Текст книги "Ты знаешь, я знаю (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Уилсон достал телефон.
– Хаус, – разворачиваясь, сообщил он, – не получится на пересечении. Проезжай дальше.
– Куда дальше? – осведомился Грег с издевкой, – стою на краешке откоса, дорога сворачивает направо. Тебя тут нет, или у меня инверсивные галлюцинации?
Уилсон сверился с навигатором. Его худшие опасения подтвердились.
– Хаус, тебе налево по проселку через овраг.
– Полоса препятствий? Спасибо, друг. Тебе не кажется, я для скаута староват?
– Тебе придется оставить мотоцикл! – с отчаянием в голосе добавил Уилсон. В трубку донеслось подозрительное сопение, – там сплошные заросли.
– Отлично. Запишусь в команду по легкой атлетике на следующие Олимпийские игры.
Короткие гудки. Уилсон развернулся, и принялся объезжать овраг, поросший орешником и боярышником. Уилсон мог бы прогуляться здесь в солнечный денек. Однако одно дело – Джим на двух здоровых ногах в хорошую погоду, и совсем другое дело – хромой Грег с обессиленной женщиной на руках и почти миля по кустарнику и оврагам напролом во время вселенского потопа.
Уилсон с тревогой посмотрел на небо, затем на показания термометра. За окном было сыро, шел дождь, дул ветер, и температура опустилась до двенадцати градусов.
– Поиграем в сто вопросов? – предложил Хаус Кадди, со стоном поднимаясь с какого-то бревна, – чур, я первый! Ты сутки ноги не брила – почему не шершавые?
Кадди выдохлась. Посмотрев на свои многострадальные ноги, она поняла, что все гораздо хуже, чем можно было подумать сначала: помимо того, что носки Хауса и ее сломанные шпильки не могли заменить нормальной обуви, бедра болели все сильнее. Она боялась, что где-нибудь порвалось сухожилие или мышца, хотя понимала, что сама себе диагноз поставить не может даже приблизительно – вместо ног просто была горячая красная боль. Ей казалось, они уже вечность идут сквозь сырой и темный лес, и конца ему не будет вообще.
– Иди вперед, – подтолкнул ее к едва виднеющейся тропинке Хаус, – твое экстравагантное мини – достаточный стимул, чтобы двигаться. Да, «стимул» – так я теперь буду именовать твою корму. Кадди!
Он внезапно задрал остатки ее платья вверх.
– Он тебя насиловал? – спросил Грег тихо. Лиза помотала головой, – месячные?
– Порезалась попой об гвоздь, когда вылезала, – объяснила Кадди. Хаус выдохнул, продолжая разглядывать ее ноги с разных ракурсов.
Он не хотел говорить Кадди, царапина на ягодице – ерунда по сравнению с глубокой, идеально ровной раной, как от удара ножом, на правом бедре. «Этот козел ударил ее ботинком», – понял Хаус, лихорадочно раздумывая, что делать дальше. Шок и холод не позволяли Лизе почувствовать боль. Она приписала ощущение горячей крови, стекающей по ногам, царапине. «До Уилсона не больше трети мили, – повторял Грегори Хаус про себя, чтобы успокоиться, – только бы она не свалилась раньше!».
Через сто шагов они оба были вынуждены опять остановиться. Лиза смотрела на Хауса, и понимала, что было глупо рассчитывать на него в качестве спасителя. Он сам едва держался на ногах. Грег пошарил по карманам, и вынул откуда-то съеденную наполовину шоколадку.
– На, перекуси, – протянул он найденное Лизе, – не смотри. Болит. Очень.
– Викодин, – требовательно протянула Кадди руку ладонью вверх.
– Эй, ищи другого дилера! – возмутился Грег притворно, затем схватился за правую ногу, пережидая приступ боли, – мне нельзя, – пояснил он, – уже сильно превысил.
Кадди хотела задать вопрос, насколько сильно, но не смогла. Она боялась услышать ответ. Даже в страшных снах ей не хотелось знать, какие препараты мешал Хаус, чтобы только продержаться подольше. Грег подумал немного, растирая ногу, потом достал из кармана косяк, немного помятый.
– Поровну, – это было утверждением, а не вопросом. Кадди кивнула. Она смотрела, как уверенно зашагал Хаус по склону вверх. Затяжка – шаг.
