Текст книги "Чужая. Часть 1. Этот прекрасный мир (СИ)"

Автор книги: gernica

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Энрике её без слов понял – и никакой близости между ними с тех пор и не было почти.

Да и не до того вскоре им стало.

То, что натворила Берта, поимело в округе большой резонанс. Название заброшенной деревеньки переместилось на первые полосы газет. О необычном убийстве заговорили в криминальных новостях.

Берту стала искать полиция.

Надо было рвать когти куда-нибудь, и чем дальше, тем лучше. Желательно, вообще куда-нибудь прочь из Германии. Англия вполне подходила. Далёкая заморская страна…

…Лондон встретил их неласково. Чего и следовало ожидать – поздняя осень на острове куда как холодна и неприветлива.

Жить по-прежнему было негде и не на что. Поначалу перебивались тем, что удавалось стянуть в каком-нибудь супермаркете или вытащить из чьего-либо кармана. Что на одном, что на другом берегу – ничего, по большому счёту, не изменилось…

Ну, разве что незнание английского сильно осложняло жизнь. Того десятка слов, слышанных от Кэрри, явно не хватало. Но Берте многое удалось почерпнуть в обществе лондонских бродяг. Бездомные везде одинаковы, это братство не имеет национальности…

История про чудаковатого мистера Уотлинга, баснословного богача, возникла как раз вовремя. Берта думала, что наступил полный край, им едва удалось пережить лондонскую зиму. Идея обокрасть Уотлинга могла возникнуть только в обезумевшем от голода и холода мозгу, это точно. Но, как ни странно, её план Берте почти удался.

…Мистер Уотлинг недавно женился на юной особе лет на двадцать моложе себя и часто баловал молодую жену дорогими подарками. Новая хозяйка Уотлинг-холла очень любила природу и потребовала от мужа разбить возле дома сад. Мистер Уотлинг нанял толпу ландшафтных дизайнеров, и очень скоро каприз новоявленной миссис Уотлинг был выполнен. Но, чтобы ухаживать за редкими растениями, в дом был взят садовник. А на должность его помощника, за мизерное жалованье наняли юркого черноглазого парнишку без всяких документов. Уотлинг был скуповат…

Энрике, как всегда, не подвёл – все ходы и выходы особняка Уотлингов мальчик выяснил досконально. Берте было бы нечего делать, если бы…если бы не сложившиеся обстоятельства.

…Что движет юными девушками, продающими свою молодость и красоту немолодым, но…ах, таким состоятельным мужьям? Безусловно, расчёт. Такой брак – всего лишь сделка. Но условия этой сделки обычно не выполняет ни та, ни другая сторона… За что и расплачивается сурово.

Молодая миссис Уотлинг, не успев протрезветь после свадебного пира, тут же завела себе…скажем, сердечного друга. И, видимо, тайных свиданий ей стало мало. Женщина задумала навсегда воссоединиться с любовником – прикарманив заодно денежки своего благоверного.

Отъезда мистера Уотлинга горячо ждали все. В прямом смысле – от хозяйки до младшего садовника. Из дома были отпущены все слуги, а у окошка на первом этаже отключена сигнализация.

…Но, как оказалось, мистера Уотлинга жизнь давно отучила смотреть на мир сквозь розовые очки. Этот владелец заводов, газет, пароходов (нужное подчеркнуть) о чём-то догадывался. И нанял частного детектива Чарльза Хиллтона, чтобы тот следил за домом и его хозяйкой, пока мистер Уотлинг будет в отлучке.

Об этом Берта не знала. И для неё стало полной неожиданностью, когда её поймали чуть ли не за руку при попытке скрыться с честно заработанными…то есть…ну, вы понимаете…с драгоценностями, в общем.

Дальше всё произошло так молниеносно, что Берта с трудом вспоминала, как это было. И квартира Хиллтона, и те четыре месяца, что она там прожила…

Однажды утром в дверь её временного пристанища позвонили. Берта открыла сама.

На пороге стоял Энрике.

Ни слова не было сказано между ними. Берта просто покидала в рюкзак свои немногочисленные вещички и ушла. Освободилась.

…Свобода продлилась всего несколько дней.

Двое шли по улице, взявшись за руки, подставляя лица светлым каплям мелкого дождя вперемежку с солнечными лучами. Энрике рассказывал, что в России такой дождь называют “грибным”, а во Франции говорят, что это писает ангел. А Берта смеялась…

“Стоять! Не двигаться! Инкарцеро!”

