Текст книги "Журналист: Назад в СССР (СИ)"

Автор книги: дядя Коля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Вот те раз! Значит, там, за пределами «купола» сейчас что-то происходит. А она молчит, эта тварь…

Я осекся, если можно так сказать о мыслях, а не словах и голосе. Ты забыл, Паша, что она – телепат и, скорее всего, слышит все твои мысли, даже невысказанные вслух, мысленно напомнил я себе. А если она при этом еще и мстительная, эта амфибия?

Я пристально посмотрел ей в глаза, но морда твари оставалась неподвижной. Ладно, при случае и объяснимся, и сочтемся.

– Что сейчас происходит снаружи, ты знаешь? Самое главное?

Ящер на секунду прикрыл глаза, словно прислушиваясь, после чего бесстрастно произнес:

– Небольшое изменение температуры. Холод. Сухой снег. Ломается кора деревьев. Ломаются ветви. Сильный холод.

Странно, подумал я. С утра было вполне сносно, градусов пятнадцать-шестнадцать тепла. Откуда снегу-то взяться?

– Изменение температуры небольшое – по сравнению с чем?

– Если констатировать в вашей хронологической системе отсчета, то по сравнению со вчера.

– Ну, уж нет, врёшь ты всё, ящерица. Вчера днем даже солнышко припекало, никакого снега и тем более мороза не было. Сегодня одиннадцатое сентября, в тайге еще тепло, на деревьях листья желтеют.

– Если определять в вашей хронологической системе отсчета и в вашем календаре, то сейчас не сентябрь, – последовал опять-таки в высшей степени бесстрастный ответ.

– Вот как? А что же сейчас, по-твоему?

– Снаружи – месяц, который вы именуете «декабрь». На вашем языке это называется «зима».

Признаться, такого ответа я никак не ожидал. И потому в первые мгновения был слегка сбит с толку.

– Гм… А что же тогда здесь, внутри? Какой месяц в твоей хронологической системе отсчета?

Амфибия мигнула своими желтыми глазами с вертикальным зрачком.

– Здесь нет ни месяца, ни года. Здесь Хранилище Времени. Я – его хранитель.

– Ты хочешь сказать, что время течет здесь иначе, чем снаружи? Внутри оно что, медленнее движется?

– Здесь оно не течет и не движется. Здесь время хранится. Я – его хранитель.

Вот заладила, чертова ящерица. Я уже больше не стеснялся ее даже в мыслях. Нужно было отсюда как-то выбираться.

– Как нам выйти отсюда? Ты должен знать, ты же тут хозяин.

– Я не хозяин. Я – хра…

– Знаю-знаю, – совсем невежливо перебил я эту аномальную сущность с хвостом.

– Один сможет уйти. Но второй останется. Один уйдет?

– Мы уйдем вместе.

– Только один.

– Ну, ладно, смотри. А если я вот прямо сейчас…

'Окончание 3-го фрагмента записи.

Далее в записи лакуна длительностью 2.46 мин. В течение этого времени Якушев А. Н. молчит. Признаки какого бы то ни было брака по техническим причинам отсутствуют'.

«4-й фрагмент записи»

' – Ну, ты и тварь… Пользуешься тем, что я безоружен, да?

– Я не тварь. Я – хранитель Времени. Здесь бессильно любое оружие. Время всегда сильнее.

– Если ты хранитель, то и храни свое время. Мы-то тут при чем? Как пришли, так и уйдем.

– Уйдет один. Другой останется.

Останется, говоришь? Ладно, посмотрим.

Я медленно обвел взором окружение каменного круга, где возлежал этот исполинский ядозуб, сориентировался в направлении и… рванул со всех ног туда, откуда пришел.

Пробежав несколько шагов, я резко сбавил скорость, потому что вокруг неожиданно сгустился сумрак, и теперь я продвигался вперед чуть ли не наощупь. Разумеется, никто меня не преследовал, мне просто нужно было побыть одному, чтобы хоть как-то осмыслить всё то, что произошло со мною и Ольгой в этом чертовом «куполе». И еще я думал о нашем Саше.

