Текст книги "Искупление Гренгуара (СИ)"

Автор книги: Дигэ Альвавиз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Мадам, неужели вы огорчите меня отказом?

– Ну, хорошо, – сдалась Ирэн. – Только, чтобы не огорчать. – Она осторожно взяла в руки кувшин, разглядывая его. – У вас отменный вкус, Пьер.

– Это в большей степени заслуга Тео, – Гренгуар притворно скромно опустил глаза, чтобы не видеть молний, которые беззвучно метались в него из угла, в котором сидел друг. – Его идея. Когда я рассказал ему о вас, он решил, что такая женщина, достойна самого изысканного подарка. Он указал на достоинства этой вещи, и я с ним согласился.

– Вы очень внимательны, Тео, – Ирэн взглянула на него с интересом, а Жженый пробормотал какую-то любезность в ответ, мечтая удрать поскорее из этого женского царства.

– У меня тоже иногда бывают те же мысли, – прошептал на ухо другу Жерар, прочитав по его лицу все, что он испытывает в данный момент. Тео взглянул на него с благодарностью. Он так давно не бывал в обществе, где так много девушек и женщин. И чувствовал себя не в своей тарелке.

Зато Пьер разливался соловьем о дальних странах и приключениях на море, вдохновляясь устремленными на него взглядами, полными восхищения. Ну привирал, конечно. Не без этого. Жженый морщился, но молчал. Пусть лучше капитан привлекает внимание к себе, чем оно будет сосредоточено на его помощнике. На то он и поэт. И правильно, что ни слова не говорит он о галерах, о спинах, избитых в кровь, о том, как хотел умереть. Да и о своем геройстве ни словечка. Незачем это знать девушкам. Пусть лучше веселятся. У них и так праздников почти не бывает. Вон и дети носятся довольные. Сладости грызут. Девочка милая какая. Наверное, это и есть дочка мадам. Как смотрит на него. Боится, наверное. Шрамов его жутких боится. Тео покопался за пазухой.

– Вот, возьми, – тихо сказал он и протянул девочке браслетик, сплетенный из ярких лент и серебряных колокольчиков.

Глаза Сильви заблестели при виде такого чудесного подарка. Она сразу же надела его на ручку и стала встряхивать запястьем. Колокольчики при этом мелодично позванивали, чем вызывали счастливую улыбку ребенка.

– Марин, Марин, – позвала Сильви, – тебе нравится?

– Ну, ничего, – снисходительно похвалил он. – Девчачьи штучки. Сороки вы. Любите все яркое.

– А вы задаетесь слишком, – парировала Сильви, продолжая любоваться браслетом. А затем вдруг спохватилась и повернулась к Тео: – Ой, я же не сказала спасибо. Он чудесный. Правда.

– Я рад, что тебе понравился, – Жженый слегка улыбнулся.

– А что у тебя на руке? – Сильви подошла ближе. – И на шее еще.

– Об печку обжегся.

– Надо осторожнее. Мама говорит нельзя близко к печке подходить.

– Правильно тебе мама говорит. Слушайся ее всегда.

– Я слушаюсь, – кивнула Сильви, но взгляд ее упорно был прикован к искалеченной руке. – Тебе очень больно? – сочувственно спросила она.

– Нет, – Тео уже с трудом поддерживал разговор. Мрак наполнял его сердце. – Теперь не больно.

– А давай я поглажу. Тогда совсем больно не будет, – предложила девочка и своей крошечной лапкой осторожно погладила страшный ожог.

У Тео задрожали руки, а из глубин души поднялась боль, которая страшнее ожогов. Боль, которую он сумел затолкать куда-то далеко. Но она ведь никуда не ушла. Она затаилась там, в пыли и паутине сознания, чтобы время от времени подниматься и жечь его раскаленным железом страданий. Его девочка… Она была вот такая. Веселая, резвая, все песни пела. А потом … кровь… много крови…

– Я … мне нужно уйти… – еле выговорил Тео, резко поднялся и почти бегом выскочил на улицу со скрученным воплем в сердце.

Пьер, наблюдавший со своего места всю сцену, сразу все понял. Они с Мари подбежали к растерянной девочке.

– Я его обидела? – в глазах Сильви появились слезы.