Этим всё и кончилось. Для Берты – камерой в Либерти. Для Энрике – палатой в сумасшедшем доме…

Солнце докатилось почти до зенита. Под ногами у Берты шагала её собственная укороченная тень. До площади Гриммо оставалось совсем немного…

========== Глава 15. ==========

С Богом, милый мой!

Вот ты и прощаешься со мной,

Со мной…

Со мной осталась боль моя,

Подружка сердобольная, -

И что же тут поделаешь! -

Опять она со мной,

Со мной…

Дом N°15 на площади Гриммо оказался вовсе не такой мрачной темницей, как думала Берта. Аккуратное двухэтажное здание, выкрашенное в весёленький ярко-жёлтый цвет, окружённое изящной кованой оградой, из-за которой выглядывали цветущие клумбы, смотрелось среди высоких, тёмных домов маленькой грязной площади Гриммо, как цветок на помойке. Кто бы мог подумать, что приют для умалишённых может выглядеть так…мило?

Должно быть, эта больница действительно была…не совсем обычной. В любом случае, Берту, несмотря на её непрезентабельный вид, туда пропустили без единого звука. Всякого, видимо, насмотрелись.

Небольшая заминка возникла, лишь когда Берта поинтересовалась у медсестры номером палаты. Дело в том, что, как оказалось, за пять лет знакомства Берта не удосужилась выяснить фамилию своего друга. Но, слава Богу, “Энрике” – довольно редкое для британского уха имя, и недоразумение быстро уладилось.

…Палата на втором этаже оказалась маленькой, чистой и светлой. За окном важно покачивала золотисто-зелёными ветками старая липа.

Энрике был в палате один. Сидел на подоконнике. На звук открываемой двери порывисто обернулся. Только по этому движению Берта его и узнала.

Боже, почти год прошёл…

Сколько же ему теперь должно быть лет? “Что-то около восемнадцати”, – соображала Берта, пока Энрике, спрыгнув с подоконника, медленно, как-то очень неуверенно подходил к ней.

“Узнает ли?”

И она с трудом его узнавала – только вот по этим осторожным, крадущимся шагам. Если память мозга оказалась повреждена магией, то оставалась ещё память тела.

Знать бы ещё, насколько сильно этот мозг повредили.

Энрике подошёл к Берте почти вплотную, положил руки ей на плечи, чуть сжав их, словно проверяя их материальность.

Это было очень больно, но Берта не шелохнулась. Она не знала, чего ждать от этого незнакомого мальчика – и вот это было куда больнее.

…Энрике действительно сильно изменился. Теперь они были почти одного роста, но если Берта выглядела уже совсем взрослой девушкой, то Энрике по-прежнему с виду оставался мальчишкой. В больнице его постригли совсем коротко, почти наголо, и лицо его приобрело теперь странную беззащитность, которой раньше не было. Как не было и этой болезненной бледности сквозь обычно смуглую кожу.

Но хуже всего были глаза.

Чёрные, они казались больше на этом похудевшем и побледневшем лице. И взгляд их был тяжёл.

Это молчаливое созерцание прекратилось так же внезапно, как и началось. Энрике резко выпустил Берту и, быстро отойдя от неё на несколько шагов, ничком упал на узкую больничную койку.

Узнал.

И сразу – сброшенный с плеча рюкзак, ладонь на вздрагивающей спине… Хриплый, еле слышный шёпот.

– Я не верю тебе… Уходи… Я тебе не верю…

У волков очень чуткие уши.

– Я не могу уйти. Ты же знаешь, что не могу…

Сбивающееся, прерывистое дыхание.

– Ты… Зачем ты меня мучаешь? Ты всегда приходишь…только ночью…почему теперь? Ты приходишь счастливая. Смеёшься. А потом исчезаешь. Всегда – исчезаешь…

Берта молча гладила его по дрожащим будто от ледяного ноябрьского ветра плечам. Отчего-то глазам было жарко. В голове билось: “Что же я натворила? Что же я?..”

