Текст книги "Три лишних линии (СИ)"

Автор книги: Ginger_Elle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

      – А кто-то ещё… – неуверенно спросил Лазарев. – Он есть? Ты ещё с кем-то?

      – Тебе-то что?

      – Интересно.

      Кирилл держал сигарету перед собой и задумчиво рассматривал. Выражение лица у него было такое, словно он вот-вот расскажет, надо лишь подождать немного, дать ему время, но Кирилл так и не ответил.

      – А у тебя было раньше так? – он повернул голову к Лазареву.

      – С одним только. С самым первым. Мы с ним долго встречались и, наверное, если бы…

      – Что «если бы»? – тут же уцепился за конец фразы Кирилл.

      – Если бы он не уехал, я бы не женился. Всё было бы не так.

      – Расскажешь?

      – Тебе интересно?

      – Ну… вообще-то да. Это типа романтично. Первая любовь, все дела… – Кирилл протянул Лазареву пачку сигарет. – Надо?

      – Нет. И это не про любовь. Это был сын друзей семьи, в детстве мы не общались, так, привет-привет. Он меня на двенадцать лет старше был, о чём нам говорить-то было? А потом я поступил в универ, а Мишка там уже преподавал, не у меня, физику какую-то вёл, ну, тоже привет-привет, а потом… Это уже ближе к новому году началось, серьёзно так, я до этого никогда не то что сексом с парнем не занимался, я… я даже не дрочил ни с кем в одной комнате, не трогал ни разу. Я чуть первую сессию тогда не завалил, потому что думать ни о чём не мог, сначала трахался с ним, а потом сидел и думал об этом. Не мог поверить, что это со мной происходит. Мишка меня учиться заставлял. Потом прошло, конечно. А следующей осенью его с кафедры кто-то спалил. Вроде, и не спалил даже, а стал препод один подозревать, может, телефонный разговор услышал или ещё как-то просёк, хуй знает. Я не в курсе, Мишка мне не рассказывал. Сказал, что больше нельзя встречаться, потому что если заметят, то сам понимаешь… И родители мои могли узнать. Они оба преподаватели, а эти слухи, знаешь, они ползают-ползают, а потом рано или поздно дойдут… У них на кафедре тётка была одна, она в Германию всё ездила, какие-то исследования совместные, что ли, она нашла Мишке там место; он уехал. Наверное, ни разу не пожалел.

      – Тебя к себе не звал? – усмехнулся Кирилл.

      – Нет, конечно. Зачем я ему там?

      Кирилл потянулся к пепельнице, чтобы положить окурок, и Лазарев заметил, что за выходные у него загорели руки, словно он где-то долго ходил в футболке: ближе к плечу рука осталась белой. А вроде работать должен был… С другой стороны, на жаре за час можно так загореть.

      – Как выходные? – спросил Лазарев.

      – На работе больше, ещё к своим скатался, у сестры днюха была. Ещё на великах с друзьями ездили. На фэтбайках. У нас в сервисе три штуки разом оказалось, в жизни такого не было, решили катнуть, пока не забрали.

      – В смысле, они чьи-то? – не понял Лазарев.

      – Ну да, мы чё, больные, за такие деньги свои покупать, но попробовать прикольно.

      Понятно, откуда загар…

      – А насчёт отпуска что? Ты вроде говорил, что с работы тебя без проблем отпустят.

      – За несколько дней лучше предупредить, за три хотя бы… А так да. А что, я не зря паспорт делал?

      – Пока не знаю. Мне нужно съездить в Питер. Родители уехали в Литву, надолго, а с квартирой кое-какие проблемы вылезли. Я как раз в отпуске, надо заняться.

      – То есть, Турция отменяется? – Кирилл спросил без особого сожаления, но Лазареву показалось, что равнодушие было скорее наигранным, чем настоящим.

      – Не факт, у меня отпуск длинный, может, успеем ещё. А ты в Питере был?

      – Не был.

      – Поехали? Жить есть где, никто не помешает. А самолёты из Питера тоже летают, если что, купим тур оттуда.

      Кирилл наклонил голову, прикидывая, рассчитывая.

      – Можно… – наконец выдал он. – Лучше, чем здесь жариться. Там же вроде дождь каждый день, в Питере?

