Текст книги "To Stop (СИ)"

Автор книги: Элиза-чан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Иккинг на секунду задумался, а потом выдал:

– И что, Астрид правда согласилась на нечто столь унизительное?

– Ну, она надеется, что её отец не дойдёт до этого, но да, согласилась.

– Дура, – жених буквально выплюнул это. – Всё ей в глаза скажу, когда увижу, по этому поводу. Она серьёзно не думает, что с ней сделают после подобного?

– Она может за себя постоять, – Беззубик скорчил забавную мину, которая должна была выражать недовольство, но, видимо, его человеческие лицевые мышцы не были слишком приспособлены к выражению целой гаммы чувств одновременно. – Да и сейчас она была готова согласиться на всё. А благо всех выше единичного блага. Она это понимает.

Иккинг как-то истерично фыркнул; магия в нём была истощённой и пополнялась всплесками, от которых нельзя было ожидать ничего хорошего.

– В этом и проблема, братишка.

Повторяя выражение лица своего всадника, Беззубик скривил точно такую же гримасу, а затем перевоплотился обратно, что заняло лишь несколько секунд – обратный процесс не был таким долгим, потому что возвращал в привычную форму.

– Ты же не думал, что я позволю тебе слишком долго пялиться на моё человеческое лицо? – прорычал он, довольно скалясь. Иккинг покачал головой, соглашаясь, что своего дракона нельзя было исправить уже никак, а затем вымученно улыбнулся.

Парень шутливо ударил Ночную фурию по морде кулаком, тут же уклоняясь от шершавого и слюнявого языка, обратно плюхаясь на кровать.

– А как Сморкала?

– Потерян, расстроен, чуть ли не плачет, но будет в порядке. Я оставил с ним Кривоклыка в приказном порядке, – Беззубик закатил глаза, вспоминая эти сопли и кривясь от всего происходящего. – Просто поговори с ним позже, он будет в норме. Мне ещё и этого большого горящего ящера пришлось уговаривать в невиновности. Куда катится мир?

Хэддок фыркнул, представив себе человеческое лицо Ужасного чудовища в слезах, пускающего сопли и не могущего намотать их на кулак. Это действительно было абсурдно, до безобразия и нервного смеха.

– Он не должен винить себя, они не должны это делать. Никто не виноват, – Иккинг терпеливо потрепал по морде братишку.

А потом сел и свесил ноги с кровати. Прощупал почву – эфемерная пятка всё ещё чесалась, и он не знал, что с этим делать, – постучал железякой по деревянному полу, боковым зрением улавливая, как Готти за ним следила. Ухватился за большую голову Беззубика и встал, пошатываясь. Первые шаги были похожи на скачки на одной ноге – больно, непривычно, даже немного тошно, – но выходя на веранду, осталась лишь хромота (хотя уверенности в том, что он не упадёт без поддержки дракона в тот же момент, не было).

– Надеюсь, ты не собираешься благодарить его за подобное? – недовольно рыкнул Беззубик, аккуратно выпутывая свою голову из крепкого захвата, но всегда готовый, чтобы поддержать из-за спины.

– По крайней мере, я жив.

Иккинг тут же споткнулся о торчащую доску, готовый уже покатиться кубарем с лестницы – и после такой большой потери крови не факт, что пережил бы, – но Ночная фурия тут же подставил свой хвост в помощь, при этом укрывая ещё крылом. Беззуб неразборчиво обеспокоенно загоготал, и Иккинг почувствовал себя то ли цыпленком, то ли только вылупившимся дракончиком.

– Ещё рано, давай ты вернёшься в кровать и поешь.

Иккинг недовольно нахмурился, дёргая себя за маленькую косичку, а потом:

“Я уже способен на мысленную связь, не будь Стоиком, Беззуб, тебе не идёт”, – Иккинг довольно улыбнулся и начал снова пытаться идти самостоятельно.

Отлично, ещё ему драконьей жалости не хватало.

