Текст книги "Искупление Гренгуара (СИ)"

Автор книги: Дигэ Альвавиз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Но ты ведь остался человеком, – голос Мари дрожал. Перед ее мысленным взором мелькали страшные картины. – Они не смогли убить этого в тебе. Ни ум, ни храбрость, ни любовь. А эти … бичи … Они часто снятся тебе?

– Н-нет, – Пьер словно очнулся и взглянул в потемневшие глаза жены. – Прости, прости меня. За то, что я здесь наболтал. Сегодняшний день … Он выбил из колеи. Я позволил себе расслабиться. И весь свой мрак выплеснул на тебя.

– Но разве я не твоя жена? Разве не поклялись мы делить все пополам, хорошее и плохое? Ты доверил мне то, что мучает тебя, облегчил душу. Так и должно быть. Постепенно все черное станет серее.

– Ты перенесла не меньше, если не больше. – возразил Пьер. – Однако от тебя я не слышал пока ни слова жалобы.

– Это потому что ты рядом, – улыбнулась Мари. – И я больше не одна. У меня есть защитник и мне не страшно.

– Да уж, защитник, – пробурчал Гренгуар. – Который расклеился после первой же встречи со своим врагом. Но я стану твоим истинным защитником. Обещаю.

– Верю, милый. Ты поэт, и слишком остро все ощущаешь. И вместе с тем, мне с тобой надежно и спокойно.

– Иногда мне кажется, что ты сама научилась себя защищать, – Пьер крепче прижал жену к себе. – Я страшно горжусь тем, как ты словами размазала этого подонка. Он корчился, как на горячих углях.

– А после ты его добил. Так что мы все сделали вместе. И дальше будет только так.

– Только так, – с улыбкой повторил Гренгуар. – А теперь я тебя уложу спать. Этот страшный день должен, наконец, закончиться. Завтра будет новый.

– И солнце в окнах, – пробормотала Мари, уютно устраиваясь под одеялом. – В конце концов, ты с этим согласишься.

***

На следующее утро все мрачные ночные откровения, казалось, были забыты. Мари хлопотала на кухне, мурлыкая себе под нос что-то веселое. А хмурый Пьер пытался вытащить ее оттуда.

– Я кухарку зачем нанял? – ворчал он. – Чтобы ты отдыхала побольше. А что выходит? С утра пораньше – на кухню.

– Ну не сердись, – Мари чмокнула мужа в нос. – Мне ужасно хотелось сделать для тебя сегодня что-то очень-очень вкусное.

– Вот умеешь ты уговаривать, – Пьер невольно улыбнулся. – Пахнет, в самом деле, весьма соблазнительно.

– Можешь уже садиться. Все готово.

– Уже иду. Сама-то приходи.

Но не успели супруги сесть за стол, как слуга доложил о приходе гостя.

– Рене, – воскликнул радостно Пьер. – Вот уж неожиданно. И очень вовремя. Как раз к столу.

– А я опасался, что приду слишком рано, – капитан «Марианны» обнял своего молодого друга. – И совсем некстати.

– Вы не можете быть некстати, – возразил Пьер. – И наконец я представлю вас моей жене. Мари, перед тобой Рене Монферан, мой друг, спаситель и благодетель. Не будь его, мы бы с тобой не встретились.

– Муж так много рассказывал о вас, мсье Монферан, – Мари даже слегка разнервничалась. – И я рада, что, наконец, могу высказать всю мою благодарность за то, что вы сделали для нас.

– Ну что вы, мадам, – Рене склонился над ее рукой. – Мне приятно видеть вас обоих, наконец-то вместе. Два красивых человека, любящих друг друга, что может быть прекраснее? Какие еще могут быть благодарности?

– Пожалуйста, к столу, – Мари сделала приглашающий жест.

– Я должен объяснить, в конце концов, почему явился так непозволительно рано, – сказал Монферан после того, как обмен любезностями и комплименты кулинарным способностям хозяйки закончились. – Дело в том, дорогой Пьер, что завтра тебе назначена аудиенция у короля. И я должен тебя об этом известить.

– Но… я ведь не просил об аудиенции, – Пьер слегка побледнел. Разговоры этой ночи с женой вдруг всплыли в его сознании. У Мари тоже сильно забилось сердце, и она крепко сжала руку мужа.

