Текст книги "Достояние нации (СИ)"
Автор книги: Ginger_Elle
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
14
Август 2049
Вестей от Кендалла не было несколько дней – все телефоны в лагере омег были отключены из-за поисковой операции. На двое суток им даже пришлось спускаться в шахту, так как в посёлок наведывались «спасатели». Они не особо утруждали себя обысками, видимо, прошлись по строениям какими-то сканерами и, ничего не обнаружив, уехали. Если бы они были хотя бы немного внимательнее, то заметили бы следы того, что посёлок был не так уж заброшен, как казалось, но через пять дней после исчезновения никто уже не надеялся всерьёз отыскать Кендалла. Люди, спланировавшие нападение, понимали: Кендалл сейчас или мёртв, или же сумел выбраться за пределы Эльдорадо. Тела наёмников совершенно определённо указывали на правильность второго предположения. Вполне возможно, поиски велись сейчас больше «на публику».
Ещё через пару дней спасательная операция была полностью свёрнута, и Сид разрешил пользоваться телефонами. За эти дни в новостях не появилось почти ничего по-настоящему интересного: местонахождение Кендалла до сих пор не было никому известно, то же самое и с Гленом Стивенсом. Эйдан узнал только, что Джейми каким-то чудом сумел выбраться в Канаду, а оттуда в Германию. Дэйв Кендалл остался в Штатах, но переехал с Тахо в Нью-Йорк. Он, пусть и отошёл от дел, был фигурой известной, и Эйдан сомневался, что после прогремевшей истории с покушением на его внука кто-то решится причинить ему вред: это доказало бы лишь то, что Глен Стивенс к делу непричастен, а Кендаллов хотят убрать по какой-то другой причине.
Всё, что осталось Эйдану от его альфы – это воспоминания, метка возле шеи и сообщение, которое прислали с неизвестного номера на телефон Дэрила: «Всё хорошо. К.». Когда Эйдан попробовал перезвонить, то услышал лишь автоответчик, сообщивший, что абонент вне сети. Он особо и не надеялся на ответ – с момента отправки сообщения прошло несколько дней.
Если бы Кендалл попался в лапы «поисковых команд», то уже было бы объявлено, что тело найдено, и раз об этом пока не сообщили, можно было надеяться. Кендалл сказал, что попытается покинуть страну. Из-за вспышек болезни Гранта многие государства пускали на свою территорию приехавших из США только после нескольких дней карантина, даже если они были альфами или бетами, и Кендалл сейчас вполне мог находиться в изоляторе.
Когда репортаж о ходе поисков Питера Кендалла завершился и ведущий заговорил о переброске флота из Сан-Диего на Гавайи, Дэрил захлопнул крышку ноутбука – заряд аккумулятора надо было экономить.
– А вдруг он не вернётся? – сказал вдруг Эйдан. – Его пытались убить и, возможно, будут пытаться ещё. Возвращаться слишком опасно.
– Он не бросит тебя, – уверенно сказал Дэрил. – Вы пара.
– Это проходит со временем. И даже лечится.
– Вылечила тебя та таблетка?
Эйдан покачал головой. Таблетка словно заморозила и успокоила желание, но он не переставал думать о Кендалле, вспоминать его, переживать за него. Любить?.. Он попытался выкинуть эти мысли из головы и заняться делом.
Омеги нашли ему применение. Они росли в воспитательных центрах и плохо, если не сказать отвратительно, разбирались в технике. Эйдан не был великим специалистом, но кое-чему научился от отца, и теперь пытался починить пару раций. Работа отвлекала, и Эйдан надеялся, что сможет хоть чем-то помочь тем, кто укрывал его и делился едой из своих ограниченных запасов.
Работать Эйдан начал недавно: первые три дня после ухода Кендалла он был настолько слаб, что не мог подняться с лежанки. Дэрил приносил ему еду и воду и кормил чуть ли не с ложки. Он же объяснил, что произошло.
