Текст книги "Журналист: Назад в СССР (СИ)"

Автор книги: дядя Коля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава 10
«Что такое ППЛ?»

Сотников поджидал меня в своем кабинете, сидя за столом и деловито листая кипы бумажной машинописи, изредка вылавливая оттуда отдельные листы, словно петух, выкапывающий из куч навоза жемчужные зерна. У окна стоял еще один человек – молодой мужчина лет двадцати восьми – тридцати, в безупречном сером костюме с галстуком в тон розовой рубашке и сияющих начищенных туфлях, явно из первостатейной кожи. Его круглое лицо с пухлыми и румяными щечками было обрамлено короткой стрижкой с аккуратными висками, и более всего он напоминал лоснящегося кота, которому намедни удачно перепало свежей рыбки.

При виде меня Сотников встал и указал на своего гостя.

– Вот, Саша, Максим Юрьевич хочет с вами побеседовать. Ну, не стану вам мешать.

И не говоря более ни слова, он поспешно поднялся и быстро вышел из кабинета. А этот доселе неведомый мне Максим Юрьевич подвинул стул.

– Воротынов, – кратко представился он.

Я кивнул, справедливо полагая, что мне-то уж представляться совсем не нужно.

– Мне нужно задать вам несколько вопросов, Саша. Присаживайтесь.

И по его строгой одежде, не слишком-то уместной в начале июльского дня, уже с утра обещавшего быть жарким, и манере держаться, я сразу понял: «специальный товарищ». Не иначе, из-за Воронова он и приперся по мою душу.

И я не ошибся. Максим Юрьевич быстро задал мне ряд вопросов, которыми, видимо, сразу наметил очертить для себя, что я видел в том злополучном купе одиннадцатого вагона, а что мог упустить из виду.

Я добросовестно отвечал, опуская излишние подробности, которые особиста, похоже, как раз и интересовали больше всего. Обычный парнишка, вчерашний десятиклассник, который никогда прежде и покойников-то не видывал…

– Что-нибудь особенное вам бросилось в глаза?

Я неопределённо пожал плечами. Ха! Скоро я, наверное, стану чемпионом мира и окрестностей по этому жесту.

– Я вообще-то больше на покойника смотрел…

– Смотрели, говорите?

Румяный Максим Юрьевич положил руку на мое плечо и сладко улыбнулся.

– И что там высмотрели?

– Где? – не понял я.

– На покойнике!

Особист нетерпеливо пробарабанил пальцами по моему плечу короткую дробь.

– Ну, что… – протянул я. – Больно старый он какой-то…

– Вот как? – почти искренне изумился этот румяный пряник. – А в чем это выражалось?

– Кожа… – протянул я. – Кожа у него на лице не как у молодого. Будто он уже давно умер, а не тут… в поезде…

– Вы это серьезно?

Особист, казалось, искренне удивился.

Я снова пожал плечами. Скоро мои плечи, наверное, станут гигантскими, мощными и крепкими, словно камень, как у античного атланта, настолько часто мне приходится воспроизводить это движение в последнее время. Ну, что ж, в случае чего, если не поступлю в «универ», подамся на шабашку – держать балконы или даже подпирать мосты.

– А как же он, Саша, мог попасть в этот поезд? После смерти? – уточнил Пряник.

Почти физическим усилием удержавшись от очередного пожатия плечами, я усмехнулся как можно простодушнее.

– Получается, что никак. Но вам, конечно, виднее.

Максим Юрьевич молча походил по кабинету, несколько раз обойдя его по периметру, как кот ученый по цепи златой, после чего сокрушенно вздохнул.

– В том-то и дело, Саша, что даже и мы пока не знаем.

Он слегка нажал на слово «мы», явно напоминая, из каких всемогущих и всеведающих внутренних органов он сюда явился задавать мне вопросы.

– Но очень надеемся, что узнаем. В том числе и благодаря помощи таких как вы, сознательных советских граждан.

