Текст книги "Невозможно устоять (СИ)"

Автор книги: ELIZABETHCHEYS

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

«Ты не должен любить её, сын», – тихо и почти на выходе из комнаты, где-то отдалённо всплывает голос матери – последнее, что она сказала, прежде чем меня сковали узами брака.

Единственная вещь, которую я не хотел делать, но и не должен был, – и всё пошло по ложному непредсказуемому пути. Такой я мягкотелый и влюбчивый, твердил, что никогда не смогу полюбить размалёванную стерву, которую мне подсунули родители. Во время церемонии избегал её взглядом, после – ничего не изменилось. Не хотел замечать ни её длинных темных волос, ни красиво подведённых глаз с лисьим разрезом, ни пухлых алых губ, которые так искренне расплывались в уверенной улыбке, когда Ю Аён смотрела на меня – на того рыжего Чимина, которого принудили быть с ней, а её – с ним. Только в её взгляде не читалась ненависть или отвращение, возможно, ей был чужд брак так же, как и мне, но ни разу за нашу совместную жизнь Аён не подала виду, не заплакала, не оттолкнула. Поэтому я полюбил. В какой-то момент понял, что замечаю каждое её движение, различаю тон голоса, стоит ей начать рассказывать что-то с разной интонацией, улавливаю её лёгкие касания, хочу целовать и трогать, а не обязан. Ю Аён была другой: не смущалась, как Ли Хоа, не заикалась, когда в разговоре всплывала неловкая для неё тема, ярко красилась и остро отзывалась о чём-то, что её задело. Примерно такой я и представлял её, когда шёл под венец, но я не допускал мысли о возможности свалиться в пылающие чувства к ней.

Я не должен был любить свою жену Ю Аён, так зачем допустил такую ошибку, вновь страдая в конце пути?

– Их не стало, когда был дождь, – едва слышно, аккуратно, словно прощупывая почву, снова прерывает тишину Чонгук.

Имена не прозвучали, но я понял – конечно, понял, иначе быть не может.

– Зачем ты говоришь это? – не надо, друг, мои раны ещё не успели зажить.

– Чимин, – уверенный тон и крепкая хватка на плече, – мы переживаем за тебя. В последнее время ты такой… замкнутый.

Поникший, болезненный, молчаливый, потерявший смысл в жизни – любой из синонимов подойдёт, наверное.

Вокруг больше ни души, все разошлись получасом раннее, почтив память Хуан, а он с Чонгуком продолжал стоять и мысленно сетовать. Мраморная статуя женщины возвышалась высоко над ними, а её аккуратно выточенные руки тянулись вперёд, словно призывая коснуться, словно подзывая к себе – в другой, лучший Мир. Длинные волнистые волосы спадали ей на плечи, слегка прикрытые длинной вуалью, которая спускалась вниз по плечам и путалась в белой рясе, доходящей до щиколоток. А пустые неживые глаза, направленные прямо в душу, холодили кровь и вызывали непрошеный табун мурашек по телу. Великолепно выполненная работа, только жаль, что столь красивое произведение искусства красуется на открытом кладбище, в поле, где внизу, под землёй и под мраморной плитой, покоится прах трёх родных его сердцу женщин, которых он потерял навсегда. Настолько жалок, что не смог спасти ни одну из них.

– Чимин? – снова обеспокоенный голос друга, и осознание – теперь волнуются о нём, а не наоборот, какая ирония.

– Я не замкнут, Чонгук, – такой привычный тяжёлый вздох, и рот выпускает лёгкий пар, а моя рука тянется к плечу, накрывая ладонь Чона, – сейчас почему-то чувствуется необходимость поступить так. – Мне просто кажется, что… у моей истории нет продолжения.

Я грустно улыбаюсь и немного поворачиваю лицо к Чонгуку, наблюдая сменяющиеся эмоции на его лице: от недоумения к нескрываемому страху – наверное, боится за меня. Немного приятно осознавать, что я ещё кому-то нужен не для обязательств.

– Не неси ерунды…

– Я… – жалобно начинаю, не сдерживая слёз, – так хотел прожить счастливо с семьёй, которую создал вынужденно, а полюбил искренне. Поверил на короткий промежуток времени, что наконец-то всё будет иначе… но мне не стоит говорить об этом сейчас, Чон, прости. Сегодня день Хуан, а не моего горя и терзания.