      – Не каждый, но, наверное, прохладнее будет.

      В четверг вечером они выехали в Питер. Лазарев, до этого ездивший туда в основном на поезде: вечером в центре Москвы лёг спать, утром в центре Питера проснулся – думал, что, наверное, зря послушался тех, кто советовал ехать в ночь, когда на трассе меньше машин, потому что через пять часов за рулём начал чувствовать, как его клонит в сон.

      И ведь специально хорошо выспался перед этим…

      Кирилл оказался не самым зажигательным попутчиком: слушал музыку в плеере и молчал.

      – Кирюх! – позвал его Лазарев. – Ты знаешь, почему люди по двое ездят?

      – Для безопасности, – угрюмо буркнул тот, не снимая наушников, и отпил колу из стеклянной бутылочки.

      – Ещё? Ну, для чего второй нужен?

      – Может, штурманом? Следить по карте, туда ли едешь? – видимо, почуяв, что Лазарев не просто так спрашивает, а в него метит, Кирилл добавил: – Тут-то зачем карта? Всё понятно. И навигатор есть.

      – А ещё?

      – Больше не знаю.

      – Развлекать водилу разговорами.

      – Ну заебись теперь! Я тебе стихи должен читать?

      – Не надо стихи, я тогда точно усну. Надо что-нибудь такое, от чего спать расхочется.

      – Выпей кофе, – предложил Кирилл, но почему-то выключил плеер. – Или сам чего-нибудь расскажи.

      – Расскажи, как ты вообще живёшь, что делаешь.

      – Думаешь, это так ужасно, что три дня спать не сможешь?

      – Не знаю…

      – Скучно. Работа, дом, иногда куда-нибудь выхожу.

      – Где знакомишься?

      – Сейчас больше в инете. Так тоже бывает, есть места: кафешки, парки типа Измайлова. Но там страхово как-то. Хотя в чате не лучше… Но я встречаюсь обычно в людном месте, смотрю… На хату не поеду к незнакомым. А ты как?

      – Клуб, – коротко ответил Лазарев.

      – Сауна?

      – Очень редко. Меня в тот раз друг привёл.

      – Тебе легко, у тебя, если что, всегда квартира есть. У меня вот нет. Можно к Дрюне кого-нибудь притащить, но только иногда. И с кем знакомлюсь, тоже в основном без места, кто с родителями, кто в общаге…

      – Ты от родителей из-за этого ушёл?

      Кирилл занялся распутыванием проводков наушников – демонстративно делая вид, что очень занят и увлечён, но потом не выдержал и сказал:

      – Из-за Вовика, это у моей сестры муж. Еблан… Он её старше на… Так, ей двадцать три исполнилось, а ему где-то тридцать пять, вот и считай. Тоже нет ни хуя, сделал ей ребенка, поженились, и к нам жить припёрся, прикинь! У нас двушка, большая, но, блядь, двушка. Жили: бабка, мать, сеструха и я. Потом получилось, что я с матерью и бабулей в зале, сестра с мужем и мелким в спальне. Окей, я понимаю, что снимать дорого, я тоже пока на съём не зарабатываю, но я тогда вообще ещё учился. – Кирилл какое-то время помолчал, потом, сложив проводки в аккуратнейшую петельку, как будто только из коробки достали, снова начал рассказывать. Лазарев его не торопил: он понимал, что Кириллу сейчас самому хотелось выговориться. – То что Васёк орёт и днём и ночью, какие-то тряпки везде и ложки – это фигня, иногда даже по приколу, интересно. Но этот хрен, Вовик, вообще никак не помогал. Я, наверное, больше помогал с ребёнком, чем он. Денег тоже почти не давал. Мне-то пох на его деньги, но он Ленку чуть не по чекам проверял, что она купила: вдруг две буханки хлеба, а не одну, и мы – то есть мать и я с бабкой – её сожрали, на его же деньги куплено. Я не лез, хотя хотелось… Бабка с матерью сразу начинали, что люди взрослые, сами знают, поссорятся из-за тебя, Вовик уйдёт, куда сестра с ребенком, ля-ля-ля… Да он всё равно домой только поспать приходил, а ещё… Короче, неважно это. В общем, сидели мы как-то с пацанами во дворе, не в нашем, в соседнем, и смотрю, подъезжает Вовика машина и встаёт. Это не в нашем дворе, а в соседнем, понимаешь? Для него очень рано было, он обычно после девяти приходил. У меня сразу всякие подозрения. Вот как думаешь, что он делал, а?

