Текст книги "Непокорная для шейха (СИ)"
Автор книги: Extazyflame
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Глава 20
Глава 20
Висам
Никогда прежде возвращение домой не было таким радостным, таким желанным, полным предвкушения и надежды.
Позади – три дня, потребовавшие от меня железной выдержки, рассудительности, принятия решений, которые стали самыми сложными для меня. Но как будущий эмир, я не имел никакого права на слабость.
Корпоративный заговор имел место быть. Отец не врал. Едва мои ноги ступили на землю, я принялся за расследование, допросы и выяснения причинно-следственных связей. В современном бизнесе идет война за ресурсы. Кровопролитная, теневая, не знающая никакой пощады.
Я и без того был в бешенстве, и виной всему – разлука с Аблькисс. Я не сомкнул глаз, стараясь разрулить все как можно скорее, вернуться и наконец заключить ее в свои объятия, чтобы не расставаться ни днем, ни ночью. На мои сообщения в скайп жена не отвечала. Отец сказал, что она неважно себя чувствует, либо спит, когда я пытался с ней поговорить. Я не настаивал. Знал, что возвращение будет сладким. Что счастье затопит меня и никогда больше не отпустит. Это и послужило основным стимулом для того, чтобы погрузиться в расследование и распутать клубок интриг.
Я не пощадил никого из предателей. На закате солнца шелковая удавка перекрыла их сонные артерии. Пески пустыни поглотили тела. У неверных предателей не будет даже могилы, а остальным будет жестокий урок.
Улететь в тот же вечер не удалось. Разыгралась песчаная буря. К счастью, к обеду она улеглась. Выбрав подарок для моей любимой Аблькисс – диадему с изумрудами, подчеркивающими цвет ее глаз, я отправился в путь.
Пустыни, строения, гладь залива и устья рек проплывали под крылом самолета, отмеряя минуты до моей встречи с самой любимой женщиной, без которой жизнь уже не будет иметь значения. Никогда.
В аэропорту я дождался чартера матери. Она не сдержала слез, целовала, рассыпаясь в благодарностях. Я даже не понял, что все это касается Газаль. Мое участие в судьбе сестры было рассекречено. Сбиваясь, сверкая глазами, рассказывала Амани о том, как счастлива принцесса. Как горячо любит ее муж, сдувает пылинки, и кроме того, дал полную свободу действий, настояв на том, что ее математические таланты стоит развивать, потому что они достойны мирового признания. Что сама Газаль буквально сияет, и ее чувства к мужу не заставили себя долго ждать.
Ехали вместе, кортежем. Сердце подпрыгивало от нетерпения, от желания заглянуть в зеленые глаза моей белокурой Аблькисс. После ее разговора с матерью я уже не сомневался: она меня любит. Конечно, стереть обиды, которые я ей нанес, понадобится время. Но я сделаю все, чтобы они растворились без следа в ближайшие дни.
Давуд, Зейнаб с детьми и Мелекси ожидали в приемном покое нашего возвращения. Я замер на пороге.
– Отец, где Аблькисс? Почему она не пришла?
Давуд словно не расслышал моего вопроса. Заключил в объятия, прижал к себе, начал что-то поспешно говорить о том, как гордится мною. Затем взял за руки Амани, горячо целуя, а ко мне поспешила Зейнаб, а вместе с ней и племянник с племянницей. Я сухо ответил на их приветствия, оборачиваясь к отцу, который, казалось, никак не мог отпустить свою первую жену.
– Ты сказал, моя супруга не здорова! Что с ней? Я требую ответа, немедленно!
Мелекси воспользовалась смещением фокуса, чтобы обнять меня как можно крепче и жарче, прижавшись роскошной грудью. Я едва не оттолкнул эту падшую женщину, растолковав ее поступок именно так, как положено.
– Висам, прояви уважение к своей семье. Твой тон неуместен, – грозно осадил эмир.
Внутри поднялась волна глухой ярости и чувство неотвратимой беды. Амани увидела, как потемнело мое лицо. Отступила на шаг.
