Текст книги "Три лишних линии (СИ)"

Автор книги: Ginger_Elle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

      Лазарев вытерпел полчаса. Они занимались с Кириллом мелкими домашними делами – надо было помыть посуду, загрузить стиральную машинку, отчистить плиту – и всё это время телефон Кирилла постоянно попискивал.

      – С кем ты всё переписываешься? – не выдержал Лазарев. – Может, позвонишь и быстро всё решишь?

      – Нет, это вайбер. Я не пишу почти, только читаю, туда постоянно кидают что-нибудь.

      – Кто?

      – Ну вот с кем я познакомился тут.

      Лазарев только покачал головой и сел за ноутбук, узнать, как дела у Ильи – тот должен был написать из Стамбула. Илья сообщил лишь, что всё нормально, долетел хорошо, в отель заселился, и настроение у Лазарева немного поднялось, пусть и не до заоблачных высот. Он захлопнул крышку ноута и спросил у Кирилла:

      – Может, сходим куда-нибудь?

      – Угу, – продолжая что-то набирать на телефоне, ответил Кирилл, потом остановился, посмотрел на Лазарева и спросил: – Ты про что сейчас?

      Лазарев ушёл на кухню. Он даже разозлиться на Кирилла не мог. Не мог его ревновать. Потому что не имел права.

      Он поставил на плиту чайник и достал из шкафа свою кружку. Чаю ему не хотелось, просто надо было что-то делать – чтобы успокоиться. Лазарев подошёл к двери из кухни и крикнул в коридор:

      – Чай будешь?

      – Нет.

      Лазарев опёрся на край подоконника и начал ждать, когда чайник закипит. Некоторые люди заедали стресс, некоторые запивали – чаще алкоголем, ему же сейчас надо было что-то сделать.

      Чай он пил, не переставая ходить по кухне туда-сюда. Не мог заставить себя сесть. Один раз удалось, но через десять секунд он вскочил, когда из-за стены опять звякнул телефон Кирилла. Да сколько же можно?!

      – Кирилл, – Лазарев вошёл в зал с полупустой кружкой, – можешь на минуту отвлечься от своего вайбера?

      Кирилл удивлённо приподнял брови на строгий тон, но телефон всё же отложил, и даже сам сел на диване прямее.

      – А что такое?

      – Ничего. Я, может быть, всё не так понимаю, но эти твои друзья… Пожалуйста, общайся, но не надо повторять того… – Лазарев, выпаливший всё на одном дыхании, был вынужден остановиться и сделать вдох. – Типа пойти в сауну и тебя там переебёт половина мужиков… Или ещё какая-нибудь групповуха, или в…

      – А если с кем-нибудь одним, то можно? – Кирилл насмешливо прищурился и склонил голову на бок.

      Лазарев развернулся и сел в кресло.

      – Я серьёзно. Для меня это важно.

      Кирилл дёрнул плечом и произнёс, избегая смотреть на Лазарева:

      – Говорил же уже: то, что было в сауне… Да, не в первый раз, но это не значит, что я постоянно… что я только этим и занимался.

      – Да мне срать, чем ты занимался! – сорвался Лазарев. – Я хочу, чтобы при мне… пока мы с тобой… пока мы живём вместе, встречаемся… чтобы этого не было. Ты можешь обещать?

      Телефон, лежавший на диване, опять тренькнул, но Кирилл даже не повернулся; он смотрел на Лазарева серьёзно и слегка подозрительно.

      – Могу.

      – Вот и хорошо, – Лазарев вдруг обнаружил в руке позабытую уже кружку с чаем и сделал глоток. Он вытер губы, посмотрел на неподвижно сидящего на диване Кирилла. – Извини.

      Телефон звякнул по новой. Кирилл на секунду скосил на него глаза, но в руки брать не стал.

      – Это из-за вайбера? – спросил Кирилл.

      – Из-за вайбера, из-за вчерашнего… Из-за того, что ты дал какому-то мудаку отсосать.

      – Это не считается.

      – Блядь! Кирилл, ты… – Лазарев даже не знал, что на это сказать. Он просто сделал очередной глоток из кружки.

      – Вот если бы я ему отсосал…

      – Ты?! Ты хоть раз в жизни это делал?

