Текст книги "Искупление Гренгуара (СИ)"

Автор книги: Дигэ Альвавиз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Вот значит где ты пристроилась, шлюха вальдамурская, – нагло усмехаясь Тардье вразвалочку подошел к застывшей от ужаса девушке. – Вышивальщица, значит. В порядочность играем. Ну что же, я готов подыграть тебе. Оставим все, как есть, – он прижал Мари к стене. – Но за это, как ты понимаешь, нужно будет заплатить. Мы найдем уютное местечко. Ты станешь приходить, когда я захочу и будешь ласковой и послушной, не так ли? Иначе вся сказка о вышивальщице развеется. И все узнают, кто ты на самом деле. Жаль, сейчас времени маловато. Впрочем, кое-что мы успеем, – мерзавец навалился всей тяжестью на девушку, а руки его шарили по ее телу, путаясь в длинных юбках. Как вдруг он резко остановился, почувствовав, что в живот впилось что-то острое.

– Ну что сударь, – севший от гнева голос Мари заставил Тардье поднять голову, – пыл немного остыл? Руки убери, иначе кишки выпущу. – Глаза девушки горели дикой ненавистью. – И не думай, что дрогну. У меня хорошие учителя были. А впрочем, таких сластолюбивых выродков, как ты, следует лишать кое-чего другого. – И нож заскользил ниже, разрезая рубашку и оставляя на коже тонкую кровавую полоску.

– Мари, ты что задерживаешься? – в дверях сарая возник взволнованный Арман, позади которого маячила фигурка Биби. – Там мать тебя на кухню требует.

– Сейчас иду, – отозвалась девушка, опуская нож. Тардье на негнущихся ногах направился к выходу.

– Сударь, – остановил его Арман, – колет застегните. Негоже перед супругой в неподобающем виде предстать.

Тардье, дрожащими руками кое-как привел себя в порядок. А через пять минут супруги покинули ферму.

– Арман, спасибо тебе, – пробормотала Мари. – Ты спас меня.

– Думаю, я спас скорее его, – усмехнулся юноша. – Мальчишка предупредил, что ты попала в беду. А для тебя, ты знаешь, я что угодно…

– Не надо, Арман, – умоляюще подняла на него глаза девушка.

– Хорошо, не буду, – успокоил ее парень, провожая к дому.

На семейном совете Мари поблагодарила всех за приют. Однако оставаться здесь ей больше невозможно. Обозленный Тардье разнесет по всей округе ее тайну. Она должна уехать.

– Но куда же ты поедешь? – обеспокоенно спросила Клэр.

– Не знаю. Знаю только одно: оставаться здесь невозможно.

– Я знаю, – вмешалась в разговор Мадлен. – В Тур тебе нужно. Там живет одна моя родственница. Дальняя. У нее своя швейная мастерская. С твоим талантом, она непременно возьмет тебя. Еще спасибо мне говорить будет. А мне будет так тебя не хватать.

– Нам, – поправила ее Клэр и обняла Мари.

– И мне тоже. Очень,– голос девушки впервые за все время дрогнул.

Было решено, что Арман рано утром отвезет Мари в город. А дальше по обстоятельствам. Главное уехать, пока не распространились слухи. Мари ждала Биби, чтобы попросить его передать прощальный привет Жерару и Бернарду после того, как она уедет. Но мальчишка, как назло исчез. И появился лишь под утро. Но не один.

– Жерар! – испуганно воскликнули Мари и Мадлен. – На тебе лица нет.

– Дайте воды, – прохрипел «Красавчик». – Ты не должна уезжать, – тяжело дыша, проговорил он, когда опустошил целый кувшин. – Он ничего не скажет.

– Ты убил его? – Мари была близка к обмороку.

– Нет, – успокоил ее Жерар. – Мы просто с ним поговорили. Возможно, слишком усердно. Жена его поехала домой. А этот решил еще в кабак податься. Вот мы его и подстерегли на дороге. Когда Биби мне все рассказал, я действительно готов был его убить. Но все же оставил мерзавцу его никчемную жизнь, внушив, что если он еще раз раскроет свой поганый рот, тогда уже точно не выживет. Так что ты можешь остаться, Мари. А нам с Бернардом уж придется снова податься в бега.

