Текст книги "Keep Coming (СИ)"

Автор книги: fox in the forest

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Тринкет, ты в курсе, что глазеть – неприлично?

Её передергивает от одного звука его голоса рядом. Она морщится и так и хочет скинуть ладошкой с плеча невидимые пылинки, когда этот говнюк встает рядом с ней. Слишком близко.

– А ты в курсе, что нельзя устраивать диктатуру и делать все, что тебе хочется? – парирует Эффи в ответ колким голосом, прищуривая свои невероятные глаза, с яркими огоньками злости, которые с ума сводят Эбернети. Как бы ему хотелось наблюдать за ними… Он тут же выкидывает эту глупую мысль из своей головы, и возвращается в привычное, почти маниакальное, желание придушить её собственными руками.

– Хеймитч, – девушка разворачивается к нему, и он слышит её едва уловимый шепот.

Он выглядел обеспокоенным, даже больше чем она, и это заставляло забывать о Реддле. Его удивительная способность вытеснять собой все дурные мысли из головы. Эффи осторожно провела прохладными пальцами по его лбу.

– Неужели ты ревновал?

– Возможно, – отвечает мужчина, прикрывая глаза, на несколько секунд дольше, чем стоило бы.

– Возможно? – шипит она, вызывая на его лице легкий оскал.

– Возможно, он стоял слишком близко. И, возможно, мне это не понравилось, – прорычал он.

– Мне тоже, – тихо шепнула Тринкет.

Эбернети не удержался от усмешки. Потом, без предупреждения, обнял её, игнорируя разделяющую их спинку дивана.

– Меня беспокоило то, что я не могу прибежать и спасти тебя. А за это время многое могло бы случиться.

– Он не станет нападать на меня. Он мог столько раз меня убить, но не стал.

– Я всё равно ему не верю.

– И я, – тихо шепнула девушка, тяжело опустившись на диван, как только Эбернети ослабил хватку. – Слушай, я больше никогда не вспомню того, что было. Это необратимый процесс.

– Эффи, всё что нужно, ты уже знаешь, не обязательно вспоминать всю эту дрянь.

– Ты не понимаешь. Я очень надеюсь, что не поймёшь.

Он обходит диван и тяжело опускается рядом с девушкой, устало выдыхает и смотрит на Тринкет.

Удивительно, как за пару минут она превращается из ненавистной в желанную. Он уверен, через несколько секунд эта блондинка снова заставит его испытывать ярость, бороться с желанием заткнуть ее рот и выбить дурь из головы. Но Эффи медленно протянула руку к его лицу, почти касаясь его щеки прохладной ладошкой, но пальцы застывают в сантиметрах от теплой кожи щеки. Он внимательно посмотрел в её глаза и коснулся пальцами её подбородка, приподнимая его и мягко прокладывает пальцами дорожку все выше, задевая нижнюю губу.

– Что ты со мной делаешь, Тринкет, это совершенно нечестно.

Она улыбается. Для него. Как раньше. Хеймитч наконец вспомнил, какая прекрасная у неё улыбка.

И он больше не мог сдерживаться, склоняясь над ней, всё ещё сжимая её подбородок, притягивая ближе к себе, оставляя на её губах невесомый поцелуй.

Эбернети углубил поцелуй, касаясь кончиком языка кромки зубов, прося впустить его.

Эффи вдруг осознала, что только тут – в его руках – она была целой, не какой-то бракованной или сломанной. И единственным лекарством для неё были его теплые руки и слегка шероховатые губы. Ей казалось, что все запахи и вкус возвращались к ней, что синдром постепенно отпускал её сознание. Она жадно втягивает его запах, терпкий запах дыма от сигарет, чувствует горьковатый вкус коньяка на языке. Ей хочется запомнить все, пока она может это сделать, потому что это временное ощущение. Эффи цепляется за эту мысль, и ей кажется, что стоит им остановиться на несколько секунд и все чувства снова покинут её.

Она ведет ладонями по его рукам до запястьев, пока он сжимает её талию, задевая подол свитера, дотрагиваясь горячими пальцами до голой кожи, что, кажется, плавится под каждым его прикосновением.

