Текст книги "Бандитка с Чёрных гор (СИ)"

Автор книги: Elza Mars

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Конечно, это было, скорее всего, лёгкое преувеличение, но она умела обращаться со своим страшным оружием с таким искусством, что только так вспарывала кнутом шкуру своим врагам, почище чем острым ножом.

Вот и сейчас она размахивала кнутом молча, без ругани, в жуткой тишине, сжав челюсти, постреливая своей кожаной молнией и лишь слегка оглаживая ею других, послушных лошадок. Те лишь вздрагивали всей шкурой и дёргали ушами, с тревогой ожидая, что следующий удар точно придётся со всей силой по их бокам, и потому ещё старательней налегали на упряжь. А Дучесс, подняв свою красивую голову, подошла почти вплотную к приближающейся фуре, чтобы лучше рассмотреть строптивую лошадь.

Сначала она бросила на неё лишь беглый взгляд. Действительно, она оказалась права: сивая была совершенно измождена, но продолжала сражаться с неукротимой энергией. Мало того, совершенно очевидно, что через десять минут она падёт, но смерть её только порадует злобную черноволосую иностранку с кнутом в руках.

Собственно, это лошадка была вообще не для упряжи. Без неё остальным лошадкам было бы даже намного легче тянуть груз. Но что за лошадь! Подвижная, словно пантера, и норов у неё не простой, дикий, сразу видно. Ноги у лошади тонкие: не ошибёшься, ноги скаковой лошади, а не ломавичной бедолаги. Голова маленькая, ноздри длинные, чуть ли не от верхней губы до самых глаз. Нет, как ни глянь – племенная лошадь! И как только попала она в эту здоровенную семёрку?

Дучесс подняла руку, и Триша Саматти немедленно натянула вожжи. Взвизгнул тормоз, и телега встала. Все лошади в упряжке стояли смирно, иногда только, вспомнив про бич, подёргивали всей шкурой. Триша, оставив кнут, поспешно слезла со своего высокого трона. В руках у неё, однако, осталась мягкая ремённая плётка.

Высоченная сивая прекратила борьбу и замерла, дрожа от усталости и возбуждения.

Она так и стояла, пока не приблизилась кучер, – и тут её снова обуял бес.

– Похоже, хотите глянуть на эту длинноногую уродку, на эту чертовку проклятую? – спросила Триша Саматти незнакомку, а сивая в это время яростно грызла мундштук, била копытами и резко осаживала назад, пытаясь разорвать упряжь. – Я уже двенадцать лет при лошадях, но такую впервые вижу…

Она закончила фразу такими ругательствами и проклятиями, какие только может припомнить кучер, оказавшаяся в самых неприятных обстоятельствах.

– Похоже, приятельница, – растягивая слова, произнесла Дучесс, – в вашу упряжь сивая не годится. Это где вы её подобрали?

– Не годится в мою упряжь? Да на что она вообще годна? Она же идиотка бешеная! Не знаю, как это я её раньше не выпрягла и не пристрелила, чтобы закончить эту муку. А сосватали мне её в предгорье. Старая Майя у меня лучше всех была в четвёрке. Никто лучше её не тянул в гору. Вдруг у неё припадок, что ли, сердечный случился, или ещё что, да только рыпнулась она пару раз и здохла. Стащила я её под гору и на первом попавшемся ранчо решила подыскать ей замену. А на ранчо этом оказался один-единственный вдовец, и никого более. Так оназ мне показал целый табун каких-то странных коней, все мне по плечо, не выше. Ну, тут я сивую углядела, она одна, в сторонке от всех, травку щипала. Он говорит, жена его покойная четыре года её холила, любимицу свою, и в работу не ставила, только под седло. Вот мне и показалось, что она меня выручит до Хвилер-Сити – в четвёрку коренниц, конечно, а не в выносную тройку, – а там я её продам и подберу что-нибудь более мне подходящее. Ну, выложила я сотню наличными и запрягла. Несколько миль я её не напрягала, ну а потом всё-таки не вытерпела. Вот она и принялась выплясывать, и до сих пор всё ещё понять не хочет, что от неё требуется. Вот и вырастила любимицу! Преступницей она выросла, а не Любимицей! Вот она для чего её холила! Глянь на неё, чужачка! Ну что это за скотина?