– Да нет, совсем нет, – убеждал ее Пьер. – Не обидела. Просто… ему нездоровится. На улице легче будет.

– Да, – понимающе кивнула Сильви. – Рука болит.

– Нет, душа, – поправил Пьер. – Ты только не подходи к нему пока, хорошо? Пока он не поправится.

– А душа долго болит? – беспокойно спросила Сильви.

– Это по-разному, малышка, – погладила ее по голове Мари. – Давай с тобой поиграем. И поищем Марина. А вон и мама идет. – Ирэн уже почуяла неладное, и спешила к ним.

А Пьер тем временем выбежал на улицу. Оглядевшись вокруг, он нигде не увидел друга. Но что-то потянуло его в сарай. Инстинкт не подвел. Тео сидел на полу, сжавшись в комок, и тело его сотрясала крупная дрожь. Пьеру стало жутко. Полтора года они были практически неразлучны. Он видел друга в разных ситуациях. В самых страшных обстоятельствах он не терял присутствия духа. На его хладнокровие можно было положиться. И вот сейчас, прикосновение крошечной детской руки напрочь лишило его и сил и выдержки. Открыло душевные раны, которые никогда не будут залечены. Какой же страшной мукой он терзался. Гренгуар снова содрогнулся и почувствовал себя полнейшим ничтожеством. Как это бывает всегда, когда ты стоишь перед лицом человеческого горя с разрывающейся душой и ничем не можешь помочь. Пьер шагнул к другу, одной рукой сжал его плечо, в знак того, что разделяет его боль, а другой протянул бутылку вина, которую прихватил с собой, предполагая, что она может пригодиться. Единственное, что он мог сделать в этой ситуации. Тео припал губами к горлышку и жадно сделал несколько глотков.

В это время на пороге появился взволнованный Жерар. Уж ему-то не нужно было долго объяснять, что случилось. Пьер сделал ему знак, остановиться и молчать, и «Красавчик» подчинился. Тем временем Тео вернул бутылку Пьеру. Бившая его дрожь прошла.

– Все нормально уже, – глухо пробормотал он, устало привалившись к стене сарая. – Расклеился просто. Ребенка напугал только.

Комментарий к Сбывшиеся сны.

Принимаются предложения по поводу устройства судеб второстепенных персонажей. Если у кого случайно мысли возникнут, пишите в комментах.

========== Объяснение ==========

Вот так и случается в жизни. Чье-то горе бродит рядом с чьим-то счастьем, стоны сливаются со смехом, а слезы смешиваются с улыбкой. Бесконечная смена эмоций, чувств и красок – карнавал наших судеб.

Невеселый эпизод, произошедший между Тео и маленькой Сильви, немного омрачил праздничное настроение. Однако вскоре все сгладилось. Пьер и Мари приложили к тому максимум усилий. Особенно неловко чувствовала себя Ирэн, как хозяйка и как мать Сильви. Наш поэт проявил чудеса дипломатии, чтобы, не распространяясь особо о прошлом друга, успокоить женщину. Он намекнул лишь, что Тео потерял дочь, и время от времени его гнетут тяжелые воспоминания. Потому будет лучше, если он проведет время в компании своих друзей. Мадам ведь не сочтет это проявлением неучтивости? О, нет, разумеется, не сочтет. И конечно, так будет лучше, соглашалась Ирэн. Но душа ее все еще была неспокойна, чуткое отзывчивое сердце ощущало чужую трагедию, как свою. Однако Ирэн была еще и разумной женщиной и понимала, что Тео – человек гордый. И жалости не потерпит. Ни от кого. Потому она приняла единственно верное решение – не навязываться. Тео давно научился справляться со своей болью в одиночку. Если он будет нуждаться в дальнейшем общении, то даст об этом знать сам.

И Тео, в самом деле, пришел. Именно к ней, к Ирэн. Тихо и очень вежливо принес извинения за свой недавний срыв. Больше всего он волновался, что напугал девочку. Ирэн успокоительно положила пальцы на рукав мужчины и заверила, что мир восстановлен. Затем спросила, сколько они намерены пробыть еще на суше, поинтересовалась условиями жизни на «Страннике». Слово за слово, разговор становился все более оживленным. А вскоре к ним присоединилась и Сильви. Тогда Тео стал рассказывать о природе тех стран, где им удалось побывать. Девочка слушала, раскрыв рот от удивления о разноцветных попугаях, которых можно научить говорить, о забавных мартышках, огромных слонах. Потом забралась на колени к Тео, и задавала тысячи вопросов, на которые тот отвечал с неистощимым терпением. В конце концов, под влиянием чудесных рассказов, девочка уснула прямо на руках у Тео. И он осторожно отнес ее в кроватку.

