Текст книги "Чужая. Часть 1. Этот прекрасный мир (СИ)"

Автор книги: gernica

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Нежность и жалость – такие, от которых замирает сердце, предназначились самой Берте Лихт. Вот она стояла сейчас перед ним такая тоненькая, хрупкая, ссутулившаяся, будто под невыносимым бременем собственного проклятого прошлого. Ну, разве под силу ей, такой юной, справиться со всем тем, что на неё свалилось?

Отвращение предназначалось той жизни, которую она вела. Крови на её маленьких красивых руках, мужчинам, которые бесстыдно пользовались её таким хрупким детским телом.

Злость на эту проклятую судьбу, которая допускает, что эта девочка слишком рано осталась совсем одна в этом мире, где либо – ты, либо – тебя. А способы выживания в таком мире довольно далеки от понятий о морали и нравственности. Вообще-то он давно уже понял, что эти понятия никому ещё не помогли выжить где бы то ни было. Поэтому и злость его на подобное мироустройство была постоянной. Этот разговор лишь служил ещё одним подтверждением неправильности существующего миропорядка.

Но вскоре нежность и жалость пересилили в нём все остальные чувства. Берта Лихт стояла около его преподавательского стола, чуть опираясь на него, всё ещё очень бледная, так что резко выделялись глубокие тени, залёгшие под глазами.

Люпин несколько минут внимательно её разглядывал, а потом, ни о чём не думая, подошёл к ней близко-близко, и, не давая опомниться ни ей, ни себе, обнял девушку за плечи и поцеловал в губы.

Впрочем, нет, волки ведь не целуются. Они просто обнюхивают и пробуют на вкус.

И вкус, и запах Берты были идентичны – как боль. От её поцелуя оставался во рту лёгкий металлический привкус. Нечто, напоминающее послевкусие, которое оставляет за собой кровь. Но кровь – она сладкая, живая. Это Ремус Люпин хорошо знал по своим горячечным бредовым снам, посещавшим его накануне полнолуния. А её боль была холодной и мёртвой.

И так мучительно захотелось ему всё исправить, вытянуть из Берты эту горечь и боль, подарить ей хоть на несколько мгновений чуть-чуть радости, что он поцеловал её ещё и ещё раз. И со счастливым изумлением ощутил, что на его поцелуи отвечают – сначала осторожно, будто спрашивая разрешения касаются губами губ, а потом, видимо, осмелев, целуют уже в полную силу, жарко, глубоко, до головокружения, прижимаются губами к губам – и отчаянно, и благодарно. Берта прильнула к нему всем телом, и он почувствовал, как сомкнулось у него на затылке кольцо её гибких тонких рук, как Берта вся потянулась к нему, словно утопающий, хватающийся за соломинку.

Как ни странно, в этом их поцелуе вовсе не было страсти, любви, желания, – то есть всего того, чего принято ждать от поцелуев.

Ремус (да, теперь она не могла называть его иначе, хотя бы про себя) целовал её так, будто пытался этим поцелуем что-то ей сказать. И она поняла, что именно. Это было чем-то вроде знака поддержки (“Не бойся, я с тобой!”). И он был таким же естественным, как, например, подать руку споткнувшемуся спутнику.

…После того, как этот долгий ласковый поцелуй закончился, Берта ещё несколько минут стояла, прильнув к нему всем телом, уткнувшись лицом в его плечо. И долго-долго не могла разомкнуть сцепленных на его затылке рук. Очнулась она только когда почувствовала, как Люпин гладит её по руке, всё ещё живым арканом оплетающей его шею.

– Извините меня, профессор. Я забылась.

Он резко отпрянул от неё. Что за непостижимая девчонка! Он-то ожидал, что она залепит ему пощёчину и будет, между прочим, права. А она ещё извиняется!

– Наверное, мне сейчас лучше уйти? – тактично поинтересовалась Берта.

И он, мысленно проклиная себя за трусость, кивнул.

– Ну, что ж, в таком случае, прощайте.

Она повернулась и пошла. Прямая спина, плечи расправлены, головку держит высоко. Истинная слизеринка, чтоб ей…

– Берта! – вдруг окликнул Люпин.

– А, конечно, профессор, никто ни о чём не узнает. Только и вы тоже не особенно болтайте.