Дучесс подошла вплотную к взбеленившейся лошади. Сивая попыталась встать на дыбы, взбрыкнула, вытянула насколько можно шею, чтобы прихватить передними зубами приблизившегося человека. И вдруг, внезапно стихнув, приняла что-то съедобное из ладони Дучесс.

– Послушайте, как это вы его утихомирили, а? – удивлённо разинув рот, спросила кучер.

– Сахаром, – коротко ответила Дучесс и отстранилась от лошади, улыбаясь своей странной невесёлой улыбкой.

– Сахаром? – воскликнула кучер, совсем впадая в транс, потому что стоило только Дучесс отвернуться и чуть отойти, как огромная сивая кобыла вытянулась в её сторону настолько, насколько позволяла упряжь, и с любовью уставилась в спину незнакомке.

– Так, вы говорили, что хотите продать эту кобылу? – спросила Дучесс.

– Если дадите не меньше, чем я заплатила.

– У меня с собой только сорок долларов, – честно ответила Дучесс и протянула ладонь с банкнотами. – Это всё, что я могу выложить сегодня, но на остальные шестьдесят я готова подписать вексель или дать слово леди.

– Вексель или слово леди? – ехидно усмехнулась Триша Саматти. – Я вообще не знаю вас, чужачка.

– Меня зовут Джована Морроу, – произнесла Дучесс.

– Джована… – начала было кучер, теряя дыхание и закатывая глаза, как ребёнок, увидевший перед собой жуткое привидение. – Дучесс! – вдруг совершенно неожиданно выпалила она.

– Кое-кто называет меня и этим именем.

Триша Саматти принялась потихоньку сдавать назад, не спуская глаз с револьвера на бедре Дучесс. Та спрятала улыбку.

– Я думаю, ваше обещание заплатить остаток – дороже золота, – тихо произнесла Триша. – Но если эта кобыла под вами взбесится и сбросит вас на землю, вспомните, пожалуйста: я вас предупреждала!

– Спасибо, – сказала Дучесс, – я не забуду. Вот ваши деньги.

========== 6. Сорок долларов в месяц на всём готовом ==========

Она прекрасно понимала, что предоставленный ей кредит стал возможен только благодаря страху, но ни в коем случае не доверию. Однако важнее всего в данный момент было то, что у неё есть теперь сивая – кобыла с недоуздечкой в придачу; а громадная пустая телега со скрипом покатилась дальше.

Что касается тигриного нрава лошади, то это была чистой воды ложь. Скотина с радостью тянулась к человеку, который протянул ей кусок сахара на ладони, и готова была подружиться с ним. Дучесс несколько часов подряд выхаживала её по окрестным полям. Сорвав пару пучков сухой травы, как следует обтёрла лошадь. Потом напоила её из скудного ручейка, позволила всласть поваляться на чистом песке, после чего вывела на луг, где было вдоволь сочной травы.

И кобыла чудесно изменилась. Пропала куда-то истерическая дрожь. Глаза её ожили, а доверие к человеку возрастало с каждой минутой. Уши встали торчком, и вообще всем своим поведением она всё больше напоминала развеселившуюся девчонку, а это – верный признак добродушной лошади со счастливым характером.

Дучесс решила назвать её Понедельницей. Она выбрала это имя, потому что пора было круто менять собственную судьбу. Понедельник всегда был для неё несчастливым днём. В понедельник, например, случилась стычка с Барбарой Спрингер. Ровно через неделю, тоже в понедельник, её арестовали. В понедельник она впервые переступила порог каторжной тюрьмы, в понедельник же вернулась в Хвилер-Сити, ожидая торжественной встречи и полного прощения, однако вместо этого весь город ощетинился оружием… Вот она и решила прозвать свою сивую Понедельницей, надеясь втайне, что теперь-то всё пойдёт по-другому.

Действительно, если ей и повезёт хоть когда-нибудь, так только тогда, когда она плюнет на все эти дурацкие приметы.