Снова отыскав её губы, он глубже проникает языком в её рот. Она позволяет себе потерять контроль, позволяет всему потерять смысл. Всему, кроме его рук и губ. Потому что, ей кажется, что сейчас она разлетится на миллионы атомов. Растворится в нем.

Она чувствует, как он возбужден, и Тринкет еще сильнее вжимается в него, сжимая его бедра своими ногами, поднимая руки с каменных плеч, запутывая их в волосах, буквально сводя мужчину с ума. Стянув с себя свитер, в котором становится безумно жарко, она замечает, с какой жадность он наблюдает за ней: как она поддевает подол шерстяной ткани, тянет её вверх, выгибаясь к нему навстречу.

Эбернети опускается, оставляет поцелуи на её теле, и она чувствует, как его нос задевает ребра.

Он подхватывает её и осторожно укладывает на диван, нависая, попутно стягивая свою футболку. Когда она чувствует его кожу своей, ей становится плевать на все проблемы вокруг – здравый смысл давно покинул её. Эбернети осторожно целует шрам на её ключицах, щекоча кожу, от чего она улыбается, подавляя смешок. Эбернети смотрит как шевелятся её чертовы губы:

– Мне кажется, я тебя…

Нет, Тринкет. НЕТ!

Он впивается в её губы своими, не позволяя произнести больше и слова, проникая своим языком ей в рот.

Потому что знает, что она хочет сказать. А ещё он знает, что судьба, наверное, ненавидит его. И если существует некий чёрный список, то его имя там в первых рядах. Потому что, каждый раз, когда ему признаются в своих чувствах следует смерть. Каждый, кто когда-либо любил Хеймитча Эбернети, как правило, умирал. И поэтому, он поклялся себе, что больше не допустит этого. Больше никто никогда не скажет, что любит его. Эти слова – пророчество. А он проклятье.

Он отстраняется, чтобы вдохнуть немного воздуха, оставляя дорожку влажных поцелуев на её шее. А потом его руки тянутся к её груди. И когда он касается ее кончиками пальцев, она заводит руки назад и пробует расстегнуть крючки бюстгальтера, но пальцы не слушаются – дрожат, и Хеймитч накрывает их своими, доделывая за неё начатое, а потом стягивает ослабленные лиловые лямочки с её плеч, целуя каждое из них.

Когда он кладет свою руку ниже её живота, и она притягивает его для поцелуя, зарываясь тонкими пальцами в волосы. А потом он ведет пальцами ниже, проникая рукой под трусики, и она прогибается, издавая глухой стон, что тонет в их поцелуе.

Он продолжает жадно целовать девушку, терзая губы, покусывая вначале нижнюю, затем верхнюю. Тринкет ловит себя на мысли, что завтра они будут нарывать.

Он тянется к своим джинсам, стягивая их вместе с боксерами. А потом снова касается подушечкой большого пальца её подбородка и гладит его.

Опять издаёт стон куда-то ему в губы, когда чувствует, как он ведет рукой по внутренней стороне бедра; изгибается под ним, когда пальцы оказываются у чувствительного места, и машинально разводит ноги, впиваясь короткими ногтями ему в плечи, оставляя следы бледных полумесяцев на коже.

И в следующее мгновение Хеймитч аккуратно входит наполовину, и Эффи, кажется, теряет ощущение реальности.

Он замечает это, усмехаясь, гладит по волосам и целует, отдавая ей воздух из своих легких, чтобы капитолийка сделала вдох – кажется, она забыла дышать.

Она поддается на встречу, и он глубже проникает в неё. Эффи подтягивает колени по краям от него, шумно выдыхая и сильнее прижимая его к себе.

Он снова улыбается, шепчет ей на ухо её имя, а потом начинает постепенно двигаться.

Эффи снова издаёт стон, она хотела почувствовать его еще глубже в себе.

Он целует её веки.

Целует её нос.

Щеки.

Острый подбородок.

Она вся покрыта мурашками и капельками пота, как и он, но ей так сладко, что снова закусывает губу, сдерживая рвущийся наружу стон, когда он ускоряет движения.

Эффи ощущает только огромное желание.

– Эбернети, – сдавленно шепчет она, когда он сильнее вжимается в неё, подтягивая её колено выше и проводя ладонью по бедру.

