Текст книги "Победителей не судят (СИ)"
Автор книги: Delpinovskaya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
–Я же буду вам здесь только мешать, зачем это все? У тебя будет прекрасная жизнь с Мариной, с вашим новым ребёнком. А мне… мне будет хорошо у дедушки, одной. Тем более навряд ли сейчас тебе, а уж тем более, Марине будет до меня дело. Я ещё раз говорю, я не глупая; когда вчера я обнимала Марину, я все поняла, да и потом, вечером это. Честно сказать, мне казалось, что вы признаетесь, но, видимо, мне не нужно того знать. Ладно…
–Тома, послушай меня, пожалуйста, хорошо? Солнце, – из мужских легких донёсся громкий выдох, от чего уже следом зашипел и нос.
–Говори, я слушаю…
–Тамар… У Марины онкология, очень запущенный рак, который не лечился год.
–Мне не нужно рассказывать, что такое онкология. Я не такая глупая, как тебе того хочется, – тут же детский голос перебил мужчину. Он туго поджал губы, но затем настолько тепло они прикоснулись к девчачьему лбу, что у него внутри все сжалось в колючий комок.
–Прости, я никак не могу привыкнуть к тому, что ты уже такая взрослая, – чуть слышно воздух пролетал гортань, от чего шёпот доносился лишь до собственного слуха и ладоней, что в то время медленно заняли тёплое место на маленькой спине, прижимая все это худенькой тело к себе.
–Никто не знает, что будет с Мариной после операции, как ее перенесёт малыш… Впереди ещё будут курсы химиотерапии. Том, я сам долго не знал, честно, ни о чем не знал, да и стало обо всем мне известно совершенно случайно. Ты девочка большая, ты понимаешь, что я ощущал, в один и тот же миг узнав про ребёнка и про то, что твой близкий человек сам себя давно уже подталкивает к смерти… Оставайся с нами, пожалуйста. Я вижу, какие у вас с Мариной хорошие отношения, и, хоть у нас с тобой они не такие, я всю жизнь тебя любил, сейчас люблю и буду долго еще это делать, пока буду в здравом уме; если ты опять уедешь, то, сама понимаешь, ничего не сдвинется с мертвой точки… Оставайся, малышка, ради меня, ради Марины, даже ради малыша. Если бы не ты, о его, может, уже и не было бы…
Тома подняла снова красные глазки на карие зрачки отца, медленно в них всматриваясь. Лишь спустя минуту немой паузы, когда у края нижних ресничек уже собрались слезинки, готовые покатиться вниз, беленькая щека прильнула к колкой щетине, начиная тереться об неё так, как это делают новорожденные котята о брюхо мамы-кошки. Олег молча прильнул носом к ее лбу, в редкие моменты задевая своими губами то аккуратный носик, то уголок глаза, то белую щечку.
Просидели так они пару минут, после чего голова девочки начала медленно катиться вниз, совсем скоро с тихим сопением укладываясь на отцовское плечо. Последний поцелуй, упавший на ее висок, растянул на лице Брагина тёплую улыбку, которая в тот момент была необходима не только ему : там, за стенкой, на холодном столе, за двоих билось одно огромное сердце, в своей любви не знавшее никаких краев.
Наверное, свою роль сыграла подорванная нервная система, а, может, и настолько крепкая связь, что все трое, не беря в счёт ещё одного, весь это бесконечный день спали. Пытаясь как можно осторожнее уложить хрупкое тело дочки на диван, Олег и сам не заметил, как удобно устроился рядом, свернувшись во всех местах, где только было можно и нельзя. Тома, уютно уткнувшая свой нос в широкую тёплую грудь, тонкими пальчиками вытащила из под папиного плеча подушку, тем самым все три точно такие же присваивая себе. Олег даже не дернулся в сторону, а осторожно даже сквозь сон подтянул дочку к себе, на лице принимая хмурую гримасу, будто бы одним своим видом оградившую этих двоих от всех невзгод.
Тяжёлая смена в операционной закончилась незадолго до полночи. Последние швы накладывались на обколотый обезболивающим затылок тонкой нитью, от которой уже спустя несколько месяцев под светлыми волосами не останется и следа, но это все ещё впереди. Пока мобильный аппарат узи фиксировал редкие сердцебиения небольшого комочка, размером с грейпфрут, на лице местного гинеколога застыла улыбка.
Куликов задремал где-то в углу после слов «как закрывать будете, позовите»; Иван Николаевич уже караулил другую жизнь в соседней операционной, а игла в умелых руках Кости начала подрагивать. В метре от него, совершенно не замечая сосредоточенного именно на себе взгляда, Александра Алексеевна улыбалась так, будто видела перед собой на черно-белом мониторе что-то такое, что приводило маленького ребёнка в дикий восторг.
На мужских губах появилась улыбка, и в следующий миг со швом было покончено: он стоял, держа в одной руке зажим с иглой, а в другой ножницы, даже не замечая, как забыл все это уложить на стол.