– Не надо, – вот, будто и не было никакого Бальзама. Слова еле выговариваются. – Не надо, слышишь? Я здесь, я пришла, я живая – вот, чувствуешь? – он и в лучшие-то годы от неё никакой ласки не видел. – Я никуда больше не уйду. Теперь всё точно будет хорошо. Я…я вылечу тебя. Обязательно вылечу. Я теперь столько всего умею – вот посмотришь! И мы отсюда уедем – вот просто возьмём и уедем, как раньше, помнишь? Ты помнишь?..

Поднятые на Берту мрачные глаза ясно давали понять: он помнит. Всё – от первого до последнего дня. А ярче всего он помнит те почти десять месяцев, что провёл в этой больнице. Один.

“Что же я натворила?..”

– Уходи.

Вот этого она уже не могла выдержать. То, что жгло ей глаза и мешало говорить, вмиг прорвалось потоком горючих слёз, обжигающих щёки, будто соляная кислота. И сразу под коленями оказался облезлый, воняющий хлоркой линолеум – как несколько часов назад, в Мунго. Берта ткнулась усталым лбом в край жёсткой койки, горько оплакивая свою такую несуразную жизнь…

Сколько пройдено дорог, сколько пережито…а всё свелось к этой несчастной койке в лечебнице для умалишённых.

С Богом, милый мой!

Ты ведь возвращаешься домой,

Домой…

А мне – тоска-печаль моя

И суета вокзальная -

И что же тут поделаешь! -

Достанутся одной,

Одной…

Кингс-Кросс. Платформа номер…нет, не 9 3/4, а просто 18. Поезд отправляется…а не всё ли равно, куда?

Берта пристроилась у окошка. Решила не шиковать – среди толпы народа легче всего затеряться. Да и отвести глаза контролёру, буде он появится, тут гораздо легче. А напрягаться ей сейчас и вовсе ни к чему.

Берта откинулась на спинку жёсткой вагонной скамейки и прищурилась на бьющее в стекло солнце. Окошко пересекала косая трещина, и стекло на сколе сверкало, как бриллиант.

Беглый “осмотр” (единственное, на что она в своём теперешнем состоянии была способна, и лишившее её последних сил) показал, что Энрике сейчас лучше всего находиться там, где он находится. И Берта ему сейчас не помощница, это точно.

“А чего я ждала? Поди в Мунго идиоты работают!”

Один диагноз она могла ему поставить: полная безнадёга. Заряд магии, пущенный в мальчика, был слишком силён.

…Ею вдруг овладело странное равнодушие. Так бывает, когда жизнь отправляет тебя в нокаут. Забирает всё – а оставляет только усталость и тоску. А Берте, как приятное дополнение, досталась ещё и огромная вина перед Энрике. Не уберегла… Он её всегда берёг, а она – не уберегла вот.

И ничем тут уже не поможешь – она это чувствовала, хоть и продолжала надеяться. Не сейчас, а вот через месяц, может быть, она опять туда вернётся, отдохнувшая, набравшая магии, и вот тогда… Что конкретно будет тогда, Берта пока не думала, но ей очень хотелось верить, что всё будет непременно хорошо.

А пока – нужно было убраться куда-нибудь из Лондона. Всё равно, куда.

И всё стало теперь…почти не важно, в сущности. И друг, и тот, д р у г о й, с тёплыми глазами и ласковыми руками…с когтями и зубами, как ножи, острыми… Нет, она не будет вспоминать сейчас.

Знай – только знай! -

Что у каждой нашей встречи – острый край.

Мне сегодня снова глаз твоих тепло

Заслонит вагонное стекло…

За окошком поезда шумел вокзал. Сумки, чемоданы, люди…много людей. Кажется…

Только сейчас Берта поняла, как сильно изменилось её восприятие. Всё, происходящее на платформе, слилось вдруг в одну безразборчивую – да и безразличную – путаницу неярких цветовых пятен. Такую несущественную сейчас, что почти несуществующую.

Зато отчего-то до жути реальными, материально ощутимыми показались сверкающие на солнце алмазной пылью надписи, нацарапанные гвоздём по пыльному стеклу. Берта машинально прочла кособокие буквы: “Fuck you” и “Chelsy – forever”. Её пробил нервный смех.

С Богом, милый мой!

Видно, так назначено судьбой,

Судьбой…

Как ленточка, что, кажется,

Вьётся, а не вяжется,

Она вовсю куражится,

Смеётся надо мной,

Надо мной…

Поезд тронулся. Медленно, тяжело дрогнули вагоны – раз, другой, третий…

Мимо проносились люди, вещи… Вот закончилась платформа, рядом зазмеились сверкающие рельсы, замелькали одинаковые серые столбы. Берта внезапно заметила, что за окном вдруг погасли все краски. Мир тоже стал серым и одинаковым.