– Не он, так другой найдется, – грустно сказала девушка. – Париж слишком близко. И мое прошлое здесь меня не отпустит. Тем более я не стану жить спокойно, зная, что вы оба снова попали в беду из-за меня. Вместе будем выпутываться. Проклятая судьба, – вырвалось у Мари. – Я только несчастье всем приношу.

– Не надо так говорить, – воскликнула Мадлен.

– Все было слишком спокойно, чтобы остаться так надолго, – пробормотала Мари. – Я буду помнить о вас.

Телега с девушкой и остатками «Адовой кухни», управляемая Арманом, уже растворилась в лучах восходящего солнца. А Мадлен и Клэр все стояли и смотрели ей вслед. У обеих на душе было тоскливо.

========== “Осьминог” и “Марианна”. ==========

Галера «Осьминог», принадлежавшая уже знакомому читателю Ахмету, давно стояла костью в горле у правительства сразу нескольких стран. Это было пиратское судно, промышляющее чаще всего работорговлей. Ахмет имел дело с «коллегами» по мерзкому ремеслу из Франции, Англии, Испании. Страшные рассказы ходили о его жестокости и беспринципности. Любой мог стать жертвой этого стервятника: от нищего крестьянина, до знатного дворянина. На галерах все равны. А в гаремы продавались самые красивые женщины, и даже совсем маленькие девочки. Ахмет удовлетворял любые запросы своих заказчиков, не рефлексируя по поводу мерзости своего промысла. Деньги давно затмили для него все.

Ахмет был объявлен вне закона. За его голову назначена приличная награда. И любое судно, встретившееся на его пути, имело полное право уничтожить пиратскую галеру. Многие пытались. Но, до настоящего момента «Осьминогу» удавалось ускользать от своих преследователей. Ахмет тщательно поддерживал слухи о том, что он заключил сделку с морским дьяволом, и потому ему неизменно сопутствовала удача. Гребцы на «Осьминоге» почти не сомневались в этом. Их существование на корабле сильно напоминало ад, из которого, казалось, не было выхода.

Пьер Гренгуар давно перестал вести счет времени. Сколько он уже здесь и сколько еще пробудет; прошлое, будущее – эти понятия потеряли свой смысл. Прошлое казалось нереальным, будто его и не было никогда. А будущего не существовало вообще. Настоящее, в котором ты изнуренная тяжелейшей работой скотина, вынужденная днями и ночами ворочать веслом без чувств, без надежд, без мыслей – вот это и было реальностью. Все остальное мираж и лихорадочный бред, приходивший в его воспаленный мозг во время очередного приступа тропической болезни. Пару раз Пьер пытался свести счеты с жизнью. Хотел перестать есть даже ту скудную пищу, которой Ахмет потчевал своих галерных рабов. А в другом случае попытался разбить голову о железные уключины, чтобы разом прекратить свои мучения. Но, к счастью, рядом был Тео, которому неизменно удавалось найти нужные слова и удержать Пьера от очередного приступа малодушия.

– Туда всегда успеешь, болван, – бубнил Тео. – Тебе есть, ради кого жить.

– Да иди ты… – бесился в ответ Гренгуар. Не будь этой нечеловеческой усталости, он бы, наверное, набросился на приятеля с кулаками. Однако, поразмыслив, осознавал его правоту. «J’attendrai». Прощальная надпись на дощечке иногда всплывала в затуманенном сознании. Ради этого он должен выжить.

«Никогда не знаешь, где встретишь своего Ангела-Хранителя», – неожиданно усмехнулся про себя Пьер. Бродяга, душа которого была выжжена не меньше, чем его кожа, совсем не подходил на эту роль. И все же они делили одну скамью, были скованы одной цепью. Эта цепь соединяла их еще и на каком-то высшем уровне. Пьер и Тео сроднились, как братья, а может еще сильнее. Если бич, до крови рассекая кожу, со свистом опускался на спину одного из них, другой ощущал боль, как свою. И ярость закипала с такой силой, что, казалось, можно разорвать ненавистные цепи и убить мучителя. Каждый удар оставлял рубец еще и в сердце. Гренгуар мысленно вел им счет. Душа его все больше ожесточалась. Когда-нибудь он спросит с этих выродков за все. И они ответят. Оплатят каждый пункт по его счету. С лихвой. Когда-нибудь…

