Текст книги "Три лишних линии (СИ)"

Автор книги: Ginger_Elle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

      – Навалять ему, что ли? – лениво спросил другой.

      Кирилла наконец удалось затащить в грязную маленькую кладовку. Напоследок его сильно толкнули в спину, так что он пролетел через крохотное помещение и ударился о стену, едва успев в последний момент инстинктивно выбросить вперёд руки.

      Серёга стоял в дверях, загораживая весь проём массивной тушей:

      – Нам сказали тебя не особо… ну, вежливо, чтобы было, сказали. Но будешь залупаться – словишь по полной, понял?

      – Я не Илья! – снова заговорил Кирилл. – У меня в рюкзаке документы есть, съездите на квартиру, посмотрите. Меня…

      – Щас, поеду я! Делать мне нехуй. Не прокатит... Даже не пытайся.

      Дверь захлопнулась ровно в тот момент, когда Кирилл бросился к ней. Она была не металлическая, как почти все, что он видел здесь, а деревянная. Когда он с маленького разбега, сколько позволяла кладовка, ударил в неё плечом, она загудела и затряслась. Кирилл начал колотить в неё ногами, снова крича, что он не Илья.

      К двери кто-то подошёл. Кирилл по голосу понял, что это не Серёга, а другой мужик, имени которого он не знал:

      – Будешь орать, пизды получишь! Или Андреича с вахты позовём. Он пятёрку отсидел, у него на таких, как ты, знаешь, как стоит…

      – Да он там уже возбудился! – донёсся издалека смех Серёги.

      Кирилл перестал колотить. Посягательства Андреича на его задницу не особо пугали – хотя блевотно, конечно, но вот что парочка за дверью может ему хорошенько вломить, он не сомневался.

      – Сиди там тихо и не гунди…

      Шаги прошуршали прочь от двери. Кирилл какое-то время прислушивался к разговору, но стол, за которым сидели Серёга с напарником, был далеко, и слов разобрать было невозможно. Зато Кирилл слышал, как звякала посуда.

      Он тихо и вежливо, не так как раньше, постучал в дверь и крикнул:

      – Пожрать дайте!

      В ответ заржали.

      – Ну хоть попить! И в туалет ещё!

***

      Кирилл сидел в полной темноте в обществе одноразового пластикового стаканчика, уже пустого. Несмотря на боль в спине и руках, ему будто бы полегчало.

      Он понял, что произошла ошибка, и думал, что и остальные скоро поймут. Странно, что вообще приняли его за другого. Наверное, перед тем, как кого-то похищать и требовать выкуп, сначала смотрят фотографии. У Ильи должна была быть страничка «Вконтакте» или на «Фейсбуке»… А ведь и у него тоже есть. Можно уговорить этих двух дебилов дать ему телефон, под их присмотром, конечно, он покажет свою страницу, где есть куча друзей, которые знают его как Кирилла. Найти страницу этого долбанного Ильи, в конце концов!

      Сидеть в темноте было уныло, да и есть хотелось, но Кирилл всё равно чувствовал себя лучше, чем в машине: руки были развязаны, и он знал, что скоро всё разрешится. Похитители наверняка свяжутся с Лазаревым, и тогда всё выяснится.

      Но вот же сука! Тварь… Мало того что из квартиры его выкинул, так ещё втравил в какую-то бодягу с похищением. Он пока в этом грёбаном кузове ехал, столько всего передумал, чуть не обосрался со страху.

      Кирилл сминал стаканчик, но не до конца, только чтобы стенки соприкоснулись, а потом отпускал. Стаканчик пружинисто выпрямлялся и похрустывал. Кирилл просидел так минут десять, прежде чем ему в голову пришла другая мысль: а что с ним сделают, если выяснится, что он не Илья Лазарев? Он сразу решил, что отпустят, а вдруг нет?

      Он попробовал поставить себя на место похитителей: ты угрожаешь человеку пистолетом, везёшь со связанными руками, бьёшь, запихиваешь в грязную каморку, открыто говоришь, что собираешься требовать выкуп, а потом выясняется, что прихватил какого-то левого, никому на хрен на сдавшегося чувака. Что с этим чуваком делать дальше? Отпустить? Но он видел и запомнил места, лица, разговоры. Он уже не левый чувак, он свидетель.