– Давуд, хабиби, ответь нашему сыну. Где моя невестка? Она действительно плохо себя чувствует, лекари были у нее? Не ждать ли нам внука в скором времени?
Зейнаб закашлялась. Я перевел на нее тяжёлый взгляд, и тетка прижала к себе дочь, как будто защищаясь. Ее реакция была мне непонятна, но кристаллы инея впились в затылок предвестником какого-то краха. Это заметила Амани. Посмотрела на вторую жену, и в ее взгляде не было ничего хорошего.
– Оставьте нас! – грубо велел Давуд, поворачиваясь к женам. Амани же не двинулась с места. Смотрела, как Зейнаб поспешно выводит детей, как Мелекси пытается поймать мой взгляд, но в итоге уходит.
Теперь я точно знал, что произошло то, что уже сейчас разделит мою жизнь жирной чертой. Что Кира не выйдет меня встретить. Что случилось что-то страшное.
– Висам, твоя жена покинула дворец под покровом ночи. Ей удалось купить охрану. Мы наказали этих людей, но найти Аблькисс не удалось. Мне жаль.
Земля задрожала под моими ногами. Свет стал ослепительно ярким, выжигающим сетчатку. Я бы упал, если бы не ярость, которая всегда придавала мне сил.
– И ты молчал, прикрываясь ее недомоганием, вместо того, чтобы организовать поиски? Куда, шайтан тебя возьми, Аблькисс могла отправиться без документов, одна в чужом эмирате?..
– Давуд, – в голосе Амани появилась сталь, несвойственная ей прежде. Никто и никогда не смел так говорить с моим отцом. – Ты сейчас же сделаешь все, что необходимо. Она не могла покинуть страну. Я не знаю, что произошло здесь, но эта девушка напугана и в отчаянии. Я не допущу, чтобы с моей невесткой что-то случилось! Ты ее отыщешь, и, если она действительно решила бежать, такова воля Аллаха. Мы позволим ей улететь, но законно!
– Ты смеешь учить меня, жена! – повысил голос эмир. – Я не стану помогать шармуте, которая обманом вошла в нашу семью. Аллах избавил нас от ее присутствия…
Я не понимал, что делаю. Шел к отцу, сокращая дистанцию между нами, и Амани только в последний момент смогла меня удержать от рокового шага.
– Висам, сын, возьми же себя в руки! Я на твоей стороне. Мы найдем твою жену, чего бы это нам не стоило. Прошу, отправляйся к себе. Свяжись сам со своими людьми в аэропорту, на вокзалах и в полиции. Мы найдем ее. Обещаю.
Давуд смерил нас тяжелым взглядом.
– Я еще поговорю с вами обоими. Вопиющее неуважение! И дальше его терпеть я не намерен.
Мне хотелось остановить его, кинуться, повалить на пол и впервые в жизни бить, разбивая кулаки в кровь, пока отец не скажет, что произошло на самом деле, какие события заставили Киру так опрометчиво бежать. У нее была возможность улететь и без этого, не было нужды дожидаться моего отъезда!
– Пойдем, Висам, – мягко сказала мать, снимая платок. – В таком состоянии ты можешь наделать глупостей. Отдохни с дороги, а я узнаю, что произошло на самом деле.
– Как?.. – глухо повторил я, сжимая кулаки так, что ладони едва не свело судорогой.
Амани ободряюще улыбнулась.
– Поверь, здесь даже у стен есть уши, недоступные твоему отцу.
В ушах шумело. Сердце рвалось из груди. Я не заметил, как мы вышли в сад. Зейнаб встрепенулась, словно пойманная с поличным. На губах матери появилась улыбка, которой боялись все ее враги.
– Ну что же ты, милая? Это недоразумение даже не позволило мне тебя поприветствовать. Я привезла роскошные подарки для тебя и детей, от себя и от Газаль. Пройдем же в мои покои?
Зейнаб оглянулась по сторонам. Мать же раскрыла объятия в обманчивом радушии.