– Это течка. Когда она начинается, происходит выброс гормонов, в основном эндорфинов и адреналина, и организм получает такой приток сил, что почти не чувствует усталость и голод. На альфу и омегу это действует как допинг на спортсменов. Может, только поэтому вы с Кендаллом и смогли продержаться так долго… На этих гормонах можно не спать по двоё-трое суток или почти не есть. Но потом приходит расплата – как у тебя сейчас. Ты выработал все ресурсы, даже больше, чем было, так что теперь придётся отлёживаться.
***
Прошло две недели, и в новостях упоминания о Кендалле и поисках Глена Стивенса успели сместиться с первых мест на нижние – для того лишь, чтобы взмыть на самый верх, когда стало известно, что Питер Кендалл жив и находится в Китае, в шанхайской клинике, и собирает пресс-конференцию, где обещает рассказать об обстоятельствах своего исчезновения.
– Господи, они же убьют его прямо там! – первой в голову Эйдана пришла именно эта мысль.
– Думаю, он знает, что делает, – попытался приободрить его Дэрил, но получилось плохо. – Не знаю, как он сумел перебраться в Китай, но там он в относительной безопасности.
Эйдан был с этим согласен: отношения с гигантской восточной империей были неровными, и поэтому президент не решится агрессивные действия на китайской территории, да и полюбовно договориться о выдаче Кендалла тоже вряд ли сумеет: Китай не одобрял внешнюю политику консерваторов, и не скрывал, что будет рад победе Либеральной партии на выборах.
Китайская сторона подошла к организации пресс-конференции основательно и особенно сильно озаботилась вопросами безопасности. Например, не сообщалось, где будет проходить встреча, было лишь указано время сбора в бизнес-центре Шанхайской башни, откуда журналистов после проверки и сканирования доставят в засекреченное место. Китайцы честно говорили, что признают столь тщательный личный досмотр нарушением прав и свобод и ни в коем случае не настаивают на его проведении, но те журналисты, которые откажутся его пройти, на пресс-конференцию допущены не будут.
Эйдан, как и все остальные омеги в лагере, с нетерпением ждал полудня по шанхайскому времени, когда Кендалл должен был выйти к журналистам. Эйдан не находил себе покоя, переживая и за мужа, и за отца. Если отец жив, обвинения с него будут сняты, как только Кендалл подтвердит его непричастность к собственному исчезновению. Если он жив…
Прямая трансляция началась в девять вечера. Кендалл появился в зале минута в минуту. Вместе с ним к журналистам вышли его пресс-секретарь и пожилой бета, судя по табличке на столе, доктор Цзян Бинлинь из Государственного комитета по делам здравоохранения и планового деторождения. Кендалл выглядел не намного лучше, чем в тот день, когда Эйдан видел его в последний раз: почти такой же исхудавший, с ввалившимися щеками и упрямо сжатыми губами, разве что солнечные ожоги на лице прошли.
Конференц-зал был до отказа заполнен журналистами, в основном из американских СМИ, и охраной. Эйдан не очень разбирался в таких вещах, но несколько десятков людей в форме, неподвижно выстроившихся вдоль стен, у дверей и даже возле стола, где сидели выступающие, походили на настоящих военных.
Первым слово взял пресс-секретарь, ничего, впрочем, интересного не сказав. Потом заговорил сам Кендалл.
Эйдан слушал и не понимал… Не понимал, почему Кендалл преподносит всё так. Он многое скрыл – не сказал ни про новейшие военные вертолёты, ни про охотников за головами, ни про собственные подозрения относительно того, кто за всем этим стоял. В конце он заявил, что понятия не имеет, кто мог стоять за покушением, и что все, кто занимается крупным бизнесом, имеют врагов. Что его остановило? Отсутствие доказательств? Нежелание ввязываться в открытое противостояние с теми, кто пытался его убить?
