Текст книги "Keep Coming (СИ)"

Автор книги: fox in the forest

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Он открывает дверь слишком быстро, пугая нескольких бабочек, окруживших постель Октавии. Они закружились в лихорадочном танце, приземляясь на хрупкой ладошке Тринкет. Эффи не улыбается. Только с интересом рассматривает насекомое, а Эбернети несколько раз моргает, чтобы перестать представлять её в платье из таких же бабочек. Она не улыбалась в тот день. Мало кто улыбался.

Достать десяток “Монархов” осенью всё равно что найти иголку в стоге сена. Но ведущий явно об этом не знал. Просто не думал об этом. Эбернети отмахнулся от бабочки, пролетевшей над его головой, мысленно бросая Цезарю: – Позёр чёртов.

Фликерман что-то рассказывал Эффи, изредка кидая взгляды на Тави. Стилистка, широко распахнув глаза, слушала его с упоением.

Цезарь осторожно взял бабочку в руки, передавая её Октавии.

– Ты так восхищалась ими. Помнишь?

Октавия не помнит. Она улыбается бабочкам. Тихо произносит:

– Мы знакомы?

Фликерману хочется умереть. Эффи осторожно касается кончиками пальцев его холодной руки, и почти физически ощущает его боль.

Он улыбается. Он может улыбаться бесконечно. Когда лжёт, когда говорит правду. Когда ведёт шоу, либо, когда смотрит Голодные Игры. Ещё очень давно он пообещал себе, что будет улыбаться. И отвечает:

– Нет.

Эбернети не поднимает взгляд, чтобы случайно не увидеть серое лицо Фликермана, или глядящую в пустоту Октавию, или застывшую и какую-то помертвевшую Эффи. Он тихо выходит из палаты.

Делает несколько шагов к лестнице. Останавливается у края, тяжело выдыхает и достает почти пустую пачку сигарет.

Мимо пробегает группа из пяти человек. Все в белых халатах. Одна из пробегающий врачей что-то шипит Эбернети, то ли про вред курения, то ли про то, что в больницах не курят. Он только кивает голов, делая очередную затяжку.

Следом за пятёркой выдающихся врачей Капитолия выходит Реддл, проплывая мимо Хеймитча. Вся эта ситуация могла значить что или кто-то очнулся, или кто-то умер. Он судорожно выдыхает дым, неровными кольцами, смотря как он цепляется за стены и потолок. Хеймитч замечает движение сзади. Разворачивается и вопросительно осматривает невысокого мужчину со светлыми волосами. С нежно голубым отливом. Капитолиец осторожно взял сигарету из рук Эбернети и затянулся. На его глаза навернулись слёзы, и он поплелся по лестнице вверх, бормоча что-то под нос, отдаленно напоминающее “ничего не чувствую, ничего не помню”.

– Больной, что ли? – шепчет Эбернети без злобы, провожая парня взглядом.

Через несколько минут парень пролетает мимо окна, с хлопком врезаясь в асфальт.

Эбернети разворачивается, застывая на месте. Тринкет с ужасом в глазах стояла на пороге, наверное, так же прибитая к полу. Он смотрел, задавая себе вопрос:

Увидела или нет? Ты видела его или нет, Тринкет?

По её щеке скользнула слеза.

Видела.

Эффи медленно прошла мимо Эбернети, спускаясь вниз по лестнице. Он не держит, продолжая смотреть в дверной косяк и хмурится, обдумывая сложную мысль: как улыбается Эффи Тринкет?

– Хеймитч, – нервный взгляд Цезаря, выглядующего из двери. – Что случилось?

Блин, Фликерман, что случилось? Серьезно?

Эбернети хотел выудить ещё одну сигарету, выкурить ее и вернуться домой. Он не знал, что случилось. Не понимал. Он проигнорировал Цезаря, который что-то взволнованно кричал про прыгуна, чьи мозги растянулись на добрую половину улицы. Проигнорировал нескольких санитаров, которые пытались собрать эти мозги. Он хотел попасть в место, где бы смог залечь на дно и отдохнуть от нарастающего беспокойства. Ему нужна была передышка.

Ноги сами понесли его в комнатку, где Октавия продолжала изучать насекомых, рассматривая узор крыльев сначала одной бабочки, затем другой. Словно сравнивала или сопоставляла новые факты о них. Он осторожно сел напротив, чтобы не спугнуть девушку. Или насекомых. Признаться, он не знал, чего не хотел больше.

