Текст книги "Искупление Гренгуара (СИ)"

Автор книги: Дигэ Альвавиз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Мадлен – замечательная женщина, – Мари тяжело вздохнула. – Она любила тебя тогда и сумеет понять теперь. И все же… мне почему-то грустно.

– Не грусти, не надо, – Жерар тихонько сжал маленькие пальчики. – Так должно быть. И пусть так будет.

***

Калейдоскоп сменяющих друг друга впечатлений продолжился и на следующий день. Самым ярким из них стало появление Мари в своем венчальном платье, покрытой накидкой из тончайших кружев, созданных руками ее заботливых подруг. Все присутствующие мужчины замерли в восхищении, а она разрумянившаяся от счастья, с чуть смущенной улыбкой, шла, вернее, плыла к своему единственному, чьи глаза сейчас сияли восторгом и любовью. Пьер слегка склонил голову перед возлюбленной, давая понять, что он сражен. Затем взял ее за обе руки.

– Ты прекрасна, – сказал он с тихой улыбкой. – Настоящая принцесса. – Мари улыбнулась ему в ответ. Можно было ехать в церковь.

Отец Гийом не без удовольствия совершил обряд. Не так часто случалось ему сочетать законным браком пару столь же красивую, сколь и счастливую. А возвратившись в мастерскую, новобрачные по обычаю прошли сквозь цветочные арки, которые Ирэн и белошвейки каким-то непостижимым образом сумели соорудить за столь короткое время. Случайно забредший бродячий музыкант старался вовсю и даже заставил кое-кого закружиться в танце. Пьер и Бернард лихо отплясывали со своими дамами, а потом сменили их на других белошвеек, чтобы никому обидно не было. Дети радостно носились между танцующими. Качели тоже не стояли без дела. Словом, свадьба, хотя и подготовленная на скорую руку, вышла веселой. Потому что радость только тогда радость, когда она идет от полноты жизни, от сердца. Невозможно веселиться по заказу, в специально установленные дни. Выйдет фальшиво или не выйдет вовсе. Ты весел только если ты счастлив.

А Пьер и Мари были счастливы. Им нажелали множество самых прекрасных вещей, а когда яркий день сменился звездной ночью, оставили одних. Ирэн, прихватив Сильви и вышивальщиц, ушла ночевать в мастерскую, предоставив лавку в полное распоряжение новобрачных, не слушая их робкие возражения.

Когда Пьер вошел в комнатку Мари, она уже ждала его, сидя на кровати в одной лишь камизе из тончайшего льна. Таинственно мерцали в свете свечей огромные глаза. Черные волосы роскошным водопадом спускались ниже спины. Пьер присел рядом и несколько минут молчал, наслаждаясь красотой возлюбленной. Мари склонила голову ему на грудь:

– Какая блаженная тишина, – прошептала она. – Два последних дня были чудесны, но похожи на горящее колесо. Слишком много для меня, привыкшей к темным будням. А сейчас так спокойно в твоих руках. Если бы ты знал, как я скучала по ним. Заворачивалась в твой плащ и мечтала, будто ты меня обнимаешь.

– Пожалуй, я начну ревновать к моему плащу, – усмехнулся Пьер. – Он ведь обнимал тебя гораздо больше, чем я. Ну ничего, я намерен все наверстать. – Он зарылся лицом в ее волосы и прошептал: – Все также пахнут осенними листьями. Я ведь помнил об этом всю нашу разлуку. Иногда глаза закрою и кажется, чувствую этот запах, легкий, терпкий, едва уловимый, как ты сама, моя Мари. Сегодня и навсегда моя.

Ночь наполнилась тихими вздохами и жарким шепотом влюбленных, растворявшихся друг в друге. Нежнейшими ласками осыпал Пьер возлюбленную, чутко откликавшуюся на каждое его прикосновение. Поцелуями хотелось покрыть ему каждый миллиметр ее тела, любимого и желанного до родинки, до впадинки. Живительным родником была для него возлюбленная. Понять не мог Пьер, как прожил без нее так долго и не умер от жажды.

Два сердца бились в унисон, две души сливались в одну в страстном желании передать все силу переполнявшей их любви. И оба понимали, что нет для этого в мире ни слов, ни выразительных средств

– Счастье мое, – шептала Мари, пряча лицо в руках возлюбленного. – Я давно утратила веру в то, что оно для меня возможно. Но ты здесь, со мной.