Когда дверь его кабинета закрылась за Бертой, Ремус Люпин и сам не понял, отчего ему вдруг сделалось так грустно…

Ремус Люпин не спал этой ночью. Снова и снова прокручивая в памяти события минувшего вечера, он сам себе удивлялся. Кто бы мог подумать, что он, профессор Хогвартса, как сумасшедший, целовался со своей ученицей! Если хорошенько припомнить, он ни с кем так не целовался с тех пор, как закончил школу.

Стоп, стоп, стоп! Но ведь в этот раз он не испытывал никакой влюблённости, ничего такого – только бесконечную жалость. И этот проклятый, не дающий покоя поцелуй вовсе не был свидетельством страсти, а являлся только знаком поддержки, участия. Ведь так?

Люпин уже очень давно, гораздо раньше многих своих сверстников определился насчёт собственной личной жизни. Разумеется, ни одна нормальная женщина не связала бы свою судьбу с оборотнем – об этом даже речи быть не могло. Поэтому Ремус, чтобы не иметь лишних проблем, раз навсегда запретил себе влюбляться.

Дамы его племени отличались специфической внешностью и крайне экстравагантными на взгляд юноши, выросшего среди людей, привычками. Короче говоря, даже сильное желание не могло заставить его прикоснуться к женщине-оборотню. Он их просто за людей не считал. Это было бы всё равно, что вступить в связь с животным.

Следуя из всего вышеперечисленного, его интимная жизнь складывалась по одному и тому же довольно унылому сценарию.

За несколько суток до полнолуния одновременно с неконтролируемой агрессией, под влиянием которой он мог не то, что избить, но и убить за чей-то неосторожный косой взгляд в свою сторону, им овладевала такая же неконтролируемая похоть. Эта проблема, в отличие от первой решалась просто. Он обычно трансгрессировал куда-нибудь, где его никто не знал, заходил в какой-нибудь дешёвый, чаще магловский, бар, опытным взглядом выхватывал из кучки нетрезвых посетителей какую-нибудь девицу, которой уже всё равно, с кем, за деньги или без… Он хорошо научился вычислять именно таких. Мерлин, чему только не выучишься, если ты – нищий вервольф…

Обычно ему никогда не отказывали. Что-что, а убеждать Люпин умел. Пара минут душевного разговора и этот пресловутый животный магнетизм делали своё дело – женщины таяли, и позволяли делать с собой, что угодно. Он и делал, ни в чём себе не отказывая. Сразу после презрительно думалось: днём любая из этих девиц побрезговала бы и подойти к нему, зная, что он оборотень, а сейчас… Алкоголь, несколько взглядов, пара улыбок – и вот она уже вся его, причём по доброй воле и бесплатно. Немного же им надо, на самом деле…

Отрезвление наступало на удивление быстро. Люпин привык действовать оперативно: бутылка Огненного Виски – для себя, Обливэйт – для неё. Это была единственная любезность, которую он мог ей оказать – не позволить вспомнить о минувшей ночи, о полученном унижении. Всё-таки волку не удавалось сожрать последние остатки его человеческого благородства. Вообще Люпин дорого бы дал за возможность стереть память и самому себе. Но понятие о том, что его потребности удовлетворены, должно было сохраняться, иначе пришлось бы начинать всё сначала.

Все эти связи не оставляли после себя ничего, о чём бы стоило вспоминать.

А всё дело-то было в том, что Люпину хотелось совершенно другого. Чтобы самому влюбиться до головокружения, и чтобы его любили, и чтобы женщина прикасалась к нему не в полугипнозе, а потому что ей действительно этого хочется.

И как ни смешно, последний пункт этим вечером выполнялся на все сто процентов. То, как эта девочка (Мерлин, да её даже девушкой не назовёшь!) вцепилась в него, будто он её единственное в этой жизни спасение, как отвечала на его поцелуи, отчего-то грело так, что он немного испугался этого чувства.

“Всё, хватит! Как тебе только такое в голову пришло!”, – сердито подумал Люпин. Он – вервольф, она – маг. Он – учитель, она – ученица. Он – взрослый, она – ребёнок. Всё. Этим всё сказано.

И всё же – нет, с последним утверждением он не мог согласиться. После всего, что ей пришлось пройти, она уже давно не ребёнок, к сожалению.

