Текст книги "Шанс на ошибку (СИ)"

Автор книги: feral brunette

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Слизнорт достал небольшой пергамент с кармана и несколько минут вглядывался в него.

– Итак. Дин Томас и Майлз Блетчли, у вас Сдувающий напиток. Гарри Поттер и Миллисента Булстроуд, у вас Экстракт бадьяна. Драко Малфой и Лаванда Браун, у вас Умостирательное Зелье. Блейз Забини и Гермиона Грейнджер, у вас Укрепляющий раствор…

Дальше Малфой не слушал Слизнорта. Не было смысла. Ему нужно было услышать имя своего партнера и своё зелье. Но, повинуясь инстинктам, он зачем-то ждал имя Грейнджер, ведь где-то внутри Малфой надеялся, что её поставят с ним. Это вызвало непроизвольную улыбку на его лице. Он хотел в пару с Грейнджер. Малфой убеждал, что это было только из-за её знаний и умений, но даже он сам себе не верил.

Каждая из пар приступила к выполнению задания. Малфой из последних сил терпел, чтобы не надеть котелок на голову Браун. По мнению Драко, ей нужно было сварить какое-то Умотворительное Зелье.

– Мне плевать, Забини, – раздался крик Грейнджер. – Какого черта ты вообще прикасаешься ко мне?! Смотришь в мою сторону?! Смотри в котелок! Профессор, я выйду!

Не дожидаясь ответа, она вылетела из подземелий. Забини стоял с таким выражением лица, будто бы поцеловал соплохвоста. Все вокруг уставились на него, ожидая хоть какой-то реакции мулата, но тот молчал. Пара минут, и все снова принялись за свою работу. Грейнджер до конца занятия так и не вернулась. По окончании урока Малфой подошел к другу.

– Что, блять, у вас произошло?

– Можешь поинтересоваться у своей психованной подружки, Малфой, – голос Забини сочился нотками раздражения. – Совсем поехала крыша у девки на своем Гриффиндоре. Она должна была перемолоть когти грифона для зелья. Я подхожу к ней, а она ножом себе руки кромсает. Блять, ты вообще представляешь? Стоит и без каких либо эмоций ковыряет руку ножом. Я охуел, Малфой. Я попытался одернуть её и залечить рану, а она орать начала на меня. Сука, совсем рехнулась.

Драко ничего не сказал другу. Перед его глазами опять всплыл образ Грейнджер с кровоточащей рукой. Он видел, как она улыбалась, искренне улыбалась. Будто бы она получила похвалу от Снейпа, а не разрезала себе предплечье. На секунду могло показаться, что ей нравилось то, что с ней происходило, нравилась эта боль. И Малфой так близко был к истине в своих догадках.

***

Гермиона сидела на полу в женском туалете, радуясь, что Миртл тут не было. Её рука пульсировала, а кровь стекала по пальцам тонкими алыми струйками. Капельки крови растворялись в воде на полу, окрашивая каменную кладку. Гриффиндорка чувствовала, как промокла её одежда, но встать не было сил. Она пустым взглядом смотрела куда-то перед собой, на растекающуюся кровь.

Эта картина успокаивала нервы и вгоняла в состояние транса. Весь шум вокруг растворился, даря девушке тишину, в которой она нуждалась. Тело расслабилось, а бесы опять исчезли с горизонта. Физическая боль снова спасла её. Во время Зельеварения Гермиона почувствовала накатывающее чувство безысходности, которое начало проноситься ураганом по телу.

Рана в её душе снова открывалась, пуская яд по телу. В нос ударил знакомый запах огневиски, мяты и сигаретного дыма, который начал окутывать с головы до ног. Гермиона заметила, как руки начали подрагивать, а глаза защипало от слез.

Ей нужно было заставить свое тело заткнуться, усмирить его, не дать выйти из-под контроля. Ей хватило секунды на размышление, и острое лезвие ножа прошлось по предплечью. Только вчера она залечила руку, как теперь капли крови снова проступили под мантией. Рана не была такой же глубокой, но этого хватило. И снова из-за чувства легкого спокойствия Гермиона не увидела, как к ней подошел Забини.