– Хаус, сто вопросов?
– Ах, да, – Хаус прикусил язык, – тогда отвечай быстро: любимый цвет белья?
– Красный.
– Где прячешь мое личное дело?
Кадди тихо рассмеялась.
– Не подловишь, Хаус! Моя очередь, – она обернулась, и протянула ему руку: склон становился все более крутым, – ты ревновал меня к моему кузену?
«Женщина! – хотел кричать на весь мир Грегори Хаус, – женщина, пощади! Никаких разговоров сейчас!». Но почему-то он кивнул, и на лице его была только безмерная усталость. Кадди грустно улыбнулась, и помогла ему дойти до следующей ровной площадки. Глядя вниз, Кадди старалась не думать, что с ними станет, если они упадут с этого скользкого обрыва
Так они прошли еще метров двадцать. Хаус понял, что больше он уже не может. Лизу шатало – он не мог просто отпустить ее туда, в неизвестность, одну. Его охватил на мгновение страх – а что, если он упадет здесь, и она останется одна? Успеет ли она разобраться с телефоном, сообщить Уилсону, где находится, или будет истекать кровью в одиночестве над остывающим телом Грегори Хауса?
– Я тут, и сейчас меня не станет! – задыхаясь, окликнул ее Хаус, – Кадди!
Он оперся о трость, оглядывая окрестность. Не было вообще ничего, на что можно было присесть. Хаус свалился прямо на расползающуюся мокрую глину. Если бы он не был принципиальным атеистом, то решил бы, что Бог вздумал, под стать ему, Грегори Хаусу, цинично пошутить.
Кадди плакала, прижав руки к глазам и глядя на него, стоя от него в полуметре на коленях. Хаус заставил себя прекратить чувствовать боль. Он должен был сделать это для нее.
– Ну хватит, – проворчал Грег, подползая к плачущей женщине, – я еще живой, – Хаус обнял ее, сердясь на свое несвоевременное черное чувство юмора, – я еще не наигрался! – добавил он, схватил ее за плечи, и поцеловал.
Если бы этот поцелуй был последним в жизни обоих, ни один бы из них не пожалел.
– Зачем, – простонала Кадди, рыдая ему в грудь, – ты же знал, что с тобой будет! может, тебе вообще надо было сразу ее ампутировать? Ты себя убиваешь!
– Хочется играть хотя бы ради твоего… роскошного… «стимула»! – перекрикивая ее, вопил Хаус.
Они смогли пройти еще метров пятнадцать. Казалось, дождь не только не стихает, но еще и усиливается. Хаус отдышался. Оставался последний рывок – на два рывка его бы не хватило. Сорок метров или пятьдесят вверх, по склону из расползающейся почвы, камней, сучков и мокрых листьев. Глядя на Кадди, он понимал, что она уже на пороге обморока. Обхватив ее за талию и постаравшись не издавать слишком страшных стонов, Хаус поднял ее на руки. Она вцепилась в его трость.
С бесценной ношей на руках Грегори Хаус сделал в самом буквальном смысле тяжелейшие двадцать шагов своей жизни, после чего медленно опустился на землю.
– Уилсон? – простонал в трубку Грег, – подкатывай к склону, где поворот.
– Как он выглядит? Тут миллиард поворотов! – взвизгнули тормоза, и Уилсон повысил голос, – какие-нибудь особые приметы есть?
– Рекламный щит с выборов мэра! – Хаус надеялся, что мэр хотя бы на этот раз не заклеил своей фотографией все щиты в радиусе ста миль.
– Я спущусь!
– Как? Протаранишь ограду шоссе, и будешь метаться по буеракам, выкрикивая мое имя? Просто жди.
Грег уцепился за колючие ветви какого-то мокрого куста, чтобы подняться.
– Лиза, – позвал Хаус, тяжело дыша, – слышишь?
Дождь только усиливался.
– Лиза, я без тебя не смогу, – хрипло произнес Грег, и сжал ее ладонь.
Ему как никогда прежде было важно, чтобы она услышала его слова. Дождь крал звуки – вокруг монотонно бились о землю миллионы капель, и звук был похож на шелест тысяч крыльев. Однако и сквозь этот шум Хаус услышал ее голос.
– Я… сейчас, – слабо сказала она, – иду. Я в порядке. Я иду, дай мне руку, ладно?