Она без седла уселась на Понедельницу и, подёргивая не спеша недоуздечку, направилась к Хвилер-Сити. Подумать только, ещё сегодня утром она была полна счастливых планов, а сейчас перед ней раскинулся необозримый мир, полный одних только печальных фактов.

Прежде всего надо раздобыть шестьдесят долларов, чтобы полностью рассчитаться за сивую. Во-вторых, – где-то найти сбрую и седло.

В-третьих, просто вообще нужны какие-то деньги, чтобы как-то прокормиться, пока не удастся устроиться на постоянную работу.

Она всё ещё не могла склониться к чему-нибудь определённому. Ковыряться на кухне или служить ковбойкой – вещи одинаково малопривлекательные. Работать на шахте – дело не женское, хотя она могла бы справиться с таким делом без труда. Кроме того, Дучесс никак не разбиралась или ужасно плохо разбиралась в каждой из этих замечательных отраслей человеческой деятельности. Её золотой рудник и её ранчо с гуртами скота всегда находились в пределах достаточно большого стола, освещённого висячей лампой, по столешнице которой скользили, тихо шелестя, новенькие карты. Ах, с какой радостью пальцы хватали их за нежные атласные рубашки и стыдливо приоткрывали их таинственные личики! Как тосковало её сердце по сплочённому кружку игроков, по их серьёзным, напряжённым лицам! Шли часы, и нервы их сгорали в бесшумном бою… Но она, Дучесс, не знала усталости в этих схватках.

Заядлая картёжница!

Конечно, она и сейчас могла разбогатеть, если разумно распорядиться картами. Но и в прежние времена, когда ей попадалась жертва, которую она запросто могла бы стереть в порошок, какое-то неприятное чувство жалости, а может, и угрызения совести, охватывало её, так что ни разу не удавалось ей сорвать порядочный куш. Да что же теперь говорить об этом!

Печальный пейзаж ещё больше усиливал её минорное настроение, но она наконец-то добралась до Хвилер-Сити. За голым перевалом она спешилась и отвела Понедельницу в конюшню, где за умеренную плату можно было нанять клячу или поставить в стойло на некоторое время собственную лошадь. И вот опять, едва покинув конюшню, она снова убедилась, что общественное мнение весьма решительно настроено против неё. За первым же углом она столкнулась с Памелой Мэррей, сестрой Линды. У Памелы не было никаких причин ненавидеть Дучесс. Дучесс ни разу в жизни не оскорбила её. И тем не менее стоило только Памеле завидеть её, как она тут же разоралась и схватилась за револьвер.

Дучесс наверняка была бы убита на месте, если бы револьвер Памелы не зацепился за какой-то ремешок в кобуре. Правда, любой приличный стрелок уже давно бы угробил Памелу, но мозг Дучесс работал словно молния. Она сразу поняла, что Памела ещё не скоро справится с револьвером, и с некоторым усилием укротила собственный указательный палец, который уже принялся было давить на спусковой крючок.

Тогда же, вместо того чтобы всадить по справедливости пулю в Памелу, она вытянула руку и длинным, тяжёлым стволом своего кольта огрела сестрицу Линды по локтю. От удара в такое чувствительное место нервы у Памелы онемели, а рука безвольно разжалась.

С криком отчаянной ярости она бросилась на свою противницу и попыталась достать её левой.

Дучесс всё ещё защищалась. Ей всё ещё не хотелось применять в схватке револьвер.

Поэтому она и сейчас только резко наклонила в сторону голову, и удар пришёлся в пустоту.

Мэррей пошатнулась, и её плечи резко уткнулись в грудную клетку Дучесс. Мгновение спустя Памела лежала, уткнувшись носом в землю, обе её руки были резко заведены за спину, так что любое движение причиняло адскую боль, а Дучесс, слегка придерживая их за запястья, даже самым ничтожным движением могла запросто выломать ей суставы.

В этот момент она, естественно, находилась спиной к конюшне, и это, можно сказать, спасло ей жизнь. С невероятнейшей скоростью вокруг неё собралось с дюжину крепких ребят. Издали бежали ещё несколько человек, и в руках у них уже были револьверы. В воротах собственной аптеки выросла Сильвия, с важным видом придерживающая на локте охотничье ружьё, готовая в любой момент пальнуть зарядом крупной дроби. Они подбадривали друг друга громкими криками – вот они какие молодцы и как храбро держатся; возьмут и откроют стрельбу и в один момент избавятся от этой Дучесс, раз и навсегда!