      Лазарев пожал плечами.

      – Бабу завёл?

      – Нет, не угадал. Думай дальше.

      – Парня? – улыбнулся Лазарев.

      – Так, еблю сразу убираем, а то пойдут козы-кролики. Никого Вовик не ебал.

      – Не знаю тогда, – Лазарев зло поморщился, когда по встречке пронёсся мудак с режущим глаза галогеном. – Что ты пристал, не можешь сразу сказать?

      – Я за ним потом ещё несколько раз следил специально. Эта сука сидела в тачке с пивом и ждала, когда у нас в спальне окно погаснет. То есть, он приходил домой, типа я уработался, весь день пахал, устал, подайте мне ужин, а сам до этого чуть не по два часа в машине отсиживался.

      – Зачем? Я так и не понял.

      – Тупо ждал. Если в спальне свет погас, значит, Васю уложили, можно домой идти. Если придёшь в семь-восемь, тебя же попросят то поиграть, то помыть, то покормить, ещё чего-нибудь… Укладывать, может. А пришёл после девяти, дома тишина и покой, никакие дети не бегают.

      – А Вовик-то не дурак, – хмыкнул Лазарев. – Наблюдательный пост, аналитический подход…

      Кирилл снова отпил из бутылочки с колой и сунул её Лазареву. Тот помотал головой.

      – Мы после этого разосрались конкретно. Ну, как бы, не моё дело… Просто обидно так было. Выбесило. Мы с сеструхой тоже без отца росли. В смысле, без отцов, они у нас разные. Ну, росли и росли. Всё по-честному: нагуляла. А тут типа отец есть, но это такое чмо… Блядь, вспоминать не хочется. Я поэтому и свинтил к Дрюне, сначала на пару дней, а потом совсем остался.

      – Я почему-то думал, что ты из-за этого дела ушёл, ну, из-за ориентации.

      – Да какая там ориентация! Я же ей не размахиваю, никто не знает. Мать, наверное, радовалась, что у меня девок не было, а то я ещё заделаю какой-нибудь и тоже к нам жить приведу, – Кирилл тихо рассмеялся.

      – А у тебя девушек вообще не было? – спросил вдруг Лазарев. – Совсем?

      – Были, но… – Кирилл взъерошил короткие волосы на макушке. – С парнями круче. Хотя, я давно не пробовал, может, поменялось уже…

      Лазарев прикинул, где далеко назад могло отстоять это «давно», учитывая, что Кириллу сейчас было девятнадцать: год, два?

      – А ты вообще когда начал?

      Кириллу не потребовалось уточнений, что именно он начал.

      – Смотря что считать. Если по-настоящему, ну, конкретно в зад долбиться, то в четырнадцать.

      Лазарев, хотя боязнь услышать ответ одёргивала, зажимала рот и просила не спрашивать, всё же не удержался, болезненное, гадкое любопытство пересиливало:

      – А не по-настоящему – это как?

      – Пять лет тебе, что ли? – огрызнулся Кирилл. – Послушать хочешь? Чтобы не уснуть?

      – Нет, я просто спросил… Понимаю, конечно. Извини, – он убрал левую руку с руля, положил на колено и какое-то время держал там, нервно сжимая и разжимая пальцы.

      Лазарев всегда думал о чём-то таком, знал, что оно где-то есть – уродливое прошлое, его не могло не быть, и поэтому было странно, что он так разнервничался теперь, когда Кирилл всего лишь подтвердил то, о чём он догадывался с самого начала.

      Он на секунду повернулся к Кириллу и заметил, что тот тоже на него смотрит. В полутьме сложно было сказать, куда именно. Неужели на предательски дёргающуюся руку? Лазарев вернул её на руль. Краем глаза он увидел, что Кирилл теперь, как и он сам, наблюдает за дорогой.