И он отчётливо помнил одно желание, охватившее его минувшим вечером – желание защитить, уберечь, переложить на себя часть её горя.

И пусть нет и не может быть между ними никаких чувств, всё равно эта девочка ему не чужая. Всем здесь – чужая, а ему – нет. Он знает о ней всё, всю её коротенькую, но такую страшную, жизнь. Всю её поразительную, парадоксальную душу, в которой так гармонично уживалось и тёмное, и светлое – ну, вот как вам сочетание истовой веры в Бога и способности запросто, глазом не моргнув, убить человека? Кстати, интересно, знает ли о таких её талантах Дамблдор? Люпин тут же решил, что ничего ему не расскажет. Ну, вот теперь у них с Бертой общая тайна! Это тоже связывает.

Хорошо, что девочка всё правильно поняла. Но от этой её холодной рассудочности почему-то грустно.

А где-то на другом конце замка Хогвартс, в глубине подземелий факультета Слизерин, в одной из девичьих спален пятого курса за зелёным пологом крепко спала ничего не подозревающая Берта Лихт. Ей снился хороший сон.

========== Глава 5. ==========

– Дерьмо собачье!.. Ну, не могу я создать этот ёбаный щит, хоть вы меня режьте!

– Берта! Если ты ещё раз произнесёшь что-то подобное, я точно вычту со Слизерина баллов пятьдесят…

Только плечиком дёрнула.

– Подумаешь, напугали… С меня на каждом занятии вычитают.

– Если ты на всех занятиях так выражаешься, то я не удивляюсь, что…

– Нет, только на ваших, – призналась Берта.

Профессор Люпин удивлённо взглянул на девушку.

– И чем же мой скромный предмет удостоился такой чести?

– А меня дико злит, что ничего у меня не выходит.

– Да? А по другим предметам, стало быть, всё отлично? За что же тогда баллы снимают?

Берта как-то зло на него глянула.

– А на другие предметы мне… – она слегка запнулась, видимо, вспомнив о его угрозе, – в общем, всё равно мне, что другие профессора думают.

Люпин смутился.

– Это ты что же, из-за меня?.. – и тут же озвучил то, что со вчерашнего вечера не давало ему покоя: – Ты… Ты прости меня, ради Мерлина, за то, что было вчера…

– А что было вчера? Я не помню.

И какие же у неё честные глаза!..

– Слушай, может, это всё из-за палочки? Какая она у тебя? – спросил Люпин на следующем занятии.

– Пятнадцать дюймов, белый ясень, перо ворона, – отчеканила Берта.

– А…разве такие бывают? – он всё-таки не удержался от глупого вопроса.

Хотя, если вдуматься, не такой уж и глупый вышел вопрос. Конечно, в изготовлении волшебных палочек Люпин сёк не больше, чем в починке магловских автомобилей, но тем не менее он не мог не понять, что два таких взаимоуничтожающих элемента в одной палочке существовать просто не могут. Белый ясень обладает очень светлой защитной магией. Перо ворона может накапливать в себе мощную разрушительную силу (величина этой силы зависит от возраста ворона). Короче говоря, палочка, созданная из двух таких взаимоисключающих компонентов, должна бы просто расплавиться – это и домовику понятно.

Всё это Люпин и Берте и высказал.

– Ну, да, точно! Этот хмырь мутноглазый…

– Кто-кто?

– Этот…как его…Олливандер, кажется?

– Да, есть такой, – с убийственной серьёзностью подтвердил Люпин.

– Так вот он мне её специально делал, на заказ. И сказал, что “только в правильных руках такая палочка способна творить чудеса”, – провещала Берта напоследок замогильным голосом.

– В любом случае, – против воли улыбаясь, сказал Люпин, – палочка у тебя непростая. И наверняка такая же непостоянная и переменчивая, как и её хозяйка…

– Всё, профессор.

Брошенная с размаху сумка тяжёлым снарядом просвистела через полкласса, кубарем прокатилась пару метров по полу и, наконец, остановилась, зацепившись за ножку парты.

Люпин поднял на Берту удивлённые глаза.

– Что значит – всё?

Берта проскользнула в класс вслед за своей сумкой.