Но Октавия лишь улыбнулась лучшей капитолийской улыбочкой, и попросила представиться.

Наверное, именно эта просьба была самой ненавистной из всех, что поступали к нему. Эбернети готов поклясться, что следующий, кто осмелиться спросить его имя, получит в зубы.

Хеймитч посмотрел на часы. Половина седьмого. Он тяжело выдохнул, надеясь, что тишина, повисшая в палате не будет мешать Октавии. Ему ужасно хотелось спать.

Но девушка и не думала молчать. Она рассказывала ему о чём-то про Монархов. То, что услышала от Фликермана. Словно пыталась закрепить новую информацию. В отличии от всех остальных больных, она выглядела счастливой. Это было неправильно. Он зажмурился, пытаясь перебороть злость, но очередное упоминание о Фликермане и у него сносит крышу.

– Боже, Тави, пять минут! Ты можешь помолчать хотя бы пять минут?

Стало тихо. Капитолийка смотрела на него большими глазами, с легкой улыбкой на губах.

– Прости, я что-то на нервах весь, – еле заметно коснулся кончиками пальцев кармана с сигаретами.

– Я ничего не помню, но кажется, мы не очень дружили, – её смешок, и Эбернети как-то облегченно выдохнул.

– Тебя ничего не сможет изменить. Ты неисправима, Октавия.

– Нет, мистер Эбернети, это ты неисправимый мудак.

– Эй, мы знакомы минут десять, где твои манеры?

– Ты знаешь, видимо манеры стерлись вместе с памятью, – Октавия продолжала улыбаться, посматривая на дверь. Эбернети поступал так же.

– Ты если хочешь уйти, то иди, это ведь не ты привязан к койке, – Тави коснулась его руки. Он немного нахмурился, ощущая себя больным.

– Я могу позвать Фликермана, если хочешь…

– Не стоит, он сегодня не настроен разговаривать. Мне кажется, что он переживает даже больше, чем нужно. Как думаешь, он мой фанат? Или влюблен?

– Ты так говоришь, потому что не помнишь, кто он такой. А может мистер безупречность и правда пал жертвой твоих чар.

– А ты?

– Что? – переспросил Хеймитч, приподняв одну бровь в вопросительном жесте.

– Только не отрицай сразу, я сегодня туго соображаю и строить логические цепочки мне очень нелегко. Ты ведь тоже влюблен. В Эффи, да?

Нет. Бред какой-то.

– Она тоже забыла. Мне так сказали. И это тебя цепляет.

– Октавия, блин, как больная ты очень много болтаешь! – зашипел мужчина, стараясь сразу же выбросить слова стилистки из головы.

– Эбернети, только что я слышала, как врачи обсуждали мёртвых капитолийцев. Они говорили, что больные из “мёртвого сознания”, которым повезло очнуться, совершают суициды. Я не думаю, что пойду на такое, а вот за Эффи мне действительно страшно. Она выглядит странно. Может это из-за меня, но… Хеймитч, почему ты сейчас не с ней?

– Потому что с ней Фликерман, – подумал он, но ответил, что-то в роде “не знаю”.

– Просто иди к ней.

– Чёрт, ты точно только что с комы вышла?

Октавия швырнула в него апельсин, но Хеймитч ловко увернулся, спрятавшись за дверью.

– Ты все та чокнутая стилистка, которую я помню, – бросил Эбернети вместо прощания.

– А ты всё тот же мудила, Эбернети, – шепнула Октавия, как только дверь закрылась. По ее щеке покатилась слеза, – которого я не помню.

***

Её руки сложены на груди, и она прижимает их к телу до боли, сжимая кулаки на локтях. Ей хочется кричать. Эффи искренне верит, что если усилить хватку, то желание испарится. И она сжимает локти сильнее. Тринкет готова рухнуть на колени и согнуться пополам, поэтому слегка выгибает спину назад, надеясь, что это пройдет. Но оно не проходит. Она до боли в ключице хочет кричать. Так долго и громко, чтобы вместе с воздухом вышла душа.