Но пока он вынужден тянуть свою страшную лямку в одной упряжке с другими. Дни похожи друг на друга. Солнце жжет немилосердно. Пьер на минуту опустил глаза, чтобы хоть немного защитить их от слепящего света. Он тупо смотрел на пол галеры, затем рассеянно перевел взгляд на цепь, ее крепление. Что-то показалось ему странным. Поэт вгляделся внимательнее и с удивлением обнаружил, что гнездо, куда крепилась цепь, слегка расшаталось. Пьер встряхнул головой, отгоняя наваждение. Наверное, это солнце играет с ним дурную шутку. Но нет. Повторно брошенный взгляд подтвердил уже увиденное. Крепление слегка ослабело. И если дернуть изо всех сил… Но хватит ли у него этих самых сил?

Гренгуар тихонько толкнул в плечо Тео и указал взглядом на цепь. Жженый молча оценил открытие приятеля. Хмурое лицо его ненадолго прояснилось. Им, безусловно, открывалась какая-то возможность. Но как правильно воспользоваться этой возможностью? Об этом следовало подумать без спешки. Нужен был еще подходящий момент.

Спустя несколько дней такой момент им был предоставлен. На горизонте показался трехмачтовый корвет «Марианна», под французским флагом. Капитан указанного судна именем короля приказал экипажу «Осьминога» перейти под его командование. В ответ полетело тяжелое ядро, сопровождаемое отборнейшими ругательствами. «Марианна» в долгу не осталась. Запахло дымом и порохом. Ахмет приказал своей команде дать полный ход.

Пьер и Тео наблюдали происходящее молча. Затем переглянулись и одновременно скрестили руки на груди, тем самым давая понять, что грести они не намерены. Остальные гребцы после недолгих размышлений стали следовать их примеру.

– Ах так! – воскликнул надсмотрщик. – Бунт! Да я с вас шкуру спущу, добыча шайтана. И начну с вас, гяуры проклятые, – это относилось к Гренгуару и Тео. – Я вам покажу, бунт, – и хлыст заработал с таким остервенением, что казалось, разрывал мясо до кости. Кровь брызгала во все стороны. Боль и ярость удвоили силы Пьера, и он рванулся так, что цепь вылетела из уже расшатанного гнезда, как гнилая нитка. Поэт оказался частично свободным. Никакого оружия, кроме обрывка той самой цепи у него не было. И он им воспользовался. Сильный удар тяжелой цепи пришелся по руке, держащей плеть. Вышло видимо достаточно болезненно, так как орудие пытки выпало из рук палача. Тео дернул его за ноги и свалил на пол. Вдвоем с Пьером они отцепили саблю надсмотрщика, разрубили свою цепь и перебросили оружие дальше, товарищам по несчастью, которые с радостными воплями принялись разрубать и свои цепи. Жженый тем временем прошелся плетью по самым чувствительным местам своего палача. Один из ударов пришедшийся по глазам, заставил того взвыть и кататься по полу. Мерзавец на своей шкуре прочувствовал дикую боль, которую ежеминутно ощущали на себе пленные гребцы. Дружными криками они выразили свое одобрение действиям Тео. Но к месту бунта уже бежали вооруженные соратники Ахмета. Началась серьезная битва на корабле.

У восставших гребцов не было иного оружия, кроме обрывков их же собственных цепей. Однако ненависть удесятеряла их силы. К тому же многие из них были военными пленниками, которые знали как можно подороже продать свою жизнь. В руках таких неробких людей и цепь могла стать страшным оружием. Кроме того, в их руки переходили захваченные сабли, ножи, мушкеты. А кто-то уже побывал на камбузе и вооружился там тесаками. Словом восставшие гребцы, осатаневшие от нечеловеческой жизни на галере, представляли собой страшную силу.

А вскоре к ним подоспела серьезная помощь. Отлично вооруженные солдаты с «Марианны» взяли «Осьминог» на абордаж. Это уже было настоящее сражение. Грохот, дым, проклятия на разных языках, стоны раненых, скользкая от крови палуба. Страшное зрелище представлял собой «Осьминог». Впрочем, этот корабль всегда был адом. Ахмет мог существовать только так, за счет крови и слез других. Многих он свел в могилу. Теперь смерть кружила над ним самим. Восставшие гребцы вместе с солдатами «Марианны» долго искали его по всей галере. Рубка, каюта капитана – пусто.