Новый толчок и девушка снова горячо выдыхает ему в плечо, сильнее стискивая их в своих руках. Еще несколько движений и она больше не может сдерживать тот крик, что рвался все это время наружу.

И они исчезают. Взрываются, распадаясь на миллионы атомов, исчезают за грань и собираются вновь.

Они оба сбито дышат; он касается её лба своим и последний раз нежно целует её губы, слизывая капельки пота с них, прежде чем падает рядом со девушкой, подкладывая свою руку под её голову.

– Если я скажу, что люблю тебя прямо сейчас, ты подумаешь, что это из-за секса?

– Дурак, – смеётся она.

Блаженная пустота в голове. Прижимающееся к боку тело. Эбернети даже не заметил, как обнял её, как начал перебирать золотые волосы. Эбернети был счастлив в этот момент.

***

Она заходит в лабораторию, останавливается у стола, устеленного бумагами, несколькими томиками по анатомии и химии, а ещё снимками мозга и прочими непонятными вещами. Тринкет осторожно проводит пальцами по списку пациентов с синдромом, который находит глазами, цепляясь за имя Фликермана. Её вдруг посещает мысль, что она давно не встречалась с друзьями.

– Не ожидал тебя увидеть снова, – знакомый голос обрывает мысли, и она решительно делает несколько шагов к Логану.

– У меня остались вопросы.

– Как ты себя чувствуешь? Всё хорошо? – он игнорирует её порыв, одаряя легкой усмешкой.

Логан расставляет несколько пробирок в специальные подставки, собирает разбросанные бумаги, сортируя их, выбрасывая на пол ненужное, делает всё, только чтобы не смотреть на Тринкет.

– Да, всё хорошо.

– Тогда, я искренне не знаю, чем тебе помочь.

Мужчина продолжил разбираться в бумагах, складывая необходимые вещи в небольшой кейс.

– Что ты делаешь? – поинтересовалась капитолийка, пристально прослеживая каждое движение Логана.

– Эффи, я покидаю Капитолий через несколько дней. Моя работа подошла к логическому концу, и больше Хэвенсби не нуждается в моём присутствии. Он снял все обвинения, предварительно запретив въезд сюда.

Что? Неужели Плутарх отпускает его? Сейчас, когда мы так близко к разгадке…

– Как только я покину Капитолий, дороги назад уже не будет. И мы больше не встретимся, – он отложил бумаги и развернулся к девушке лицом. – Не прощу себе, если не спрошу: хочешь поехать со мной?

– Нет.

– Может мне купить тебе новое платье? Ты напоминаешь мне одну девушку. Она ужасно любила платья.

– Это ведь ты их убивал? Ты колол вакцину капитолийцам, стирал воспоминая и проводил эти эксперименты?

– Да, я. Только не спрашивай зачем, Эффи. Это слишком легко понять, – Реддл взял список пациентов в руки, и привычная усмешка окрасила его губы. Пробежавшись глазами по ряду с именами, он снова посмотрел на Эффи, поверх листа.

– Эти люди – пустые. Куклы. Их жизнь настолько мизерна, что, забывая, они ничего не лишались. Их однообразная скучная серая жизнь настолько бесполезная, что, очнувшись, не все понимали, что что-то забыли. И мне их даже не было жаль. Капитолий забрал у меня всё. Мои родные погибли, чтобы эти пустышки могли посмеяться часик другой. Я думал, что все капитолийцы такие. Что все они лишь жалкие куклы в руках Сноу. Но ты… Ты Тринкет портишь всю картину. Ты особенная. Только ты не заслуживала всё это.

– А как же мои друзья? Они тоже заслужили это? – она сильно сжала кулаки, раня ногтями ладони.

– Ах да, стилистка и ведущий. Кстати, с последним вышло случайно. Он кое-что увидел, что не должен был видеть. Но к счастью, он об этом не вспомнит, – Логан засмеялся и всплеснул руками, – О, дорогая, не смотри на меня так! Они ведь вышли из комы, верно?

– Это несправедливо…

– Жизнь вообще отличается несправедливостью, милая.

– И что дальше? Ты же не остановишься на этом? – Тринкет едва сдерживала слёзы, и злость – единственное, что помогало ей не разрыдаться перед ним.

