Текст книги "Keep Coming (СИ)"

Автор книги: fox in the forest

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

========== Часть 1 ==========

***

Новый мир всегда строится на костях старого. Так всегда было, и только Эффи Тринкет не могла понять, чем именно отличался старый от нового.

Дни Революций и восстаний остались далеко в прошлом. Люди стали спокойнее, как казалось в первое время, и ничего не предвещало новой беды. Китнисс и Пит налаживали свои отношения, Хеймитч Эбернети выращивал гусей, Хэвенсби, словно пчелка, окучивал новых представителей власти. А Эффи осталась в огромном особняке Сноу, ухаживая за белоснежными розами. Никто не мог и подумать, что такая работа подойдёт капитолийской Диве. Она же толковала это по-своему: хочешь жить – приспосабливайся. Будь готов к любым переменам. И она была. Научись радоваться и тому, что имеешь. И она радовалась, искусственно, но всё же. Чёрт, она верила в то, что однажды дойдёт до такого состояния, что даже на самом дне преисподней она будет стоять, скрестив руки, и улыбаться, ощущая себя счастливейшим человеком на свете.

В доме находилось ещё несколько людей, выпавших из реальности, толком не осознавших, что же произошло на самом деле: несколько человек из прислуги и охраны. Люди, которым не нашлось места в новом послереволюционном мире.

Ей нравился сад, нравилось чувствовать себя хозяйкой замка, и выращивать эти чертовы розы. Однажды, срезая отцветший бутон, Эффи задумалась:

– Как было бы здорово остаться в этом месте навсегда.

Последнее слово прозвучало не так, как она ожидала, девушка широко распахнула глаза и уставилась на ножницы. Навсегда. Слово превращалось в приговор, грозя надолго застрять в её сознании. Она нервно сглотнула; белоснежный бутон медленно окрашивался в красный. Кровь из случайно порезанного пальца, словно доказывала, что с этого момента всё пойдёт не по плану.

Всего через три дня начались набеги на всё ещё закрытые магазины, которые в прошлом пользовались популярностью среди жителей Большой столицы. Ещё некоторое время спустя убили и тяжело ранили двух человек. Как выяснилось позже, нападали те, кто желал мести, на тех, кто застрял во времени, невинных и глупых жителей Капитолия. Мародёров пытались поймать, но никто особо не старался. Даже Плутарх перестал искать оправдания для Тринкет, чтобы успокоить её, только пообещал, что в скором времени всё наладится. По его мнению, народ должен был объединиться, стать одним целым. И для него существовал только один вариант, как можно быстро и легко примирить два столь разных мира на одной площади.

Очередной прием для Тринкет уже ничего не значил. Её сложно удивить подобным, чего нельзя было сказать о гостях. Роскошь от подобных вечеринок померкла, всё стало каким-то бледным, словно это происходило в далеком прошлом, но люди не замечали этого. Им было плевать. Конечно, того, что было не вернуть. И Эффи понимала это. Что-то точно изменилось, и дело было не во времени и точно не в роскоши. Каждая её попытка понравится, сводится к осуждающим взглядам, каждое слово, произнесенное девушкой, вызывало лёгкий оскал. Они знают – ей тяжело, и никто не стремился помочь.

– Продолжай улыбаться, подбородок выше, иди вперёд и не оглядывайся, – думает она про себя, мысленно закрывая лицо маской. Никогда ей не было так тяжело.

Обновленные (и новые) жители (и гости) Капитолия праздновали победу над тоталитарным террористическим контролем Сноу и Коин. Они праздновали освобождение. Прошло всего немного времени, кто же мог подумать, что новые правители так быстро возобновят управленческую деятельность. И вот, когда всё, якобы, успокоилось, кто-то решил, что людям стоит устроить праздник. Отвести душу. Эбернети знал к чему приводят такие праздники, но всё же предпочел остаться в своём отдаленном Дистрикте, заливаясь алкоголем, прячась в четырех стенах от её осуждающего взгляда. Он даже не подозревал, насколько Эффи Тринкет нуждалось в его присутствии. Тогда и сейчас. Всегда.

