Текст книги "Джунгли. Том 3 (СИ)"
Автор книги: Focsker
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
– Озакур завершён! – подскочила к матери Кисунь, прижав ту к груди, начала молиться. – Просыпайся, оставь чужие мысли, отринь чужое тело и вернись; Озокур завершён!
Рука старухи приподнялась, указала куда-то в сторону востока. Лишь на мгновение я видел, как она приоткрыла глаза: один из которых был голубым, а второй – налитым кровью, красным.
– Охотница Мертвого бога. Это она, Кисунь… враг всех Кетти, белая смерть, хозяйка тишины, бабка говорила… Склеп опасен… она ищет его…
– Кого? Она ищет Агтулх?.. – старуха умирала; от синего глаза во все стороны по щеке её поползли синие нити и магия Марии ничем не могла помочь. Вены на лице её вздувались, плоть стремительно темнела.
– Путь к смерти – опора в пути для уходящей жизни, – прошептала старуха, прежде чем захрипеть и задёргаться
– О чём ты, Олай! – кричит на закрывшую глаза старуху Кисунь. – О чём ты, мама⁈
– О посохе, – донёсся голос со стороны входа. То была Маяро. – Ключ к победе над Белой смертью в посохе, который украл старик. Ритуал Озакур способен развеять сомнения, чары, влезть в голову закованного существа и через ментальную связь проникнуть в разум его хозяина. Если враг ровня тебе или немногим сильнее, то жертвой ритуала будет лишь хвост да капля жизненной силы. Но Олай знала, что наш враг ей не ровня, тем более сейчас, когда она ранена. Мать говорила, в гробнице был сторожевой зверь. Камни сказали ей, что зверь тот имел тысячи острых длинных зубов, а ещё имел поводья, нечто напоминающее цепи, перед которыми испытывал страх, которые охранял и от которых не мог избавиться.
– Посох жреца, – говорю я. – Эта вещь была единственной, странной; выглядела не как все, богато и бедно одновременно. Рабнир с Гончьей принесли много сокровищ, от ожерелий до браслетов. Добрыня бы продал их республике в разы дороже, чем какую-то палку.
– Но эта палка не нужна республике, – говорит Маяро. – Она нужна Мертвому богу, вернее его слуге. Ведь если бессмертное чудовище возьмёт свой собственный поводок в свои же руки… О небо, нас всех ждёт смерть!
Глава 17
Рабнир и Гончья.
Едва касаясь земли сильными стопами, со скоростью, которую ранее никогда не развивала, с обостренным нюхом, резкостью в глазах, не уступающей орлу, и силой, выносливостью, которой ранее не обладала, Гончья неслась вперед. По опыту, а не возрасту, занимавшая звание старейшины, она бежала с темпом, угнаться за которым не смогли даже молодые, выносливые соплеменницы. Агтулха пытались убить, Агтулх молча одобрил её охоту, а Гончья обрела мотивацию, уверенность, силу и нечто, называемое Леей – смыслом существования. Пантера Лея когда-то рассказывала, как в момент опасности, перед битвой, ощутила силу, заимствованную, а с ней – уверенность и мотивацию. Выйдя против вражеского чемпиона в форте Респубилки, она билась так, будто за ней не только Агтулх, но и дети, которых она не ждала. После победы, возвращения, спустя некоторое время, она узнала о беременности, и затем рассказала всем, как сила Агтулха, его и её детей, пришла ей на помощь в трудную минуту. Эмоции переполняли Гончью: с четырнадцатого сезона её жизни вот уже пятнадцать сезонов ей не удавалось привнести в мир новую жизнь. И теперь, сопоставляя сказанное союзницей, она рвалась вперед, дабы подвиг её был не менее значим, чем подвиг рассказавшей о причинах «усиления». «Я буду той, кто выследит Добрыню!»
Скорость Гончьей стала настолько велика, что в толчках от земли пропала надобность. Сестры, бежавшие за ней, в моменте ускорения старосты увидели лишь размытие в воздухе и то, как под мощной лапой треснуло и вдавилось в землю поваленное дерево.