Дучесс спокойно смотрела на быстро растущую толпу. Это были не профессиональные стрелки-убийцы, которых прошлой ночью она обратила в бегство сеансом показательной стрельбы. Это были обычные, трезвые, повседневные граждане, которых следует гораздо больше опасаться, нежели банды каких-нибудь отъявленных мексиканских головорезов. Эти спокойные граждане, для которых закон был святыней и которые никогда в жизни не искали повода к весёлой драке, были хуже самых отчаянных забияк – если их хорошенько вывести из себя. С ними невозможно было совладать. Они были как сказочное чудовище: отрубишь одну голову – вырастет две новых. И пока это была ещё небольшая часть населения, маленькая толпа, с которой Дучесс уже не справиться, а ведь за ними стоял весь город. А за городом – штат. А за штатом – новые и новые миллионы. Во имя закона и в защиту закона – они стали такой силой, с которой Дучесс не только не могла – не смела! – сразиться. И у неё хватило разума понять это.

Следовало немедленно продемонстрировать собственное миролюбие.

– Памела, ты полная кретинка! – заорала она во весь голос. – Кто подучил тебя броситься на меня?

– Сказал кто-то, что ты и Линда… – выпалила Памела. – Не знаю, я просто подумала, что ты хочешь прикончить всю нашу родню, вот я и подумала, что лучше самой нанести первый удар, если получится!

– Ты видела Линду сегодня утром, да?

– Нет.

– Ну так сначала разыщи её и распроси. Она расскажет тебе, что между нами всё так, как должно быть.

– Дучесс, – заныла Памела, – я будто с ума сошла. Тебе бы следовало провертеть во мне хорошенькую дыру.

– Вот и благодари Бога, что я этого не сделала. А сейчас объясни всем этим ребятам, что собрались вокруг, орут, беснуются и думают, как бы меня прямо здесь укокошить, что ты первая начала драку. Ну?

Памела Мэррей повиновалась. Стоя перед победительницей, прикрывая её собственным телом, она разъяснила взбешённой толпе, что нет никакой причины сворачивать Дучесс шею, потому что она, Памела Мэррей, виновата во всём сама и теперь просит уважаемых граждан простить её за спровоцированную драку и непристойное поведение.

Как только она произнесла всё это, Дучесс отпустила её. Но критическая точка всё ещё не была пройдена, поскольку люди, обступившие её, не думали опускать оружие. Никто не сомневался, что град из горячих свинцовых горошин осыпал бы её, если бы в тот момент, когда Памела удалялась от неё, в руке её оказался револьвер или если бы она продемонстрировала хоть что-нибудь, отдалённо напоминающее страх или панику. Но поскольку события развивались в ином ключе, Дучесс прислонилась спиной к стене конюшни, скрестила на груди руки и добродушно улыбнулась своим согражданам. Они с ненавистью посмотрели на неё, как будто им стало жаль, что не получилось у них сегодня окончить работу, которую всё равно, рано или поздно, придётся доделать.

И тут к ней подошла низенькая женщина тщедушного сложения с редкими бровями. Это была Пола Филд, которая играла на скрипкн в местном танцевальном оркестре и с самого детства ничем иным не занималась. Старушка встала перед Дучесс, взвешивая в худой руке тяжеленный револьвер. Она посмотрела в глаза своей несравненно более сильной сопернице:

– Что ж, Дучесс, в этот раз вы, похоже, выкрутились, но во второй раз я такой гарантии не дам. Мы пристально следим за вами, разве вы ещё не поняли? Одно неверное движение – и мы навалимся на вас. Этот город – весьма миролюбивое местечко, и мы ничего не пожалеем, чтобы сохранить в нём порядок. Шатайтесь где хотите, но считайтесь с этим, в противном случае мы предоставим вам бесплатную квартиру на кладбище! – Она повернулась и ушла.