– Зачем же плачешь, глупышка моя? – Пьер осторожно вытирал слезы с лица любимой.

– Это все от радости. Я в самом деле глупею. Мне надо привыкнуть к мысли, что ты не сон.

– Ну что же, – хитро прищурился Пьер, наклоняясь к лицу возлюбленной, – думаю, что смогу убедить тебя в том, что все происходит наяву. Надеюсь, ты не против. – Последовавший за этим поцелуй был столь жарким и убедительным, что сомневаться в реальности происходящем стало просто невозможно.

***

Золотистые лучи рассветного солнца мягко разбудили задремавших молодоженов. Прервав рисковавшие сильно затянуться утренние нежности, Мари ловко вывернулась из крепких объятий мужа и принялась одеваться. Затем распахнула окно, впустив в комнату поток свежего воздуха вместе с радостным птичьим щебетанием. Мари и самой хотелось петь вместе с ними, так прекрасно было ее сегодняшнее пробуждение. Она следила за проплывающим в небе облаком, которое показалось ей похожим на сердечко, когда почувствовала руки мужа, обвившие ее талию и бархатный шепот на ушко:

– Милая моя женушка, примите благосклонно мадригал в вашу честь. А также в честь этого незабываемого утра.

Ангел мой нежный

С душой белоснежной

Спустился с небес

Ее думы темны

Печали полны

Я с нею воскрес

Я снова живу

не во сне – наяву

Мне счастье дано

Голубку мою

Я к сердцу прижму

Открою окно

Пусть ветер поет

И нам принесет

Цветов аромат

Любимой глаза

Как в солнце роса

Пусть счастьем горят

– Не верх совершенства, конечно, – извиняющимся тоном пробормотал Пьер. – Это душевный порыв, не слишком складная импровизация и… – Мари не дала ему договорить, заглушив дальнейшую творческую критику поцелуем.

– Это замечательно, – воскликнула она. – Просто прекрасно, потому что исходит от тебя. Мне никто и никогда не писал стихов.

– Зато теперь ты будешь страдать от их переизбытка, – лукаво прищурился Пьер.

– Обещаю, что жаловаться на подобное я не стану, – улыбнулась ему Мари.

– Ах, как бы я хотел провести нынешний день, не выходя из этой комнаты, – вздохнул Гренгуар. – Увы, Париж нас ждет не дождется.

– У тебя там какие-то дела? – тревожно спросила Мари.

– Да, – как-то неохотно признался Пьер. – Есть кое-какие старые счета, которые нужно закрыть. Это не займет много времени, я думаю. А потом нас ждет свадебное путешествие в Италию. Я ведь обещал тебе. Так что собирайся скорее.

Необходимость расставания с теми, кто стал для тебя близким человеком, всегда несет в себе много печали. Мари трогательно простилась с каждой из белошвеек. Было много слез и добрых пожеланий. У ворот на плече Бернарда плакала Жилетта, а он клятвенно обещал в первый же отпуск приехать повидаться. Тео подошел к Ирэн, которая прижимала к себе безутешную Сильви. Девочка переживала, что все друзья вдруг в один день решили оставить ее. Тео тихонько погладил ее по голове.

– Вы надолго в плаванье? – спросила Ирэн.

– Точно не знаю еще, мадам, – Тео чувствовал себя крайне неловко. – Капитан хочет устроить свадебное путешествие для своей милой Мари. Возможно, это продлится около месяца. Потом предполагается Персия. Ткани и пряности. Потом я не знаю. Ирэн, – вдруг прервал себя Жженый, – я благодарен вам за то, что приютили нас. Кормили-поили. Благодаря вам, я ощутил то, что давно позабыл: покой, уют. Это бесценные вещи.

– Вы не были здесь просто гостем, – улыбнулась ему Ирэн. – Развлекали Сильви. Я бы так не смогла. Качели нам сделали. Охранников обещаете. Я хотела, чтобы вы помнили о нас. Возьмите это, – она раскрыла ладонь, на которой лежал скромный медальон на цепочке. – Святой Христофор. Он оберегает тех, кто в пути.

– Но… это слишком, – Тео с трудом проглотил комок в горле. – Вы ведь теперь все знаете обо мне. Я рассказал

– Возьми, Тео, – всхлипнула Сильви. – Чтобы не забывал нас.