– А ты мне завтра расскажешь еще про мартышек? – сонно пробормотала Сильви, удерживая искалеченную руку нового друга.

– Непременно, – пообещал Тео. – И про мартышек, и про бананы, и про чудесные цветы. Спи.

– Тогда хорошо, – девочка сладко зевнула и погрузилась в царство сна.

– Тео, вы просто чародей, – прошептала Ирэн, когда они спускались по лестнице. – После этого ужасного пожара, Сильви плохо засыпает. Все еще боится. А вы убаюкали ее так быстро.

Тео только грустно улыбнулся в ответ. Они сидели на скамейке во дворе и говорили. Ирэн рассказывала о своей жизни. Тео слушал, не перебивая и его восхищение этой женщиной, ее добротой, сильным характером, умением выжить в тяжелейших условиях, все возрастало. Он ведь понимал, что создавать свое дело одной, без всякой поддержки в условиях, когда весь женский род был проклят и объявлен виновным буквально во всех грехах – это подвиг может даже масштабней, чем выжить мужчинам на галерах.

А тем временем, Пьер и Мари сидели рядышком в лавке и подбивали кое-какие денежные итоги. Вернее, подбивала Мари. А Пьер делал унылую гримасу и пытался как-то разнообразить нудную процедуру: то утаскивал нужную монету, то отнимал перо, а то внезапным поцелуем сводил все вычисления к нулю. Мари возмущалась, но не так, чтобы очень и обещала, что процесс затянется до утра, если возлюбленный не прекратит свои дурачества. Пьер действительно вскоре прекратил. Шутки застревали в горле, когда он видел, как долго порой Мари вглядывается в монетку, как близко подносит ее к глазам, как щурится, но старается изо всех сил, чтобы никто этого не заметил. «Хорошо, гордая моя девочка, – думал поэт, с нежностью глядя на возлюбленную, – я не замечу. Ничего не замечу, если тебе так нужно».

– Ирэн, это серьезно? – грустно спрашивал Пьер уже на следующий день, улучив момент, когда Мари была чем-то занята. – Со зрением.

– К сожалению, – тяжело вздохнула его собеседница. – Рада была бы как-то обнадежить вас, но, увы. Зрение падает. Мы стараемся не замечать, но… Мари слишком много работала и слишком много пережила. Смерть близких, ее собственная история, ваша разлука, страшная ночь пожара – все это не лучшим образом сказалось на ее здоровье. Хотя она ни разу не пожаловалась. Ни разу. Но может быть, смена обстановки, долгожданное счастье и продолжительный отдых помогут ей. Пьер, – в голосе Ирэн прозвучала почти мольба, – подарите ей отдых. Мари, безусловно, моя лучшая работница, но в то же время практически член семьи. Я хочу ей только счастья. Вы один можете ей это счастье дать.

– Я обещаю, Ирэн, – твердо сказал Пьер. – Все будет. И отдых, и смена обстановки, морская прогулка. Она будет счастлива.

А пока Гренгуар помогал любимой считать самые вредные мелкие монетки, которые даже с его орлиным зрением трудно было различить. Пьеру удавалось делать это столь ненавязчиво и деликатно, что он заслужил несколько улыбок Мари и даже один поцелуй. Наконец все было разобрано, подсчитано и записано. Наши влюбленные поспешили на волю, в теплый, предзакатный вечер. Мари привела любимого в крошечный цветник на заднем дворе. Она всегда приходила сюда, когда хотелось разгрузить затекшую от работы спину или дать отдых уставшим глазам. Да и не только она. Все девочки. Каждая ухаживала за цветами, когда было немного свободного времени. Чтобы было чему радовать глаз и душу.

Вот и сейчас цветник послужил местом приятного уединения для двух влюбленных.