Эта выходка ни обрадовала, ни разозлила Дучесс по-настоящему. В старой Поле всё-таки были крохи какого-то достоинства, ощущалась в ней сила, несмотря на её щуплость. Сила общественного мнения превратила её чуть ли не в великаншу: она вещала от имени города, и каждое её слово готовы были подтвердить заряженные револьверы, наставленные на Дучесс.

Толпа принялась помаленьку расходиться.

Люди, которые вышли из конюшни посмотреть, – а может, даже пострелять немножко в Дучесс, если случится заварушка, – вернулись к своим делам. Дучесс неторопливо направилась вдоль улицы, погружаясь в печальные мысли.

Действительно, дела обстояли гораздо хуже, чем она поначалу предположила. Для общественности она превратилась в ходячую провокацию. Она стала врагом человечества. И потому ничего удивительного не было в том, что настроение это расходилось и постепенно приближалось к состоянию раскалённой добела железной шины. Придя в гостиницу, она уже была готова взорваться.

Состояние её нисколько не улучшалось, как вдруг она услышала на террасе отеля чей-то голос:

– Привет, Гвен!

Она выглянула в окно и увидела, что с террасы спускается та самая особа, что прошлой ночью жаловалась шерифе на жизнь. Гвен отозвалась на приветствие, и убеждённость Дучесс окрепла; кроме того, у неё внезапно появилась надежда, что ей, может быть, удастся найти достойное применение всем своим знаменитым способностям. Не успела Гвег шагнуть с последней ступеньки на тротуар, как Дучесс настигла её.

– Гвен, – произнесла она, – меня зовут Джована Морроу.

Гвен была плечистой женщиной. Её квадратное лицо, исполосованное глубокими морщинами, красноречиво говорило о трудной жизни и слишком богатом опыте. Когда она улыбалась, ей можно было дать лет пятьдесят. В обычном состоянии духа она выглядела на все шестьдесят. Она смотрела на Дучесс без тени волнения; она настолько погрузилась в свои заботы, что ничто другое и не могло её взволновать.

– Я знаю, – спокойно ответила Гвен. – Вас ещё называют Дучесс.

– Я хочу поговорить с вами о делах.

– У нас с вами нет никаких общих дел, разве не так?

– Гвен! – воскликнула Дучесс, молча проглотив оскорбление, которое ясно читалось в резком ответе. – Прошлой ночью я была в кабинете шерифы. Я слышала всё, что вы рассказали ей. Насколько я поняла, сейчас вам просто необходим телохранитель. Или я ошибаюсь?

Гвен окинула её цепким взглядом.

– Мне нужно, чтобы кто-то убил это ничтожество, эту подлую бандитку, которая прячется в Чёрных горах, – произнесла она, проявив некоторую заинтересованность. – Но телохранитель?.. Я об этом как-то не думала.

– Ну так подумайте теперь. Я ищу работу.

– Вы? Ищете работу?

– Я намерена начать новую жизнь, Гвен, – твёрдо произнесла Дучесс, – и я хочу работать. Но возиться с коровами у меня явно не получится, да и на кухне из меня работницы тоже не выйдет. На шахту не возьмут, потому что я женщина. Раньше я только играла и дралась. – Она грустно усмехнулась. – Играть я бросила. Теперь остаётся только драка. Гвен, может, вы всё-таки сумеете хоть как-то использовать меня?

Ранья отпустила Дучесс такую улыбку, которой обычно отвечают на предложение открыть мелочную лавку в сорочьем гнезде.

– Когда меня нет дома, все дела на ранчо подстраховывают мои ковбойки, – ответила Гвен и опять нехорошо улыбнулась.

– Вам они больше не понадобятся.

– Неужели вы хотите сказать, что отыщете этого человека, которую мы ловим несколько лет и которая в это же время охотится за мной?

– Совершенно верно.

– Вы имели дело с собаками?

– Какой породы?

– Свора сучек, с которыми обычно охотятся на волчиц и медведиц, ещё с небольшой примесью крови полицейских ищеек.

– Ну, с этими я найду общий язык, – произнесла Дучесс, откровенно положившись на везение – кривая вывезет! – Сколько вы мне заплатите?