Потом пресс-секретарь объявил, что Кендалл готов ответить на вопросы журналистов по поводу нападения, прежде чем перейдёт ко второй части выступления. Первый же из журналистов спросил, жив ли супруг Кендалла. Тот ответил, что жив и находится в шанхайской карантинной зоне – пустил по ложному следу тех, кто мог бы причинить Эйдану вред. Второй спросил, не может ли быть покушение быть связано с политической деятельностью. Кендалл опять ответил уклончиво, сказав, что он всего лишь кандидат в сенаторы и есть гораздо более важные фигуры.
Когда перешли ко второй части конференции, то, стоило Кендаллу произнести: «Думаю, все помнят историю доктора Платта, погибшего в январе этого года», по залу прокатился рокот голосов. Он быстро затих, и повисла недобрая тишина. Кендалл продолжил:
– Незадолго до своей смерти Платт передал мне часть материалов, над которыми работал. Не спрашивайте, почему именно мне, я этого не знаю. Предвидя возможные вопросы, скажу так же, что я ничего не знаю о том, фальсифицировал он результаты клинических исследований препарата от болезни Гранта или нет. Я знаю только то, что в ходе работы над ним он установил, что SA-фактор ответственен за формирование уз между альфой и омегой, – Кендалл сделал паузу, так как в зале поднялся шум, пусть и несильный. – Хотя это касалось основного исследования лишь опосредованно, доктор Платт продолжил изучение связи змеевидного фактора и уз. Я не очень разбираюсь в деталях, о них вам расскажет доктор Цзян, – Кендалл кивнул на сидевшего рядом с ним китайского врача, – но суть в том, что в SA омеги «вписывается» информация об альфе-паре. Наверняка, у альф имеется сходный фактор крови или какой-либо другой механизм. Кроме этого, в ходе своей работы доктор Платт установил то, что повторно подтвердил в своей лаборатории доктор Цзян…
Фраза была оборвана резко и неловко, но Кендаллу потребовалось сделать вдох, чтобы продолжить:
– В организме омег, у которых есть узы, SA-фактор находится в изменённом состоянии, и по этой причине они невосприимчивы к болезни Гранта.
Кендалл хотел сказать что-то ещё, но в зале все заговорили вслух, пытаясь перекричать друг друга, кое-кто повскакивал с мест. И Эйдан не видел обрадованных лиц: журналисты были как будто бы напуганы, а ещё было понятно, что они не склонны сходу верить – слишком безумной казалась идея.
На Кендалла посыпались вопросы: есть ли у него доказательства, как к нему попала эта информация, могла ли гибель Платта быть связана с этим открытием, не может ли это быть очередной фальсификацией? Кендалл терпеливо отвечал на все, и если первые вопросы были очевидными, и ответы на них можно было дать простые и однозначные, то потом журналисты начали задумываться о том, какие последствия будет иметь открытие Платта.
– По вашим оценкам, что теперь будет с программой вакцинирования? – спросил корреспондент из «USA Today».
– Препарат, который я не стал бы называть вакциной, с одной стороны, полезен, с другой, уничтожает SA-фактор, и отнимает у омег возможность приобрести естественный иммунитет. Я считаю, что вводить его нужно не всем, как планируется сейчас, а только тем, у кого есть большой риск заразиться, – отчасти и потому, что препарат недостаточно хорошо протестирован, и мы не знаем, какими будут долговременные последствия. Но он нужен. Это нельзя отрицать. Сейчас только около десяти процентов омег имеют пару, а остальным потребуется защита.