Закрыв глаза, Грегори Хаус постарался расслабить тело, насколько это было возможно. Все болело – не так, как нога обычно – нет, болело все, достаточно сильно, чтобы идея встать и переместиться куда-либо вызывала ужас и отвращение. Он бы с удовольствием укололся чем-то вроде метадона, и умер бы здесь под кустом. Но Кадди была ранена, и надо было немедленно согреть ее, осмотреть, вылечить, накормить снотворным и сделать это можно было только в Принстон Плейсборо, до которой было очень далеко.
С дороги доносилась какая-то музыка, и Хаус уже мог различить пронзительное женское «again, again, never stop…». Он закрыл глаза и удовлетворенно вздохнул. Где-то в глубине души у него еще жили сомнения и страхи. Может, кто-то из преступников и вырвался на свободу, и караулит их там сейчас на Хонде. Может, ливень обернется вселенским потопом. Или ногу ему ампутируют после сегодняшней ночи. Хаус усмехнулся, и крепче обнял Кадди, хватаясь левой рукой за ограждение под рекламным щитом. Лиза уже не плакала.
А значит, и дождь, и Викодин, и целый свет вокруг – в это бесконечно долгое мгновение – ничего не значили.
========== Уроки торга ==========
Обычно после стихийного бедствия в кино восходит солнце, навстречу которому удаляются чуть потрепанные, но все же счастливые главные герои. Однако жители Принстона мало напоминали счастливцев из голливудского блокбастера.
Дождь продолжался. Он лил еще три дня без перерыва. На четвертый день из-за туч появилось солнце – всего лишь на полчаса, за которые люди успели вытащить на террасы кресла-качалки, горшки с цветами и детские коляски. Однако видимо, солнцу что-то не понравилось в Принстоне, и оно поспешило опять скрыться. Снова пошел дождь.
…Сквозь ночь машина Уилсона неслась на предельно возможной для такой погоды скорости. На заднем сиденье копошился Хаус, положивший Кадди себе на колени и поспешно снимавший с нее платье.
– Хаус, не говори только, что ты так сильно по ней соскучился, что и подождать не можешь, – Уилсон старался не смотреть в зеркало заднего вида, – какого… ты делаешь?!
– Ищу аптечку… зачем ты возишь тамоксифен с собой? Ты что, каждые два дня сбиваешь раковых старушек?
– Пошел ты, Хаус! – возмутился Джим, – зачем тебе аптечка? Через пять миль нас встретит Форман и Скорая. Лучше сразу раздевайся сам.
Грегори Хаус посмотрел на затылок своего друга с уважением и признательностью, правда, Джеймс увидеть этот взгляд не мог при всем желании.
– У тебя есть нитроглицерин? – спросил Грег, – а, у тебя есть валидол! Угости. Хочешь, поменяемся? Закайфуй со мной!
Джеймс надеялся, что Хаус интересуется наличием у него сердечных лекарств из простого любопытства, что было сомнительно. Уилсон резко вдарил по тормозам, разглядев впереди мигалки Скорой помощи. Навстречу машине бросился мокрый до нитки Форман, а за ним – еще двое.
– Вытаскивайте Хауса первым, – распорядился Форман, и, заметив непонимающий взгляд Джеймса, понизил голос, – он брал с собой фенамин. Токсикология уже в курсе, плазма едет.
«Твою мать!» – крикнул Уилсон, не в состоянии придумать ничего умнее. Форман повел машину Уилсона, а онколог переместился в карету Скорой. Хаусу ставила капельницу Кэмерон. «Я галлюцинирую, – сообщил Грег с закрытыми глазами в пространство, – вероятность появления здесь миссис Чейз такая же, как для Элвиса». Эллисон промолчала. Грегори Хаус не подозревал, сколько у него друзей, готовых прийти на помощь, а если и подозревал, то делал все, чтобы отучить их от этой непозволительной привычки. Однако все его попытки были безуспешны – раз уж даже ответственная Кэмерон среди ночи отправилась с незапланированным выездом куда-то на двадцатую милю.
– Хауса в интенсивную терапию, нужен морфий, – простонала Кадди с носилок, – меня били по голове, так что рентген… позвоните, пусть готовят.
– Кэмерон, – вдруг подал голос Грег, и притянул удивленную девушку к себе, прошептал ей что-то на ухо. Она кивнула.