      – Там тоже: смотря что считать, – вдруг произнёс Кирилл каким-то неестественно ровным, отстранённым голосом. – Понятно, что если мужику дрочишь, то вот твоя рука, вот его хуй… Всё ясно. А есть другое, когда ты вроде и ни при чём. Ничего такого не делаешь. Ну, потискает он тебя, погладит, а ты просто сидишь рядом. Я даже и не понимал, какой им в этом кайф. Я и сейчас не совсем догоняю, хрен ли им за коленки мацать, если можно с почти таким же малолеткой договориться на минет и на что угодно. Так что и не поймёшь, откуда считать.

      – Мне кажется, это тоже считается. Если за коленки, – сказал Лазарев.

      – Тогда с одиннадцати.

Глава 6

      Лазарев нащупал выключатель, который был спрятан под ворохами висящей на крючках одежды. Из трёх тёмно-жёлтых шариков люстры загорелись только два.

      Прихожая была маленькая и тёмная, заставленная шкафами и застланная пыльным цветастым ковром. Воздух в квартире, простоявшей несколько месяцев запертой, тоже был пыльным, тёплым и тёмным.

      Лазарев поставил сумку на пол и указал в узкий коридор, ведущий к кухне:

      – Видишь двери? Ванная и туалет. Мы вот тут будем жить, – он показал в сторону двойных глухих дверей, ведущих из прихожей в комнату.

      Когда-то в этой комнате жили они с сестрой, теперь она пустовала, и отец устроил там что-то вроде кабинета, перевесив туда часть книжных полок из гостиной. Обе кровати так и стояли на старых местах. На одной время от времени спали или Лазарев, или его сестра, когда приезжали погостить, вторая осталась просто потому, что была, – не выкидывать же теперь.

      Кровати были старые и огромные, непонятного размера: больше полутораспальных, но не полноценные двуспальные.

      – Может, вместе ляжем? – предложил Лазарев. – Спать охота, а застилать обе влом.

      – Давай.

      Лазарев вынул из шкафа затхло пахнущее постельное бельё, так и не найдя одеяла. Ничего, вдвоём и под одним пододеяльником не замерзнут.

      Оба устали и – это, наверное, было впервые за всё время их знакомства – уснули без единой мысли о сексе. В комнате, где никто не жил, плотных занавесок не было, и сейчас, в совсем ещё ранние, предутренние часы, было светло, как днём. Лазарев с головой накрылся кончиком пододеяльника. Кирилл тоже долго возился рядом, пока Лазарев не обнял его сзади и не прижал к себе.

      Когда Лазарев встал, Кирилл уже сидел на кухне и доедал йогурт.

      – Давно проснулся? – спросил Лазарев.

      – Минут двадцать.

      Лазарев потёр помятое и жёсткое, будто одеревеневшее лицо.

      – Кофе умеешь в турке варить?

      – Не-а. А обыкновенного нет? – Кирилл отставил стаканчик в сторону и, прежде чем смять и сунуть туда крышечку, облизал её.

      – Нет, родители только натуральный пьют. Ладно, сейчас умоюсь, приготовлю.

      То ли Лазарев разучился варить, то ли сам кофе был не самым лучшим, но пустоватое пережженное пойло не доставило Лазареву никакого удовольствия. Даже Кирилл – не большой ценитель кофе – и тот после нескольких глотков скривился и отставил чашку.

      – Помои какие-то.

      – Кофе тут чуть не полгода стоит, – себе в оправдание сказал Лазарев. – Может, испортился.

      – А родители-то куда на полгода делись? Тут не живут, что ли?

      – Они сейчас больше у сестры. Она в Литве, замуж вышла. Они то у неё живут, то у друзей, тоже преподаватели, всю жизнь друг друга знают, на конференции ездили вместе ещё при Союзе, работы совместные писали. Сейчас у друзей на даче гостят, на море. А тут да, квартира в основном пустует.

      – Блин, круто… Квартира своя есть, можно на море у друзей тусить.

      Лазареву показалось смешным слово «тусить» в отношении двух пар за семьдесят.

      – Ну да, у них там наверняка веселуха.