– Мари, – в голосе Пьера явно слышалось волнение. – Ты знаешь здесь какого-нибудь священника, не слишком большой фанатика, способного понимать людей?

– Да, – кивнула Мари, глядя на возлюбленного с легким удивлением. – Отец Гийом. У нас маленький приход. Его направили сюда. Хотя поговаривают, что скорее сослали. Он особенный, не похож на других. Никогда геенной огненной не стращает. И прежде всего сам старается жить по заповедям, главная из которых: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Он говорит удивительные проповеди, в которых чаще всего повторяет одно место из Евангелия: «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих, ибо Ангелы их на небесах каждый день видят лице Отца Моего». Каждого из нас он призывает к милосердию, добру и любви. Сам живет в абсолютной нищете, ни имеет двух одежд и всячески заботится о тех, кто нуждается в его помощи. Умеет написать разного рода прошения, если нужно. Люди за это приносят немного денег либо еду. Тем и живет. Он считает, что если человек оступился в первый раз, нужно подать ему руку, тогда мы сохраним в нем искру Божию, не потеряем его. А если сразу станем озлоблять страшными наказаниями и обещаниями адских мук – только душу загубим. Отец Гийом вообще против любых телесных наказаний и пыток. Он говорит, что это унижает и уничтожает личность. Из-за таких вот взглядов гуманиста, его и невзлюбили в монастырях, где он был раньше. А мы его любим. Все здесь. Потому что знаем, он всегда поможет. Он совсем как мой отец. Даже имя то же самое. Он все знает обо мне. И очень поддержал в свое время. Но только… почему ты заговорил о священнике?

– Я хочу обвенчаться с тобой, – Пьер взял в ладони лицо возлюбленной и заглянул в ее глаза. – Как можно скорее. Я знаю, там нужно три оглашения и еще время. Но я ведь могу снова уйти в море. Тогда снова нужно ждать. Сколько же можно? Надеюсь, я смогу уговорить твоего отца Гийома. Если только… если ты согласна. Я не давлю на тебя. Не имею права. Ведь ты так ждала меня, а я … – Гренгуар вдруг замолчал и отвел взгляд. Руки его сами собой опустились.

– Она очень красива, – после паузы проговорила Мари. Голос ее был чуть хрипловатым, не то от волнения, не то от комка, сдавившего горло.

– Кто? – Гренгуар резко вскинул голову и ошарашенно посмотрел на возлюбленную

– Незнакомка, однажды побывавшая здесь. Золотые волосы, изумрудные глаза и кожа белее первого снега. Она едва не потеряла сознание, когда увидела твой портрет.

– Она была здесь, – повторил Пьер сдавленным голосом. – Рене не сказал мне. А впрочем, я ведь и не расспросил толком. Она и есть тот самый человек, пожелавший остаться неизвестным. Вот все и сошлось.

– Ты … любишь ее?

– Да нет же! – в отчаянии выкрикнул Гренгуар. – Нет, – добавил он уже тише. – Да разве мог бы я говорить с тобой о священнике и думать при этом о какой-то другой женщине? Неужели ты считаешь, будто я способен на подобную низость?

Мари энергично замотала головой, а потом крепко прижалась к любимому:

– Мы забудем об этом, – лихорадочно зашептала она. – Все в прошлом. Пусть там и остается. Обстоятельства иногда сильнее человека. Тебе было одиноко. И ты был совсем не уверен в том, что наша встреча когда-нибудь состоится. Я переживала те же чувства и то же отчаяние.

– Так все и было, мой Ангел, – Пьер нежно гладил возлюбленную по плечам и спине. – Ты простила? Ты согласна?

– Но ведь … – Мари запнулась, и щеки ее вспыхнули, – разве можно венчаться с такой, как я?

– Глупышка моя, глупышка, – пробормотал Гренгуар, касаясь губами тоненькой жилки на ее виске, – что ты говоришь? Ну, какая ты? Самая прекрасная, чистая и храбрая. Ты цены себе не знаешь. Кроме тебя, никто мне не нужен. Веришь мне?

– Да, – прошептала Мари.