      – Нет.

      – Почему?

      Кирилл скривился:

      – Фу…

      – Понятно, – усмехнулся Лазарев. – А… а тебе вообще, хоть когда-нибудь, кто-то нравился? Не в плане потрахаться, а по-настоящему.

      – Ну-у… – протянул Кирилл. – Было что-то типа того. Давно. Я думал даже, что влюбился, но если подумать, то нет. Так, нравился просто один чел.

      – И что, было у вас что-нибудь?

      – Нет, просто общались.

      – Натурал?

      – Нет, – Кирилл засмеялся. – Ни в одном месте не натурал. Как-то не сложилось, и всё, – Кирилл забрался на диван с ногами, и теперь сидел, обхватив руками колени.

      – Жаль.

      – Не, не жаль. Наоборот, хорошо… Он… Он на одного мужика работал, тот проституток крышевал. Он работал и ещё новых подыскивал.

      – Мальчиков?

      – Да, малолеток. Точно не знаю, но там такая ситуация, что если к ним этот дядька сам будет подкатывать, то случись что, закроют надолго, а этот, Дэн, он сам ещё несовершеннолетний был. Его тоже просто так не отпустят, но отмазаться легче. У него получалось. Он реально умел подход найти. Я знаю людей, которые мечтали как он быть.

      – Ты тоже мечтал? – спросил Лазарев.

      Кирилл упёрся подбородком в углубление между сведённых коленей, посмотрел куда-то вбок, а потом ответил:

      – Было что-то такое. Но мне Гарик сказал, типа, ты что, совсем тупой, не понимаешь, что он тебя разводит, ни хера он тебе не друг, ему сутенёр за каждого такого лоха, как ты, платит по таксе. Я правда не понимал сначала. Я сейчас вспоминаю и думаю, как можно было таким тупым быть. С другой стороны, на то и расчёт…

      – Что за Гарик?

      – Мужик один. Я ему очень нравился. Я с ним... – Кирилл на секунду остановился, подняв глаза на Лазарева. – Могу рассказать, если интересно. Ты вроде хотел послушать, когда мы из Москвы ехали, про всякое-такое, где знакомлюсь, когда начал.

      – Мне интересно, – кивнул головой Лазарев.

      – Мы с дружбаном со двора познакомились с мужиком из соседнего дома. Я как-то плохо этот момент помню, где мы на него наткнулись. Сейчас-то я понимаю, что он за нами, наверное, давно следил. Одеты плохо, ходим всё время одни, без родителей… Неважно, короче, как-то мы с ним познакомились, потом домой к нему зашли – вдвоём-то не страшно. Мы, конечно, не совсем дураки, понимали, к чему это всё, ну а что такого? Никто нас раздеваться не заставлял, не насиловал, на камеру не снимал. Реально, ничего ужасного. У меня, типа, должна была быть какая-то травма, а вот ни хера!

      – Он вам деньги платил, урод этот?

      – Платил… Но когда как, поначалу нет. Там больше другое. У него приставка была, можно было прийти погонять в энэфэску или пострелять. У нас дома не было ничего такого. Ну и деньги тоже. Тратили, конечно, на всякую ерунду. Но я даже копил немного, хотел что-нибудь купить, может, ролики или велик. Или телефон какой-нибудь, хотя бы старый, бэушный. У нас в классе почти у всех сотовые были. Я даже не подумал, как дома буду объяснять, откуда я это взял, ну, велик, к примеру. Потом он стал друзей приглашать… Чё ты так смотришь? Ничего особенного. Ну да, компашка старых извращенцев. Хотя не особо старых, наверное, типа тебя. Меня это как-то вообще не парило, ну потискает тебя мужик, ну и что? Потом, конечно, интереснее стало, видео вместе посмотреть, подрочить… Но фишка в том, что это не было какой-то… ну, организацией, просто такой междусобойчик. Кроме нас ещё пацанов человек пять было.

      – И что, мать у тебя не замечала ничего?