– Известие несколько шокирующее, – Рене понял состояние друга. – Однако, я поясню. Ведется следствие по делу похищений людей и продаже их в рабство. Его величество был возмущен, когда узнал о всех этих галерах, борделях. Он сам возглавил дело и хочет во всем разобраться. Я прохожу свидетелем. Ты, Пьер, тоже пострадал от них. И вы, мадам, – легкий поклон в сторону Мари. – Потому его величество пожелал поговорить с тобой, мой друг. Об этом деле. Я был уверен, что ты захочешь оградить супругу от этой тяжелой обязанности. Потому не упоминал о ней.

– Да, вы сделали все правильно, Рене, – задумчиво согласился Гренгуар. – Мы еще не поквитались с Бородавочником. Возможно, это шанс. И все же … аудиенция у короля … не такое уж приятное дело. Кто знает, чем это кончится.

– Но игнорировать ее еще опаснее, – взволнованно сказала Мари. – Ты ведь сам понимаешь.

– Мадам, вы не только красивы, но и обладаете здравым смыслом, – Рене посмотрел на жену друга с уважением. – Пьеру несказанно повезло и я рад за него вдвойне.

– Вы тысячу раз правы, мой друг, повезло, – Пьер с нежностью взглянул на свою Мари. – Однако, теперь я должен готовиться к аудиенции. Когда она назначена?

– Завтра в полдень, – ответил Рене. – Я заеду за вами в одиннадцать. Надеюсь, это не будет поздно, и мы успеем. Итак, до завтра, друзья мои.

========== Королевская милость ==========

Вот уже целую неделю король Франции Людовик ХII отчаянно скучал. Ничто не могло развеять жесточайшую хандру, поселившуюся в сердце его величества. Все виделось ему в черном свете, все раздражало. Солнечный свет казался слишком ярким, и верный камердинер спешил закрыть все окна. Ночная темнота тоже удручала, и тогда в спальню приносились десятки канделябров, с целью разогнать мрак. Доставалось, конечно, и придворным. Король мог придраться к любой мелочи. То его раздражал цвет принесенного костюма и последний летел в физиономию камердинера. То вино казалось кислым и осколки графина собирали уже на полу. Делами государства его величество занимался скрипя зубами, то и дело отпуская едкие комментарии по поводу и без. Словом, обстановка во дворце в эту неделю была столь гнетущей, что придворным оставалось уповать только на счастливый случай, который избавил бы короля от хандры, а их самих от страха за свою должность при дворе, а то и похуже – за собственную жизнь.

И тут весьма кстати подвернулось дело о сутенерах и работорговцах, усугубленное тем фактом, что на галере Ахмета нашли похищенную дочь графа де Флориньи, одного из самых знатных вельмож Франции. Девочка предназначалась Ахметом в султанский гарем. Подобный беспредел привел короля в бешенство еще и потому, что открыл ему глаза на ближайшее окружение. Кто-то из них несомненно покровительствовал негодяям, и его нужно было вычислить. У короля имелись кое-какие догадки на этот счет. А теперь Людовику представилась возможность вылить на мерзавцев всю накопившуюся желчь, привлечь на их головы все возможные кары, чем он занялся весьма активно, лично допрашивая всех участников событий. Сегодня, как мы уже знаем, был черед Пьера Гренгуара. Последний чувствовал себя весьма неуютно в лабиринтах Лувра. Его угнетали огромные, пустые комнаты. От них веяло холодом. С каким удовольствием поэт сбежал бы отсюда на простор улиц или еще лучше к морю. Но, увы, сейчас, он не принадлежал себе. Его судьба и судьба Мари зависела от его таланта рассказчика. И Пьер развернул этот свой талант во всем блеске. Все пережитые им события он передавал ярко, образно, в лицах. Это было похоже на театр одного актера для единственного зрителя. Людовик действительно увлекся, слушал внимательно, а на лице его, сменяя друг друга, отражались эмоции от услышанного.