Он уже поел, а его магия быстро восстанавливалась от эмоций. Конечно, жизненная энергия полностью не может восполниться так быстро, но сказать мысленно фразу, чтобы Беззубик отстал, Иккинг мог. Магия питалась от эмоций и крови, а первого у всадника теперь в достатке.

– Не пытайся казаться лучше, чем ты есть, – пробормотал Беззубик вслух, садясь на задницу и упираясь сзади хвостом, расставил лапы, чтобы поймать своего сильного всадника в объятья. – Позволь позаботиться о тебе.

Беззуб крайне не любил разговаривать со своим наездником вслух – ментальная связь придавала их общению большую глубину, большую открытость и большую толику понимания, когда как гортанные звуки не передавали, по мнению обоих, ту глубину, которую они хотели показать. Дракон давно и прочно поселился прямо в голове Иккинга, что не оставляло личное пространство; то же самое было в обратную сторону. Раз сейчас Ночная фурия говорил вслух, значит, просёк небольшую слабость.

Хэддок упрямо поджал губы, зажмурился, почесал затылок, оттягивая волосы, но встал прямо, не шатаясь и не держа равновесия.

Беззубик недовольно рычал.

– Не думай, что научишься ходить с протезом за пару минут, дурак.

– Бука, – беззлобно отбился Иккинг, поднимая ногу, чтобы сделать очередной шаг.

Все живут с подобным. У Плеваки не было не только руки, но и ноги, к примеру. Ничего, лучший кузнец и зубной на весь архипелаг. В конце концов, не распрощаться с жизнью после прерванного обращения – уже довольно здорово, настолько, что можно радоваться каждому увиденному лучу солнца, каждому порыву ветра. А в протез можно встроить нож, ещё какие полезные прибамбасы в полость положить, с помощью механизма менять конец протеза: для полёта, для бега и ходьбы, для лазанья по скалам.

Если сейчас отвлекаться на подобную мелочь, то можно и вовсе не жить.

Просуществовать в самобичевании, бессилии и в жалости других – далеко не выход.

На морде дракона читалось определённое “упрямый идиот”, когда Иккинг снова потерял равновесие, споткнулся и упал в крепкие объятья.

Беззубик впитался в мысли Иккинга, его образы, его желания, всегда был там и знал всё про него лучше, чем сам наездник. Он ощущал это как своё собственное, остро, в штыки, скрытно и до боли желанно. Но они всё ещё могли летать дальше островов и составлять собственную карту мира, по которой будут ориентироваться их потомки. Или спрятаться в трюме Йохана, под покровом темноты вылетев в неизвестном направлении лишь ради ощущения свободы и полёта, где они никому ничего никогда не должны.

Иккинг желал взлететь на своих крыльях.

Это желание теперь такое же глупое и нелепое, как желание оживить мать или близнецов.

Поэтому Иккинг вставал, ловил равновесие, пытался не хромать и делал очередной шаг вперёд.

Ради самого себя.

По дуновению ветра и шестым чувством парень уловил приближение всадника, но не придал этому особого значения – вряд ли Астрид будет насмехаться над его попытками нормально ходить без помощи других.

Астрид действительно не насмехалась – она уважала Иккинга. Это уважение исходило глубоко из сердца, которое воспринимало все поступки через призму эмоций и мироощущения. Это было то уважение, которые вызывают войны со смертельными шрамами на груди, которые снова бросались в бой впереди всех, или старшие сыновья, которые, после смерти родителей, в тот же день начинали отстраивать свои дома после пожаров ради младших братьев и сестёр.

В то же время Астрид ощущала невероятную гордость, сдобренную печалью, когда Иккинг отряхивался и поднимался снова. Он мог это делать. Он упорно это делал, понимая, что никаких результатов не будет сегодня или завтра. Это не была вера, это было банальное упорство и знание собственных сил, что и вызывало отклик в сердце, которому сейчас так больно.

Громгильда немного подскочила на ветке, расшевеливая свою всадницу, которая застыла, как каменная статуя, разглядывая своего жениха.

Астрид не думала, что сейчас вообще уместно явиться ему на глаза. Но она не знала, куда ещё пойти – к Хедер не имело смысла, к Готти глупо (ведь теперь никто не нуждался в её словах), а в дом вождя одной даже опасно, если не хочешь попасть под горячую руку.