– Я слишком долго тебя искал, чтобы ради какого-то дурацкого предрассудка лишить себя счастья. Я хочу, наконец, обрести официальное право защищать тебя. Чтобы никто не посмел даже косо взглянуть на тебя, моя девочка, не то что оскорбить. Брак в наше время превратился в какую-то постыдную торгашескую сделку. Никто не помнит о том, что это священный союз двух любящих душ, постепенно преобразующихся в единое существо, некоего идеального андрогина. Почему он идеален? Да потому что каждый из двоих старается привнести в него то лучшее, что имеет сам. Ты для меня словно Вселенная. И я хочу узнавать тебя, открывать каждый день что-то новое и прекрасное. Хочу видеть твое лицо, засыпая и просыпаясь. Хочу делить с тобой все-все, хорошее и плохое. Жить в нашем доме среди прекрасных вещей, созданных твоими руками. Вот этими самыми, – Пьер взял руки любимой и поцеловал каждую. – Все, что создано ими, хранит твое тепло и твою нежность. В нашем доме будет светло и уютно. Мы будем принимать в нем друзей, делиться своими мыслями. А долгими зимними вечерами сидеть, обнявшись у камина и просто молчать, глядя на огонь. Молчание двух родных душ никогда не бывает пустым и унылым. Оно сближает еще больше.

– У меня кружится голова, когда ты так говоришь, – прошептала Мари.

– Ну, я еще и не так могу, – в глазах Гренгуара вдруг блеснул лукавый огонек.

– Ах, вот значит как, мсье поэт, – возмутилась его возлюбленная. – Стало быть, вы просто морочите мне голову. И вовсе так не думаете. Ну будет тебе сейчас …

– Ай, – воскликнул Пьер, уклоняясь от маленькой ручки, тянущейся потрепать его за ухо, – клянусь, я был искренен. Ну просто слишком уж все серьезно прозвучало.

– И тебе стало скучно.

– Нет, я боялся наскучить тебе. Правда. Я больше не буду.

– Какой невинный взор, – засмеялась Мари. – А какой бархат в голосе. Одно слово – поэт. А я ведь уже все так ясно представила. Именно таким я рисовала себе наше счастье. Пьер, как ты все угадал?

– Просто мы родные души, – тихо ответил он. – Действительно родные. И в этот раз я совсем не шучу.

– Я знаю, милый. Если представить нашу совместную жизнь… Я ждала бы тебя из плавания. Научилась различать твои шаги из тысяч. Выбегала бы на крыльцо, встречать тебя. Придумывала бы разные вкусности. Ты читал бы мне свои стихи. Мне первой. Я стала бы самой горячей их почитательницей. Пыталась понять твои мысли, размышляя почему ты думаешь именно так. Может быть даже стала спорить с тобой. Но не из упрямства, а только с целью лучше понять. Научилась бы различать оттенки твоего настроения. Да многому бы я научилась. Только бы ты был рядом.

– Мари, – взволнованно выдохнул Пьер и опустился на колени. – Я тоже всему этому научусь. Если ты только позволишь мне, – и он надел на палец любимой кольцо. Она вздрогнула, почувствовав холодок металла, и крепко закрыла глаза, чтобы удержать слезы. Гренгуар молча ждал, с колотящимся сердцем. Ему казалось, будто вечность прошла.

Наконец Мари удалось побороть волнение, и она поднесла руку к глазам. Они были рядом, два кольца на одном пальце. Великолепное золотое с искрящимся гранатом, цвета молодой травы, и скромное медное колечко с синим камешком, которое она носила, не снимая с тех пор, как возлюбленный впервые надел его ей на палец.

– Да? – тихо спросил Пеьр, с надеждой глядя на Мари снизу вверх.

– Кольцом моим я сочетаюсь с тобою, телом моим я поклоняюсь тебе, – нежно улыбнулась она, произнося священные слова из клятвы перед алтарем.

Гренгуар облегченно вздохнул, поднялся с колен и прижал возлюбленную к сердцу:

– Я так боялся, что ты откажешь.

– Да разве могу я тебе отказать? – прошептала Мари, пряча лицо на его груди. – Ни в чем не могу. И, надеюсь, ты не тоже не откажешь мне … в одной просьбе.

– Что за просьба? – слегка насторожился Пьер.