– Плохо ищите, – голос с кормы галеры перекрыл царящий вокруг грохот. Ахмет стоял у входа в крюйт-камеру. В одной руке факел, в другой – мушкет. – Мне терять нечего. Так что всем стоять! Стоять, я сказал!

На палубе постепенно затихало движение. Люди осознали, что пороха вполне достаточно, чтобы весь корабль взлетел на воздух. Осознали также, что капитан «Осьминога», припертый к стене, в состоянии осуществить свою угрозу. Наступившую тишину прервал хрипловатый голос.

– Ахмет, – Гренгуар сделал два шага по направлению к нему и остановился. – Чего ты хочешь? Ты ведь не из тех, кто слишком торопится в объятия гурий. Я прав?

– Прав, – усмехнулся капитан «Осьминога». – Если мне будет предоставлена шлюпка и возможность уплыть, все останутся живы. В противном случае отправимся к праотцам все вместе. Эй ты, не двигайся, – рука с факелом приблизилась к пороховому бочонку.

– Я стою, стою, – Пьер поднял руки в успокаивающем жесте. – Допустим, шлюпку тебе предоставят. Но как ты рассчитываешь пробраться к этой шлюпке? Сквозь строй разъяренных людей.

– Я думаю, в ваших интересах, чтобы я успел добежать до шлюпки, пока горит фитиль. Один бочонок я прихвачу с собой.

– Ну что же, предусмотрительно и …

– А ну остановись, гяур проклятый, – рявкнул Ахмет. – И хватит мне зубы заговаривать. Тащите шлюпку, иначе… Будь проклят Бородавочник. Гнилой товар-таки подсунул. У меня полно военной добычи. Бесплатно. Да уговорил, мерзавец. Товар для гарема дешевле уступил. Теперь вот заморыш какой-то храбреца из себя корчит. А у самого душа в пятках, и руки трясутся. Мало кнут по твоей спине ходил.

Лицо Пьера перекосилось от ненависти. Но он сумел овладеть собой:

– Гнилой товар, говоришь, – криво усмехнулся Гренгуар. – Бесишься, что другим передалось. Сделка оказалась неприбыльной. Спускают уже твою шлюпку. Сам не трясись. Да стою, я стою, – добавил Пьер, краем глаза уловив движение Тео, который бесшумно возник недалеко от крюйт-камеры. В поле зрения Ахмета Жженый не попадал. Легкий свист бича и пламя факела было сбито.

– А, шайтан, будь ты проклят! – заревел капитан «Осьминога», резко развернувшись. Выстрел из мушкета – и Тео схватился за окровавленный бок. На Ахмета в момент накинулись несколько человек. С трудом его удалось скрутить. А Гренгуар бросился к другу:

– Тео, Тео, – отчаянно повторял Пьер, поддерживая его.

– Пустяки, царапина, – пробормотал Жженый и потерял сознание.

***

– А, это ты, герой, – приветствовал Пьера Рене Монферан, капитан «Марианны», – проходи, садись.

Гренгуар молча осматривал каюту капитана. Дорогая обстановка. Обшито панелями из настоящего мореного дуба. Массивный стол, заваленный картами и бумагами. Компас и еще приборы, назначения которых Пьер не знал, но они ужасно его интересовали. Перевел взгляд на капитана. Представительный мужчина средних лет, густая седина, пронизывающий взгляд серых глаз. Хорошее лицо, внушает доверие. Поэт опустился на предложенный стул.

– Как самочувствие? – поинтересовался капитан.

– После галер мне везде будет рай, – усмехнулся Пьер.

– Да, хлебнули вы лиха, – в голосе Монферана послышались сочувствующие нотки. – Я уже достаточно историй выслушал. У каждого своя судьба, своя драма. Доберемся до берега, много вопросов нужно будет решать. Ну, а ты вот отчаянный. Отвлекал этого работорговца. Один.