Мысль о том, что мы, похоже, застряли тут уже не на один месяц, хотя внутри «полостей» по моим прикидкам не прошло еще и суток, всё сильнее начинала угнетать меня. Как там наш маленький сын, что ему сказала про нас Татьяна? Что она вообще рассказывает ему о папе с мамой, которые ищут в горах и лесах уголь, нефть и другие полезные ископаемые для благоденствия и процветания родной страны?

Все эти мысли вкупе порождали в моей душе ощущения горечи, отчаяния и бессилия. Им нельзя было поддаваться, иначе спасения отсюда не будет. Сейчас я думал только об Ольге с Сашей, моя собственная участь меня пока не особо интересовала. Будем преодолевать трудности по мере их поступления, а не предаваться унынию заранее, как говорят в таких случаях мудрые и рассудительные люди. Эх, вот бы найти сейчас Оленьку – сразу стало бы полегче. И я внимательно оглядывался вокруг в поисках жены, но полумрак всё сгущался, и даже стены «купола» казались зыбкими и нереальными.

Но вот впереди забрезжил полусвет, если можно так назвать слабое сияние, исходившее как будто из конца длинной галереи, понемногу открывшейся передо мной. Разумеется, все это были иллюзии; я до сих пор не мог понять суть эффекта свертывания и развертывания пространства внутри этого «купола», не такого уж и большого, как нам представился этот искусственный объект, который издали или сверху вполне мог сойти за лесной холм.

Сделав еще полтора десятка шагов, я снова вышел на уже знакомое мне место. Посреди ровной каменной площадки лежал мой планшет. По-моему я пару раз проходил уже мимо него в своих предыдущих блужданиях по внутренностям «купола», и как можно было не заметить эту полевую сумку, я решительно не понимал.

Я раскрыл планшет, – вдруг там послание от Ольги? – однако он был пуст. После некоторого размышления я решил отправиться в южную сторону «полостей», куда прежде идти мне вовсе не хотелось. Не хотелось мне и думать, где сейчас Оля, и что с ней. Очевидно внутри «купола» имелись и какие-то другие пространства, которые скрывали сейчас мою жену. И мне очень хотелось верить, что это не пресловутые «железные норы», о которых она рассказывала мне еще полгода назад.

Хранителя Времени я заприметил издали. Он все так же лежал в центре круглой каменной площадки, только теперь я вышел к нему не с западной, как в первый раз, а с восточной стороны. Так или иначе, я очевидно сделал внутри «купола» полный круг, и вот теперь этот круг замкнулся.

Глядя на эту исполинскую пятнистую черную ящерицу, я чувствовал, как внутри меня медленно закипает гнев. Какая-то примитивная тварь, пусть и обладающая телепатическим даром, разлеглась тут и вещает, что я могу делать, а чего – не в силах. А, может, в ней-то и заключен корень зла, и, если разрубить этот гордиев узел, все и решится само собой – найдется Ольга, и «купол» раскроет створки своих «полостей», выпуская нас с женой наружу?

Ведь хуже уже не будет, верно?

Работая в полевых условиях мы, конечно, безоружны, поскольку геологи – это не военные и даже не милиция. Пистолет имеется только у начальника геологической партии, но мы с Ольгой – всего лишь маленькая группа из двух человек, и мы никак не тянем на целую экспедицию. Поэтому огнестрельное оружие мне как руководителю группы не положено по штату. Единственное, что имееется у меня из оснащения, способного при случае сойти за оружие – геологический молоток, который сейчас преспокойненько лежит себе в нашей палатке в ожидании возвращения хозяев, и еще нож. Свой нож я люблю, выбирал его в свое время долго, и он еще ни разу меня не подводил. Не подведет, надеюсь, и теперь.

Я рывком выхватил его из ременного футляра и что было сил вонзил его в ящера, в то место, где по моим предположениям располагалась его условная шея в области сочленения головы с туловищем. Ударил – и едва не заорал от боли, поскольку столь сильной отдачи в руке никак не ожидал.

Ощущение было таким, будто я ударил лезвием в глыбу льда. Тело ядозуба было насквозь промерзшим.

В этот миг я и вспомнил наши беседы с Оленькой об амфибиях, способных зимовать долгие месяцы, а, может, и годы в полностью заледенелом состоянии. И понял: колотить ножом это чудовище бесполезно. Это все равно, что пытаться ранить или убить льдину. И что тогда?