– Складно говоришь, – медленно произнес Людовик, когда рассказ был закончен. – Очень складно. Я словно сам там побывал. Однако кое-что не мешало бы уточнить. – Его величество сделал паузу. Весьма многозначительную паузу. – Ты забыл упомянуть причину твоей вражды с Традиво. Некую Мари Депре, из-за которой ты и был отправлен на галеры, не так ли? – Взгляд короля был тяжелым и пронизывающим, но не без любопытства: «А ну, как выкручиваться будешь?»

Пьер действительно исключил Мари из своего повествования. Для него она была образцом нежности и чистоты, но Гренгуар не мог не понимать, что далеко не каждый станет думать о его жене также. Для всех она была девушкой, с мягко говоря, сомнительным прошлым. И их женитьба могла быть воспринята, как своего рода пощечина установленным моральным устоям. Пьеру хотелось оградить доброе имя жены. Вышло нескладно. Но отступать он не собирался. Пусть даже с опасностью для жизни. Сердце Пьера отстукивало бешеный ритм, но голосу он умудрился придать твердость:

– Я вовсе не намеревался что-то скрывать о своего короля. В этом нет никакого смысла, ибо любому французу известно, что король Людовик знает все о каждом из своих подданных. – Так начал он речь в свою защиту. – В начале разговора ваше величество милостиво изволили проявить интерес к моему участию этой истории, и я без утайки поведал все, что связано именно со мной. Что же касается упомянутой Мари Депре, – здесь Гренгуар сделал паузу, чтобы вдохнуть и дальше уже броситься в атаку: была-не была, – осмелюсь напомнить вашему величеству, что теперь она мадам Гренгуар. И, как ее муж и единственный защитник, осмелюсь просить ваше величество явить свою великую милость и оградить ее от публичного участия в этом деле. Это может губительно сказаться на ее здоровье, ибо она еще не оправилась от пережитых потрясений. Вверяю наши судьбы в руки своего короля.

– А вы были правы, Рене, – усмехнулся Людовик, глядя на склоненную голову Пьера. – Он действительно отчаянный. Этот ответ будет более более рисковым, чем заговаривать зубы вооруженному пирату. Да и женитьба эта… Но я не Святейший Папа и не претендую на роль моралиста. Рисковый ты человек, Пьер Гренгуар. Такой мне и нужен. Читал я твой памфлет. Лихо написано. Убийственно просто. Мне требуется такой же, только про Папу. По силам тебе такое, поэт? – и король снова пронзил его тяжелым взглядом. Пьер выдержал этот взгляд, голос его звучал ровно, но ответ дался ему нелегко:

– Примерно через два месяца текст пьесы будет в руках вашего величества.

– И не позже, – глаза короля радостно заблестели. Необходимость подчиняться Папскому престолу сильно раздражала Людовика. Из-за этого порой не чувствуешь себя полноправным властелином Франции. И потому любая возможность хоть слегка досадить Папе надолго развеивала любую хандру. – Однако у нас остался еще один вопрос, – его величество вернулся к прерванному делу о работорговцах, – Бородавочник. Подобного мерзавца следует предать самому суровому наказанию. Ты знаешь, как его найти? – Людовик посмотрел на Пьера.

– К сожалению, нет, ваше величество, – Гренгуар был удручен.

– Есть один человек, – неожиданно в разговор вмешался Монферан. – Думаю, да нет, просто уверен, что он знает.

– И кто этот человек? – нетерпеливо воскликнул король. – Рене, не тяните.

– Небезызвестный вашему величеству Традиво.

– Подельник, – Людовик азартно потер руки. – Ну разумеется. Он ведь твой должник, верно, – король повернулся к Гренгуару.

– Мне он свой долг уже заплатил.– При звуке ненавистного имени в душе Пьера зашевелилась злоба. Однако он сумел овладеть собой. – Но он задолжал не только мне. Пускай расплачивается. Думаю, если его там прижать хорошо, можно будет узнать много интересного. Он не из храбрецов.

– Я думаю, он предпочтет долговую яму пыточной камере, – криво усмехнулся король. – На том и порешим. Ступай, Пьер Гренгуар. Я отпускаю тебя. И смотри, пьеса должна быть здесь через два месяца.

– Да, ваше величество, – Пьер поклонился.

– Ступай, – махнул рукой король. – А вы, Рене, останьтесь. Мне нужно переговорить с вами.