– А то и значит, – хмуро проговорила она. – Всё. Финиш, аминь и шиздец. А, да, – будто спохватившись, сказала она, – профессор, используйте свой последний шанс снять с меня пятьдесят баллов – пока я ещё ваша студентка.

– Как это – пока? – пришёл он в ещё большее недоумение.

– А так, что не сегодня-завтра выгонят меня из этой Школы пинком под зад!

– Постой, постой! Ты о чём говоришь? Кто тебя выгонит? Почему? – в который раз от разговора с Бертой Лихт Люпин удивился до потери пульса.

Берта же, ни капельки не стесняясь, уселась на парту и стала рассказывать:

– Вчера у нас была Трансфигурация, и профессор Макгонагалл велела мне показать анимагическое превращение человека в кошку, – Берта вдруг замолчала с таким горестным видом, что его опять пробило на жалость.

– Ну, и?..

– Ну, и ни черта у меня не получилось! Сами знаете, у меня один только козырь и был – то, что я анимаг. А теперь – всё, ничего больше не могу. На хрена меня здесь держать-то? Профессор Макгонагалл мне так прямым текстом и заявила – мол, на следующем педсовете я поставлю вопрос о вашем отчислении…

– Так, ну, во-первых, эти вопросы решает не она, а директор, – поспешил её успокоить Люпин. – И, во-вторых, насколько мне известно, Дамблдор всегда поступал справедливо.

– Ну, да. Особенно, если ему выгодно так поступать. Помните, о т к у д а он меня привёз? Так что мне теперь один путь – обратно.

– Как – обратно? В Либерти? Но с тебя же сняли все обвинения!

– Официально – нет, – ядовито усмехнулась Берта. – Дамблдор, видимо, решил подстраховаться. Конечно, от малолетней бродяжки всего можно ожидать. А так – я в полной его власти. С Министерством он на словах договорился. Если б не это, я бы уже давно отсюда слиняла. Ненавижу! – она обвела взглядом пустой класс.

– Нет, Берта, ты не права, – спокойно заговорил Люпин. – Я знаю Дамблдора гораздо дольше, чем ты. И на всём белом свете нет человека лучше. Тебе не так часто приходилось встречать хороших людей, Берта. Ты просто понятия не имеешь, как они могут быть великодушны…

– Мне приходилось. Уж поверьте, – перебила она, словно без намерения перебить, а только из желания озвучить собственные мысли.

– Тогда я не понимаю, как ты можешь так говорить о директоре! Он тебя из тюрьмы вытащил, от Азкабана спас…

– Когда я была ему зачем-то нужна – конечно. А теперь я – отработанный материал. Можно выбрасывать… Только когда меня вышвырнут отсюда, дня не пройдёт, как ваши доблестные авроры заберут меня в Либерти и закончат то, что начали. В вашем обществе волшебник без палочки человеком не считается, так ведь?

“Так, девочка, не в бровь, а в глаз, как всегда. У нас вообще очень многие не считаются людьми”, – горько подумал про себя Люпин, но вслух ничего не сказал.

А она продолжала.

– Хогвартс теперь похож на Азкабан. Дементоры, дементоры – так много их… Только в Азкабане, наверное, ещё холоднее, чем здесь, – Берта усмехнулась, и у него мороз пошёл по коже от этой усмешки. – Знаете, они привели дементора на один допрос – чтобы наглядно мне показать, что такое Азкабан. Нас оставили с ним на полчаса… Я думала, что больше никогда не смогу согреться.

Он вспомнил её последнего боггарта и содрогнулся. Если она после него падала в обморок, то что же с ней делалось в присутствии дементора?

– Прекрати, – резко оборвал её Люпин. – Не смей больше говорить об Азкабане!

Он бы ещё что-то добавил, если бы не мелькнувшая в камине голова Дамблдора и не короткий приказ: “Ремус! Зайдите ко мне!”

Бросив Берте: “Жди здесь, мы не договорили”, он быстро вышел из класса.

– …а вашего Лонгботтома надо было отчислить ещё на первом курсе! Про Поттера я вообще не говорю! – Снейп был так занят перепалкой с Макгонагалл, что даже не скривил физиономию в гримасе отвращения, когда в кабинет директора вошёл оборотень. Остальные Люпина, похоже, вообще не заметили – разбушевавшиеся Снейп и Макгонагалл представляли собой куда более увлекательное зрелище.