Я убрал нож и слегка перевел дух. Затем покосился на Хранителя и мстительно процедил сквозь зубы:

– Ладно, ты победила, тварь.

На сей раз телепатического ответа не последовало. Ядозуб по-прежнему бесстрастно взирал на меня своими немигающими глазищами.

– Считай, что я согласен на твое условие. Женщина уйдет, а я останусь. Это не обсуждаемо. Но учти: Ольга должна отсюда выйти в любом случае. Что я должен делать?

– Ничего, – последовал, наконец, все такой же равнодушный ответ в моей голове. – Если ты хочешь именно этого, это и будет.

– А как… как она сумеет выйти отсюда? И когда это произойдет?

– Хранитель времени этого не знает. Чтобы выйти, ей нужен Проводник.

Ну, вот, то понос, то золотуха… Что еще за чертов проводник?

– И где его взять, этого проводника?

– Его не нужно брать.

Телепатический голос стал чуть тише, или мне показалось? А вдруг она сейчас окончательно уснет, эта тварь? Впадет в спячку, и я ничего не узнаю⁈

– Отвечай скорей, ну!

– Проводника не нужно брать твоей женщине, – последовал тихий ответ. – Он у нее уже есть.

– Уже есть? У нее?

И тут словно капелька яда едко пролилась в мое сознание, как будто разъедающая плоть кислота.

Так значит, у моей Ольги, где бы она сейчас ни находилась в этих «полостях», уже есть некое средство, которое обеспечит ей путь на свободу? Кто же тогда мог заранее предположить, что это средство, этот неизвестный мне «проводник», понадобится именно ей? А если бы – ну, чисто теоретически! – я сам пожелал бы выйти отсюда – вместо нее?

– Ты сам ответил на свой вопрос, – отправил мне в мозг очередное мысленное послание ядозуб. – Я знал заранее, каким будет твой выбор, и потому заранее позаботился о средстве выхода отсюда наружу для твоей женщины.

– А откуда… откуда ты это знал заранее?

Сказать, что я был сейчас потрясен – значит, ничего не сказать. А тварь медленно мигнула своими желтыми глазищами и слегка наклонила голову, словно поклонившись мне.

– Ты забыл, человек. Я – Хранитель Времени.

Вот только теперь я понял. Этот ящер и впрямь всё предугадал заранее, точнее, он просто знал наверняка, как всё будет, и какое решение приму я. Он и теперь отлично знает, как выберется отсюда Ольга, и что дальше будет со мной. Ведь если он и впрямь Хранитель Времени, то, наверное, способен видеть через его течение. И для него, этого Хранителя, наверное, не составит труда заглянуть на год, на пять или на десять лет вперед?

А теперь эта холоднокровная тварь просто лежит и ждет, что будет дальше, уже всё зная заранее. Она просто наблюдает за мной, как мы, люди, рассеянно наблюдаем иногда за мельтешением мурашей в лесном муравейнике или легкомысленным порханием мотыльков над цветочным лугом.

Что ж, ладно. Пусть только Ольга выберется наружу, уж она-то непременно отыщет способ вызволить и меня из этого треклятого купола. Я знаю ее характер, она способна жизнь положить на то, чтобы спасти близкого ей человека.

Я уселся на каменный пол, обхватил колени руками, закрыл глаза и стал воображать, как стены «купола» раскрываются, и моя жена выходит на свободу. Думать об этом было легко и радостно, все прочие мысли, тягучие и неприятные, разом вылетели из моей головы, и я улыбнулся. Никогда нельзя отчаиваться. Надежда есть всегда. Даже там, где ее нет и не может быть.

Глава 33
Смотри, как течет река…

Я уже давно закончил чтение и сейчас сидел, закрыв глаза и откинувшись на мягкую спинку хоть и казенного, но все равно уютного кресла. В этом состоянии меня и застал полковник Одинцов.

– Ну, и что ты скажешь? Вот обо всём этом?

Одинцов указал на папку с машинописными листами, которую я по-прежнему крепко сжимал в руке.

– Я не знаю, – честно признался я. – Совсем ничего не помню. Вы же знаете, Владимир Иванович, как это бывает, когда проснешься: еще минуту назад помнил весь сон отчетливо, а потом р-р-раз! – и всё из головы улетучилось.