Жженый слегка приподнял девочку и поцеловал ее в лоб. Затем наклонил голову и Ирэн надела медальон ему на шею.

– Вот так хорошо, – тихо сказала она. – А свои молитвы я вам обещаю.

– Вы редкая женщина, Ирэн, – пробормотал Тео. – А я … Я не забуду вас. Прощайте! – он вдруг резко развернулся и зашагал к дорожной карете.

– Он напишет вам, – зашептал на ухо женщине Гренгуар, прощаясь с ней, – хоть и не умеет, но напишет. Я обещаю.

– Спасибо, Пьер, – улыбнулась ему Ирэн. – Я верю вам и будьте счастливы.

Мари прощалась с подругой долго и очень эмоционально. Слезы, поцелуи, благодарности, пожелания.

– Не навсегда ведь расстаемся, – убеждала ее Ирэн. – Мы обязательно увидимся. Жизнь непредсказуема в своих поворотах.

Жерар с грустной улыбкой смотрел вслед отъезжающей карете.

– Улетела моя ласточка, – вздохнул он. – Пусть будет счастлива. Остались мы с тобой одни, Милу. – Пес тихонько заскулил. – Да, грустно. Но все же пойдем к твоему собрату, которого привели сегодня. Я должен обучить его до того времени, когда Тео пришлет нового охранника. А потом мы с тобой отправимся в путешествие в прошлое. Ты ведь согласен? Вижу, что согласен. Тогда пошли работать.

========== Все в жизни оставляет след. ==========

Комментарий к Все в жизни оставляет след.

Извиняюсь, что вышла задержка. Болезнь слишком затянулась. Вот и глава получилась лихорадочной. Мнение автора по некоторым вопросам не всегда может совпадать с мнение читателя.

Мари медленно обходила родительский дом. Пьер с легкой улыбкой наблюдал за слегка ошеломленным лицом обожаемой супруги, наслаждаясь произведенным впечатлением. Мари с трудом узнавала с детства знакомые комнаты. В ее памяти они запечатлелись темными из-за недостатка освещения. Теперь же ярко и весело горел камин, пылали свечи в прекрасных бронзовых канделябрах, бросая причудливые тени на стены дома. Холодный пол был прикрыт несколькими мягкими шкурами. А маленькую гостиную украшал восточный ковер, играющий пестрыми красками, такими теплыми и солнечными в темно-серой каменной громаде Парижа. И цветы, много цветов в красивых фарфоровых вазах. Изящные безделушки на каминных полках. А еще подлинные редкости: настоящее венецианское зеркало и пестрая стеклянная посуда, которую Мари еще никогда не доводилось видеть. Она с каким-то священным трепетом разглядывала стаканы и графины из красного и синего муранского стекла, не смея к ним прикоснуться. А когда взглянула на мужа, вся эта роскошь переливалась в ее глазах, как в калейдоскопе.

– Я, конечно, не обещаю, что столько огня будет каждый день, – в глазах Пьера плясали веселые искорки. – Весь этот жар и свет для первой встречи любимой хозяйки с родным домом после долгой разлуки. Надеюсь, меня здесь тоже будут принимать.

– Ты … ты мой самый … – Мари не находила слов. Просто крепко обняла мужа. – Лучше всех. Ты так все устроил. Мы дома. Наконец мы дома. Но только … прислуга. Ты нанял прислугу. Я привыкла все делать сама.

– Ты достаточно работала, моя родная, – Гренгуар нежно и осторожно провел пальцами вдоль хрупкого позвоночника возлюбленной. Он подозревал о том, что у нее иногда сильно болит спина от постоянного сидения с иглой в руках. Ее нужно оберегать. —Теперь ты отдохнешь. Это необходимо. А сейчас нас ждет ужин. Вашу руку, сударыня.

Как же это было чудесно. Ужин для двоих, наполненный светом. И не только свечей, но и взглядов, улыбок, счастья быть вместе. Сбывшиеся мечты. Однако к концу ужина на лицо Мари набежало легкое облачко. Это обеспокоило ее мужа.

– Ты задумалась о чем-то? – Пьер приобнял жену, когда они сидели рядом у камина. – О чем-то неприятном?