Это был не первый капитолиец, покончивший с собой, и алое пятно крови, расплывающееся на одежде. Она не боялась мёртвых и ей никогда не приходилось задаваться вопросом отчего так происходит. Но именно сегодня девушка прекрасно осознавала зачем он спрыгнул, она боялась этого мёртвого, и он стал первым, чья смерть вселяла в неё поистине ужас.

Он просто не смог смириться. А если Тави тоже не выдержит? Что если ты не сможешь, Тринкет?

Она медленно считает до десяти. Кажется, ей это помогает.

Эбернети находит её внизу, в обители Логана, через четыре с половиной часа после их с Фликерманом визита в больницу.

Наручные часы показывают половину десятого.

Он усмехается, останавливаясь сразу около закрывшейся за спиной двери и склоняет голову набок, глядя на единственную фигуру в душной полутьме лаборатории.

Он практически слышит, как закипает крик внутри неё.

Эффи резко отводит взгляд от окна и разворачивается, а Хеймитч останавливается, не доходя до неё нескольких шагов.

Глаза девушки воспалены, на светлых щеках тени – он не может понять, то ли это размазалась тушь, то ли она настолько извела себя, что совершенно лишилась сна. Они смотрят друг на друга несколько долгих секунд,

– Что ты здесь делаешь? – хрипловатый голос вызывает у неё лёгкие вибрации где-то на уровне груди.

Она оборачивается и приподнимает брови, молча возвращая ему его же вопрос.

– Пойдём, уже поздно, – отвечает Эбернети.

Хеймитч взял её за руку и вывел на улицу. Нет, он не переплёл свои пальцы с её, и не держал бережно её хрупкую ладонь. Он почти грубо впился в её запястье. Может потому, что сомневался, что она не последует за ним, может потому, что думал, что сможет удержать её в этой реальности, если покрепче схватиться. Он не смотрел на неё, она смотрела по сторонам.

В стекле витрины странного магазина Эффи замечает отражение незнакомого женского лица, размытое отблесками неоновых вывесок, уличных фонарей и светом фар, проезжающих мимо машин.

Да, это ты. Это твоё лицо, глупая.

Она отворачивается, удивляясь, что могла забыть, как выглядят её волосы, лоб, нос. Какого цвета у неё глаза. Чёрт. Она не может вспомнить цвет глаз.

– Эбернети, – дергает за рукав она, заставляя Хеймитча обернуться. – Какого цвета мои глаза?

Он посмотрел на неё, но ничего не ответил. Проходя мимо неоновой вывески, светящейся бирюзово-фиолетовым светом, который подчеркивал выразительность её лица, Хеймитч не мог избавится от ощущения, что вопрос она так и не озвучила. Он просто додумал его. Шумно выдохнув прохладный воздух, мужчина заметно ускорил шаг, а через несколько минут нырнул в нужных подъезд, волоча за собой Тринкет.

Стеклянный лифт медленно поднимал их над городом. Ночное небо было затянуто тучами, а в воздухе копилась влага, и вот-вот должен был начаться дождь. Эбернети ужасно устал от дождя, от свинцовых туч и мрачного Панема. Он хотел вернуться домой. Неужели так сложно купить билет и сесть в поезд?

– Сложно. Чертовски сложно! – подумал он, бросая тяжелый взгляд на Тринкет, которая изо всех сил старалась не расплакаться. Или не закричать.

Он снова коснулся пачки с сигаретами, но в этот раз вытащил её с кармана, заглядывая внутрь. Две. Две последних сигареты торчали из смятой упаковки. Эбернети заметил на себе изучающий взгляд.

“Ты будешь?”

“Нет.”

“Как хочешь.”

Хеймитч не знал, когда она научилась понимать его взгляды, когда это произошло впервые: на первых совместных Играх, во время революции или после того, как её сознание вдруг стало мёртвым. Эбернети осознал, что им совсем не обязательно сотрясать воздух нелепыми словами. Он понимал её, а она его. Шокирующая правда.

Они поднимались всё выше и выше, и Эффи чувствовала, что ещё несколько метров и можно будет выйти в космосе. Смотреть на Эбернети не получалось. Он раздражал своим спокойствием. Поэтому она отвернулась к стеклянной стенке лифта, чтобы как можно лучше осмотреть свой любимый город. Ей захотелось спросить Хеймитча, что он чувствует к Капитолию. Что-то в роде:

– Как я люблю свой муравейник. А тебе он нравится, Эбернети?