      Кирилл, которого страх буквально несколько минут назад отпустил, почувствовал, что его потряхивает. Ему ведь повезло – повезло, что Серёга с дружбаном не поверили и не стали проверять. А если Лазарев скажет правду? Что они сделают?

      Эта история с Лазаревым поначалу казалась странной, мутной. Кирилл не мог бы сказать, что там было не то, но что-то было. Поначалу. Потом исчезло.

***

      Лазарев проснулся весь мокрый. Влажной от пота были и рубашка, в которой он уснул, и подушка, и простыня. Как будто в луже спал.

      Он отлепил сырую ткань рубашки от груди и начал расстёгивать пуговицы, силясь прийти в себя. Голова была тяжёлой, в ней словно перекатывался дрожащий, трясущийся от малейшего движения ртутный шар. Отвратительно студенистый, жмущий изнутри, ядовитый… Он заполнял всё то, что должно было бы быть мозгом и мыслями. В голове разбухала сонная пустота, и мелькали обрывки недавнего сна.

      Во сне он блуждал по лабиринту из серых стен. Коридоры иногда открывались в комнаты, тоже серые и пустые. Потом в одной из комнат он увидел кровавые пятна на стене и на полу, в следующей комнате их было больше; и он уже бежал по лабиринту по этим кровавым следам, надеясь найти и спасти Кирилла. Как часто бывает в снах, метаморфоза была быстрой – но при этом ни капли не удивительной, словно так и должно было быть, словно следующей комнате суждено было быть такой: с тёмно-красными кровоточащими стенами.

      Это был уже лабиринт не из бетона, а из плоти, тёплый, влажный, чавкающий, иногда сокращающийся. Самое кошмарное видение из тех, что когда-либо приходили Лазареву в снах, но в тот момент почти не пугающее. Неприятное, противоестественное, омерзительное, но не пугающее…

      Он смотрел сейчас на скомканную рубашку, которую держал в руках, но перед глазами стояли красные мясистые стены.

      Во сне он Кирилла так и не нашёл.

      Лазарев пошёл на кухню. Он знал, что там ничего почти нет, он сам всё выгреб позавчера, остались лишь долго не портящиеся продукты: макароны, овсянка. Он попил воды прямо из-под крана и поставил на плиту воду для макарон.

      Выходить за продуктами в магазин значило пройти мимо дежурящих у подъезда людей Николая Савельевича. Вчера вечером, когда он возвращался домой, его окликнули из хорошо знакомого «патрола».

      – Знаешь, что послезавтра будет?

      Лазарев молча кивнул, хотя наверняка он не знал. Послезавтра истекал срок. Что они сделают с Кириллом? Будут насиловать, как ремизовского сына? Будут бить? Отрезать уши и пальцы и присылать по одному?

      И что делать ему? Выкупить Кирилла у Николая Савельевича? Отдать всё, за мальчишку, которого знал меньше двух месяцев? Или всё же уехать? У него ведь есть шанс. Он вернулся в Питер, но у него всё равно есть шанс. Пока есть. Но для Кирилла это значило бы… Это значило бы что-то красное, болезненное, жуткое, как те проклятые стены. Бесконечные часы кровавой, чавкающей боли. Или, может быть, всё случится быстро – пуля в висок? Нет, Лазарев был уверен, что это будет долго, мучительно, с фотографиями и видео для него.

      Он думал об этом всю ночь, уснул только в шестом часу утра. Думал, что будет, если сказать правду. Он мог бы уехать и, оказавшись в безопасном месте, сообщить Николаю Савельевичу, что мальчишка – вовсе не его сын. Но он не был уверен, что таким образом спасёт Кирилла. Он был уверен в обратном, в том, что на Кирилле выместят злобу.

      Вода наконец закипела, и Лазарев, разрезав пачку, высыпал макароны в кастрюлю. Он не ел почти сутки, и, возможно, его мутило от голода, а вовсе не от страха.

      Вчера вечером он позвонил Николаю Савельевичу и попросил о встрече, что само по себе было риском. Если Николай Савельевич уже узнал, что Кирилл – не Илья Лазарев, то наверняка раскрутил историю дальше и догадался, что его собирались кинуть и сбежать с деньгами. Если так, Лазарева самого могли скрутить и начать отрезать пальцы по одному. Встреча была назначена в ресторане в центре города, но это был ресторан Николая Савельевича… Никто слова не скажет, если его там наденут на вертел и начнут поджаривать.