Испытывая все виды злости и ненависти, она проклинала Эбернети, проходя мимо компании мужчин, осматривающих её формы, с явной недвусмысленностью. Она словила себя на мысли, что только он имел право ТАК смотреть на неё.

– Всё как раньше, – шептала она, – так же, как перед Играми. Что же изменилось? Может люди не те?

Гости, а именно: профессиональные убийцы из бывших Дистриктов-победителей, новые представители власти, активные политические деятели с явным пристрастием к алкоголю и, конечно же, обиженные люди (неудачники из окраин, как бы выразился бывший владелец Резиденции). Нет, невозможно было найти компанию хуже для девушки-капитолийки, чьи руки вытаскивали имена тех, кто должен был умереть. У каждого были причины причинить боль бедняжке. Стоило только захотеть. От этих мыслей, становилось не по себе. Но Эффи, слегка улыбается этой проблеме.

– Подумаешь. Ещё один приём, – она прикрывает глаза, выпивая шампанское, вспоминая былые времена. – Всё как раньше. Разве они не понимают? Это уже было. Но… Что же изменилось? Если не люди, может место?

Бывшая, пышущая красотой и богатством, резиденция Сноу превращалась в обычное здание, после смерти её хозяина. Но лишь на определённое время. Сейчас же особняк, наполненный новой публикой, можно был спутать с тем, каким он был несколько лет назад.

Тринкет с иронией осмотрела зал:

– Даже дизайн не потрудились сменить – словно три года назад. Но ведь что-то не так. Так что же?

Несколько вежливых улыбок, парочка комплиментов. Её красное платье резко выделялось на фоне бледной красоты остальных. Всё в ней было гармонично: плавные движения рук, отлично подобранные слова, будто бы она знала все ответы на все вопросы, манеры. Это чертовски раздражало и одновременно располагало к себе. Но больше раздражало. И напряжение не оставляло Тринкет ни на секунду.

Очередная компания капитолийцев, но вот оно, наконец-то ей отвечают с интересом, задают вопросы и, чёрт, просто интересуются ей. Не этого ли она ждала весь вечер?

Женщина в пышном несуразном платье безжизненно улыбнулась:

– Чем же вы занимались во время… Вашего пребывания в Тринадцатом, – и снова эти «подбирания слов», которые так бесили Эбернети. Эффи кажется, что она понимает.

– Вас эксплуатировали? Заставляли работать?

– Я разносила кофе для заговорщиков. Или нет, иногда выпадал шанс накрасить лицо революции, – ворвалось в её мысли, но она только натянула на лицо привычную улыбку.

Чёрт, она была самым бесполезным существом, и все знали это. Все, кроме неё, пожалуй. Она верила, что нужна. Заставляла себя верить. Внутри что-то скривилось, сжалось и вывернулось наизнанку. Ей стало противно от самой себя.

– Мне мало кофеина; слишком серо; слишком мало; это не годится.

Чёрт. Чёрт, заткнись Эффи! Заткни свой чертов рот!

– Эффи, вы ещё здесь? – послышался голос дамы, вырвавшей Тринкет из воспоминаний. – Вид у вас, будто бы вы рвотное зелье выпили.

– Наверное, она не хочет вспоминать этих болванов! – высказался рядом стоящий мужчина. Эффи вдруг ощутила благодарность всем капитолийцам Панема, за их удивительную способность додумывать фразы собеседника, судя по собственным меркам.

Забыть этих болванов?

Болвана, кретина, самодовольного напыщенного урода! Как же больно было осознавать, что этот урод стал её океаном. Она тонула в его глазах, когда он смотрел. И как же это бесило. Выбивало почву из-под ног. О какой близости могла идти речь, когда весь мир кричал о том, что это неправильно? Конечно, когда во всю разгорелась революция, ему нужна была поддержка. И как же больно было осознавать, что она всего лишь мелкая рыбка, одна из попавшихся под руку подруг на ночь, в этом бесконечном океане.

– Я бы с удовольствием забыла все эти события! – чуть ли не выкрикнула дама, соглашаясь с другом.