– Хэй, я сожгла письмо! – крикнула она издали, заранее предупреждая о своём приближении. Иккинг вздрогнул, а потом просто опёрся на перила и помахал рукой в приветственном жесте.

– Молодец, – он немного криво улыбнулся и осмотрел Астрид с ног до головы, словно ища в ней подвох, глубоко, где-то в сердце.

Девушка нахмурилась, похлопала по шее Змеевика, отпуская – та на прощанье попыталась прикусить своему вожаку ухо, на что Беззубик недовольно рыкнул, – и сама впиваясь взглядом в протез. Иккинг устало потёр переносицу, закрывая глаза. Очевидно, у них скопились кое-какие претензии друг к другу, которые не могли быть высказаны прямыми словами (потому что он буквально видел шестым чувством, как девушка тянулась к своей секире).

“Ты знал, на что идёшь, когда влюблялся в неё”, – ехидно прошептал брат в голове, наслаждаясь напряжённой атмосферой и не понимая, что мог пойти под раздачу.

“Это безопасно”, – устало в мыслях (стоило только вдуматься, чтобы понять всю ситуацию) ответил всадник, открывая глаза.

Проблема в том, что это была чистейшая правда для него; однако уловить ход мыслей иногда не мог даже Беззубик, который уже прочно поселился в чужой голове.

Хэддок внимательно всмотрелся в её упрямый взгляд, в её плечи, в сильную хватку на рукоятке – да, точно, это было безопасно, – мазнул взглядом по подкушенной губе и бардаку в волосах – но какая же она была…

– Дура, – вслух пробормотал он, замечая опасный огонь под гоготания Ночной фурии в голове. Так себе ситуация.

– Идиот! – Астрид бросила секиру точно рядом с щекой мишени, даже не пытаясь сделать выпад убийственным. Оружие улетело куда-то вниз, смачно ударившись о корень дерева явно не остриём, судя по звуку.

– Дура! – увереннее повторил Иккинг, проследив взглядом траекторию падения, и упрямо посмотрел на свою невесту.

– Ущербный, – прошипела девушка, приближаясь к парню. И старательно отводила взгляд от развороченной в месиво ноги. На месте протеза она видела именно это, когда пришла в себя после небольшой потери сознания. Месиво из крови, мышц, сухожилий и торчащих костей. Один кусочек раздробленной большеберцовой упал прямо рядом с ней, когда Иккинга несли на руках в хижину Готти.

Внутри был кусочек костного мозга, такая субстанция немного красная. А может, это была кровь из артерии, окрашивающая всё в этот яркий цвет.

Астрид была без понятия. Она не хотела это помнить – поэтому она не помнит, куда потом этот кусочек делся.

– Убогая, – вслух сказал Беззубик, недовольно скалясь. – Давай, скажи это, чтобы она тебе по морде врезала.

– Не встревай, – простонал всадник, отворачивая лицо в сторону дракона и на всякий случай сжимая челюсть.

– Остановите это уже, кто-нибудь, – простонала Астрид как-то жалобно, зажмурившись изо всех сил и склоняя голову, не желая принимать реальность до самого последнего конца.

В нос пробился какой-то странный запах, еле заметный, но свежий, ощутимый; он отдавал дрожью в кончиках пальцев и болью в глазах, чем-то холодным, но при этом надёжным, сильным. Как-то похоже пах барвинок, который Йохан привозил из своих дальних странствий.

– Как ты смогла согласиться на план моего папы? – спросил Иккинг прямо в лоб, чуть приобнимая за плечи и отстраняя от себя. Тем не менее, кажется, что горячие пальцы придавали сил, как настоящее объятье.

Астрид устало выдохнула.

Стоик всегда был папой. Не отцом, лишь изредка, в самых крайних и редких случаях, когда Иккинг был зол, он мог назвать ярла “отец”, но практически всегда это был просто “папа”. Неважно, как плохо они могли общаться или сильно недопонимать друг друга, они были настоящей семьёй, что ощущалась во взглядах, жестах и намерениях, в невольных словах. Ведь где ещё может разыграться дилемма разочарования и гордости на столь высоком уровне, кроме как не в семье? Было чуть-чуть завидно.