– Да поймите вы, Северус, эта девочка – в лучшем случае сквиб. Кто-то жестоко подшутил над бедняжкой, дав ей зелье, позволяющее использовать магию. Использовать – и только! Теперь это зелье, очевидно, выветрилось, и сделать из мисс Лихт волшебницу не способен даже Мерлин!

– Минерва, – язвительно поинтересовался Снейп, – вы будете читать лекцию по зельям – м н е? Будь Лихт действительно под влиянием зелья, я бы узнал об этом в первый же день. И ноги бы её здесь не было! Но я утверждаю, что она маг, и с неплохим потенциалом.

– Что-то на моих уроках она никакого потенциала не демонстрирует, – ядовито заметила Макгонагалл. – Да и на уроках профессора Флитвика тоже, – маленький профессор энергично кивнул. – И профессор Стебль…

– Минерва, не обобщайте! – прервала её та. – Что касается моей дисциплины, то лучше Берты Лихт с ней справляется только Невилл Лонгботтом… – профессор Стебль укоризненно глянула на Снейпа.

Люпин решил, что пора бы уже заявить о своём присутствии.

– Альбус, вы меня вызывали?

Дамблдор величественно кивнул.

– Итак, леди и джентльмены, я полагаю, на сегодня достаточно. Я приму к сведению ваши предложения по обсуждавшимся сегодня проблемам. Мне необходимо их обдумать. А сейчас я объявляю педсовет закрытым и отпускаю вас. Все, кроме профессора Снейпа и профессора Люпина, могут быть свободны.

Макгонагалл вышла с каменным выражением лица, Флитвик выглядел чуть раздражённым, Стебль – как встревоженная наседка.

“Наверняка ведь её пуффендуйцев ругают больше всех. А она их всё равно любит и защищает, хоть и сама порой кричит на них так, что у меня в кабинете слышно”, – подумал Люпин, провожая взглядом всех троих деканов.

Четвёртый стоял неподвижно и теперь уже с привычной неприязнью косился на оборотня.

– Итак, господа, – беззаботно начал Дамблдор таким тоном, будто в воздухе всё ещё не стоял запах только что прерванной ссоры.

“Да он же его и не чувствует!” – мысленно спохватился Люпин.

– Итак, господа, – сказал Дамблдор, – что вам известно о ведьмах?

Вопрос был настолько легкомысленным и несуразным, что оба профессора вопреки взаимной неприязни опасливо переглянулись.

– И чего же, по-вашему, Альбус, мы можем о волшебницах не знать? – первым пришёл в себя Снейп.

– Нет-нет, Северус, не о волшебницах, а именно о ведьмах, – с довольным видом поправил его Дамблдор. – Вот, – на столе перед ним появился небольшой потрёпанный томик. – С тех пор, как вы, Северус, начали делиться со мной своими опасениями насчёт мисс Лихт, мною овладело любопытство. Аналогов той картине, что вы описывали, мне видеть не приходилось. И вот на наше счастье в этой невзрачной книжечке нашлись ответы на все наши с вами вопросы! – Дамблдор выдержал эффектную паузу, во время которой Снейп весь вытянулся на своём стуле, а Люпину очень захотелось встряхнуть Дамблдора, чтобы говорил побыстрее. Нет слов, директора он уважал, но… в пустом классе сидела Берта Лихт, до смерти напуганная, ждущая отчисления. Хоть она и злилась, и хорохорилась, но этот запах страха от неё оборотень улавливал так же чётко, как здесь – недавнюю ссору. И ему очень хотелось побыстрее вернуться и сказать ей, что всё в порядке, что, кажется, отчислять её не будут… Лишь бы взгляд её перестал быть загнанным. Лишь бы она улыбнулась.

– В наше время, как известно, всех волшебниц принято называть ведьмами. Это не совсем верное определение. В древности классификация была более точной. Различали волшебниц, ведьм, колдуний, ворожей, знахарок… Из всех женщин-магов самыми сильными считаются именно волшебницы, поскольку они могут создавать магию. Колдуньи чуть слабее – их способность создавать магию менее развита, но по всем остальным параметрам они ничем не уступают волшебницам. Только из-за того, что их способности не так совершенны, им приходится уделять больше внимания тренировкам. Что же касается ведьм, то от вышеперечисленных магов они отличаются тем, что магию не могут создавать вовсе. Ведьмы вообще не имеют собственной магии и всю силу получают извне. Что никак не влияет на их возможности.

