Текст книги "Ты знаешь, я знаю (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
– Если ты при этом опоздаешь на работу, я не буду долго злиться, – не сдерживая улыбку, ответила Кадди.
Пока она шла домой, раздумывая обо всем на свете, Хаус выключил телевизор, и завалился на диван. Воздав должное своей природной хитрости и обаянию, он старался прокрутить в воображении события следующего дня ровно до того момента, когда Лиза Кадди окажется обнаженной в бассейне с розовыми лепестками, с кувшином масла в руках, и золотые серьги в ее ушах будут позвякивать в такт ее движениям…
И на ее месте не мог быть никто другой.
…
Форман ненавидел просыпаться от телефонных звонков: это всегда означало нечто неприятное. Либо будильник опять не был услышан, либо… тут уж фантазия была бессильна: в больнице могло произойти все, что угодно.
Трубку подняла Тринадцать. С непроницаемым выражением лица, глядя куда-то в свои собственные прерванные сны, она слушала минуту, затем протянула трубку Форману.
– Эрик, – шепотом пояснила она, – я ничего не поняла, но там что-то произошло. Говорит, какой-то военный…
– Здравствуйте, – проговорил Эрик в трубку, шестым чувством ощущая грядущие неприятности, – что происходит?
– Доктор Форман? На связи полковник Бирн. Вам необходимо срочно явиться в расположение части…
– Что случилось? – переспросил Форман; сон его как рукой сняло. В трубке послышался вздох.
– Ваш пациент, Кен Колби, вы лечили его вместе с другими врачами диагностического отделения Принстон Плейсборо от аллергической реакции. Вчера вечером он скончался, предположительно – от неизвестной вирусной инфекции. Его семья помещена в карантин. Мы проверяем всех, кто имел какой-либо контакт с зараженным. Ваши коллеги также предупреждены…
Когда Форман положил трубку, Тринадцать села в постели.
– Чья-то глупая шутка, похоже, – Форман потер глаза, – бред какой-то, или мне это снится. Что-то про эпидемию, и про то, что нас всех должны немедленно предупредить…
Резкий звук вибрации сотового Тринадцать разорвал ночную тишину.
========== Вернись ==========
Никогда прежде в Принстон Плейсборо среди ночи не было так многолюдно. Уилсон был напуган, хоть и пытался скрыть это, в первую очередь от своих больных. Отделение было поставлено на ноги, а пациенты изолированы в своих палатах. Прямо под окнами больницы на глазах изумленных врачей разворачивался оперативный штаб, и не менее пятисот военных оцепили здание госпиталя и часть прилегающей территории. Солдаты все прибывали. Джеймс поежился. В последний раз он видел столь масштабные действия, когда вводили карантин из-за подозрения на сибирскую язву. Но сейчас никто так и не сказал встревоженным врачам, что за заразу подозревают в их больнице. Однако уже то, что зона карантина распространилась дальше зданий Принстон Плейсборо, Уилсону весьма и весьма не нравилось.
Он не любил людей в форме, и особенно не любил их рядом с собой. И еще Джеймс Уилсон ненавидел ситуации, когда контроль над происходящим полностью переходил к людям жестким, нечувствительным и самоуверенным. А сейчас госпиталь был заполнен десятками таких людей – они что-то тащили, прокладывали кабели, настраивали видеокамеры и хозяйничали бесцеремонно в святая святых – даже в кабинете Кадди, даже за стойкой в приемной.
Уилсон искренне надеялся, что кто-нибудь сможет доходчиво объяснить, что угрожает безопасности города настолько, чтобы объявлять карантин. И еще ему было крайне неудобно – ведь всех врачей привезли в госпиталь, не дав больше пяти минут на сборы, и потому доктор Джеймс Уилсон был облачен лишь в какую-то свою старую заношенную футболку и рваные спортивные штаны.
Сердце его предательски дрогнуло, когда он увидел Кадди с Рейчел на руках, под конвоем шагающую в свой кабинет.
– Что происходит? – спросил он, понимая, что она вряд ли знает ответ. Лиза потерла заспанные глаза, и прижала малышку к себе.