Как можно забыть? Просто выбросить воспоминания из головы, как будто вынести мусор. Она искренне не понимала. Как она могла забыть то, что стояло перед глазами, каждый раз, как она моргала. То, что глубоко вошло под кожу, аккуратным почерком осталось выжженным на костях. Как это, просыпаться утром или днём, сладко зевнув, а не ночью от кошмаров, с криком, застрявшем в горле? Просыпаться так, чтобы не плакать до самого утра? Она не знала. Поэтому, и только поэтому, девушка улыбнулась.

– Жаль, что мне придется покинуть вас, мои дорогие.

Остаток вечера она старалась не разговаривать.

Когда дела катились к чёрту, на помощь всегда прибегал Хеймитч. Каждый раз, прокручивая в голове эту фразу, Эффи выпивала залпом бокал шампанского, рискуя напиться, не дождавшись конца вечеринки. К её счастью, гуляние народа – иначе сказать нельзя было – подходило к концу. Гости стали разъезжаться. Эффи металась из одного крыла резиденции в другое, чтобы пожать руки на прощания, извиниться или пожелать доброй ночи всем, кто присутствовал. Ей нужно было держаться до самого конца. Играть роль как обычно это бывало перед самой Большой Игрой. И она выдержала это испытание.

Как только дом опустел, девушка поднялась к себе, вышла на балкон. Вид открывался изумительный. Лёгкий ветер обдувал полы платья, заставляя подол взлетать и окутывать девушку. Ей хотелось танцевать, выкурить что-нибудь и обнять Хеймитча Эбернети, покорителя гусей.

– Неужели они дороже меня, а, Хеймитч? Гребанные гуси, – она тяжело вздохнула, глядя на бесчисленное количество звёзд над головой. – Где же твои манеры, Эффи?

Мурашки пробежали по её коже, становилось холодно. Эффи вдохнула чистый воздух, словно в последний раз, и, вернувшись в комнату, стала готовиться ко сну. Переодевшись в белое платье, она осмотрела себя в зеркало, чуть морща нос. Светлые волосы чуть ниже плеч аккуратными прядями расположились на её ключицах, не смытый макияж слегка растекся, что придавало драматичности отражению в зеркале. Её тело оставалось безупречным, за годы революций и игр, на нём так и не появились шрамы.

– Что изменилось? – спросила она сама себя. И ничуть не удивилась, услышав голос Эбернети: – Ты, и только ты.

– Иди к чёрту из моей головы, – вслух, улыбаясь, повторила она.

Заснуть так и не удалось. Мысли не отпускали; девушка не находила себе места. Одно слово, изменившее ход событий, кровь, как предупреждение и странное предчувствие чего-то неизбежного. Лежа на кровати, она пыталась понять, что произошло с миром, с ней, представляя рядом Хеймитча, небрежно развалившегося на второй половине кровати.

– Прочь из моей головы, – шептала она, улыбаясь видению. На секунду ей показалось, что в мире никого и ничего не осталось, лишь пустота и тишина вокруг.

Резкий звук разбивающегося стекла, шум, женский крик, рокот не заглушенного двигателя. Не то, чтобы ей было интересно или она обладала храбростью – ей было плевать. Но было что-то, что заставило её подняться и выйти к месту преступления: предчувствие, что так нужно. Что это неизбежно.

Осторожно приоткрыв дверь, девушка вскрикнула. Грабители. Страх толкнул её в спину.

На что она рассчитывала, когда побежала? Глупый поступок, выражающий лишь её отчаяние, слабость и глупость.

Она не успела сделать и несколько шагов, когда ощутила боль во всей голове и пальцы, сжимающие волосы, отчего из глаз едва не посыпались искры. Сильные руки сжали её в тиски.

Голос сорвался на отчаянный крик. Она сама не ожидала такого. Затем укол в плечо.

– Я не причиню тебе боль, я просто хочу забрать то, что принадлежит мне по праву, понимаешь?

Вырываться не хотелось, силы в момент покинули её, рассудок поплыл. Полная апатия. Хотелось только спать. Что-то рухнуло на пол, снова закричала женщина-прислуга. Разбилось окно. Ничего в мире больше не волновало Эффи.

– Что со мной? – прошептала она.