      – Нет. А что она заметить-то могла? Что меня дома часто не было? Меня всю жизнь там не было. Они только вещи замечали, я отмазывался чем-нибудь, типа временно взял. Я их в основном у Лёхи держал, у него отцу на всё похуй было, иногда приходилось домой нести, конечно. Странно, что не спалился, если подумать. Дуракам везёт. А я на самом деле… Ну, ваще балда. Прикинь, по самому началу такой был прикол… Это не с нашим дядькой, а с тем, кто в гости приходил. Мы с ним вдвоём были в комнате, и почему-то говорили про спорт, кто чем занимался. Он оказался каким-то тренером, может, врал… Ну и мы дошли до мостика: я сказал, что с пола подняться могу, а из положения стоя – нет, и он такой говорит, надо спину то ли растягивать, то ли укреплять, не помню. Давай, говорит, я тебе покажу, как это делается. Положил меня на кровать, сука. Ноги, говорит, должны на полу стоять, как для мостика, а сам лежишь. Этот уёбок на меня лёг сверху, ну и понятно… Он меня спину прогибать учил, ага… Всё очень быстро вообще-то было, секунд двадцать, чувак, наверное, уже на взводе был. Я даже не понял сначала, что это было. Реально поверил, что упражнение такое, – Кирилл засмеялся и откинулся на спинку дивана. – До меня только на следующий день, наверное, допёрло, что он там себе штаны обкончал. Мне так погано было. Не из-за того, что он тёрся об меня, как-то похуй, к тому же через одежду… Потому что развёл. С Дэном так же было. Его этот его хозяин привёл, потом он один приходил, перезнакомился кое с кем, звал куда-нибудь сходить вместе и время от времени начинал: ты тут за шоколадки работаешь, а я знаю людей, которые хорошо будут платить, могу свести… Попросят тоже больше, но зато всё будет. Ну, он сам очень нехило был прикинут. И старше. Казался охуенно крутым. Мы с ним как-то договорились пересечься, и он сказал, чтобы я приезжал на адрес, он у друга, заодно познакомит, всё такое. Я уже не помню, согласился или нет, но тут как раз Гарик вылез. Сказал, что один раз согласишься, потом не вырвешься, и что Дэн так не меня одного обрабатывает… Он потом одного чувака сманил, не помню, как звали, мы с ним на приставке всё время резались.

      – А с Дэном всё, да? – предположил Лазарев.

      – Да, я его развернул, и он сразу звонить перестал. Я его ещё несколько раз на квартире видел, а потом он делся куда-то.

      – Что-то тебе не очень повезло с первой любовью.

      – Я про любовь вообще-то ничего не говорил, – зло заметил Кирилл. – Он мне нравился.

      – А этот, Гарик?

      – Он ничего такой был. По выходным меня часто таскал куда-нибудь, в аквапарк, по кафешкам. У нас с ним… – Кирилл тряхнул головой. – Не, не хочу рассказывать.

      – Как хочешь. Я в принципе понял, что там у вас было, – Лазарев не знал, хочет он слушать дальше или нет. Ему было любопытно и противно; эта история вызывала отвращение и втягивала в себя, как в липкую жижу.

      – Ну да, было. Но в итоге я из-за него со всем этим делом завязал.

      – Он дал тебе очередной мудрый совет? – усмехнулся Лазарев.

      – Нет, он меня трахнул. Я не хотел. Если бы кто-то другой полез, я бы… Короче, я Гарику, из-за того, что мы с ним общались вот так, не мог просто взять и по яйцам заехать или по роже. Я не сопротивлялся особо, но и не хотел. Хрен знает, как так получилось, но он меня вроде как заставил. Я не мог отказать. Мне и больно-то не было, просто… ну, плохо. А после этого – всё.

      – А они тебя не пытались… ну, вернуть?

      – Пробовали. Но они ж ничего не могут… Я думал, начнут угрожать, что в школе расскажут и родителям, но не стали. Им же потом сильнее прилетит.

      – Жуть какая-то, – подытожил Лазарев.

      – Не знаю… Нормально. Я же сам туда приходил. Меня не заставляли.

      – Они манипулировали. На дурака не нужен нож, или как там в песенке.

      Кирилл недовольно надул губы, фыркнул, а потом сказал:

      – От меня ведь не убыло. И что такого?