А он бы непременно ответил:

– О, да, солнышко. Пылко. По-моему, это самое прекрасное место во всем мире.

Как всегда, в своей манере. С грудой сарказма в каждой букве. В каждом звуке. С ужасной ухмылочкой на губах. Улыбнувшись, Тринкет дала себе обещание. Что обязательно спросит его, чтобы посмотреть, как он выплевывает из себя эти слова.

Лифт остановился еле заметным толчком, раскрывая дверцы и выпуская пассажиров на самом верхнем этаже. Не длинный пустой коридор вмещал в себе несколько окон в полный рост и засохший фикус, продвинутый в дальний угол. Эбернети открыл единственную дверь и прошествовал внутрь, оставляя Тринкет рассматривать полуживое растение. Осторожно поглаживая листья, сметая с них пыль, она думала о мёртвых капитолийцах. И о том, что возможно очень скоро она пополнит их ряды, если хотя бы ещё один день будет таким же сложным, как и сегодняшний. Досчитав до десяти, Тринкет всё же вошла в квартиру, следуя по уже проложенному маршруту.

Квартира Хеймитча Эбернети. Кто бы мог подумать.

Пройдя в просторный холл, Эффи инстинктивно начала разглядывать помещение, размышляя, что бы она поменяла здесь и как расставила мебель. В итоге пришла к тому, что настоящее расположение предметов идеальное. Не потому что Эбернети хорошо разбирался в дизайне, а потому, что он ничего в нём не менял.

– Это книги? Не знала, что ты умеешь читать… – она коснулась разом двух корешков стоящих рядом томиков.

– Воруешь мои шуточки, солнышко?

– Больше нет желания их сочинять.

В других обстоятельствах они бы обязательно стали делить кровать, подушки и спорить, и ссориться, и кричать. Но он грузно опустился на огромный диван и зевнул, в предвкушении нового дня, а она стояла в душе, ловя телом прохладные капли.

Думая о том, что Эбернети больше не вызывает в ней злость. Может только уверенность, что сегодня ночью она наконец-то выспится. И когда ей вдруг показалось, что всё решено, всё отлично, одна мысль, ворвавшаяся в её сознание, словно оглушающим выстрелом раздалась в каждом уголке её сознания:

Разве ты сможешь спать, зная, что произошло с тем парнем? Зная, что чувствует сейчас Тави? Или Цезарь…

Она закрывает себе рот ледяной ладонью и сильно жмурит глаза, давясь закипающим в горле огнём. Кричать нельзя. Она чувствовала, как её тело содрогалось мелкой дрожью. Слёзы были горячее чем мощные струи воды. Она плакала от непонятного, неприятно-дерущего чувства внутри. Будто бы гнусно, или противно, даже отвратно. Эффи невыносимо устала от того, во что медленно превращается её жизнь и жизнь всех, кого она успела узнать. Устала от того, с чем приходится тягаться ежедневно, а тянет она действительно слишком много.

Вода с кончиков пальцев медленно капала на пол. Её хрупкая ступня упёрлась в щиколотку другой ноги. Слишком холодно стоять на крупной плитке ванны Хеймитча.

Сейчас ты пойдёшь, и скажешь ему, чтобы он может спокойно съёбывать обратно в свой Дистрикт, если ты его так не устраиваешь. Чтобы он вдруг не пострадал. Снова. Из-за тебя, Тринкет.

Всего несколько минут, чтобы настроится и вот она уже идёт в холл в одном банном халате. Но увидев его таким впервые – расслабленным, она поджала губы и как можно тише подошла к дивану, присаживаясь около изголовья. Нет, не сейчас. Возможно утром она скажет ему.

Эффи неосознанно начала вглядываться в лицо Эбернети. Сейчас оно было спокойным. Не нахмуренным, как обычно, а… никаким. Создавалось впечатление, что на мужчине сейчас маска, будто он не испытывал никогда никаких эмоций кроме раздражения, гнева и возможно – грусти, а когда он спит, то остается абсолютно пустое выражение. Тринкет попыталась вспомнить, но не смогла найти ни одного момента, когда Хеймитч улыбался. За исключением злобной или раздраженной ухмылки, которая напоминала больше оскал.