У каждого более-менее опытного журналиста обычно присутствует безошибочное чутье на речевые штампы. В жизни мне встречалось немало сотрудников всяческих силовых структур, которые только этими казенными оборотами и изъяснялись. Максим Юрьевич же принадлежал к той редкой категории особистов, у кого это получалось вполне органично. Таким хочется верить, слушать их и помогать им – преданно и беззаветно.

Поэтому на все последующие вопросы этого румяного пряника я отвечал по возможности искренне, прекрасно зная: такие гладко стелят, но потом жестко спать, особенно на тюремных нарах.

Полагаю, мной Максим Юрьевич остался доволен. Он задал кучу вопросов о моей жизни сейчас и до приезда в этот город, так что мне пришлось на ходу присочинить пару эпизодов про Ангарск из своего якобы тамошнего детства. Выспросив о друзьях, родителях, увлечениях и пороках в плане курения, алкоголя и возможного «употребления нетрадиционных лекарственных средств и препаратов», он заинтересовался моим знакомством с Сотниковым. Странно, но его интересовали мельчайшие, казалось бы, подробности нашей первой встречи. Ничего криминального в той ситуации я не чувствовал, поэтому спокойно, как на духу, выложил ему всё, как было. Даже туманно намекнул особисту, что Владимир Аркадьевич обещал мне поддержку при прохождении творческого конкурса. Всё равно ведь догадается зараза.

Он, конечно, догадался, но никак не выразил этого. Пожелав напоследок удачи на вступительных экзаменах, Максим Юрьевич улыбнулся:

– Ну, Александр, не смею вас более задерживать. Надеюсь, вы всегда окажете нам посильную помощь, если в этом возникнет необходимость.

Последняя его фраза мне сильно не понравилась. В переводе на обычный человеческий язык это означало: надеемся на дальнейшее с вами сотрудничество, дурень вы эдакий.

Дурнем я, конечно, не был, но подумать об этом не успел. В следующее мгновение дверь кабинета открылась, и вошел его хозяин, замредактора Сотников. Как, интересно, он понял, что аудиенция за закрытыми дверьми закончилась? Подслушивал, что ли?

Мужчины обменялись взглядами и кивнули друг другу. Видно было, что оба понимают друг друга без слов, и я мысленно отметил это как небольшой, но существенный штришок в воображаемой биографии Владимира Сотникова: он явно водит знакомство с этим особистом, причем, видимо, давнее.

Я понял, что им надо переговорить, и взялся уже за дверную ручку, когда Сотников меня окликнул:

– Саша, подожди, пожалуйста, в коридоре, но не уходи. Ты мне еще сегодня нужен.

Я кивнул, глядя при этом не на него, а на особиста. Глаза Воротынова, смотревшего на меня, на сей раз не источали мед и патоку, а были холодны как лед, превратившись в узкие щелочки. Взгляд его был колючим и каким-то оценивающим, словно во время нашей беседы он так и не задал мне какой-то очень важный и значимый для него вопрос и сейчас пытался прочитать его прямо в моей душе, как ни пафосно это звучит.

Поэтому я поскорее отвернулся и вышел из кабинета. Подслушивать за дверью явно не имело смысла, я вышел из коридора в просторное фойе и плюхнулся там в изрядно продавленное, но все еще мягкое кресло для ожидающих посетителей. Передо мной на журнальном столике лежали какие-то затрепанные глянцевые журналы, в том числе и из ГДР, и я принялся лениво разглядывать цветные иллюстрации, поскольку из немецкого языка знаю только команды фашистов из советских фильмов про войну.

Минут через десять в коридоре показались Сотников с Воротыновым. Замредактора кратко попрощался с особистом, они обменялись рукопожатием, и Максим Юрьевич отправился по своим делам. Проходя мимо, он даже не удостоил меня взглядом, зато Сотников рукой поманил меня:

– Саша, зайди ко мне, есть дело.

Спустя пару минут мы уже сидели в его кабинете, и я пил теплую воду из массивного стеклянного графина. Примечательно, что привычных в таких случаях граненых стаканов в кабинете не было, их заменяли пузатые чайные чашки.

– Ну, что, – безо всяких вступлений начал Сотников, – поздравляю, первую ступеньку ты, можно сказать, прошел.

– Какую ступеньку? – не понял я.