– Представления не имею. Меня вытащили из дома, я даже вещи не собрала, кроме самых нужных. Извините, – обратилась она к сопровождающим, – кто-нибудь может мне объяснить, в чем дело? Я главный врач этой больницы, и мне хотелось…
– Извините, мэм, – вытянулся в струнку молодой лейтенант, – не положено. Начальник штаба еще не приехал, он даст информацию о ситуации.
Кадди выразительно подняла бровь. Уилсон поднял с пола ее сумку. «Идем, – потянул он ее за собой, – похоже, нам остается только ждать».
Инфекционное отделение больницы было закрыто и изолировано. На входе и выходе уже устанавливали портативный шлюз биологической защиты. Люди, выполняющие изоляционные работы, были в противочумных костюмах.
– Доктор Кадди? – раздался у входа в кабинет низкий мужской голос, и появился высокий темнокожий мужчина лет пятидесяти в сопровождении нескольких солдат, – я полковник Бирн, начальник штаба. Прошу извинить за столь внезапное вмешательство, у нас не было выбора.
– Могу я узнать, что случилось? – спросила Лиза, стараясь не выдать своего страха дрожащим голосом. Полковник Бирн коротко кивнул.
– Конечно. Вчера вечером скоропостижно скончался ваш пациент, мистер Колби, предположительно от какой-то формы гемморрагической лихорадки. Его семья была помещена ночью в карантин, сейчас они находятся в инфекционном боксе. У всех – стремительно развивающиеся симптомы, – в голосе военного звучало сочувствие.
– Из-за четырех заболевших такой шум? – удивился Уилсон. Полковник Бирн кисло улыбнулся.
– К сожалению, заболевших гораздо больше, точное их число неизвестно. Мы даже точно не знаем, чем именно они больны, и как передается инфекция. Меня направило правительство США для контроля над ситуацией. Я надеюсь на наше плодотворное сотрудничество, способное предотвратить развитие эпидемии.
По спине Уилсона пробежал мороз.
– Эй! – раздался от порога надменный голос, – дорогая, это твои гости? Почему меня не предупредили о вечеринке?
Странным образом Кадди стало чуть легче от знания, что Хаус тоже здесь.
– Доктор Хаус, – приветствовал полковник диагноста, – мы вас уже заждались.
– Я вас не знаю, но ваши лапочки меня разбудили, – угрюмо ответствовал Хаус, проходя мимо полковника Бирна, – Тринадцать! А где Тауб и мои пончики? Что, не время? Круглосуточный супермаркет вроде поблизости был.
На Тринадцать было страшно смотреть: ее буквально трясло.
– Извините, сэр, – вмешался один из солдат, – никому нельзя покидать пределы госпиталя, пока мы не выясним пути заражения.
– О, это уже интереснее, – бодро прервал его Грегори Хаус, и извлек из кармана брюк пузырек викодина. Поразмыслив, он протянул таблетку полковнику Бирну, – ночь предстоит непростая. Угощайтесь!
Кадди не могла видеть, что происходит в городе, но подозревала, что паники не избежать: военные уже выставляли кордоны по всем дорогам вокруг зданий Принстон Плейсборо, любые попытки выйти за пределы колючей проволоки пресекались. Для горожан и жителей окрестных районов это означало полную изоляцию сразу нескольких кварталов. В основном здесь жили сотрудники больницы, их семьи, но многие жители, не имеющие ровным счетом никакого отношения к медицине, тоже были разбужены карантинной службой среди ночи. В считанные минуты госпиталь был окружен вооруженными людьми в одежде цвета хаки.
– Оперативно, – пробормотал Хаус, глядя в окно сквозь жалюзи, – хотя при желании можно форсировать и эти заборчики…
– Они подозревают утечку какого-то особо опасного штамма, – поделился соображениями Форман, – к счастью, он не передается воздушно-капельным путем, иначе нас бы всех поместили в карантинные боксы.
– А никто из персонала еще и не заболел, – сказал Тауб, – что теперь делать?
Хаус поднялся и подошел к своей доске.