А потом Грегори Хаус закрыл глаза, и вырубился, завалившись на Уилсона.
Прошло уже три дня, а Хаус все еще чувствовал себя не в меру паршиво. Он ненавидел выздоровление, особенно свое. Грегори Хаус предпочитал всегда страдать понемногу. А теперь его лишили не только мотоцикла, но еще и возможности выздоравливать дома – скрывшись от людских глаз.
И все же на этот раз он и сам чувствовал потребность отлежаться, и потому сморкался в больничные салфетки, ел предложенный безвкусный завтрак и задыхался в бронхитном кашле, находясь под постоянным наблюдением.
Хаус очень хотел домой. Он даже знал, что сделает в первую очередь. Конечно, найдет в холодильнике виски, и будет пить его без льда, закусывая… Грег еще не придумал чем, но был уверен – это будет что-то мясное, хрустящее, с корочкой и с ароматным густым соком…
В отличие от своего подчиненного, Лиза Кадди домой совершенно не хотела. Она была бы рада вообще забыть, как выглядел ее дом до потопа, ибо то, что осталось после, приводило ее в отчаяние.
– Ну, как твои дела? – спросил Джеймс у Лизы, хромавшей в его сторону, – заходи, чаю попьем…
– Тебе не удастся заставить меня не злиться, – сообщила Кадди, усаживаясь с Рейчел в кресло, – я пришла просить у тебя убежища. Ты в курсе, что крышу у моего дома пробило градом? Что осыпалась штукатурка и обои пустили пузыри? Что я уже третий день сплю в своем кабинете?
– Э… – Уилсон открыл рот, и пожал плечами, – ну…
Лиза уставилась на друга в глубоком изумлении. Безотказный Джеймс мог сказать что-то вроде «ну» только в одном случае – к нему в его холостяцкую квартирку уже кто-то въехал. Кадди была уверена, что Уилсон предложит ей ночлег сам.
– Хаус? – спросила Кадди, – ты предатель!
– Мирра, – сконфуженно развел руками онколог, – мы решили попробовать пожить вместе недели две. Прости…
Кадди шумно выдохнула, и посмотрела в потолок. Спать в собственном кабинете, мыться в душевой оперблока и краситься, глядя в зеркала женского туалета на третьем этаже было сомнительным удовольствием. Единственным позитивным моментом в житье в Принстон Плейсборо была Рейчел: всегда было, с кем ее оставить, если надо было работать. Правда, работать Кадди запретили категорически, хотя бы до тех пор, пока не сойдут побои на ногах и ссадины на лице.
За два дня Кадди успела обзвонить половину гостиниц в городе, переполненных пострадавшими от стихии, и нигде ей не готовы были выделить даже дополнительную койку. «Соберите лишь самое необходимое, – заверял ее страховщик, – мы за день-два решим вашу проблему». Кадди скептически оглядела свой скарб. Несмотря на то, что она собрала две спортивные сумки вещей, надолго их хватить не могло. Да и страховая компания, разорившаяся на принстонском тайфуне, не спешила выручать своих клиентов.
Уилсон виновато смотрел на главврача. Зазвонил телефон.
– Одолжи мне на проститутку, – без приветствий начал Грегори Хаус, – очень, очень срочно.
Уилсон включил громкую связь, и решил вдоволь поиздеваться над другом:
– Какой изысканный метод самоубийства! Ну конечно, старик Джимми просто не может позволить твоему либидо…
– Захочу умереть, как истинный нимфоман, женюсь на Кадди! – рявкнул Грег, и Лиза возмущенно открыла рот, – меня не выписывают из терапии, если за мной не будет присмотра еще пять дней. Можешь, конечно, ограбить банк, чтобы нанять мне кого-нибудь из больничных нянечек.
– Ему придется ограбить сотню банков, – ледяным тоном произнесла Кадди, – ты скотина, Хаус! И я тебя уверяю: в моей больнице ни одна нянечка даже за миллион долларов…
В трубке что-то запищало.
– Женщина, ты тоже там? Как я рад тебя слышать – это ведь по твоей милости…
– Ты наелся фенамина? Не помню, чтобы давала тебе на это свое благословление!