      Этот день и следующий Лазарев честно водил Кирилла по городу. Когда-то давно, когда он ещё учился в школе, родители поручали ему показывать достопримечательности своим многочисленным знакомым, приезжавшим в Петербург в гости, на очередную конференцию или повышение квалификации. Это были практически их с Юлей официальные обязанности, такие же, какими в других семьях были выбрасывание мусора и мытьё посуды. Лазарев водил Кирилла привычными, много раз хожеными маршрутами. Только на второй день произошло единственное отклонение от старых путей: с Казанского моста Лазарев увидел храм Спаса-на-крови и вспомнил вдруг, что ни разу не был внутри. В детстве родители постоянно водили их с сестрой по музеям, дворцам, концертам и выставкам, но когда в конце девяностых открыли отреставрированный храм, он уже был достаточно взрослым, чтобы самому решать, как проводить свободное время; на музеи и храмы он его тратить не собирался.

      – Давай зайдём, – предложил Лазарев Кириллу. – Говорят, очень красиво.

      Кирилл пошёл без особой охоты, но в итоге ему, кажется, понравилось. Он рассматривал яркие, искрящиеся какой-то странной жгучей синевой своды с интересом, а Лазарев с тоской. За эти два дня он часто говорил себе: «Запоминай! Возможно, ты видишь это в последний раз», но самовнушение ни разу не сработало. Он не чувствовал, что прощается сейчас с родным городом. Возможно, в нём просто не было сращённости с тем местом, где вырос. Он ведь так и так собирался уехать, даже когда Николай Савельевич не угрожал.

      И вдруг то ощущение, которое Лазарев так долго призывал и за отсутствие которого было даже немного стыдно, накатило: он не сможет вернуться, он сжигает все мосты. Он чувствовал разрыв и страх – вполне понятный страх неизвестности, новой жизни, нового места в мире, которое нужно будет найти. Под этим бесконечно высоким потолком, смыкающимся в сиянии голубого и золотого, Лазарев вдруг окончательно поверил в свой план. До этого он ограничивался лишь действиями, которым легко было дать обратный ход: сделал паспорт Кириллу, нашёл покупателей на квартиру (даже не взяв задатка), написал объявление о продаже машины – словно нарочно ограничиваясь полумерами. На следующий шаг решиться было труднее, и Лазарев каждый раз останавливался у какой-то черты, но сейчас почувствовал, что пересекает её и его жизнь делится на две части.

      – Это Илюша уже такой вырос?

      – Что? – растерялся Лазарев, услышав вопрос.

      – Это Илюша, говорю, уже такой взрослый стал? – повторила Валентина Даниловна, соседка по подъезду, с которой они столкнулись у лифта. – И не узнала бы.

      – А вы где его видели? – спросил Лазарев, выдохнув, что возвращается сейчас домой один, без Кирилла. При нём выкрутиться было бы сложно.

      – Да в окно смотрела, а вы с ним из машины выходили. И вчера тоже видела – через двор шли.

      – А, я не догадался, что в окно.

      – Что ж вы сейчас-то приехали, когда бабушки-дедушки нет? Они ведь скучают, обрадовались бы внуку.

      Валентина Даниловна задержала Лазарева ещё минут десять, рассказывая о том, как старикам тяжело, когда их забывают дети и внуки. Пообещав ей не забывать родителей, Лазарев прорвался наконец к двери лифта.

      Кирилла дома ещё не было: он вчера и сегодня уходил куда-то один. У Лазарева были свои дела: он ездил показать машину звонившим по объявлению, и вопросы с риэлтором он тоже не мог обсуждать при Кирилле. Тот, разумеется, не стал отсиживаться в квартире.

      Лазареву было интересно, где он пропадал вчера, но спрашивать ни вечером, ни с утра, когда Кирилл опять куда-то собрался, не стал. Сейчас было уже почти шесть часов, а Кирилл до сих пор где-то бродил. Интересно где? Большой любви к туристическим достопримечательностям Санкт-Петербурга Лазарев в нём не заметил.

      Воспользовавшись тем, что остался дома один, Лазарев решил проверить, где Кирилл хранит документы. Вряд ли он носит загранник с собой.