– Пойдем. Ты будешь довольна моими дарами…
Я не помнил, как оказался в своих покоях. Как звонил по всем засекреченным номерам, едва не срываясь на крик, требуя отыскать мою жену. Как потом, опустошенный и прибитый неожиданным ударом, бродил среди ее вещей, вдыхал аромат ее духов. Покои пахли ею. Теплом. Ожиданием. Любовью. Она не могла уехать просто так!..
Увы, я тогда еще не знал, что спустя час моя жизнь оборвется. Мое солнце померкнет навсегда.
Доверенное лицо из департамента полиции якобы напало на след славянской девушки, которая не покидала эмират. Внутри поднялось чувство надежды, затмившее предчувствие чего-то страшного. Я ждал. Знал, что не упрекну свою Аблькисс ни словом, ни делом, когда отыщу. Прижму к себе крепко-крепко. А затем паду к ее ногам, умоляя простить за все, что сотворил в порыве обезумевших чувств. Я добьюсь ее любви снова, уже теми методами, которые ранее казались мне недостойными мужчины.
Любовь – это союз двух сердец. Равноправный изначально. И любимую женщину завоевывают любовью, а не войной.
Шум в коридоре отвлек меня от этих мыслей. Женский голос принадлежал Зейнаб. И когда в покои постучали, я сразу велел войти, чувствуя кожей, что сейчас произойдет что-то важное и неотвратимое.
Амани толкнула вторую жену отца в спину так, что та буквально влетела в комнату, растянувшись на ковре. Ее глаза были полны слез, волосы растрепаны. А моя мать, как и прежде, сохранила осанку и выдержку истинной шейхи. Только ее глаза как будто потухли, в них было то, что ударило меня на поражение острой болью.
– Висам, – ее голос прозвучал глухо и отрешенно. – Мой мальчик. Аллах милосерден. Мужайся. Пусть он даст тебе сил пережить этот удар.
Слабость выстрелила по всему телу. По коленям. Качнувшись, я выпрямился во весь рост, глядя на Зейнаб, размазывающую слезы по лицу. Амани пнула ее под ребро ногой в шелковой туфельке.
– Говори!
– В… Висам… – Зейнаб попыталась сесть. Было видно, что каждое слово дается ей невообразимо тяжело, словно режет гортань. – Висам, Аблькисс… она не бежала от тебя. Ты… ты не найдешь ее.
Словно молния ударила меня прямо в сердце. Кровь отхлынула от лица. Глядя на жалкую тетку, распростертую на полу, я медленно, но верно приближался к черте безумия.
В ушах нарастал гул. Но каждое слово, произнесенное Зейнаб, раскаленным металлом отпечаталось в моем рассудке.
– Твой отец… он подверг ее убийству во имя чести… Прости, я пыталась ему помешать… Я видела все. Она не была виновата, но Давуд избил меня и запретил говорить…
– Своих детей ты, трусливая самка шакала, любишь сильнее! – голос Амани дрогнул, едва не сорвавшись в рыдание. – Она все мне рассказала, Висам. Эта женщина, с которой мы делили кровь и стол, чьего сына я спасла, рискуя своей жизнью, малодушно молчала! Побоялась позвонить мне и тебе, чтобы мы спасли твою жену от ярости Давуда…
– Убийству чести?
Голос мой прозвучал спокойно. Даже холодно, отстраненно. Когда умирает душа, обычно это происходит именно так. Под анестезией психики.
– Он заставил конюшего напасть на Аблькисс. Потом этого человека убили… Она… твоя жена узнала то, что не полагалось… Она осталась чиста перед тобой, Висам! Не верь, ее вины не было…
По щекам Амани катились слезы. Только я уже не принадлежал сам себе. Перешагнул через вытянутые ноги Зейнаб, прошёл мимо матери. Ноги несли меня к кабинету отца.
В сердце бушевал убивающий огонь, а тело сковало арктическим холодом. Я шел, не понимая, что размытая картинка перед глазами – не стрессовая слепота, а мои слезы, которые катятся по лицу, падая на пиджак и рубашку. Что психика пока что выдержала первый удар – но это ненадолго. Скоро стена защиты рассыплется на атомы, и прожжет несовместимую с жизнью дыру в моем сердце.