– Не совсем обычная. Надеюсь, ты сможешь понять. Твое кольцо… – Мари помолчала, подбирая слова, – оно очень красивое. Очень. Но… мне бы хотелось сохранить то, первое. Мы обручились именно им, и с тех пор я уже считала себя твоей женой. И может быть именно оно помогло мне дождаться тебя. А новое давай пожертвуем Мадонне в нашей церкви. Я просила ее оберегать тебя, где бы ты ни был. И чтобы ты вернулся ко мне. Не то, чтобы я была так уж набожна. Просто это была единственная моя надежда. Ты вернулся. Не знаю, по моим ли молитвам. Но я хочу поблагодарить Пречистую Деву, как могу. Если конечно… это не в обиду тебе, – тихо добавила девушка.

– Нисколько, – улыбнулся ей Пьер. – Может быть действительно будет лучше именно так начать нашу жизнь вместе. Не цена делает вещь дорогой. Если для тебя так важно то самое кольцо, я еще больше люблю тебя, моя девочка. – Его голос стал совсем тихим, бархатным, а губы приблизились вплотную к губам Мари, потом соединились с ними в нежном поцелуе, скрепившем их помолвку неразрывными узами.

========== Счастье, как оно есть ==========

День этот был одним из тех, которые согревают всю жизнь. В нем дороги не столько события, сколько ощущения, некая причудливая яркая мозаика, собранная из света, цвета, аромата, улыбок, прикосновений. Словом, вещей совершенно нематериальных, но заставляющих душу приятно трепетать.

В памяти Пьера осталось, прежде всего, солнце, много солнца, мелькавшего в листве деревьев по дороге к маленькой церквушке. Сверкающие зайчики, играющие в чаше со святой водой. Прикосновение руки Мари, когда он подал ей воду для окропления в своей ладони. А потом она с жаром шептала благодарственные молитвы, стоя на коленях перед изображением Пречистой Девы Марии, в ярком свете витражей, бросающих на ее фигурку свои цветные, сказочные тени. Пьер был почти равнодушен к религии, чем всегда вызывал недовольство Фроло, его учителя. Однако сейчас, вся обстановка, пронизанная светом и тихими звуками органа, огромные глаза любимой, устремленные к лику Пресвятой Девы, зажгли и в его душе какую-то теплую искорку. Он опустился на колени рядом с Мари, воскресив в памяти полузабытые слова самой искренней молитвы: «Miserere mei Deus». А потом они вместе присоединили кольцо к многочисленным дарам, принесенным Пречистой Деве от тех, кто уже получил от нее утешение ли, защиту, кто знает.

Звуки органа смолкли и к паре влюбленных неслышно ступая, подошел священник, невысокий человек самого аскетичного вида, чье изможденное лицо, однако, казалось, освещается откуда-то изнутри. Никогда прежде Пьеру не доводилось ни у кого видеть таких ясных глаз, излучающих любовь и мудрость одновременно. Пьер и Мари подошли под благословение, и наш поэт не без удовольствия отметил про себя, что к его возлюбленной священник относится с особой, почти отеческой заботой.

Однако просьба о столь быстром венчании заставила отца Гийома сильно нахмуриться. Все-таки он священник и обязан свято чтить все то, что предписано церковными правилами. Впоследствии Гренгуар, с некоторой долей самоуверенности, присущей всем поэтам, убеждал Мари, что это именно его красноречие, в конце концов, убедило святого отца принять их сторону. Мари неизменно соглашалась с возлюбленным, но сердце подсказывало ей, что мудрый священник просто сумел заглянуть в их души. И это было действительно так. Отец Гийом с улыбкой слушал горячие доводы Гренгурара, а смотрел при этом на Мари. Он помнил ее изможденной от горя и ожидания. А теперь перед ним стояла прекраснейшая девушка, с сияющими глазами, озаренная белым солнечным светом, будто уже невеста у алтаря. Чудесное преображение, которое совершил этот юноша, с таким жаром убеждающий совершить венчание как можно скорее. И так же, как вчера Марин, отец Гийом подумал про себя: «Стало быть, он стоит того, чтобы его ждать». Священник почувствовал себя добрым волшебником из сказки, когда, в конце концов, произнес: «Приходите завтра, после службы. Я обвенчаю вас». Нужно признать, на редкость приятное ощущение.