      Лазарев поднялся с кресла и пошёл назад на кухню. Возле двери он остановился и посмотрел на сидящего всё в той же позе Кирилла. Теперь он видел его лицо в профиль, и оно словно утратило всю живость и глубину, стало плоским бледным силуэтом. Покатый лоб, нос, губы, острый подбородок – всё было таким условно-правильным, что напоминало рисунок.

      – Знаешь… – Лазарев сомневался, стоит ли это говорить, но промолчать просто не получалось: – Ты что, думаешь, что травма – это такие пылающие буквы перед глазами: ТРАВМА? Или обязательно флэшбэки, как в кино?

      – Как что в кино? – повернулся к нему Кирилл.

      – Ну, это такое… Когда герой что-нибудь вспоминает, а потом весь корчится. Погугли.

      После обеда Кирилл ушёл в парикмахерскую. Лазарев сходил в магазин за продуктами, закинул их домой и отправился просто бродить по близлежащим улицам. Все эти дни Лазарев ходил только в одну сторону – от подъезда через двор к метро, теперь же пошёл вглубь квартала. Он с полчаса походил по дворам, где бегал всё детство, удивился тому, насколько тихими и неизменившимися некоторые оставались даже сейчас, а потом пошёл обратно к дому.

      Утром, когда он выглядывал в окно, чёрный «патрол» был на месте, теперь же пропал. Наверное, его сменила какая-то новая машина. А может, он уехал за Кириллом… Во время короткой прогулки Лазарев пытался понять, не следит ли кто за ним. Ему показалось, что какой-то парень достаточно долго шёл за ним, но, возможно, тот просто шёл по своим делам – и когда Лазарев повернул обратно к своему двору, парень исчез.

      Лазарев собирался заказать через сайт билет на автобус до Хельсинки. Он решил, пока гулял: придёт домой и закажет билет на послезавтра. А лучше вообще на завтра. Он и так протянул слишком долго. Он вообще не должен был сюда приезжать. Что он за дурак, что приехал?

      Что толку в сотый раз повторять себе, что надо, а что не надо? Оторвать себя от Кирилла, от этой удобной квартиры, от этой удобной ситуации – вот что надо. Надо бежать и спасаться. Лазарев каждый день, даже каждый час думал об этом, собирался, но не мог себя заставить. Он хотел поговорить с Кириллом насчет возвращения в Москву – и что? Они подрались, потрахались и поговорили о каких-то левых людях.

      И это всё бессмысленно. Он оттягивает расставание на день, на два, но этих дней остаётся всё меньше, и рано или поздно наступит тот, когда надо будет уехать. По-настоящему надо.

      Дома Лазарев открыл пару сайтов, где можно было посмотреть расписание и купить билеты, но в итоге ничего не заказал – решил позвонить родителям. Это тоже была необходимая вещь, но Лазарев прекрасно понимал, что расставляет приоритеты неверно, потому что опять тянет время, надеясь… Да ни на что не надеясь.

      Неотвязное чувство к Кириллу покрывало его как липкая нефтяная плёнка, лишало воли, связывало, пропитывало. Но самое главное – не давало уйти.

      Лазарев звонил через скайп, и на том конце трубку долго не брали. Наконец, ответила мать: оказалось, они все спали после обеда. Лазарев поспрашивал про погоду и про море, про то, чем они там занимаются и сколько ещё собираются прожить на даче, но потом пришлось всё же сказать то, для чего звонил:

      – Мам, вы не возвращайтесь пока домой.

      – Да мы до конца августа и не собирались…

      – Нет, оставайтесь, сколько виза позволяет. Потом ведь можно там продлить? Или нет? Я с Юлей поговорю.

      – А что такое, Ром? Что-то случилось? – мать сразу занервничала.

      – У меня неприятности. Серьёзные. Не буду рассказывать, может, потом. Просто не возвращайтесь.

      – Рома, ты что такое говоришь? Ты…

      – Я по телефону всё равно рассказывать не стану. Я потом… В общем, оставайтесь там.

      – Нет, как это так? Он ничего не объяснит, а мы, значит…

      – Пожалуйста. Я не могу. Я просто не хочу, чтобы из-за моих неприятностей к вам кто-то приходил и… – Лазарев снова попросил: – Поживите там пока, ладно? Это очень серьёзно. Очень. Обещаешь?