– Всё хорошо, не переживай. Я не позволю, чтобы кто-то обидел тебя. Ты лучше этих, из Капитолия, – он нервно рассмеялся, отдал распоряжение компаньонам, чтобы пошевеливались. – Всё идёт гладко. На утро и не вспомнишь, что тут произошло.

Тринкет нервно вздохнула. Она знала, что-то вот-вот случится, план развалится. В комнату забежал человек, стал яростно кричать. Человек, державший Эффи, попятился. Раздался выстрел. Грабители разбежались как по команде, кроме одного. Он всё ещё придерживал Тринкет, не давая ей упасть. На её белом платье проявлялось пятно.

– Какой ужас, – подумала она.

Пятно разрасталось, меняло форму и очертания, пока не стало похожим на огромную бабочку. Она моргнула. Затем ещё раз. Знаете, как это бывает: словно что-то происходит, но уже не с вами, и точно не с кем-то ещё. Словно это сон. Прострация длилась недолго, всего несколько секунд, пока не наступил шок.

Свет фар слепил глаза. В их свете стало понятно: пятно имело тёмно-красный оттенок – это была кровь. Её кровь.

Боль пронзила тело. Всего несколько секунд, чтобы подумать: не справедливо. Одно мгновение, чтобы рухнуть на пол, словно безвольная кукла. И целая вечность, на умиротворение. Но было слишком больно думать.

– Так, спокойно, сейчас, милая, терпи, – как в бреду повторял мужчина.

Было больно думать, шевелиться, наблюдать. Что-то происходило вокруг неё, но ей не хотелось смотреть. Она попыталась представить Эбернети без рубашки, с прострелянной грудью, сидевшем около неё.

Грабитель осторожно поднял девушку, выбежал из дома. Тринкет увидела, как горит Резиденция.

– Зачем ты это сделал? – спросила она, а в голове пронеслась строчка: – И это твои последние слова?

В новостях уже мелькали обрывки из прямого эфира, сыпались комментарии о мародёрах: кого-то поймали. Хеймитч Эбернети смотрел новости редко, но почему-то именно по воскресениям. В его глазах отражался свет от изображения: свет горящей Резиденции бывшего президента, на пороге которой стоял человек в крови, держащий мёртвую Эффи Тринкет.

Комментарий к Часть 1

Есть замечательная Лана Дель Рей, которая не перестаёт меня вдохновлять.

========== Часть 2 ==========

***

Камеры продолжали кружится вокруг горящего здания. Парень, перепачканный в чужой крови, продолжал держать Эффи. Хеймитч пытался убедить себя, что это не Тринкет. Время остановилось на мгновение. Как будто вселенная сделала вдох, задержав дыхание, а затем резко выдохнула. Время стремительно побежало прочь в своём ритме. Здание рухнуло, парень упал на колени, а вокруг Эффи суетились врачи. Оцепенение Хеймитча сменилось тревогой, и уже через несколько минут он летел в Капитолий.

***

Представьтесь, – спокойно потребовал голос.

Обычная камера, не так как в старых фильмах – не слишком светлая, не слишком тёмная. Никаких ламп на столе или света, который резал бы глаза. Всё было обычно.

– Как мисс Тринкет? Та девушка, которую я вынес из Резиденции. Она жива? – взволнованно спросил заключенный.

– Расскажите с чего всё началось, и можете насчитывать на смягчение наказания, – мужчина явно игнорировал грабителя, и тот, немного подумав, решил рассказать историю, надеясь, что на его вопрос ответят.

– Это что-то вроде заговора. Нас было пять человек. Я не знаю почему они согласились, но причины были.

– Имена, – потребовал следователь, всё время что-то писавший.

– Я не знаю. Нам это не нужно было. У нас было что-то в роде кличек. Я был Первым. Мы лишь хотели забрать то, что принадлежало нам по праву.

– Что конкретно принадлежало вам?

– Всё.

Следователь отложил ручку и поднял глаза на заключенного, смиренно выжидая подробностей. Как оказалось, позже, Первый был разработчиком оружия химического типа, что очень часто использовали на Играх. За время его работы, он сумел вывести формулу для вакцины, которая лишала бы человека сознания на несколько часов, вводило его в состояние полной покорности. Но у вакцины были побочные эффекты: испытуемые впадали в кому на несколько недель, а те, кто возвращался, забывали абсолютно всё. Речь, письмо оставались неизменны, исчезали только воспоминания.