– Да так, ничего особенного, – слегка замялась Мари. – Вспомнила наш разговор с Арманом вчера. Помнишь, когда мы заехали по дороге на ферму Мадлен? Я видела его глаза и поняла, что он несчастлив. Я спросила, почему? «Я был счастлив, когда видел тебя каждый день, – ответил Арман. – Здесь. На ферме. У меня была надежда. Теперь не осталось ничего». «Но у тебя ведь есть все, что людям положено для счастья: семья, сын», – попыталась возразить я. «Положено… – горько усмехнулся Арман. – Кем положено? Счастье невозможно установить универсальным для всех. Люди слишком разные. Ты и твой Пьер выстрадали свое счастье. Заслужили его. Я же был недостаточно тверд в его достижении. Потому мне и досталось то, что «положено». Запомни, Мари: любовь, родная душа – это главное в жизни. Никакая семья, никакие дети не закроют душевную пустоту отсутствия любви».

– Он прав, – медленно произнес Пьер. – Если бы вдруг тебя забрали Небеса, оставив лишь ребенка… как вечное напоминание о потере … Нет! Нет! – глухо вскрикнул он, крепко прижав в себе возлюбленную, будто ограждая ее от той ужасной картины, что предстала вдруг в его воображении с пугающей ясностью. – Я никогда не знал своих родителей, – продолжил Гренгуар после тяжелой паузы.

– Кто они? Откуда? Но не смог бы существовать безмятежно, зная, что моя жизнь стала смертным приговором для моей матери.

– Это действительно страшно, – вздрогнула Мари. – Самые обездоленные женщины. О них даже заплакать некому. «Безутешный» супруг вскоре женится на другой. В доме ведь нужна хозяйка. А ребенок, из-за которого и оборвалась ее жизнь, даже лица ее не вспомнит. Жизнь, которой, по сути, не было.

– Мы не будем об этом говорить, – Пьер постарался разогнать повисший мрак. – Ничего такого у нас не будет. Ты – мое главное сокровище. Я живу пока ты рядом. И никто мне больше не нужен. Сам дурак, затеял этот разговор. Это все Париж, его мрачность. Я скучаю по морю и жду не дождусь, когда снова ступлю на палубу «Странника» вместе с любимой женой, – он поцеловал Мари в висок. – Убежден – тебе понравится. Свежий ветер, соленые брызги, солнечные блики на волнах.

– Везде понравится, – улыбнулась его жена. – Лишь бы с тобой.

– Пойдем в спальню, у меня там сюрприз.

– Как, еще один? – глаза Мари загорелись любопытством, которое сменилось тихим вздохом восхищения, когда Пьер поставил ей на колени небольшую шкатулку, изящной работы.

– Я ведь не дарил тебе ничего к свадьбе, – немного виновато произнес он. – Не успел. Все случилось слишком быстро. Драгоценности выбирал на свой вкус. Но если что не так… можем заменить …

– Это просто чудо какое-то, – глаза Мари сияли ярче камней, что доставала она из шкатулки. – Мне никто не дарил подарков. А тут и серьги и браслеты, и … – Каждую вещь она примеряла. Особенный восторг вызвало ожерелье из бледно-голубых аквамаринов, в серебряной оправе. Слов у Мари не хватало. Она почти задушила мужа в объятиях, мешая улыбки со слезами счастья.

– Но это еще не все, – Пьер достал несколько штук самой дорогой материи из шелка и бархата и бросил небрежным жестом на кровать. – Сошьешь новые платья. Никаких больше траурных черных тонов. Я хочу, чтобы моя жена выглядела, как королева. Хотя для меня ты во всем красавица. – И он кутал ее в драгоценные ткани, любуясь изящными изгибами тела в сиянии шелка и бархата. А Мари смеялась и дразнила Пьера, то слегка обнажая, то пряча свои сокровища. Его глаза горели и жадно вбирали ее всю. Наконец, не выдержав, поэт схватил жену в объятия.

– Впервые жалею, что я не художник, – жарко зашептал Гренгуар, покрывая возлюбленную поцелуями. – Но все равно, я закажу твой портрет. Вот такой. Полный тайны и загадки. Ты точно Фея Мелюзина. А может эльф или ундина … Но моя … Любовь моя.

– Конечно твоя, – улыбалась Мари. – Но ты сумасшедший. Такая роскошь. Деньги ведь не даром тебе достаются.

– Деньги ерунда. Разве моя жена не достойна только самого лучшего? Не беспокойся ни о чем. Ты достаточно настрадалась. Дальше мы все переживем вместе. Все-все. И завтрашний день тоже. Он обещает быть нелегким. Но мы справимся.