Коснулась пальцами его светлых волос, оставляя в месте прикосновения всю нежность, на которую сейчас была способна. Эффи почти заставила себя вернуться в спальню, и уже утром, да, она точно знала, что утром, всё же скажет ему.

Утро не всегда начинается так, как мы того хотим. И новый день для Тринкет начался с маленького разочарования. Не лучшее начало дня, как принято замечать уже вечером, словно подбивая результаты. Но Тринкет подумала об этом сразу же, как только открыла глаза.

Девушка проснулась от хлопка закрывающейся двери. Знакомый хриплый голос бывшего ментора дал понять, что в доме они не одни, и Эффи слегка напряглась, почему-то думая о Логане. Вчера он дал ей порцию странных медикаментов, и ей казалось, что он пришел убедиться в том, что она не забыла их принять.

Так по-детски, так глупо, Тринкет.

Она осмотрела комнату. Тяжелые плотные шторы были задвинуты, поэтому в спальне царил полумрак. Кое-где мглу прорезали сочащиеся с улицы лучи осеннего солнца, в свете которых лениво плавали пылинки. Желание остаться просочилось в мысли, и Эффи слегка поежилась, её план послать Эбернети медленно ржавел изнутри. Ей срочно нужно было чем-то себя занять.

Вспоминая вчерашний вечер, она вспомнила об огромной библиотеке, что никак не сочеталось с образом Эбернети, конечно же. Осторожно проникая в холл, девушка осталась незамеченной, так как гость занял кухню. Эфи облегчённо выдохнула. Ей не хотелось никого видеть сегодня.

Сев на диван, где провёл отличную ночь бывший ментор, девушка принялась за чтение. Она всегда читала в кромешной тишине, но сейчас как бы она не старалась сосредоточиться на книге, строчки переплетались между собой, буквы путались и Эффи приходилось перечитывать один абзац несколько раз, чтобы уловить смысл.

Наверное, потому что с соседней комнаты доносились непонятные знакомые звуки. Прокручивая одну единственную фразу в голове, что подслушивать чужие разговоры очень некультурно, она попыталась вернуться в мир исторической драмы, но голоса становились все громче и громче, и наконец знакомый раздражающий смех заставил подскочить на месте. Тринкет не смогла бы не проверить, даже если бы была уверенна на сто процентов.

Дафна.

Взгляд Тринкет упал на приоткрытую дверь, и Эффи прикусила губу, лихорадочно соображая на тему, как заставить себя уйти в спальню. И у неё почти получилось уйти, но странный стон заставил развернуться всем телом и остановиться лишь у приоткрытой двери.

– Что ты делаешь, дура? – кричало сознание, но глаза упрямо цеплялись за улыбку Эбернети.

Дафна прижалась к нему всем телом, и, улыбаясь, что-то трещала на своём птичьем.

Эффи забывала, как дышать, когда он мягко касался ее кожи. Она не понимала, как можно сохранять спокойствие, когда он был так близко. Как Дафна могла спокойно улыбаться, когда у неё подкашивались коленки, а сердце дико стучало, сбивая дыхание. Ей нравилось, как он целовал ее. Нежно, но в то же время напористо. Из всех людей, с которыми целовалась Эффи, Эбернети один вызывал мурашки по коже простым, легким прикосновением его губ к ее. Она любила, как он тихо говорил ей что-то на ухо, чтобы те, кто были вокруг ничего не услышали. А с Дафной он говорил громко, рассыпал перед ней пошлости без стеснения.

Что он нашел в ней? Неужели теперь нас станет трое: я, он и его пассия. Боже… О чём я думаю…

– Эбернети, если ты сейчас не прекратишь меня совращать я изнасилую тебя прямо на этом столе на глазах твоей обожаемой Тринкет!

Звонкий голос врезался в мозг Тринкет подобно удару. Эффи кинулась к двери в свою спальню, мысленно рассыпая проклятия. Девушка в два счета собралась, стараясь не слышать того, что происходило в кухне, и, захватив с собой так и недочитанную книгу, выбежала за дверь.

К чёрту тебя, Эбернети!

========== Часть 16 ==========

Дафна тянет ко рту очередной шот, и широкая улыбка освещает её довольное лицо.