Неужели у слизеринцев привычка была такая, подкрадываться к людям? Он попытался ей помочь, а она обрушила на него эмоции, которые копились в ней со вчерашней ночи. Гриффиндорка, сидя на полу женского туалета, понимала, что он не хотел ей навредить, хотел помочь. Но она не нуждалась в ничьей помощи, она была в силах сама справиться. Внутри Грейнджер боролись две стороны её собственной души.

Гермиона просидела в туалете до самого вечера, проигнорировав остальные занятия. На улице уже давно стемнело и в окна начал барабанить дождь. Дрожа от озноба и стирая капельки пота, девушка аккуратно поднялась на ноги. С зеркала на неё поглядывала смертельно бледная тень, с синеватыми губами и черными кругами под глазами. Её ужаснула эта картина. Она так давно не смотрела на себя в зеркало, отчаянно избегая этого. Закрыв глаза, она взмахнула несколько раз палочкой и вышла из туалета.

Она брела по коридору, не желая возвращаться в гостиную Гриффиндора. Еще слишком рано, там сейчас было много людей. В глубине души скребли кошки, напоминая ей о том, как она сорвалась на Забини. Пусть он и был со Слизерина, но Гермиона понимала, что выплеснула на него ярость безосновательно. Слышали бы это Гарри и Рон. Гермиона Грейнджер собирается извиниться перед Блейзом Забини, но так было правильно. Так бы поступила прежняя Гермиона.

Спустившись в подземелья, она остановилась перед портретом и замерла. У неё еще есть шанс развернуться и уйти. Мгновение на раздумья, и рука Грейнджер потянулась в двери и аккуратно постучала. Секунда, две, три, пять, двадцать. Дверь открылась, и из-за неё показался Теодор Нотт.

– Грейнджер? Заблудилась? – лицо Нотта излучало презрение.

– Мне нужен Забини, – спокойно ответила Гермиона и посмотрела в глаза собеседнику. – Будь добр, позови его.

Нотт залился громким смехом, это было похоже на кратковременную истерику.

– Грейнджер, блять, серьезно? Позвать Забини? – чуть успокоившись, спросил Нотт. – Что ещё прикажешь сделать для тебя, грязнокровка? Книжки донести и дверь придержать?

Слизеринец снова засмеялся. Гермиона даже не шелохнулась, ожидая, пока Нотт вдоволь насмеется и будет в силах разговаривать. Её рука еще сочилась кровью, но боли она не чувствовала. Бесы показали свой хищный оскал на окраинах души, предупреждая, что они возвращаются.

– Что тут происходит? – за спиной Нотта показалось лицо Паркинсон. – Грейнджер? Ты что тут забыла?

– Она… она пришла к Забини, – смеясь, начал Тео. – Пришла и приказала мне позвать его…

– Грязнокровка, выметайся из подземелий и забудь сюда дорогу, – перебила Нотта Паркинсон. – Может тебе напомнить дорогу к твоей гостиной?

Палочка в руке Гермионы дрогнула, и её кончик уткнулся в грудь Паркинсон.

– Тебя никто не звал, Паркинсон, – процедила гриффиндорка. – Я. Пришла. К. Забини, – по слогам повторила она. – Мне не жаль потратить на тебя несколько заклятий. Круцио? Или может Империо? Чтобы ты, молча, без лишних слов, позвала Забини. Так что? Выбирай. Все для тебя, Пэнс.

Глаза Гермионы впервые за долгие месяцы заблестели. Но это в них полыхала ярость и злость. Она даже не задумалась о том, что только что сказала Паркинсон. Гриффиндорка даже не сомневалась в том, что ещё одно слово из уст Пэнси и она запустит в неё Круциатусом. Что-то слишком темное начало прорываться из недр души, а бесы разводили костер в центре её нутра.

Это с тобой сделала твоя магия.

– Блять, что у вас тут… – Забини появился в дверном проеме.

Он просто замер на месте, наблюдая за тем, как палочка Грейнджер упирается в грудь Паркинсон. В лице Пэнси и Тео читался настоящий испуг.

– Грейнджер? Что-то случилось? – обратился Забини к гриффиндорке, пытаясь опустить её руку.