– Мою визитку смотрел? – небрежно бросил Сотников. – Насчет спецпроектов?

Я кивнул.

– Ты уже взрослый парень, должен соображать. Если в природе, а тем паче в советской журналистике есть некие «спецпроекты», то очевидно, что они сразу окажутся в сфере внимания «специальных товарищей».

Я это понимал, и Сотников это видел. Значит, пора было брать быка за рога и задавать прямые вопросы – в конце концов, для чего-то же сейчас он попросил меня остаться.

– А что это за спецпроекты, Владимир Аркадьевич? – невинным тоном осведомился я. – И какое они имеют ко мне отношение?

Это был пробный камень, брошенный мною наудачу. За все время нашего недолгого знакомства замредактора «Пульса» ни разу и словом не обмолвился, что я буду иметь отношение к этим его проектам.

Сотников некоторое время испытующе разглядывал меня, после чего стоически вздохнул. На его физиономии я сейчас явственно прочитал: эх, молодежь зелёная, всё-то ей нужно разжевывать…

– Что в конце визитки написано, надеюсь, помнишь? Руководитель отдела спецпроектов.

– Там в самом конце написано «Собственный корреспондент» —уныло пробормотал я.

– Здрассьте-пожалуйста… – иронически протянул мой собеседник. – И что, по-твоему, я – собкор журнала, в котором и без того являюсь заместителем редактора? Нет, дорогуша, я являюсь собкором отдела спецпроектов.

– Там написано, что вы – его руководитель, – упрямо напомнил я.

– Что не мешает мне быть также его собкором. Это, надеюсь, понятно?

Я послушно кивнул.

– В таком случае поясняю, а ты заруби себе на носу, друг мой Александр.

В голосе Сотникова мелькнула нотка легкого раздражения.

– Запомни на всю свою будущую журналистскую жизнь. И не только журналистскую. Во всех сколько-нибудь значимых документах, связанных с финансами в особенности, самая важная информация всегда содержится в конце. В особо коварных случаях – на обороте документа. Андэстэнд?

От неожиданности я даже вздрогнул. Только что Сотников чуть ли не слово в слово сформулировал одно из главных правил моей жизни, когда имеешь дело со «сколько-нибудь значимыми» документами. В своей прежней жизни я десятки раз учил ему журналистов-стажеров, ведь работа с документами является важнейшей и неотъемлемой частью нашей древнейшей профессии.

Он что, мои мысли подслушивает, этот странный замредактора?

Так или иначе, но мою нервную реакцию Сотников расценил по-своему.

– Вижу, тебе предстоит еще многому научиться. Что ж, наше АПэПэЭл—великолепная возможность для этого.

– Что еще за апэпэ… – осторожно осведомился я.

– Всего лишь один из спецпроектов, в котором ты и начнешь свою практику, стажер, – пояснил Сотников.

Вот это было новостью!

– А что это означает, эта А Пэ Пэ Эл? – на сей раз я воспроизвел аббревиатуру без ошибок, чтобы, не дай бог, не вызвать подозрений моего, по всему видать, нового шефа. Памятью меня бог не обделил, вдобавок она у меня фотографическая: еще в купе памятного мне одиннадцатого вагона я приметил несколько любопытных деталей, о которых по понятным причинам умолчал как в своем репортаже, так и на допросе у особиста Воротынова. Жизненный опыт подсказывал мне, что всегда неплохо иметь для себя несколько лишних козырей.

– Первая буква означает «агентство» – пояснил Владимир Аркадьевич. И выжидательно посмотрел на меня.

– А остальные? – не разочаровал я его, уверенно играя роль наивного дилетанта доктора Ватсона.

– Точно определить их – это будет твоим следующим испытанием. Своего рода второй ступенькой вверх, – саркастически заметил Сотников.

– А много их, этих ступенек? – на всякий случай уточнил я.

– Пока на твоей визитке не появится последняя, чаруюшая надпись – собкор, – улыбнулся Владимир Аркадьевич.

– У меня пока еще никакой визитки нет, – изобразил я тон обиженного салаги.