– За тебя, Хейм! – выкрикивает она и опрокидывает стопку, даже не морщась. Эбернети аккуратно пододвигает к ней ломтик лимона, надеясь, что капитолийка останется трезвой до конца дня. Но девушка игнорирует жёлтую дольку и нацеливается на почти пустую бутылку, а Эбернети заботливо убирает её в шкафчик.

– Что ты делаешь, Даф? – устало выдохнув, поинтересовался мужчина.

– Во имя Панема, это она делает тебя таким скучным? – девушка громко засмеялась, делая несколько шагов навстречу. – Эбернети, почему ты не навещал меня после взрыва? Ты совсем меня забыл, и я успела соскучиться…

Она почти невесомо коснулась его плеча и попыталась прижаться приоткрытым ртом к его губам.

– Слушай, родная, – он отодвинул ее за плечи, – не сейчас.

Не сейчас. Не сегодня. Не завтра. Никогда, родная.

Девушка надула пухлые губки и сложила руки на груди.

– Это из-за неё? Она никогда не сможет полюбить такого как ты, Хеймитч. И далеко не так, как я! – она снова прильнула к нему.

– Я всё решил, – он берет её лицо в свои руки и целует в лоб, – Уходи.

Вины Эбернети не чувствовал. Да и не было ни в чём его вины. Он же не просил любить себя. Да и она не спрашивала разрешения. Девушка отвернулась, но не отошла. Наверное, пыталась сдержать эмоции, спрятать их поглубже, снова надевая маску капитолийской стервы. Дафна улыбнулась, получилось неискренне, но учитывая ситуацию – сносно.

– Тогда давай попрощаемся, как следует, – рассыпая поцелуи на его шее, девушка издала громкий стон.

Её взгляд мельком скользнул в пространство приоткрытой двери, и как только девушка заметила Эффи и её напряженный взгляд, она томно произнесла:

– Эбернети, если ты сейчас же не прекратишь меня совращать, я изнасилую тебя прямо на этом столе на глазах твоей обожаемой Тринкет!

Эбернети засмеялся, обнимая её одной рукой.

– Ты самое ужасное создание, солнышко. Из всех, кого я знаю, – услышав хлопок входной двери Хеймитч отпустил Дафну. – Она мне этого не простит. Ты же понимаешь?

– На это и был расчет. Эбернети, если она тебе так нравится, почему ты её ещё не трахнул? Или идеальная Эффи Тринкет не даёт тем, кого знает больше двух часов?

– Господи, откуда в тебе столько яда? – он достал недавно спрятанную бутылку и отпил прямо из горлышка. Его глаза зацепились за переполненную пепельницу, которая почти захлёбывалась окурками.

– Пора бросать, – думает мужчина, проверяя наличие сигарет одним касанием руки кармана джинс.

– Тринкет. Всегда правильная. Такая педантичная и скучная. Что ты в ней нашел?

– Теперь я начну думать об этом, какой ужас.

Мужчина вытащил сигарету из новой пачки.

– Многие считают её спасением. Даже на митинги поднимаются. Видел бы ты эти лозунги!

– Всё так серьёзно?

– Они думают, что в её крови есть лекарство. И ещё, что мародеры продали формулу вакцины ещё до казни профессионалам из Первого и Второго. Чтобы те отомстили за Игры, – она фыркнула. – Глупые, считают её новым символом революции.

Эбернети не собирается ввязываться в очередную революцию, даже если в этот раз обойдётся без войны, одними митингами и выступлениями. Он не хочет, чтобы Тринкет стала новым символом. Он хочет забрать её и увезти далеко-далеко. В его голове появляется четкий план действий.

***

Эффи открыла дверь и уверенным шагом вошла в лабораторию. Нет, капитолийка влетела туда, прошмыгнула мимо Логана и села на своё привычное место.

– Нет, я не против, проходи, ты совсем мне не мешаешь.

Эффи удивленно уставилась на Реддла, который с привычной усмешкой смотрел на неё в ответ. Она не помнила тот момент, когда они перешли на “ты”.

– К чёрту формальности и вежливость, – вздернув подбородок произнес мужчина, и только сейчас Тринкет заметила, что он побрился и причесался, отчего весь страх, который некогда испытывала девушка, глядя на него, куда-то испарился. – Если обещаешь вести себя тихо, тогда можешь остаться.

– Видимо, во всем виновата щетина, – заключила Эффи чуть позже, размышляя о его внешности и поведении.