Лиза Кадди и Грегори Хаус для Уилсона были выделены в отдельный подвид людей – «эти двое». Их общение не подчинялось никаким нормам и правилам. Джеймс сокрушенно покачал головой. Через пять минут – как он и ожидал – дверь в его кабинет распахнулась, и появился Грегори Хаус собственной персоной, в больничной рубашке и с перебинтованными локтями. Трость, конечно, была при нем, как и пузырек с викодином. Во рту Хаус катал вишневый леденец. Несмотря на небритость и мятый вид, выглядел он неплохо – для человека, злоупотребляющего всем, чем только можно злоупотребить.
– Ты! – Кадди швырнула пакет с вещами на пол, – ты должен лежать и смотреть кабельное!
– Я должен лежать дома, – возразил Грег, – но, раз уж денег ни у кого нет, я предпочту лежать у Уилсона, жрать чипсы и…
Джеймса осенило.
– Вы, двое! – радостно хлопнул он по столу открытой ладонью, – Кадди – бери вещи и переезжай к Хаусу.
– Я за, – немедленно поднял руку Хаус, и повернулся к Лизе, – наручники и плетка с меня.
– Ты спятил, – ответила Джеймсу Лиза, – он не даст мне работать. Он не даст Рейчел спать. Он вообще мне жить не даст.
– Но ты заодно за ним присмотришь! – не сдавался Уилсон, – он будет сидеть дома, и не нанесет больнице вреда. А у тебя отгул. Я буду приезжать – иногда. Это же на пару дней!
Хаус дернулся в сторону. Он нервно сглотнул. Кадди тяжело вздохнула, и кивнула Уилсону: «Уговорил. Я хочу выспаться в нормальной постели». Подхватив свои сумки и Рейчел, она вышла. Хаус оценивающе смотрел ей вслед.
– Я тебе за это еще отомщу, – проворчал он. Уилсон безмятежно улыбался.
– По-моему, я делаю тебе большое одолжение, – заявил он, – поживешь, как человек, хотя бы два дня. Кадди хорошо готовит и уж точно знает, что такое утюг, и как с ним обращаться.
– Она и детеныша ко мне потащила! – с наигранным ужасом воскликнул Хаус, удаляясь в сторону своего кабинета, – захватчики!
Джеймс Уилсон мог вздохнуть спокойно. «Эти двое», замкнутые на себя, опасности для общества не представляли. Вернее, ему так казалось.
Дождь над Принстоном продолжался. Утешительным прогнозам про потепление к выходным верить перестали. Человек – существо, способное приспособиться к любым условиям. Жители Принстона смирились с разгулом стихии. При входе в магазин можно было увидеть раскрытые зонты, с которых стекала вода. На улицах, расположенных в низине, стояла вода, а оптовые продавцы солнцезащитных очков подсчитывали убытки; резиновые сапоги и лодки подскочили в цене, и даже в продуктовых магазинах появились таблички «Нормы отпуска в одни руки».
Вдобавок ко всему электричество на улицах отключили после серий коротких замыканий. И в этом прекрасном состоянии город продолжал жить.
К дому Грегори Хауса Уилсон подъезжал со смешанными чувствами: всю дорогу Хаус и Кадди препирались: Грег еще не видел свой мотоцикл, который полиция изъяла, как вещдок, и винил в этом диагност, разумеется, Кадди. Лиза терпела, сжав зубы. Прошелся Грегори Хаус по всему: по одежде главврача («Мой дом – мои правила. Всякая особь женского пола старше восемнадцати носит мини!»), по количеству ее сумок («Экспедиция в Антарктиду!»), ну и, разумеется, не уставал общаться со всеми более-менее выпуклыми частями тела Кадди. Монологи Хауса прерывались лишь бронхитным кашлем.
– Почему твоя халупа суха и тепла, а мой милый домик утоп? – возмутилась в очередной раз Лиза, заходя в дом Хауса с Рейчел на руках. Грегори Хаус состроил удивленное лицо и округлил глаза.
– А почему твои две ноги заканчиваются сдобными булочками, а мои полторы – волосатой задницей?
– И еще пять часов в клинике, кстати, – мстительно напомнила Кадди, проходя в ванную.
– Не ставь мне условий, оккупант! Кстати, потомство вот-вот уделает диван чьей-то косметикой.