– Ничего, со временем всё будет, – заверил меня Сотников. – Кстати, ты ведь, кажется, просил у меня редакционное удостоверение? – небрежным тоном осведомился он.

«Аллилуйя!» – мысленно пропел я. – «Интересно, к чему бы такая щедрость? А самое главное – в связи с чем?»

Я выжидательно молчал. Если он изначально собирался мне вручить эту корочку, он ее вручит вне зависимости от моих желаний.

Так оно и вышло. Сотников выдвинул ящичек своего письменного стола, – как мне не хватало в этом кабинете компьютеров, принтеров и иной офисной техники! – вынул оттуда черную корочку удостоверения и умело подбросил ее мне на край стола.

– Держи и пользуйся!

Вот это номер!

Я взял удостоверение. К сожалению, в отличие от моего редакционного документа, на нем не было большой и пугающей всех советских бюрократов и казнокрадов золоченой надписи «ПРЕССА». Вместо них не менее ярким золотом посередине обложки были вытеснены всё те же загадочные буквы «АППЛ».

Я раскрыл удостоверение, и тайна первой буквы тут же раскрылась. На правой стороне удостоверения каллиграфической черной тушью было выведено: «Внештатный сотрудник агентства. Стажер».

Так вот где таилась погибель моя, мигом прозрел я, словно вещий князь Олег, которого только что ужалила змея гробовая. «А» – значит «агентство». А как насчет оставшихся трех букв? Что значит ППЛ?

– Никаких договоров мы подписывать пока не будем, – сказал Сотников, – тем более, что ты еще внештатник. Гонорары будешь получать на общих основаниях, а при хорошей работе – премируем тебя из нашего внебюджетного фонда. Мы им по праву гордимся, – веско заметил Владимир Аркадьевич и подмигнул.

– А редакционное удостоверение у меня будет? – с надеждой спросил я. Само слово «агентство» для меня сейчас ассоциировалось со страховкой, недвижимостью, трудоустройством или, на худой конец, печатью и новостями.

С минуту Сотников смотрел на меня с явным сожалением.

– Ты сейчас мне напоминаешь первоклассника, которому только что подарили мопед или даже мотоцикл. А он сетует, что не купили обещанный трехколесный автомобиль.

– А куда я смогу пройти с этим… ПэПэЭл?

Я вяло потряс черной корочкой.

– В рамках твоего дела для нашего агентства – куда угодно. А вот с удостоверением представителя прессы тебя тормознут, фигурально выражаясь, на первом же шлагбауме, – заверил меня мой новый завотдела. Господи, сколько же я их уже перевидал на своем веку⁈

– Ну, если так, я согласен, – кивнул стажер Якушев. – А что за дело?

– Именно благодаря ему ты и попал в ПэПэЭл, – сухо ответил Сотников. – И ты пока еще не в состоянии даже приблизительно оценить, насколько тебе повезло, что ты с ходу угодил в сферу компетентности нашего агентства. Но в нашем деле случайностей не бывает. Придвигай свой стул и слушай меня внимательно. За то время, что мы с тобой не виделись, произошла куча всяких событий, и в них надлежит как-то разобраться. Всё началось с ночи пятницы, когда вы с Синицыным уехали с вокзала.

И действительно, всё началось с ночи пятницы, когда фотокор Олег повез меня на мою новую съемную квартиру с железнодорожного вокзала, где мы встречали труп Воронова.

После завершения осмотра судмедэкспертом и проведения других необходимых в подобных случаях формальностей тело знаменитого писателя погрузили в «труповозку», и она отправилась в морг. Однако по дороге санитары в машине, сопровождавшие тело, то ли задремали от утомления, то ли заснули по какой-то иной причине. Причем ненадолго, буквально минут на пять-семь. Проснулись оба одновременно и тут же обнаружили пропажу трупа. Покойник бесследно исчез из машины.

У обоих санитаров страшно болели головы, а внутри микроавтобуса, где прежде лежало тело, остался странный запах, более всего напоминавший запах озона. Так пахнет в летнем воздухе перед грозой, когда атмосферу начинают пронизывать первые электрические заряды.