Она открыла книгу на нужной странице, погружаясь в её мир, мысленно благодаря Логана за его способность молчать. В его компании время пролетало словно сквозящий ветер из щели приоткрытой двери. Спокойно и тихо.

Дочитав книгу до середины, она подняла взгляд на часы и осмотрела лабораторию. Перевалило за четвертый час. Логан по-прежнему что-то писал, осторожно складывая листы в стопочку.

Ей нравилось наблюдать за ходом экспериментов, которые так часто проводил учёный. Сделав очередную запись, мужчина вылил содержимое одной пробирки в другую, огромную, с тёмной жидкостью на дне, и та с негромким хлопком разлетелась по столу. Тринкет вздрогнула от неожиданности, ударяясь рукой о край стола, удивляясь тому, что совершено не почувствовала удара. Логан чертыхнулся и умчался в соседнюю комнатку за новым оборудованием.

Эффи осмотрела рабочий стол Реддла, подходя ближе. Интерес упрямо побеждал здравый смысл. И девушка, взяв небольшой осколок в руку, сжала кулак со всей силы, чувствуя, как стекло режет ткань кожи. Струйка тёмной жидкости змейкой скользнула по руке. И ничего. Она ничего не почувствовала.

Найти бинт не составило труда. Сложнее было перебинтовать руку самой себе. Эффи опустилась на прежнее место, устремляя пустой взгляд в окно, не замечая возвращения Логана.

Немного повозившись с посудой и реактивами, он убрал осколки в мусор. А затем, не сказав ни слова, просто сел напротив неё. Она продолжала смотреть куда-то вдаль, и, кажется, случись огромный взрыв, она бы не заметила этого.

Логан наблюдал за ней долгое время, пока она, наконец, не нарушила молчание:

– Мне кажется, что я неизлечима.

– С чего такие выводы? – приподняв одну бровь, спросил мужчина.

– Я больше не чувствую боли, – слишком тихо ответила девушка.

– Боли не чувствуют только мёртвые. Не нужно утрировать.

Эффи перевела раздраженный взгляд на учёного, протягивая кулак, наспех перебинтованный и пропитанный кровью.

Его глаза потемнели. Он снова злился, но уже не на неё. Словно электрический разряд, он в две секунды оказался у стола, погружая руки стопки бумаг, оставляя напряжение около девушки. Казалось, что протянув руку, Эффи могла почувствовать маленькие разряды на кончиках пальцев.

Мужчина стал глазами выискивать нужную строчку с формулой, рассыпая проклятия.

– Таблетки, что я дал вчера, – он сделал требующий жест рукой, не отвлекаясь от поиска.

Девушка подошла и послушно протянула баночку, доверху набитую капсулами. Но Логан отчаянно искал, не замечая ничего вокруг.

– Это неправильно, так не должно быть…

Реддл повернулся всем корпусом, сталкиваясь с Эффи. Он осмотрел её почти черными глазами. Эффи сделала шаг назад, оставляя баночку на столе. Логан отшвырнул таблетки прочь. Они застрекотали, рассыпавшись по столу и полу.

– Не пей их больше! Пообещай мне! – в его голосе под негодованием проступила боль. Его горло свело от этой внезапной судороги. Он был разочарован.

– Не буду.

Его пальцы скользнули в её ладонь и сжали руку. Она знала, что если вскинет голову вверх, то увидит его пристальный, изучающий взгляд. Тот самый, которым он смотрел только на неё.

Сколько ещё он будет мучить меня, разве я отдала недостаточно? Сколько крови нужно сдать, чтобы появилась нужная формула лекарства? Как чертов кролик… Достало. Чёрт возьми!

Тринкет чувствует, что длинные пальцы Логана сжимают её руку сильнее, но её ладони всё ещё холодно.

А она стоит посреди пустой лаборатории с Реддлом, и нет ни Цезаря, ни Октавии, ни Плутарха. Даже чёртов Эбернети сейчас с другой. Растеряна и беспомощна.

Замученная, накрученная сама собой, уставшая до такой степени, что даже разозлиться толком не может. Любые проявления эмоций кажутся жалкими, тонут в океане жуткой апатии. Если бы в неё снова выстрелили, она бы ничего не почувствовала. Ей было глубоко плевать.