– Отбери у нее помаду! Ты уже вычистил свои тайники с наркотой? Она ведь найдет…
Уилсон поспешил оставить своих друзей вдвоем, аккуратно сложив мокрые сумки в прихожей. «Какой я молодец, – радовался онколог, выруливая с трудом по залитой дождем дороге, – может быть, они найдут общий язык – стоит им оказаться под одной крышей! Ну, или, – он нахмурился, – буду на это надеяться».
Грегори Хаус всегда считал своего друга очень, очень наивным.
Спустя полчаса после того, как Уилсон покинул «гостеприимный» дом Хауса, на территории этого дома разыгралось настоящее сражение. Двое взрослых людей с упоением ползали по полу с восковыми мелками, деля территорию. Хаус считал, что таким образом он пережидает приступы боли из-за резкого снижения дозировки викодина. Кадди была уверена, что война – лучший способ окончательно поставить заносчивого диагноста на место и разрушить ту ауру привлекательности, которая в последнее время заставляла ее думать о нем.
– Так, – кряхтя, поднялся Грег с пола, и схватился за спинку дивана, – вот это – Святое: диван и окрестности.
– А где я тогда буду спать? – поинтересовалась Кадди. Хаус махнул рукой в сторону спальни:
– Здесь буду жить я. Здесь будут валяться мои грязные носки, моя китайская лапша и порнуха. Только ради тебя, мелкий упырь, – обратился Хаус к Рейчел, – я перепрятал Викодин в действительно надежное место.
Ответом доктор Кадди была не удовлетворена. Она слишком давно знала Хауса, и была уверена: более чем о половине своих сверх секретных заначек он уже забыл, а лежать в этих закромах могло все, что угодно. «Диплацин, фенамин… – вздохнула Лиза, методично обшаривая полочку под раковиной, – травка была бы наилучшим вариантом, невинным, по крайней мере». Озаботившись безопасностью Рейчел, да и себя, Кадди начала свои поиски с ванной.
Только через несколько минут она обратила внимание на то, что Хаус ничего не сказал ей по поводу ее вмешательства в его частную жизнь. Кадди даже стало стыдно за себя. «Все-таки это его дом, – напомнила она себе, – не буду уподобляться своему Альтер-эго – злобной мегере из госпиталя».
– На кухне в банке с рисом столетней давности, – услышала она голос Грега, – где-то на донышке лежит бумажка. В бумажку завернуты четыре таблетки.
– Никаких колес, пока мы здесь, – категорично заявила Лиза, и Хаус скривился:
– Одержимая наркофобией! На этой бумажке – мой пин-код. Мне он нужен.
Когда Кадди, прокляв все на свете, вернулась в гостиную, Хаус спал. Она замерла на месте, лихорадочно пытаясь понять, что же ей делать теперь, но так и не смогла придумать ничего умнее, чем замотать его босые ноги пледом. Рейчел тоже спала в своей коляске. Кадди скептически оглядела пространство, и отправилась в спальню – раскладывать вещи.
Ей совершенно не хотелось спать, напротив, она была полна кипучей энергии, и, немного посовещавшись со своей совестью, решила не трогать личных вещей Хауса ни под каким предлогом, а вместо этого приготовить что-нибудь поесть, и тем самым отвлечь себя от скуки и любопытства. На готовку – то есть, на поиски продуктов в морозилке, их разогревание и последующее перемешивание – ушло около пятнадцати минут. Усталость навалилась на Кадди, едва она выключила плиту. Энергичность испарилась, как будто ее и не было.
– О, тут еда, – раздался заспанный и немного хриплый голос Грега, и сам он появился в дверном проеме, – что это?
– Рыбные палочки и гавайская смесь, – мстительно ответствовала Кадди, – и яичница. Больше у тебя ничего не было. Угощайся на здоровье, а я помоюсь, и лягу спать.
Кадди удалилась. Хаус, убедившись, что она ушла достаточно далеко, осторожно погладил спящую Рейчел по плечу.
– Только не выдавай меня, – шепотом сказал он, – у меня там заначка под матрасом.
– Вы же должны быть дома, с доктором Кадди, – на следующий день удивился Тауб, внимательно всматриваясь в лицо Хауса. Форман улыбался, Тринадцать – тоже. Грегори Хаус запрокинул голову назад и поморщился.
– Сегодня умрет страшной смертью один болтливый онколог, – сообщил он в пространство, – у нас пациент. Это достаточно веская причина, чтобы я был на работе?