– Постойте, так вы полагаете, что Лихт – ведьма? – Снейп очень заинтересовался рассказом Дамблдора.

– Сопоставив все факты, я прихожу к такому выводу, – кивнул Дамблдор. – Посудите сами. Учиться магии девочка начала ещё в самом юном возрасте, живя в лесу, и обучение её шло вполне успешно. Но стоило ей оказаться в городе, вдали от привычных источников силы, как у неё не случалось даже спонтанных магических всплесков. Поэтому, собственно, ведьмы обычно и живут уединённо, в лесу или неподалёку, – природа бесперебойно снабжает их магической силой.

– Вот оно что! – ухмыльнулся зельевар. – А я-то всё думал, что же у Лихт что волшебная палочка в руке, что ножка от табуретки – всё едино. Конечно, ей наш замок, фигурально выражаясь, весь кислород перекрыл… Хотя я не понимаю, Альбус! – как будто внезапно что-то сообразив, сказал Снейп. – Хогвартс просто напичкан магией! Тут любая стена – целый аккумулятор силы…

– Ну уж насчёт этого я вряд ли могу что-то сказать. Магия Хогвартса – очень сложная. Возможно, она…плохо усваивается, вот и всё. Опытная ведьма, наверное, смогла бы работать и с ней, но мисс Лихт ещё слишком юная и действует на уровне инстинктов.

– Альбус, – вдруг подал голос Люпин, – что же нам-то с ней делать? Магия замка ей не подходит, других источников силы рядом нет, собственная палочка ей не подчиняется… Разве что в Запретный лес её погулять сводить. Так ведь по вашему рассказу выходит, ей там жить надо!

– Вы бы воздержались от ваших неуместных комментариев, Люпин, – неприятно ощерился Снейп. – Я вообще не понимаю, Альбус, зачем нужно было звать сюда этого…

– Профессор Люпин – специалист по тёмным существам, – отрезал Дамблдор.

– При чём здесь тёмные существа, Альбус? – Люпин сразу насторожился, привычно пропустив мимо ушей слова Снейпа в свой адрес.

– Видите ли, – Дамблдор тяжело вздохнул и свёл вместе кончики длинных пальцев. Видимо, говорить ему было тяжело и неприятно, – ведьмы – традиционно тёмные создания. То, как они добывают средства для полноценной магической жизни, очень похоже на банальный энергетический вампиризм. Но только похоже! Да, ведьма может подпитывать себя силой другого мага, но исключительно с его согласия, и то это не всегда удаётся. А если и удаётся… Это всего лишь их природа. Как можно осуждать того же вампира за то, что он пьёт кровь? К тому же в отличие от вампира, ведьма может силу не только брать, но и отдавать!

– Так какое же она тёмное существо? – обрадовался Ремус после таких нелестных сравнений.

– Ну, здесь всё зависит от склада характера ведьмы, – улыбнулся Дамблдор. – Не все маги, способные накапливать большое количество силы, склонны легко ею делиться. Но что касается мисс Лихт… – он повернулся к Снейпу. – Вы говорили, Северус, что у неё неплохие целительские способности. Что ж, это обнадёживает. Возможно, её душа ещё не так темна… В любом случае, отчислять эту девочку я не намерен. Как помочь ей, я пока не знаю, но надеюсь на вашу компетентность, – Дамблдор кивнул им обоим. – Северус, вы не раз говорили, что зелья могут практически всё…

– Я вас понял, Альбус, – перебил Снейп. – Результата гарантировать не могу, но некоторые задумки у меня есть…

– Хорошо, – одобрил Дамблдор. – На вашу долю, Ремус, остаётся хогвартская библиотека. Выясните о ведьмах всё, что сможете. А также о том, как вылечить полное магическое истощение…

– Вы думаете, что всё так серьёзно, Альбус? – нахмурился Снейп.