– Нет, Блейз. Все хорошо, – повернувшись к Забини, ответила Гермиона. – Болтаю с ребятами. Попросила их, чтобы они тебя позвали и как-то заговорились. Спасибо, Пэнси, Тео. Была рада поболтать. Блейз, уделишь мне пару минут?

Палочка Гермионы опустилась, а на лице появилась улыбка. Впервые за долгое время она почувствовала, как ей становится легче дышать. Рана внутри не кровоточила, яд перестал растекаться по жилам, а чернота перестала пугать. Теперь эта чернота начала казаться уютной.

– Конечно, Гермиона, – Блейз пытался говорить спокойно. – Тео, Пэнси, возвращайтесь в гостиную. Мне нужно поговорить с Гермионой.

Её собственное имя звучало как-то чужеродно на его языке. За все года обучения в Хогвартсе она не слышала, чтобы кто-то из Слизерина называл её по имени. Паркинсон и Нотт не заставили повторять им дважды и тут же скрылись за портретом.

– Блейз, я хотела бы извиниться перед тобой, – начала Гермиона. – Я не должна была кричать на тебя. Ты был вовсе не виноват, и… я была не права. Прости.

– Все нормально, Грейнджер, – только спустя минуту заговорил Забини. – Я не должен был лезть к тебе. Сам нарвался. Все путем.

Гермиона улыбнулась в ответ. Кивнув мулату, она развернулась, чтобы уйти в свою гостиную. Шаг и её колени пронзила острая боль. Гермиона даже не поняла, как рухнула вниз. Она потеряла ту секунду, когда ноги перестали слушаться и потянули на дно. Бледная кожа на коленях покрылась кровавыми пятнами, а в ушах гриффиндорки раздался треск, исходящий от коленных чашечек.

Её кожа начала гореть почти так же, как и сердце. Пожар внутри разрастался с каждой секундой, беспощадно уничтожая все внутренности. Мерзкий шепот раздавался в голове, повторяя её собственные слова.

Круцио? Или может Империо?

Внезапно она почувствовала ледяные руки на своей спине и плечах, которые пытались её удержать. Она попыталась рассмотреть, кто это, но красные вспышки света ослепляли девушку. До боли яркий свет ослепил её, вызывая слезы. Затем гриффиндорку охватил страх, который волнами исходил от её маленького тельца. Сознание топталось на границе, не решаясь переступить.

Яркий свет, раздражавший глаза, сменился темнотой. Она умерла? Похоже. Но почему тогда температура боли только растет? Может, это ад?

Моргана Ле Фэй.

Гермиона не осознавала, прокричала ли она это в голос или только в своей голове. Она боялась того, что с ней сейчас происходит, ей нужны были ответы.

========== 5 ==========

Девушка очнулась посреди леса. Успокаивающие звуки природы ласкали уши. Теплый солнечный свет гулял по её бледной коже, даря приятные ощущения. Легкий ветерок взъерошил волосы, оставляя прохладные поцелуи на щеках.

– Здравствуй, Гермиона, – голос Морганы послышался за спиной девушки. – Ты меня звала.

– Моргана, ты всё-таки услышала меня? – Гермиона повернулась лицом к ведьме. – Я не особо понимала, получилось ли у меня тебя позвать. Где мы?

– Мы в твоем сознании, Гермиона. Твоя физическая оболочка сейчас без сознания, – начала объяснять Моргана. – Поэтому наша встреча происходит в твоей голове. У тебя возникли вопросы, так ведь?

– Я без сознания? Что со мной произошло? Я помню только, как попрощалась с Забини и… и все. Боль и темнота.

– Да, твоё тело без сознания. Могу предположить, что это из-за твоего истощения, – ведьма приблизилась к Гермионе. – Как видишь, сейчас ты выглядишь хорошо. Никаких синяков, пересохших губ и соломенных волос. Так выглядит твоя душа, она здорова. А вот твоё тело истощено и не выдерживает всплесков магии.

Гермиона начала осматривать себя. Она и правда выглядела хорошо. Платье на ней не свисало, а волосы аккуратно лежали на плечах, поблескивая в солнечных лучах. Девушка потянулась руками к своему лицу. Никаких впадин под глазами и острых скул, губы были влажными и пухлыми.

– Но почему моё сознание выглядит так? – Гермиона обвела лес руками.