– Работать, птенчики, работать, – он взял в руки маркер, – мы не можем присутствовать на вскрытии, но у нас все еще есть пациенты. Все они – соседи мистера Колби, за исключением пятерых, живут на одной улице, много лет дружат. Варианты?
Тишина была ответом.
– Что, инфекция съела коллективный разум? – возмутился Хаус, – давайте, просыпайтесь! Мы до сих пор не знаем, как долго был заражен мистер Феминист, а значит, мы представления не имеем о характере заболевания и его инкубационном периоде!
– Не геморрагия уж точно, – Тауб выбросил заключение военного эксперта в мусорку, – не знаю, кто придумал этот бредовый диагноз. Мы все уже истекли бы кровью.
– Все типы гриппа исключаются, – Форман показал результаты анализов, – это что-то другое.
– Это не ротавирус, – подала, наконец, голос Тринадцать, – не реагирует на интерферон и не обнаруживается в слюне.
– Браво, ты сама догадалась? Мало, – Хаус обернулся; от дверей приемного отделения донеслось «Зараженный!». В это же время раздался звонок внутреннего телефона.
– Хаус, – сказала срывающимся голосом Лиза Кадди, – еще двое умерли.
Тело, лежащее перед Хаусом на столе, принадлежало одной из Колби. Он внимательно осмотрел его, затем сделал знак Чейзу. Все присутствующие были облачены в противочумные костюмы, и каждое движение фиксировалось минимум на три камеры видеонаблюдения. Однако Грегори Хауса это, казалось, не смущало: его поведение от пристального внимания ничуть не переменилось.
– Симптомы напоминают первично инфицированного, – занес в протокол Тауб, – смерть наступила в результате остановки сердца, – он поднял глаза на Хауса, – через пять часов после первого чиха.
– Это не Эбола, не лихорадка Марбурга, нет признаков поражения почек, – констатировал Чейз, – и кровоизлияния наблюдаются только в плевральной полости и в перикарде. В легких жидкость, масса увеличена примерно в полтора-два раза.
– А где Тринадцать, когда она мне так нужна? – Хаус оглянулся. Тауб пожал плечами:
– Ее тошнит, так что придется работать без нее.
Хаус бросил на Формана быстрый и внимательный взгляд. Тот ничем не выдал своих переживаний.
– Тошнота входит в список жалоб пациентов? – громко поинтересовался Грег у Чейза. Хирург отрицательно замотал головой: «Нет. Не наблюдается ни у одного». Хаус удовлетворенно кивнул:
– Я всегда говорил, что Кадди надо сменить поставщика продуктов для столовой. Работаем!
Как и предполагал Хаус, смерть мистера Феминиста наступила в результате осложнений неизвестного заболевания, протекавшего практически бессимптомно: лечение аллергии всегда проводится с подавлением иммунитета, и потому признаки развивались столь внезапно. Однако у его дочери аллергии не было, а причина смерти была все та же. Если бы у Хауса была возможность несколько дней провести в исследованиях зараженных, он мог бы дать гарантию на обнаружение причин эпидемии, однако у него могло не оказаться и нескольких часов. На полное исследование крови погибших ушло бы от недели до месяца, и результатов не мог обещать никто.
Хаус не отчаивался; его подстегивал азарт. Выйдя из анатомического зала, он прямиком отправился в кабинет Кадди, однако здесь его ждал неприятный сюрприз: все коридоры были разделены прозрачными пластиковыми занавесями, а в кабинете никого не было, за исключением нескольких военных медиков, исследующих пол и потолки с ультрафиолетовыми лампами.
– Извините, сэр, вам туда нельзя, – остановил его молодой человек в военной форме.
Хаус не подал виду, что взволнован.
– Где доктор Кадди? – спросил он, не изощряясь в остроумии. Солдат опять покачал головой.
– Не могу ответить, сэр.
Хаус подошел ближе.
– Где она? – спросил он тихо, и на лбу у солдата выступили крупные капли пота. Этот уставший, озлобленный на весь мир мужчина с тростью не был бы серьезным противником, если бы не ледяной огонь в глубине его глаз. Молодой человек вдруг осознал, что он, даже со своим блестящим начищенным автоматом против Хауса совершенно беспомощен. Надо было выпутываться или звать на помощь
– Я… – сглотнул он, и волевым усилием заставил себя вновь стать неприступным стражем, – не имею права доложить вам, сэр.