“Волки – почти дальтоники. Так неужели же?..”

Но нет, всё обошлось. И уже через минуту трава снова стала зелёной, а небо – безоблачно-голубым.

Берта успокоенно прислонилась виском к окошку. Теперь ей только дорога осталась…

Поезд набирал скорость – всё быстрее…быстрее… Дальше…дальше… Вагон мягко покачивался.

“Чайку качает – никак спать не уложит – колыбель волны” – неторопливо проплыло в мыслях это японское трёхстишие. С каких это пор её внутренний голос обрёл черты Ремуса Люпина?..

“Человек живёт и привязывается невидимыми нитями к людям, которые его окружают. Наступает разлука, нити натягиваются и рвутся, как струны скрипки, издавая унылые звуки. И каждый раз, когда нити обрываются у сердца, человек испытывает самую острую боль”.

Так оно и есть. Берта привыкла легко расставаться и легко забывать. Но вот сейчас непонятная тоска заползла в сердце и никак не хотела отпускать.

“Хогвартс… Профессор Снейп… Леди Лукреция… Увижу ли я вас когда-нибудь ещё?” Рем…

Горькое слово – разлука.

…Слишком быстро перестало хватать воздуха. И – вот она, первая ласточка! – в нос ударил резкий запах пива. Мерзость какая! Берта заоглядывалась по сторонам – откуда бы? Окружающая реальность снова стала тусклой и невнятной.

Далеко-далеко, в конце прохода между скамейками валялась сплющенная алюминиевая банка…

И вот оно, пошло, пошло волнами: курево, дешёвый одеколон, чей-то кожаный пиджак. Жвачка – кто-то прилепил под соседней скамейкой… Деньги…мятые магловские деньги в чьих-то потных ладонях.

Перед глазами заколыхалась мутная пелена…

Льётся…льётся, вот она, тёплая…липкая. Много её, сбегает ручейками с груди, по коленям, на пол… Так много её…и так просто. Прямо как пот.

Берта прерывисто вздохнула. Нет, это кажется, это всё кажется… Вот и та верёвочка белая за окном – она тоже кажется. Колышется, тянется…тянется.

…Нет, нет, вы не подумайте, ей не плохо, конечно, нет! Она вот только приляжет здесь на минуточку. И всё будет совсем хорошо.

С Богом, милый мой!

Вот и ты прощаешься со мной,

Со мной…

А мне осталась боль моя,

Подружка сердобольная, -

И что же тут поделаешь! -

Опять она со мной,

Со мной…

Уехали… Ох, и далеко, кажется, уехали! Конечная станция напоминала какой-то заброшенный полустанок. Вдалеке виднелась крохотная деревенька. Но Берта туда не пойдёт.

Сразу за полустанком, мягко шелестя, темнел лес.

Знай – только знай! -

Что у каждой нашей встречи – острый край.

Мне сегодня снова глаз твоих тепло

Заслонит вагонное стекло…

В лесной прохладе Берте сразу стало немного легче. Ясное дело, она в любом лесу чувствовала себя, как дома. Вот и сейчас Берта по-хозяйски ступала по ковру из сосновых иголок, даже не запинаясь о корни. Двигалась бесшумно – лес будто уже отравил её своим дыханием, уже изменил её. Движения стали мягче, более чуткими, осторожными. Не задеть, не повредить, не привлечь к себе ненужное внимание…

Впрочем, надолго всплеска эмоций от радости в о з в р а щ е н и я не хватило. Девушка, совершенно обессилев, опустилась на мягкий мох и закрыла глаза…

…Ей четыре года. Ранняя весна. Берта только-только выздоровела после тяжелой болезни. Ульрих в первый раз вынес её на солнышко – бережно, как хрупкий цветок. Берта сидела у него на руках, завёрнутая в старую тёплую куртку.

С неба лились солнечные лучи. Света было столько, что он просто не помещался в глазах.

Внезапно Ульрих замер, будто весь настроенный на одну волну.

“Что ты?” – Берта тогда говорила очень тихо, шёпотом.

“Земля…” – счастливо и потрясённо прозвучало в ответ.