Меня пытались остановить. Я лишь скользнул затуманенным взглядом по охране покоев эмира, поднял руку…
Меньше минуты. Охая, оба пытались встать, вытирая кровь из разбитых носов и губ. Мои кулаки тоже окрасились чужой кровью. Я распахнул двери в отцовский кабинет, остановившись на пороге.
Нет, не от нерешительности. Может немного – от нового удара боли, усилившего выброс слез, без рыданий и асфиксии. Поднял голову, глядя в лицо отца, как ни в чем не бывало восседающего за столом с кальяном.
Теплый ветер как будто коснулся моей спины на миг, не сумев ни на йоту согреть лютый холод. Он носил ее имя. Часть ее души, еще не отбывшая в чертоги Аллаха…
Не улетай, моя красавица. Орошай мою израненную душу, как благодатный дождь – иссушенные солнцем пески. Возрождай мою жизнь своим искристым смехом, дари счастье дыханием долгожданной весны. Веди меня за собой к неизведанным далям, красавица. Взмах твоей руки – благословение пророка, тень твоих ресниц – спасение от зноя и моя благодать. Взгляд твой – моя жизнь, мой океан, полноводная река, которую мне никогда не испить до дна. Лишь ты одна даешь мне силы жить, а без тебя моя душа усохнет, словно росток в раскаленной зноем пустыне. Дари мне счастье любить тебя и склоняться к твоим коленям головой… Воздавая хвалу Аллаху день ото дня за то, что даровал мне тебя, моя красавица…
Шаг, второй. Неотвратимость распахнула свои объятия. Всего лишь полшага до пропасти. Сознанию больше не хватило сил обороняться. Остались последние миллиметры оборонных стен…
– Ты убил ее. Ты убил мою Аблькисс. Ты забрал мою жизнь, отец.
Давуд не ответил. Смотрел, как я приближаюсь, не делая попытки встать или отшатнуться.
– Ответь мне, отец. Скажи, что у тебя не хватило духу убить и меня заодно. Что ты отправил ее прочь, а не сжег живьем. Что продал торговцам живым товаром, и отследить их путь тебе не составит труда. Отец, скажи мне это, во имя Аллаха.
Молчал Давуд Аль-Махаби, эмир с ледяной черной глыбой вместо сердца. Тот, кто по воле шайтана был моим отцом. И лишь в глазах его была сталь, не позволяющая уцепиться хоть за какую-то зацепку, что моя жена осталась жива.
Она с треском рухнула – моя оборонная стена, кое-как смягчившая боль, чтобы не свести меня с ума в тот момент. Глаза заволокла тьма. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я кинулся на отца.
В руках была сила. Они не чувствовали боли. Вся ее глубина сейчас сконцентрировалась в кончиках пальцев, сомкнувшихся вокруг отцовской шеи.
Он что-то кричал, призывая меня прекратить, применяя свой особый тон. Тщетно. Бороться со мной, доведённым до точки и полным сил, он тоже не мог.
– Умри! – как эхо, повторял я, сжимая руки и вбирая кожей его страшные хрипы, чувствуя, как одержимо бьется в ладонь сонная артерия. – Умри! Умри! Как убивал ее! Умри же!..
Это было единственное, что могло меня удержать на этой земле. Я даже не понял, как меня оторвали от отца, для этого понадобилось шесть бойцов. Они оттесняли меня прочь, к двери, но боль, лишенная выхода, догнала меня именно в их руках.
Я закричал, и каким-то чудом вырвавшись из стальной хватки их рук, упал на колени, закрыв лицо руками. Боль нашла выход через страшный, нечеловеческий крик. Она ломала кости, выворачивая наизнанку. Она плавила рассудок концентрированной кислотой.
От меня осталась одна лишь оболочка. Меня уже не было в живых на этой земле.
– Будь ты проклят… – задыхаясь между приступами криков, шептал я, – будь ты проклят… проклят… проклят…
Зря прибежавшая на шум мама пыталась взять мое лицо в свои ладони, забрать хоть часть невыносимого страдания своими касаниями и теплом. Я не замечал ничего, будто и вправду вошел в иное измерение, где еще мог догнать тающую стремительно тень своей любимой Аблькисс. Звуки, касания, запахи – ничего в этом мире уже не имело значения.
Крик затих, разрывая на кровавые волокна мои голосовые связки. Слова закончились, будто не было в них больше никакой необходимости здесь, в этом жестоком мире.
Я отвел руки матери от своего лица. Я вообще не понимал, что происходит вокруг. Встал, пошатываясь, уже не обращая внимания на промокшую от слез рубашку, побрел прочь отсюда.
У меня больше не было семьи. У меня больше не было той, ради которой стоило жить и находить в себе день изо дня силы быть лучше. Боль превратила мою душу в выжженное напалмом поле.
Я не мог кричать. Слезы давно закончились. Реальность обрушилась, накрывая новой волной, словно контрольный выстрел в голову.
Я сам обрек ее на смерть. В тот самый миг, когда забыл о реальности и решил сделать Киру своей. Не отец убивал ее. Это сделал я.
Откупорив бутылку минеральной воды, я сделал долгий глоток. А затем, смяв ее в руке, бросил под ноги.
Я не знал, куда держу свой путь и что буду делать дальше. Очнулся лишь у паркинга, глядя на ряд дорогих авто.
Боль отхлынула лишь на короткий миг, вернув мне ясность мыслей.
Этого хватило. Не бросив прощальный взгляд на дом, в котором прошло мое детство, не допустив ни на миг желания попрощаться с матерью, я поднял глаза, глядя на дальние барханы пустыни под палящим солнцем.
Однажды каждый странник находит свой причал. И именно там он встретит тех, кто ему так дорог, по ком тоскует его сердце. Пусть даже эта пристань больше не среди мира живых.
Смахнув с лица слезы, я шагнул вперед. Навстречу неизвестности своего конца. В объятия смертельно опасной пустыни, показавшейся мне ласковее, чем руки матери, так безуспешно пытавшиеся вернуть меня на землю…
Глава 21
Глава 21
Пустыня накрывала с головой. Выжигала глаза, превращая в солёную пыль рвущиеся наружу рыдания. Сбивала с ног, путая следы, заманивая туда, где ждала верная смерть.
Мой мир был так же мертв, как эти лишенные жизни пески.
Совсем недавно он сузился всего лишь до одной точки. Абстрактной метки. Вычеркнутой жизни.
До гибели целого мира, сжавшегося в точку перед взрывом и неминуемой гибелью всего живого.
– Абль… кисс! – выдохнул с надрывом, преодолевая сопротивление застывших связок.
Слез больше не осталось. Словно крупицы соли сыпались из пересохших глаз. Белое раскалённое марево песков слилось в пустоту. В белый шум. В отчаяние, которое выжгло внутри все, что ещё недавно было целым…
Белая долина смерти взметнула смерч песчаной бури, путая, сбивая с ног. «Не дам… не выпущу… Сам уйти не захочешь"…
А совсем недавно…Толчок. Покрытый золотом дрифткар, абсолютно бесполезный в мертвых песках пустыни, подбросило, опрокинуло, завертело.
Я не чувствовал боли. Она была ничем по сравнению с агонией, которая, словно вспышка сверхновой, испепелила мою душу. И словно в наказание, жестокое небо смертельной пустоты равнодушно взирало, как машину бросило на дикой скорости в бархан.
Песок обжёг через ткань рубашки. Он был везде. Я не замечал. Лишь смахнул его, словно тот был врагом, пытающимся забрать мою боль и отрезвить.
Он и был врагом. А враги нападают и не оставляют в живых. Вот почему я пришел сюда.
Солнце дрожало в расплавленном белесом небе, руку обожгло до боли, когда я коснулся золотого каркаса машины.
Мне было все равно, что с ней. Я не взял ничего с собой.
Ни воды, ни телефона, ни документов. Ничего. Я выбрал свой путь. Пустыня либо убьет меня, либо сожжет кровоточащую душу до пепла. И может, тогда мне станет все равно…
Ноги сразу увязли в горячем песке. Совсем скоро они нагреют кожу туфель до критической температуры. Я не думал ни о чем. Только сорвал с запястья часы, отреагировав на дискомфорт разогретого металла, и бросил под ноги.
Горячий песок. Равнодушное небо от края до края. Пустыня вокруг. Пустыня – внутри.
Волны иссушающего зноя били в тело, словно таран. Узкая тень от стоящего в зените солнца мгновенно таяла на раскалённом песке, не оставляя следа. Я не чувствовал жажды. Не ощущал, как дерет горло при каждом вдохе и даже не осознавал, что надо бы сделать глоток воды. Я ушел далеко, отдаляясь от тропа караванов и трасс.
Ноги утопали в песке. Я удалялся все дальше. Дальше от того места, где разбились в хлам все надежды и мечты. От родного дома, который стал, а может, с самого рождения был для меня адом.
Просила ли Аблькисс о пощаде?.. Умоляла остановиться моего жестокого отца?.. Не веря происходящему, хватала нежными ладонями полы его кандуры, или же наоборот, смотрела презрительным взглядом, до тех пор, пока не вспыхнуло пламя…
Ноги подкосились. Не помня и не зная, кто я на этом свете без нее, я рухнул в пылающий песок, и рыдания разорвали грудную клетку. Выворачивая, сгибая, ломая кости и позвонки.
Это был мой ад. Моя агония, которая не имела ничего общего с пустыней, что меня убьет. В ушах раздавались ее крики. Крики. Моя сильная, несгибаемая и бесстрашная Аблькисс… Ты бы не смогла вытерпеть такую боль и не кричать. Надеюсь, твоё сердце разорвалось раньше. До того, как языки огня охватили твою кожу…
Идти я не мог. По инерции как-то двигался вперед, двигая ладонями в песке. Обжигая руки. Рыдая без слез – их давно уже не было.
Я сам убил ее. В тот самый момент, когда сделал своей. Когда слепо поверил в то, что любовь сломает преграды и растопит жестокое сердце отца, пусть и знал, что он был изначально против нашего никяха.
Я не имел права жить после этого. И не хотел. Моя смерть должна была стать ещё более мучительной, и никогда она не искупит вину перед моей любимой девочкой.
Белое солнце двигалось по небосводу, а я шел, падал, вставал, не разбирая дороги. Знал одно. Я должен идти так далеко, как никогда. Чтобы никто не отыскал и не помешал. Моя жизнь кончилась.
Закат и красные сумерки я не заметил. Мои глаза, два пересохших от жара колодца, без устали смотрели в одну точку на горизонте. Туда, где под вратами ада метались бесшумные тени, чтобы проводить меня к праотцам.
Упавшая с ночью прохлада дала отсрочку приговора. Но я знал, что к рассвету буду в самом сердце пустыни. Там, где никто не найдет. Где не ходят караваны. Куда не забредают бедуины. Где ничто на помешает жаркому солнцу иссушить мою плоть, вырывая жизнь путем нечеловеческих страданий и боли.
Кажется, я упал без сил, меня сразу сморил тяжёлый сон, похожий на бред от лихорадки. Поцелуй пустыни уже отравил меня. Не мог не задеть. Я это чувствовал. Вместе с невесомыми, словно ветер, касаниями. Запахом волос моей Аблькисс.
Я буду с тобой, даже когда сорвусь. Я найду тебя там, где Аллах создал райские сады. У меня хватит сил закрыть тебя стеной от всего того, от чего не получилось в этом мире.
Пустыня застывает.
Словно бесплотная тень проносится над головой, обдавая ветром остывающего песка. Из последних сил поднимаю голову. Я не отдаю себе отчёт, что жизнь стремительно тает.
– Аблькисс… ты здесь?..