Перед глазами Грега упала кровавая пелена. Он был в аффекте, и не успел этого осознать. Недолго думая, Хаус замахнулся – и впечатал ни в чем не виноватому солдату кулак точно между глаз.
– Эпидемия идиотизма, передается неизвестным образом, – Уилсон схватился за голову, – я не понимаю, как ты мог…
– Я думал, она больна, – Хаус был мрачен и выглядел подавленным, но способность мыслить трезво и язвить к нему уже вернулась – думал, ее увезли в подземную лабораторию, и проводят опыты по превращению в кровожадного мутанта-зомби. Ты что, не смотрел фильмы Ромеро?
Уилсон протяжно застонал, и в этот миг дверь распахнулась – вошел полковник Бирн. Джеймс вскочил на ноги и замер, почти как новобранец на параде. Хаус не сделал ни одного движения.
– Доктор Хаус, должен вам сказать, что у вас неплохо поставлен удар, – холодно заметил полковник, – исключительно из уважения к просьбе доктора Кадди и сложности ситуации я не стану вас брать под арест. Вы выяснили, что это за болезнь?
– Уберите отсюда ваших людей, – вместо ответа заявил Хаус, – выведите их из госпиталя и не мешайте мне работать.
Полковник смотрел на доктора Хауса с нескрываемым презрением. Это чувство можно было бы назвать взаимным.
– Безопасность требует ужесточение карантина и принятия особых мер, – обращаясь к Хаусу, как к умственно отсталому, медленно проговорил Бирн, – возможно, следующим приказом будет стрелять в каждого, кто даже просто подойдет без разрешения к кордонным заграждениям. Вы можете гарантировать, что послезавтра эта болезнь не распространится на соседние штаты, а затем не превратится в пандемию?
Хаус стукнул тростью об пол.
– Просто выведите людей из госпиталя, – повторил он, стараясь изо всех сил удержаться от грубости, – они мешают мне работать. Можете разворачивать филиал Пентагона, где вам угодно, но не в этой больнице!
– Мы можем оцепить Принстон Плейсборо снаружи, нет никакой разницы, – безразлично ответил полковник, и Уилсон нервно забарабанил пальцами по столу, – назовите нам возбудителя болезни и меры профилактики в течение двадцати четырех часов, или нам придется ужесточить карантин, и ввести во всем штате Нью-Джерси чрезвычайное положение. И, доктор Хаус… – Бирн кивнул в сторону приемной, – доктор Кадди расположилась временно в вашем кабинете.
Хаус с едва уловимым удовольствием наблюдал, как один за другим солдаты покидают больницу, чтобы расположиться под окнами госпиталя в наспех поставленном полевом лагере. Он никогда не любил военных. Их муштра, дисциплина, приверженность традициям и догмам претили самой сути Грегори Хауса. И теперь к списку причин для нелюбви добавилось еще несколько десятков: в частности, они изъяли все вишневые леденцы, весь бекон, и не оставили после себя ничего, кроме полного разгрома.
«Что ж, – про себя возликовал Хаус, мечтая о крепком кофе и парочке свиных отбивных, – по крайней мере, теперь они не будут мне мешать. Обнадеживает!». С воодушевленным лицом он вошел в свой кабинет. Сейчас здесь было тесновато.
– Нашу больницу показывали с вертолета по телевизору, – Тауб пощелкал пультом, – а теперь у нас нет никакой связи с внешним миром. И эта изоляция надолго. Вы слышали – они уже оцепили половину города, ввели комендантский час!
– Да ты что? А где Тринадцать? Все еще давится собственными внутренностями? – Хаус встал у своей доски, и задумчиво почесал в затылке, – не так-то у нас много времени. Что еще нашли?
– Хаус, – вступила Кадди в разговор, – шестьдесят три человека больны этой дрянью, и это не шутки. Уже три человека погибли, состояние остальных ухудшается.