– Подожди… ух, сука… стой. – Зная, что кричать нельзя, говорила сильно отставшая Рабнир. В отличие от всего остального своего племени, она держалась наравне с молодыми Гончьими. Однако поспеть за той, чьи движения она едва могла разглядеть, также не могла. С легкой ревностью на сердце она радовалась, ведь любовь Агтулха помогла её страдавшей от слабости подруге стать сильнее! (Правда, слабой Гончью в племени считала только исключительно Рабнир).
Женщины из племени Гончьей, нервничали, опасаясь очередной глупости, влёта в самую гущу сражения от своего командира. В седьмом поту они бежали за ней в тщетной попытке нагнать. И их удивлению не было предела, когда вождь племени внезапно сама встретила подопечных, остановившись, принялась ожидать отставших.
– Тише… – шептала Гончья. – Ваше дыхание за километр слышно!
«Никто не может слышать дыхание за километр!» – недоумевали разведчицы, в момент, когда заведённая Гончья ощущала впереди пять целей. Ноздри её втягивали смрад, исходивший от старика; он был сильным, острым, говорящим о близости цели. А с ним она чувствовала и ещё четверых. Запах постепенно усиливался, сегодня ветра Джунглей были на её стороне и несли Гончьей информацию. Двое пахли схоже с сестрами Агтулха, знакомо. Один, самец, как… как тот здоровенный зверь, который был пленён ими и теперь, казалось, вонял потом ещё сильнее! С текущим ощущением Гончьей казалось, что все пятеро должны были уже знать о присутствии друг друга, и им следовало немедленно развернуть боевое построение. Готовиться к нападению, но нет, они шли прямо… те которых прозвали Темной ведьмой, Гигантом иномирцем, третья бесполезная, а ещё, был кто-то неизвестный. От неё несло трупным смрадом, гнилью, темной силой и смертью. Гончья ощутила это. С трудом догнав подругу, когда враг стал ещё ближе, присутствие грозной силы ощутила и Рабнир.
– Чую, достойный соперник ждет впереди! – говорит медоед и её кожа покрывается белым мехом, лицо, пасть, руки начинают трансформироваться, приобретая старый вид. – О-о-о-о-о!!! Видишь, видишь⁈
– Не кричи! – рыкнула Гончья на медоеда, но та прыгала, целуя собственный мех на руках и плечах.
– Я снова в деле! Мелкие пиздюки не украли мои силы! Гр-а-а-а-а! Хищницы, долго вас там ждать? Время крови, время битвы, время кому-то умереть!
Все планы и стратегии, которые пыталась выдумать на бой Гончья, полетели коту под хвост. И она была этому рада, ведь Рабнир, та, на чью ударную силу она всегда делала ставки, теперь опять в строю! Врагов всего пять, а с ней, Гончьими, целый выводок свирепых медоедов и сама Рабнир! Вытянув шею, припав к земле, Гончья взвыла, и вой её заставил всех племенных охотниц ощутить себя усиленными, приготовиться к бою.
– Настал час охоты, сестры!
Гончья навела Рабнир, говорит, где Добрыня, как и где тот останавливался, что делал, было ли у него время в остановках поставить ловушку. Они обходили старика справа, нагоняя его по местности, которая не имела чуждых этим землям запахов, не могла иметь засад или ловушек. Вскоре отряд, держащийся в полукилометре от старика, равнялся с ним, вырывался вперед, заходя с боку так, чтобы отделить от идущих к нему на встречу сил.
– У него будут бомбы, пистолеты, еще ножи, на которых чую кровь наших самок. Будь осторожна. – предостерегает Гончья медоеда.
– Уж со стариком мы в этот раз справимся. – отвечает Рабнир и, впервые добавляет, – Только вы осторожнее, давай не будем как в прошлый раз, питуху в жопу лезть. Отвлеки, ну… не бейся, стреляй и убегай, будь трусливой, ну… Лишь бы Агтулх не слышал, веди себя как Агтулх – трусливо и очень умно!
– Буду как Агтулх. – улыбнулась Гончья, обняв Рабнир, притянув к себе и стукнувшись о её лоб своим лбом. – И ты, сестрица, будь как Агтулх, думай, а потом выпускай когти.
Медоед также обнимает подругу, пару секунд обе молчат и расходятся. Времени совсем мало. Рабнир обещала вернуть посох и Добрыню, Гончья с отрядом должны ей в этом помочь.