– Расскажи сначала про Хедер.

Иккинг оглянулся, словно пытаясь понять, не следил ли кто за ними.

– У нас есть время для нормального разговора, – поспешила дополнить Астрид, отступая ещё на шаг. – Остолопы будут плыть ещё часов пять.

“Ну как, научишься за пять часов ходить с протезом?” – Беззубик в голове спросил скорее обеспокоенно, чем с издёвкой, однако Иккинг всё равно ощущал себя в какой-то степени дикой жуткой жутью, которой внутрь пульнули заряд огня.

Он пытался разговаривать, при этом не отвлекаться на то, куда нужно поставить эту мотыгу при следующем шаге, пытаясь делать это на автомате, но это было так же сложно, как попасть в Нифльхейм и не замёрзнуть до смерти. Это было сложно, это было в какой-то мере унизительно, но этот запах пустырника вокруг успокаивал, давал понять, что всё нормально.

Ты не урод.

Ты нормальный.

Мы поможем тебе, если нужно.

“Но удержать равновесие ты сам в состоянии”, – слышался голос Ночной фурии, когда Иккинг, казалось, был за один удар сердца до падения. А потом выравнивался, становясь на ноги.

Он рассказывал медленно, даже несколько мучительно для Астрид. Как перехватывал почту, но не знал, от кого. Иногда он отправлял неверную информацию, особенно в самом начале, чтобы принизить их силу в чужих глазах. О том, что мать Астрид просила Хедер поддержать всё ещё дочку, не дать отчаяться. Что они заберут их обоих, просто так надо сейчас, чтобы захватить больше земель позже, ведь их племя растёт и нуждается в новых ресурсах. Что Хедер писала брату, как скучает, отсылая почту этой же птицей, которой передавала секретные сведения Остолопам. Как ездила на остров, чтобы навестить кого-то там и купить краску. Так их и узнали, когда они прибыли к Остолопам, вот только с Астрид не было секиры, поэтому её посчитали за Хедер.

– А цвет волос?

– Секира важнее, как ты не понимаешь!

Девушка криво улыбнулась шутке, отводя взгляд в сторону, где её оружие упало. Надо ли его оттуда доставать?

– Сам факт с такой хитрой аферой, как письмо и почерк, уже впечатляет, но…

– Лимит умных мыслей исчерпан, – Иккинг передёрнул плечами, скривился – чешуйки на лице, возле ушей, плотно прилегающие друг к другу, сразу отошли чуть-чуть, создавая впечатление, что парень, словно большое мохнатое животное, ощетинился. – Я скормил информацию о том, что большая часть нашего гнезда является дикими драконами, так что они будут приятно удивлены. Хотя, конечно, я без понятия, что Хедер говорила, когда ускользнула на остров.

Астрид на секунду остановилась, поражённая происходящим с ней сейчас. Иккинг дёрнулся назад вслед за локтём, который держала девушка, и немного побито покосился на удерживающую на месте руку.

– Ты просто использовал её, – выдохнула Хофферсон, распахивая глаза шире.

– Я думал, что, возможно, общаясь с нами, с тобой, она поменяет свои решения. Её брат с нами, несмотря ни на что. Я надеялся, что она поверит. Сидел и распинался, когда ещё удавалось выскользнуть на вылазки самостоятельные, насколько дикие драконы удивительные. Их способы выживания без поединков, маскировка, показушность, лишь бы не доводить до битвы. Как они живут, как общаются. Она сидела и слушала, ей было это интересно. Но, знаешь, – Иккинг отвернулся, немного горбясь, – одними рассказами не переубедить того, кто живёт большую часть времени в темнице.

Астрид поджала нижнюю губу и попыталась спрятать глаза под чёлкой, но не вышло: Беззубик толкнул в спину крылом, призывая продолжить шаг по деревянной веранде.

– Они полукровки? Как подобное произошло? Это же, получается… эксперименты над людьми?