Все это было столь неожиданным, что санитары поначалу натурально не поверили собственным глазам. Остановили машину и принялись совещаться. Водитель при этом клятвенно божился, что по пути нигде не останавливались, да и чего ради, спрашивается.

Тогда связались по телефону с начальством. На том конце телефонного провода долгое время никак не могли взять в толк, что происходит, и куда по дороге могло деться тело писателя. Ведь не испарилось же оно в самом-то деле! В итоге машине и сопровождающим было велено возвращаться.

По возвращении специалисты и эксперты двух ведомств, МВД и КГБ, провели тщательный, детальный осмотр автомобиля, но помимо запаха, уже порядком выветрившегося, ничего подозрительного не обнаружили. Милицейский маховик тотчас завертелся, было в срочном порядке заведено новое дело, теперь уже об исчезновении тела писателя Владлена Воронова, и КГБ сразу взяло его под свой надзор. Но ни милицейские, ни комитетчики даже не подозревали, какой сюрприз им готовит день грядущий – знаменитый день торжественного открытия XXII Всемирной Московской Олимпиады.

Глава 11
На сей раз уж точно – живой труп!

Тело покойного Воронова обнаружила Мария Ивановна Спиридонова, работница Центральной городской библиотеки имени Пушкина, сразу после ее открытия. Причем тело это было абсолютно живым, с открытыми глазами, хотя и неподвижно сидело у приоткрытого окна за столом с уютной зеленой лампой. Перед ним над столом возвышались стопки и кипы самых разных книг. Воронов, казалось, был полностью погружен в чтение одной из них и на расспросы перепуганной библиотекарши никак не реагировал.

В силу своего возраста Мария Ивановна не знала в лицо знаменитого писателя-детективщика, поскольку была поклонницей совсем иной литературы, предпочитая женские нравоучительные романы XIX века и мемуарную прозу. Признаемся и мы: многих ли нынешних книжных кумиров, лауреатов престижнейших литературных премий и плейбоев издательского шоубизнеса мы сегодня знаем в лицо? Так же примерно обстояло дело и в 1980-м году, хотя, конечно, писателям тогда жилось лучше, гонорары были несоизмеримо с нынешними выше, льготы жирнее и тучнее вплоть до предоставления государственных дач, и многие писатели запросто выступали по телеку, при этом, не платя за это деньги, а наоборот – получая их в качестве гонораров.

Однако человек, неподвижно застывший за библиотечным столом над книгой, распахнутой посерединке, уже сам по себе вызывал удивление и последующее желание позвонить куда следует. Что Мария Ивановна и сделала.

МВД немедля известила об удивительной и пугающей находке старших братьев по плащу и кинжалу, и прибывшие в библиотеку сотрудники КГБ быстро и ловко вывели безвольного и подчинявшегося им во всем писателя из здания. После чего, как водится, увезли в известном направлении.

Более всего в этой истории меня удивило даже не то, что объявился оживший труп. Я прекрасно знал, что мертвецы не ходят по библиотекам и не читают там книг. Кроме того, я видел труп Воронова своими глазами, и такая восковая бледность кожи в моде только у покойников. Скорее всего, имела место какая-то обычная путаница или случайное совпадение: мало ли на свете похожих внешне людей, тем более в таком большом городе как наш.

Нет, гораздо больше меня удивляли сейчас совсем другие обстоятельства. Например, почему обо всем случившемся особисты проинформировали просто завотделом обыкновенного городского еженедельника. И по всей видимости оперативно: инцидент в библиотеке произошел вчера, в первой половине дня, а вечером Сотников уже был в курсе случившегося. Или же ему сегодня рассказал обо всем румяный Максим Юрьевич?

Второе же обстоятельство было для меня неизмеримо главнее и интереснее любых других. Причем здесь я, и зачем Сотников выкладывает эту, безусловно, секретную информацию мне, юному абитуриенту, пусть в туманной перспективе и стажеру одного из отделов его еженедельника. Ну, или если хотите, агентства – всё это просто словесная эквилибристика.