***

Тем временем Мари ждала мужа, и тревога не оставляла ее. Молодая женщина прислушивалась к каждому стуку, подолгу замирала у окна, вглядываясь в прохожих. Все спешат по своим делам. А Пьера все нет и нет.

До чего же мучительно оставаться вот так, в неизвестности. Аудиенция короля … чем она закончится для них обоих? Они ведь только-только начинали привыкать к своему счастью. Что если, оно оборвется, едва начавшись? Не нужно думать об этом. Мари прижала руку к груди и прошептала слова молитвы, прося о защите для себя и мужа. Ей стало чуть-чуть легче, но окончательно тревога не ушла. Внезапно раздался громкий стук дверного молотка.

– Наконец-то, – Мари ринулась к дверям. – Тео! – удивленно и слегка разочарованно воскликнула она, увидев входящего.

– Мадам, прошу прощения, – смущенно взглянул на нее Жженый. – Я, кажется, явился некстати.

– Ну что за глупости, – Мари улыбнулась, чтобы его ободрить. – Здесь вы всегда желанный гость. Идемте. Только Пьера, к сожалению, нет дома. Но вы можете подождать его. Вместе со мной.

– А я пришел не к капитану, – пробормотал Тео, следуя за хозяйкой в гостиную. – Я к вам.

– Ко мне? – удивленно переспросила Мари.

– К вам. Если, конечно, захотите выслушать меня.

– Ну на это, по крайней мере, вы всегда можете рассчитывать, – хозяйка дома ободряюще улыбнулась гостю, который все еще чувствовал себя неловко. – Люсиль, принеси, пожалуйста, пива для мсье Тео. И что-нибудь из закусок.

– Да, мадам.

– Не нужно, зачем вы? – запротестовал гость. – Лишние хлопоты. Я совсем не хочу есть.

– Милый Тео, – Мари успокаивающим жестом положила свою прохладную ладонь на руку мужчины, – давайте договоримся раз и навсегда: в семье Гренгуар вы родной человек. Родной, понимаете? И принимать вас здесь всегда будут по-королевски. – На этом слове она поморщилась. – По-дружески, лучше так. Вы должны чувствовать себя здесь, как на вашем «Страннике» в ясный день. Так что приступайте к трапезе. Вы поможете мне скоротать время ожидания. Ждать это так мучительно, – и женщина тяжело вздохнула.

– Он скоро вернется, вот увидите, – пробормотал Тео, сочувственно глядя на жену друга. – Там ведь мсье Монферан. Он хороший человек, понимает во всех этих придворных тонкостях. И при случае не даст нашему Пьеру попасть впросак. Уж поверьте мне.

– Я верю, конечно. Но что-то слишком уж долго. Однако вернемся к вашей просьбе. Признаться, я заинтригована.

– Дело собственно вот в чем. – Тео опустил глаза и слегка постучал пальцами по столу. – Вчера я зашел к мадемуазель Эжени, – Жженый отломил кусочек хлеба и принялся скатывать шарик из мякиша. По всему было видно, что разговор дается ему с трудом. – Принес ей костыль получше. Ее палка… это что-то ужасное, необработанное. Руки занозить можно. Ну и осмотрелся заодно, как она устроилась. Мадемуазель за палку уж так благодарила. Такая легкая, говорит. Ну и проводил я ее в лавку заодно, посмотреть, что там да как. Запущено все. Но если постараться, то все можно восстановить. Мадемуазель Эжени говорит, что вы были очень добры к ней. И непременно хочет долг отцовский вам выплатить.

– Пускай об этом даже не думает, – с жаром воскликнула Мари и даже приподнялась с места. – Отец ее получил по заслугам. А у нее я не возьму ни одного су, так и передай.

– Да так-то оно так, – помялся Тео. – Я тоже так ей сказал, насчет вас. Да ведь жить ей на что-то надо. Ну дом, конечно, можно сдавать внаем. Но она вот что надумала: лавку восстановить. Я сперва отговаривал, а потом вижу, глаза-то у нее разгорелись. И подумал, а если получится? Она ведь грамотная, мадемуазель Эжени. Считать умеет. И писать тоже. Тетушка ее научила. Да вот товар где брать для лавки? И тут пришла мне мысль одна. А если у Ирэн … мадам Гасьон? Ей, поди, тоже для дела было бы неплохо в Париже торговать. Вот и просьба моя, – Жженый помолчал, покатал хлебный шарик, собираясь с духом. – Мари, я ведь совсем не грамотей. А вы писать умеете. И мадам Гасьон вам как сестра. Не могли бы вы ей письмо написать? Про все, что я вам здесь рассказал. Обеим женщинам от того польза бы вышла, я так думаю. – Он вопросительно посмотрел на жену друга.