– Конечно справимся, – Мари погрузила пальцы в роскошные кудри мужа. – Главное, вместе.

***

– Пьер, я не могу, – Мари замедлила шаг и вцепилась в руку мужа. Взгляд у нее был умоляющим. – Не могу идти в тот дом. Прости.

– Я понимаю все, моя девочка, – Гренгуар тихонько погладил ее запястье. – Страшные воспоминания. Но я знаю, что ты у меня самая храбрая и сильная. Всего лишь одно усилие над собой. Я все сделаю сам. А ты только будешь рядом. Совсем не страшно. Мы должны покончить с этим.

– Да, покончить, – прошептала Мари. – И как можно скорее. – Она сделала глубокий вдох и сосчитала до трех. – Идем. Я смогу.

– Вот и умница. Кстати мы уже на месте. – И они подошли к мрачному, каменному дому Традиво. У девушки на минуту больно сжалось сердце от страшных воспоминаний. Подобные раны не проходят бесследно. Они лишь покрываются коркой, которую так легко сорвать, чтобы кровь побежала вновь. Однако Мари собрала волю в кулак и переступила порог страшного дома. Пьер был рядом, как обещал. Его каменная рука надежно поддерживала ее.

Супруги вошли в скудно освещенную гостиную. За столом Мари приметила двух человек в черном, очевидно стряпчих. Они были погружены в какие-то бумаги. В дальнем углу в кресле тихонько сидела девушка, лицо и фигура которой терялась в тени. У окна, сложив руки на груди, стоял Тео. Он молча слегка поклонился Пьеру и Мари. Брови его слегка хмурились. В воздухе чувствовалось какое-то напряженное ожидание. А вскоре послышались шаркающие шаги, и в комнату медленно вошел Традиво. Мари на минуту ощутила дурноту, настолько силен в ней еще был ужас перед этим человеком. Она сильнее прижалась к мужу и крепко стиснула зубы. Нет, на сей раз она не позволит запугать себя. Мари подняла глаза на согбенную фигуру, и страх ее внезапно сменился отвращением. Перед ней был опустившийся человек. Одежда его была крайне неопрятна, жидкие волосы давно забыли о гребне. Трясущиеся руки, землистая кожа и пустой, ничего не выражающий взгляд выдавали горького пьяницу. Он не вызывал никаких чувств, кроме отвращения. Что ж, поделом.

– Я думаю, мы можем начать, господин нотариус, – прервал затянувшееся мрачное молчание Пьер.

Человек в черном поднялся, слегка поклонился и принялся зачитывать длинный и очень сложный документ, полный мудреных латинских слов и юридических формулировок. Сквозь весь этот беспросветный мрак Мари поняла лишь, что Традиво признан банкротом, несостоятельным должником. Что дом, в котором они все находятся, описан за долги, и что хозяйкой его отныне является мадам Мари Гренгуар, в девичестве Депре, в удостоверении коего факта ее просят подписать настоящий документ

– Что это значит? – сдавленным голосом произнесла Мари, глядя на мужа непонимающими глазами. – Этот проклятый дом принадлежит мне? Каким образом?

– Да, этот дом твой, – слегка улыбнулся ей Пьер. – Я выкупил его и переписываю на тебя.

– Но зачем? Он не нужен мне. Ты же знаешь… Я никогда не смогу в нем жить.

– Я знаю, милая. И все же он должен стать твоим. Подпиши. А после делай с ним, что хочешь. Хоть взорви.

– Пожалуй, я так и сделаю, – на щеках Мари, до этой поры бледных, вдруг полыхнул румянец. – А если еще и бывший хозяин будет в нем…

– Отличная мысль, – глаза Пьера весело сверкнули. – Но я бы на твоем месте поискал иные варианты. Например, сдача в наем. Да мало ли еще что.

– Я подумаю, – пробормотала Мари.

– Но это еще не все. Мы продолжим, господин нотариус. – В руках Пьера появились бумаги. – Как мы уже слышали, мсье Тардиво объявлен банкротом. Это его векселя. Я понимаю, что это безнадежные долги и тем не менее выкупил их. Все. Что теперь? Мсье Тардиво ждет долговая яма. Или не ждет. Решать тебе, Мари, – и Гренгуар передал бумаги ошеломленной супруге. – Его судьба в твоих руках. Как в прошлом твоя была в его. Он тебя не пощадил. Теперь решай ты. – Пьер отошел немного в сторону и замолчал, понимая важность момента. Мари же тихо шелестела бумагами и на лице ее менялась целая гамма чувств, в основном не предвещавших ничего хорошего.