Иккинг совсем скис под градом вопросов, ощущая их вес на себе и своём моральном состоянии. Он понимал, насколько девушка, всего лишь человек, хотела отвлечься от происходящего, переключиться на Хедер, на смысл поступков и полукровность. Вот только это было так же тяжело.

Вопрос повис в воздухе без ответа.

До появления Остолопов оставалось не больше трёх часов.

========== Остановите это ==========

– Это пройдет, – сказал Дамблдор. Он не шелохнулся и не сделал ни малейшей попытки удержать Гарри от разгромления кабинета. Лицо у него было спокойное, чуть ли не отрешенное. – Да и сейчас тебе не все равно – настолько не все равно, что ты готов умереть, лишь бы перестать мучиться…

– НЕПРАВДА! – завопил Гарри так громко, что чуть не сорвал горло. Секунду-другую он боролся с собой: ему хотелось кинуться на Дамблдора и разбить его тоже, лишь бы не видеть больше этого спокойного старого лица, – встряхнуть его, сделать ему больно, чтобы он ощутил хотя бы малую толику того ужаса, который переполнял все его существо…

– Нет, правда.

(с) Гарри Поттер и Орден Феникса, глава 35

– Ну и что теперь ты будешь делать? – Плевака провёл лезвие топора по точильному камню, высекая искры и раскручивая педалью круг ещё больше, создавая невообразимый для ушей звук. Для кузнеца подобное было песней.

Стоик посмотрел на друга, который не верил в мирные переговоры. Который подготовил несколько сотен мечей, топоров, булав, копий, щитов и прочего оружия. Вождь хотел бы думать, что это лишь из-за ностальгии, а не из-за уверенности в бое. Мало ли чего хотелось.

– Мы проведём переговоры, – уверенно сказал Стоик Обширный, поднимаясь с маленького деревянного стула, который предназначался в этой мастерской для его сына. – Их провизии нет, половина людей полегли в шторме, у нас их принцесса и шпион. В их же интересах переговоры, – добавил мужчина менее твёрдо, поглаживая свою бороду на манер западных шаманов.

Плевака лишь хмыкнул. Стоик никогда не умел придавать себе умный вид. Грозный – да, уверенный – да, непоколебимый, внушающий страх – да, да; но не умный.

– Мы все поляжем за нашего вождя.

Стоик смотрел на лучшего друга, своего советника, который отводил взгляд вновь к оружию, делая лезвие топора практически идеальным.

В этих словах было так много невыносимого смысла, что они не могли стерпеть подобное. Оба.

– Надеюсь, до этого не дойдёт, – просто сказал ярл, выходя из кузни.

Дошло до остановки превращения. Дошло до смерти детей. Умерли дети, о Тор, дети. При этом Стоик серьёзно позволял себе мысль, что не будет побоища. Он делал ставку на то, что люди не такие умные, у них нет драконьих инстинктов и интуиции, основанных на столетних выживаниях, и есть предрассудки и страхи. Много предрассудков и страхов в сторону драконов.

Даже Локи посмеялся бы над его мыслями.

Плевака устроил нотации своему собственному вождю, о том, насколько были безответственными действия уже такого взрослого мужика. У Плеваки никогда не было и не будет детей, поэтому к Иккингу, пусть тот и выпорхнул из-под его опеки года три назад, относился как к родному если не сыну, то племяннику. Кузнец бы так и дребезжал, пока Стоик не заткнул его рыком. И так было тошно.

Но самое страшное было в другом… Он всерьёз задумался, был ли смысл в том, что он делал до этого. Надо ли его самого сжечь в общем пламени племени за то, что он сотворил с собственным сыном? Или действительно никто не виноват? Почему он не выхватил из-под опеки немного повёрнутого Йоргенсена Сморкалу? Он мог бы сделать это, учитывая, что они родственники, пусть не самые близкие, но он видел, как пагубно влиял на него кузен. Как много его вины в происходящем?

Впрочем, думать об этом слишком много – пагубно. Стоик поднял голову, всматриваясь в линию горизонта. Осталось всего ничего. И единственные виновники всего плохого, происходящего у него дома, по ту сторону баррикад.