– Конечно, группа мародёров не способна перебить всех капитолийцев в Панеме, особенно, если учитывать, что Хэвенсби казнил почти половину. Поэтому по технологии Тринадцатого, я добавлю в воду и еду свою вакцину, и тогда тысячи капитолийцев забудут о своём прошлом способе существования.

Только половину… Почти половину! Есть ещё, Боже, ну конечно есть ещё, Тринкет…

– Только когда все капитолийцы очистятся, станут лучше, только тогда я успокоюсь. Конечно, не все могут очнуться, и будут другие – не виновные, но, поверь, эти жертвы того стоят.

– Это ужасно. Хэвенсби этого не допустит.

– За него не беспокойся. Им и его верным псом Эбернети займутся мародеры.

– Остановись, – Эффи подошла к нему почти вплотную, и он, не ожидая такого рывка, делает шаг назад. – Нет, ты добряк, Логан. Я не верю, отказываюсь верить, что ты способен на это.

Что это? Попытка его остановить? Хреновая попытка, Тринкет.

– Это почти неизбежно, – он отвел взгляд, но девушка коснулась его щеки, поворачивая голову, так чтобы он видел её глаза. – Твой единственный вариант остановить меня – убить меня. Иначе, никак.

Его голос не дрожит; все такой же твердый, с легкой хрипотцой, он смотрит ей в глаза, наблюдает, как Эффи жмет губы, чувствуя привкус соли, растворяющийся на кончике языка, как горят её красивые глаза, огоньками просьбы и надежды, как она шепчет:

– Пожалуйста…

Ей плохо, больно, невыносимо. Все они могут умереть. И тогда все это просто идиотизм. Она не может позволить Эбернети так рисковать. Не может позволить ему умереть. Не может потерять его снова.

Сердце колотится в груди, почти вдребезги прошибая грудную клетку. Голова разрывается от пульса, раздающегося в ушах, а дыхание дрожит.

Она опускает глаза, потому что больше не может смотреть на него, опускает руки. И уже не видит, как он кидает последний, внимательный взгляд на нее, такой тяжелый, свинцовый, а потом отворачивается.

– И всё же подумай над моим предложением уехать, Эффи. Мне нужно, чтобы ты поехала со мной.

========== Часть 20 ==========

– Ребята, я вас так люблю…

– Ну уж нет, Тринкет, сегодня обойдёмся без твоих традиционных соплей, – прервала её Октавия.

Если говорить о ряде решений, которые когда-либо были предоставлены Тринкет, то именно это решение победило в конкурсе “самое сложное в её жизни”. Ещё вчера вечером она была самой счастливой во всей Вселенной, а сейчас она разбита. Так всегда бывает, когда добровольно прощаешься со всем, что любишь, со всеми, кого любишь. И это решение заняло первое место в списках “больнее, чем когда-либо”.

После небольшого утреннего разговора с Хэвенсби, который ясно дал понять, что Логан обставил его, и что правая рука президента не может предъявить ученому никаких обвинений (попутно вспоминая прошлые методы решения проблем с помощью пыточных), Эффи всё же позвонила Цезарю.

Набирала номер, сжимая челюсти от осенней прохлады и страха услышать растерянное “добрый вечер”. Но мужчина хохотом ответил на звонок, и тогда она поклялась не говорить им о своём решении.

– Да ладно, пусть говорит! – кричит Фликерман, смеясь, откидывая пятернёй блестящие золотые волосы.

Эффи смеётся в ответ, глядя на ведущего. Наверное, поэтому, вечеринка, которую закатила Октавия в честь хер-знает-чего, прошла просто великолепно. Потому что Тринкет ни разу за вечер не пожалела о принятом решении, и каждая улыбка Фликермана убеждала её, что капитолийка поступила правильно – потерять Фликермана ещё раз она не смогла бы.

– Я просто хотела сказать вам спасибо. Все эти годы вы были моей семьёй, вы были частью меня. И в моём сердце мы навсегда останемся большой дружной командой. Вы моя семья.