– Пощади! – вдруг хрипло выкрикнул Традиво и неуклюже повалился к ногам Мари, цепляясь скрюченными пальцами за подол ее робы. – Пощади, прошу. Долговая яма… Я не выдержу… Я сдохну… Я….

– Пощадить… – глухо повторила супруга Гренгуара, брезгливо выхватывая ткань из цепких пальцев. – То есть простить. Проявить христианское милосердие к такому вот … Простить… Возможно, когда-нибудь, очень не скоро, я бы смогла наконец забыть все, что было со мной, лично со мной. Но смогу ли я забыть девочек лет семи-восьми, которых видела там? У них были испитые лица и глаза старух. Они никогда больше не смогут улыбаться, не смогут жить. Забыть это?! —Мари уже почти кричала. Ее била мелкая дрожь. – Или забыть страшную смерть Жюстины, которая истекла кровью после того, как вынуждена была обратиться к повитухе, искалечившей ее. И Кармен, которую пьяные клиенты замучили насмерть … Они все были проданы в бордель не без вашего участия, мсье Традиво. Несчастные, попавшие в беду девочки. И теперь вы кричите: «Пощади». Не будет вам пощады. И пойте «Осанну» Богу каждый день за то, что так легко отделались!

Каждое слово, произнесенное Мари, раскаленным железом жгло нечистую совесть Тардиво. Он корчился у ног разъяренной женщины, понимая, что надеяться больше не на кого. Сам он никогда и никого не щадил. Однако сейчас вместо раскаяния в нем поднялась волна ненависти и злобы к той, что обличала его.

– Ведьма! – заорал он, указывая пальцем на Мари. – Проклятая ведьма. Не тебе читать мне проповеди, шлюха вальдамурская. Теперь дурака нашла, который женился на грязной девке, после того, как она обслуживала меня и не только. Порядочную из себя корчит. Да только грязь твою вовек не отмоешь…

Страшный удар в челюсть не дал мерзавцу договорить, свалив его с ног. Взбешенный Пьер схватил его железной хваткой и вдавил в стену, предварительно сильно стукнув спиной об нее. Бывший гребец с «Осьминога» не контролировал себя. Мозг его разломило, перед глазами вспыхнул ослепительный белый свет бездушного солнца, выжигавшего казалось все внутренности. Пьер снова был там, во главе восстания, на галере, залитой кровью. Вооруженный лишь обрывком собственной цепи, он готов был уничтожить любого, кто попадется на его пути. Руки Гренгуара сомкнулись на шее Традиво.

– Ты, выродок, упырь проклятый, – прохрипел Пьер, бешеным взглядом прожигая негодяя насквозь, – сейчас же, на коленях ты будешь умолять о прощении мою жену. Ты недостоин своим поганым языком слизать пыль с ее туфелек. Проси прощения … ну! Считаю до двух. Раз…

– Прошу…. – только и смог просипеть Традиво. Лицо его исказилось. Негодяй задыхался.

– Пьер, нет! – испуганно зазвенел голосок Мари, изо всех сил пытавшейся оттащить мужа за одежду. Бесполезно. Он словно не слышал ее крик.

– Капитан, не пачкай руки об эту падаль, – рявкнул Тео и с силой отшвырнул Гренгуара прочь от его жертвы. – Если уж ты решил поквитаться с ним, то уж лучше на виселицу пойду я. С легким сердцем. Такой же вот выродок уничтожил мою девочку. И жить они не должны. – Жженый железной хваткой дожимал Традиво, который уже начал синеть. Немного пришедший в себя Пьер вместе с Мари отчаянно пытались оттащить Тео. Но тот был слишком силен. И тут раздался женский вопль, перевернувший души всех, кто присутствовал в комнате:

– Нет, сударь! Пожалуйста, нет! – Жженый почувствовал, как в его ногу вцепились чьи-то руки. – Я умоляю, пощадите! Ведь он отец мне!

Руки Тео сами собой разжались, как только эти слова дошли до его сознания. Традиво мешком рухнул на пол. Жженый, все еще вздрагивая от пережитого напряжения посмотрел вниз и увидел заплаканную невзрачную девушку, цепляющуюся за его ногу.