      Надо было быстрее есть и ехать в центр, но Лазарева начинало трясти от мысли, что там могут с ним сделать и о том, что сделают с Кириллом, если он не поедет. Про себя он ничего не знал наверняка, могло и обойтись, а вот с Кириллом точно не обойдётся.

      Лазарев до сих пор не решил, что на этой встрече будет делать: отдаст деньги или станет уговаривать об отсрочке, выкручиваться и тянуть время, чтобы придумать какой-то план. Правда он уже не верил в планы: новые планы и уловки – те же самые лишние линии. Их слишком много. Решение состояло из одной.

***

      – Опаздываешь, – заметил одиноко сидевший за большим столом Николай Савельевич. – Здравствуй.

      Руки он Лазареву не подал. Тот гадал, знает Николай Савельевич или нет, знает или нет, знает или нет.

      – Так получилось, такси долго ждал, – соврал Лазарев, который на самом деле просто боялся ехать и тянул до последнего.

      – Зачем тебе такси? Мои ребята у твоего дома стоят, подкинули бы.

      – Да зачем их напрягать…

      – Садись, – Николай Савельевич указал на стул.

      Обедал он в отдельном зале ресторана. Стол был рассчитан на восьмерых или десятерых, а Николай Савельевич сидел там один, и перед ним стояли лишь бутылка вина, бокал и скромная тарелочка с капрезе. Лазарев сидел далеко, по другую сторону пустого стола, но всё равно чувствовал свежий, чуть пощипывающий запах базилика.

      – Возьмёшь себе что-нибудь? – спросил Николай Савельевич и отправил в тонкогубый рот ломтик томата.

– Я пообедал, – отказался Лазарев, вспомнив недавно съеденные макароны.

Он покосился на стоящего у дверей телохранителя Николая Савельевича. За дверью было ещё двое: они обыскали Лазарева перед тем, как впустить внутрь.

– Зачем вы его увезли? – спросил Лазарев, избегая имён.

– Чтобы тебе в голову не пришло ничего… такого, – Николай Савельевич потыкал вилкой моцареллу, почти размазав кусок по тарелке. – Да не бойся, ничего с ним не случилось. Пока.

Длинный рот с белым остатком сыра в уголке растянулся в узкой улыбке. Лазарев никогда не видел, чтобы Николай Савельевич смеялся, он и улыбался-то редко. Такой явной и довольной улыбки на его лице он точно ни разу не видел.

– Давайте всё быстро решим. Вы, то есть ваши люди, – Лазарев опять взглянул на замершего у дверей охранника, – привозят его, и я сразу отдаю деньги.

– Не ты тут ставишь условия. Как деньги отдашь, сразу вернём.

– У меня нет всей суммы.

Николай Савельевич приподнял широкие брови, в которых ярко поблёскивали седые волоски.

– А мальчишку тебе верни… – неторопливо произнёс он, тут же спросив: – А сколько есть?

– Ну… я буду еще миллион триста должен.

– Я на столько даже и не рассчитывал, – Николай Савельевич с одобрением покачал головой. – Думал, будешь просить отсрочку.

– Я… – на секунду растерялся Лазарев, которому не приходила в голову такая мысль, просто потому что он с самого начала решил, что платить Николаю Савельевичу не будет, ни разом, ни в рассрочку. – Я буду просить…

– Да заработаешь ты этот лям, – примирительно произнёс Николай Савельевич. – Я тебе даже подскажу как. Есть одна мысль как раз по твоей части.

Лазарев сглотнул и сухо предложил:

– Давайте лучше с этим разберёмся. Я буду должен. Я вам сейчас всё отдам, у меня ничего больше нет. Ничего. Совсем, понимаете? Нечего продать или… И остаток я верну не скоро, а Илья, он же не может…

– Илью я тебе верну. А остаток со временем донесёшь. Ты ведь знаешь, что будет, если нет? – Николай Савельевич потыкал вилкой в неопрятное белое, с красными прожилками месиво на тарелке и вдруг добавил: – Кстати, ты за ним лучше следи, за сыном-то. Он в каком-то притоне ошивается, чуть не каждый день там. Из приличной семьи, а всё на такое вот тянет...