На какое-то время в комнате повисла напряженная тишина. Мари молчала, слегка озадаченная его просьбой. С одной стороны, во всем этом не было ничего для нее неожиданного. Тео был верен себе. Он видел одинокую и обездоленную девушку и рвался ее опекать и защищать. Палку вон сразу отметил. Все верно, но только как же…

– Тео, а как же Ирэн? – тихо спросила Мари и тут же пожалела об этом. В лице Жженого что-то странно дрогнуло. Он отвернулся, а потом машинально поднес руку к медальону со Св. Христофором. Загрубевшие пальцы нежно, а главное очень привычно погладили украшение.

– Ирэн, – глухо повторил он. – Ирэн – прекрасная сказка, в реальность которой я вдруг поверил. Но наступило отрезвление, и я понял, сколь глупы были мои надежды.

– Ну зачем вы так? – в отчаянии воскликнула Мари. – Нет никакой сказки в том, что Ирэн, с ее чуткой душой смогла почувствовать человека в вас. Хорошего человека.

– Вы правы, у мадам Ирэн возвышенная душа. Она бесконечна добра. Тем более я не имею никакого права ломать ей жизнь.

– Может быть, мы все-таки предоставим ей самой право определять свою судьбу? – фраза прозвучала довольно резко.

– Это невозможно, – упрямо повторил Тео. – И вы сами прекрасно знаете, мадам. После вчерашнего срыва невозможно. Я ведь не контролировал свою ярость. Не мог. А там девочка, Сильви, – здесь в его голосе прозвучала боль. – Я опасен для них.

– Вчера я тоже испытала страх, – призналась Мари. – Страх за Пьера, за его такую же неконтролируемую ярость. Но я люблю его и вместе мы все преодолеем.

– На руках Пьера нет крови, – отрезал Тео.

– А вы жалеете теперь, что пролили ее?

– Нет, – жесткое и тяжелое слово дало понять, что тема закрыта.

В комнате снова воцарилось молчание, которое тихо и как-то нерешительно прервала Мари:

– Тео, можно задать вам один … очень личный вопрос? Если не захотите, не отвечайте.

– Что случилось с моей женой, вы это хотите спросить? – Жженый поднял глаза на свою собеседницу, которая согласно кивнула головой, удивляясь его проницательности. – Она умерла. Полоскала белье в проруби, простудилась. Сгорела за три дня.

– А вы … любили ее?

– Любил? – полувопросительно повторил Тео. – Нас не учили любить своих жен. Учили только, что женщина повинна во всех бедах человечества. Что это существо коварное и опасное. А потому мужчина должен держать ее подчинении и как можно чаще учить уму-разуму. Нам было лет по пятнадцать, когда нас поженили. Какая уж тут любовь? Однако, когда я видел, как мое «исчадие ада» надрывается, выполняя свою часть работы, во мне упорно складывалось убеждение, что не учить ее нужно, а жалеть, беречь. Но в деревне для всех работы хватает. С избытком. Разве уследишь? Убережешь? Мы только начинали узнавать и понимать друг друга. Роды ей здоровья не прибавили, конечно. А потом она покинула нас. И у меня осталось какое-то чувство вины, не уберег. И всю любовь, на которую был способен, я отдал моей девочке. Она стала моей жизнью. Моим солнечным зайчиком…

– Не надо, Тео, – резко оборвала его Мари и сжала искалеченную руку. – Простите меня, пожалуйста, что затеяла этот разговор. Я хочу стать вашим другом. Но как-то неуклюже все выходит.