– Я пытался исправить ошибку, препарат больше не вызывал кому, только легкий обморок, и стирал последние 24 часа из памяти. Сноу не нуждался в подобных вещах. Поэтому, меня выгнали. Я потерял всё, что было, стал не нужным. Спросите меня ещё раз – почему я это сделал.

– Этот препарат вы ввели в организм мисс Тринкет? – мужчина кивнул в знак согласия, и судорожно вдохнул, заметив на себе яростный взгляд ещё одного человека, стоящего в самом углу комнатки. – Тогда почему вы стреляли? – продолжил следователь, снова взял ручку и принялся что-то записывать.

– Не я, это Третий выстрелил. Он ювелир. Все работы отправлялись в Капитолий. На Играх умерла его жена. Он хотел забрать ценные вещи и продать их где-нибудь на черном рынке. Но я не знаю почему он это сделал.

– Почему вы сожгли Резиденцию?

– Чтобы привлечь ваше гребанное внимание!

Мужчина приподнял бровь и непонимающе уставился на Первого.

– После двадцати минут нашего вооруженного ограбления, никто так и не явился на помощь. А у меня на руках девушка кровью истекала. И только когда я поджег дом, появилась пресса.

– Там была охрана.

– Нет, охрана – это мы. Четвёртый, Пятый и Второй.

Допрос подходил к концу. Следователь картинно отложил ручку и обернулся на стоящего сзади человека. Немного помолчав, Первый выдохнул:

– Я не хотел, чтобы кто-то пострадал. Девушка должна была заснуть, а на утро бы и не вспомнила, что что-то произошло. Я оказывал ей первую помощь, Господи… – мужчина уткнулся головой в ладони, на которых была засохшая кровь Эффи. – С ней всё хорошо?

Ответ он не узнал. Мужчина закончил допрос, встал и, шепнув что-то человеку в углу, вышел вместе с ним из комнаты в коридор. Там, пройдя мимо нескольких дверей, они зашли в такую же комнатку. Следователь сел за идентичный стол и устало произнес:

– Представьтесь, – так и никак иначе начинался любой допрос.

Третий хмыкнул в ответ, закидывая ноги на стол. В комнате по-прежнему находились двое, помимо заключенного: тот, кто вел допрос и человек в углу комнаты, чьи глаза, казалось, полыхали огнём. Он никак не мог понять почему допросы всегда начинались именно с этих слов. Допрашиваемый был несговорчив, но всё же подтверждал слова Первого.

– Зачем вы выстрелили?

– Они меня бесят.

– Кто?

– Капитолийцы, – парень сплюнул на пол и хищно улыбнулся. – Была бы моя воля, я бы их всех отправил на Бойню. Жалкое зрелище. Это ещё ничего такая была, хотя ночью особо не видно, – он засмеялся, а человек в углу уже готовился наброситься. – Мы уже уходили, но тут я вспомнил, кого она мне напоминала. Эффи Тринкет. Ну да, точно. Это она была сопровождающей в Двенадцатом. Она убийца и заслуживала смерти, даже больше тех, кого я уже успел прикончить.

Допрос пришлось прервать. Парню не повезло, ведь человек в углу был Хеймитчем Эбернети. Яростным, обезумевшим мужчиной, который знал и любил Эффи Тринкет.

***

На следующий день Эбернети получил разрешение поехать в больницу, где она пробыла три дня. Мужчина давно не спал, усталость валила с ног, но он смиренно выжидал, когда ему позвонят, и теперь не мог отступить. Залив в себя кофе с коньяком, Хеймитч позвонил Плутарху, и выехал в больницу. Он всё пытался понять, почему так сильно переживает и волнуется за неё. Больше, чем когда-либо и за кого-либо. Он вспоминал как боялся за Сойку, как переживал за собственную жизнь, но тут было другое. Слишком сильное чувство. Его разум отрицал возможность её смерти. Погрузившись в мысли, он не заметил, как заснул.