Берта высунула из свёртка свою маленькую стриженую головку.

Далеко-далеко, у горизонта, за грядами изрядно просевших под мартовским солнцем сугробов виднелась узкая полоска тёплой влажной недавно оттаявшей земли…

Ульрих стоял неподвижно на высоком крыльце их дома и, верно, чувствовал себя первооткрывателем.

…Пройдёт время. То, что сейчас уже разливается в её крови, вскоре изменит её всю. Переплавит каждую косточку, расщепит каждую клетку – и соберёт снова, но уже не ту, что прежде. Иными станут чувства и восприятие. Время сотрёт с души и тела отпечатки памяти.

“И что же я буду тогда?”

Вдруг…что-то будто позвало её. Или нет, но анализировать сейчас она просто не могла. Повинуясь этому вкрадчивому и властному зову, Берта встала. И пошла – наугад, без тропинки.

Быстрее, быстрее, до самого оврага…она знала, что там будет овраг, чувствовала!

И – вниз, вниз, непременно. Трава под ногами сменилась песком, уши наполнил тихий неотступный плеск, в лёгкие втёк чистый речной запах…

Сброшен в сторону надоевший рюкзак, следом за ним – одежда. Бинт почти сорван – всё равно на нём живого места нет от натёкшей крови…

Студёная водичка крапивой осекла. Но это поначалу только. Потом Берта с наслаждением плавала, совсем забыв о времени. Вышла из воды, только когда совсем окоченела.

Сразу растянулась лицом вниз на тёплом песке. Заходящее солнце кошкой лизало спину, и жизнь показалась Берте не такой уж отвратительной.

Вдруг у неё над головой кто-то негромко присвистнул.

========== Глава 16. ==========

Берта резко вскинулась на свист. Быстро села, выпрямилась, не озаботившись тем, что совершенно не одета. Готовая, по инстинкту зверька, либо удирать, либо защищаться.

Всего в нескольких шагах от неё, опираясь плечом о ствол дерева, стоял…нет, измученный разум Берты был не в состоянии подобрать имя этому…существу. Несомненно было лишь то, что стоящий принадлежал к особям мужского пола и совершенно беззастенчиво разглядывал Берту.

– Вот так улов!

“Ого! Он ещё и разговаривать умеет!” – подумала Берта.

Незнакомца можно было даже принять за человека – на большом расстоянии и при густом тумане. Он был не очень высокого роста, но и за версту видать – силища в нём такая, что шутить с ним точно не стоит. Широкоплечий, очень сутулый, он, кажется, того и гляди готов был встать на четвереньки. Что, собственно, и проделал, отделившись, наконец, от ствола и очень близко пройдя мимо Берты – к воде. Опустился возле и абсолютно естественно, по-звериному принялся лакать.

Берта, как заворожённая, следила за ним.

“Это что же – и я теперь такой же стану?”

Незнакомец, тем временем, напился досыта, выпрямился и обернулся.

– Ты бы оделась. Дело к вечеру – от воды холодом тянет, – потом, заметив её замешательство, добавил: – Да не бойся ты! Я сейчас в этом смысле совершенно безопасен. А жаль… – он снова мечтательно оглядел её всю. – Вот перед полнолунием я, на тебя такую…складненькую в лесу наткнувшись, за себя не поручился бы.

А глаза у него были карие, блестящие, весёлые и жестокие одновременно. Волчьи. А каким ещё глазам быть у вервольфа?

– Да и ты, видать, тоже сегодня не настроена развлекаться, а, крошка? – продолжил он. – Крепко же тебе в прошлое полнолуние досталось! – покачал он короткостриженной лобастой головой, оглядывая увечья Берты. Потом приблизился к ней, не утруждая себя вставанием на ноги. – И ведь глянь, как здорово карты легли! – когда он протянул к ней руку, Берта инстинктивно отодвинулась, ища глазами свою рубашку. Но её непрошенный визави даже внимания не обратил. – Чуть выше, – провёл рукой по её шее, – и труп. Чуть ниже, – коснулся груди, – и амазонка…

Этого Берта уже не выдержала. Шарахнулась в сторону, стала быстро собирать свои разбросанные одёжки. В спину ей донёсся хохот, похожий на лай.

– Экая непонятливая! Сказал не трону – значит, не трону. Тут, в лесу, все знают: слово Бурого крепко.