– Видимо, твоё сознание нуждается в каком-то тихом и спокойном месте, – сухо ответила Моргана.

– О каких всплесках магии ты говоришь?

– Я ждала этот вопрос, Гермиона, – ведьма в плотную приблизилась к девушке и нежно взяла её под руку. – Давай пройдемся, тут действительно очень спокойно и тихо.

Гриффиндорка не стала противиться Моргане, и они медленно начали продвигаться вглубь леса.

– Твоя магия заточена в тебе, – начала ведьма. – Ведь, после войны ты практически не колдуешь, только на уроках. Магия копилась в тебе все это время, а потом ты начала работать с моей книгой. Как я уже говорила тебе, в книге тоже заточена магия. Ты – сильная ведьма, Гермиона. Но даже твоя сила не идет ни в какое сравнение с моей. Читая книгу, ты начала подпитывать себя моей магией, а она, в свою очередь, начала сосредотачиваться в тебе.

Гермиона внимательно слушала Моргану, стараясь вслушаться в каждое слово. Пейзажи вокруг них начали сменяться. Солнечная лесная лужайка превращалась в сумрак. Сквозь ветки деревьев перестали пробиваться солнечные лучи, а ветер начал усиливаться.

– В свое время ты выбрала светлую сторону. Так ведь? – продолжала говорить её спутница. – Но уверена ли ты в том, что эта самая светлая магия была заложена в тебе изначально? Если ты помнишь, я тебе рассказывала о том, что мы сами не выбираем, какую сторону принимаем. В каждом волшебнике есть свет и тьма, но что-то обязательно берет верх и определяет его. Ты никогда даже не допускала того, что в тебе может быть что-то темное. За годы обучения и Войну ты истратила весь свой светлый потенциал. Даже в самом злом волшебнике всегда живет свет, который позволяет ему кого-то любить, например. Или проявить какое-то сочувствие, – Моргана остановилась и посмотрела в глаза Гермионе. – Этот свет не берёт в нём верх, он существует для некоего баланса. Но ты растратила весь этот свет, даже больше. Ты выжала все из своей светлой стороны.

Они остановились и Гермиона осмотрелась. Вокруг была непроглядная темнота и холод, слышались какие-то звуки вдали, напоминающие животные рев. Холодный ветер больше не ласкал кожу, а грубо вторгался в легкие.

– Ты не оставила своей душе даже капельку света, тем самым нарушив этот тонкий душевный баланс. Вот, во что превратилась твоя душа, – Моргана раскинула руками, очерчивая темноту вокруг. – Ты выжгла свою светлую сторону, Гермиона. Каждый раз, когда ты пытаешься сотворить светлую магию, твоя душа упирается, поэтому ты живешь в боли. Позволь руководить твоей истинной магии, и ты почувствуешь себя свободной. Если ты мне не веришь, то попытайся вызвать Патронус, когда очнешься, и ты убедишься.

Гермиона застыла, пытаясь уловить смысл сказанного. Это не укладывалось в голове гриффиндорки, она не могла поверить в то, что говорила ведьма. Все её нутро отвергало то, что в ней не осталось светлой магии.

– Нет, нет, нет. Это не правда, – Гермиона затрясла головой, отрицая все сказанное. – Так не может быть, нет. Светлая магия не могла просто исчезнуть из меня, так не бывает. Ты врешь. Ты ведь сама сказала, что я в любой момент могу отказаться от твоей книги.

– Да, ты можешь отказаться от неё, это правда. Но только легче тебе от этого не станет, – голос Морганы звучал мягко и чужеродно для всей обстановки. – Как думаешь, сколько ты еще проживешь вот так? Ты нормально не спишь, не ешь. Ты сама себя калечишь, чтобы избавиться от душевной боли. Ты думаешь, что проживешь так долгую и счастливую жизнь? Ты ведь не можешь посмотреть на свое отражение в зеркале, потому что оно тебя пугает. Ты медленно и болезненно умираешь. И спасти себя можешь только ты сама.