– Как сон, как утренний туман… – задумчиво проговорил Владимир Иванович. – Думаешь, это камень Ольги Иноземцевой тебе… во сне навеял?

Я развел руками.

– Больше некому, получается. И если это всё так подробно и отчетливо отложилось у меня в голове, боюсь, что это – скорее всего, правда…

– Думаешь, Павел Иноземцев по доброй воле остался в этом «куполе»?

Ну, ладно, хоть этот не называет пропавшего геолога моим отцом.

– Ну, какая же это добрая воля, Владимир Иванович, – в сердцах махнул я рукой. – «Купол» мог выпустить только одного человека, и мужчина резонно решил, что это должна быть его женщина. Это же вполне в порядке вещей.

Я чуть было не брякнул по инерции: разве на его месте вы бы не поступили так же? Но вовремя вспомнил трагическую судьбу его жены и прикусил язык.

– Как ты сказал – резонно? – задумчиво проговорил полковник. – Интересное слово.

Ага, подумал я, интересное. Как говорил в таких случаях один знакомый старший прапорщик из моей прошлой жизни: интересная мысль, надо будет ее подумать.

– А мне еще интереснее узнать, что стало в итоге с этим геологом. Ведь Ольга Антоновна все-таки как-то выбралась из «купола», пусть и спустя столько лет.

– Для этой ситуации есть не так уж много вариантов решения, – заверил меня Одинцов. – В первом варианте Павел Иноземцев, видимо, так и остался внутри «купола», а, значит, навеки исчез вместе с ним. При условии, что этот «купол» в будущем не отыщет кто-то еще, сумеет открыть его и найти там Иноземцева, живого или, увы, мертвого.

– А второй вариант? – спросил я с нарастающим интересом.

– Что они вышли из «купола» вместе с женой, – пожал плечами полковник. – Но это маловероятно, ведь иначе тогда бы не было всей этой веселой истории.

Он состроил саркастическую гримаску, просто поджав губы.

– И вы теперь думаете, что возможен и третий вариант, – спросил я, испытующе глядя на особиста. Я уже догадывался, к чему заведет нас вот такой вот элементарный анализ.

– К сожалению, исключить его мы не вправе, – ответил Одинцов. – Теоретически Иноземцев мог выйти первым. И почему-то исчезнуть, ведь он так и не объявился в нашем поле зрения. Да и ничьем вообще…

– А как же тогда выбралась из «купола» Ольга Антоновна? Ведь этот хранитель… этот ядозуб в моем сне ясно сказал: из двоих может выйти только один.

– Может, ее потом вывел оттуда камень? – задумчиво проговорил полковник. – Или «купол» спустя какое-то время почему-то перестал закрываться?

– Или же ее муж со временем нашел способ отыскать ее и вызволить из «купола», – предположил я. – Но при этом, по какой-то причине не пожелал снова воссоединиться с ней?

– Почувствовал в ней какую-то опасность? Что она перестала быть человеком, хомо сапиенс? Или Ольгу Антоновну попросту подменили внутри «полостей», и наружу вместо нее вышел совсем другой человек?

– Ничто не слишком, и ничто не исключено, – философски заключил Владимир Иванович. – Хотя опять-таки отчетливо попахивает конспирологией.

– Но она ведь тоже в вашей компетенции, – напомнил я, и мы церемонно, хоть и несколько натянуто, улыбнулись друг другу.

– И чего тебя на журналистику потянуло? – похлопал меня по плечу Одинцов. – Вон какие сюжеты с ходу отливаешь – как пули! Ехал бы поступать в Московский литературный имени Горького, глядишь, со временем стал бы писателем.

– Не-а, у меня пока что жизненный опыт невелик, – заверил я его, нагло глядя полковнику прямо в глаза.

Рисковал я, конечно, отчаянно. Когда Одинцов внимательно смотрел мне прямо в глаза, меня нет-нет, да и охватывала паническая мысль, что этот особист знает обо мне абсолютно всё, и сейчас просто рассматривает меня как лабораторную мышь, доставленную для опытов, препарируя меня взглядом.