– Бурого? – Берта замерла на полудвижении. Брюки она уже надела, а вот рубашка привела её в замешательство. Бинт ни на что теперь не годился, это ясно, и Берта боялась запачкать её кровью. – Тебя …”Бурый” зовут? – как-то неприятно закружилась голова, затошнило.

– Для тебя – Крис, – разрешил оборотень.

– Берта, – машинально представилась Берта, гадая, как же всё-таки поступить с рубашкой.

– Ты насчёт одёжки-то не парься, – Крис как будто её мысли прочитал. – Крови больше не будет. Ты ведь купалась. А водичка тут особая, целебная. Вверх по речке через два поворота ключ бьёт. Всё зверьё сюда лечиться приходит.

Зверьё…

– Ну, да, зверьё, – он что – легилимент? – Да ты не вздрагивай! Мы чем хуже? Люди – существа на редкость хрупкие, беззащитные и неприспособленные. А вервольфа – его хрен убьёшь. Ни огнём, ни водой, ни скверной погодой, ни острыми зубами, ни быстрой пулей нас не взять.

Берте как-то уж совсем нехорошо стало.

– А…”Бурый” – это что же, фамилия такая? – накинув на плечи рубашку и снова без сил опускаясь на землю, тихо и слабо спросила Берта.

Крис оскалился.

– Ну, фамилии здесь – такая же роскошь, как тёплый сортир. У нас всё больше клички в ходу. Меня так из-за масти прозвали, – пояснил оборотень.

Берте стало смешно.

– Значит, я буду – “Чёрная”? – она тряхнула спутанными волосами.

Крис с интересом поглядел на девушку.

– Кстати, вовсе даже не обязательно. То, как ты сейчас выглядишь, не влияет на то, какой ты станешь в полнолуние. Полнолуние для нас – что-то вроде момента истины. Эта сука, – Крис указал головой куда-то вверх, и Берта не сразу поняла, что речь идёт о луне, – лучше всех знает, кто из нас есть кто, и кто чего стоит.

Занятно…

– И это только от луны зависит – какой я стану?

Крис невесело усмехнулся. Его получеловечье-полуволчье лицо сильно изрезали морщины, так что ни возраста, ни настроения было не разобрать, зато в глазах ясно читалась грусть.

– Больше от тебя зависит. Ну, и от того, кто тебя покусал, ясное дело. Теперь тебе этот вервольф вроде крёстного папаши. Или мамаши.

Так…

– И много у тебя…крестников, а, Крис?

В глазах оборотня промелькнуло подозрение.

– А ты, часом, не из министерских, красотуля? Что-то больно много выспрашиваешь.

Берта даже обиделась.

– Да я полдня в поезде тряслась, чтоб сюда из Лондона добраться! Мне в Аврорате такую козью морду показать обещали – я еле утекла! А не то – сидеть бы мне на нарах, баланду бы трескать… – тут Берта прервала свою пламенную речь, потому что сообразила, что её начали совершенно бесцеремонно обнюхивать.

– Не…не врёшь, – наконец, вынес свой вердикт довольно ухмыляющийся Крис. – Пахнешь ты…сладко. Почти как человек, – на лице его снова появилось мечтательное выражение. Видимо, ликантропия так и не отняла у него способности мечтать.

Он вдруг без спросу взял её за руку. И Берта своей руки не отдёрнула.

– Чудно’, – да, и впрямь чудно’, наверное, смотрелась её узкая, с длинными, привычными к клавишам пальцами кисть в его тяжёлой грубой ладони, приспособленной разве что к камню или к дубине. – Редко сюда люди забредают…

Берте от его тона как-то жутко стало.

– Чем дальше в лес, тем вервольфы толще… Ну, так что там насчёт крестников? – а у самой внутри всё похолодело.

– Да есть тут один… Эрик – шпана куцая… Да я за него уже от Элки в нос получил! – торопливо добавил Крис таким тоном, будто это искупало все его прегрешения оптом и в розницу.

– Элка… – нараспев повторила Берта. – Имя-то странное какое!

– Да если б только имя! – Крис махнул своей тяжёлой ручищей. – Про неё вообще никто ничего не знает! Кто такая, откуда взялась, сколько лет ей – и то неизвестно! Но сильна! Чародейка! – в голосе его промелькнули восхищение и почтительный страх.

– А тот, второй? – Берте стало интересно. – Почему ты его куцым обзываешь?