На ней шикарное платье, любезно предоставленное Октавией, и Эффи почти уверенна, что стилистка приобрела его совершенно недавно и исключительно для неё. Тави провела над её макияжем несколько минут, а может и часов, Тринкет не знала точное время, поскольку смотрела лишь на открытые, горящие вдохновением, глаза подруги. Весь вечер Октавия шутила, смеялась, приговаривая, что Цинна не пережил бы серости Капитолия, что она единственная, кто всё ещё может создавать красивое. И Тринкет понимала, что она чертовски права. Потеряв её, Панем бы потерял последние краски.

– А я очень надеюсь, что даже если жизнь нас раскидает по всему грёбаному земному шару, мы всегда найдём время собраться в старом добром баре в Тренировочном и, наконец, Фликерману удастся разнести его в щепки, – Октавия целует Фликермана, и смеётся сквозь поцелуй от удивления ведущего. – Это не конец, это, чёрт побери, начало новой жизни!

Тринкет искренне рада, что эти двое вместе. Она бы с лёгкостью выдохнула “ну наконец-то”, стирая рукой несуществующий пот с лба. Но всё о чём может думать Эффи:

Где носит этого придурка Хеймитча?

– Октавия, ты лучшая, – смущенно говорит Цезарь, обнимая девушку рукой.

– О боже, я сейчас заплачу. Сам Фликерман сделал мне комплимент!

– Ещё один поцелуй, и он сделает для тебя что угодно, – отвечает Эффи.

Для Тринкет это прощальный вечер, который должен запомнится всем как самый лучший. И пусть ребята думают, что это прощание на время их маленького путешествия в Четвертый Дистрикт, для Эффи это последний раз, когда она может насладится их компанией. Потому что есть вещи, которые она не может себе позволить. Например, их смерть от очередного изменения ДНК, от синдрома, названным в её честь.

Постепенно громкие разговоры стали стихать. Все события дня были пересказаны, вопросы заданы и отвечены, и теперь, когда возбуждение стало спадать, ему на смену пришла усталость.

Было решено, что Цезарь развезёт всех по домам. Перед тем как попрощаться с Октавией, Эффи взяла с неё клятвенное обещание быть аккуратной и счастливой, а затем крепко обняла. Она понимала, что поводов для беспокойства не должно быть, но все равно ничего не могла с собой поделать.

– Снова в своих размышлениях? – голос Цезаря прерывает поток её лирических мыслей и возвращает в реальность.

– Просто думаю о том, что будет, если вас не станет. Всего этого, – кутаясь в воротник ярко желтого пальто от холодного осеннего ветра, ответила она.

– Это всего лишь на пару дней. Тем более, ты сама предложила эту поездку, – он улыбнулся своей шикарной улыбкой. – Да и вообще, куда мы денемся. Знаешь, это действительно сложно – справляться с отсутствием воспоминаний. Но есть одна штука, которая помогает – друзья. Тринкет, ты слишком много думаешь о том, что было. Может пора уже отпустить прошлое? Теперь это наша новая жизнь.

– Я как раз работаю над этим, – она улыбнулась, обнимая друга, крепко сжимая его плечи.

Как же мне будет не хватать тебя!

– Эй, ты чего, родная? Ты что плачешь? – он заботливо вытер её слезы большими пальцами.

– Прости, все эти эмоции, – девушка поправила макияж и снова улыбнулась.

– Мы справимся, Эффс, – Цезарь снова обнял ее и поцеловал в висок, как маленькую девочку, но тут же отстранился, – ты справишься.

***

У Логана дрожат руки. Он цепляется за телефон, и со стороны кажется, что мужчина пытается задушить устройство.

В его доме прохладно, как и во всех помещениях, где бы он не находился. И несмотря на потрескивающие поленья в камине, тепло от огня не могло согреть слегка онемевшие конечности мужчины.

Свет от камина, отбрасываемый острым и широким лезвием, плясало по стенам комнаты.

У Логана сердце бьется как ненормальное.

Чёрт возьми, чёрт.

Он несколько секунд моргает. Спина отдаёт тянущей болью. Как и затылок, и шея. Тело слегка лихорадит.

Какого черта здесь такая темнота?

– Это безумие, – говорит учёный в пустоту перед собой.

– Это месть, Логан. Мы заслужили. Они все заслужили! – рычит мужчина за спиной Реддла, и всё его нутро сжимается в один тугой узел. Это чёртово слово: должен. Оно звенит в его черепе противным звоном. Оглушающим.