На улице Пьер заметил детей, явно из бродяг. Девочка лет десяти и двое малышей, очевидно, ее братья, играли возле маленького домика священника. Очередные приемыши неутомимого отца Гийома, о судьбе которых он должен был позаботиться. Для Мари это была привычная картина. Она подошла к детям и раздала им еду, принесенную из дома. А Пьер неловко протянул священнику деньги:

– Возьмите, святой отец. Для них или для других бедолаг. Такой человек, как вы, найдет благое применение этим монетам. Только вы не подумайте, что я плачу за вашу доброту, – поспешно добавил он. – Просто мы очень счастливы сейчас и хотим поделиться немножко нашим счастьем. Хотя бы таким вот образом.

– Я рад, что не ошибся в вас, – с доброй улыбкой сказал священник. – И рад вдвойне, что не ошиблась Мари. У вас благородное сердце, и оно верно подсказало, что счастье не должно быть эгоистичным. Счастье это свет, которым нужно делиться. Особенно с тем, кто слаб и беззащитен. Я принимаю ваш дар. И жду вас завтра.

О трижды благословенный день, полный солнечного света и сердечного ликования. Еще на подходе к мастерской, Пьер и Мари услышали звонкий женский и детский смех. Удивление наших влюбленных сменилось улыбкой, когда они увидели качели, на которых раскачивалась абсолютно счастливая Сильви. Новое сооружение во дворе было делом рук Тео. Не его одного, конечно. Жерар и Бернард ему в этом помогали. Но идея все-таки принадлежала помощнику капитана «Странника». Кое-кто из белошвеек уже оценил новые качели по достоинству. Бернард успел покатать Жилетту. Но работу ведь никто не отменял. И теперь качели были в полном владении Сильви, чему она была ужасно рада. Пьер предложил было опробовать новое сооружение возлюбленной, однако Мари отказалась и спешно ушла в лавку. Ей нужно было решать важнейший женский вопрос: «Где взять платье для венчания?»

– Я ведь не закончила то платье, что шила к приезду Пьера, – в отчаянии говорила она Ирэн. – Работы было много, ты ведь помнишь. А теперь все нужно на завтра. И я не знаю, что мне делать.

– Зато я знаю, моя дорогая, – загадочно улыбнулась Ирэн. Она молча взяла за руку Мари и ввела ее в комнату вышивальщиц. Затем отодвинула занавеску в самом дальнем углу комнаты, представив восхищенному взору подруги готовое платье.

– Оно великолепно, – воскликнула Мари. – И оно совсем готово. Но как? Когда?

– Мы готовили тебе сюрприз, – перебивая друг друга, затараторили вышивальщицы. – Мы были уверены, что свадьба скоро состоится. И каждая приложила руку к шитью. Это наш подарок.

– Девочки, вы… вы… – Мари едва не разрыдалась от нахлынувших чувств. – Вы такие… вы все чудесные.

– Надо примерить, – сказала Ирэн. – И поскорее.

Васильковый цвет необыкновенно подходил к черным косам Мари и ее смуглой коже. Тонкая шерсть подчеркивала хрупкость фигурки, а воротничок, пояс и рукава из переливающегося атласа придавали праздничный вид. Но главное, отделка: сверкающее золотое шитье, сеткой на рукавах и тоненькими цветущими веточками на поясе и воротничке. Это была почти королевская роскошь.

– Необыкновенно, – восторженно шептала Мари.

– Да, портной постарался на славу. Мы трудились над отделкой. Ты красавица, просто красавица. Но только отойди от окна, – предупредила Ирэн. – Хоть и второй этаж, но вдруг жених увидит. Дурная примета. Хотя, – засмеялась она, – он слишком занят. Сюда и не смотрит. Вокруг него уже Милу вертится и дети тоже.

В самом деле, Пьер не скучал. Он слегка трепал по холке пса и развлекал детей забавными историями из своей жизни. Ну, или не совсем из жизни. Да и какая разница, правда или нет, если дети смеются.

– Предатель, – проворчал Жерар, наблюдая, как Милу помахивает хвостом, глядя на Гренгуара преданными глазами. – Чары у этого поэта, что ли? – вздохнул он. – Или приворотное зелье. Ему мало, что Мари о нем только слезы лила. Так и пес от него без ума уже. И дети. А злиться на него совершенно невозможно.