– Погоняло такое.

– Да почему? – не отставала Берта.

– Ясное дело, потому что без хвоста он! – Крис даже отвернулся. – Ну, оторвали ему хвост в одной потасовке… Случайно ведь! И говорил же ему: “Сиди в своём шалаше и носа не высовывай, щенок! Нечего тебе в наши свары лезть!” Так нет! “Я за вас! Я им покажу!” А чего покажет-то? Клыки ещё путём не выросли – а туда же! И что за народ эти…графенорцы!

– Кто? – не поняла Берта.

– Ну…эти…как бишь, их? Ну, факультет ещё такой в школе вашей чародейской…

– Гриффиндор, что ли?

– Точно! Слушай, а ты не из этой ли школы?

– Из этой, – призналась Берта.

– Ох-ох-ох, грехи мои тяжкие… – непонятно почему горестно вздохнул Крис.

– Ты чего? – не поняла Берта.

– Да бродите ночью, где не следует, а шишки все мне, – как-то зло бросил Крис.

– Слушай, а с кем это вы тогда поцапались? – Берта решила сменить тему разговора.

Крис ощерился.

– Про Фенрира Сивого слышала?

Да, про него она слышала.

– Это тот, который по всей Британии решил вервольфов расплодить?

– Вот-вот. Он и нам втюхивал тот же манифест. Явился тут со своей братвой – у каждого харя с чемодан! – и давай агитировать. “Оборотни имеют право на кровь!” Кто ему такую чушь в башку вбил – удавить не жалко! Ну, мы-то им намяли бока – небось, до сих пор чешутся! – довольно ощерился Крис.

– Неужели втроём с такой бандой справились? Заливаешь! – не поверила Берта.

– Почему втроём? – оскорбился Крис. – Семеро нас! Вот Каин с Авелем, что возле старой штольни живут…

– Кто?! – удивилась Берта.

– Каин и Авель, – раздельно повторил Крис. – Близнецы-братья.

– Тоже оборотни?

– А то! Отец у них – оборотень, а мать – магла. Он напал на неё перед полнолунием… А через девять месяцев она родила двух мальчишек. Они, пока щенками были, грызлись всё время. Вот мамаша так их и назвала…

Берте вся эта история показалась совершенно невероятной.

– Да как же она их воспитывала?

– Да хреново, признаться. Ребятишки могли сутками на улице или в лесу пропадать, их никто и не искал… – Крис вздохнул. – А потом, чуть они подросли, заявился их папаша и велел матери отдать сыновей ему. Ну, матери-то их уже на всё было положить – горькую она пила… Вот, а отец их в то время всё возле Сивого отирался. И сыновей с собою в стаю привёл – выслужиться, небось, хотел перед вожаком. Нашли тоже вожака! – пренебрежительно фыркнул Крис. – Чучело человекообразное!

Берта чуть не рассмеялась, глядя на воодушевлённого оборотня.

Крис, похоже, в полной мере обладал звериной чуткостью, так как насмешливый взгляд Берты был тут же замечен и верно истолкован.

– Ты не гляди на меня так. Тебе, детка, который годик?

– Шестнадцатый.

– Ну, вот. Ты против меня – всё равно, что ребёнок трёхлетний. Ничего в жизни не видела, кроме школы своей. И не знаешь, что разные люди на свете бывают. Один с виду гладенький да чистенький – а в душе у него такая, прости Господи, помойка…

– А у тебя в душе что? – перебила Берта. – Клумба, надо полагать?

– Ага, – совершенно серьёзно ответил Крис. – С незабудками. Я тебе потом покажу, – он ухмыльнулся. – Да я к чему это всё… Знаю, видок у меня тот ещё. Но ведь в вожаки-то я не лезу! То ли дело Элка… Вот уж не думал никогда, что баба может целый лес в кулаке держать! И ведь всё знает: кого куда пристроить, кого приютить, а кого и спрятать… Старуха Дара в лесу пропала бы одна, если б не Элка. Да и молодцы наши, Каин с Авелем, когда солоно им пришлось у Сивого, куда кинулись? К Элке, ясное дело. Какая уж птичка им про неё начирикала, в толк не возьму. Ну, да слухами земля полнится!

– А ты? – вдруг спросила Берта. Внезапная смутная догадка тронула её сознание.

– Что – я? – не понял Крис.