– А вы уже мой друг, Мари, – лицо Жженого посветлело, а в глазах появилась теплота. – Вы и Пьер самые близкие мои люди сейчас. Именно потому я пришел к вам с просьбой. Был уверен, что вы поймете. И давайте договоримся: дела сердечные это вопрос времени и размышлений. Это не решается вот так, с наскока. А мадемуазель Эжени нуждается в помощи именно сейчас. Ей не на кого больше рассчитывать. К тому же она «повинна» сразу в двух «преступлениях», которые наше общество не прощает. Она калека и старая дева. Наши «милосердные» граждане могут пролить слезу даже над убийцей, но одинокая женщина в их глазах практически ведьма. Каких только мерзостей о ней не плетут. И своей холодной расчетливой жестокостью, очень дружно либо сводят несчастную в могилу, либо доводят до безумия. Я не хочу такого для мадемуазель Эжени. Она должна выжить и она выживет. Если мы ей поможем.

– У вас благородная душа, – вздохнула Мари. – Но ведь обездоленных женщин так много. Разве возможно помочь каждой?

– Я могу хотя бы попытаться, – последовал ответ.

– Да, я так и знала, – молодая женщина вдруг улыбнулась, наклонилась к своему собеседнику и тихонько поцеловала его в щеку, слегка смутив его. – И вы, сударь, еще смели утверждать, что не умеете любить. Это мы не умеем. А вы, мой друг, овладели этим искусством в совершенстве. Я напишу письмо. – Мари направилась к секретеру, провожаемая взглядом Тео, исполненным самой горячей благодарности.

***

Гренгуар медленно шел по луврскому парку. Ему нужно было дождаться Монферана, которого задержал король. Встречу назначили на природе и вот уже четверть часа Пьер бродил по аллеям, предаваясь невеселым думам. Король явил ему милость. А говоря проще, купил со всеми потрохами. И он продался. Вот так взял и продался. Пообещал исполнить политический заказ. Но мог ли он поступить иначе? Не смалодушничать. В тех условиях, пожалуй, нет. Ведь на кону была не только его жизнь, но и жизнь Мари. А стало быть другого выхода не было. Незачем терзать себя. И все же … Гренгуар тяжело вздохнул, продолжая плутать по аллеям парка. На пути ему попалась небольшая, ажурная беседка, в которой сидела одинокая дама в трауре. Не желая нарушить ее скорбное уединение, Пьер хотел было тихонько развернуться и пойти назад. Но тут гравий скрипнул под его сапогом, дама подняла голову и Гренгуар на минуту остолбенел:

– Жаклин! – вырвалось у него.

– Да, я, капитан Гренгуар, – слегка улыбнулась графиня. – У тебя такой вид, словно ты внезапно увидели привидение. – Она сделала рукой приглашающий жест.

– Что-то в этом роде, – Пьер слегка смутился и вошел в беседку. – Как раз сегодня я вспоминал тебя. Хотел расспросить Рене, да времени не нашлось. По ком носишь траур?

– Супруг покинул меня. Вчера минуло две недели со дня его кончины.

– Почему-то мне не хочется выражать соболезнование по этому поводу, – глухо сказал Гренгуар. – Разве что из вежливости.

– Ты прав, не стоит. Мне глупо было бы изображать убитую горем вдову, – Жаклин прямо посмотрела ему в глаза. – Особенно перед тобой.

– Жестко, но правда, – Пьер выдержал ее взгляд. – Без уверток. Ты не изменилась. А что все-таки случилось с мужем?