      – Ну, ты знаешь, как отец, он ведь упрётся.

      – Я ещё позвоню. Потом, может быть, долго не буду звонить, на всякий случай… Вы не пугайтесь и не переживайте, я потом дам знать. Со мной всё будет хорошо, – про Илью Лазарев решил даже не упоминать, чтобы не расстраивать мать ещё больше. – Мне только надо будет какое-то время переждать.

      Потом разговор пошёл по кругу, и Лазарев не знал, как его оборвать, переключить на что-то другое, потому что мать задавала всё те же вопросы, а он всё так же не мог ответить, что случилось и почему им пока опасно возвращаться в Россию. А потом вдруг это всплыло само собой. Тот самый вопрос.

      – Мам, я тут у вас пока жил, книгу одну нашёл…

      Мать удивлённо и терпеливо молчала, пока Лазарев пересказывал рассказ, который утром пересказал ему Кирилл.

      – Я читала, помню, – потом ответила она.

      – Что значит, что в лабиринте, который из одной прямой, заблудились философы?

      – Тебе это зачем вдруг?

      – Просто интересно. Что там такого?

      – Это апория про Ахиллеса и черепаху. Всем понятно, что он её должен догнать, но если делить путь на всё уменьшающиеся отрезки, то в теории получается, что никак не догонит.

      Когда разговор был закончен, Лазарев пошёл на кухню и снова открыл книгу. Он не знал названия рассказа, поэтому искать пришлось долго. На это раз он прочитал не только финал, но всю историю с самого начала, а последние строки – несколько раз.

      «Когда я буду убивать вас в следующий раз, – ответил Шарлах, – я вам обещаю такой лабиринт, который состоит из одной-единственной прямой линии, лабиринт невидимый и непрерывный».

      Лазарев думал о том, что сам, как Шарлах, строил вокруг Кирилла лабиринт. Ему тоже в припадке болезненного, полубезумного вдохновения пришла в голову отчаянная мысль – найти этого мальчика, так похожего на Илью. И он строил лабиринт, хитрую ловушку, в которую должны были попасться Кирилл, Николай Савельевич и даже Илья. Он всё продумал. Он всё осуществил. Но Кирилл создал лабиринт лучше. Они с ним были двумя точками на плоскости, через которые можно провести лишь одну прямую. Какова вероятность того, что в бескрайней, огромной, населённой миллионами людей плоскости прямая должна была пройти именно между ними двумя? Наверное, почти нулевая. Какая-то бесконечно малая величина. Но прямая прошла между ними. Невидимая и непрерывная. И Лазарев понимал, что не может сойти с неё. Не может.

      Он хотел бы, чтобы ему опять, как в тот раз, пришла в голову невероятная и смелая идея, но она не приходила. Лазарев чувствовал себя опустошенным и слабым, неспособным больше ни на какие мысли. Он как будто пробежал кусок пути на открывшемся вдруг втором дыхании, и теперь мог только упасть без сил. Он не мог придумать ничего для себя и Кирилла. Ничего.

      Он был истощён и пуст. Иногда ему казалось, что виной тому Кирилл. Он что-то сделал с ним, что-то низкое, тайное и необратимое. Наверное, уже в тот день, когда они встретились у «Макдоналдса». Связал, опутал. Через ту самую трубочку вытянул душу.

      Лазарев услышал звонок в домофон: Кирилл вернулся. Билеты в Финляндию опять остались незаказанными.

Глава 8

      Спасибо всем, кто исправляет ошибки. Пишу без беты :(

      ====

      Лазарев открыл глаза и потянулся за телефоном. Семь утра.

      Спал он совсем мало, но в последние дни не хотелось. После секса с Кириллом он засыпал быстро, а потом, через несколько часов, даже сквозь сон начинали назойливо кружиться мысли о паспортах, Илье, заказе билетов, деньгах, токенах, Николае Савельевиче… Из-за них и приходилось вставать рано: днём страхам не удавалось так легко просачиваться в голову.