– После того, что мы услышали сегодня от Минервы, я склонен именно к этой мысли. Если анимаг теряет способность превращаться, это…это очень плохо, – мрачно заключил Дамблдор. – Всё же нам надо очень постараться её вернуть. Мисс Лихт – весьма, весьма редкий экземпляр… Да, господа, я попрошу вас молчать о моей просьбе и об этом разговоре. Отношение в нашем обществе к потенциально тёмным созданиям, каковым является ведьма, резко отрицательное. А девочке и так несладко живётся…

– Можно хотя бы просветить Лихт на тему её истинной сущности? – спросил Снейп.

– Нужно! – энергично кивнул Дамблдор.

Берта всё так же сидела на парте, чуть сжавшись, опустив голову, и выстукивала каблучком заношенной туфельки какой-то мотивчик на ножке этой самой парты. Брошенная ею сумка так и валялась на полу.

– Долго вы… – не оставляя своего нехитрого занятия, сказала Берта.

И правда, долго. Свечи почти догорели, и в классе стоял полумрак.

– Прости. А разговор-то был о тебе…

– Что, можно собирать манатки?

– Ну, это ты покамест подожди. Прежде послушай, что я тебе расскажу…

Люпин присел тут же, на соседнюю парту – разговор обещал быть долгим…

– Понимаешь теперь, что с тобой?

Берта всё внимательно выслушала и так же, не глядя на него, кивнула.

– Да, наверное, Дамблдор правду сказал. Так оно и есть. Да только бесполезно всё то, что вы предлагаете… Я же сразу, как почувствовала, что сила уходит, стала в Запретный лес сбегать. Бродила там часами…

– Одна?! – ужаснулся Люпин. – Там же оборотни водятся! Да ты хоть понимаешь… Нет, ты точно ненормальная! Ты себе не представляешь опасности таких прогулок. Кого только в этом лесу нет! И любая тварь может напасть и покалечить, если не хуже…

– Профессор, я в лесу выросла. Я органически не способна его бояться, – улыбнулась Берта.

– Не сравнивай. Ты в обычном лесу жила – там ни один дикий зверь тебя бы и не тронул, потому что ты ведьма. А Запретный лес – волшебный. Там в любой зверюге магии побольше, чем в тебе.

– Да сейчас вот в этой парте магии больше, чем во мне! – невесело усмехнулась Берта. – И самое обидное – силы кругом – завались! В лесу особенно. А взять-то я её не могу! – Берта стукнула кулаком по крышке парты, на которой сидела. А потом заговорила так тихо и безжизненно, что Люпину даже жутко стало: – Видно, всё слишком далеко зашло. Сил ни на что не осталось. Я уже ничего не могу. Ни отдать, ни взять. Ничего не осталось. Да и не нужно.

– Как это – не нужно? – возмутился Ремус. – Зря я тебе третий месяц долдоню, что без воли к победе ни одно предприятие удачей не заканчивалось? Поступок твой, конечно, самоубийственный, но благодаря ему мы теперь выяснили, что Запретный лес – это не вариант. Хорошо, давай вместе подумаем, чем тебе помочь.

– Да чем тут поможешь? Вот если дать вам сейчас чистый источник силы, вы не сможете напрямую её взять. Вы же волшебник. А я теперь – как вы, только своей силы у меня тоже нет…

– А ты всё же попробуй вспомнить – может, было здесь в Хогвартсе что-то такое, от чего у тебя сил прибавлялось? Может, радовало что-то?

Он вдруг услышал, как Берта фыркнула. Как же быстро меняется настроение у этой девчонки – и не уследишь!

– Нет, радовать – не радовало, – медленно, припоминая свои ощущения, заговорила Берта. – Но тот день был самым моим удачным днём здесь.

Кажется, что-то и впрямь вырисовывается! Профессор Люпин спросил, не ожидая со стороны Берты никакого подвоха:

– Когда это было?

Впервые за этот длинный вечер она посмотрела ему в лицо.

– После того, как вы меня поцеловали.

Вот так вот. Он не нашёл ничего лучшего, чем спросить:

– А ты уверена?

Берта опять фыркнула, и это уже можно было принять за смех.