– А в Африке дети голодают, – добавил Хаус, и отбросил маркер в сторону, – инкубационный период – неизвестен. От проявления основных симптомов до смерти проходит от пяти часов. Причиной смерти становятся остановка дыхания в результате отека легких и острая сердечная недостаточность.
– И никто из нас не заболел, – опять вставил Тауб под неодобрительным взглядом Хауса, – несмотря на то, что мы все общались с ним…
Хаус хотел сказать что-нибудь особо едкое про тех, кто слишком печется о безопасности своей задницы, но передумал: он твердо намерен был погрузиться в дело целиком.
Форман нашел Тринадцать в раздевалке. Она выглядела бледной, но совершенно спокойной, даже безучастной.
– Ты не в порядке, – утвердительно произнес Эрик, садясь рядом, – нервничаешь или плохо себя чувствуешь?
Она грустно улыбнулась в ответ: «И то, и другое сразу». Они посидели вместе молча, затем Тринадцать решительно повернулась к Форману.
– Эрик, я беременна, – сказала она, глядя ему в глаза, – я хотела сказать тебе потом, но…
Формана шатнуло в сторону. Он обхватил ее за плечи.
– Это точно? – спросил он, хоть и знал, что это глупый вопрос. Тринадцать состроила кислую мину.
– Я три раза сделала ультразвук, и сдала кровь на гормоны. Уже неделю назад.
Это было неожиданно. Это было ударом грома среди ясного неба. Об этом нельзя было узнавать так, как он узнал. Должно было быть шампанское, свечи, цветы, на крайний случай – ресторан или парк, все, что угодно – но не угроза глобальной пандемии неизвестного вируса, не разгромленная больница, не грязная раздевалка, в которой только что проводили обыск суровые спецназовцы.
Форман встал с лавки, и протянул ей руку.
– Поговорим и подумаем потом, – твердо сказал он, и обнял ее, – тебе надо уезжать отсюда как можно скорее.
– Ты думаешь, это надолго?
– Посмотри вокруг, Реми! – Форман старался не выдать своего отчаяния, – надо выбираться отсюда, мы до сих пор представления не имеем, что это за зараза, и как она передается.
– Там кордоны, спецназ и в течение ближайших пяти часов прибудет подмога, – Тринадцать кивнула в сторону коридора, – они в самом деле верят, что это одна из гемморрагических лихорадок, и нас никуда не выпустят.
Форман захлопнул дверь в коридор, затем глубоко вздохнул. Он твердо пообещал себе, что она не увидит его страха. А ему было очень страшно, и этот страх почти вытеснял остальные чувства. Тринадцать значила для него… что именно, он сам сказать даже себе не мог – но это было больше, чем могла вместить врачебная лицензия, вся Принстон Плейсборо, весь штат Нью-Джерси, да что там – целой жизни не хватило бы объяснить. Но на наведение порядка в собственных чувствах времени не было совсем.
– Значит, если надо, пойдем на прорыв.
Хаус недовольно осмотрел приемное отделение. Было одиннадцать утра. Ни одного пациента, кроме тех, что были заражены неизвестным вирусом, в пределах видимости не наблюдалось. Разброс симптоматики исключал всякую возможность дифференциального диагноза, и, несмотря на то, что никто из персонала больницы не заболел, за пределы карантина военные по-прежнему никого не выпускали.
Хуже обстояло дело с завтраком: всю еду изъяли для изучения, и вместо нее выдали врачам и медсестрам скудную пайку, упакованную в асептические пакеты.
– Гадость, – отплевывался Уилсон, – но я на ногах провел последние двенадцать часов, и то хлеб. Хаус, хочешь?
Тот не обратил на друга внимания, задумчиво глядя в пространство.
– Хаус?
– Мы не можем выйти за пределы госпиталя, и не можем посмотреть на Вестериан-стрит, где живут почти все заболевшие, – вслух размышлял диагност, – все, что есть – пациенты. И их количество с каждым часом уменьшается.
– Нужен точный удар, – вздохнул Джеймс, – вирусов много, времени нет.