      Установленный Николаем Савельевичем срок истекал через три дня, и Лазареву снова напомнили о долге на следующий день после возвращения из Москвы. Ещё через день, то есть вчера, позвонили повторно. Звонки отрезвляли, и Лазарев наконец оплатил билет до Хельсинки. Выезд был завтра утром.

      Лазарев лежал на кровати и смотрел в потолок. Стыки между плитами делили потолок на три куска: два больших и один маленький. Его с детства чем-то раздражал этот неправильный, неполноценный остаток, и он часто думал, как бы передвинуть стену, чтобы эти куски стали одинаковыми. На люстре висели серые нити паутины.

      Лазарев закрыл глаза и попытался восстановить в памяти то, что только что видел. Хотелось на всякий случай сохранить всё в памяти. Вдруг когда-нибудь ему снова захочется прочувствовать это: утренний свет, стыки на потолке, старая люстра, грохот закрывающихся дверей лифта из подъезда, ощущение чужого тела рядом…

      Кирилл даже не пошевелился, когда Лазарев встал.

      – На сегодня какие планы? – спросил Кирилл, читая за завтраком сообщения в вайбере.

      Лазарев уже не так бесился из-за телефона: Кирилл на самом деле отвечал редко и в последние дни ни с кем из своих новых знакомых не встречался. Лазарев даже подумывал сказать, что он в тот раз вовсе не имел в виду, что Кирилл не должен ни с кем общаться. Он всего лишь просил ни с кем не заниматься сексом, но – он так был устроен – признавать свою вину было тяжело, даже если он знал, что неправ.

      – Что-то хотел предложить?

      – Нет, то есть… Меня тут зовут кое-куда. Днём.

      – Иди.

      Кирилл подумал секунду и что-то набрал в телефоне.

      – Я часам к пяти вернусь. Может, к шести.

      – Ладно, – Лазарев подумал, что это как раз может оказаться удобным. – У меня тоже кое-какие дела.

      Он ушёл с кухни в зал и встал возле окна: «патрол» снова был там. Не реальная слежка, а угроза. Лазарев почти не сомневался, что легко сможет затеряться в людном месте.

      В спальной хлопнула балконная дверь: Кирилл пошёл курить. Интересно, эти люди, которые за ними следят, что они об этом думают? Не кажется ли им странным, что шестнадцатилетний подросток открыто курит при отце. Илью Лазарев пару раз ловил: один раз нашёл поломанную сигарету в куртке, когда выворачивал карманы перед стиркой, один раз соседка увидела его курящим в арке соседнего дома. Оба раза Лазарев устраивал разгон. Это было года полтора или два назад. С тех пор Илья то ли бросил, то ли поумнел и скрывался тщательнее.

      Как он там? В незнакомом городе. Один. По письмам всё было нормально. Похоже, Илье там нравилось. Конечно, необходимость путешествия с чужим паспортом его удивила, но он, кажется, воспринимал это просто как приключение.

      Кирилл бесшумно подошёл сзади. Лазарев услышал шаги, только когда он встал у него за спиной. Поворачиваться Лазарев не решался – было тяжело смотреть Кириллу в глаза.

      Тот вдруг коснулся его плеча – странно и непривычно. Он почти никогда раньше так не делал. Никогда не начинал первым.

      Кирилл провёл пальцами наискосок к лопатке, потом вдоль позвоночника.

      Лазарев почти раздражённо задёрнул штору и произнёс:

      – Не надо.

      Ему казалось, что Кирилл подкатывает к нему в качестве извинения за то, что куда-то уходит с друзьями сегодня, но на самом деле это он был виноват перед Кириллом, и виноват в гораздо худшем…

      Кирилл запустил ему руку в штаны, неуклюже погладил там – это не вызвало никакого желания.

      – Давай не сейчас. Я просто… – Лазарев не знал, что сказать: не говорить же Кириллу, что сегодня собирается забрать у него ключи и отправить в Москву.

      – А так? – Кирилл, не выпуская пояса штанов из рук, словно пытаясь удержаться за них, опустился на колени.

      Штаны поползли по ногам вниз вслед за ним.

      Лазарев сначала вытянул вперёд руку, но она повисла в воздухе, а потом упала. Он не знал, что хотел сделать.