– Слушайте сюда, самки! – кричит Гончья. – Когти не выпускать, прятаться за деревьями, стрелять, пока есть порох и пули. Если кончились – отступать и приглядывать за своими. Враг – ведьма, самая коварная и сильная сука на полуострове, и с ней демоны! Мы должны дать им бой, узнать их слабости и рассказать об них всемогущему Агтулху! Помните, самки, прозванные моим именем – Гончье здесь для разведки, чтобы доказать, что мы лучше Желтых молний старого предателя, а ещё помочь медоедам! Мы – нос и ноги Федерации, смерть ваша, ранит всю семью, страну, так не позволим врагу даже пальцем коснуться наших тел!
Волчий вой стал ответом. Мотивация от вожака сильнее, чем когда-либо, подействовала на всю стаю. Те, кто раньше даже не мог пробудить своё второе я, внезапно почувствовали пробуждение силы, упиваясь которой, с восхищением и радостью продолжали следовать за истинной охотницей.
Отряд Рабнир быстро обходил Добрыню с фланга. Старик силён, быстр, быстрее, чем они предполагали. И в момент, когда они впервые пересеклись взглядами, подтвердил ожидания Рабнир, выхватив пистоль быстрее чем среагировала девушка. Медоед, атакуя с той стороны, в которую двигался дед, неслась на пролом, прямо навстречу выставленному стволу пистоли. Она хотела узнать, истинно ли таков этот старик, каким считает его её возлюбленный. Так ли безвинен Добрыня, действительно ли действует по чьей-то указке, или же это всё пустые надежды Агтулха. Рабнир хотела увидеть глаза Добрыни, и, дабы проверить свои подозрения, пошла по пути, коим следовала в жизни абсолютно всегда – на пролом!
Добрыня нажал на спуск, ствол выплюнул кусок смертоносного сплава, оставив за собой дымное облако. Рабнир выставила руку, переживая, что шрам на её лбу может опечалить возлюбленного. Пуля не пробила даже толстого меха её звериной формы. Хлестанула меж растопыренных пальцев, улетев куда-то вверх. Из-за облака дыма, возникшего перед её добычей, медоед не рассмотрела глаз старика. Потому в прыжке ворвалась прямо в дымовую завесу, руками налетев на выставленный железный тесак. Медоед не смотрела на холодное оружие, оно было ей неинтересно; лишь глаза Добрыни волновали её, и были они… как и ранее при первой их встрече – темными, холодными, расчетливыми. Пистоль валялся на земле, посох в левой руке был отнесен за спину, а клинок в правой, выставлен вперед, в ожидании, когда медоед налетит на него животом.
Довернув корпус, пропустив нож под левой рукой, правой Рабнир толкает старика в его правое плечо, ногой цепляется за его ногу, делает подножку, как учил сам Добрыня, и заваливает того на землю. Добрыня силён, сопротивляется не хуже молодой Пандцы, но Рабнир, подученная им, знает, куда бить и как не покалечить наставника. Шесть секунд, красный от напряжения старик лишён посоха, ножа, с пояса его когтями сорван ремень, и руки в полном контроле медоеда.
– Пусти, Рабнир… – требует Добрыня, слыша и краем глаз видя, как к ним сбегаются со всех сторон медоеды. – Ты не понимаешь, во что влезла, с кем решила тягаться!
– Ты предатель, – говорит медоед. – Мне незачем знать мотивы предателя.
– Я не предатель, это всё…
– Ведьма? – перебила старика Рабнир, после чего, всё так же держа его руки, лбом в лоб ударила того, разбив старику голову. – Кусок ты вонючего дерьма, ебучий предатель! Не смей говорить, что тобой всё это время управляла ведьма! Агтулх… он, он до конца переживал за тебя, заботился как о собственном отце! Он вспоминал о тебе всегда, думал о тебе каждый день… он… он лил слёзы, когда ты назвал его тем, кем он никогда не являлся! Не смей смотреть на меня этими глазами, винить ведьму и оправдывать, чёртов предатель! Будь моя воля, перегрызла бы тебе глотку, закопала в песок, сказала, мол, ведьма убила, но я не такая. Я не предам его, буду верна своему обещанию.