Лазареву нестерпимо хотелось с этим покончить. Сломать всё окончательно. Сломать и сжечь. Он сунул руку в карман и зажал в кулаке два токена.

– Деньги на счетах. Надо ноутбук, чтобы перевести вам, – сказал Лазарев. Он приехал со своим ноутбуком, но охрана при входе отобрала.

Николай Савельевич кивнул телохранителю.

– Найди там…

Тот на пару секунд выглянул за дверь, что-то неразборчиво произнёс, а через минуту, которую Лазарев с Николаем Савельевичем провели в похоронной тишине, другой охранник занёс в зал серебристый «VAIO».

Пока ноут загружался, Лазарев спросил:

– Могу я с ним поговорить?

– Не доверяешь мне? – укоризненно протянул Николай Савельевич, отодвигая тарелку. – Зря. – Тем не менее, он махнул рукой телохранителю: – Юра, позвони им.

Телохранитель отошёл в дальний конец зала и вскоре передал Лазареву телефон.

– Ты как? – дрожащим голосом спросил тот, схватив трубку.

После нескольких секунд тишины, Кирилл ответил:

– Не очень.

– Я… Я всё решу. Всё будет в порядке, – Лазарев старался, чтобы голос звучал уверенно, но он, кажется, всё равно дрожал.

– Решай там быстрее! – выкрикнул Кирилл. – Сделай что-нибудь! Ты… это ты… – Кирилл задохнулся и испуганно замолчал.

– Успокойся, ладно? Я обещаю, я…

Кирилл начал шептать, зашипел в трубку что-то неразборчивое и злое, но телефон у него тут же вырвали, и чужой громкий голос произнёс:

– Всё. Хватит.

***

      У Лазарева – он посчитал, пока ехал в такси – денег осталось чуть больше семи тысяч, и те уйдут таксисту.

      Ему объяснили, где забрать Кирилла, когда деньги были переведены, правда, не все. С одного из счетов нельзя было снимать больше пятидесяти тысяч долларов в сутки, так что Лазарев просто оставил Николаю Савельевичу токен и пароль. Пару карт он мог тоже оставить или просто выкинуть – счета были пусты в ноль.

      Сам же он теперь ходил туда-сюда вдоль трассы. Таксист, угрюмо набычившись, курил рядом с машиной. Он был не особо доволен тем, что пришлось ехать далеко по области, к тому же в какое-то неопределенное место, но Лазарев платил… Тот надеялся, что поворот был тем самым. Охранник Николая Савельевича сказал найти поворот в лес через примерно пять километров от какого-то посёлка в Сланцевском районе; опознать съезд якобы можно было по беседке и синему плакату.

      Здесь действительно была грубо сколоченная беседка, разломанный стол и синий плакат с призывом не оставлять мусор в лесу. На засыпанной щебнем маленькой площадке рядом с беседкой они и встали. Лес, пусть редкий и чахлый, был на редкость тёмным, неприветливым и давал холодную тень, в которой вились комары.

      Таксист как только докурил, тут же спрятался обратно в машину. Лазарев тоже устал отмахиваться, но по-прежнему стоял снаружи. Ему сказали приехать к пяти, сейчас было уже пятнадцать минут шестого. Место было тихое, машины по трассе проезжали редко, и Лазарев напряженно ожидал приближения каждой из них, думая, что, может быть, вот эта сейчас остановится. Но машины раз за разом проносились дальше.

      По другую сторону дороги в лес уходила такая же грунтовка, хотя, пожалуй, ещё более изрытая, чем эта. Там в колеях стояла бурая вода – из того болота, наверное, и летели тучи комарья.

      Пока машины ехали, можно было ждать каждую, думать, там Кирилл или нет, но когда возникла пауза… Эта звенящая комариная тишина вызвала у Лазарева приступ злобы и ненависти. Он изо всех сил пнул по ножке и без того кривого стола.