      Кирилл стоял перед ним на коленях и смотрел вверх. Он немного приподнял брови, и от этого на лбу появились две неглубокие морщинки.

      Их взгляды встретились буквально на секунду – в глазах у Кирилла был упрямый и отчаянный блеск, и Лазарев перевёл свои на трусы: они слегка оттопыривались. Это было странно и смешно. Лазарев сам, мозгами, ещё и сообразить не успел, что к чему, а у него уже стояло.

      Кирилл провёл ладонями по его ногам от коленей вверх, а сам выдохнул и опустил глаза. Он быстро облизнул губы и начал стягивать с Лазарева бельё. Он делал это медленно, словно тянул время. Лазарев даже не подозревал, что на то, чтобы спустить трусы до коленей, может уйти целая минута. Он теперь не видел глаз Кирилла, видел только, как тот часто моргает и тёмные ресницы то ложатся на щёки, то быстро взлетают вверх.

      Лазарев сделал шаг назад и привалился к подоконнику, Кирилл пододвинулся ближе и наконец коснулся члена рукой. Не обхватил, а прижал к животу и секунду подержал так, словно прислушиваясь к биению пульса под своей ладонью. Лазареву казалось, что сердце сейчас колотится где-то в животе, в самом низу, там, где была рука Кирилла. Мышцы на животе непроизвольно сокращались, дыхание от этого становилось сбивчивым и неровным. Он приоткрыл рот – дышать было нечем, так стало вдруг душно и жарко.

      Прохладные, немного влажные пальцы сомкнулись на члене и потянули его вниз. Кирилл придвинулся ещё, наклонился и наконец поймал губами головку. Это было похоже на поцелуй: Кирилл не торопился брать в рот по-настоящему. Он почти сразу же разомкнул губы, на секунду отпустил, чтобы во второй раз надеться немного глубже.

      Лазарев положил одну руку Кириллу на затылок, и тот чуть заметно вздрогнул, а губы сжались под головкой чуть плотнее. Кирилла хотелось толкнуть вперёд и вдавить член дальше в его маленький рот. Лазарев еле сдерживался, так безумно, по-животному этого хотелось, но он только сильнее стиснул попавшие меж пальцев волосы. Они были короткими, тут же выпадали, и он ловил их и опять пытался ухватить и удержать.

      Он смотрел прямо перед собой, опускать глаза было почти что страшно.

      Кирилл взял ещё чуть глубже. Его губы скользили по члену мокро и грубовато, возвращались к головке, а потом опять доходили до самых пальцев, которые стискивали и мяли основание члена. Стискивали так, что Лазареву было больно, но он не был способен это осмыслить. Эти твёрдые, нервно сжимающие его пальцы и мягко ласкающий рот – они погружали Лазарева в состояние мучительного транса, колеблющейся смеси удовольствия и страха.

      Он наконец опустил глаза и увидел, как его член входит в раскрасневшийся рот Кирилла, и – наверное, потому, что всё случилось слишком неожиданно – его не покидало ощущение, что это происходит не с ним. Лазарев чувствовал тупое, ноющее возбуждение, но главным было вовсе не то, что делал сейчас Кирилл с его членом, главным было то, что на это можно было смотреть. На напряжённое лицо, слабо порозовевшие щёки и растянутый членом рот, красный, мокрый, округлый.

      Лазареву показалось, что он кончит прямо сейчас – потому что возбуждение сжимало всё внутри, выдавливая воздух и не давая вдохнуть, но пальцами Кирилл стискивал его слишком сильно, давление и боль отвлекали и всё глубже топили в горячей удушающей трясине.

      Лазарев начал двигать бёдрами, скорее инстинктивно, чем намеренно – он просто не мог сдерживаться, и, когда Кирилл чуть отклонился назад, придержал его за голову. Лазарев, в голове которого ещё сохранялись остатки здравого смысла, не собирался загонять член глубоко: он понимал, что Кириллу это может не понравиться. Он толкнулся совсем чуть-чуть, но Кирилл тут же вскинул на него широко раскрытые, не испуганные или протестующие, а как будто удивлённые глаза. В падавшем из окна свете они влажно блестели, и зелёный ободок вокруг карего казался искрящимся и ярким.