– Да не герой я, – отмахнулся Пьер. – Любой, кто был на этих галерах и не сдох, может называться героем. И потом, в сущности героизма есть несколько оттенков. Я имею в виду минутный героизм. За этим могут стоять как благородные порывы души, так и совсем неприятные чувства: ненависть, отчаяние, страх. Да, самый обычный страх, как это не парадоксально. Еще иногда нечистая совесть. Под действием минутного порыва, на поступок может быть способен даже негодяй. Мной руководили скорее ненависть и отчаяние. Так что я не могу назвать свой поступок геройским. Истинный героизм это когда человек ежедневно борется с жестокой судьбой и не склоняется под ударами. Есть героизм бедняков, которые выживают в условиях голода и холода. Есть героизм увечных, которые выживают вопреки всеобщему презрению и жестокости. И им даже удается сохранять зерна человечности. Есть героизм наших женщин, умудряющихся сохранять доброту и достоинство при полнейшем бесправии. – На этом моменте Гренгуар умолк, чувствуя, что разбередил свою рану. А потом тихо добавил: – Они и есть истинные герои.

– Рассуждаешь любопытно, – Монферан взглянул на поэта с интересом. – Полагаю, что ты грамотный.

– lumen de quibus eruditus,* – пробурчал Гренгуар.

– Даже так, – улыбнулся капитан «Марианны». – А греческий?

– Учили и греческому.

– Расскажи о себе.

Грустная повесть Гренгуара затронула какие-то струны в душе капитана «Марианны». Он слушал очень внимательно, некоторое время размышлял, а потом спросил:

– И что ты собираешься делать дальше? Конечно, прежде всего, искать свою Мари. Это понятно. Однако сдается мне, что этим ты не ограничишься. Вторую щеку ты подставлять не намерен. «Tu ne cede malis, sed contr(a) audentior ito»**.

– «Alitur vitium vivitque tegendo»***, – парировал Гренгуар. – Если уж вы вспомнили Вергилия. И во мне говорит не только личная месть. Злодеяния этих подонков давно переполнили чашу терпения. Должен их кто-то остановить.

– Хорошо, но каким образом? Ты думал об этом? Подобная публика наглухо лишена каких-то моральных основ. Взывать к их совести бесполезно. По ним можно ударить только материальным способом. Но на это нужны средства. И немалые.

– Вы правы, – тяжело вздохнул Пьер. – Нужны деньги. А у меня их нет.

– Есть один вариант. Обещай, что подумаешь над ним. Я хочу предложить тебе стать капитаном.

– Капитаном? – недоуменно переспросил Гренгуар.

– Не сразу, конечно. Сначала поплаваешь на «Марианне» матросом. Я буду помогать тебе в учении. Очень скоро ты освоишь морское ремесло. Ты неглупый малый. Грамотный. Способен размышлять. Вольнодумец, конечно. Твои рассуждения вряд ли понравились бы тем, кто облечен реальной властью. Но мне интересно говорить с тобой. И поддержку свою я тебе обещаю. Когда у тебя будет свой корабль, ты сможешь заработать достаточно для своих целей. Ну как? Согласен?

– Это слишком … неожиданно, – неуверенно пробормотал Пьер. – Я должен подумать.

– Договорились, – кивнул Монферан. – Хорошо подумай. На данный момент это лучший выход для тебя.

– Возможно, – согласился Пьер. – Благодарю вас за столь искреннее участие в моей судьбе.

Гренгуар поклонился, вышел из капитанской каюты и направился в кубрик матросов. Там поместили Тео. Пьер подошел к нему.

– Как самочувствие? – спросил он друга.

– Отвратительно, – проворчал Жженый.

– Что, совсем плохо? – встревожился Пьер.

– Хуже не бывает. Это ж надо было так оскандалиться. Хлопнулся в обморок, как самая последняя придворная кокетка.

– А, ты об этом, – облегченно вздохнул поэт. – Совсем неудивительно после гостеприимства Ахмета. Ты не протянул ноги от его кормежки, вот это удивительно. Кстати я принес тебе еду. Давай ешь, тебе поправляться надо.

– Вот у меня и нянька появилась, – усмехнулся Тео, принимаясь за пищу. – А как там наш Ахмет поживает?

– В нижний трюм его спустили, я слышал. Скован по рукам и ногам. Говорить с ним запрещено. Везут во Францию, чтобы представить перед судом. Но, что-то мне кажется этот мерзавец вывернется. Он знает достаточно скандальных вещей о сильных мира сего. Вполне может пустить в ход шантаж.

– С него станется, – кивнул Жженый.