Стоик вдохнул, выдохнул, посмотрел наверх, пробормотав: “Береги его”, и пошёл к причалу. Наверняка Валка стала одной из новых Валькирий, видит Один, она этого была достойна.

Вождь встретил своего сына под руку с невестой у самого причала. Они оба всматривались вдаль и оба волновались; не юность была виной или неопытность, а страх за шкуру друг друга. Стоику был знаком этот страх, и он знал – если они его испытывали, то всё с ними будет хорошо. Ну, настолько, насколько это возможно. Он старался не смотреть в то место, которое раньше представляло из себя кровавое месиво.

Иккинг услышал приближение папы, но попытался никак не отреагировать – он не знал, насколько долго способен разговаривать с глухой стеной неприятия и непонимания. Он также до сих пор не понимал, как можно так легко распоряжаться жизнями людей (возможно, это было одной из привилегий вождя, но он не хотел подобного) и тем более делать такое лицо, будто это в порядке вещей. Хотя, может быть, все эмоции скрыли под рыжей бородой, которая почему-то всегда прекрасно показывала, когда папа был недоволен.

Ему пора быть чуть более взрослым – решил Иккинг, прищуриваясь и силясь рассмотреть приближающиеся корабли. Особенно когда его товарищи умирали, а он даже не мог похоронить их как следует. Нельзя полагаться на якобы взрослых в этот момент. К сожалению, они давно уже не дети.

Рыбьеног с Сарделькой взяли на себя сложную миссию – известить, что Лохматые хулиганы готовы к переговорам. Брат с сестрой отлично справились и сейчас жевали все запасы самых вкусных камней, которые можно было найти для награды в столь сложные минуты. К ним плыл один корабль с вождём, его женой (зачем она здесь?) и остальными представителями, важными шишками племени Остолопов.

Это будут переговоры.

Или засада.

Они все напряжённо ждали того момента, когда наконец будет разрешён этот конфликт. Когда можно не метаться по постели в ожидании, что тебе воткнут нож в спину. Это не была самая серьёзная война, в которую встревало их племя, но то сражение было таким молниеносным и скоротечным, что даже сами Беззубик с Иккингом не успели погрязнуть в страхе или ожидании. Это было просто.

Политика сложнее, – признавался сам себе Иккинг, пытаясь высвободить руку, – но интереснее, гораздо. Он напомнил себе, что через минут пятнадцать должен твёрдо стоять на своих двух ногах, а не хромать или опираться на Астрид.

Скорее всего, Александра была там, на том корабле, чтобы напомнить Астрид, где её дом. Это могло подействовать. Сам Иккинг не знал особо силу материнской любви, однако образ Валки был кристально чист в его голове, несмотря на все те сплетни, которые ходили по деревне. Или даже факты. Из двойной фамилии Астрид сделала себе обычную, оставив часть (честь) матери. Пусть презирала поступки отца, но это было только сейчас.

Иккинг морщился, когда ловил себя на мысли, что не верит в саму Астрид.

Любить её было безопасно, достаточно, чтобы опереться сейчас на её плечо и делать это даже тогда, когда на них взглянет Мордоворот Остолоп. Но он не мог себе этого позволить, потому что так покажет слабость, которой нет. А в политике это недопустимо.

С Жуткой жутью было отправлено письмо Мале, предупреждающее о таких… ужасных гостях. Пусть, скорее всего, они не успеют вовремя в случае засады, но они хотя бы будут предупреждены об охотниках на драконов. Это лучше, чем ничего.

Беззубик сзади грустно подтолкнул мордой, подбадривая и вплетая свои эмоции в эмоции своего наездника. С такой мордой, на самом деле, подбадривание было не очень, но лучше, чем ничего. Ночная фурия пыталась внушить уверенность в будущем, но нельзя заставлять уверовать в то, в чём сам не уверен.

– Никогда не видела… подобного, – прошептал девушка, сжимая пальцы на чужом локте сильнее. Иккинг посмотрел туда, куда упирался её взгляд, и заметил торчащую ногу Громмеля в подобии брони.