– Кажется, я знаю, – в глазах учёного блеснул огонёк, и он скрылся в подсобке, подыскивая нужные колбочки и препараты.

– Я здесь не нужна?

– Нет, – крикнул Логан, увлеченный новым опытом.

Эффи вдохнула тяжелый свинцовый воздух, насквозь пропитанный спиртом.

Может сегодня у него получится? Может сегодня это всё кончится.

Она дошла до нужной палаты, откуда доносилась весёлая болтовня, и остановилась на пороге. Смех Фликермана невозможно было перепутать с чьим-либо ещё.

– Наконец-то! – всплеснула руками Эффи, подходя к друзьям. – Наконец-то ты улыбаешься.

– Это всё она, – кивнув в сторону Октавии, Цезарь обнял Эффи, шепча на ухо: – Как ты?

– Гадко, – шепнула она в ответ, и руки Цезаря на её плечах машинально сжались сильнее. Она знала, что ему так же.

Просто это Фликерман. Он всегда заботится о близких и никогда не огорчает их. Чтобы с ним не происходило.

Цезарь осторожно отпустил Тринкет и снова улыбнулся.

– Мы только что обсуждали состояние Тави, и мне кажется, ей уже давно пора домой.

– Это замечательно, милая, – возможно впервые улыбнувшись за день, произнесла Эффи, подлетая к девушке.

– Да, но я совершенно не хочу сидеть дома одна. Ты сейчас с Хеймитчем, а Фликерман вечно ломается.

– Я не ломаюсь. Я, – он запнулся, пытаясь найти поддержку у Эффи, но она лишь покачала головой в знак согласия с Октавией, – у меня рыбки дома. Не могу бросить…

– Неужели рыбки важнее меня?!

Эффи могла поклясться, что когда-то давно она спрашивала себя о подобном, только вместо рыбок были кто-то другие.

– Нет, Господи, нет! – он взял девушку за руку и засмеялся. – Ладно, хорошо. Но не жалуйся потом на меня.

– А ты не давай повода.

Она вдруг почувствовала себя лишней. Любой бы почувствовал. Эффи слегка попятилась, но Фликерман снова засмеялся, бросая “ладно, не буду”, а после извинившись, вышел из комнаты, чтобы позвонить и предупредить, что вечерние новости придется перенести на попозже.

– Он просто душка, – засмеялась Тави, обращая внимание на подругу. – А как там Эбернети?

– Он очень хорошо. Вот, решила не мешать его удовольствию, – фыркнула Эффи.

– Ты это о чём, солнышко, – послышалась со спины, и Тринкет медленно обернулась. – Привет, Октавия.

– Что ты здесь делаешь? – сердито фыркнула Эффи.

– Нет. Какого чёрта ТЫ здесь делаешь? Я искал тебя по всему Капитолию, – он делает несколько шагов навстречу к ней, и удивляется, что идёт навстречу, вздернув подбородок.

– А мне нужно было остаться и слушать стоны твоей шлюхи? – её голос предательски дрогнул. Нет, Эффи Тринкет не умела ругаться. И этот факт забавлял Эбернети. Ему нравилось.

– Тринкет, почему ты такая…

– Какая? Слишком скучная? Не идеальная для тебя?

– Дура, Тринкет. Ты дура! – он хватает её за перебинтованную руку и сразу же отпускает.

– Чёрт, Эбернети! – шипит девушка, прижимая руку к груди. Боль быстро уходит, и Эффи думает, что ей показалось.

– Мы уезжаем, – почти кричит он, уставившись на её руку.

– Эй, я никуда не поеду.

– Ну конечно нет, солнышко. Останешься здесь с любимым Логаном, – она подарила ему взгляд призрения, но ничего не успела сказать, он моментально продолжил подготовленную речь, – А ты не думала, что он опасен? А учитывая ситуацию, я готов делать ставки кто первый тебя прикончит: он или твои любимые капитолийцы, выкачивая из тебя всю кровь в поисках лекарства? Эффи, они отчаялись, обезумели. Тебе нужно уехать, пока Хэвенсби не решит проблему.

– Боже мой, да целуйтесь уже! – крикнула Октавия, улыбаясь.

Щеки Эффи слегка покраснели, и она опустила подбородок, вызывая победную улыбку на лице Эбернети.