– Можно ли в таком случае серьёзно рассчитывать на узы? – спросил всё тот же репортёр. – Раз уж девяноста процентам омег пару взять всё равно неоткуда…
– Пар может быть больше в разы, но для этого нужно, как минимум, изменить систему распределения, – ответил Кендалл. – Альфы и омеги быстро выделяют из толпы тех, с кем они потенциально могут стать парой. Есть огромное количество исследований на эту тему. У омег, которые отдаются в платное распределение, узы образуются гораздо чаще, кажется, в пять раз, просто потому, что многим альфам предлагают фотографии омег на выбор. То есть, если Бюро будет распределять омег не по им одним ведомым принципам, а разрешит встречи с альфами, пары будут находить друг друга сами. В довоенные годы восемьдесят пять процентов альф и омег имели пары. Оставшиеся пятнадцать…
– Почему же тогда началась первая эпидемия?! – выкрикнул журналист, на бейдже которого Эйдан сумел рассмотреть надпись «Вашингтон Пост».
– Узы необходимо поддерживать. Если контакта с альфой-парой долгое время нет, то в ходе естественного обновления крови, становится всё больше клеток, не несущих «записи» о паре и уязвимых для вируса. Вирус постепенно захватывает все клетки и заболевший умирает. Эпидемия началась во время войны, когда многие альфы были мобилизованы. Но, если помните, основная масса омег погибла в изоляционных центрах. Их помещали туда, чтобы не допустить заражения, но получилось наоборот – вирус вступал в активную фазу, потому что без пар омеги не имели защиты от него.
Кендалл ещё полчаса отвечал на самые разные вопросы, и к концу конференции стало казаться, что сначала не верившие ему журналисты, начинают склоняться к мысли, что он не выдумал эту историю. На часть вопросов ответил доктор Цзян, начавший свой первый ответ с долгого и патриотичного вступления о том, как он счастлив и горд, что его стране выпала честь возвестить миру о спасении от страшного недуга и что именно в его лаборатории были проведены судьбоносные опыты, подтвердившие теорию его американского коллеги доктора Платта. Цзяну пришлось ответить на множество вопросов про змеевидный фактор: и про то, как часто должны обновляться узы, и про то, как скоро вирус погибнет в организме, если не сможет размножаться, и про то, как происходит запись информации в SA.
Потом журналисты добрались и до самых опасных вопросов:
– Если верить вашей истории, мистер Кендалл, получается, что правительство скрыло информацию о том, что связанные омеги не заболевают. Какой в этом смысл?
Кендалл заговорил не сразу. Эйдан знал, что он предвидел этот вопрос и уже сотню раз подумал над тем, как на него отвечать, но всё равно сомневался. Потому что это будет не просто ответ – это будет обвинение.
– Я не могу знать, что двигало людьми, которые решили замолчать этот факт. Я могу лишь строить предположения, – осторожно начал Кендалл. – Открытие Платта противоречит принятой в нашей стране идее о том, что узы – это разновидность психического заболевания, и даже наоборот: доказывает их необходимость. Если после образования пары омег не будут возвращать в центры, то в распоряжении Бюро их с каждым годом будет находиться всё меньше. Признание уз означает необходимость перехода к традиционной семье, поэтому я не исключаю, что информация скрывалась ради сохранения системы распределения, которая является средством контроля над обществом.
– Вам не кажется, что это делалось ради того, чтобы защитить это самое общество?
– Каким образом? Не могли бы вы уточнить? – весьма спокойно среагировал Кендалл на обвинение.
– Даже частичный возврат к традиционной семье может вызвать сильнейшие потрясения. Часть альф окажется в привилегированном положении, тогда как большинство останется на старых условиях – один бесплатный год, и всё. А из-за сохранения пар количество омег в распределении сократится, как вы сами сказали. Ваш законопроект отнимет надежду на год пользования и на ребёнка у тысяч альф. Что вы скажете им?
Во время двухсекундной паузы, которая образовалась между вопросом журналиста и ответом Кендалла, над ухом Эйдана прозвучал непривычно жёсткий и злой голос Дэрила:
– А что вы говорите тысячам омег, твари?
Кендалл тем временем дал свой ответ:
– Я скажу, что распределение задумывалось в качестве временной меры, но, к сожалению, начало казаться нам всем удобным и привычным. Пора возвращаться к нормальной жизни.