– Ну-ну, – рассеянно покивал он мне, словно думая в эту минуту о чем-то своем. – А мне Аннушка говорила, что ты уже в газете работаешь, у Сотникова. Совмещаешь, так сказать, практику с теорией. Это хорошо, это разумно. Ты звони ей почаще, она будет рада.

– Как только экзамены сдадим, – молодецки пообещал я. – Ну, я пошел?

Он пожал мне на прощание руку, и при этом не забрал у меня папку с машинописью – этот экземпляр явно был предназначен лично мне.

И я с легким сердцем отправился к Сотникову, благо меня ждал одинцовский водитель. Значит, поедем с ветерком. Эх, где наша не пропадала!

В тот же день я рассказал Сотникову всё, – ну, или почти всё – что я увидел во сне. Всё вышло как-то само собой.

Я заехал к нему в редакцию, он гостеприимно угостил меня горячим чаем с лимоном, благо лето уже пошло на убыль, и жара спала. А потом поинтересовался, что у меня интересненького, нет ли каких новостей.

– Новостей-то у меня полно, – ответил я, – да только, признаться, сам не знаю, что с ними делать. Вчера я видел сон, в котором был геологом Иноземцевым.

– Своим папашей, что ли, – недоверчиво покосился на меня Сотников.

– Уж не знаю, какой он мне, как вы выразились, «папаша», но то, что Павел Иноземцев как-то причастен ко всей этой истории с камнем – сто процентов.

– Ну-ка, ну-ка, а вот с этого места давай поподробнее, стажер.

И я всё рассказал. Ну, почти всё.

И пока я наблюдал, как он реагировал по ходу моего рассказа на те или иные моменты повествования, у меня в отношении своего шефа еще больше открылись глаза. Оказалось, что личность полковника Одинцова ему очень даже хорошо известна, и они с ним даже пару раз пересекались, хотя и не столь драматично, как поначалу со мной.

– Что ж, – сказал Сотников. – В конце концов, если у нас есть агентство, которое занимается поиском перемещенных лиц, в том числе и во времени, почему бы и не предложить, что где-то в будущем может существовать аналогичная организация, которая видит свою задачу в возвращении этих самых лиц обратно.

– А почему именно в будущем, шеф? Может быть, и в прошлом.

– Может быть, пуркуа бы и не па, – ответил Владимир Аркадьевич и устало улыбнулся. – На этом свете всё может быть. А что есть на том – каждый из нас узнает в свое время. Но…

Он воздел к небу указующий перст.

– Каждый – в индивидуальном порядке. Что характерно.

Я вышел из редакции, и мне на щеку упала тяжелая прозрачная капля. Похоже, дело шло к дождю. Первому дождю в моем втором семнадцатилетии.

При этой мысли я усмехнулся и медленно, не спеша, зашагал по бульвару мимо магазинов и учреждений, на вывесках которых не было пока еще ни слова «маркет», ни слова «офис». Они появятся еще нескоро, очень нескоро. В моем кармане лежал камень из аномального «купола», но не было камней в почках, и сердце стучало ровно и уверенно. Я шел и думал о себе. Наверное, уже пришло время.

У меня две жизни, и в одной мне шестьдесят лет с хвостиком, а в другой – семнадцать. И там, и там я журналист, только в одной—опытный и маститый старый волк, съевший на своей профессии здоровенную собаку, а в другой – зеленый юнец и стажер, только что поступивший на университетское отделение журналистики с наивными юношескими публикациями во второразрядных провинциальных газетах.

И никем другим я, наверное, уже не буду.

А почему?

Может быть, потому, что мне жаль терять время, занимаясь чем-то другим, не столь значимым в моей жизни кроме складывания из букв слов, а из слов – предложений?

Помню, как один краевед рассказывал мне историю о потерянном времени. Потом я не раз встречал эту историю в разных блогах, на шумных форумах или в комментах обсуждений на самые разные темы. Но краевед утверждал, что истоки этой притчи лежат именно в истории, случившейся с одним богатым и знатным купцом еще в девятнадцатом столетии. Случилось однажды так, что тот потерял в собственном доме свои любимые золотые часы. Но ценность их была совсем не в золоте: это была память о родителе, таком же купце, основавшем их зажиточную династию.