– Знаю.

– Тогда закончи начатое, пожалуйста!

Логан склоняется над бумагами, сжимая в правой руке телефон, так сильно, что устройство издаёт предупредительный треск. Лицо его бледное, а глаза лихорадочно поблёскивают, хотя выглядит он достаточно спокойным.

Ему остаётся лишь передать нужные вещи нужным людям. Но этот голосочек в голове мешает сосредоточится. Путает цифры номера, что он должен набрать. Образ, что шепчет голосом Тринкет, смотрит её заплаканными глазами, касается холодными пальцами его щеки и просит прекратить это. Он вспоминал их утренний разговор.

– Как прошло?

– Нормально, – отвечает она, складывая руки на груди. – Они согласились уехать из города.

– Хорошо. А Хэвенсби?

– У них нет доказательств против тебя. Логан, – она смотрит на него, кусая губы. – Я согласилась поехать, потому что ты обещал прекратить это безумие.

Он знает, что она сейчас чувствует. Это чёртова несправедливость, от которой её глаза снова наливаются слезами и руки трясутся. А ещё она злится на него, потому что яростно смаргивает слёзы, тяжело дышит и сжимает небольшие кулаки.

Он выпрямил спину, развернулся на пятках и сел на стол, бесцеремонно отталкивая установку с пробирками. Затем внимательно осмотрел Эффи, и усмехнувшись, начал подготовленную речь:

– Я думал об этом, и да, Тринкет, ты права. Не все капитолийцы заслуживают подобное. Но я не могу остановить других. Гарантирую, что им будет не больно.

– Ты обещал!

– Я обещал, что Хэвенсби и Эбернети останутся живы. И мне удалось переубедить остальных.

– Мне нужно попрощаться, – тихо отвечает она, после небольшой паузы.

Он одобрительно кивнул, и, назначив дату и время, вернулся к установке.

– У нас мало времени, Логан! Ты позволил ей уйти, а она сдаст тебя при первой же возможности.

– Нет, Кай, всё будет хорошо, – повторяет про себя Логан. Ведь это всё, что он может делать – повторять про себя, что всё будет хорошо. – Слушай…

– Нет, это ты слушай, – мужчина соскочил с подоконника и сделал несколько быстрых шагов по направлению к Реддлу. – Это что, игры, по-твоему?

– Кай, это выход. Мы можем уйти и забыть обо всем – начать новую жизнь, брат. И это единственный выход.

– Это херня, а не выход.

Кай был в бешенстве. Впервые Логан видел его таким.

Он отводит глаза.

– Мародеры не отпустят нас со словами: вы хорошо потрудились, ребята, дальше мы сами. Мы в одной чертовой лодке, и она тонет, братик, а мы вместе с ней. Нравится тебе или нет.

– Больше нет.

– А хочешь знать почему? Потому что ты влюбился. И в кого? В капитолийку! И не просто в какую-то дурёху, а в ту самую, из-за которой мы все здесь! Из-за неё казнили половину наших!

– Не кричи.

– Всё шло просто замечательно, пока ты не размяк. Эти тупицы должны были забыть, что произошло и когда бы всё закончилось – мы стали бы спасителями этого мира! А теперь мы убегаем как крысы! Бросаем своих. Что ты наделал?

Логан думает, что это неправильно.

Как можно ненавидеть людей и одновременно испытывать желание лечить их?

И эта мысль сводит с ума не хуже, чем монолог брата, отличающийся эхом в голове.

– Я отвечаю за неё. За тебя. За этот план. И у нас получится, – говорит он, так убедительно, что и сам начинает верить в это.

Реддл младший тоже верит, потому что прекращает свой монолог. Смотрит на брата несколько длинных минут, а затем, сквозь плотно сжатые зубы говорит своё “ладно” и Логан немного расслабляется. Его младший брат всегда сдавался под хорошим уверенным напором, и в этот раз Логану удалось переубедить его.

– Я верю тебе, но, если она предаст нас, я лично прикончу её, – он тычет пальцем в солнечное сплетение ученого, и всплеснув руками, наверное, проклиная всё на свете, уходит из комнаты, оставляя брата в полутёмной гостиной одного.