Чон Чонгук быстро переместился на свободный участок предо мной, закрывая своим массивным и высоким телом большой участок печальной статуи, и горящими глазами уставился на меня, хватая руки чуть выше локтя и заставляя поднять голову, чтобы позволить встретиться с его уверенным взглядом.

– Готов придушить тебя, Пак Чимин! – грозно произносит он, встряхивая моё неповоротливое тело, словно налитое свинцом. – Почему ты всегда считаешь, что легче копить горе в себе и медленно позволять ему снедать тебя? Ты думаешь, если перекрасил волосы в чёрный, натянул на лицо строгую маску и забился в угол – всё, конец? Стал, по-твоему, другим человеком, на которого всем плевать? Только представь, скольким людям ты невообразимо дорог. Все мы готовы выслушать тебя в любой момент жизни, но ведь ты не позволяешь. После смерти Аён и малышки ты воздвиг прочную стену, сквозь которую не пробиться даже тысячи воинам с тяжёлым оружием. Считаешь, что так правильно? А самому-то, каково? – парень гаркнул, отпуская мои плечи, но не отошёл, а просто опустил свои руки вдоль бёдер, давая тем безжизненно свисать. – Тебе не стало лучше, потому что одиночество может лишь угнетать и медленно убивать. Говорят, что те, кто следует зову долга, всегда одиноки, потому что несчастны. Но ты был счастлив, Пак Чимин. Пять лет ты прожил душа в душу с Ю Аён, вожделея и любя. Не смей винить себя в её смерти… и в смерти Пак Севан. Ребёнок был слаб, друг, врачи предупреждали…

– И чего ты хочешь от меня?! – взрываюсь, не давая тому закончить, и дёргаю рукой в сторону. – Что я, по-твоему, снова должен сделать?! Забить и забыть? Конечно, ведь так просто наплевать на смерть жены и дочери! Чонгук, чёрт бы тебя побрал, ей не было даже месяца… Я так старался… так хотел вырастить её прекрасной, как её мать. Так хотел, чтобы она жила и была напоминанием о нашей счастливой жизни. Так хотел…

Непрошеные рыдания разрывают грудную клетку, и я даже не замечаю, что сжимаю воротник пальто Чонгука, пока тот безмолвно вслушивается в мои крики и терпит резкие толчки по телу, которыми я не могу перестать одаривать его.

– Дурак, – Чонгук фыркает и резко придвигает моё дёргающееся тело к себе, почти невесомо обнимая – но это лёгкое движение дарит мне минутное спокойствие, поддержку, которая так необходима. – Запомни, Пак Чимин – самый родной мне человек. Не позволю губить себя, слышишь. Никогда.

Расслабляюсь, чувствуя тепло родного человека, грудь раздирает острыми когтями горе и сущая несправедливость, тело становится совсем невесомым – свалился бы запросто, не придерживай меня Чонгук, а холод резко дал о себе знать, леденящими касаниями обжигая свободные участки кожи. На миг в голове медленно выплыла мысль, словно слайд, что умереть от холода в одиночестве страшно, но если рядом будет Чон – совсем неплохой конец.

– Просто дай мне уйти, пожалуйста, Чонгук, – отчаянный шёпот в неизвестность. – Прошу…

Я знал, что это фраза не найдет понимания. Она ударится о стену упёртого характера Чон Чонгука, который никогда в жизни не примет правду – мою правду. Не разглядит её такой, каковой её видит разрушенный и опустошённый человек, не имеющий нитей, из которых можно сплести лестницу к выходу из черной дыры безнадёжности.

– Даже не подумаю, – рука на моём правом плече сжимается крепче, а голос друга дрожит – возможно, холод, не ощущаемый ранее, теперь добрался и до его тела. – Может быть, я поступил эгоистически, позволив себе одну вольность без твоего ведома, но знай, что я думал лишь о твоём благополучии. Тебя необходимо спасти, и я готов сделать всё для этого.

Я хмурю брови, чувствуя, как мимические мышцы тяжело поддаются моим командам, и отстраняюсь из поддерживающей хватки брюнета, внимательно всматриваясь в уверенные черты его лица.

– О чём ты?

– Он обо мне, Чимин, – звучит где-то рядом тонкий – почему-то такой знакомый – голосок, заставивший пошатнуться на месте и вперить взгляд в безжизненное лицо статуи, снова уставившейся на меня, потому что Чон отошёл в сторону и пропал с поля зрения.