– В девять утра, – захихикал ехидно Форман, прикрываясь журналом «Новости Стоматологии».
Грег постучал тростью по столу.
– Меня выжила нахальная стерва, – пожаловался он, и уселся в свое кресло, – она постоянно ноет, требует секса, еды и сериалов. Джон Стоун, двадцать три года, менеджер по продажам, отказала печень. Идеи есть?
Переглянувшись, его подчиненные открыли свои папки. Хаус постарался не делать слишком довольное лицо. «Ох, Джимми, – коварно строил он планы на обеденный перерыв, – попадись мне только!».
Но он забыл обо всем, едва только увидел своего нового пациента. Джон Стоун сидел перед ним на краешке койки, руки его были в наручниках, рядом спали два потрепанных жизнью детектива. Хаусу показалось, он за последние дни узнал всех и каждого во всем округе, а то и во всем штате, кто носит при себе жетон. Один из детективов немедленно вскочил – словно кто-то щелкнул тумблером, и включил полицейского.
– Я – детектив Оуен, это мое удостоверение, это мой напарник.
– Я доктор Хаус, это моя дурь, это моя трость, – в тон ответил Хаус, тряся в левой руке викодином, в правой – тростью. А это – он показал тростью на Стоуна, – мой пациент.
– Извините, сэр, – напарник поднялся со стула, – мистер Стоун под постоянным наблюдением полиции, как особо опасный рецидивист.
Форман хмыкнул.
– Менеджер по продажам? – Хаус посмотрел в историю болезни, – это он сам заполнял?
– Мне показалось, писать в графе профессия «барыга» – немного провокационно, – тут же вмешался Стоун, и протянул правую руку доктору Хаусу, – Джонни.
– Джонни Зеленая Долина, – тут же встрял детектив Оуен, – третья ходка за хранение и сбыт в особо крупных размерах…
– Плантация, двадцать сортов, полтора гектара в условиях города, – с гордостью вставил Джонни, – и, сэр, новый сорт! Сейчас… – он покосился на детективов, – в разработке.
Хаус молча вышел из палаты, и Тауб рванул за ним. Хромая, Грег увеличивал скорость.
– Вы не можете просто взять и уйти, – Тауб перегородил Хаусу дорогу, – и, кстати, я не замечал в вас особой неприязни к ботаникам-травоведам.
– Ты еще здесь? – Грегори Хаус вытаращил на Тауба глаза, и открыл рот, изображая крайнее изумление, – а кто же тогда делает тест на токсины, наркотики и ВИЧ, пока Большой Босс идет грабить пролетариат на предмет пожрать?
Тауб страдальчески вздохнул, возвращаясь к Джонни и его незадачливому конвою.
– Как будто тебя дома не кормят, – пробурчал Уилсон, доставая свой «запасной» сэндвич.
– А с чего ты взял, что эта женщина будет для меня готовить? – поинтересовался Хаус с набитым ртом, – в этом доме только микро-Кадди питается нормально, потому что ей много не надо.
– Попроси ее, – пожал плечами Уилсон, – просто скажи, что был бы рад отведать что-нибудь, приготовленное ее руками. Возьми инициативу на себя – хоть раз в жизни не в чем-то противоправном.
– Угу. Кстати, о противоправном: у меня там пациент, – как бы невзначай добавил Грег, – если у тебя есть лишняя пара тысяч, я мог бы договориться по оптовым ценам скупить травы для больницы… на пробу, ладно? Готов быть дегустатором.
«Период запоя сменился травокурением», прокомментировал Джеймс про себя. С другой стороны, Грегори Хаус перестал принимать Викодин горстями, а ради такого можно было бы терпеть даже всегда обкуренного Хауса.
– Эй, ты здесь? – нетерпеливо окликнул вдруг Хаус, – я тебе про пациента. Не посмотришь свежим взглядом – у него часом нет рака печени?
– А ты? – Уилсон не успел и глазом моргнуть, а Хаус уже покидал кабинет, – Хаус!
– Иду проявлять инициативу, – сообщил громко тот, – в своем законном желании пообедать, наконец.
Уилсон не мог не признать: самые его страшные опасения сбывались. Поселив «этих двоих» под одну крышу, он словно вскрыл огромный гнойный нарыв, и теперь должен был терпеть последствия. Можно было не сомневаться с самого начала – мелочная бытовая неприязнь брала свое.