Видимо, все эти непричёсанные пока что мысли и рассуждения легко читались сейчас на моей озадаченной физиономии, потому что Сотников положил руку мне на плечо, слегка надавил и сказал:

– В общем, сгоняй в библиотеку, посмотри, что там чего, как тогда, в вагоне. Максим Юрьевич тебя похвалил, сказал, что ты глазастый, обстоятельный и весьма наблюдательный. Так что глаз твой может еще и поострее моего оказаться. Молодость и задор, ого-го!

Он похлопал меня по плечу.

– Давай, Александр, оправдывай оказанное тебе старшими товарищами высокое доверие. Репортаж нужен как всегда, к утру следующего дня.

– А меня пропустят? – деловито осведомился я.

– Молодец, соображаешь, – похвалил Сотников. – Нынче понедельник, библиотеку закрыли, официально – на санитарный день. Пока ведутся следственные действия.

– Тем более, – насупился я. – Вы как хотите, Владимир Аркадьевич, но с редакционным удостоверением меня кагэбэшники нипочем не пропустят.

Вот ляпнул так ляпнул! Даже язык прикусил, да поздно уже. Это же надо так проколоться! Откуда мне, абитуриенту-желторотику, знать, с какими удостоверениями журналистов пропускают, а с какими и куда – нет.

Даже Сотников словно что-то почувствовал, смерил меня подозрительным взглядом. Но я тотчас состроил на своей физиономии самое невинное выражение и наивно смотрел на своего новоиспеченного шефа, хлопая глазами как дурочка-гимназистка при виде мартовских котов, орущих под окном. И Сотников успокоился.

– С редакционным не пропустят, а с этим…

Он указал на черную корочку, по-прежнему зажатую в моей руке.

–… с этой должны пропустить. У нас с ними на этот счет железная договоренность. Если что, звони мне.

Я бросил взгляд на свое новенькое удостоверение, но последние три буквы на его обложке – «ППЛ» по-прежнему таили от меня свой тайный смысл и вовсе не хотели открывать его стажеру Якушеву.

Что ж, ладно, на месте будет видно. И я отправился на задание, или, как, сам говаривал в годы буйной репортерской молодости, пошёл на дело.

Вход в библиотеку вопреки моим ожиданиям был открыт. Уже неплохо, приободрился я. Однако в фойе, возле дверей читального зала с табличкой «Санитарный день», дорогу мне сразу преградил милиционер.

Я показал ему свое удостоверение. Тот с минуту разглядывал его, после чего вернул документ и велел подождать. Я видел, как он подозвал невысокого и моложавого мужчину в темно-синем костюме, стоявшего где-то в середине зала. По виду типичный «человек в штатском», как я привык называть за глаза особистов.

Тот подошел и вопросительно посмотрел на меня.

В ответ я тоже протянул ему свою новую черную корочку.

– Всё, что делает податель сего, делается по приказу короля и для блага Франции, – молодецки отчеканил я.

Мужчина в штатском внимательно оглядел меня с ног до головы, скептически поджал губы.

– Опять скрипит потертое седло? – бесцветным тоном поинтересовался он, но в его взгляде просквозила явная издевка.

Я весело кивнул. Вот ничего не могу с собой поделать. За долгие годы в журналистике никак не отвык от дурацкой привычки: как только меня пытаются шмонать или даже просто «подержать за вымя» всякие «специальные товарищи», немедленно начинаю дерзить и прикалываться. Хотя в своё время пару раз уже огрёб через этого несколько неприятных проблем, все равно черт меня снова дергает… И это тоже, видимо, одно из проявлений того самого вечного огня приколиста и непоседы, которое свойственно многим журналистам, и мне в том числе.

Штатский покачал головой.

– Шутим?

На этот раз я счел наилучшим промолчать, дабы не перегибать палку.

Особист постоял, пожевал губами, мягко постукивая моей корочкой по ладони.

– Проходите, – сухо сказал он. – Ничего со стола не брать, ни к чему не прикасаться, на стул не усаживаться. Все вопросы ко мне.

И посторонился, пропуская меня в зал.