Эйдан подумал, что вот сейчас Кендалл скажет, что омег рождается мало, что законы вынуждают альф избавляться от детей нежелательного пола, но тот промолчал. Ждал другого случая? Более удобного? Эйдан не сомневался в том, что Кендалл расчётлив и обдумывает каждый свой шаг. За время пресс-конференции он ответил на десятки вопросов, но ни разу не сказал о жестоком отношении к омегам или о сочувствии им – он знал, что это не сработает, что от альфы ждут не жалости, а силы, и поэтому говорил лишь о благе общества, спасении от болезни Гранта и выгодах альф. Но чтобы ни делал Кендалл и что бы он ни думал, главным было одно: консерваторам теперь не удержаться у власти…
Эпилог
Июнь 2050
Чтобы застегнуть пуговицы на спине, надо было извернуться и завести руки далеко назад, а широкие рукава, скроенные так, что не закатаешь, не делали задачу проще.
Прошло уже больше года, но Эйдан не мог привыкнуть к красному одеянию. Даже надеть и снять его в одиночку было тяжело. Омегам в этом обычно помогали мужья-альфы или прислуга, если таковая имелась. Ему иногда помогал Кендалл, но вот звать прислугу, чтобы его одевали, как куклу – ну уж нет…
Когда-нибудь закон, обязывающий омег скрываться под красными одеяниями, отменят, но нескоро. Всё так медленно, медленно, медленно…
Кажется, последний год Эйдан только и делал, что ждал – то одного, то другого… Сначала ждал реакции властей на выступление Кендалла – боялся, что те или прикажут его убить (хотя это и не имело больше смысла), или лишат гражданства и запретят въезд в страну, или наоборот разрешат вернуться, а потом арестуют… Но ничего этого не произошло. Разразился громкий политический скандал, который в прессе окрестили «платтгейтом»: президенту пришлось сложить полномочия, дело о «самоубийстве» Платта было вновь открыто, и значительная часть населения поддержала необходимость сохранения пар. Конечно, были и несогласные: те, кто считал, что вакцинация с гарантированной защитой от вируса, предпочтительнее уз, и те, кто боялся, что уменьшение числа омег в распределении усилит социальную напряжённость. Многие говорили, что если так пойдёт дальше, то скоро омег вообще отпустят на свободу и позволят делать то, что придёт в их пустые головы, вместо того, чтобы рожать детей. Эйдан был уверен, что так в конце концов и будет, но нескоро… Возможно, он этого не увидит.
Потом Эйдан ждал известий об отце, которые всё не приходили… Потом – дня, когда его заберут из заброшенного посёлка в Эльдорадо.
За ним приехал не Кендалл, а люди из его охраны. Эйдана под видом беты увезли в поместье на озере Тахо. Там уже ждали врачи, которые сразу принялись за анализы и сканирование.
Потом он ждал, когда в Штаты вернётся Кендалл. Они с ним даже по телефону почти не разговаривали: дел у Кендалла было столько, что времени едва хватало на сон, и гораздо больше о муже Эйдан узнавал из новостей. В первом же из разговоров Кендалл сообщил ему, что с его отцом всё в порядке.
Глен, выйдя из тюрьмы, решил отправиться на Восточное побережье – работу на дамбе он всё равно потерял. Он знал, что Кендалл живёт в Нью-Йорке и часто приезжает в Вашингтон, и надеялся рано или поздно если не встретиться с сыном, то хотя бы найти способ передать весточку о себе. В дороге Глен не следил за новостями – слушал музыкальные радиостанции, которые сутками напролёт, без перерыва, крутили старое довоенное кантри. Только когда он заехал в придорожную забегаловку поужинать, то узнал, что предыдущей ночью было совершено покушение на Питера Кендалла, который теперь считается пропавшим без вести, как и его супруг-омега. Глен решил, что ему надо разворачиваться и ехать в Калифорнию, где велись поиски. Он так и сделал, но по дороге слушал уже не кантри, а новостные каналы, по которым вдруг пронеслось, что в подрыве машин подозревают его. Первой мыслью было явиться в полицейский участок и сказать, что вот он, Глен Стивенс, едет сейчас по графству Коконино в Аризоне и никакого отношения к покушению не имеет. Но он быстро сообразил, что находится слишком близко от Калифорнии, а с момента покушения прошли уже почти сутки, и от того, что он добровольно сдался в руки правосудия, он не перестанет быть основным подозреваемым.