Поначалу купец самолично произвел срочный розыск, в результате чего перевернул вверх дном весь дом, но так и не сыскал заветный хронометр. Затем в поиски с энтузиазмом включились все домашние, но и они потерпели фиаско. Тогда о потере известили слуг, объявив заодно и о щедрой награде за находку, и те с удвоенным энтузиазмом принялись искать пропажу. Но злополучные часы как в воду канули, и когда купец уже был готов примириться с пропажей, к нему привели маленького мальчишку, сына его домашней кухарки.

Когда малышу разъяснили, что требуется разыскать, он уселся посреди хозяйского кабинета и своим тоненьким голоском попросил всех, включая и самого хозяина, немного помолчать. Спустя несколько минут он уверенно указал рукой в угол комнаты, где стоял комод, накрытый кружевными салфетками. Под одной из них и оказались пропавшие часы. Как выяснилось, малыш обладал на удивление тонким слухом и сумел услышать еле различимое тиканье – звук хода часового механизма. Всего-то и нужно было, чтобы все замолчали.

Вспоминая эту старую притчу, я вдруг тоже услышал необычный звук в собственных ушах. Оказалось, что, невольно задумавшись, я уже поднялся на мост, под которым протекала городская река, делившая территорию города надвое. И это внизу подо мной тихо плескались и журчали волны.

Вот тебе и город, вот тебе и река, улыбнулся я своим мыслям. Прямо река времени…А я стою и смотрю на нее свысока, а Время течет и течет мимо меня, торжественно и равнодушно.

И словно услышав ход моих мыслей, где-то вдали раздался звенящий металлом удар, а потом еще и еще. Это били куранты старинных настенных часов, чудом сохранившихся на белом фасаде здания бывшей городской управы.

Я стоял на мосту, и в моем кармане лежал камень. Камень моей судьбы. А внизу, подо мной, несла свои воды река. И в плеске этой воды, в шуме спокойного и мерного течения я слышал далекую песню моего любимого «Аквариума» – группы, которую в этой моей второй жизни мне предстоит впервые услышать разве что года через три-четыре.

Встань у реки, смотри, как течет река;

Ее не поймать ни в сеть, ни рукой.

Она безымянна, ведь имя есть лишь у ее берегов;

Забудь свое имя и стань рекой.

Встань у травы, смотри, как растет трава,

Она не знает слова «любовь».

Однако любовь травы не меньше твоей любви;

Забудь о словах и стань травой.

Итак, он поет, но это не нужно им.

А что им не нужно, не знает никто;

Но он окно, в котором прекрасен мир,

И кто здесь мир, и кто здесь окно?

Так встань у реки, смотри как течет река;

Ее не поймать ни в сеть, ни рукой.

Она безымянна, ведь имя есть лишь у ее берегов;

Прими свое имя и стань рекой.

Всё так, думал я, всё так. Забудь своё прежнее имя и прими новое, если не побоишься сейчас стать рекой. И какая же несусветная чушь – эта великая всемирная мудрость о том, что якобы нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Можно, если сумеешь при этом влиться в новое время и стать этой рекой сам. И тогда уже сам решай: кто здесь мир, а кто здесь окно…

В конце концов, иногда порой мне всерьез кажется, что вся наша жизнь состоит из бесконечных необходимостей что-то решать, делать очередной выбор. Нам хочется прямых и ровных дорог, а на пути, как назло, встречаются одни перекрёстки, и на каждом ты опять оказываешься перед необходимостью выбирать. А если судьба в кои-то веки улыбается? Если она невесть почему дает нам невероятный, невозможный, немыслимый, но все-таки шанс всё начать сначала? Ну, или почти сначала?

Можем ли мы отказаться от этого? Имеем ли на это право? Особенно если у вас в душе вечно горит огонь интереса к жизни, если вы всю жизнь испытываете жажду познания, а ум и сердце будоражат пути, по которым лежат не всегда ровные и гладкие, но непременно удивительные и захватывающие маршруты в Незнаемое?

Внезапно у меня резко потемнело в глазах. Я инстинктивно ухватился за перила мостового парапета, но в ту же минуту вдруг увидел на той стороне города светящиеся щиты, горящие огни реклам и дрожащие неоновые буквы магазинных вывесок. Это в мой город спокойно и величественно вступала ночь, а я и не заметил. Темно было уже везде, где не горели уличные фонари.