Место, где был обнаружен писатель Воронов, пребывавший в относительном здравии и которого еще три дня назад я видел абсолютно мертвым, я углядел сразу. Стол, стул и все подходы к ним были огорожены тонкой красной ленточкой, так что я при всем желании не мог бы усесться на место, где сидел столь чудесным образом оживший покойник. Рядом колдовал со своими хитрыми приборами и порошками эксперт, а по залу медленно фланировали либо стояли в разных местах, как на разных боевых постах, люди в милицейской форме и в штатском.

Я подошел к столу Воронова поближе. На нем лежали раскрытый блокнот и шариковая ручка писателя. Лист блокнота был наполовину исписан. В левом углу стола, по всем правилам заботы о зрении посетителей читального зала, размещалась настольная лампа с уютным светло-зеленым абажурчиком, справа – аккуратные стопки книг, очевидно, выписанные Вороновым для прочтения или конспектирования. Я пробежался взглядом по книжным корешкам: все книги были разных авторов и совершенно произвольного содержания, от мемориальной литературы до справочника по ремонту квартиры и пособия по уходу за аквариумными рыбками. Но больше всего наблюдалось художественной литературы, в основном романы и сборники повестей, по большей части мне неизвестные. А вот их авторы…

Вот и первое любопытное обстоятельство, отметил я про себя, беря его на заметку. И не просто любопытное, а просто хрень какая-то…

Имена авторов я знал или слышал прежде, хотя и, слава богу, не читал их творений. Это были сплошь модные писатели-детективщики, причем обоего пола. Их издавали огромными тиражами, их экранизировали, они порой ярко вспыхивали, как звездочки на ночном небосклоне нашей многострадальной литературы и так же скоротечно угасали, а на смену им приходили другие. Вот только я прежде никогда не слыхал, чтобы всем известные корифеи детективного жанра Егор Соловьев, Максим Приказчиков, Лидия Наганова или Армен Спецназян писали слезливые дамские романы или документально-историческую прозу. Между тем именно такие романы этих авторов лежали на столе Воронова. Что за чертовщина⁈

Пробежавшись глазами по корешкам и обложкам книг на столе, я сразу отметил для себя еще одно странное обстоятельство. При внешнем обилии и разбросе жанров на вороновском столе, судя по названиям книг, не было ни одного детектива. Словно мастер криминальных романов ими вообще не интересовался. Но при этом отправился в библиотеку и выписал себе в читальном зале три стопки всякой книжной всячины. Странно, конечно.

Увлекшись собственными наблюдениями и размышлениями, я совершенно не заметил, как за моей спиной неслышно, точно привидение, возник «человек в штатском». Особист некоторое время тактично молчал – свойство, неизвестное мне у «рыцарей плаща и кинжала» в мою эпоху застойной стабильности 2020-х годов.

«Он ждет вопроса» – жизненный опыт услужливо подсунул мне известную фразу из шекспировского «Гамлета». Согласно поверьям, призраки не могут сами заговаривать со смертными, их нужно обязательно о чем-нибудь спросить. Что ж, думаю, сравнение их с привидением для иных особистов вполне может сойти за комплимент. Тогда почему бы и не взять быка за рога?

– Если это, конечно, не секрет, что он успел за это утро написать в своем блокноте? – кивнул я на вороновские записи.

– Всякое разное, – уклончиво ответил кагэбэшник. – А вам тут что-нибудь показалось необычным?

– Конечно – кивнул я. – Странно, что такие известные писатели когда-то издавали такую ерунду. И тем более странно, что господин Воронов выписал в библиотеке именно эти произведения.

– Вот как? – негромко произнес особист. – Мне все эти писатели по большей части неизвестны, разве что один-два…А какие их книги, по-вашему, могли бы заинтересовать товарища Воронова?

Он ощутимо нажал на «товарища», явно в пику моему «господину». Но в эту минуту мне уже было не до этих нюансов. Я, конечно, быстренько прикусил язычок, да было уже поздно. И черт меня дернул назвать всех этих соловьевых, приказчиковых и прочих спецназянов известными литераторами! По всему выходило, что в этой реальности этого 1980-го года читающая публика не имела об авторах книжных бестселлеров 2000-х годов никакого представления. А товарищи из КГБ, насколько мне известно, читают очень много книг, и при этом очень даже внимательно. Но откуда о них могу знать я, простой и неотёсанный абитуриент?