      Паспорт лежал в одном из кармашков рюкзака, как Лазарев и думал. Он зачем-то пролистал пустые страницы, а потом вернулся к самой главной, тяжёлой и твёрдой. В её гладкости и прочности было что-то приятное и успокаивающее; Кирилл на фото казался младше, чем был, потому что смотрел в объектив открыто, с глуповатой доверчивостью. Лазарев отнёс паспорт к столу и списал все данные – для заказа билетов, а потом вернул на место, предварительно сунув в застёжку-молнию тонкое зелёное волоконце с обивки стула. Пусть паспорт пока лежит здесь, он достанет его через неделю, когда всё окончательно утрясётся, а деньги окажутся на нужных счетах. Кирилла было немного жаль, но, скорее, иррационально: он на этом не потеряет ничего, кроме документов и, может быть, совсем чуть-чуть, веры в людей. Но он и без того не особо в них верил.

      Кирилл вернулся домой после восьми, и они сразу сели ужинать. Лазарев едва сдерживал раздражение. Ему хотелось сказать, что он тут не прислуга – покупать продукты, готовить еду и ждать, пока Кирилл где-то пропадает. Хотелось спросить, где он шлялся и, главное, с кем, но он понимал, что тот ничего не расскажет – просто из принципа, а если подождать, то, возможно, сам всё выложит. У Кирилла были свои заскоки, но схема была предсказуемой. Надо лишь поддерживать в нём ощущение независимости – не саму независимость, и мальчик будет как шёлковый. Кроме того, у Лазарева на повестке дня был довольно скользкий разговор, и важно было подвести к нему Кирилла именно что шёлковым. Потом, когда он добьётся от него обещания, можно будет поговорить и о затянувшейся прогулке.

      – С тобой из соседей никто не разговаривал?

      Кирилл слегка нахмурился и с набитым ртом промычал:

      – Зачем?

      – Ну, так… Кто такой, из какой квартиры.

      Кирилл прожевал наконец макароны и скривился:

      – А им какое дело?

      – В подъезде пожилых много, им всё надо знать. Если будут спрашивать, скажи, что ты у Лазаревых внук.

      – Я? Внук? – Кирилл не донёс вилку до рта.

      – Ко мне сегодня одна уже приставала: а с кем это ты приехал? Я… Я соврал, что с сыном. Она его несколько лет не видела, вроде, поверила.

      – Охренеть, – присвистнул Кирилл, но лицо стало довольным и хитроватым. – Я твой сын.

      – А что еще говорить-то? Родители в курсе, ну, про мою ориентацию. Им, понятное дело, это не нравится, и они не хотели бы, чтобы соседи узнали. Им будет очень неудобно и…

      – Да я понял. Мои такие же. Я представляю, что бы было, если бы моя бабка узнала! – Кирилл передёрнул плечами. – Даже думать страшно.

      – Вот, – кивнул Лазарев. – А сегодня… Когда спросили про тебя, я растерялся. Я не думал, что кто-то внимание обратит… В общем, ляпнул первое, что в голову пришло. Так что подыграй, ладно. Вряд ли кто-то спросит, но просто на всякий случай.

      – Да без проблем. А зовут меня как?

      – Илья. Бабушка – Ангелина Романовна, дедушка – Виталий Николаевич. Для тебя баба Лена и дедушка Витя.

      Кирилл повторил имена и отчества и спросил:

      – А мать у меня как зовут, если что?

      – Ирина. Если про неё спросят, где она или что-то в этом роде, говори, что не знаешь, с ней всё сложно. Соседи более-менее в курсе, так что, наверное, и спрашивать не будут.

      – Ладно. А я для твоего сына не слишком взрослый? Не поверят ведь.

      – Ему шестнадцать, подростки сейчас всякие бывают.

      Кирилл встал из-за стола и отошёл к мойке – сполоснуть тарелки. Он вымыл сначала свою, потом оставленную Лазаревым, салатник, обе вилки, ножи, кастрюлю. Всё это он делал молча, но в конце, когда уже вытер руки о полотенце, повернулся и, чуть прищурившись, спросил:

      – Шестнадцать, говоришь? А тебе типа тридцать четыре.

      Лазарев поднялся из-за стола, подошёл к Кириллу вплотную и произнёс:

      – Хорошо, поймал. На самом деле тридцать шесть. Сильно меняет дело?