      Ножка была сделана из прогнившего, трухлявого уже ствола, и, когда Лазарев саданул по ней, мелкие щепки и древесная пыль полетели в стороны. Он ударял ещё и ещё, пока ножка не подломилась и стол не развалился окончательно. Лазарев хотел бы вот так же, чтобы летели в сторону ошмётки, испинать, измесить этих уродов. Николая Савельевича, его людей… Сломать, уничтожить, забить.

      Он прихлопнул севшего на щёку комара. Уже двадцать минут шестого.

      С той стороны, откуда они приехали, прошли ещё две машины, потом трасса опять опустела.

      Лазарев уже почти сдался и решил тоже спрятаться в машине, когда из леса вдруг послышался шум двигателя. Он обернулся и увидел бешено подпрыгивающий по разбитой грунтовке уазик. Номера на нём были предусмотрительно обёрнуты чёрной плёнкой.

      Машина, подскочив на бугре, вылетела на площадку и, лишь немного сбавив скорость, поехала к трассе. Задняя дверь открылась, из неё на ходу выпихнули Кирилла, а уазик пересёк асфальт, нырнул в заполненную водой колею и, выбросив два веера грязных брызг, скрылся в лесу.

      Кирилл несколько раз перекувыркнулся по щебню, прежде чем замереть. Он лежал ничком, закрывая голову руками, и не шевелился.

      Когда Лазарев подбежал к нему, он дёрнулся, попытался приподняться на локтях, но тут же застонал и растянулся на земле снова.

      Лазарев сначала обхватил его, вцепился в худые плечи, но потом опомнился и уже осторожно перевернул. Кирилл щурился, словно от яркого света, и смотрел на него мутными покрасневшими глазами. Лицо было в белой пыли и в бледных розоватых мазках крови из двух ссадин – на лбу и на носу.

      – Ты как? – спросил Лазарев. – Цел?

      – Ты, блядь, мудло… – начал Кирилл, но сразу же прижал к губам руку и, оттолкнув Лазарева, сплюнул красным. – Зуб…

      – Встать сможешь?

      Лазарев всё это время оглядывал Кирилла: с ним, похоже, ничего по-настоящему страшного не случилось. Он даже синяков не видел ни на лице, ни на руках. Ссадины были, и много, но все они казались свежими, полученными при падении из машины. Самая большая была, наверное, на колене: там джинсы были разодраны и их изнутри пропитывала кровь, проступая сквозь ткань маленькими красными пятнышками.

      – Мужики, – таксист выскочил из машины, – вам помочь?

      – Справимся, – через плечо бросил Лазарев.

      – Это что было-то?! Номера-то запомнили?

      Ответив «нет», Лазарев отмахнулся и начал поднимать Кирилла. Тот отпихнул его руку и попробовал встать сам, но не получилось. Пришлось принять помощь.

      Лазарев схватил его за грязное, выпачканное кровью запястье, и дёрнул наверх, но Кирилл, встав, тут же заорал и стал заваливаться на бок. Лазарев еле успел его подхватить.

      – Что такое?!

      – Нога, – Кирилл теперь балансировал на одной. – Не могу встать на неё.

      – Слушай, – Лазарев присмотрелся. – Она у тебя… ну… вон как.

      Ступня криво смотрела носком внутрь.

      – Вывих, наверное, – Лазарева слегка передёрнуло от вида этой неестественно вывернутой ноги. – Тебе что, не больно, что ли?

      Кирилл шатался на одной ноге и ругался сквозь зубы:

      – Везде больно…

      Таксист всё же подошёл поддержать Кирилла с другой стороны.

      – Куда везти-то? – спросил он, когда Кирилла устроили на заднем сидении. – В больницу?

      – Да, в больницу, – Лазарев ответил первым, не дав Кириллу даже рта открыть. – Ты как, до Питера-то дотянешь? – спросил он его. – Часа два ехать, даже больше… Или можем тут поискать, в посёлке.

      – Дотяну.

      – Давай тогда куда-нибудь в травматологию, – повернулся Лазарев к таксисту, который уже выруливал с площадки на пустую трассу. – В любую, какая ближе.

      – Ближе Московского проспекта не знаю. А, нет, ещё одна есть, считай по пути, со Стачек поворот… – таксист лениво покосился на отключенный навигатор. – Можно посмотреть, конечно...