– Сердечный припадок. После не в меру эмоционального разговора и тяжелого разочарования. Мой горячо любимый супруг решил приумножить земельные богатства своего рода, путем женитьбы младшего сына на дочери графа де Сен-Симон. У них уже давно все было решено. Девушку, конечно, никто не спрашивал. Незадолго до своей кончины, Бриссак решил ускорить дело с женитьбой и обговорить детали с графом. Однако разговор принял неожиданный оборот. Граф сказал, что торопиться не стоит. Муж вскипел. Тут-то и выяснилось, что Сен-Симон уже нашел дочери более знатного и богатого жениха. Бриссак обвинил его в вероломстве и поведении, недостойном дворянина. Однако Сен-Симон остался невозмутим. Более того, заявил, что всякий ищет свою выгоду. А влияние Бриссака при дворе уже не то. Об этом давно перешептываются по углам Лувра. Так что пусть рассчитывает на более скромное приданое для сына. Разговор перешел на повышенные тона. Гость удалился. А мужу к вечеру стало плохо. Пока пришел лекарь, его уже разбил паралич. Я ухаживала за ним. Что с больным-то счеты сводить? Все кончилось за неделю. Преданные сыновья, даже не дождавшись папенькиной смерти, принялись грызться за наследство. Кара за мужское тщеславие, – здесь Жаклин мрачно усмехнулась. – Они ведь так жаждут обессмертить свое имя путем, оставив после себя как можно больше потомков. Иллюзия. Загвоздка заключается в том, что смерть приходит все равно, холодная и равнодушная. А потомки готовы убить друг друга за наследство. Там уже двое объявили войну. Еще сколько народу положат. Старший уже и на мой кусок земли косится. Тот, что от родителей мне достался. Пришлось искать защиты у короля. Ничего из того, что принадлежало мужу, я не взяла. Отдайте мне мое и оставьте, наконец, в покое, – в голосе графини послышалась усталость. Вся эта борьба стоила ей слишком много сил.

– А что же король? – осторожно спросил Гренгуар.

– Его величество повел себя весьма великодушно. Сказал, что помнит меня еще с того бала в честь победы над испанцами. И обижать вдову де Бриссак никому не позволит. Я думаю, не обошлось без участия Рене, то есть капитана Монферана, – закончила Жаклин с улыбкой.

Пьер мысленно отметил «Рене», прозвучавшее из ее уст. Стало быть, их отношения уже вполне дружеские. И, пожалуй, он даже рад этому. Вслух же он мрачно пробормотал:

– Достойные отпрыски своего отца, ничего не скажешь. Мерзкая семейка. Но, во всем этом есть и светлый момент. Теперь ты, наконец, свободна. И вольна строить свою жизнь так, как сама захочешь. Появился шанс встретить человека, с которым ты сможешь узнать истинную любовь и счастье. Ты заслуживаешь этого, как никто другой …

– Молчи, – внезапно прервала его графиня и отвернулась. Пьеру показалось для того, чтобы скрыть слезы. Тоска, прозвучавшая в этом ее восклицании, болью сдавила сердце Гренгуара. – Неужели ты не понял, – продолжила она после паузы, – что единственный человек, способный дать мне все это, сидит сейчас рядом и болтает всякий вздор.

– Жаклин, прости, – виновато вздохнул Пьер, склонившись над ее руками и с жаром целуя каждую. – Прости, я дурак. Вместо того, чтобы коленопреклоненно благодарить за твое благородство, сделавшее меня счастливым, я лишь мучаю тебя.

– Как ты сказал? Мое благородство? – нахмурившись переспросила графиня. – Неужели Рене …

– Рене ничего не сказал мне, – горячо уверял ее Пьер. – Он сдержал данное тебе обещание. Это Мари…

– Значит она все поняла, твоя Мари, – задумчиво произнесла Жаклин. – Ну что же, ничего удивительного. Влюбленная женщина становится прозорливой. А ты действительно счастлив?

– Да, – Гренгуар поднял на нее глаза. Он был слегка смущен, отвечая. – Очень счастлив.

– Значит, все было не напрасно, – на лице Жаклин мелькнула немного печальная улыбка. – Ты изменился с тех пор, как мы расстались. Исчезла неприкаянность, какая-то угловатость и то самое отчаяние, что толкнуло тебя ко мне. Теперь ты будто светишься изнутри. А стало быть, обрел свою любовь. Твоя Мари обладает спокойным достоинством и неким внутренним стержнем, который не позволяет ей согнуться перед обстоятельствами. Иными словами, она прекрасная подруга для человека благородного.

– Благородный это ты обо мне? – криво усмехнулся Гренгуар. – Впрочем, конечно, Принц парижских улиц, беспризорник, никогда не знавший своих родителей.

– Пьер, я ведь не шучу. Когда у тебя за спиной тридцать поколений благородных предков, волей-неволей научишься чувствовать кровь в ком угодно. Один из твоих родителей, несомненно, был знатного происхождения. Можно только гадать, но скорее всего это была печальная история мезальянса. Теперь эта тайна уже не выйдет наружу.