Ну, это были первые прототипы, однако и они, похоже, могли удивить непосвящённых.

– Это разная чешуя других, более прочных драконов. Новая разработка. Думаем потом отлить из железа Громмеля, но пока так, – разрушая неуютную тишину, слишком громко сказал Иккинг, возвращая взгляд на горизонт. Будто от этого корабль мог приплыть быстрее.

Все тут же зашептались, начался гул, который был никто не в силах успокоить; народ ощутил слабину в нерушимом напряжении и стал выливать все свои страхи вслух.

– Слушай, – Астрид как-то непривычно смущённо запнулась, отчего стало слишком неудобно, – а что с твоей кандидатурой на пост вождя?

Надо было отдать ей должное, говорила она без запинки, когда касалась столь щекотливой темы. Иккинг хмыкнул, раздумывая. Вроде бы папа хотел с ним поговорить про это после всего происшествия, но как было на самом деле – без понятия; если честно, Иккинг не хотел взваливать на себя это. Отрезанная нога словно повлияла на его разум, заставляя желание оторваться от земли быть более сильным, всепоглощающим, главным в его голове. Он хотел улететь отсюда, дальше, к неизведанному. Ведь теперь лично ему было нечего терять.

Но он не мог так сделать. В конце концов, совесть всё ещё есть. Как и семья, – боковым зрением он углядел, как недовольно хмурился Стоик, – ну, вроде бы.

– Для них я единственный и неповторимый, – Хэддок указал подбородком на приближающийся корабль, и Астрид выдохнула с немного натянутой улыбкой. Беззубик сзади безответственно засмеялся над натянутой за всё что можно шуткой, пока на причал не подошли Сморкала с Кривоклыком. Несмотря на предупреждающее рычание, Сморкала встал по другую сторону от Иккинга, будто пытался поддержать и подставить плечо. Ужасное чудовище никаких эмоций не проявляло, уважая своего собственного вожака, и встало дальше всех, едва уместившись.

– Так тут нечто вроде засады есть?

– Скорее… – Иккинг задумался, почёсывая подбородок и прикидывая нечто в уме, – это скорее самооборона. Ведь на фрегате тоже есть бойцы.

– Ты их уже видишь?

– Да. Пара катапульт, пара лучников, пара обычных бойцов. Ещё какие-то странные люди без оружия. Твои родители. Осталось минут пятнадцать до их прибытия.

Голова Астрид поникла, а сама она притихла, шепча что-то бессвязное себе под нос.

Он хотел успокоить девушку, хотя бы приободрить, но в горле, где-то в том месте, где сглатываешь дым после ссоры, застряло чувство, что он не имел на это права. Он не мог в полной мере понять её, тем более подобрать правильные слова для утешения. Да, Мордоворот Остолоп не был кем-то вроде Вигго, но даже его в своё время они заставили скрыться, убежать в Рим; здесь же был другой эмоциональный уровень, который давил неподъёмным грузом. Астрид ощущала, что сейчас не время для её страданий, когда калечились и умирали другие (в большом плане её мельтешения казались странными, бесполезными и незначительными), но она не могла не страдать, когда могла разглядеть герб Остолопов на парусе, прямо как на той женской рубашке.

Тор, как же всё было легко!

Однако фрегат всё приближался, видимо, совсем не намереваясь тут же обстреливать полудраконов, поджидающих их. Возможно, вождь решил оттяпать кусок земель, а затем ещё и ещё, пока не захватил бы все территории, а возможно, решил потешить своё самолюбие.

Астрид Хофферсон не верила, что отец побоялся потерять свою наследницу в бою. Да и свою ли?

Корабль пришвартовался – сердце забилось быстрее в несколько раз у всех разом, словно объединяя перед лицом подобной опасности, – и все луки были предупреждающе наставлены на всех стоявших перед кораблём. Астрид хотела было протянуть руку, чтобы пробежаться кончиками пальцев по защитным рунам и сказать спасибо, но одёрнула себя. Мало ли как могли воспринять этот жест.