Я улыбнулся и зашагал по мосту на другой берег, туда, где начинался мой район Заречье.

Под ногами что-то низко, басовито гудело, будто там, внизу не текла скромная городская речушка, а вскипал бурунами и ворочал гигантские каменные валуны в стремнинах могучий и стремительный горный поток. А иногда звук напоминал мне гудение идущей по мосту колонны тяжелых танков, и тогда я чувствовал дрожь пешеходной асфальтовой дорожки и нервную вибрацию в бетонных опорах моста. Ступени лестницы звенели под моими ногами серебряными струнами, когда я спускался с моста на узкую, обсаженную декоративным кустарником набережную. Тотчас же кто-то неведомый, тихий и ночной, прошел мимо меня легкой походкой и оглянулся. Я увидел эту тень краем глаза, но она тотчас растворилась в темных лабиринтах вечерних городских улиц. И я пошел дальше.

Вот и мой привычный, годами проверенный маршрут пеших прогулок. Большой магазин «Гастроном» с отдельным входом в маленькое боковое крыло с заветной для всех местных алкашей надписью «СОКИ-ВОДЫ». Сюда они толклись за разливным пивом, а я частенько забегал еще школьником выпить томатного сока, который продавщица наливала в граненый стакан из высокой колбы в виде конуса. Неподалеку – маленький скверик с цветочными клумбами и памятником какому-то пламенному большевику, уроженцу этих мест. По воскресеньям тут уже с утра собирались книголюбы, филателисты, нумизматы и бог весь еще какие коллекционеры всяких всячин, от значков до грампластинок. А дальше тянулась маленькая площадь, и возвышался широкий каменный постамент: тут в самом центре барельефной звезды день и ночь пылал Вечный огонь. Я улыбнулся: ну, сейчас-то, в восьмидесятом-то году тут непременно должен стоять почетный караул мальчишек или девчонок в белых рубашках и с тщательно отглаженными красными галстуками.

А, может, мне повезет, и я увижу тут первых ночных скейтеров, которые завелись в нашем городе как раз в восьмидесятые годы. Или даже брейкеров, отплясывающих на широченных листах картона уличные танцы и лихо крутящих нижний брейк. А потом, глядишь, и гитаристы подтянутся, петь песни из «Машины» и «Воскресенья», непринужденно болтая ногами, сидя на краю постамента.

Но я не увидел в полутьме ни пионеров, ни неформалов, вообще никого из молодежи. Вместо них я заприметил несколько темных силуэтов, которые четко выделялись в вечерней полутьме на фоне бьющегося пламени Вечного огня.

Вот один из этих типов поднялся с постамента и побрел небрежной «походочкой – как в море лодочка» к огню. Потом он сунул в рот папиросу или сигарету, уж не знаю, издали не было видно, и не торопясь, со смаком, прикурил от пламени. А затем сплюнул прямо в огонь. И на сей раз я это увидел ярко и отчетливо, как негатив на проявленной пленке.

В тот же миг что-то тонко и остро кольнуло меня в сердце, и я остановился. И вслед за тем снова услышал в ушах, словно прибой из сувенирной черноморской ракушки-рапаны, шелест текущей реки. Реки, в которую все мудрецы мира настойчиво отговаривают нас войти дважды.

«Прими свое имя и стань рекой…»

Никто из нас не знает наверняка, как он поведёт себя в критические минуты своей жизни. Заслонит ли собой любимую женщину от хулиганов, шагнёт ли смело в горящий дом, где остались плачущие дети, первым поднимется в атаку, или даже по-простому, в лёгкую – однажды скажет, наконец, своему начальнику, что тот хам и самодур, хлопнет дверью и уйдет из опостылевшего офиса навсегда. В одном я уверен: я сделаю что-то, не раздумывая, и никакой дьявол не заставит меня в эту минуту прикидывать, взвешивать и рассуждать. Просто рвану вперед, а там будь что будет.

Вот и сейчас: я резко развернулся и твердой походкой направился прямиком к каменному постаменту, на ходу сжимая кулаки. Шагать через площадь в этих темных сумерках было легко – путь мне освещал Вечный огонь.

КОНЕЦ