– Как обычной ковбойке. И ни цента больше. – Гвен приподняла брови. – Сорок долларов и на всём готовом.

– Согласна, – поспешила Дучесс, состроив неопределённую гримасу. – Согласна, если вы заплатите за три месяца вперёд.

– ?

– Я тут приобрела кобылу в кредит и осталась немного должна.

Ранья засомневалась. Поверить единственной в округе недавней каторжнице и выплатить ей деньги за три месяца вперёд было примерно то же самое, что обобрать самых добродушных и самых верных друзей, а Гвен не была способена на такой поступок. Но, поразмыслив некоторое время, она согласилась.

– Когда вы сможете выйти на работу?

– Завтра утром, – сказала Дучесс, вспомнив данное шерифе обещание быть сегодня вечером на балу. – Завтра рано утром.

Ранья пожала плечами:

– Что ж, составим договор.

========== 7. Гнев и дикое бешенство ==========

Половина трёхмесячного аванса очутилась в кармане Триши Саматти, чему та была несказанно рада. Вторая половина пошла на покупку подержанного седла и сбруи. И вечером того же дня Дучесс оседлала Понедельницу. Стоит ли напоминать, что она всё-таки отправилась на бал в «Уорнерс Спрингс», хотя её наличный капитал оставлял желать много лучшего.

Она свернула с Главной улицы. Не хотелось, чтобы жители Хвилер-Сити немедленно познакомились с достоинствами её сивой.

Мало ли, вдруг колесо Фортуны сделает лишний оборот и ей придётся удариться в бега, – вот тогда они и узнают, что за кобылу она приобрела!

Дучесс почувствовала, как у неё растут крылья.

Она стала хозяйкой скорости, а это делало её свободной. В войне против общества, начало которой она так расчётливо оттягивала, но которая, как она понимала, абсолютно неизбежна, Понедельница будет ей союзницей куда более верной, нежели огромное количество вооружённых женщин, клянущихся, что умрут за неё.

Кобыла шла мерной рысью. Не так уж торопилась Дучесс попасть в бальный зал. Кто знает, какая ей там уготована встреча?

Она подъехала к дощатому навесу, под которым были привязаны лошади, потому что начавшийся было тихий дождь всё больше и больше набирал силу. Пристроив у коновязи свою новую подругу, Дучесс направилась к павильону. Павильон был бревенчатый, но архитектурой напоминал гигантскую палатку, причём боковые стены по мере надобности, в зависимости от погоды, поднимались. Теперь, когда начался сезон дождей, боковины были опущены. Внутри уже вовсю звучала музыка.

Она узнал рокот банджо. Слышался пронзительный голос кларнета, бренчание пианино, грохот барабана, и сквозь все эти звуки пробивалась отчаянная скрипка, на которой несчастная Пола Филд пиликала своим смычком что было сил.

Воспоминание о Поле Филде, о том, как решительно эта коротышка выступила сегодня против неё, остановило Дучесс. Но в итоге она просто заставила себя улыбнуться, пожать плечами и тронуться вперёд. Остановившись в дверях, Дучесс осмотрелась. В холле с дюжину женщин спокойно себе покуривали, а двое или трое парней, только что прибывшие вместе с дамами, снимали дождевики. Здесь стоял точно такой же шум и гам, как и внутри, болтовня почти перекрывала звуки музыки. Но когда она, перешагнув порог, сняла свой непромокаемый плащ, постучала об пол сапогами, чтобы стряхнуть с них капли воды, все разговоры – даже внутри – немедленно стихли и воцарилась только музыка, которой аккомпанировало шарканье подмёток по крепкому полу.

Дучесс оглянулась ещё раз. Нет, чужих здесь не было. Вот стоит группа из пяти человек, она знает этих девчат; вежливо и с приятной улыбкой поздоровалась с ними по очереди, и они ответили на приветствие, но как едва живые, еле ворочая языками. Что касается парней, то они сделали вид, что даже не заметили её. Один одергивал рубаху, другой был занят тем, что рассмотривал саои ботинки, третий шептался с четвёртым именно в этот момент, и так далее. Потом они с достоинством прошли мимо Дучесс в зал, дождавшись своих дам.