      – Без разницы, – оборвал Лазарев, который не хотел, чтобы таксист сейчас остановился и начал возиться с навигатором. Он хотел, чтобы они ехали , и как можно быстрее. – Вези куда знаешь.

      – Сигареты есть? – спросил вдруг Кирилл.

      Лазарев растерянно покачал головой, а таксист взял с торпеды пачку «Честера» и, не глядя, кинул Кириллу. Тот не успел поднять руки: пачка стукнулась ему в грудь и, провалившись между коленей, упала на пол.

      Лазарев полез поднимать. Пока он вытаскивал из пачки плотно забитую туда зажигалку, он успел бросить короткий взгляд на Кирилла. Тот откинул голову назад и сидел с полузакрытыми глазами, потрескавшиеся губы то ли что-то беззвучно шептали, то ли дрожали.

***

      Кирилл, поначалу выглядевший нормально и бодро огрызавшийся на Лазарева, к тому моменту как они доехали до травмпункта, даже не побледнел, а посерел. Он едва ковылял даже с поддержкой, а когда Лазарев усадил его на скамейку, вид у него был такой, словно он сейчас и на ней не удержится – сползёт на пол.

      Наверное, это был шок: от боли, от пережитого за последние сутки, от травмы. Лодыжка у Кирилла отекла, стала в два раза толще, так что кроссовку пришлось снять, и налилась красно-лиловым.

      Оставлять Кирилла одного в очереди в травматологии было страшно, но пришлось – в регистратуре просили предоставить документы и полис. Кирилл объяснил, где жил его питерский знакомый, у которого он оставил рюкзак.

      По дороге в больницу Лазарев выкрутился: Кирилл в машине начал требовать объяснений, что произошло и как могло так получиться, Лазарев мотнул головой в сторону водителя и сказал: «Потом поговорим». Кирилл кивнул, а потом ему стало не до разговоров. Он сжимал губы и прикрывал глаза и постоянно возился на сидении, пытаясь найти другое, более удобное положение тела – было видно, что едва терпит. Лазарев спрашивал, где болит, но Кирилл только раздражённо тряс головой и сильнее стискивал зубы.

      Травмпункт, как Лазарев понял из объяснений таксиста, который повторял про какой-то поворот со Стачек, оказался далеко. Они чуть не весь проклятый проспект проехали, прежде чем свернули. Они ехали и ехали, а Кирилл крутился и дёргался, и лицо было растерянным и болезненно перекошенным, словно он через секунду расплачется. Потом Лазарев втаскивал Кирилла по высоченному крыльцу десятка в два ступеней, узнавал, в какой кабинет занимать очередь, устраивал Кирилла на скамейке – им было не до разговоров.

      Теперь, когда Лазарев возвращался с рюкзаком в больницу, он поневоле начинал думать о том, как будет всё объяснять. Он не собирался лгать. Он уже всяко крутил в голове, даже думал забрать оставшиеся в рюкзаке документы и свалить пропажу загранника на подозрительную компашку, с которой Кирилл связался, но ему казалось, что Кирилл всё равно до правды докопается, это во-первых, а во-вторых, заявление об утере документов, пока Илья находился в Турции, было бы очень некстати. И он устал от лжи, её было слишком много. Лазарев умел врать, не совсем запросто, но и больших сложностей он с этим не испытывал, и он не думал, что у человека есть некий предел, когда лгать дальше становится невозможно, когда давление ранее произнесённой лжи становится невыносимым и ты готов уже на что угодно, лишь бы снять с себя слишком большую, ставшую неподъёмной тяжесть обмана.

      Когда Лазарев приехал с документами, Кирилл ждал уже в какой-то новой очереди. Выглядел он немного получше, а в руках держал два рентгеновских снимка.

      – Довёл кто-то? – спросил Лазарев, указывая на них.

      – Помогли, – ответил Кирилл.

      Очередь двигалась медленно, особенно когда стало одним врачом меньше – у него закончились часы приёма.

      Вскоре подошли ещё «пациенты»: пьяный мужик с разбитой головой и сопровождающие его друзья, тоже какого-то затёртого бомжеватого вида. Мужик не мог сидеть на месте, бродил туда сюда, шатался, громко ругался, что его не принимают немедленно с его тяжелейшей травмой. Иногда его заносило, и он еле успевал опереться о стену или об одного из друзей, и Лазарев, сидевший с Кириллом почти у самой двери в нужный кабинет, предложил пересесть подальше, не дожидаясь, пока эта пьянь свалится на Кирилла или налетит на его вытянутую вперёд ногу.