Слезы предательски подступили к глазам и скатились по щекам. Это плакала не Гермиона, это плакала её душа. И это ощущалось совсем по-другому. Это не было похоже ни на одну из её истерик, это было ново. Каждая слеза казалась расплавленной лавой, которая прожигала лицо. Холодный ветер хлестал одежду на девушке, ударяя по ногам и телу. С каждым тяжелым вздохом темнота вокруг сгущалась, а порывы ветра становились холоднее. Животный рев не слышался уже слишком далеко, а был буквально за её спиной. Гриффиндорка чувствовала чье-то присутствие рядом, чувствовала своё собственное замедленное сердцебиение.

Моргана лишь крепче сжимала её руку и ничего не говорила. Она ждала, пока Гермиона успокоится. Рыжая ведьма знала, что все, что происходит вокруг, вызвала сама Гермиона, это был ураган в её душе.

– Только я сама могу себя спасти? – спросила Гермиона, когда слезы начали уже высыхать на щеках. – А родители? Их я спасу?

– Да, – коротко ответила ведьма. – Спасешь себя, и найдешь спасение для них. Позволь своей истинной магии вырваться наружу. Это не будет легко, но я тебе помогу, я тебя научу. Я подарю тебе магию, о которой другие волшебники даже не мечтали. Просто позволь мне помочь тебе.

Сейчас. Сейчас Гермиона должна принять решение. Правильное решение.

Родители. Спасешь себя, и найдешь спасение для них.

– Я согласна.

Темный вихрь закружил вокруг ведьм, поднося их в воздух. Гермиона почувствовала внезапную легкость, которая просочилась в каждую клеточку тела. Рана, которая кровоточила последние месяцы в её душе, быстро затянулась, не оставляя даже шрама. Весь яд из неё испарился, разнося свежую кровь по венам.

– Возьми мою палочку, теперь ты ее хозяйка, – обратилась к девушке Моргана, протягивая ей свою палочку. – И вот, это ожерелье, оно убережет тебя.

На шее Гермионы появилось ожерелье из чистого серебра, инкрустированное зелеными рубинами.

– У тебя все получится, Гермиона. А теперь ты должна очнуться.

Моргана отпустила руки Гермионы, отпуская её в вихрь. Темнота вокруг начала рассеиваться, уступая место вспышкам света. Тело начало наливаться свинцом, теряя свою невесомость.

Резкий запах зелий ударил в нос, заставляя девушку поморщиться. Тяжелые веки с трудом открылись, приоткрывая перед девушкой картинку с изображением потолка в больничном крыле. Ну, конечно. Она снова в больничном крыле. Тело начало резко сигнализировать гриффиндорке о том, где болит. Сбитые в кровь коленки начали жечь под тонким покрывалом, а разодранные ладошки не смыкались в кулак.

– Очнулась, Грейнджер? – раздался мужской голос.

Гермиона попыталась поднять голову, чтобы увидеть, кто к ней обратился. Но одно неосторожное движение, и голова превратилась в неподвижный свинец. Пару секунд, и еще одна попытка, которая оказалась удачнее. Гриффиндорка аккуратно подняла голову, перемещая вес тела на подушку, чтобы принять сидячее положение. В глазах тут же потемнело от такого движения. Как только черные пятна исчезли, она увидела Забини, который сидел у её ног.

– Блейз? – голос Гермионы звал хрипло и тихо.

– Собственной персоной, Грейнджер, – Забини театрально склонил голову. – Ты не перестаешь меня пугать. За один день ты чуть ли не добилась седых волос на моей голове. Знаешь ли, седые мне не к лицу.

Мулат ухмыльнулся и посмотрел на гриффиндорку.

***

Он приходил к ней всю неделю, но видел одну и ту же картину. Она лежала без сознания. В тот вечер она развернулась, чтобы уйти, и через секунду рухнула без сознания. Забини подскочил к ней, чтобы помочь. Её колени были сбиты в кровь об каменную кладку пола, ладошки тоже были в крови. Изо рта лилась темно-бордовая струйка.

Даже в приглушенном свете школьных коридоров можно было рассмотреть кровавый оттенок ее крови, она была почти черной. Он подхватил её на руки, отметив, что она была практически невесомой. Казалось, что больше весит её школьная форма, чем она сама. Пролетая школьные коридоры, он направился в сторону больничного крыла. За несколько поворотов к цели он увидел Малфоя, который разлегся на подоконнике школьного коридора.