Дучесс показалось, что на лицах молодых людей, с которыми она только что поздоровалась, заиграли довольные усмешки; во всяком случае, они тут же принялись усиленно затягиваться табачным дымом и многозначительно уставились в грязноватый пол. Боже упаси, никто из них не издевался над Дучесс, однако она прекрасно понимала, что означает этот обмен важными, понимающими взглядами. Парни просто-напросто холодно презирали её, и ничего тут не поделаешь. Их презрение было воспринято молодыми обожателями как собственный триумф.

После такого немыслимого удара у Дучесс закружилась голова. Единственным её желанием было как можно скорее бежать отсюда. Но она стояла в окружении женщин из трёх окрестных местечек, подвергаясь прямо на их глазах невероятному унижению; уже завтра везде будут знать о жесточайшем позоре, который она вынуждена была испытать. Кровь отхлынула от лица, и Дучесс побледнела. Да будут благословенны небеса, не наделившие её семьёй, которая после сегодняшнего вечера была бы навеки унижена и оскорблена!

Она подошла к дверям и увидела Жанетту Миллер, голубоглазую девушку, которая плясала, пожалуй, лучше всех в городе. Она, как обычно, кружилась в танце, весело разговаривая с партнёршей, заливисто хохоча.

Она ничуть не изменилась! В самом деле, даже помолодела, и глаза её светились таким дружелюбием! Продвигаясь мимо танцующих, Дучесс поймала её взгляд, сердечно улыбнулась и склонила голову. Но Жанетта пронеслась мимо неё, никак не отреагировав на совершенно очевидную любезность. Она даже не дала знать, что заметила молодую женщину!

Тем не менее она всё прекрасно видела. Их взгляды встретились, как встречаются две протянутые для рукопожатия руки, и никто бы не посмел отрицать это. И вот она ещё раз пронеслась мимо неё в танце, продолжая хихикать и болтать со своей огромной партнёршей, обутой в тяжёлые сапоги, Хелли Джексон.

За такой короткий промежуток времени Дучесс был нанесён второй удар. Не только парни, но даже девушки её не замечают! Не помогло ей и то, что она, как всегда, стояла, не дрогнув, вытянувшись во весь рост; не помогло и то, что на ясном лице её блуждала прежняя знаменитая улыбка. Бледность гнева и позора на её лице смешалась с тюремной бледностью.

И опять же: разве не слышала она за спиной ехидные смешки, приглушённое злорадное бормотание, которое всё больше и больше превращалось в откровенные издевательские разговоры? Нет, совершенно ясно: эти девушки в вестибюле покуривают и внимательно наблюдают за приёмом, который оказывают здесь Дучесс, с тем чтобы завтра же разнести повсюду весть о её жестоком поражении.

Как такое вообще могло произойти?! И вот опять, ещё одно искушение. Она заметила рыжие пылающие волосы, которые могли принадлежать только весёлой и добродушной Рут Буайе. Пожалуй, не меньше тысячи раз доводилось им отплясывать вдвоём. Тысячу раз они вот так же хихикали и шептались в танце. Они были настоящими подругами, такими, какими могут быть только настоящие женщины. На всех танцах их было не разлить водой.

Оркестр играл всё медленнее, а потом и вовсе прекратил музыку. Завершив последние па, танцоры остановились и разбрелись по залу.

Как ни странно, желающих аплодировать оркестру не нашлось. Это уже не было похоже ни на что. Но самым невероятным было то, что все в зале уставились прямо на Дучесс!

Она обратилась к Рут Буайе, произнесла несколько слов, но та ни словом, ни жестом, ни каким-либо другим знаком не дала понять, что собирается ответить на её обращение. Она смотрела как бы сквозь неё – спокойно и беззаботно, потом отвернулась и продолжила с партнёршей прерванный разговор.

Для Дучесс это было слишком. Она отступила к дверям, душа её корчилась в постыдной агонии.