– Обещала вернуть меня? Ха-ха-ха-ха… тупорылое ты животное, как же ты и твоя сила меня бесите, – хохочет Добрыня, глядя в глаза медоеду. – Вы все, мусор под ногами Мертвого бога, его цели, жертвы. Хочешь вернуть меня в поселение? Давай, дай мне возможность только освободиться от этих пут, твоих рук, и я вырву сердце твоего любимого Агтулх, а после заставлю твоих детей жрать сердце своего от…
Рука Рабнир пробила грудь Добрыни. Без жалости, без сожалений, пальцами она коснулась его сердца и, с момента их встречи, испуская из рта синие языки размывающегося в воздухе тумана, старик улыбнулся. Так, как некогда улыбался всем тем, кто прибыл с Агтулх. Нежно, с умилением, искренней радостью и глазами, которыми на других мог смотреть только добрый и заботливый самец. Он не умер, хотя Рабнир наносила удар, чтобы убить его быстро и безболезненно. От своего промаха медоед поморщилась с недовольством. Била она в приступе ярости, а теперь её охватило чувство вины, ведь из-за слов старика, глупой провокации, теперь она стала убийцей Добрыни нарушила данное слово!
– Спасибо, – чувствуя, как мысли о бессмертии и всех тех подлостях, которые придётся свершить для его обретения, утекают сквозь рану, говорит старик. Добрыня хорошо помнил, сколько злодеяний свершил, и так же хорошо знал, сколько ещё грязи придётся вылить на свои плечи, чтобы достичь того заветного счастья, которым его соблазнила Бессмертная. Предательство союзников, убийство детей, верных товарищей. Всех тех зол, которые он собирался взять на себя, душа воина не смогла перенести. Бесчестие или Бессмертие, таков был выбор, поставленный Бессмертной. Дед не мог смириться с исключительно чужими планами. Когда Добрыня рассказывал демону свои планы, самоубийственные, он нарочно оставив себе исключительно два варианта. Первый, самый страшный: если в деревне никто ничего не усвоил, он разрушит её и сожжёт. Ведь если он этого не сделает, Бессмертная сама придёт и всех убьёт, включая детей, которых старики ещё могут эвакуировать. Второй план заключался, как ни странно, в его собственном провале – человеческой халатности и отваге, которую невозможно предсказать. Обмануть бессмертную невозможно. Добрыня спланировал всё так, чтобы Алексей не выжил, сделал всё, как запланировал, желая узнать, достоин ли мальчишка тягаться с той, кого не смог победить даже он. Медоед поверх его косвенно подтвердила, что Лёша жив, пережил его самое гениальное преступление; ему оставалось лишь смириться, улыбаясь, глядя вверх и смотреть в глаза смерти. Истекая кровью, старик радовался, ведь как бы долго костлявая не ходила вокруг да около его треклятой, полной ужасов и бесчестия жизни, именно он, самолично, собственноручно разработал планы, первым протянул руку к той. «Костлявая ты сука, хотела, чтобы я убил больше? Развернулась и пошла на хуй! А я… я за тобой».
Испугав Рабнир, старик поднял кисти, обхватив руку медоеда.
– Что… я… почему⁈ – Медоед хочет пятиться, но хватка старика сильна, а его улыбка, предсмертная, всё больше пугает медоеда.
– Ты поступила правильно, ты… спасла меня, Рабнир. – Глаза деда стали стеклянеть, с губ покатилась тонкая струйка крови. Хрипя он произнес, – скажи Лёше, мне очень жаль.
Сердце старика перестало биться. На мгновение сжавшись, задрожав, тот обмякнув, опускает голову на холодную землю. Жизнь его была полна страданий, мучений, и путь был тяжелее, чем у большинства тех, кого он встречал в своей жизни. Многие бы не вынесли свалившихся на его плечи испытаний, да и сам Добрыня не вынес; ослабнув, подкупленный обещаниями темных сил, отказался от мечты, цели и пути, которого придерживался всю свою тяжелую жизнь. Добрыня умер, и если бы его не убила Рабнир, то, скорее всего, он бы исполнил обещание, данное Бессмертной. Убил Алексея, истребил всех непокорных, включая тех, кто рухнул вместе с Агтулх с небес. Ведь именно таким было его обещание, клятва, принесенная под чарами ведьмы, демоницы, прозвавшей себя Бессмертной. Казалось, у старика не было вариантов; он – игрушка, марионетка, но даже в такой ситуации он смог запутать ниточки кукловода и создал выбор для себя сам. Его смерть стала продолжением пути, на котором Агтулх был обязан за него отомстить, покарать ту, кто считала себя сильнее и умнее старого ветерана и убийцы! Умирая, Добрыня знал: месть свершится, ведь он был уверен, Рабнир и окружавшие её никогда не посмеют сказать, как именно он погиб.