– Малфой! Помоги мне! – крикнул мулат другу.

Малфой приблизился к Забини и застыл в нескольких шагах, рассматривая девушку на его руках.

– Какого хера, Забини? – голос Малфоя сорвался на крик. – Что это за хуйня?

– Я буду рад тебе объяснить, но только тогда, когда мы отнесем её в больничное крыло. Она сейчас истечет кровью у меня на руках, – тихо ответил Блейз.

Слизеринцы донесли её к мадам Помфри и присели на соседнюю кровать от Грейнджер. Джемпер и руки Забини были перепачканы кровью Гермионы. Казалось, крови было так много, что в воздухе висел тяжелый железный кровавый запах. Блейз кинул взгляд на друга, который беспрерывно смотрел в сторону гриффиндорки. С той самой минуты, как они зашли в больничное крыло, он не отрывался от неё. Его лицо было напряжено, а кулаки сжаты.

– Она пришла извиниться, – нарушил тишину Забини. – Пришла к нашей гостиной, чтобы объяснить ситуацию на Зельеварении. Мы перекинулись парой фраз, и она собиралась уже уходить. А потом просто упала. Я сразу бросился к ней, но было такое чувство, что она истекала кровью уже добрых полчаса.

Драко молчал. Он слышал, что ему говорил друг, но не отрывал свой взгляд от Грейнджер.

– Я не знаю, что за хуйня с ней происходит, Малфой, но это не нормально. Я никогда не сопереживал гриффиндорцам, а уж Грейнджер и подавно, – продолжал Блейз. – Но это… у меня слов нет. Где лазит Поттер? Разве она не его подружка? Почему Вислый за ней не присматривает? Разве на Гриффиндоре не пропагандируют дружбу?

– Карамель, – сухо сказал Малфой.

– Что? Какая карамель, Малфой? Тебе, может, тоже к Помфри нужно?

– Помнишь занятия со Слизнортом на шестом курсе? Он тогда впервые приготовил Амортенцию для обзорной лекции, – Драко разговаривал с другом, не отрывая взгляд от постели Грейнджер.

– Помню.

– Амортенция пахнет для каждого по-разному в зависимости от того, что нравится, – начал объяснять Малфой. – Для меня она пахла карамелью. А еще карамелью пахла Грейнджер. Каждый раз, когда я оказывался слишком близко к ней, я чувствовал этот запах. Мне казалось, что карамелью провонял весь этаж, когда она проходила где-то рядом. И сегодня утром Слизнорт опять приволок на занятие Амортенцию. И она опять пахла карамелью.

В воздухе повисла тишина. Иногда Забини замечал за другом, какие тот кидает взгляды на Грейнджер, как пытается задеть ее за больное. Но не мог предположить, что все так запущено. Поведение Малфоя по отношению к гриффиндорке шло вразрез с поведением человека, которому могла нравиться девушка.

– Я думал, что это пройдет, когда она поволоклась в крестовый поход с Поттером, – продолжал Малфой. – Думал, что если я перестану её видеть и слышать, то это пройдет, что этот навязчивый запах карамели исчезнет. Я начал встречаться с Паркинсон, чтобы переключиться. И это помогло, пока я её снова не увидел. Забини, знаешь, где я её увидел? – Драко посмотрел на друга, радужки его глаз потемнели до черноты. – Я увидел на полу гостиной в Малфой-Мэноре, когда Белла пытала её. Она запускала в неё Круциатус, один за другим. Грейнджер лежала в крови, умоляя остановиться. Каждый новый Круциатус, направленный в неё, отзывался болью внутри меня. В тот момент я проклинал этого дауна Поттера, который потащил её за собой, из-за которого ей пришлось все это пережить. Она прошла ад в Мэноре, а потом пришла защищать меня. Она пришла свидетельствовать в пользу моей семьи после всего этого.

Малфой замолчал и снова перевел взгляд на Грейнджер. Забини не знал, что сказать. Каждое сказанное слово Малфоя сопровождалось болью в голосе. Он винил себя в том, что с ней произошло.