«Что, Бог, издеваешься надо мной дальше?» – хочется прокричать в небо.

Я даже отступил и опрокинул назад голову, пошатываясь, словно пьяный. Раскрыл рот и попытался направить из лёгких максимум воздуха, чтобы завопить что есть сил: отчаянно, сломлено, так, чтобы кровь стыла в жилах, но вырвались ненужным комом лишь легкий смешок, пропитанный неверием, и струя пара к небесам.

– Я схожу с ума, Чон Чонгук, – усмехаюсь шире я, не опуская головы. Снег скрипит под чьей-то лёгкой поступью, и кожа покрывается мурашками от близости другого тела, от которого веет родным теплом. – Ощущение, будто рядом человек, которого не может быть здесь.

– Чонгук ушёл, – снова этот мягкий, словно бархат, голос, звучащий ещё ближе – совсем рядышком, у самого уха.

Я прикрываю глаза, втягиваю воздух и не выпускаю его из лёгких, словно пытаясь прийти в себя, прогоняя наваждение. Попросту страшно возвращаться к реальности, поворачивать голову к собеседнику и заставлять засохший язык пошевелиться.

– Здесь красиво. Им наверняка спится спокойно, – вздрагивая от слов и касания тёплой маленькой руки к моим ледяным пальцам, раскрываю медленно глаза и смотрю на три имени, вычерченных на мраморе. – Ты совсем продрог, Чимин. Тебе нужно согреться.

– Чон Хуан, Ю Аён, Пак Севан – видишь, там написано это, прямо под статуей, – игнорируя её слова, пытаюсь донести до неё – посмотри же, пойми, насколько мне больно. – Мы забрали их прах из колумбария и захоронили вместе. Я хотел, чтобы они были рядом друг с другом. Мне важно приходить ко всем одновременно, подолгу стоять и разговаривать, словно мы никогда не расставались.

– Я знаю об этом. Понимаю. Чимин, посмотри на меня, – мягкие пальцы медленно проводят по моей щеке, слегка размазывая большим пальцем дорожки от слёз и надавливая на голову в попытке повернуть к себе лицо.

Почему-то не сопротивляюсь, хотя кровь похолодела и словно перестала бежать по венам из-за необъяснимой тревоги и страха. Большие серые – такие непривычные, потерявшиеся в памяти, но не сгинувшие навеки, – глаза хаотично блуждали по моему лицу, будто пытаясь вспомнить, рассмотреть старые и найти новые, не виданные раньше черты. Я рвано выдохнул, то ли всхлипывая, то ли вырывая из груди болезненный стон. Автоматически тянусь свинцовой, едва управляемой рукой и складываю свою ладонь поверх пальцев девушки, наблюдая, как затрепетали её веки и задрожали слегка синеватые от холода тонкие губы.

– Я не понимаю, – шепчу и не узнаю собственный осевший голос. – Действительно, ничего не понимаю… Это не может быть правдой, я оставил тебя. Ты бы не вернулась.

Девушка сморгнула одну слезинку, выпуская изо рта немного пара. Прикрывает глаза, отводит руку от моего лица, почему-то вызывая этим внутри такой огромный ком страха, что и её в один миг может не стать, но в следующую секунду чувствую тепло от крепко прижавшегося ко мне тела и руки, сомкнувшиеся в кольцо на моей спине.

– Правда. Всё это – правда. Теперь я буду рядом с тобой всегда, даже если ты оттолкнёшь, – едва слышные слова, запутавшиеся в вороте моего пальто, однако я так чётко слышу их, так явно пропускаю через кожу и ребра к самому сердцу. – Вместе мы справимся со всем, я обещаю, Чимин.

Повисшие у бёдер руки дрогнули и потянулись вверх, отвечая на объятия. Я прижал девушку к себе отчаянно, словно в последний раз, боясь потерять эту появившуюся нить. Ту самую первую нить, благодаря которой можно начать сначала. Попытаться карабкаться из бездны к лучшей жизни. Снова поселить в груди надежду, слепо довериться, как и всегда. Просто я хочу… в последний раз попытаться стать счастливым.

– Спасибо, – я ладонью прижимаю её голову ближе к груди и зарываюсь носом в её густые волосы, не скрытые шапкой, слегка втягивая запах её шампуня и уличной прохлады. – Спасибо тебе, Ли Хоа.

Я нашел ее – вечность. Это солнце, слившееся с морем.

Артюр Рембо

▿▿▿