Она обводила взглядом обступивших её бездельников, и следует отметить, что при этом улыбки на их лицах гасли. Просто счастье, что её нервы не сдали в это жестокое, немилосердное мгновение, но вряд ли кто-нибудь когда-нибудь узнает, каких усилий это ей стоило. Лучше бы уж навалились на неё всей толпой! Но всё равно – надо было выдержать девятый вал презрения с улыбкой и сдержаться, одновременно умирая от желания броситься в битву с револьвером в руке.

Дучесс отступила от дверей. Следовало что-то предпринять. Но что она могла сделать? Она не смела войти в танцевальный зал, украшенный гирляндами, венками, звёздами и полосами, блистающий в свете многочисленных ламп, не могла войти туда – потому что там шептались о ней и о её позоре!

Но в то же время Дучесс в самой глубине души понимала: конечно же, смешна и нелепа её обида – подумаешь, две девчонки, пара парней.

Тем не менее двадцать женщин не сумели бы так её опозорить.

Она прошла через вестибюль неспешным шагом, скручивая по дороге сигарету, и, когда оставалось только переступить порог, за спиной раздался отчётливый гнусный смешок.

Ах, повернуться бы сейчас и взять этого подлеца или эту подлюку за шиворот!

Неожиданно для себя Дучесс очутилась на ступеньках, ведущих на большой балкон, опоясывающий зал снаружи. Здесь было пусто.

Сейчас известие о её позоре с молниеносной скоростью распространяется по всему танцевальному залу. Эти девушки из вестибюля наверняка не тратят время даром. Все теперь хохочут над ней. Потолок сотрясается от их мерзких голосов. Они смеются над Джованой Морроу – над самой Дучесс!

Она закрыла глаза, всем телом трепеща от бессильного гнева, и подняла руки, чтобы произнести слова ужасной клятвы мести, и в то же мгновение услышала в глубине балкона лёгкий шум.

Это уже было чересчур! Неужели они спрятались там, чтобы подсматривать, как она переносит жесточайшую незаслуженную кару?

Нет, этого просто нельзя вынести! Да, на балконе виднелась чья-то тень, державшая дверную ручку; тень была покрыта мокрым дождевиком. И тут она вспомнила, что на этот балкон вела снаружи ещё одна лестница, которой уже давно никто не пользовался. Кому это понадобилось подниматься наверх по старой лестнице с прогнившими ступенями?

Неизвестно кому принадлежавшая тень между тем продолжала дёргать за дверную ручку.

Возможно, когда-то дверь, ведущая на хоры зала, открывалась легко, но теперь, в сыром воздухе, древесина размокла и не поддавалась усилиям незнакомца.

– Помочь? – спросила Дучесс.

Тень прилагала все силы, пытаясь распахнуть дверь.

– Нет-нет, – откликнулся женский голосок.

Дучесс остановилась. В любых обстоятельствах с женщинами следует вести себя пристойно даже бучихе-лесбиянке.

– Я всё-таки помогу вам открыть, – сказала она.

– Ну что ж! – произнёс голосок. – Давайте!

Фигурка напряглась, когда Дучесс приблизилась к ней. Что это случилось со всеми местными девушками-лесбиянками?

Почему они принимают её то за Слендерину, то за Куклу-Убийцу, то одновременно открыто оскорбляют её и обливают презрением? Такого унижения ей ещё не доводилось переживать.

Она взялась за ручку двери, готовая вдребезги разнести обе створки, но они подались и легко отворились; Дучесс повернулась к девушке. Та пробормотала несколько слов благодарности и попыталась юркнуть мимо неё на узкий балкончик хоров. Но, внезапно вскипев от бешенства, Дучесс закрыла ей дорогу в спасительное место.

========== 8. Синди Смит ==========

– Мисс, – проговорила она, – я вынуждена просить у вас прощения за то, что в данный момент задерживаю вас. Однако, Бога ради, объясните, почему вы испугались меня?

В момент, когда она преградила путь рукой, девушка резко отшатнулась. Пола дождевика откинулась, и Дучесс заметила розовое платье из блестящего материала. Несмотря на крайне слабую освещённость террасы, она рассмотрела на её ногах туфельки из розового атласа, мерцающие, словно отражение зари в спокойной воде. Девушка подняла голову, и тень широкополого сомбреро уже не скрывала её лица. Дучесс захотелось получше рассмотреть её.