К медоеду подходит одна из стаи.
– Старейшина… – Тронув ту за плечо, получает гневный рык и злобный взгляд.
– Добрыня погиб храбро, борясь с вселившимся в него злом, с Синими глазами! – Говорит Рабнир. – И если кто-то посмеет сказать Агтулху другое, скажет, что всё было не так, я вырву ей сердце! Добрыня герой, враги – зло, мы защитники Агтулха, сделавшие всё ради него.
Медоеды склоняют головы, соглашаются с приказом старейшины. Кто-то из беловласых бестий много раз сражался с стариком, почти все были им обучены как «элитные» бойцы. И каждая, без исключений, помнила, как тот вдалбливал в них слова «Семья превыше всего!» Какая бы горькая правда ни была, как бы не вел себя старик в последние минуты жизни, воин по имени Добрыня был, есть и должен остаться героем Федерации. Тем, кто провёл за руку великого Агтулха, защитил расцветающую страну и дал ей возможность встать на ноги.
– Как прикажете, Рабнир! – Склонили головы медоеды.
Рабнир кивнула, в приказном тоне произнесла:
– Нагоните Гончью, скажите, я забрала посох и…
Ужасный треск, затем и крики раздались всего в паре сотен метров от медоедов. Болезненный крик сменился скулежом, таким, какой обычно издают только…
– Гончья! – Схватив посох, забыв обо всех планах, кинулась на помощь подруге Рабнир, и стая вся, вслед за ней.
Обладая превосходным слухом и нюхом, отряд Гончьей хотел подпустить врага поближе, застать его врасплох, после нашпиговать пулями и выйти из стычки без потерь и победителями. И всё это… сыграло против них. Десять метров, одно поваленное дерево, отделяло отряд в засаде от Бессмертной и её приспешников, в моменте, когда волосы демона вздыбились, а после, словно акулья пасть, поднявшись вровень с высочезными зелеными пальмами, с треском и хрустом ломая огромные стволы, рухнуло на них!
Глава 18
Поравнявшись с Гончьими, медоеды первым делом кидаются к раненым. Как учил Добрыня: «всех, кто мешает драться, слабых, раненых, беременных, эвакуировать, а дальше, ебашь всё, что движется!» Говорил он, и слова мужчины, даже после смерти, звучали в голове не особо умных медоедов.
Десятки тысяч острейших игл-волос после массированной атаки отползают к своей хозяйке. Площадь, по которой она била, огромна, но и усмотреть за всеми направлениями удара невозможно, поэтому лишь чудом уцелевшая Гончья командует:
– Окружай!
Голубые глаза дьявололицы начинают дергаться в припадке, пытаясь уследить за рванувшими по флангам бойцами. Приказ об окружении слышали и только что прибывшие медоеды. Белогривые берсерки занимают цент, охотницы выходят во фланги и пытаются зайти в тыл… где ждал их он… Огромный самец, усиленный магией проклятой Ведьмы, а рядом с ним третья, ту, которую звали «Плутовкой»:
– Убей их, Джордж!
Гигант, чьё тело до здоровенного пуза исписывали выступающие пульсирующие вены, взревел и кинулся вперёд!
– Ищите ведьму, этих двоих убью я! – Пропуская вперёд троих подопечных, Гончья сворачивает через кусты, ищет подходящее место для боя, запрыгнув на старый трухлявый пень, отталкивается и в рывке устремляется навстречу великану. «Давно хотела это сделать!» Из сумки на поясе женщина ловко вытаскивает Болас*. Два быстрых шага, несколько резких взмахов над головой, и обернутые в кожу камни, раскрутившись, вместе с веревкой летят гиганту в ноги. Бросок сильный и точный, ударом ниже колен веревки обвивают здоровенные ноги, здоровяк спотыкается, падает на колени. Проходят секунды, мощными руками он рвёт прочнейшие путы, поднимает голову и…
С бесшовным, безжалостным лицом, оскалившись, выпустив когти, Гончья наносит удар тому по шее!