      Вдох застрял в груди намертво… Лазарев хотел сказать что-то, но язык не слушался. Лазарев лишь пару раз открыл рот – хорошо, что Кирилл уже опустил глаза и не видел этих беспомощных дёрганий.

      Тело Лазарева раскачивалось в такт размеренным и аккуратным движениям Кирилла. Тот теперь сосал смелее – видимо, ему все же не было противно – иногда задерживаясь на головке и вылизывая её узким горячим языком, подлезая гибким кончиком под самый ободок.

      Лазарев застонал, и стон закончился чем-то похожим на всхлипы, такими приятными были ощущения и такой невероятной картина. Он знал, что этот острый, неожиданно умелый язык, ласкающий его член, будет долго стоять перед глазами, как и приоткрытые губы и мокрый от слюны подбородок.

      Он перестал двигаться и, еле сумев выдавить из себя, прошептал:

      – Кирилл… я… я уже сейчас…

      Он даже положил свою руку поверх пальцев Кирилла, чтобы вытянуть член из его рта, но Кирилл чуть качнул головой и упрямо наделся.

      Лазарев честно пытался не слишком сильно толкаться в Кирилла, когда стал накатывать оргазм, но почти сразу потерял контроль над телом – оно вдалбливалось в послушно подставленный рот, а Кирилл просто замер, позволяя Лазареву всё. Он разве что не убрал руку – страховку, что Лазарев не начнёт запихивать ему прямо в горло.

      Лазарев, задыхаясь, матерился, пока спускал Кириллу в рот. Оргазм тянулся длинным вибрирующим шлейфом, и Лазарев всё двигался и двигался в Кирилле, теперь уже медленно, не давая тому сглотнуть. Или сплюнуть – в зависимости от того, что тот собирался сделать. Кирилл несколько секунд потерпел, а потом начал легонько отталкивать Лазарева.

      Он проглотил. Немного скривился, но проглотил.

      Лазарев схватил его за руки и дёрнул вверх, потом прижал к себе и начал целовать, собирая губами и языком солоноватые и липкие остатки своего семени. Он большим пальцем вытер уголки губ и подбородок.

      Кирилл посмотрел ему прямо в глаза, блеснув предательскими, обманчивыми зелёными ободками, и спросил хрипловатым, влажным голосом:

      – А теперь? Нравлюсь так?

      – Ты… это было… – Лазарев задохнулся, сжал губы и прошептал: – Да. Да.

      – Получилось?

      – Да.

      Лазарев злился на самого себя, что не смог сказать ничего умнее и правдивее. Это жалкое «да» не передавало и сотой доли того, что он чувствовал. Того, что чувствовал бы, даже если бы у Кирилла действительно получилось бы не очень.

      Качество минета не имело никакого значения, Лазарев едва ли не сходил с ума от того, что проник в этот жёсткий нетронутый рот, что Кирилл позволял себя трахать ещё и вот так, и позволял ему одному.

      Лазарев пообедал, вымыл, вытер и расставил по местам посуду. Выгреб продукты из холодильника, закрыл окна, поставил на полки вытащенные Кириллом книги и начал обходить квартиру, проверяя, не остались ли где его вещи, а главное – вещи Кирилла.

      Свои он сложил в пакет и убрал в шкаф: он ничего не мог с собой взять, кроме денег и документов. Он всё купит в Хельсинки или даже в Стамбуле. Выходить из дома с сумкой значило бы навлечь подозрения.

      У Кирилла почти ничего не было: зарядник для телефона, зубная щётка, дезодорант, дешёвенькая электрическая бритва, пара носков и трусы, которые Лазарев снял с сушки, ветровка. В рюкзаке, когда он открыл его, чтобы уложить вещи, лежала ещё пара футболок и шорты.

      Лазарев застегнул молнию и сжал рюкзак обеими руками. Он сдавливал его с такой силой, что пальцы начали дрожать от напряжения.

      Он ничего не мог поделать. Он хотел бы остаться с Кириллом – и сам складывал его вещи, чтобы… чтобы поставить точку.

      Пальцы ныли, замочек молнии больно врезался в кожу.

      Лазарев согнулся над рюкзаком, притянул к себе, а потом отбросил: