Текст книги "Непокорная для шейха (СИ)"
Автор книги: Extazyflame
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Глава 19
Глава 19
До утра я не сомкнула глаз. Меня кидало то в жар, то в холод, было трудно дышать. Иногда проваливалась в вязкое забытье, но моментально вскакивала, глядя на дверь. Толку, что я закрыла ее изнутри, не было никакого. Если эмир захочет вернуться и добить меня, его не остановят никакие стены.
Ужас как будто обрел материальную форму. Он напоминал каменную глыбу, медленно опускающуюся на мое тело. И избежать его падения у меня не было никакой возможности, как и увернуться. К утру я кусала пальцы, чтобы не кричать, то и дело вскакивала, пила воду, чтобы успокоиться, смотрела, как сереет небо за окном. Боролась с опустошающим чувством, что вижу это в последний раз. Интуиция уже не шептала, она кричала во всю глотку. Эмир не бросает слов на ветер. Теперь он знает, что мне известно о его теневом бизнесе. И у этого человека хватит сил и возможностей уничтожить меня.
Я надеялась, что Висам меня защитит. Я должна все ему рассказать. Даже если он замешан в работорговле, убедить, что я никому не расскажу. Только мне не оставили телефона. Если бы не уехала Амани, я бы так не переживала. Но так уж получилось, что все, с кем я была близка, покинули дворец в этот злосчастный день. Я осталась наедине с врагом, против которого сейчас было бессильна.
Давудом двигало отнюдь не желание переспать со мной. И то, что я ошибочно приняла за похоть в его глазах, было гораздо страшнее банального сексуального желания. Он поймал меня врасплох. Расчет оказался верен: я, движимая ужасом, проговорилась.
К восходу солнца мне кое-как удалось взять себя в руки. Я полагала. Что завтрак с Зейнаб и Мелекси успокоит окончательно. Но в это утро жены эмира не позвали меня в свою компанию. Не то, что б я так сильно стремилась в серпентарий, но в ходе последних событий это показалось мне зловещим знаком. Пришлось завтракать в одиночестве. Не чувствуя вкуса, не сумев прогнать разрушающие мысли. Свет нового дня немного приглушил их. Но тучи сгущались с каждой секундой.
Попытка найти телефон и связаться с Висамом наткнулась на стену протеста со стороны обслуги. Меня несколько раз отправили к эмиру. Похоже, я была еще в большей клетке, чем ранее. Вспомнила за ноутбук. Включила – и едва не разрыдалась от отчаяния. Весь интерфейс на арабском языке. Моих скромных познаний не хватило разобраться с уймой незнакомых иконок.
«Спокойно, Кира. Тебе просто надо прийти в себя. Конная прогулка была бы в самый раз!»
Спешно позавтракав, я с раздражением натянула на себя черный хиджаб. Зачем они так и издеваются над своими женщинами в сорокоградусную жару? Наверное, и правда для того, чтобы они сидели дома.
Прошлась по алее сада, вышла к широким строениям элитных конюшен. К невообразимой роскоши здесь я уже привыкла. Сопровождение-охрана выслушали мое желание покатиться. Я лишь поежилась, когда они связались с эмиром. Но, как ни странно, получили добро.
Я подошла к белой арабской кобылице. Протянула ей кусочек сахара на ладони. Она посмотрела на меня с оттенком грусти и смирения.
– Закрыли тебя, милая, – ласково проговорила я, оглаживая ее холку. – Меня вот тоже. И я готова даже это принять, потому что на горизонте замаячили куда более страшные перспективы.
Вряд ли мои конвоиры поняли русский язык. Но разговору с лошадью не препятствовали. Вздохнув и желая как можно скорее выбраться из дворца, где мне грозила опасность, я отошла в сторону, позволив старшему конюху оседлать белую красавицу. Кто бы мог подумать, что пустыня покажется мне куда безопаснее этих стен!
Ужас вдруг всколыхнулся внутри. Что, если меня убьют именно на конной прогулке? Ведь это вполне вероятно. Там проще замести следы. Может, отказаться, пока не поздно?
Я тряхнула головой, заметив, ка кристально на меня смотрит конюх. На его губах играла странная улыбка. Но, поймав мой взгляд, араб тотчас же стал равнодушным и хладнокровным, оставив стойкое ощущение, что все это мне показалось. Но ненадолго. Я начала превращаться в параноика.
По счастью, он с нами не поехал, но я чувствовала его двусмысленный взгляд, направленный мне в спину.
Солнце палило нещадно. Я пустила кобылицу рысью, а затем, не в силах выносить удушающий зной, – в галоп. Ветер овевал лицо, хоть немного освежая.
«Надо было сбежать именно сейчас. Почему эта мысль ранее не пришла мне в голову? Следовало взять с собой воду и драгоценности, чтобы добраться до города», – думала я, удалившись на привычное расстояние от сопровождения. Увы, я не знала, куда бежать. Вдоль береговой линии находились частные владения. За спиной – пустыня.
Когда спустя два часа мы возвращались во дворец, поднялся сильный ветер. Олин его порыв сдул черный платок с моей головы. Я очень сильно его ослабила, когда пот начал заливать глаза…
Охрана не смогла его поймать. Я, проклиная тупые традиции востока, попыталась скрутить волосы в узел, но в результате чуть не упала с лошади. Плюнула. Висам вывозил меня в город без этих унижающих женщину тряпок, а тут на меня никто не смотрит, кроме обслуги.
Последствия своей неосмотрительности я поняла только тогда, когда вернулась в конюшню. Глаза конюха загорелись. Он смотрел на мои светлые волосы, как на чудо природы. А мне захотелось как можно скорее уйти. Но я задержалась у загона своей кобылки, пытаясь подобрать ей имя. Это хоть немного отвлекало от тяжелой необходимости вернуться под своды враждебного дворца…
Когда мои волосы рассыпались по плечам, я подумала, что это произошло само по себе. Оттого сразу и не обратила внимания. Продолжала гладить подарок Висама по холке, потому что это успокаивало хоть немного и ненадолго. И лишь когда чьи-то руки легли мне на талию, подскочила, как ошпаренная. Развернулась, встретившись взглядом с черными глазами конюха.
– Ты что себе позволяешь?
От возмущения и негодования я уже поднимала руку, чтобы залепить ему пощечину. Но араб как будто перебывал под действием наркотических препаратов. Смотрел на мои волосы, на губы и в глаза, а его грудь тяжело вздымалась. Так выглядит человек, в полной мере утративший контроль над собой.
Он не понял по-английски. А в моем арабском лексиконе не задержались слова в стиле «пошел ты на…». Да и вряд ли бы он их расслышал. Я посмотрела в расширенные зрачки мужчины, и мне стало страшно.
Отступила, оглядываясь по сторонам. Где моя охрана? Почему они неотрывно следовали за мной во время прогулки, а сейчас, когда грозит реальная опасность, куда-т о исчезли? Я что, сама должна разруливать эту ситуацию?
Мужчина наступал, бубня себе под нос мантру то ли восхищения, то ли обещания всего, что со мной сделает. Я уперлась в мраморный борт загона. Заржала моя кобылица, беспокойно заметавшись по вольеру, почувствовав опасность. Наверное, ей передалось мое состояние ужаса и обреченности, которое только чудом нес ковало меня.
– Я жена Висама Аль-Махаби! Тебя за это… казнят! – смешивая арабский с английским, попыталась я остановить этого психа. Но он не слышал. Наступал, не сводя глаз с моего лица, до тех пор, пока не подошел вплотную, попросту зажав меня в углу.
– Помогите! – отчаянно закричала я, безуспешно пытаясь оттолкнуть нападающего. – Охрана!
Почему они исчезли, словно растворились? Я об этом тогда не думала. Думала лишь о том, как отбиться от этого здоровенного детины, не понимающего никаких слов, и как будто обезумевшего при виде моих волос…
Мой крик оборвала резкая боль в солнечном сплетении. Я была так ошеломлена, что задохнулась, и начала сползать по ограждению. То, что меня при этом ударят, я точно не могла ожидать.
А нападающему именно это и было надо. Накрутив мои растрепавшиеся волосы на кулак, он потянул вверх и начал целовать, пытаясь разорвать высокий ворот абайи.
Вот тут я оцепенела. Боль, отвращение, ужас, сила насильника – все это выбило меня их колеи. Все попытки увернуться были похожи на слабое трепыхание.
А конюх забыл обо всем. О том, что я жена его хозяина. О том, что нас в любой момент могут застать, и ему не сносить головы. Он как будто вообще ни о чем из этого не беспокоился, продолжая терзать мои губы и пытаться разорвать воротник.
Когда затрещала ткань, я ка будто вынырнула из оцепенения. Подняла колено, чтобы посильнее ужарить между ног. Но этот шизоид был готов к такому маневру – зажал мою ногу между бедер, вжимая в мраморную стену до боли…
Звук хлыста разорвал реальность, нашу безмолвную борьбу. Завопив, мужчина отшатнулся от меня, прижимая ладонь к плечу. Разорванную кандуру тотчас же пропитала кровь.
Я без сил сползла по стене и закрыла лицо руками. Меня трясло. И когда я справилась с подступающими рыданиями от пережитого шока и подняла глаза, первого, кого увидела – эмира Давуда Аль-Махаби.
Он навис надо мной, сжимая в руках хлыст. Его темные глаза смотрели с каким-то удовлетворением, как будто – я боялась об этом подумать – все происходящее было срежессировано именно им. Но с какой целью?
Я не смогла выдержать этот взгляд. Он как будто выжег все во мне. И в тот момент я ощутила, как пролетела перед глазами жизнь.
Говорят, это происходит перед смертью.
Эмир не подал мне руки. Пришлось вставать самой, кривясь от боли и держась за живот, где еще чувствовались последствия жестокого удара. Чуть поодаль я увидела фигуру Зейнаб, закутанную в паранджу черного цвета. Куда исчез конюх, я не успела заметить. Только капли крови на светлом мраморе конюшни напоминали о том, что здесь произошло.
– Шармута, – сплюнул Давуд, не сводя с меня глаз.
– На меня напали! – нет, я не собиралась терпеть оскорблений. – В вашем дворце! Вы обязаны принять меры!
Эмир сощурился.
– Мне следовало раньше их принять. Но теперь уже обычными мерами не обойтись. Стража!
То, что он мне уготовил, было настолько ужасным, что я даже не смогла нарисовать все это в своем воображении. Подумала, что стража сейчас прилюдно снесет башку потерявшему берега прислуге. Но когда мои недавние конвоиры, которые непонятно куда исчезли до этого, оставив меня одну, материализовались из ниоткуда и окружили меня, я побледнела. Уже понимала – означать это может только одно…
– Взять ее! В машину и ждать моих распоряжений!
– Что… что ты собираешься делать?.. – опешив и сбросив руки охраны, прошептала я. От ужаса пропал голос. – Ты не можешь… дай мне поговорить с Висамом…
– Ты ничего больше не скажешь, Кира Полянская. Никому и никогда. Ты опозорила наш род, и расплата будет жестока. Увести ее!
Ужас ударил на поражение. Я едва не потеряла сознание. А меня уже крепко сжали за предплечья, подталкивая к выходу.
– Зейнаб! – не помня себя от отчаяния и кошмара, закричала я. – Зейнаб, прошу, помоги мне! Я ни в чем не виновата!
Вторая жена потрясенно уставилась на мужа. Но сказать что-либо пока что не решилась.
– Прошу тебя! Зейнаб, позвони Висаму! Твой муж… он хочет убить меня! Не дай им это сделать!
Что-то дрогнуло в лице женщины. Да, у нее не было особых причин любить меня. Мое исчезновение уравновешивало шансы Висама и ее сына на равную долю наследования. Но было видно, что поступок мужа ее шокировал. Она даже неосознанно качала головой, отрицая происходящее.
Я не выдержала нервного напряжения. Мне уже было не до того, чтобы казаться сильной или слабой. Рыдания сковали горло.
– Зейнаб, спаси меня! Скажи Амани! Скажи Висаму!
Зейнаб сглотнула, явно собираясь с силами. Подошла к Давуду, положив руку на его плечо.
– Мой господин, есть ли в этом вина Аблькисс? Она противилась! Нам следует разобраться…
Эмир медленно повернул голову, глядя в лицо жены. Зейнаб же прежде всего была женщиной, и матерью. Она не хотели моей смерти. Возможно, даже мысленно поставила себя на мое место.
– И Висам, Висам! Он никогда не простит тебе, если ты продашь ее на Жемчужный Путь…
Глава семьи Аль-Махаби долго смотрел в лицо жены. А она и не поняла, что сболтнула лишнее. И то, что она знает об главенствующей роли мужа в торговле рабами, стало для эмира сюрпризом.
Размахнувшись, он ударил Зейнаб по лицу с такой силой, что она вскрикнула и упала. Резкий звук и ее стон боли зазвенел в моих ушах.
– Еще одно слово, женщина. И я заставлю тебя лично присутствовать при убийстве чести!
Последних слов Зейнаб уже не расслышала. Она закрыла голову руками, ее плечи вздрагивали от рыданий. Но их хорошо расслышала я. Моего арабского хватило для этого.
– Нет! – понимая, что это означает и куда меня ведут, закричала я. – Нет, прошу! Вы совершаете ошибку! Отпустите!
Увы, меня не слышали. Не замечали моих рыданий. Лишь сжали руки крепче и повели прочь из конюшни.
Слезы заливали мне глаза, рыдания были похожи на судороги. Боже мой. Я не хотела умирать! Это не может, просто не может быть правдой! Я слышала о так называемых убийствах чести, когда… когда…
Нечеловеческий крик ужаса вырвался из моего горла.
Когда женщин, опозоривших род изменой или добрачной связью, сжигали заживо. Притом не имело значения, спала она с любовником или нет. Поводом для казни часто было всего лишь прикосновение. Тогда как мужчина отделывался вполне гуманным по сравнению с этим наказанием. Вот, что уготовил мне эмир Аль-Махаби, перед этим заставив конюха дискредитировать меня.
Все было разыграно, как по нотам. И не просто так эмир с женой оказались здесь. Я это поняла с ужасающей ясностью. А взгляд Давуда подтвердил.
Все поплыло. Рыдающая Зейнаб. Торжествующий эмир. Беспокойно за гарцевавшие в загонах кони. И онемевшие руки от стальной хватки конвоиров, сопровождающих меня на верную смерть…
Я пыталась вырваться, понимая, что ничего это не изменит. Меня не били, а на мои попытки вырваться внимания не обращали. Волокли – хоть и не причиняя при этом боли, но неумолимо. Навстречу неизбежному, без жалости или иных эмоций.
Когда меня посадили в машину, я уже не принадлежала сама себе. Дрожала, не понимая, что происходит. Гнала прочь мысли, что это всерьез. Вот сейчас проснусь, и все закончится. Прижмусь к груди Висама, услышу биение его сердца, навсегда прогоню тревоги в самых дорогих объятиях…
Я не знала, что такое средневековье существует. Оттого не могла в это поверить. И когда машина тронулась, даже не поняла, что происходит. Дорога показалась мне мгновением.
Я, наверное, все еще не верила в это даже тогда, когда автомобиль свернул по неосвещенной дороге к заливу. Огни вилл мерцали вдалеке, а здесь же царила тьма. Только равнодушные звезды, яркие и холодные, безмолвно взирали с высоты.
Меня грубо вытолкали из машины. Я не удержалась на ногах и упала в еще не остывший песок. Полоснуло по сердцу, словно лезвием, воспоминанием – руки и губы Висама, шёпот падающей одежды, наше единение под рокот волн… и тотчас же стерлось из памяти. Ужас окончательно возвел свои знамена в моем рассудке.
Меня потянули за руки. Я ошеломленно уставилась на цепи и оковы, которые застегнули на моих руках. Тяжелые. Ржавые. И – не смейте судить строго – в тот момент мысль о том, что меня не убьют, а продадут, была как спасение. Я готова была на это согласиться!
Белая фигура двигалась по пустынному пляжу. Меня вновь подхватили за руки и грубо поволокли. Цепи болтались, били по коленям. Ноги тонули в песке. Кожа покрылась солью от слез, а глаза все еще застила пелена. Меня поставили на колени в песок, заставив пригнуть голову. Но я узнала в белом приведении своего основного врага – Давуда Аль-Махаби.
Он остановился передо мной, и я ощутила себя песчинкой в бескрайнем океане. Свекор что-то резко сказал моим конвоирам, и их руки разжались. Мужчины вернулись к машине.
Я могла только беспомощно вздрагивать. Сильная и гордая в своем уютном мире, где не всегда было спокойно, но не царили столь варварские законы – сейчас я готова была плакать, умолять, едва ли не целовать ноги, чтобы остаться в живых. Чтобы выжить. Отомстить. Или не отомстить – главное, не умирать такой мучительной смертью!
– Итак, Кира, – с фальшивой усталостью в голове изрек эмир. – Ты опозорила меня. Моего сына. Мой дом. Ты наверняка знала, какое за это полагается наказание.
– Это вы… вы же все устроили… зачем? – вздрагивая всем телом и не имея сил остановить слезы, спросила я.
Давуд отрицать не стал. Присел на корточки, глядя на меня с любопытством и равнодушием одновременно.
– Видишь ли, я не оставляю в живых тех, кто мнит себя достаточно сильным, чтобы бороться со мной. Кто мешает моим планам. Ведь для тебя не секрет, что мой сын должен был взять в жены мусульманку благородной крови, из семьи, которая позволит объединить капиталы.
– Вам следовало просто отпустить меня!
– Возможно, белокудрая. Но сейчас уже поздно. Ты узнала слишком много. Мало кто остался в живых.
– Юля, – похолодев, поняла я.
– Я не делаю исключений. Разве что я не трону свою жену.
– Вы можете продать меня в рабство… – проглотив рыдания, отчаянно выпалила я. – Я не хочу умирать… вы же получите прибыль…
– Ты думаешь, рабство – лучше, чем гибель? – криво усмехнулся Давуд. – Тогда в тебе нет ни капли чести. И я знаю, как ты изворотлива. У тебя хватит смекалки выкупить саму себя и сдать меня интерполу. Выход один, Кира Полянская. Пламя очистит твою душу перед Аллахом, и так будет лучше для всех.
– А Висам? – сердце пронзила боль. – Что вы скажете своему сыну?
– Правду, – Давуд выпрямился. – Что огонь сжег позор и оскорбление нашей династии. Он меня поймет.
Слезы лились по моим щекам.
Нелегко смириться со смертью, когда тебе всего лишь двадцать пять лет, ты уже достигла своих поставленных горизонтов и вкусила высшую степень свободы. Вдвойне нелегко уйти из жизни, когда ты нашла в себе силы принять свои чувства – взаимные, искренние, жаркие. Когда ни в чем не виновата. Когда пала жертвой чужих интриг и непревзойденной жестокости. Это нелегко, наверное, даже тогда, когда ты сплошь и рядом виновата.
Я так и не нашла в себе сил кинуться в ноги эмиру и умолять. Может, понимала, что все это лишено смысла? Что мои мольбы и рыдания будут только еще сильнее подогревать его садизм? Что сохранение достоинства дает призрачный шанс на то, что моя смерть не будет столь мучительна? Ужас перешел в опустошение. Ту высшую степень обреченности, когда наконец-то понимаешь, что это все. Конец пути. И ничто уже не спасет.
Смириться невозможно. И психика находит спасение в каких-то несущественных деталях. Но и на них я сосредоточиться не могла.
Мимо нас прошли трое мужчин с металлическими канистрами в руках. Я прекрасно знала. Что в них находится. Подняла глаза на эмира.
– Убейте меня… до этого… я не хочу так…
– Пуля не смывает позор так, как пламя, – философски, явно забавляясь, изрек этот жестокий человек. – Найди в себе силу отправиться к праотцам с достоинством. Хоть немного, но ты была Аль-Махаби…
Рыдания согнули меня пополам. Но это не могло остановить этих варваров. Меня подняли на ноги и поволокли к кромке воды, где уже успели расставить канистры и зажечь факел. Эмир не пошел следом. Но и не остался стоять и наблюдать издалека за моей смертью. Медленно побрел к машине. Ло моего слуха донесся шум двигателя.
Он просто уехал. Лишив меня шанса вымолить прощение и достучаться.
Я хотела воззвать к совести своих палачей, но рыдания были такими сильными, что я не проронила ни звука. Да и понимала – бесполезно это. Они не понимали другого языка, кроме арабского.
Надавили на плечи, усаживая на колени, в горячий песок, не обращая внимания на мои рыдания. Один из них поднял канистру и шагнул ко мне. Миг – и бензин полился мне на голову, стекая по лицу, смешиваясь со слезами. Пропитывая абайю и хиджаб. Орошая песок вокруг. Несколько капель попали на язык. Вызвав тошноту. Я пыталась что-то сказать, но поняла, что голосовые связки не слушаются.
Может, они отключились, чтобы я не кричала.
Одной канистры им показалось мало. Вторая, пролитая сверху, заставила меня захлебнуться в маслянистой жидкости. И лучше бы это правда случилось!
Отплевываясь, я подняла голову. Высокие звезды. Непонятный шум. Какие-то огни, приближающиеся со стороны залива… Или я брежу, или это на самом деле… Тут летают самолеты. Туристы. Отдыхающие. Никто никогда не узнает, как жестоко расправились со мной на заброшенном пляже вдали о посторонних глаз…
Третий из моих палачей поднял факел, сделав шаг навстречу. Я закрыла глаза.
Я не умела молиться. Я не знала слов. Я не рассчитывала на бога. В этот момент я просила прощения у матери за свою неосмотрительность. У всех, кого обидела. Не от души. Так проще было не думать о смерти. Смерти…
Я пронзительно закричала, когда мужчина с факелом приблизился, вскочила, намереваясь бежать. Но не смогла сделать и шага. Упала в песок, рыдая, чувствуя, как меркнет все вокруг. Сознание уплывало. И я не стала бороться в попытке его удержать.
Это было сейчас лучшим вариантом.
Палач понял руку с факелом и начал медленно опускать. Я провалилась в темноту до того, как он успел это сделать…
Моя смерть выбрала более милостивый приговор. Избавила меня от боли гореть заживо.
рца…