– Помой посуду! – крикнул Хаус с порога, – постирай мои вещи! Приготовь пожрать!
– Принеси мне цветы, подари кольцо с бриллиантом и сделай массаж стопы, – незамедлительно донеслось со Святого Дивана, – и я подумаю.
– Это мое логово! – нахмурился Хаус, раздеваясь и разуваясь. Кадди пожала плечами, ехидно посмеиваясь: «А там моя больница, а ты мой пациент». Грег уставился на нее злобным взглядом. «Неизбежный паразит, – припомнилось ему, – сосет кровь из мужика». Не удостоив ее ответом, он похромал на кухню, и открыл холодильник. Сияющая белизной пустота – выскобленная до скрипа! – надежд не внушала. На сковороде все так же сиротливо лежала засохшая утренняя сосиска с давно истекшим сроком годности. Грегори Хаус на мгновение зажмурился, потом снова открыл глаза. Сосиска никуда не исчезла.
Он смотрел на Кадди и ужасался тому, что видел. Придя на его территорию, она повела себя так, словно… словно… вот. Правильные слова. Хаус криво улыбнулся.
«Ненадолго». Завтра вечером она уйдет. Уйдут ее мерзкие флакончики из ванной, уйдут ее (и ее дочери) баночки с детским питанием, духи, туфли и журналы. Несмотря на то, что их было объективно мало, вещи этой женщины заполоняли все свободное пространство, и умудрялись делать его тесным. А в тесном пространстве, где все напоминало об этой женщине, с ней было сложно разминуться, и ее хотелось гораздо острее. Грегори Хаус начинал понимать, как бытовое отвращение легко может перерасти во влечение. В очень сильное влечение.
Он умылся холодной водой из-под крана, и порадовался своему бронхиту, передозировкам и инвалидности. Как победить тягу? Рецепт от доктора Хауса: плохо себя чувствовать. Желательно всегда.
– Я поехал, – не раздумывая, бросил он, – вернусь поздно, пьяный и в помаде…
– Ты никуда не поедешь! – как он и предполагал, нужная кнопка отыскалась легко, и в голосе Кадди была угроза, – ты будешь сидеть дома.
– Тут голодно, грязно и скучно, а в баре стриптиз, бильярд и телки, – заныл Грег. Кадди запрокинула голову к потолку, и зарычала, как самая настоящая львица.
Она не хотела готовить ему, ходить для этого в магазин – по сырости и под дождем. Она не хотела стирать его носки, и уж тем более доктор Кадди не собиралась его развлекать. Но выбирая между вероятностью созерцать довольного, сытого и более-менее спокойного Хауса и шансом его же – помятого и не в себе – забирать из участка, Лиза выбрала первое. Ничего не говоря, она надела туфли, и принялась искать куртку. Хаус устроился поудобнее на диване, и постарался нашарить рукой бутылку виски под столиком.
– Резиновые сапоги не забудь! – крикнул он вслед, – и пивка!
Ему, наверное, показалось, но в отражении зеркала он разглядел ее вытянутый средний палец правой руки.
Было только восемь вечера, когда Хаус уже был сыт, как никогда прежде, и недовольство диагноста жизнью чуть-чуть притупилось. Этим ощущением нужно было срочно с кем-то поделиться. Хаус достал мобильник.
– Уилсон, старина, – заухмылялся он в трубку, – она приготовила мне поесть!
Онколог дышал в трубку чуть чаще, чем обычно, и Грег цокнул языком, совершенно уверенный, что его друг тоже слинял с работы чуть раньше, чем обычно, чтобы побыть наедине с новой зазнобой.
– Мои поздравления. А что сейчас делает?
Хаус вытянул шею. С непроницаемым лицом Лиза Кадди драила кухонную раковину.
– Моет посуду, кажется. Как называется такой кусок мяса, на котором лежит петрушка и соус красный? Бифштекс или ромштекс?
– Наслаждайся, Хаус! – повеселевшим голосом добавил Уилсон, и отключился. Хаус услышал в трубке женский смех, и в раздражении бросил телефон на диван. «Обосную теорию так, – решил Грегори Хаус, – мужчина, который умеет готовить, сам отбирает у себя простые радости бытия». Кадди уже метнулась едва заметной тенью в ванную, и теперь шуршала пакетами.