      Они ушли в дальний конец коридора, и Кирилл, едва только сел, сразу спросил:

      – Я так и не понял, – поворачиваться ему было тяжело, потому что бок был отбит; и он подозрительно, по-волчьи косился на Лазарева. – Они с тебя денег требовали, да?

      – Да.

      – И ты заплатил? За меня? Ты же мог сказать, что я не твой сын.

      – Сказать я не мог… Там тоже были бы проблемы. Я бы мог…

      – Что? – спросил Кирилл.

      – Да так, неважно уже, – Лазарев не стал говорить, что мог бы уехать. Просто уехать.

      Кирилл молчал. Лазарев видел, как шевелится у него язык за правой щекой – Кирилл постоянно пробовал разбитую десну и покачивающийся зуб. Из-за них он говорил немного неразборчиво.

      – А как они так? С какого перепугу они решили, что я – Илья? – сказал Кирилл после едва ли не минутного молчания.

      Лазареву обожгло щёки прилившей кровью, и пришлось выдохнуть, чтобы собраться с силами и ответить:

      – Ты на него похож.

      Кирилл всё же повернулся к нему – резко дёрнулся всем телом, от чего тут же скривился и зажмурился. Больно, наверное, было… Глаза под непонимающе сведёнными бровями казались чёрными, по края затопленными ненавистью.

      – Очень похож, – само собой вырвалось у Лазарева, которому нужно было что-то говорить, чтобы не чувствовать себя настолько беспомощным и униженным перед пониманием, которое было сейчас во взгляде Кирилла.

      – Ты… – прошипел Кирилл, сжимая зубы в узком озлобленном оскале. – Ты, блядь, извращенец! Ты…

      – Нет, – покачал головой Лазарев, – я не из-за этого…

      – А из-за чего тогда? – губы Кирилла подёргивались, словно от отвращения.

      – Из-за документов. Это долго рассказывать, я тебе вечером расскажу. Я… – Лазарев огляделся по сторонам и тихо сказал, опустив глаза: – Из-за паспорта, чтобы Илья мог по нему уехать. Так получилось, что…

      Лазарев замолчал, когда Кирилл, отвернувшись от него, схватил с пола рюкзак начал рыться в нём.

      Бабулька с замотанной махровым полотенцем рукой, которую ей разодрал кот, тоже недавно перебралась подальше от кабинета и беспокойного мужика и теперь, совершенно не скрываясь, таращилась на Кирилла с Лазаревым.

      – Не ищи, – сказал Лазарев: говорить после первого, самого тяжелого признания, стало просто; он даже чувствовал болезненное и освобождающее удовольствие, раскрывая Кириллу глаза на себя и всю эту мерзкую историю. – Извини, пожалуйста… Кирилл, правда, не ищи. Я его взял. Илья по нему уехал за границу.

      Кирилл бросил рюкзак на пол. Он часто сглатывал и, если Лазареву это не показалось в холодном и тусклом свете больничных ламп, опять стал бледнеть.

      Лазарев несмело коснулся локтя Кирилла:

      – Я поступил как мудак, но… Я прошу прощения. Я не хотел, я не думал, что они… Вернее, думал и поэтому тебя предупредил…

      Кирилл глухо и хрипло произнёс что-то, но Лазарев не понял ничего, кроме пары матерных слов и ещё, вроде бы, там были слова «вместо него».

      – Кирилл, я не собирался тебя…

      – Молодые люди! – сердито окликнула их бабулька. – Молодые люди, вы идёте? Или я пойду.

      Оказывается очередь Кирилла уже подошла, но ни он, ни Лазарев не заметили.

      Кирилл начал подниматься со скамейки. Лазарев хотел ему помочь, но Кирилл со злым остервенением оттолкнул его руку.

      – Давай помогу, – не отступался Лазарев.

      Смотреть на то, как Кирилл вертится на одной ноге, левой рукой хватаясь за стену, а правой удерживая рассыпающиеся документы, снимки и медицинскую карточку, без жалости было невозможно.