– Тео, – тихо спросил Пьер. – Ты бы остался со мной здесь, матросом?

– Ты матрос? – слегка приподнял брови приятель. – Что так?

– Временно, – пояснил Гренгуар. – Потом стану капитаном. Нам деньги очень пригодятся.

– Подожди, в Париж мы попадем? Ты же туда собирался.

– Ну да, попадем. Сначала разведаем обстановку там. Вдруг следы Мари обнаружим. А если нет – приму предложение Монферана. Пока я ничего не могу сделать этим негодяям. Разве только памфлет напишу, нервы попорчу Традиво. А вот когда у меня будут деньги, тогда с ними за все рассчитаюсь. Ну так что? Ты со мной.

– Да куда я денусь? – проворчал Тео. – Без меня ты непременно в историю вляпаешься.

– Вляпаюсь, – усмехнулся Пьер и шутливо толкнул приятеля в плечо. – Спасибо, Тео.

По прибытии в Париж Тео велел Пьеру сильно не отсвечивать на городских улицах. А сам тем временем задействовал какие-то свои старые криминальные знакомства, чтобы узнать о судьбе Мари и бывших участников «Адовой кухни». Вернулся он с самым мрачным видом.

– Ничего, – рассказывал он Пьеру. – Как в воду канули. В Париже их нет. И никаких следов. Четыре месяца прошло.

– Вот где ее искать? – вздохнул поэт. – Всю Францию пересечь? И можем не встретиться.

– Зато памфлеты твои разбросали в нескольких местах, – довольно усмехнулся Тео. – Один сунул актерам на рыночной площади. А один прицепили на дом Традиво. Хоть и мало у нас грамотеев, но какой-нибудь непременно найдется.

– Хоть что-то, – пробормотал Пьер. – Ну что же, подойдем к нашей проблеме с другой стороны. Примем предложение капитана «Марианны». Сначала месть. А может, в путешествиях и о Мари что-то услышу или узнаю.

– Море зовет, – задумчиво сказал Тео. – Привык я к нему, к морю то. Даже сам не ожидал.

Комментарий к “Осьминог” и “Марианна”.

* Учение – свет.(лат)

** “Не мирись со злом, а смелее иди против него” (Вергилий)

*** “Сокрытие зла питает и оживляет его” (Вергилий)

Кода я пишу экшн, выходит очень смешно. Несет меня сильно. Не знаю, возможно ли потушить факел бичом. В цирке я видела, как тушили свечи. Факел – не знаю.

========== Морские будни. ==========

«Странник» бесшумно скользил по волнам. Стоя на палубе корабля, Пьер Гренгуар изучал горизонт в подзорную трубу. Его беспокоило появившееся темное облако, которое могло внести коррективы в установившуюся хорошую погоду.

Минуло уже почти три месяца с тех пор, как Пьер стал капитаном «Странника». В глубине души он считал, что обязан этим лишь своему доброму гению в лице Рене Монферана. Однако последний был иного мнения о способностях своего протеже. Капитан «Марианны» смог угадать в нем глубоко скрытую любовь к морю, о которой сухопутный поэт и сам не подозревал. Глаза Пьера как-то по-особенному светились, когда он вглядывался в синюю бесконечность. Он впитывал в себя всю эту глубину и великолепие красок, наслаждался солеными брызгами, и казался абсолютно счастливым в такие минуты. Гренгуар умел понимать море, как понимают возлюбленную. Интуитивно чувствовал его переменчивый и капризный нрав. То ли море настроено игриво, и можно поддаться его игре. То ли оно становится грозным и страшным противником, испытывающим на прочность тебя и твой корабль. Тогда игры заканчиваются. Ты втягиваешься в битву не на жизнь, а на смерть, из которой непременно должен выйти победителем. Подчинить себе стихию. Это страшно и одновременно захватывает. Море полюбило Гренгуара за то, что он смог постичь его мятежную душу. Оставалось лишь понять свой корабль. Чтобы диковинный птичий язык стал для него родным. Все эти «шкоты», «брамсели», «фок-мачты», «бизань-мачты»… тарабарщина какая-то. Однако постепенно они вошли в сознание, впечатались в мозг, влились в кровь. Корабль стал родным домом для Пьера. Не зря же свою карьеру он начал с простого матроса.