– Как ты сюда попал? Тебя ведь ваша Элка покусала?

– Инициировала, – строго поправил Крис. У Берты холодок пробежал по спине. – Ну да про это тебе завтра Дара всё-всё расскажет. Не мастер я о таких вещах говорить. А Дара – она у нас, ох, какая умная! Лет ей столько, что она, пожалуй, и сама не помнит. А знает она всё на свете: прошлое, настоящее и даже будущее провидит…

– Будущее?

– Ну, да. Гадает она. И что ни нагадает – всё сбывается! Я ведь тебя к ней не просто так завтра поведу. У нас всем новичкам гадают.

Берте, несмотря на вполне мирную беседу, стало как-то неуютно. Какая-то непонятная стая, странный вожак – волчиха Элка, которая показалась Берте ничем не лучше Фенрира Сивого. И “крестник” этой волчихи, вот этот самый Крис, которого Берта уже перестала бояться, но всё же… Он как-то уж слишком сразу, не спросясь, причислил Берту к “новичкам”. Да с чего он вообще взял, что она собирается тут оставаться?

– Да ты не бойся! – небрежно бросил Крис. – Мы народ весёлый. Если сразу не сожрём – так и после не обидим…

Пауза, последовавшая за этим высказыванием, оказалась действительно о ч е н ь д о л г о й…

– Ах, да, – спохватился Крис, – не спросил! Ты ведь из Лондона… Что в этом курятнике новенького?

– Да я проездом, собственно… – почему бы не послать этого любопытного оборотня куда-нибудь? – Блэка там ловили, – буднично заключила Берта.

– И как? Поймали уже? – заинтересовался оборотень.

– Не-а.

– И не поймают, – в голосе Криса прозвучала святая убеждённость.

– Поймают, куда денутся… – равнодушно сказала Берта. – Один в поле не воин. А на его поиски толпа народу брошена.

– Как это – один? – возмутился Крис. – Ты бы знала, в каком он авторитете у нашей братии! Да его каждая собака среди наших знает и, в случае чего, прикрыть готова.

– Это ты насчёт оборотней? – улыбнулась Берта.

– Не только. Ваше Министерство много кого считает подонками… Мы, может, и подонки, да только за своих горой. А уж за Блэка-то… Он Фаджу с его авроратом такую фигу показал, что им, небось, до сих пор икается, – довольно усмехнулся Крис.

– А то, что он двенадцать человек одним махом прихлопнул, как два пальца об асфальт, – это как, ничего?

– Это Фадж набрехал? Ну, не знаю. Мочилова того, что Блэк учинил, я сам не видел, зря трепать не буду. Зато слыхал, что наша Рива рассказывает.

– Она, что ли, видела?

– Не. Но она такой базар завела, что, мол, виновные из Азкабана не бегут. Не могут. На них так дементоры действуют. Сама знаешь, ни замков там, ни конвоя… Человек сам себя из темницы не выпускает.

А Берта подумала, что особо веских аргументов против того, чтобы остаться в лесу, у неё нет. Как-то уж очень живо представился ей т о т дементор…

– А Рива – она хорошо знает, – продолжил Крис. – У неё там дядя сидит.

– За что сидит?

– За То Самое, – выражение многозначительности на физиономии Криса смотрелось даже комично.

“Если дядюшка – Пожиратель, то какова же племянница?”

Ясное дело – какова… По лесам шляется, на луну воет.

– Рива говорит, видела она Блэка. Даже выпивали с ним. Ну, да она соврёт – недорого возьмёт…

На лес опускались тихие летние сумерки. Берта и не заметила, что беседа длилась так долго.

– Слушай, детка, тебе домой не пора ли?

– Нет у меня дома, – хмуро отозвалась Берта.

– Зато у меня есть! – с оттенком весёлой гордости произнёс Крис. – Пошли! – Берте была предложена его тяжёлая грубая рука. И девушка приняла её.

Передвигаться по незнакомому лесу в темноте с той же лёгкостью, с какой это делал Крис, Берте пока не удавалось.

– Это ничего, ничего, – со смехом повторял оборотень, слушая, как чертыхается его спутница, спотыкаясь о корни деревьев. – Со временем всё придёт. Скоро каждую тропку в лесу будешь, как букварь магловский, читать. Хоть днём, хоть ночью.

Берта подумала, что было бы здорово, если бы такое время никогда не наступило.