Глен знал, что когда имеешь дело с политикой, на честность и справедливость рассчитывать не приходится. Единственное, на что он в теперешней ситуации мог рассчитывать, так это на собственные осторожность и хитрость и на дружбу валапай, которые могли его спрятать. У них он и скрывался все те дни, пока было неясно, чем закончатся поиски Кендалла. Теперь Глен находился в Нью-Йорке под присмотром охраны.
Пока Эйдан жил в особняке у озера, два-три часа каждый день ему приходилось проводить под капельницей. Врачи сказали, что опасного, с серьёзной угрозой для здоровья отравления не было, но хелирование всё равно нужно было пройти. Вообще же доктора с ним почти не разговаривали, на вопросы не отвечали, лишь выдавали распоряжения – Эйдан, хотя и находился в доме своей новой семьи, словно бы вернулся в воспитательный центр. Он не мог свободно перемещаться по особняку, на улицу выходил только с разрешения, садился за стол и ложился в кровать не по собственному желанию, а по распоряжению врача, который был в поместье за главного – по крайней мере, в тех вопросах, что касались Эйдана.
Эйдан часами кружил по нескольким комнатам, куда ему было позволено заходить, светлым, пугающе огромным и носившим яркие приметы чужой жизни. Номер Кендалла в «Карлайле», пусть и весьма обжитой, всё равно не был в полном смысле этого слова домом, здесь же всё было иначе. На стенах висели картины, выбивавшиеся из остальной обстановки, так что было понятно, что они оказались тут не потому, что так решил дизайнер, а потому, что Дэйву Кендаллу было приятно видеть их именно здесь. Книги, в основном старые, ещё довоенные, были разбросаны по комнатам и, судя по всему, прислуге было сказано не убирать их на место, а оставлять там, где положил хозяин. Стол в гостиной был чуть не полностью уставлен фотографиями членов семьи Кендалл – снимков было не менее двадцати. Некоторые были сделаны ещё до войны, и омеги на них смело улыбались в объектив и носили одежду, которая почти ничем не отличалась от той, что надевали беты, может быть, была чуть более яркой.
Довоенные фотографии не рекомендовалось выставлять на всеобщее обозрение или показывать детям, как и любые другие старые книги, рекламные каталоги или журналы, где омеги были с открытыми лицами и в одежде, не скрывающей очертаний тела. Такие снимки не были запрещены, но демонстрировать их считалось чем-то непристойным, всё равно что показывать фото, где у альфы или беты видны половые органы. Омеги, принадлежащие государству, не должны были вызывать желания.
В обществе справедливого распределения желание было угрозой системе. Желание эгоистично, оно хочет обладания, хочет сделать только своим… Как и узы – странная связь альфы и омеги, отрицающая свободу и справедливость. Обречённость друг на друга, так щедро приправленная эндорфинами, что становилась счастьем.
Эйдан подолгу рассматривал фотографии людей, которые в определённом роде были его семьёй. Питер и Джейми в школьной форме, так похожие друг на друга, что никто не разобрал бы, где альфа, а где бета. Молодой Дэйв Кендалл и черноглазый омега с лёгкой примесью каких-то азиатских кровей. Снова Питер и Джейми, совсем маленькие, сфотографированные вместе с родителями: молодым альфой, таким же ширококостным и внушительным, как Дэйв, и светловолосым омегой настолько красивым, что любой альфа и безо всяких правил упрятал бы его в красное одеяние, чтобы никто не видел. Платное распределение, никаких сомнений… Какой-то незнакомый альфа, сидящий в этой самой гостиной с глазастым малышом на коленях, судя по одежде – омегой. Возможно, снимок был сделан как раз перед тем, как ребёнка должны были отправить в центр воспитания и распределения. Ещё незнакомые альфы и беты, которые в любом другом государстве стали бы семьёй Эйдана, но здесь были отделены от него непреодолимой преградой. Он был омегой. И с ним обращались соответственно – примерно так же, как и с прислугой.