– Я что-то упускаю, – продолжал говорить сам с собой Хаус, играя с мячиком, – а допроситься у кучи больных идиотов об их грязных делишках, приведших к эпидемии…
– …будет еще сложнее, чем у кучи здоровых идиотов, – закончил за него Уилсон, и выкинул надкушенный хлебец в урну, – те, кто могли сказать тебе что-то стоящее, уже мертвы, остальные настолько напуганы, что своих имен не помнят. Как твой зуб? – Хаус поморщился, – если что – залдиар можно списать, или дохромать до дежурной стоматологии. А я пока пойду, поищу что-нибудь съестное в припасах госпиталя.
Хаус прищурился, и Джим замер. Он знал этот взгляд. Только что случайно брошенной фразой онколог дал проницательному Грегу очередную подсказку, и она, возможно, была продвижением вперед.
– Иди, добывай пропитание, – поднимаясь, разрешил Хаус, – встретимся на пастбище.
– Это в столовой, что ли? Там все равно пусто! – крикнул Джеймс ему вслед.
– Сколько всего умерло? – осведомилась у медсестры в приемной Кадди. Девушка не стала заглядывать в бумаги.
– Восемь, и двенадцать в интенсивной терапии сейчас на искусственной вентиляции.
– А Хаус где?
Внезапно на плечо Лизы сзади легла рука, а затем над ухом раздался громкий, демонстративно-обольщающий шепот:
– А я-то думал, когда ты по мне соскучишься.
Кадди обернулась и в упор посмотрела на него.
– Мне не до шуток.
– Мне тоже.
– Ты выяснил, что это за вирус?
Хаус, не моргая, покачал головой. Кадди была близка к тому, чтобы расплакаться, но ей надо было оставаться сильной – на нее ведь смотрели со всех сторон.
– Но у меня есть идея, – продолжил Хаус, – правда, потребуется твое разрешение, чтобы проверить ее истинность.
– Считай, что оно у тебя есть, – тут же ответила Кадди, – если не касается прижизненного вскрытия.
– Мне надо в дом Колби, – ответил Хаус, – там все это началось – там и разгадка. Если я прав, карантин с Принстон Плейсборо снимут.
Лиза не смогла удержаться от смеха над абсурдностью ситуации.
– Хаус, ты чего наелся? Полковник Бирн снаружи – можешь попробовать уговорить его. И он точно не оценит твоего предложения, хотя сейчас ослу ясно, что ты прав, – она была почти на грани истерики, и Хаус это понимал, – чего ты от меня хочешь?
– Чтобы ты со мной согласилась, – Хаус был серьезен, – ну так как?
Иногда Кадди начинало казаться, что слова о единстве гениев и безумия произнес кто-то, кто довольно долго был знаком с Грегори Хаусом. Черт возьми, если бы все не зашло так далеко, она бы сама отправилась с Хаусом в любую точку планеты – только прекратить бы этот ужас, любым доступным способом. А Хаус собирался не просто провести МРТ или вколоть пациенту непроверенное лекарство – сейчас он, хромой наркоман средних лет, спрашивал у нее разрешения пойти против бравых ребят из спецназа.
И, что пугало Лизу больше всего, он действительно намеревался сделать это.
– Делай, что считаешь нужным, – она развернулась, чтобы уйти, но Хаус удержал ее руку.
– Я, значит, спасаю мир, и не заслужил даже одного поцелуя? – притворно рассердился Хаус, – а кто-то, между прочим, звал меня сегодня на свидание!
Возможно, она слишком долго была на ногах, а может быть, тревога за Рейчел, за друзей, за больницу сделала свое дело – по лицу Лизы Кадди потекли слезы, и она разрыдалась, обнимая Хауса и пряча лицо на его груди.
Запах ее волос вернул воспоминания о проведенной с ней ночи. Хаус закрыл глаза, переносясь на мгновение в те прекрасные часы. Затем он поднял ее лицо за подбородок, и заглянул в ее глаза.
– Глупая, – усмехнулся он, – хватит реветь, ты же большая девочка.
Ее губы были солеными на вкус, потому что плакать Лиза Кадди все равно не перестала.
– Вот дурной, – жалобно прошептала Кадди, глотая слезы, – вернись.