Я не говорю вслух. Мои голосовые связки сожжены. Только я уже этого не понимаю.
– У меня ничего не осталось в этом мире. Ты оставила меня и забрала мое сердце с собой. Я знаю, ты не хотела уходить, но ты ушла, и я не знаю, что мне делать. Ты была той, что приходит лишь раз и остаётся единственной любовью. Я не знаю, как смогу прожить свою жизнь без тебя. Я не хочу.
Я смотрю на серп луны, медленно всплывающий из-за горизонта. Возможно, она может объяснить мне, почему я все еще дышу и могу мыслить.
– Я не буду бороться, моя Аблькисс. Пожалуйста, скажи мне, шепни хотя бы слово, прикоснись ко мне своим теплом. Протяни мне руку. Укажи путь. Но не забирай сейчас. Ещё недостаточно. Я не страдал и сотой доли от того, что мне отмеряно. Мне просто нужна ты, чтобы пройти через это. Мне нужна моя путеводная звезда, алмаз моей души с нежным голосом, который заберет мою боль.
Легкий ветер целует мои щеки, обвевает прохладой, с нежностью и жаром одновременно ласкает мою обожжённую солнцем кожу. Я быстро моргаю и чувствую, как сгущается тьма.
– Ты здесь? – спрашиваю я тихо, в надежде услышать ее голос еще раз. – Что я могу сделать, чтобы прикоснуться к тебе? Даже на одно короткое мгновение, чтобы знать, что скоро вновь обниму тебя и там, в ином мире, никто нас не разлучит…
Я протягиваю руку и поднимаю голову к небу. Холодные звёзды безмолвно взирают с высоты.
– Прости меня… – говорю я шепотом, преодолеваю разрывающую боль связок, почти задыхаясь.
Мурашки озноба бегут по моей коже, мягкое покалывание пробуждает жизнь внутри. Похороненная глубоко внутри этого мертвого тела, моя душа пытается бороться… но поздно. Я выпью эту чашу до дна. Мне не будет покоя даже в загробном мире, если я не испытаю на себе всю боль моей Киры.
Я чувствую, как наворачиваются слезы, но глаза пусты и обезвожены. Меня снова трясет в рыданиях. Физическая боль – ничто рядом с душевной.
Чтобы осуществить задуманное до конца, онемевший от происходящего, вспоминаю недолгий рассвет нашей любви. Любви, которую мы разделяли. Как мое сердце жаждало прикосновений Аблькисс, как моя кровь закипала, когда она была рядом. Улыбки, которые она дарила мне, когда думала, что я не видел. Когда я увидел а ее глазах то, что уже и не мечтал. Когда понял, что она так же сильно любит меня…
– Прости, что подвел тебя. Я был глух и слеп. Нам не простили любовь. Они сами не знали, что можно так любить. Я упал. Но скоро поднимусь к тебе… моя Кира. Моя Аблькисс.
Ветер кружится вокруг, прижимается ко мне, нежно гладит. И я закрываю глаза. Под холодными звёздами и на остывающем песке проваливаюсь в предсмертную агонию забвения.
…Утреннее солнце поднимается над горизонтом – ласковая прелюдия жестокого дня. Последнего моего дня на этой земле. Силы меня оставили. Но я с упорством безумца встаю и иду вперёд. Не потому, что хочу спастись. Я хочу, чтобы меня ни за что не нашли и не забрали из рук витающей над головой смерти. Она близко. Но ее присутствие меня не пугает, наоборот, толкает вперёд.
Солнце перешагивает зенит, и силы покидают окончательно. Я падаю лицом в раскалённый песок, не чувствуя боли. Не могу даже думать. Закрываю пересохшие, запрошенные песком глаза и ощущаю небывалую лёгкость.
Моя душа рвется прочь из тела. Но оно сопротивляется. Тянет всеми мышцами, венами, артериями и сухожилиями обратно. С именем моей Аблькисс на губах, не подарив прощения своей семье, я на последнем вдохе выталкиваю свою душу прочь из тела…