В определённый час дня Эйдана приводили в одну из комнат на первом этаже особняка, напоминавшую больничную палату. Там на самом деле стояло кое-какое медицинское оборудование: так как у Дэйва Кендалла были серьёзные проблемы со здоровьем, в доме постоянно находился врач, и имелось всё необходимое для лечения и оказания срочной помощи.
Эйдан ложился на стерильно-белую кровать, рядом ставили капельницу с растворами для хелирования, и он подолгу лежал, глядя в окно на идеальные газоны и клумбы или на медленно сочащиеся по прозрачной трубке капли желтоватой жидкости. Шевелиться было нельзя, смотреть особо не на что, и Эйдан закрывал глаза и начинал дремать. Возможно, так действовали препараты, которые ему вводили, а возможно, вынужденное бездействие и тишина, царившая в доме…
В один из дней он проснулся от того, что кто-то взял его за руку. В первую секунду Эйдан испугался и метнулся в сторону, но его удержали на месте, схватив за локтевой сгиб, где к катетеру шла трубочка от капельницы.
– Осторожно, – тихо произнёс Кендалл, – а то эта штука отвалится, и нам с тобой попадёт от врача.
Эйдан широко улыбнулся, хотя в груди щемило так, что хотелось заплакать – от счастья, наверное. Он приподнялся, растеряно и полусонно хлопая глазами.
– Так долго, – прошептал Эйдан, протянул к лицу Кендалла свободную руку и тут же отвёл её, не решаясь завершить слишком смелое и одновременно интимное движение.
Последние дни перед расставанием прошли, как в тумане, в счастливом пьянящем полусне, и теперь, когда они встретились с Кендаллом вот так, в здравом уме и твёрдой памяти, Эйдан не знал, как себя вести. Первым импульсом было коснуться мужа, но тут же стало стыдно за то, что вытворял в пещере и после. Он помнил, как заносчиво заявлял раньше, что течки у него проходят спокойно, и помнил, что происходило потом, когда он голодный, измождённый, еле стоящий на ногах от усталости, словно потеряв рассудок, подставлялся Кендаллу, сам насаживался и кричал от удовольствия. И помнил, как корчился и скулил после ухода Кендалла, потому что до одури хотел, чтобы тот снова оказался рядом и вставил ему.
Наверное, эти мысли, смятение, радость и стыд были на лице написаны, потому что Кендалл улыбнулся в ответ тоже немного смущённо, поймал замершую на полпути руку и прижал к губам. Ободранные ладони не зажили до конца, и он касался бледно-розовых участков поджившей кожи бережно и нежно. Потом он вытянулся через кровать и поцеловал Эйдана.
Через пару секунд Кендалл вдруг выпрямился и посмотрел на него серьёзно, хотя в глубине светлых глаз мелькал смех:
– Больше никаких условий, так? Или я должен сделать что-то ещё, чтобы ты, наконец, сжалился надо мной? Принести голову дракона? Луну с неба?
Эйдан принял сосредоточенно-задумчивый вид – не потому, что он на самом деле размышлял над условиями, а чтобы поддержать начатую игру. Но затем покосился на лежавшее на кресле красное одеяние, которое ему разрешали снимать лишь на время процедур, и заявил:
– Дома я буду ходить в обыкновенной одежде.
– Можешь хоть без одежды.