Додумывать, размышлять, строить планы на новый этап в жизни. Чтобы с этого момента всё пошло как нельзя хорошо. Потому что он обещал, своей семье.

***

Вернувшись с вечеринки, Эффи прикрывает глаза на несколько минут. Скидывает с себя пальто. Устало выдыхает, когда опускается на диван. У неё болят скулы, и девушка дает себе клятвенное обещание, что, когда всё закончится, она больше никогда не улыбнётся.

Ещё несколько дней, и всё закончится. Просто дыши. Дыши. Дыши, Тринкет.

И она дышит.

Вдох-выдох. Эбернети заходит в квартиру.

Вдох-выдох. Эффи наливает себе вина.

Вдох-выдох. Хеймитч заходит в комнату.

Вдох-выдох. Она снова улыбается.

– Почему ты улыбаешься?

– Разве я не могу улыбаться? – она моргает самыми невероятными глазами на свете, искрение удивляясь его вопросу.

– Просто почти забыл, как выглядит эта улыбка, – в его голос вплетаются минорные ноты, которые звучат слишком грустно даже для Эффи, в которой уже третий стакан самодельного пойла. Удивительно, что, наблюдая за Эбернети, она быстро изучила рецепты коктейлей, и сейчас смешивая очередной, она опускает голову, пряча глаза под длинными ресницами, чтобы не видеть скептичного взгляда Эбернети.

– Мы отлично провели время, жаль, что тебя не было.

Она изо всех сил пытается выглядеть беззаботной, и ей кажется у неё получается, потому что Эбернети молчит, ничего не спрашивает и просто садится на диван, в надежде немножко расслабиться.

Она хотела бы, чтобы он ничего не знал, потому что непременно назвал бы её дурой, начал бы отговаривать, и она бы согласилась. А этого нельзя было допустить, поэтому она садится рядом и продолжает изображать, что у них всё хорошо.

– Я был с Хэвенсби. Оказывается, мы неплохая команда.

Эбернети смотрит на неё, и у него, в отличие от капитолийки, ничего, кроме удушливой усталости, изобразить не получается. Потому что он вспомнил все случаи, когда Эффи Тринкет ТАК улыбалась. Так фальшиво, так странно. У него плохое предчувствие, вибрирующее в груди. Но он молчит, потому что знает, стоит ему сказать ещё слово, и всё полетит к чертям. Он полетит к чертям. В огромную черную дыру, что разрастается, словно опухоль, с каждым грёбанным днём. И он благодарен ей за эти попытки сохранить видимость “хорошего спокойного вечера”.

– Это очень замечательно, – она делает глоток алкоголя, смешно морщит нос и делает глубокий вдох. – Может быть он разрешит остаться? Ты хотел бы?

У Эбернети есть большая проблема.

Проклятие, клеймо на душе. На его костях выжгли метки вечных потерь, неудачливости, от которой не избавиться. Рядом с Эбернети лучше не находиться, а то сам наплачешься.

– Тринкет, он не оставит меня, – он готов был поклясться, что она облегченно выдохнула, но девушка больше не улыбалась, и он сделал вывод, что ему показалось.

Эбернети никого не подпускает близко. У него нет семьи, потому что он не хочет снова потерять её.

– Только не начинай. Можно подумать, ты хочешь поехать со мной… Хочешь?

Ему было уже наплевать на свои чувства. Выкурить сигарету, две, три – вот что ему хотелось больше всего на тот момент, но он знал, что ему бы не помогли ни сигареты, ни алкоголь, ни тяжкий, мучительный сон. Потому что ОН хочет, чтобы она поехала. Так не должно было быть.

– Нет, – тихо отвечает она.

Эбернети не хочет обзаводиться семьей. Но, кажется, уже слишком поздно. Он видит как сжимается её ладошка вокруг бокала, как её улыбка кажется надломленной и ненастоящей, как голубые глаза наполняются слезами. Да, было слишком поздно отрицать, что у него нет семьи.

– Мы ещё не прощаемся. Хэвенсби кое-что придумал на счёт Логана. Давай вернёмся к этому потом. Завтра, к примеру?

Сейчас она скажет ему. Потому что если вчера она думала, что без проблем уедет с Логаном, то сейчас эта идея казалась ей убийственно-неправильной.