– Не надо, сударь, – повторила она, сквозь слезы. Затем разжала руки и поползла к лежащему на полу Традиво. Тот захрипел, потом с трудом вздохнул и открыл мутные глаза. Дыхание постепенно выравнивалось. Традиво постепенно приходил в себя. Взгляд его остановился на заплаканной девушке, пытавшейся приподнять его голову.

– Зачем приползла сюда? – просипел Традиво, отклоняя ее помощь. – Я не звал. О наследстве, небось, разнюхать захотела. Так нет его, наследства. Нет, поняла? Убирайся, колченогая. Мать твоя ничего путного родить так и не смогла.

Тео сильно захотелось поддать мерзавцу сапогом в бок. С трудом подавив в себе это желание, Жженый позвал конвой.

– Забирайте этого, сержант, – с отвращением произнес помощник капитана «Странника». – Забирайте туда, где ему самое место.

– Давай, пошел, – солдаты рывком подняли Традиво, и слегка подталкивая в спину, вывели из дома.

Тео подошел к девушке, которая по-прежнему сидела на полу, скрючившись и всхлипывая, и попытался поставить ее на ноги. Однако это оказалось сложной задачей: одна нога у нее была сильно короче другой. Тогда Жженый молча посадил девушку в кресло. Сам же опустился на пол, рядом с ней.

Пьер и Мари тем временем приходили в себя после серьезной встряски. Гренгуар уже сильно жалел, что невольно подверг жену довольно тяжелому испытанию. Он тихо гладил ее по спине и шептал:

– Прости, что напугал тебя. Сорвался. Вывел этот … Любая мразь, которая только посмеет оскорбить тебя, получит то же самое.

– Пьер, я не ребенок, – Мари прижалась лбом к его плечу. – Я все видела. И все понимаю.

Однако сердце ее все еще трепетало. Пьер, всегда такой светлый, обходительный, нежный. Обаяние этого человека иногда казалось просто запредельным. Таким знала его Мари и большинство окружающих. Того Пьера, с искаженным от бешенства лицом, который был здесь пять минут назад, она никогда не знала. Он слишком старался затолкнуть эту свою ипостась подальше от жены и окружающих. Злоба не была присуща личности поэта изначально. Галеры оставили свой страшный след в его душе. След, который он изо всех сил старался уничтожить. Мари понимала и уважала эту борьбу с внутренними демонами. И все же была в смятении. Ей нужно было привыкнуть к наличию Того Пьера и помочь ему в борьбе, в меру своих скромных сил. Потому она лишь крепче прижалась к мужу, давая понять, что готова взять часть его боли на себя. Но для разговора об этом у них еще будет много времени. А пока …

– Пьер, я знаю, что нужно сделать с этим проклятым домом, – Мари посмотрела в глаза мужа. – Здесь наследница и … ты понимаешь.

– А я знал, что ты поступишь именно так. Потому и велел разыскать ее и привести сюда, – Гренгуар слегка улыбнулся и поправил ее локон, выбившийся из прически.

– Ах, даже так. Тогда, я освобожусь от него немедленно. – Мари решительно подошла к нотариусам, которые имели несколько растерянный вид после всего, что довелось им здесь увидеть. – Господа, прошу простить нашу чрезмерную … эмоциональность, – Мари попыталась улыбкой смягчить ситуацию. – Прежде, чем мы вынуждены были прервать наше приятное общение, я должна была подписать договор, не так ли? – нотариус суховато кивнул и подал Мари перо. Она поставила размашистую подпись. – А теперь мы составим еще один договор, согласно которого дом и лавка передается законной наследнице, девице Традиво. Как ваше имя, милая?

– Эжени, – еле слышно прошептала девушка. – Однако, мадам, вы слишком щедры. Вы ведь совсем не знаете меня. Как же так можно?

– Глупая, бери, коль дают, – проворчал сидящий у ее ног Тео.

– Он … он столько боли вам всем причинил, – голос Эжени дрогнул. – Этого нельзя простить. Я тоже знала от него одно только горе. Но все же я – его дочь. А вы … для меня…

– Во-первых, дети не отвечают за грехи отцов, – Мари подошла и тихонько погладила девушку по плечу. – А во-вторых, дом ваш по праву и это справедливо. Так что договор мы составим. А пока, покинем это зловещее место. Я задыхаюсь здесь.