      Кирилл не ответил, только покачал головой из стороны в сторону. Лазарев взял его ладони – немного влажные и тёплые от горячей воды – и сжал. Его губы остановились в полусантиметре от губ Кирилла, тот не шевелился, только пальцы немного подрагивали: напрягались, словно Кирилл хотел что-то схватить, а потом опять расслаблялись. Лазарев сдавил их сильнее, не позволяя двигаться, и покосился в сторону, где на плите шумел закипающий чайник:

      – Чаю хочешь?

      – Нет, – короткий тёплый выдох коснулся губ Лазарева.

      – Хочешь, чтобы я тебя отымел, да?

      – Да, – Кирилл закусил нижнюю губу.

      Кирилл рассказал, где был днём, когда они занимались сексом на старой широкой кровати. Он лежал на спине, протянув руки за голову и упираясь ими в низкое деревянное изголовье – так он мог толкаться навстречу Лазареву, который, чтобы всё не завершилось слишком быстро, старался двигаться медленно и размеренно. Но гладкое, плотное тепло обхватывало так крепко и так прерывисто, сдавливало чередой кратких, словно бы болезненных приступов, что сдерживаться с каждой секундой становилось всё тяжелее.

      Кирилл мог бы попросить – или приказать, как это обычно получалось в его исполнении – трахать его сильнее, но вместо этого упрямо сжимал зубы и двигался навстречу сам, проталкивая член Лазарева глубже и резче. Голова была запрокинута назад, руки странно заломлены, и узкие длинные полосы мышц натягивались под кожей в такт каждому рывку Кирилла. Кожа на внутренней стороне рук была матово-белой и тонкой, и её детская уязвимость возбуждала так, как не возбуждали сейчас, наверное, ни стоны Кирилла, ни его движения. Лазарев отвёл глаза и уставился вперёд: там были занавешенное желтоватым тюлем окно, соседний дом и висевшее над его низкой крышей большое красное солнце. Оно каждый вечер стояло точно напротив, выжигая комнату пристальным светом.

      – Я сегодня встречался с одним… – отстранённо, словно разговаривал сам с собой, произнёс Кирилл.

      – С кем?

      – Дрюнин знакомый. Мы списались… чтобы он мне город показал… Поводил… Ну, кроме этих долбаных музеев.

      – И что? Показал? – Лазарев стиснул пальцы на члене Кирилла.

      Тому должно было стать больно, но он лишь прикрыл глаза и шумно втянул воздух, а задница его судорожно сжалась.

      – Мало. По таким местам лучше ночью ходить, – ответил Кирилл со слабой и довольной улыбкой.

      – Меня не хочешь пригласить? – Лазарев сам не заметил, как начал вколачиваться в Кирилла жёстко и быстро, так, как с самого начала хотел.

      – Нет, – засмеялся Кирилл, опуская руки и расслабляясь под вбивающимся в него Лазаревым.

      Тот не мог сосредоточиться. Мысли путались, язык не слушался – он уже чувствовал в пояснице тающее тепло, которое начинало медленно стекать по позвоночнику вниз.

      – Он меня к себе звал, – продолжал Кирилл, прерываясь на шумные, тяжёлые выдохи. – Я бы раньше… я бы точно пошёл, а теперь… из-за тебя… отказался…

      Лазарев едва слышал. Он разжал ладонь и обеими руками вцепился в бёдра Кирилла, не давая тому пошевелиться, сжал, словно в тисках, и с глухим стоном, напоминающим сдавленное рыдание, кончил. Почти сразу же, ещё покачиваясь всем телом от затихающих волн оргазма, он снова начал дрочить Кириллу. Лазарев не сводил глаз с его лица и маленького захлёбывающегося рта, пока в руку ему толчками лилось тёплое тягучее семя.

      Он не дал Кириллу опомниться – навалился на него, обхватил руками щёки и начал целовать. Кирилл отвечал мучительно и жадно, словно задыхаясь – точно так же, как три секунды назад кончал. Они долго целовались, наверное, впервые с такой открытостью, но то, что Лазарев чувствовал сейчас к Кириллу: влечение, благодарность и восторг – было покрыто липкой, маслянистой плёнкой стыда. Всё вязло в ней, словно выпачкавшаяся нефтью птица, которая не может взлететь.