– Ладно, – отвечает она, пожимая плечами.

Ладно?! Трусиха. Дура! Скажи ему. Скажи на счёт три… Раз, два…

– Ты до смерти тут сидеть собралась? Я спать, если что…

Она жмёт губы, боясь, что у неё не осталось сил сражаться.

– А если мы не поговорим. Ни завтра, ни через неделю… Если в один момент я исчезну…

Эбернети хмурится, стараясь понять, почему она задаёт этот вопрос.

– Ты не исчезнешь ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц или год. Поняла?

– Прости, – кусает губу и пробует улыбнуться правым уголочком. – Прости меня, Эбернети.

– Что происходит?

Тянется к нему, обхватывая каменные плечи, обтянутые жесткой курткой, и жмется ближе, позволяя все же запутать пальцы в его волосах, цепляясь за него так сильно, насколько это ей удается. И продолжает шептать «прости» куда-то ему в предплечье.

– Эффи, ты расскажешь мне наконец?

Уходи, вали к чёртовой матери, сейчас же, Тринкет. Так будет лучше.

И она отпускает его плечи.

– Я просто устала, сама не знаю, что на меня нашло, – отмахивается девушка.

– Всё будет нормально, – он целует её в лоб.

Его голос – кажется, скажи он сейчас перерезать себе глотку, она сделала бы это без колебания. Почему-то в это “всё будет нормально” Эффи верит сильнее, чем во что бы то ни было за последние месяцы.

И эта уверенность в том, что он не позволит Логану и его команде прикоснуться к ней и пальцем. Грёбаным пальцем. Стучит по вискам, с каждым шагом.

– Пойдём спать, – Хеймитч почти тащит её за собой в комнату.

И она послушно плетётся за ним, вцепившись в его руку.

Уложив Эффи, Хеймитч устроился рядом, привлекая её к себе, пресекая разом все попытки вырваться, встать и уйти. Потому что ей кажется, будто его объятия – самое надёжное место во всём этом гребаном мире.

– Спи, – пальцы осторожно принялись распутывать её светлые кудри. – Всё у нас будет нормально, Эффи, просто спи.

Он был в ужасе от того, что говорил. Что за слова срывались с его губ весь чёртов вечер. Это “мы”, это “у нас”. Заботливое “спи”. Всё это кажется ему правильным. Но как, мать её, это можно назвать правильным? Но она возле него. В его объятиях. И да, это ПРАВИЛЬНО!

Девушка развернулась спиной, и, устроившись поудобнее в его руках, обхватив рукой запястье Хеймитча, потянула на себя, заставляя обхватить талию под одеялом.

Её спина плотно прижалась к его груди, так что Эбернети почувствовал животом тонкую линию позвоночника.

И это лёгкое, простое движение, снова подтвердило “правильность” его мыслей.

========== Часть 21 ==========

Её мучают кошмары, она который вечер просыпается в поту под будильник и молит сознание не отключаться. Потому что на самом деле, она спит по три часа за ночь, и её вырубает.

Каждый день превращается в очередную вариацию предыдущего, словно включается повтор: диск не проигрывается дальше, на экране один момент множество раз, поставленный на стоп ужасный отрывок из фильма.

Из странного сложного сна её выдёргивает посторонний звук, но она не спешит подниматься и минут пять всматривается в потолок.

Она слышит, как Эбернети роняет столовый прибор на пол и чертыхается. У неё моментально возникает вопрос, что теплом разливается от затылка до кончиков пальцев:

Неужели готовит завтрак?

Эффи усмехается и наконец встаёт с кровати. Проходя мимо зеркала, девушка случайно замечает отражение.

– Ужасно, – шепчет она, пялясь на свои красные глаза. Она никогда не перестанет высматривать в себе симметричности и сравнивать себя с глянцевыми обложками. Потому что так нужно. – Ты должна быть красивой.

Должна. Сколько ещё она будет путать себя оковами обязательств? Душить себя мнимой виной, вынося себе приговоры, каждый раз требуя от себя невозможного.

Она всё чаще забывает есть, иногда пить. У неё часто кружится голова.

Но ей кажется, что это совершенно не имеет смысла, поскольку, закрывая глаза, она вспоминает уже не свою жизнь, а собственные воспоминания о ней.