– Это ты прав, – пробормотал Тео. – Он такое может выкинуть, что поколотить хочется. А рука не поднимается. Потому что зла в нем нет. От сердца все, хорошее и плохое. Чувства впереди ума бегут. Оттого и глупости выходят. Мучается он, если знает, что виноват. И первый руку подаст, если тебе потребуется. Через страх свой переступит. Любовь его этому научила. А животные всегда душу чувствуют. Так что не злись на своего Милу. И на Мари тоже. Она милая. Повезло капитану.

– Да я не злюсь, – улыбнулся Жерар. – Вот, бежит изменник, – он потрепал за уши пса. – Все сюда перебрались. Сейчас наш поэт будет сказки рассказывать.

– А ты разве против? – Пьер принял слегка обиженный вид.

– Да нет, – вмешался в разговор Бернард. – Ты здорово рассказываешь. Аж завидно. Слушай, Пьер, возьми меня на «Странник». Маюсь здесь. Тошно. А у вас не жизнь – романтика сплошная.

– Да уж, романтика, – усмехнулся Гренгуар. – Командой у нас вообще-то Тео занимается.

– Вот мне карманника на судне только не хватает, – проворчал Жженый.

– Ну ты вспомнил прошлое, – заступился за приятеля Жерар. – Завязал он с этим. Себя ищет. Знаешь, как он дрался здесь? Ручаюсь за него.

– Тео, – Пьер был непривычно серьезен, – расскажи Бернарду кое-что из нашей жизни. Правду. О превратностях судьбы моряка. Если он не передумает – я не стану возражать. Полагаюсь на твою интуицию.

– Слово какое. Мудреное, – усмехнулся Жженый. – Жить захочешь, сразу и распознаешь, кто нож в спину загонит, а кто за тобой в пучину сиганет. Вот и вся как ты сказал… интуиция. Ладно. Расскажу тебе о морской романтике со свистом плетей, пиратами и штормами, несущими прямо в бездну.

Бернард жадно ловил каждое слово. А у Марина, сидевшего рядом, глаза горели от ужаса и восхищения одновременно.

– А ты не передумал? – спросил его с улыбкой Пьер, наблюдая за оттенками чувств мальчика.

– Теперь я еще больше хочу в море, – горячо заговорил Марин. – Это мужское дело. По-настоящему.

– Ну что же, возможно и выйдет из тебя грозный морской волк, – Гренгуар взлохматил ему волосы. – Неженкой ты не был. Жизнь узнал только с жестокой стороны. Уже и подвиги за тобой числятся. Так что вперед, к морю.

– Хорошо еще, Сильви не слышала, что Тео рассказывал, – пробормотал Марин. – Платье побежала смотреть. Девчонка, что с нее взять, – и мальчик так презрительно пожал плечами, что вызвал дружный смех всех собравшихся мужчин.

Чудесный день склонялся к вечеру. Лишь одно темное облачко омрачило его – Жерар признался Мари, что хочет уйти.

– Я выполнил свое обещание, данное твоему поэту, – неторопливо говорил он, следя глазами за красным диском солнца. – Сохранил твою жизнь. Теперь вы вместе. Ты ведь счастлива?

– Да, – Мари неловко улыбнулась. – Очень счастлива. Но только…

– Не надо, ласточка моя маленькая, – нежно произнес Жерар. – Я знаю, что ты хочешь сказать. Твое счастье омрачено моим признанием.

– Но куда же ты пойдешь? – Черные глаза его собеседницы затуманила грусть.

– Вернусь к Мадлен, – не сразу ответил Жерар.

– Но почему? Ведь тебя здесь ценят и привыкли к тебе.

– И все же … здесь я чужой. Без тебя. Впрочем, у меня есть Милу. Мадам была так добра, что позволила взять его с собой. Он мой единственный друг.

– Неправда, – прошептала Мари. – И я, и Бернард, и Тео, и Пьер…

– Да, конечно. Но все вы нашли свое место. А я остался один. И мне уже не так мало лет. А когда тебе не так мало лет, начинаешь очень ценить воспоминания. Мадлен единственная, кто поймет мои воспоминания. Она писала мадам, что муж ее умер. Я стану жить у нее работником. И может быть, наконец, именно там обрету покой. Бернард молод и покоя бежит. А я стремлюсь к нему. Вот и все.