Оставалось одно – на ходу импровизировать. Что ж, в этом у меня есть кой-какой опыт.

– Я, конечно, не все их читал. Но, по-моему, у Нагановой есть романы и получше. Глубже проработана фактура, лучше изучена эпоха, характеры выписаны рельефнее…

Так я вдохновенно врал, в глубине души понимая, что сейчас просто репетирую предстоящую сдачу вступительного экзамена по литературе (устно). И по мере того, как распалялось моё вдохновение, штатский смотрел на меня со всевозрастающим уважением. Так что мне стоило немалых трудов прервать полет моего воображения и, остановившись, скромно потупить глазки.

– Ну, ладно, – кивнул особист, явно ошеломлённый моими литературоведческими эскападами. – Что именно вас интересует в блокнотах Воронова?

Ну, вот, наконец, прокололся и он. Сказал «блокноты», а на столе ведь лежал только один.

– Всё, – честно признался я.

– Показать его я вам пока не могу, идет следствие, – притворно развел руками мой собеседник. – Но для сведения вашего ППЛ скажу, что там, в этих записях писателя Воронова, найдены весьма серьезные вещи. Преступные схемы, планы экономических преступлений и афер, хищений и даже убийств.

– Схемы хищений и убийств? В писательском блокноте? – тупо переспросил я.

– В нём, – иронически кивнул особист.

Ничего себе… Вот вам и живой труп!

В какой-то миг я вдруг почувствовал, что моя голова окончательно переполнилась даже не столько информацией, сколько бесчисленными вариантами разных невероятных ситуаций, которыми можно было хоть как-то попытаться объяснить всю эту историю с писателем Вороновым. И при этом меня не покидало ощущение, что на самом деле разгадка всей этой чертовщины плавает где-то на виду, на самой поверхности, болтаясь там как цветок в проруби.

Пора было собираться домой, чтобы как-то проанализировать увиденное. И тут к особисту подошел милиционер и что-то проговорил ему украдкой, указывая на меня. Тот выслушал и кивнул.

– Если у вас всё… – он снова смотрел на меня, – там в фойе у гардероба телефон, вас требует ваш шеф.

И он протянул мне мое удостоверение. Только теперь я понял, что он пока так и не вернул мне черную корочку. А я этого даже не заметил, точно он меня загипнотизировал.

В фойе было пусто, но я на всякий случай прикрыл ладонью телефонную трубку.

– Ну, как там? – поинтересовался Сотников.

– Нормально, – машинально, на автомате ответил я. С учетом того, что я ходил на осмотр места, где ранее восседал живой труп, более идиотского ответа, наверное, трудно было представить.

– Есть что-нибудь интересное?

Я неопределенно пожал плечами, совсем забыв, что это не видеосвязь. Но Сотников, похоже, мог видеть и посредством телефонной трубки.

– Ясно. Тут у Максима Юрьевича есть для нас новость. Одна штучка. Она была у Воронова в кармане. Чрезвычайно занятная.

– Что за штучка? – на сей раз солидным тоном осведомился я.

– Не пойми что. Приезжай, – кратко велел шеф.

А у меня был выбор?

И я поплелся на трамвайную остановку, мечтая лишь об одном – скорее спрятаться под навесом от палящего июльского солнца.

Вторично за день оказавшись в кабинете Сотникова, я увидел в комнате некоторые новшества. Под окном стоял большой вентилятор, натужно разгоняя по комнате тяжелые массы теплого воздуха. На столе замредактора, явно поджидая меня, стояла пара бутылок лимонада с запотевшим горлышком. Значит, где-то в помещении редакции был холодильник, надо будет взять это на заметку. Сам хозяин кабинета восседал в большом и глубоком кресле с вельветовой обшивкой. При виде меня он не поднялся, только жестом указал на лимонад. Мы с наслаждением промочили горло, к тому же лимонад был редкой марки «Крем-сода», желтого цвета и с очень вкусным ароматом, не то что будущие подделки этой марки.