– Вид у тебя ужасный, – первое, что услышал мужчина после пятиминутного сна, был голос Плутарха, который с заботливым видом всучил ему в руки бутылку со спиртным. Бывший ментор решил, что сейчас лучше воздержаться от искушения, вернул бутылку Хэвенсби и очень удивился, что смог это сделать.

– Тебе бы пригодилось. Хеймитч, её не стало. И я хочу, чтобы ты это понял! – кричал в спину Эбернети, бегущий за ним Плутарх.

– Я знаю.

– Нет. Не знаешь, – упёрся мужчина, и сделав глубокий вдох, когда они остановились у входа в лифт, продолжил. – Она умерла в ту ночь. Эффи Тринкет мертва.

– Перестань это повторять. – отрезал Эбернети и, не дожидаясь бывшего распорядителя, прошмыгнул в лифт, оставляя его одного. – Я должен убедиться.

Лучшая больница Капитолия. Лучшая палата с лучшим видом на город. В его голове кружился рой мыслей, напряжение и раздражение росло с каждым шагом.

– Они обязаны были спасти её.

Мужчина замедлил ход лишь когда вышел в коридор, ведущий к двери в её палату. Он шел осторожно, бесшумно, наблюдая за окружающими. Вокруг что-то происходило. Медсестры одна за одной взволнованно пробегали мимо мужчины, не замечая его. Хеймитч хотел уточнить номер палаты, но девушка, которую он выхватил из потока пробегающих мимо медсестёр, лишь отмахнулась, указывая в конец коридора, и исчезла за поворотом.

Он выдохнул так, словно в лёгких был дым кубинских сигар.

Осторожно приоткрыв дверь, он заглянул внутрь, не решаясь зайти.

Плотные шторы закрывали почти все окна, скрывая свет заходящего солнца, погружая комнату в янтарный полумрак. В полоске коридорного света, что протиснулся в комнату через дверной проем, медленно кружили пылинки. На небольшой тумбочке у кровати рядами выстроились всевозможные лекарства.

Кровать убирали две девушки, третья собирала лекарства и капельницы.

Наблюдая за этой картиной, мужчина вдруг осознал, что образ Тринкет есть почти в каждом его воспоминании.

Он снова выдохнул. Посмотрел в сторону огромного окна и увидел её.

Серенькое платье, такое же, что и у медперсонала, светлые локоны, мирно спадавшие на плечи. Девушка, почувствовав на себе взгляд, обернулась. Он бы не узнал её, встретив год назад. Но только не сейчас.

– Тринкет, – улыбнулся мужчина, подходя ближе, чтобы убедится, что это не мираж.

Девушка улыбнулась. Он сразу понял – это не может быть миражом. Это она. Его Эффи. Он обнял её хрупкое тело, осторожно, боясь причинить боль, и оставил поцелуй на её губах.

Девушка отошла на шаг назад, чуть нахмурившись, и капризно потребовала:

– Представьтесь!

========== Часть 3 ==========

***

День после ранения Эффи Тринкет, был необычным с самого утра. Её в бессознательном состоянии перевезли столичную больницу под четкими указаниями Хэвенсби. Состояние Тринкет оставляло желать лучшего, хотя рана чудом не задела жизненно важные органы, девушка потеряла много крови. Лучшие врачи Капитолия сделали все возможное, чтобы она выжила: операции прошли безупречно, и уже на следующий день бывшая сопровождающая должна была очнуться. Но что-то пошло не так. Медики, которые отчаянно пытались понять, что происходит с девушкой, были совершенно сбиты с толку. Окружив бедняжку, трое мужчин и женщина недоумевающе уставились на прибор, отвечающий за сердцебиение. Тонкая полоска и противный звук оповещали присутствующих, что пациентка мертва. Однако Эффи дышала. Её грудь вздымалась и опускалась в такт размеренному дыханию. Женщина-врач ощупала её запястья – пульс тоже был в норме. Жара не было.

– Я не понимаю, может аппарат сломан, – вопросительно изогнув бровь, поинтересовался один из врачей.

Его коллега тут же отсоединил Эффи от аппарата, и подключил его снова, но уже к себе. Сердце билось. Но, подключив прибор обратно к девушке, он снова отказал в работе.