– Осторожно! – Ударом в бок кто-то из соплеменниц отталкивает старосту в сторонку. Гончья почти успела! Быстро вскочив на ноги и собираясь обматерить союзницу, подняла глаза и ужаснулась. Белая стена из леса игл закрыла гиганта, вонзилась в землю там, где ещё мгновение назад стояла сама Гончья. – Староста, она защищает их и видит всё вокруг себя! – говорит подчинённая.
Волосы вновь стали отползать к повернувшейся на встречу охотницам Бессмертной.
– Не всё, – говорит Гончья. – Уверена, у неё есть слепые зоны. Только атакует она слишком быстро. Нужно её отвлечь и перерезать оставшихся, особенно эту мерзость. Вспомнив о силе ведьмы, прорычала Гончья.
– Старейшина! – Подбежала к ним третья воительница. – Мы не нашли ведьму, повсюду запах, но её нигде нет. Может, отступим?
Гончья вспомнила слова Агтулха, как тот просил их быть осторожными, предостерегал о Бессмертной. Сначала ей казалось, впереди ждёт непобедимое чудовище. Да только вид молодой, худой, бледной самки очень сильно подкупил их. Женщина не чувствовала страха перед врагом и при этом отчётливо осознавала опасность этого ложного чувства.
– Добрыню догнали? – спросила она у союзницы.
– Не знаю, – ответила та.
По ту сторону, где была Рабнир, послышался жуткий, холодящий кровь хохот. Кинув взгляд, Гончья замечает существо, что головой едва не дотягивается до вершины пальм. Охотница хищно оскалилась, её любимица, сестрица названная, вновь стала настоящим оружием!
– Дерёмся, пока не узнаем! Ищите ведьму! Идите к медоедам и распросите о Добрыне, а я пока здесь повоюю! – командует Гончья.
Вновь разбег, Бессмертная держит старейшину в прицел своих голубых глаз. Изредка позволяя себе отвлечься на то, что за спиной и флангов. Гигант тоже чего-то ждёт. С фронта, откуда пришли охотницы, послышался звериный вопль и крик. Держась отдалённо друг от друга, кинулись в бой медоеды.
На лице Бессмертной Гончья замечает улыбку; та отворачивается от неё, позволяя вновь попытаться убить Джорджа. Вновь Болас, последний, раскручивается над головой самки. Азарт, охотничий, сводящий челюсть, а также вскипающий в крови адреналин делают женщину ещё более сильной, быстрой, ловкой! Она кидается вперёд, делает мощнейший бросок! Гигант выставляет руку; неудача, но Гончья и не думала, что этот трюк сработает дважды. Пригнувшись, пав на четвереньки, она кидается за поваленное дерево, исчезает из поля зрения Джорджа и резко уходит влево, к соседним кустам. Ещё рывок, и ещё, на максимальной скорости, её враг всё ещё таращится на деревянный ствол, когда она уже заходит к нему слева.
«В этот раз уж точно!» – Стелой, пущенной, выскочив за спиной, размашистым ударом Гончья бьёт в шею! Когти впиваются в твердейшую кожу, мизинец обламывается, застревая в плоти Джорджа. Гончья не может высвободить руку; здоровяк, подаваясь назад, ревёт и начинает в ярости крутиться, махая руками, пытаясь сбросить Гончью со своей шеи.
– Здохни ты наконец! – кричит Гончья, всаживая тому в шею левые когти. Кровь, черно-красная, брызнула ей в лицо. Лишь чудо, что враг огромен и физически не мог сильно ударить себе за голову, спасает женщину от смерти. Мощный кулак из-за плеча прилетает ей в лицо. Медленная, но сильная плюха. Сильная на столько, что женщина, обломав когти, кувыркнувшись в воздухе, отлетела на шесть метров, спиной рухнув на кустарник. Гончью вырубили; ревущий Джордж, найдя ту в кустах, кинулся добить врага, намереваясь раздавить ей голову!