– Чего только не узнаешь о себе, – пробормотал Гренгуар, слегка озадаченный ее словами. – Но только все это уже не имеет значения. Жизнь моя сложилась так, как сложилась. И ничего не изменить.

– Не изменить, – согласилась Жаклин. – И все же, если ты будешь знать, что в тебе течет благородная кровь, это не даст тебе согнуться в сложных обстоятельствах жизни.

– Что ж, может быть ты и права, моя прекрасная Пифия, – Пьер тихонько сжал ее пальцы. – А о своем будущем можешь мне рассказать? Что ты намерена делать теперь, когда стала свободной?

– Есть кое-какие мысли. Прежде всего, хочу заняться наследием Дианы де Круа, первой жены Бриссака. Если помнишь, я говорила тебе о ее прекрасной музыке. Я хочу собрать все. И действительно обессмертить ее имя. Потому что прекрасное остается в человеческой памяти . Хотя, ужасное тоже, к сожалению. Мы помним имена кровавых тиранов и маньяков, вместо того, чтобы предать их забвению во веки веков. Но помним и творцов, что подарили нам минуты красоты. Я соберу музыкантов, буду устраивать вечера, где они будут играть чудесные произведения, слушая которые люди будут грустить и улыбаться, становиться чуточку лучше. И каждый унесет в своем сердце память о светлом образе Дианы да Круа. Это и обессмертит ее имя. А еще хочу создать школу для девочек и женщин на основании той, что сделала мадам Ирэн. Я восхищаюсь ею и буду помогать. В этой школе девочки будут учиться мастерству дорогого рукоделия. А также письму и чтению. Чтобы они имели в руках профессию и в случае чего могли прокормить и себя и своих детей. Чтобы не кидались замуж за первого встречного, панически боясь остаться одной и умереть с голоду. Муж это не панацея. Он может умереть, заболеть, его могут забрать в солдаты. В конце концов может оказаться просто скотиной. А женщина при этом не должна быть обречена на смерть. Или на какое-то обязательное новое замужество. Хоть за последнего подонка. И еще при этой школе будет приют для женщин, испытавших семейное насилие. Они должны знать, что есть на земле место, где их приютят и защитят, как могут. Так я смогу принести настоящую пользу. И думаю, здесь пригодится мой печальный жизненный опыт и мои скромные теперь средства, – закончила с воодушевлением свои планы графиня.

– Жаклин, душа мятежная, – произнес Пьер, глядя на подругу с нежностью и легкой печалью. – Прекрасная моя бунтарка. Ты не ищешь легких путей. Будешь всю жизнь идти самой трудной дорогой к одной лишь тебе видимой прекрасной цели, пока не упадешь на пути. Но не сдашься. Никогда не сдашься.

Домой Гренгуар попал уже ближе к вечеру. Рассеянно поцеловал выбежавшую навстречу жену. В ответ на ее взволнованные расспросы, сказал лишь: «Все хорошо. Потом расскажу подробнее». Однако «потом» все не наступало. И за ужином Мари имела удовольствие наблюдать, как муж без аппетита ковыряет в тарелке еду, а мысли его при этом витают где-то совсем уж далеко. В конце концов, нужно возвратить его на грешную землю.

– Тео заходил, – как можно более спокойным и равнодушным тоном сообщила Мари.

– Чего хотел? – вяло поинтересовался Пьер. – Я вообще-то предупреждал его, что меня не будет сегодня.

– А он не к тебе заходил.

– А-а, – равнодушно протянул Гренгуар. Потом вдруг слегка поперхнулся и поднял взгляд на жену. – То есть, как не ко мне?

– А вот так, – усмехнулась Мари. – Ко мне он заходил. По делу.

– Какому такому делу? – Пьер почувствовал укол ревности. – У вас что, от меня уже секреты завелись?

– Ну у тебя же от меня завелись, – Мари невозмутимо направилась к выходу.

– А ну стой, женщина, – Гренгуар вскочил из-за стола.

– Догони сначала, – весело закричала супруга.

– Ах, так, значит, – Пьер понесся за ней по лестницам. Оба с громким хохотом вломились в спальню и свалились на кровать.

– А ну признавайся во всем, дражайшая супруга, – прорычал поэт, грозно нависая над ней. – Ты еще не знаешь, в гневе я страшен.