– С начала года я присматривал за ней, наблюдал, – Драко снова заговорил. – Она выглядела, как прежняя Грейнджер. Где-то внутри себя я радовался за неё, радовался, что она смогла пережить весь этот кошмар. Я видел счастливого Поттера, его подружку, Уизли и её. Они все выглядели счастливыми. Грейнджер выглядела счастливой. А потом я увидел её на Астрономической башне, настоящую Грейнджер, без чар, – он запнулся. – Я увидел то, что от нее осталось, и я оставил её. У неё началась истерика, а я просто ушел. А потом ты мне рассказал о том, что с ней произошло в ванной. Ты рассказывал мне о том, как она плохо выглядела, а я это и так знал. Но я не мог понять, в чем дело…

– Малфой … – перебил его Блейз.

– Нет, Забини. Нет, – Малфой не дал другу что-то сказать. – Не надо быть таким умным, как Грейнджер, чтобы понять, что с ней что-то происходило. Я видел, видел своими глазами, как она сама себя калечит. Это случилось через несколько дней после её выписки с больничного крыла. Я видел, как она сама себе разрезала руку с помощью палочки. Понимаешь? Она направила в себя палочку и проговорила заклинание. С её руки лилась кровь, а она улыбалась. Я хотел ей помочь, залечить рану, а она оттолкнула меня.

Голос Малфоя стал совсем тихим, мулат поглядывал на друга и понимал, что впервые видит его таким подавленным. Последний год стал тяжелым для всех, без исключения. На какой стороне ты бы не был на Войне, пострадали все. Слизерин стал убежищем для изгоев в школе. Каждый плевался в сторону слизеринцев, называя их Пожирателями Смерти.

Семья Малфоев не стала исключением, и Забини видел, как Драко пропускал это всё через себя. Он знал, что единственное, что помогает Малфою держать себя в руках – это Нарцисса. Мать стала смыслом жизни младшего Малфоя. Все, что сейчас он переживал, было ради миссис Малфой. Он вернулся в школу только потому, что его об этом попросила Нарцисса. Она желала, чтобы сын смог вернуться к нормальной жизни, окончить школу.

Признание Малфоя о Грейнджер заставило Забини задуматься о том, насколько велико чувство вины внутри него. Он винил себя за то, что не может ей ничем помочь в то время, когда Поттер вряд ли был отягощен таким чувством. В Малфое отражалось две стороны одной медали. Первая – это воспитание Люциуса, его нравоучения и мировоззрение, а вторая – это влюблённость в Грейнджер.

Мулат понимал, как Драко отторгает это внутри себя на клеточном уровне, как пытается бороться с этим чувством, пытается оградиться от гриффиндорки всеми способами. Пусть и такими жестокими, как унижения и оскорбления. Он пытается сделать все, чтобы оттолкнуть её от себя, не приближаться на опасное расстояние, выстроить непробиваемые стены между ними. Но каждая попытка терпит крах, особенно сейчас, когда он видит, что с ней происходит.

– Ты не пробовал с ней поговорить? – заговорил, наконец, Забини.

– О чем? Что, по-твоему, я должен ей сказать? «Привет, Грейнджер. Я тут, как оказалось, сохну по тебе с шестого курса. И да, я унижал тебя все эти годы и позволил своей тетке пытать тебя в своем доме, но, не подумай, это все было от большой любви к тебе!». Это я должен ей сказать? – съязвил Малфой.

– Нет. Начни с ней нормально общаться, для начала. Перестань называть её грязнокровкой. Ты уже должен был понять, что твоя тактика нихера не работает. У тебя не получится держаться от неё подальше. Никогда не получалось, не получается и не получится в будущем.

Диалог между друзьями прервала мадам Помфри, которая всё это время обхаживала Грейнджер.

– Так, ребятки, можете быть свободными. Мисс Грейнджер в надежных руках, совсем скоро отбой, поэтому отправляйтесь к себе в гостиную.

Малфой с Забини в полной тишине шли по коридорам, спускаясь в подземелья. Каждому из них было о чем подумать.

– Блейзи, ты жив и цел. Салазар! – Паркинсон подлетела к Забини. – Я уже начала переживать, что эта отрешенная что-то сделала. Мы с Тео выглянули спустя десять минут, а вас не было, только следы крови на полу. Что произошло?

– Брось, Пэнси. Что могла со мной сделать Грейнджер? Ты слишком сильно переоцениваешь её возможности, – спокойно ответил Забини, присаживаясь в кресло.