– Единственный, кто из нас умрет, это ты! – подняв ногу, целясь стопой в окровавленное лицо, взревел околдованный гигант!
* * *
Немногим ранее.
Наблюдая за тем, как подобно шапочке гриба во все стороны распускаются волосы Бессмертной, Рабнир, впиваясь пальцами в золотой посох, занималась тем, чем очень не любила; она думала. «Если убить врага нельзя, зачем с ним драться? Если тот, кого не убить, хочет убить тебя, драться обязательно надо! Но есть вопрос: что нужно оторвать, куда ударить, если известно, что куда бы ты не бил, это не поможет?» Сестры медоеда, атаковавшие в первой волне, получили множественные колотые раны. Их ноги, руки, тела пробили белые иголки; после этого их не разорвали, как других. Иглы покинули тела, вернувшись к своей хозяйке. Бессмертная ударила по целой поляне разом, во все стороны, даже туда, где никого не было, и, ранив врага, не добила, хотя могла!
Две девушки из племени медоедов, чудом просочившись с мелкими ранами, попытались показать цвет крови Бессмертной. И волосами той, как ножами, тот час были разорваны. Что говорило Рабнир о двух возможных вариантах: первый – с ними играются; второй – эта тварь впереди не может одинаково контролировать все свои волосы и использовать их как тесаки.
– Ей не хватает мастерства, контроля, – выпустив когти, ощутив трансформацию, Рабнир внезапно замечает на себе голубые глаза Бессмертной и то, как сама она почему-то начинает расти вверх, отдаляться от земли. Сила возвращалась к медоеду, и переполняя её, требовала дать возможность вырваться на ружу!
Наблюдая за тем, как растут её груди, как рвутся повязки, броня, как она сама, её тело становится оружием и броней с демоническим голосом, вырывающимся из преисподни, хохотала Рабнир. Огромное тело чувствовалось как своё собственное. Пусть и управлялось хуже, не могло показать нужную прыть, зато имело огромную прочность.
– Чудовище, сразимся один на один! – отозвав своих, выходит вперёд Рабнир.
– Посох… – глядя на то, что в кулаке держала, словно зубочистку, – нахмурилась демоница. – Отдай его, Страж! Он принадлежит мне.
– И я его украла, – разминая плечи, отвечает Рабнир. – Значит, теперь он мой. Хочешь себе? Укради!
Белой волной, застилающей небо, плотной лавиной волосы Бессмертной рухнули на Рабнир! Как пиявки, как змеи, они вбились в её кожу, попытались проникнуть под плоть и ухватиться, дабы разорвать медоеда. Размашисто руками Рабнир обхватывает волосы, берёт их в один хвост и дёргает на себя! Маленькое тело не в силах сопротивляться многотонной махине, срывается с места, как снаряд, а после встречается с огромной пятой Рабнир. Волосы остаются в руке медоеда вместе с оторвавшейся головой, когда тело размазывается по пальцам и пятке. Тут же Рабнир ощутила, как мелкие пиявки перестали шевелиться, стали уменьшаться, покидать пробитые раны, которые тут же затягивались.
– Это, знаешь ли, больно… – заговорила оторванная голова.
– Я рада! – ухватив уменьшающиеся косы, с размаха головой Бессмертной вдарила о землю Рабнир. – Ну а так ещё больнее? – кричала она, размахивая оторванной бошкой и хохоча до тех пор, пока волосы не выдрались из черепа, и остатки плоти Бессмертной не размазались по земле.
Ведьма, подчини её!
Раздался голос из неоткуда и, повторяясь эхом, пронёсся по джунглям. Рабнир искала говорившую и вдруг, среди эха, заметила огромную тень, услышала звериный рев, принадлежавший одному самцу. Держa, посох между пальцами, как Агтулх иногда держал некие странные, мерзко пахнущие и тлеющие самокрутки, Рабнир поднимает с земли камень. Достаточно большой для её прошлой формы и совсем незначительный для теперешних размеров. Прицелившись в сторону Джорджа, желая подразнить отвергнувшего её самца, показать, какой она стала и что тот упустил, медоед метко и сильно, словно снаряд от пушки, швыряет валун. Точно в цель!