А через минуту она расцепила руки, и закрыла глаза, потому что у Лизы Кадди не было сил смотреть ему в спину, когда он опять уходит.
И Уилсон ничего не сказал, когда она зашла в кабинет Хауса, и даже не пыталась сдержать слез. Все, что мог он сделать – это быть с ней рядом, пока она плачет, и надеяться, что Грегори Хаус, если и наделает глупостей, то хотя бы не слишком фатальных.
Форман воровато оглянулся, и попробовал толкнуть окно. Оно поддалось совсем слабо.
– Давай я попробую, – метнулась к нему Тринадцать, но Форман загородил ей путь рукой.
– Не стоит. Лучше попробую снять с петель.
– У тебя определенно много скрытых талантов, – Тринадцать старательно оглядывала окрестности, пока Форман выламывал пластиковые петли из стен, – вроде пока чисто.
– Ну да, стеречь помойку никому просто в голову не пришло.
По очереди они осторожно спустились в проход к мусорным бакам больницы, стараясь в потемках не наступить на осколок какого-нибудь стекла или использованную иглу – уборщики не появлялись тут с самого начала карантина. Отсюда до стоянки было чуть больше двадцати метров, и проход был перегорожен живой изгородью. Единственным транспортным средством, которое не помешало подвозу грузовиков армейцев, оказался мотоцикл Хауса – его просто небрежно прислонили к низкому заборчику сразу за кустами.
– Я смогу его завести без ключа, – прошептал Форман, – главное – увести его тихо на достаточное расстояние. Ты как?
– Абсолютно и полностью ненавижу свою жизнь, – тихо засмеялась Тринадцать, – зачем спросил? А как ты собираешься пройти мимо… о нет! Смотри!
У самого оцепления, и даже с внутренней его стороны, бесновалась толпа журналистов. Здесь был Пятый Канал, CNN, здесь были иностранные каналы, включая ВВС – Тринадцать не могла в полутьме разглядеть даже примерно, но, как ей показалось, журналистов здесь было примерно столько же, сколько военных. Двойная преграда была непреодолима. Все они были в масках и перчатках, но, как показалось обоим врачам-нарушителям, это был скорее имиджевый ход: какие-то предприимчивые каналы уже разворачивали торговлю масками и респираторами для опоздавших коллег.
– Вот если бы вся эта толпа бросилась к чему-нибудь на другой стороне… – высказала мысль Тринадцать.
Форман нахмурился. Затем они синхронно обернулись на мусорный контейнер. Тринадцать подняла левую бровь.
– Мы думаем об одном и том же?
– Школа дяди Хауса, – ухмыльнулся Форман, – ты случайно не помнишь, в контейнерах какого цвета можно найти отработанные троакары?
Потребовалось проползти под тремя машинами и слить бензин из каждой, чтобы наполнить две пустые пластиковые канистры из-под антибактериального мыла.
– Я вывезу тебя из города, а потом вернусь, – сказал Форман, поливая бензином мусорный бак, и старательно наваливая сверху как можно больше всего того мусора, что он нашел под окнами: полиэтилена, пластиковых пипеток и наконечников. Тринадцать замерла.
– Ты с ума сошел? Это трибунал, или как там называется у военных…
– Я вернусь не в больницу, – Эрик облокотился на бак, – отправлюсь на Вестериан-стрит. Кто-то должен знать, что там произошло, и я хочу найти этих людей. Возражения не принимаются.
Тринадцать знала это его настроение. Упрямству Формана мог позавидовать даже Грегори Хаус. Наконец, когда все было готово, он подложил под колесико мусорного бака камень, и достал зажигалку.
– На счет три. Готова? – спросил он. Тринадцать вздохнула, и закрыла рот и нос медицинской маской.
– Нет, конечно.
– Здорово. Давай! – и он выбил камень быстрым ударом, и прицельно метнул в импровизированный таран зажигалку.
Такого эффекта не могли бы добиться даже опытные террористы: помойка вспыхнула, как фитиль тротиловой шашки, и понеслась, набирая скорость, прямо на машины армейского заграждения с противоположной от журналистов стороны, распространяя едкий, удушливый дым от отработанных материалов и химикатов.