– Считайте сами, – она стала загибать пальцы. – На Заклинаниях мне, наконец, удалось левитировать колоду карт. Профессор Флитвик даже поощрил Слизерин пятью баллами! На Травологии я смогла удержать лейку с помощью магии (калифорнийская крапива ближе, чем на три метра к себе не подпускает, полить её вручную невозможно!). Потом, в лаборатории у профессора Снейпа я склеила заклинанием разбитую миску и огонь под котлом увеличивала волшебной палочкой. Вечером, на дополнительных занятиях с вами я сразу справилась с тем боггартом. А вот когда дело дошло до дуэли… Ну, в общем, сами помните.

Да уж, список впечатляющий.

– Что и сказать-то тебе – не знаю… Ты уж не влюбилась ли?

Берта мотнула головой, будто муху назойливую отгоняя.

– Нет… Тут другое, – она снова смотрела на него, без всякого смущения, чуть улыбаясь. Похоже, это серьёзное обсуждение её забавляло. А вот Люпину было не до смеха. – Вы тогда будто поделиться со мной чем-то хотели. Или со мной что-то разделить. А я приняла всё, что вы хотели мне дать, – это было сказано абсолютно серьёзно, почти строго, словно о каком-то таинстве, которое касалось только их двоих.

Люпин подивился тому, как верно она описала его тогдашние ощущения. Ей-богу, будто он сам ей о них и рассказал!

– Вы знаете, профессор, – как-то очень осторожно, с трудом подбирая слова, начала Берта, – у маглов тяжело раненных, обессилевших людей подвергают процедуре переливания крови. Здоровый человек даёт свою кровь пострадавшему, и тот выживает. В тот раз вы побыли моим донором, и всё прошло удачно, – она как-то ещё больше съёжилась, но всё-таки глаз не опустила. – Помогите мне ещё раз.

Люпину показалось, что его от полного абсурда ситуации сейчас пробьёт на неудержимый смех.

– Поцеловать тебя ещё раз?

Наверное, это было слишком. Берта взгляд отвела, голову снова опустила и, может, залилась бы краской – если б умела.

– Нет, я думаю, поцелуев мне будет недостаточно, – и глянула на него с такой отчаянной наглостью, что смеяться ему сразу расхотелось. Чего ей только стоило просить его о таком – с её-то гордостью!

– Но ты же…ты же девочка ещё… – глупо, но он даже не знал, с чего начать, объясняя ей всю нелепость идеи, которая пришла ей в голову.

Берта вздохнула.

– Сэр, вы достаточно много обо мне знаете, чтобы заявить, что я давно уже не девочка…

Он невесело усмехнулся.

– Оно, может, и так, но за твоё “растление” меня выгонят с работы.

“С волчьим билетом”, – прибавил про себя Люпин. – «Если ещё в Азкабан не посадят». Мерлин, до чего всё неправильно, всё не то, не то он говорит и думает не о том…

А Берта тем временем смерила его таким странным взглядом, что он понял – лучше бы ему вообще помолчать.

– Профессор, вы всерьёз уверены, что ночь, проведённая с вами – это предмет для хвастовства и неумеренной болтовни?

– Ну, вот, ты ведь даже меня не хочешь! – великий Мерлин, да неужели это он, Ремус Люпин, сидит сейчас в полутёмном классе со своей ученицей и спокойно ведёт такие разговоры!

– Хочу. Но не в этом смысле.

– В каком же? – поинтересовался он.

Берта пожала плечами.

– Просто – в человеческом.

“И как же тебя жизнь била, если ты к оборотню за человечностью явилась!” – едва ли не вслух брякнул Люпин.

А Берта, внезапно на что-то решившись, вдруг вскочила со своей парты и встала перед Ремусом, лицом к лицу, будто на дуэль хотела его вызвать. Он тоже поднялся. Но она вместо вызова заговорила – сбивчиво, горячо:

– Я знаю, вам меня жаль. И тогда было жаль, и теперь. Ненавижу жалость… Но сейчас мне и этого хватит. Я вас прошу, я вас умоляю: помогите! Не оставляйте меня! Когда меня мучили дементором, я думала, хуже ничего нет. Есть. В Азкабане их сотни. Я там не выживу. Уж лучше умру, чем окажусь там. Да, наверное, лучше сразу умереть… В вашем мире нельзя жить без магии. Мне нужна хотя бы возможность её брать! Дайте мне такую возможность, прошу вас, умоляю!.. Никто ни о чём не узнает. Ну, хотите, я на колени встану!..