсем другой весовой категории. Ей интересно, сможет ли мистер детектив связать смерти кого-либо из совета директоров любой из этих компаний с её отцом. Она пытается посмотреть на ситуацию его глазами и приходит к выводу, что это покажется ему крайне подозрительным.

Мистер Эл может быть кем угодно, но он определенно не дурак. Если она попробует избавиться от кого-нибудь сейчас, спустя всего неделю после разговора с отцом, то лишь подставит саму себя. Аманда Гласк считает, что ей нужно составить расписание и всё-таки начать действовать так, как с самого начала предлагает ей Рэм. Она готова совершить несколько показательных убийств во благо лос-анджелесского филиала своей корпорации, но лишь с одним условием – ни одна из этих смертей не принесёт существенной выгоды ей самой.

Она складывает документы обратно в картотеку и делает несколько понятных лишь ей одной пометок в ежедневнике. Всего лишь цифры. Свет в её кабинете наконец-то гаснет.

Ей остаётся лишь надеяться, что она умеет расставлять ловушки лучше, чем мистер детектив умеет их избегать. А о том, что её отец обычно слишком уверен в себе, чтобы замечать капканы под своими ногами, она знает уже давно.

***

В кабинете Рейнарда Гласка сегодня слишком шумно – то и дело разрывается от звонков телефон, а со стороны приемной постоянно слышится звонкий голос его секретаря. Сейчас, в самый разгар рабочего дня, ему хочется лишь пару минут тишины, чтобы позволить себе сосредоточиться.

Он пытается с головой погрузиться в аналитику и составить план на ближайший месяц, однако в сознание то и дело вырываются совсем другие мысли. Ему не даёт покоя последний звонок дочери – он редко ошибается в людях, и считает, что не стоит ждать от неё ничего хорошего. Эта сумасшедшая девица обводит вокруг пальца одного из самых стабильных его партнеров и буквально выкручивает руки ему самому, заставляя работать на неё. Он уверен, что за её издевательскими приказами скрывается нечто большее, чем просто желание задеть его за живое.