– Да, – произнес самый молодой из их компании с хорошо сыгранной, вежливой заинтересованностью в голосе, свойственной только представителям высшего света Капитолия, – весьма любопытно. Аппарат не улавливает биение ЕЁ сердца.

Тринкет была спокойна, никаких признаков боли или страдания не отражалось на её лице.

После тщетных попыток привести девушку в сознание, всего через несколько часов, на помощь прилетел Хэвенсби. Новый вид вещества, действующий на мозг паразитическим способом, был настроен на уничтожение кратковременной памяти, путем погружения человека в состояние осознанной комы. Плутарх рассказал, что ему удалось узнать от заключенного, уверив, что вся процедура должна занять всего лишь сутки, не больше, затем Эффи проснется. Тогда они приняли решение – ждать. С этой мыслю никак не мог смирится Эбернети. Это казалось ему неестественным, не правильным: всегда энергичная, бодрая, сейчас Эффи казалась ему сломанной. Он перестал спать, перестал хвататься за алкоголь, чтобы быть в трезвом рассудке, когда ему сообщат хоть что-нибудь. Тогда его сознание уперто отрицало мысль, что её может не стать. Ему казалось, девушка заснула самым крепким сном, и никто не мог её пробудить.

Через сутки, ранним утром вокруг необычной пациентки снова собралась толпа медиков. Тринкет очнулась. Но не до конца. Самое непонятное творилось с глазами. Пребывая в коме, её глаза были открыты.

– Она смотрит, – прошептала женщина, пряча руки в карманы белого халата. – Моргает. Реакция на свет есть.

– Может она спит? – поинтересовался самый молодой.

– Нет, это не сон, – отрезал самый старый.

Её бездонные глаза медленно двигались, ходили влево-вправо, будто перед ними открывалась далекая панорама. В них жило сознание, хотя они ничего не видели.

Медики перешептывались около получаса, затем приняли то же решение, что и прошлый раз, надеясь, что девушка всё очнется, даже не подозревая о том, что её сознание стиралось с каждым часом. Навсегда.

Прошли третьи сутки. Казалось, Тринкет словно в отместку, даже и думала порадовать Эбернети своим пробуждением. Мужчина отчаялся, косо поглядывая на бутылку со спиртным. Однако, махнув рукой, он решил, что немного сна все же не повредит. Он тяжело опустился на кровать. Заснуть не получалось. Мышцы гудели от напряжения. Он не мог расслабится. Хеймитч чувствовал, что что-то происходит.

И он был прав. В этот момент она очнулась. Вокруг закружились врачи. Толпа из людей: медики, пациенты – всё смешалось в одну кучу глазеющих людей.

Тринкет открыла глаза, немного поморгав, чтобы привыкнуть к освещению. В комнате горел яркий свет. В воздухе витал запах спирта, а где-то рядом размеренно, в такт её сердцу, издавал противный писк странный медицинский прибор. Тоска и печаль полностью охватили девушку. Непередаваемые ощущения. Эффи попыталась подняться, но как только девушка шевельнула правой рукой, острая боль заставила вернуться в прежнее положение. Она посмотрел вниз и увидела, что к её локтю прикреплен резиновый шланг капельницы. Кто-то в коридоре закричал, разгоняя окруживших её людей. Все, как по волшебству, исчезли, оставляя её одну. Сердце забилось быстрее, и прибор запищал чаще. Тоска сменилась паникой, а в голове вихрем закружились вопросы:

Что происходит? Где я? Кто я?

Она всё же приподнялась. Ключицу обожгла тупая, ноющая боль. Она прикоснулась к ране, ощупывая бинты: пальцы наткнулись на твердые бугорки швов. Их было не меньше десятка. Она выдохнула, закрыла глаза, стараясь вспомнить хоть что-нибудь.

Ничего. Полная пустота.

– Думай, – шепнула та в тишину.

Ни одного проблеска или всполоха.

В дверь торопливо вошли двое: человек в докторском халате, явно встревоженный состоянием его пациентки и человек, который улыбался будто произошло что-то крайне хорошее. Второй, а точнее его глаза, излучали заботливое тепло, будто бы он знал её, был ей другом. Просто она по какой-то причине забыла это.