Кендалл задрал вверх его рубашку и стал стягивать вниз штаны. Он приспустил их совсем чуть-чуть, до линии волос, и начал целовать смуглый и худой живот Эйдана, то вжимаясь в него всем лицом и втягивая запах тёплой кожи, то забираясь языком в неглубокую ямку пупка.
Эйдан попытался привстать и даже отползти назад:
– Что ты делаешь? Не здесь…
– Тебе нельзя шевелиться, – поднял на него хитрые глаза Кендалл и снова вернулся к своему занятию, с удовлетворением заметив, что живот Эйдана напрягся и поджался, а жёсткую ткань штанов приподнял бугорок эрекции.
Кендалл стянул одежду ещё ниже, почти до колен, и провёл пальцами по члену, отчего Эйдан непроизвольно дёрнул бёдрами и шумно выдохнул.
Обхватив самое основание члена пальцами, Кендалл начал медленно, едва ощутимо и ритмично сжимать и отпускать его. Эйдан терялся, было ли это лаской или изощрённой пыткой, но от этих медленных движений словно немела вся нижняя половина тела, и по ногам разливалась слабость. Потом Кендалл коснулся кончиком языка головки, всё так же медленно проведя им вдоль узкой щели.
Эйдан со стоном втянул воздух: как бы он хотел посмотреть на это! Но, даже если приподнимался, он видел лишь опущенную голову Кендалла и спадающие на лоб светлые волосы. Было немного видно его ладонь, плотно сжимавшую член, но самое интересное было скрыто.
Эйдан чувствовал всё отчётливо и ясно, так, как не чувствовал опьянённый феромонами раньше, каждое лёгкое, почти неуловимое движение… Он ощущал, как его член сверху прижимается к гладкому и жёсткому нёбу, а другой стороной прокатывается по чуть шершавому языку, давит на него и… Это было какое-то сумасшествие! Слишком хорошо, почти невыносимо… Во время течки он больше хотел, чтобы Кендалл оказался внутри, и его наизнанку выворачивало от ощущения пустоты и бешеного желания эту пустоту заполнить, сейчас же он хотел осязать, видеть, слышать, любить…
Кендалл глубоко заглотил его член, а рука у основания начала двигаться в такт. Эйдан стал подаваться бёдрами вверх, чтобы войти в его рот глубже, но Кендалл не дал ему. Он медленно снялся с его члена, облизнул влажно блестевшие губы и сказал:
– А теперь представь, что я чувствовал, пока ты изводил меня…
Глаза Кендалла смеялись, но Эйдану почему-то было не до смеха, он только просящее посмотрел в ответ.
А Кендалл тем временем облизывал и обсасывал член, замедляясь или вовсе останавливаясь, когда Эйдан подходил слишком близко, а рука его поглаживала и сжимала поочерёдно то яички, то ягодицы. Эйдан из-за оставшихся возле коленей штанов не мог шире раскинуть ноги, но ему так страшно хотелось раскрыться перед Кендаллом, что он не мог лежать спокойно и изгибался под руками мужа, совсем почти забыв про иглу от капельницы в локте.
Кендалл опять придержал его.
– Пожалуйста! – взмолился Эйдан.
– Что именно? – поинтересовался альфа, на пару секунд выпустив член изо рта, отчего Эйдан чуть не взвыл.
– Что угодно… Оттрахай меня, отсоси – всё равно… Дай мне кончить.
Пальцы, сжимавшие член, надавили чуть сильнее, прокатились по стволу вверх и вниз, а потом Кендалл снова взял в рот, так глубоко, тесно, сильно, что Эйдану хватило нескольких секунд, чтобы кончить. Он, напрочь забыв о проклятой иголке, выгнулся на кровати, толкаясь в Кендалла.
Потом Эйдан не мог отдышаться и хватал воздух так, словно милю пробежал. Кендалл проглотил сперму в несколько маленьких медленных глотков, словно наслаждаясь вкусом. Совсем немного просочилось из уголка рта и потекло по члену. Кендалл поймал каплю языком и для верности провёл им снизу вверх.