– Вы можете дать комментарии о сложившейся ситуации? Это на самом деле лихорадка Эбола? – вопила какая-то громкая журналистка, протягивая микрофон полковнику Бирну. Темнокожий мужчина с достоинством взошел на импровизированную трибуну.
– Главный врач больницы Принстон Плейсборо выйдет к вам через несколько минут…
Несмотря на это оптимистичное заявление, толпа не только не успокоилась, но еще и заволновалась. Наконец, в сопровождении солдат появилась доктор Кадди в маске. Она надела поверх домашней одежды, в которой ее привезли в больницу, белый халат. Несколько упорных журналистов поспешили занести в свои записи строки о том, что Лиза Кадди выглядит больной и уставшей.
– Прошу вас соблюдать пропускной режим карантина, – сказала Кадди, – мы делаем все возможное…
– Это сибирская язва?
– Это атака террористов?
– Газета «Хроники Вторжения» интересуется! – пытался прорваться какой-то мужчина, одетый в блестящий золотом костюм, – высказываются ли предположения, что неизвестная болезнь имеет инопланетное происхождение…
Кто-то из солдат, сопровождавших доктора Кадди некстати чихнул, что вызвало новый приступ восторженной паники у журналистов. «Хаус, только поставь диагноз, – молилась Кадди про себя, – и сделай это как можно быстрее!».
Хаус чувствовал себя как никогда хорошо. Зуб прекратил болеть так сильно, и нога беспокоила меньше. «Это адреналин, но на нем я далеко не дотяну, – размышлял Грег, стараясь слиться с тенью у стены больницы, – и викодина почти не осталось… черт – две таблетки!». Этого было мало.
От Принстон Плейсборо до Вестериан-стрит дойти пешком Хаус при всем желании бы не смог, даже наевшись амфетаминов. Это означало, что ему предстоит угонять свой собственный мотоцикл из-под присмотра армейцев. Такого с ним в его насыщенной приключениями жизни прежде не случалось. Он уже придумывал, какими речами обольстить вероятных противников, когда из-за поворота мимо него пронесся на огромной скорости полыхающий мусорный бак, распространяющий за собой клубы едкого дыма. Хаус ощутил, что лишний вздох приведет его к бесславной кончине здесь же, и прикрыл рот рукой. Глаза заслезились.
На полной скорости импровизированный пылающий таран врезался в грузовик с осветительным оборудованием.
Толпа журналистов взвыла, и предприняла весьма удачную попытку штурмовать кордон. Некоторые особо спортивные комментаторы с операторами и корреспондентами прыгали через колючую проволоку, другие напирали всей массой на растерянных армейцев.
– Ух! – восторженно поднял брови Хаус, – диверсия?
Похоже, спецназ тоже не ожидал подобной атаки. Респираторы защитили тех, кто успел их надеть, от дыма, но видимости не прибавили. Хаус прикинул, что именно могло быть в мусорном контейнере: реактивы из лаборатории, хлоргексидин, перевязочные материалы… а уж про то, что могло синтезироваться в результате микро-взрыва, даже думать не хотелось. «Меркаптан, кажется, – закашлялся Грег, надеясь убраться на мотоцикле как можно дальше от смердящего контейнера, – да уж, еще несколько дней будут источать неземные ароматы!».
Однако его радость от того, как облажались военные, быстро иссякла, когда он увидел, что на стоянке не было ничего, никаких признаков транспортных средств. Ни единой машины.
Там, куда – как он помнил – недавно военные отволокли его обожаемый, нежно лелеемый мотоцикл, тоже ничего не было. Зато чуть подальше, в дыму, как партизаны, крадучись, бесшумно удирали двое. В фигурах Грегори Хаус с немалым удивлением признал своих подчиненных – Форман один носил такую бородку, и даже каблуки Кадди были ниже, чем на туфлях Тринадцать. И они угоняли его мотоцикл!
– Кретины, – подавился Хаус, и, превозмогая боль, рванулся вперед, стараясь не издавать слишком громких стонов боли, – придурки… олигофрены!