Присутствующие мгновенно согласились с этой мыслью. Тео помог встать Эжени. Мари разыскала в углу тяжелую, неуклюжую палку, на которую та опиралась. Все потянулись на свежий воздух.

***

Ночью Мари разбудили стоны и хриплые вскрики. Лежавший рядом с ней Пьер, очевидно, снова переживал во сне все тяготы галерной жизни.

– Тише, тише, мой хороший, – шептала его супруга, нежно лаская лицо любимого и целуя его. – Это все только сон. Дурной сон. Ты здесь, со мной и все спокойно.

Пьер как-то вдруг открыл глаза, в которых все еще плескались пережитые во сне кошмары. Потом обвел взглядом комнату, увидел склоненное над собой взволнованное лицо Мари, облегченно выдохнул и слегка улыбнулся ей.

– Спасибо, мой Ангел, – Гренуар нежно коснулся пальцами щеки жены. – Я уже пришел в себя. Это был обычный кошмар. Ничего страшного. Проклятый Традиво снова пробудил в моем мозгу то, что я хотел бы забыть. – И Пьер поднялся и сел в кровати, слегка встряхнув головой, тем самым прогоняя остатки мрачных сновидений.

А глаза Мари наполнились слезами. Сегодняшний день показал ей, насколько глубоки душевные раны мужа. И собственные муки казались менее страшными, когда она думала о страданиях, перенесенных любимым. Проклятые галеры, плети, кровь и мучения, пережитые там, все еще крепко сидели в его сознании. Возможно, это останется с ним на всю жизнь. Так же как шрамы на его спине. Мари впервые видела их так ясно, в холодном свете луны, пробивающемуся сквозь щели закрытых ставен. Это было похоже на кошмар или бред. Легкими касаниями пальцев гладила она исхлестанную спину, а потом нежно касалась губами страшных шрамов.

– Из-за меня, все ради меня, – в отчаянии шептала Мари. – Все твои мучения.

– Не надо, прошу тебя, – пробормотал Пьер. – Иди лучше ко мне. Вот так. Не ты отправила меня на галеры. Мы прекрасно помним, кто. Зачем же ты себя терзаешь, милая моя девочка?

– Просто это так… ужасно, – Мари спрятала лицо на груди мужа. – Ужасное прошлое. Нужно оставить его там, далеко. Чтобы оно не вернулось больше. А мы будем жить хорошо и спокойно.

– Как прекрасно, что твои мысли наполнены надеждой на лучшее, – Пьер тихонько коснулся губами волос жены. – А я иногда просто теряю почву под ногами. Надежда на лучшее в Париже пятнадцатого века, когда твой дом в любой момент может посетить святая инквизиция кажется мне безумием. Ты уверен в том, что ни в чем не виноват? Там тебе убедительно докажут обратное. Ибо все делается во благо государства. Страх и тотальное невежество – вот два столпа, на которых держится власть в государстве. И чем больше невиновных будут привлечено в застенки, тем больший ужас поселится в душах граждан. Мы ведь помним страшную участь рыцарей-тамплиеров. Их обвинили в ереси. А на самом деле их вина заключалась в том, что король захотел прибрать к рукам их казну. Устрашение возведено у нас в разряд искусства. Во главе суда неизменно находится маньяк, который наслаждается видом чужих страданий, пьет их, словно паук кровь своей жертвы.

Вот несчастного вводят в судилище, обнажают. Это первая из пыток. В особенности для женщины. Для ее стыдливости, которая подвергается мучительному поруганию. Ее тело бесстыдно ощупывают чужие злобные взгляды. Напрасно ищет она хоть искру сочувствия в них. Она здесь одна, среди палачей, обречена на позор и страшные муки. Пощады не будет. Ее плоть станут разрывать на части, слушая дикие крики и наслаждаясь ее болью и унижением. Изобретая все новые и новые орудия пыток, причиняющие все более страшную боль. И они не убийцы, не маньяки. Они борются с нечистью. Отличное оправдание собственных зверств. Самое страшное, когда тебе отказывают в праве быть человеком. Традиво отказывал в этом праве тебе и другим девочкам, а стало быть вас можно безнаказанно мучить. Нам с Тео тоже было отказано в этом праве. Мы были презренными гяурами, неверными. И наши палачи прекрасно понимали, если срывать куски мяса со спины, то можно убить в человеке все, что связано с жизнью духа, оставив лишь инстинкты еды и сна.