Морская братия встретила Пьера настороженно. Как это бывает там, где мужчины связаны опасной профессией. К новичку всегда присматриваются: чего он стоит, можно ли на него положиться в трудную минуту? А Гренгуар, к тому же, пользовался явным расположением капитана «Марианны». И к нему приглядывались с удвоенным вниманием: а вдруг он стукачом окажется? Испытывали. Задевали, вроде бы случайно, отпускали соленые шуточки, подстраивали мелкие пакости. Однако Пьер достойно отражал удары, в прямом и переносном смысле. Тео уже обучил его основам самообороны. И в случае необходимости Гренгуар мог за себя постоять. Ему помогало не столько умение, сколько злоба и ярость, которые периодически просыпались в душе поэта после того, что он пережил на галерах. К тому же за спиной Пьера всегда маячила темная тень друга. Тео спокойно относился к мужским забавам, справедливо полагая, что все это только закалит характер Гренгуара. Но Жженый впадал в ярость, наблюдая откровенную подлость либо унижение личности. А в матросском кубрике слишком быстро поняли, что разозлить Тео – значит разозлить десяток тигров и леопардов вместе взятых. Он редко впускал кого-нибудь в свою душу. Но уж если находился такой счастливец, защищая его, Жженый шел до самого конца, то есть мог убить. Связываться с ним находилось мало желающих.

Словом, матросы приняли Пьера в свой круг. И тому поспособствовало еще одно обстоятельство. Поэт Гренгуар умел цветисто писать любовные письма. У многих на суше осталась жена или возлюбленная, воспоминания о которой скрашивало тяжелую жизнь моряка. Разлука иногда длилась долго. Хотелось подать весточку о себе: мол жив, здоров, скучаю. Но грамотеев среди матросов отродясь не бывало. А тут откуда-то свалился этот поэт. Как было не воспользоваться манной небесной?

Первым заказчиком Пьера стал тихий юноша по имени Стефан:

– Ты, говорят, грамоту знаешь? – застенчиво поинтересовался он. – Стихи сочиняешь.

– Сочинял в Париже, – неохотно признался Гренгуар.

– Письмо бы мне написать, – Стефан переминался с ноги на ногу.– Домой. Ждут меня там. Поможешь?

– Ладно, помогу, – вздохнул Пьер. – Зовут ее как?

– Луиза, – щеки матроса слегка порозовели.

– Луиза, – задумчиво повторил Гренгуар. – Ну начнем так: «Восхитительной Луизе самый нежный шлю привет…» – перо заскрипело по бумаге. – Глаза какие у нее? Волосы?

– Какие глаза? – испуганно переспросил Стефан. – Да не помню я. Не приглядывался. Волосы… Да она чепец никогда не снимала.

– Ну ты даешь, – не мог сдержать усмешку поэт. – И пиши ему любовное послание. Ладно: «Чудесный взор очей твоих и шелк волос передо мной встают в часы мечтаний…»

– Как ты… умеешь, – парень восхищенно посмотрел на Пьера. – У меня так не выходит.

– Да ладно, – в Гренгуаре проснулся поэт и он вдохновенно продолжал: – «Твой голос – звонкий колокольчик… “

– Колокольчик? – в голосе Стефана прозвучало сомнение. – Скорее труба Иерихонская. Она как гаркнет на лугу, коровы все до одной приседают.

– До чего ты любезный кавалер, – насмешливо глянул на заказчика Пьер. – Ты хочешь, чтобы она любила тебя сильнее? Хочешь, вижу. Говори и пиши ей почаще приятные вещи. Уверяй, что для тебя она самая прекрасная. Понял? Тогда продолжим: «Как хрупкий стан твой я б хотел обнять…»

– Не такой уж и хрупкий… Молчу, молчу.

– «И перси, что снегов белее, во мне огонь желанья разжигают …»

– Эй, эй, – воскликнул возмущенно Стефан, – ты не очень то… А то вам, поэтам только волю дай. Это моя невеста.

Пьер с трудом сдержал смех и дописал в завершение: «Как я хочу тебя скорей увидеть. Люблю. Навечно твой. Стефан».

– Вот так-то лучше, – сменил гнев на милость матрос, разглядывая письмо. – В ближайшем порту отправлю.

– Она сможет прочитать? – засомневался Гренгуар.