      – Иди на хуй! – проскрежетал Кирилл, прыгая в сторону кабинета.

      Бабулька метнула в его сторону изумлённый и осуждающий взгляд, но ничего не сказала.

      Кирилл оттолкнулся от одной стены и, едва не растянувшись на полу, в последний момент успел всё же вытянуться и упереться ладонью в противоположную. Всё так же держа одну ногу полусогнутой и прыгая на другой, он добрался до кабинета. Один из дружков пьяного мужика открыл ему дверь.

      Лазарев опустился на скамейку и, низко ссутулившись, запустил пальцы в волосы. От прикосновения к коже головы по шее и позвоночнику пробежала зябкая дрожь. Лазарев закрыл глаза. Он в тупике. Он пришёл в никуда.

***

      Кирилла не было минут тридцать. Потом он вывалился из кабинета, повиснув на дверной ручке и ища, на что бы опереться. Нога была замотана бинтами, которые крепили к ней что-то вроде шины из гипса.

      Лазарев бросился помогать, но Кирилл снова оттолкнул его. Даже смотреть не стал, сделал вид, что не замечает.

      Пока его не было, Лазарев поставил рюкзак на ближайшую к двери скамейку. Кирилл доковылял до него, прислонился к стене, сунул документы внутрь и начал неловко, кривясь от боли закидывать рюкзак на плечо.

      – Кирилл… – снова начал Лазарев.

      Кирилл произнёс что-то злое, ненавидящее одними губами, без звука, и держась за стену пошёл в сторону выхода. Передвигался он еле-еле, и тот же самый мужик, что открыл ему дверь, подошёл помочь… Он и довёл Кирилла до выхода на улицу. Двери были стеклянные, двойные, с большим тамбуром посередине, и Кирилл попросил оставить его там. Лазарев всё это время тихо шёл сзади.

      Кирилл, прислонившись к стеклу, достал из кармашка рюкзака свой телефон, тоже привезённый Лазаревым, и начал там что-то нажимать. Лазарев огляделся: Кирилл теперь вряд ли от него куда-то денется, и тут не было посторонних – можно было спокойно поговорить.

      – Слушай, – он больше не пытался Кирилла трогать и даже подходить слишком близко не рисковал, – давай я тебя отвезу домой. Я всё объясню. Я не рассчитал и… короче, это мой косяк. Я признаю. Получилось, будто я тебя подставил, но это не так, и я же всё… я всё сделал, чтобы тебя вытащить.

      Кирилл выслушал. Он так и не поднял на Лазарева глаза, смотрел на экран телефона, но пальцы не двигались и ничего не нажимали. Он слушал.

      – Ещё бы ты не сделал, – хрипло засмеялся он. – Ещё бы ты, сука, не сделал! Ты меня подставил… Ты мне мозги ебал с отпуском… со всем этим дерьмом…

      – Я не хотел. Я думал просто взять документы. Ты пойми, я давно их мог бы взять, сразу. Я просто… Я хотел, чтобы мы с тобой… – Лазарев запутался, не зная, как сказать теперь, что привязался к Кириллу. – И ты не представляешь, сколько они просили! Они бы тебя… я даже не знаю, что бы они сделали…

      – Всё ты знаешь, гондон! – оборвал Кирилл. – Ты знал и вместо своего драгоценного сыночка меня подсунул!

      – Всё не так! Давай поедем домой, я всё объясню.

      – Ты совсем ебанутый? Никуда я с тобой не поеду! – Кирилл посмотрел на него холодными чужими глазами, как тогда, на станции, а потом опять начал что-то набирать на телефоне. Ломкие детские пальцы с ободранными костяшками едва заметно подрагивали.

      Лазарева внезапно – хотя нет, не внезапно, оно давно в нём копилось – взяло зло.

      – Я мог тебя оставить им, понимаешь ты это? – он шагнул к Кириллу ближе и протянул руку, словно хотел ухватить за шею и сжать. – Я мог тебя кинуть! Оставить им – и пусть бы делали, что хотели.

      – То есть я тебе ещё спасибо должен сказать?! – снова окрысился Кирилл. – Спасибо, блядь, что развёл меня?! Что документы спёр? Что меня без еды в подвале держали? Хуй тебе, а не спасибо!