Хохоча, видя, как тот шлепнулся на землю, Рабнир кричит:
– Бессмертная, выходи, драться будем!
* * *
Огромный пушечный снаряд, как казалось Гончьей, вдарился в тело гиганта и, вместе с ним, улетел в сторонку, устроив лесоповал, сложив несколько деревьев. «Кто-то выстрелил из беззвучной пушки, либо я оглохла…» – думает Гончья и слышит звонкое:
– Бессмертная, выходи, драться будем!
Один глаз охотницы заплыл и не открывался, второй, щурясь глядел туда, где секунду назад стоял её потенциальный убийца. Она пришла в себя за мгновение до того, как стопа великана была над её головой. И теперь, с трудом, радуясь, что не оглохла, поднималась, стараясь пережить звон в ушах и расстроение в глазах. Её многострадальное тело много чего вынесло. Множественные ранения запечатались в воспоминаниях и на теле. О них она всегда вспоминала с улыбкой, ведь Агтулх говорил: «Они красят тебя, делая единственной и неповторимой». Однако именно лицо, сломанный, перекосившийся нос ужаснули охотницу не меньше, чем огромная стопа гиганта, собирающегося размазать ей голову. Женщина знала, видела, каким бы добрым Агтулх к остальным не был, владеющие молоденьким, смазливым личиком самки всегда были для него в приоритете, а теперь…
Двумя большими пальцами, сквозь слёзы, злобные крики от боли и негодования, с хрустом, Гончья ровняет свой нос. Стало лучше, но, кончик носика по-прежнему смотрит куда-то не туда.
– Сука ты, Джордж… я тебя убью, блять. Убью на хуй и закопаю!
Не без труда поднявшись, Гончья бредёт к канавке, у которой исчез здоровяк. Всем сердцем своим она надеялась, что её обломанные когти вспороли ему артерию, а пролетевшее ядро пробило ему грудь, либо при падении он сломал себе шею. Увы…
Выстрел, один, затем другой, а после крики:
– Пошли вон! – А за ними мычание и встающий силуэт гиганта разрушили надежды. Плутовка, обвешанная с ног до головы пистолями, отстреливалась, не подпуская к себе и раненому здоровяку бойцов Федерации. – Прочь! – Очередной выстрел. – Вставай, Джордж, ну же, вставай или мы погибнем!
Тело здоровяка трансформировалось в обратном порядке, уменьшалось. Темные вены по всему телу исчезали, и кровь, сочившаяся из него, стала красной, такой же, как у всех. Гончья не попала в артерию; чудовищно прочная кожа в момент ярости, а также лёгкий промах самой воительницы спасли человека. И эту оплошность охотницы намеревались исправить.
– Вы как, старейшина? – Подскочила к Гончьей одна из бойцов племени.
– Отвратительно, – отозвалась та, заметив дырку в руке подопечной. – Она сделала?
– Да, ещё минимум четыре пистоли заряженные имеет, – позади вновь донеслись звуки боя, крики, некий странный голос, который Гончья никогда не слышала. Там дралась Рабнир, и, судя по тому, что даже демоническая форма не позволила ей победить быстро, бой для всех их окажется весьма нелёгким. Гончья глянула на Плутовку, на ужас, застывший на её лице, и то, как судорожно она машет пистолями, не стреляя, а просто защищаясь. Она была той, кто хорошо общалась с ведьмой и Крысинией. По подлости и умению устроить засады она не уступала Добрыне и сестрам Агтулха. Она была находчивой, опасной, многие погибли из-за её подлости. В то же время и сама Гончья убила множество Кетти, считала их вечными слугами Чав-Чав и недостойными трусливыми бойцами… До тех пор, пока не повстречала Добрыню, а с ним – Агтулха, объяснившего степени равенства, позволявшие использовать сильные стороны друг друга. В словах Агтулха, божественного посланника Кетти, она, Гончья, убивавшая Кетти, не считалась убийцей, как и Кетти, убивавшие Чав-Чав, не считались убийцами. Все они были солдатами, верными дочерями и воинами своих семей, когда те враждовали. Каждая исполняла свой долг, и враг делал тоже самое. Теперь, когда Агтулх добился мира, они перестали быть врагами; многих из Кетти Гончья по делу называла «подругами».