Первой спустилась мама. Она была укутана в дорогие меха, словно подношение богам, в котором они никогда не нуждались; это было крайне подло – выставлять вперёд женщину в надежде, что её не убьют. В блеске золотых украшений дочь не могла разглядеть, прибавилось ли за это короткое время у её мамы седых волос, углубились ли морщины, но одно она понимала – эта улыбка ослепляла её куда больше, чем блеск золота или даже солнца, которое вот-вот скроется за тучами. Соль отступила.

Был ли это их личный рагнарёк? Увидят ли они Мани на небе этой ночью?

Астрид моргнула – и перед ней оказалась до боли знакомая ладонь с аккуратно подстриженными ногтями и мозолями, так некстати образовавшимися на такой мягкой, пусть с морщинами, коже. Девушка не видела отца, который буквально сбегал с корабля за своей женой, она читала по обветренным губам:

– Я рада, что шрамы от дракона на лице уже сошли.

Было бы огромной ошибкой думать, что мать не узнает родную дочь. Пусть в маске и закутанную в плащ, прижимающуюся к мужчине – но это была её дочь. По одному волосу, по кончику ногтя, по заусенице, по запаху она узнала её. Узнает всегда.

Астрид ощущала рукой вибрацию – Иккинг позволил себе засмеяться в такой момент, что было непростительно. Однако так расслабляло.

Александра повернула голову вправо и посмотрела жестоко Иккингу в глаза, который до сих пор не мог удержать смех. Возможно, это были первые признаки истерии, но обе женщины с трудом в это верили.

– С возвращением, – произнёс он крайне радостно, улыбаясь. На секунду женщина нахмурилась, а затем улыбнулась так же открыто, но больше по-матерински, будто не видя, что с их последней встречи юноша успел потерять ногу.

– Боги едины, – сказала она задумчиво, кивнув сама себе, и отошла в сторону. Она всё ещё с любопытством рассматривала их обоих, не обращая внимания на вождя, который стоял первее всех, особенно уделяя внимание их сцепленным рукам и выражениям лиц.

“Громгильда! – крикнула мысленно от отчаяния Астрид, так искренне сожалея, что всадники не имели своего мысленного канала. – Что здесь вообще происходит?!”

Громгильда отозвалась где-то за всеми, недалеко, но остальные полулюди становились преградой для их связи, словно выстраивая стены из своих мысленных диалогов. Или она просто не хотела отвечать на вопрос.

Даже Хедер говорила, что для магии драконов нужна драконья кровь. Это было логично, но это не было тем, о чём девушка хотела думать. Она верила, что для этого ещё будет время.

Астрид толкнула в бок Иккинга, чтобы тот перестал улыбаться, и как будто прозрела, увидев перед собой отца. Но потом до неё дошло – нет, не перед собой, а перед вождём, который ограждал их от любой опасности. По крайней мере, пытался.

– Рад приветствовать вас на острове Олух и рад, что вы согласились на мирное разрешение конфликта, – вполне дружелюбно сквозь бороду улыбнулся Стоик. – Я Стоик Обширный Хэддок, вождь Лохматых хулиганов. Это мой сын, Иккинг Кровожадный Хэддок.

Всё же это было нервное – поняла Астрид, когда сама начала задыхаться от смеха. Если Иккинг был Кровожадным, то она танцовщица или… нет, она не знала, что вообще можно сюда поставить в сравнение.

– Ни капли не смешно, – пробормотал Сморкала, пусть сам Иккинг тоже улыбнулся, когда услышал своё второе имя, и Астрид перестала смеяться, вмиг задумавшись, какая история могла стоять за этим прозвищем.

Астрид успокоилась, вздохнула, ощущая, как дёргались мышцы лица и сводило скулы. Она знала, что реально могло бы отрезвить её, но она закрывала глаза и делала вид, что не видела. Она отворачивалась от происходящего, считая, что ей это надо.

– А сегодня у твоего отца борода чистая, – еле слышным шёпотом пробормотал Иккинг, что вновь заставило улыбнуться Астрид и посмотреть, чтобы убедиться.