– Да есть там писарь, прочтет ей. Складно получилось, – заулыбался опять Стефан и хлопнул Пьера по плечу. – Ты нормальный мужик, вообще. Хоть и поэт.

– Ну и на том спасибо, – Гренгур ответил тем же. – Обращайся, если что.

И к нему обращались. Довольно часто. Получая заодно навыки куртуазного поведения. Изумляясь, как к месту сказанный комплимент или легкая нежность зажигали глаза возлюбленной. Привыкшая к грубым, примитивным выражениям чувств на уровне животных инстинктов, девушка просто расцветала от таких мелочей и возвращала своему изменившемуся к лучшему кавалеру все сторицей. А кавалеры после нежного свидания, отводили Пьера в сторону, и бубнили ему неуклюжие слова благодарности: «Она была такая… Я и не подозревал… Как ты их понимаешь…» Поэт лишь грустно улыбался в ответ. Помогая другим в делах амурных, сам он часто мучился приступами страшной тоски. Душа его рвалась к Мари, нежной и храброй возлюбленной. Их могло ждать немыслимое счастье. А вместо этого Пьер уже почти год мечется между небом и землей на утлом суденышке. И понятия не имеет о том, где она, что с ней? А может она уж и ждать перестала? Столько времени прошло.

– Хороша же твоя любовь, – ворчал, как всегда Тео. – Никакого доверия.

– Да я ей больше, чем себе доверяю, – горячился Гренгуар. – И не могу быть эгоистом. Она достойна счастья. И если ей встретится хороший человек… Бывают же такие…

– Дурак, – качал головой Жженый.

– А если мы не встретимся никогда? – окончательно вскипел Пьер. – Ей что, заживо себя похоронить?

Снова это ощущение полнейшего бессилия перед жестокой судьбой. Снова отчаяние и злость. Как хорошо, что у него такая опасная работа. И Пьер, обдирая руки в кровь, карабкался по вантам как можно выше, ставил либо убирал паруса, вязал сложные морские узлы. Новых ощущений и впечатлений было слишком много. Они помогали затолкать внутрь рвущуюся из его души тоску. И рождались стихи, в которых причудливо переплетались северо-восточный пассат и соленые брызги, летучие рыбы и затонувшие корабли, бескрайняя морская синь и черноокая дева, ждущая на берегу. В стихах этих была такая чарующая простота, столько искренности, что у слушавших его матросов, нет-нет, да и посверкивала скупая слеза в уголке глаз. А через день Пьер услышал, как вахтенный матрос тихонько напевает его стихи, положив их на нехитрый мотив. Позднее песни эти зазвучали в портовых кабаках. Словом, окончательно ушли в народ.

– Это наш Пьер, – гордо сообщали коллегам матросы с «Марианны». – Такие стихи… всю душу переворачивает.

Гренгуар становился морской знаменитостью, хотя совсем не стремился к тому. Он был занят уроками с Монфераном. Капитан «Марианны» щедро делился с Пьером познаниями в области навигации и других морских науках. Цепкий ум и большое желание помогали поэту в освоении всех этих премудростей. Он стал свободно мыслить морскими и корабельными категориями. Находил выход из сложных ситуаций, которые предлагал ему Монферан, ориентировался в море, как по компасу, так и по звездам. Учитель был очень доволен своим учеником. Через полгода Пьер стал помощником капитана. Монферан, всячески ему покровительствуя, ввел в морское общество. При случае знакомил в портах с капитанами других кораблей. Гренгуар умел быть обаятельным собеседником. К тому же слава морского поэта шла впереди него. С ним хотели познакомиться многие. Кто-то сказал, что читал памфлет о Традиво в Париже и добавил, что эта бумага наделала много шума. Пьер тут же стал расспрашивать, не знает ли кто о судьбе Мари. Капитаны только грустно качали головами.

– Господа, – вздохнул поэт, – у многих из вас есть жены и дочери. И я полагаю, что вам бы совсем не хотелось, чтобы их жизнь была изломана из-за вторжения в нее такого мерзавца, как Традиво. Скольких он уже сломал и скольких может сломать, подло пользуясь беззащитностью и отчаянным положением девушек. Не следует ли раздавить эту мерзкую гадину? Я нуждаюсь в вашей помощи в этом деле.