– Что… случилось? – кое-как выговорила девушка.

Врач поднес палец к губам и положил руку на лоб девушке.

Она сделала вдох слишком резко, и боль от полученного ранения пронзила тело, заставляя её тихо вскрикнуть. Дождавшись пока боль утихнет, она очень медленно и осторожно осмотрела свою палату, обставленную с аскетической простотой. В тот момент она решила, что неплохо разбирается в мебели и интерьере.

В палате находилась только одна кровать – её. Рядом простая тумбочка. Все так же осторожно она покосилась на окно рядом с кроватью. За ним стояла тьма. Ночь. На стекле маячило только отражение – её, как позже выяснилось. Мертвенно-бледная кожа, спутанные волосы, незнакомка в окне, опутанная трубками и проводами, в окружении медицинских приборов.

– Жалкое зрелище, – подумала она, и решила, что разбирается в красоте.

В палате зазвучали голоса, мужчины о чём-то шептались. Затем врач присел рядом с девушкой.

– Я доктор, – сказал он. – Мне нужно будет задать Вам пару вопросов. Вы не против? Это нужно, чтобы заполнить вашу больничную карту, – за этим последовала очередная улыбка, и одобрительный кивок от мужчины сзади.

Девушка кивнула.

– Итак, – деловым тоном продолжал он, – ваше имя?

Ей пришлось собраться с мыслями, но ничего в голову так и не пришло.

– У меня нет имени.

– Тебя звали Эффи. Тринкет.

– Эффи, – повторила девушка, пробуя имя на вкус. – Мне нравится.

– Кем работаете или работали?

Ответить на этот вопрос оказалось еще труднее. Девушка с надеждой посмотрела на нового старого друга.

– Сопроводитель Дистрикта 12.

Изумленная, Эффи опустила глаза. Она даже не помнила что такое Дистрикт. Она смущенно пожала плечами, чуть морщась от боли. – Пусть будет так.

– У вас что-нибудь болит? – продолжил врач.

– Вот тут, – Тринкет указала на рану.

– Что ж, это нормально. Больше ничего? – девушка отрицательно покачала головой.

– Помнишь меня? – к разговору присоединился Хэвенсби. – Плутарх.

– Нет. Вы друг?

– Самый близкий. Особенно сейчас, – выдохнул мужчина.

Доктор записал что-то в блокнот. Лицо его оставалось бесстрастным.

– Можешь вспомнить последнее, что видела? – осторожно поинтересовался Плутарх.

– Помню как очнулась в этой комнате, больше ничего.

Плутарх встревоженно посмотрел на доктора, но тот лишь пожал плечами. Чуть позже, после всех вопросов и тестов, самый молодой из докторов, смущенно улыбаясь, прошептал Плутарху:

– Все её воспоминания стерты, её прошлое исчезло. Будем называть эту болезнь “мёртвым сознанием”.

Хэвенсби ещё раз тепло улыбнулся Эффи, только теперь уже не так радостно, и, попрощавшись, оставил её с сиделкой. Тринкет ощутила досаду, разглядывая своё отражение в окне палаты, чувствуя на себе взгляд молодой девушки. Она немного боялась, но всё же, привыкнув, стала расспрашивать Эффи. Каждый вопрос, будто бы гвоздь врезался в мозг бедняжки, вгоняя её в панику. Напоследок, сиделка улыбнулась, получив ответы, на свои вопросы (хоть они были и отрицательны, ей было жизненно важно удостовериться, что она не помнит), и осторожно поинтересовалась, какого это ничего не помнить.

Последний гвоздь вошел слишком глубоко, и паника сменилась ужасом. От осознания своей беспомощности, Эффи заплакала, ощущая леденящий холод где-то глубоко внутри. Её ужас был таким подавляющим, что она не могла произнести ни звука, только молча содрогалась всем телом, роняя нескончаемый поток слез на бинты.

Сиделка, заметив это, резко поменялась в лице, в два шага оказалась рядом, и, чуть обнимая девушку за плечи, стала успокаивать её, приговаривая, что это ничего страшного:

– Подумаешь, память, – она презрительно фыркнула, – многие в этом мире мечтают о такой привилегии.