– Переоцениваю? Возможно, – Паркинсон приземлилась возле Блейза. – Но я, почему-то, ни на секунду не засомневалась в её словах по поводу Круцио и Империо. Мне казалось, что еще минута, и она правда запустит в меня Непростительным.

– С чего бы ей запускать в тебя Непростительное, Пэнси? – Драко присоединился к разговору. – Это же Грейнджер, она и мухи не обидит.

– Ты не видел её в тот момент, Драко. Без шуток, на полном серьезе, я испугалась.

И Драко не сомневался в искренности слов подруги. Паркинсон была не из робкого десятка, сама могла довести кого угодно до испуга, но сейчас говорила правду. Грейнджер действительно напугала её.

На протяжении недели Грейнджер пролежала в больничном крыле, не приходя в себя. Помфри задумывалась над тем, чтобы перенаправить её в Мунго, потому что никакие из её зелий не помогали девушке. Малфой ежедневно узнавал у Забини о состоянии гриффиндорки, просил присматривать за ней, но сам так и не решил зайти к ней. Он не мог смотреть на такую Грейнджер. Забини не винил в этом друга и забегал по несколько раз на день проведывать гриффиндорскую старосту, оставляя новые цветы на прикроватной тумбе, которые передавал Малфой.

Единственное, что смущало Забини – это то, что он ни разу не увидел друзей возле Грейнджер. Ни Поттер, ни семейство рыжих, никого их них он не встретил в больничном крыле. Он видел их в Большом зале, встречал на совместных занятиях, в коридорах, но только не у постели своей подруги.

И вот, спустя семь долгих дней, Грейнджер открыла глаза.

***

Забини рассказал Гермионе, что с ней случилось, и как она снова оказалась в больничном крыле. Гриффиндорка была шокирована, когда услышала, что пролежала без сознания целую неделю. Ей казалось, что прошло не больше нескольких часов, но рассказ слизеринца и настенный календарь говорили обратное.

Гермиона почувствовала какую-то неловкость от того, что у её постели сидел Блейз Забини, слизеринец, лучший друг Драко Малфоя, и просто разговаривал с ней. Непринужденно и легко, будто они дружили всю жизнь. Забини просидел ещё около часа, развлекая гриффиндорку пустыми, но забавными историями. Под конец, пожелав ей скорейшего выздоровления, он ушел.

Гермиона откинулась на спинку кровати и прикрыла глаза. Было легко и тихо. Она не чувствовала никакой нарастающей внутренней боли, не чувствовала кровоточащей раны в душе, бесы не кидали хищные оскалы. Почувствовалось урчание живота, что заставило девушку засмеяться – она не испытывала чувство голода уже очень давно.

Она потянулась к прикроватной тумбе, на которой был поднос с ужином и небольшой букет белых роз. Возле подноса лежала волшебная палочка. Волшебная палочка, которую ей протянула Моргана. Улыбка вмиг исчезла с лица Гермионы, а рука потянулась к шее и наткнулась на ожерелье. Это все отрезвило гриффиндорку от опьяняющей легкости и в голову начали всплывать фрагменты разговора с ведьмой.

Я подарю тебе магию, о которой другие волшебники даже не мечтали.

Возьми мою палочку, теперь ты её хозяйка. И вот это ожерелье, оно убережет тебя.

Теперь Гермиона понимала, что это точно не было сном или бредом, это было правдой. И она согласилась, приняла помощь ведьмы, решилась. Но констатация факта не пугала Гермиону, не приводила в ужас. Все выглядело правильно. Несколько омерзительное осознание того, что гриффиндорка поддалась влиянию черной магии, тут же улетучилось. Грейнджер не чувствовала угрызения совести или какого-то чувства вины, потому что знала, что у неё есть цель и она её добьется.

Родители.

Спустя час мадам Помфри разъяснила все свои рекомендации и отпустила Гермиону в свою гостиную. Каждый шаг девушки сопровождался легкостью, не причиняя никакого дискомфорта. Мир вокруг снова начал приобретать былые краски, разбавляя осточертевшую черно-белую палитру; дышать было не больно. По пути в Гриффиндорскую башню девушка свернула в женский туалет.