      От Кирилла он оторвался, когда подсыхающая сперма на руке начала остывать – стягивать и холодить кожу. Лазарев выпрямился и снова посмотрел в окно: нижний край солнечного диска уже ушёл за дом.

      Кирилл поднёс руку к лицу – вытереть щёку. Он мазнул пальцами по мутновато поблёскивающему пятну, коснулся ими губ, а потом провёл по подушечке языком. Движение было осторожным и опасливым, и Кирилл быстро опустил руку, когда заметил, как на него смотрит Лазарев.

      – Пока не вставай, – опомнился тот. – Я салфетки принесу.

      Он сделал три шага до стола и быстро вернулся. Вытер свою руку, собрал капли с живота Кирилла – мышцы чуть дёрнулись от влажного и прохладного прикосновения. Он достал новую салфетку и провёл по щеке Кирилла. Тот сжал губы, будто терпел что-то неприятное, хотя глаза глядели удивлённо и тепло. Или так казалось в розовом вечернем свете.

      Лазарев скомкал салфетку. Где-то глубоко внутри птица снова била чёрными беспомощными крыльями.

      Через два дня Лазарев сказал Кириллу, что в него на перекрёстке въехал какой-то мудак, пытавшийся прощемить под жёлтый: удар пришёлся в переднее колесо, и машина не на ходу – увезли в сервис эвакуатором. На самом деле «Рендж Ровер» благополучно укатил вместе с новым хозяином в Псковскую область, а полученные за него деньги уже лежали на зарубежном счёте в HSBC. Оставалась квартира, но с ней всё должно было решиться на следующей неделе. Лазарев уже начал целенаправленно подбирать рейс для себя и Ильи. Первым пунктом назначения он выбрал Стамбул, а дальше были Карибы, возможно, с ещё одним промежуточным пунктом, чтобы надежнее затеряться.

      Билеты в Стамбул Лазарев подбирал не скрываясь от Кирилла. Тот с пожеланиями и советами не лез, но ходил довольным, наверное, уже представлял, как окажется на море. Лазареву от этого стало так противно и тошно на душе, что он за ужином и в продолжение его надрался найденной в кухонном шкафу водкой. Кирилл пить отказался, и все полбутылки достались Лазареву. Он сказал, что расстроился из-за машины и нужно снять стресс. Насчёт стресса он, конечно, не соврал, и его источников было много. Кирилл был одним из самых сильных: он не угрожал похитить Илью или посадить самого Лазарева на пятнадцать лет, но его постоянное присутствие и близость медленно расшатывали и без того измотанные нервы Лазарева. Тот был бы рад относиться к Кириллу так, как раньше. Он даже старался вернуть те брезгливость и пренебрежение, что испытывал в первые дни или – от беспомощности – хотя бы отвращение из-за того, что занимается сексом с копией своего сына, но ничто из этого не возвращалось. Вторым источником стресса была появившаяся два дня назад во дворе машина. Сначала она следовала, совершенно не скрываясь, за Лазаревым по городу, а теперь, когда «Рендж Ровер» был продан, нагло дежурила во дворе прямо под окнами.

      Лазарев тупо таращился в монитор ноутбука: от идеи дальше заниматься подбором билетов он отказался – рейсы, авиакомпании и аэропорты пьяно скакали и путались в голове, и он начал читать истории на анекдот.ру. Кирилл в это время поочерёдно брал с полок то одну, то другую книгу, но быстро возвращал назад. Лазарев только посмеивался: большинство из того, что читали его родители, вряд ли могло прийтись по вкусу Кириллу, но у того большого выбора не было. Телевизор не работал, потому что родители, уезжая на несколько месяцев, не платили за кабельное, а интернет на телефоне отвалился: хотя деньги, по словам Кирилла, были, его упорно выкидывало на страничку с предложением пополнить счёт, а при попытке зайти в личный кабинет опять писало какую-то ерунду про недостаточное количество средств.

      Перебрав не меньше двадцати книг, Кирилл наконец остановился на какой-то и улёгся с ней на диван, изредка бросая на развалившегося в кресле Лазарева косые и злые взгляды.