–Представляешь, почти полсуток наркоза, а он все ещё цепляется за жизнь, как может, – с лёгким смехом на губах произнесла Саша, а ее тонкая рука, сжимающая ручку аппарату узи, в очередной раз потянулась в бок, будто пытаясь что-то разглядеть.
–Ещё и вертится, стесняется, не хочет, чтобы узнали, кто там такой у нас…
Улыбка по мужскому лицу и вовсе поплыла до самых ушей. Будто немного возвращая сознание в себя, мысли встали на место в голову и инструменты тоже отправились на законное место. Он все смотрел на неё, с каждым мигом лишь сильнее понимая, как она похожа на ту самую, которая не просто «та», а та самая, которая «ТА САМАЯ». Белые кроксы обосновались прямо за женской спиной, которая от азарта изгибалась змеей даже в шее, пытаясь рассмотреть этого маленького непоседу.
–Мальчик? – уже пригинаясь, точно как она, Костя невзначай обвил своими руками круглые плечи, а нос, сам того не замечая, наполнился еле-еле уловимым запахом женских духов, которые, от волос пробиваясь сквозь голубую шапочку, окончательно свели с ума сознание.
–А-а… – девушка начала тихо смеяться, наконец отправляя на место скользкий инструмент, а салфетка в ее руке принялась стирать гель с выступающего на худом животе бугорка. Тонкий завиток медленно выпал из привычного пучка на висок, а затем так непривычно на самую середину лба, что заставил наконец заметить то малое расстояние между собственной спиной и стоящим позади хирургом. Щеки в момент налились румянцем, а глаза всколыхнулись вверх, но так и не достигли мужчины.
–Девочка, – уже преодолевая подкатывающий к горлу комок, бурю сладких воспоминаний и томящуюся где-то внизу приятную боль, ее фарфоровые пальцы медленно упали на крепкие руки мужчины. Лицо озарила счастливая улыбка; от тех чувств, что вновь загорались внутри неё в этот миг благодаря тягучему тембру, который был наполнен совсем не как в их «последний день» тоской и грустью, а тихим счастьем, глаза сами скрылись под капиллярными веками, оставляя при этом в голове лишь единственную мысль, все пытающуюся вырваться в космос ради исполнения.
«Пусть хотя бы в этот раз будет не так, как в прежние».
–Саш… Какие мы с тобой идиоты, – чуть слышно прошептали уставшие губы. Она в ответ быстро закивала головой, уже не имея никаких шансов сдерживать себя в следующий момент. Бёдра оторвались от мягкой обивки стула, тут же оказываясь в родных и крепких ладонях.
Где-то вдалеке зашумела посреди, на дикую редкость, гробовой тишины приемного отделения каталка. Время перевалило за полночь уже совсем давно, но до рассвета было также далеко, как и до конца их бесконечной истории. Чуткое ухо могло узнать этот звук из тысячи других, сквозь огонь, воду, усталость и сон; от него сердце билось чаще, и все, абсолютно все, что могло бы заставить нормального человека сидеть не месте, уходило в никуда. Перед только что раскрытыми глазами недвижно сопела в обнимку с лавандовой подушкой Марины Тома. Со сна взгляд ещё немного туманился, как и разум, но что-то яро подсказывало – сейчас мне обязательно нужно быть там.
Не потревожив крепкого сна малышки, крепкий мужчина оказался прямиком по ту сторону баррикад. За дверью с табличкой «Нарочинская М.В.» было куда прохладнее, чем внутри помещения, очерчиваемого им, но спокойствия здесь было больше. Яркий свет по-привычке «с непривычки» слепил взгляд, а то самое громыхание уже слышалось в абсолютно противоположной стороне коридора, где обычное приемное отделение перерастало в послеоперационную реанимацию.
Широкие колёса крутились одно за одним в такт шагающим с ними заодно санитарами, а позади устало плёлся Иван Николаевич, завершавший небольшую пешую колонну. Их спины скрылись за стеклянными дверями, а я в этот момент только начал двигаться вперёд, как тогда казалось, навстречу новой жизни, в которой больше не будет того ужаса, который ни на шаг не отступал от нашей «семьи».
========== Глава 22. Халат, малышка и каштан. ==========
Глава Двадцать Вторая.
Халат, малышка и каштан.
Ночь подходила концу. Медленно и неспешно, томно и вязко она заканчивалась, как это происходит каждый раз с наступлением сумерек. В этот рассвет прежде часто сухие ладони вошли настолько отёкшими, что лишняя жидкость из них пыталась вырваться наружу даже через бледную кожу. Гибкие металлические пластинки прищепок аппарата ЭКГ легко щипали током нежные рецепторы где-то внутри тела: впервые за столько бесконечных дней оно не испытывало той безбрежной боли, не щадящей ни единой клетки ослабевающего на глазах организма женщины.
Первое, что бросилось в сознание с его приходом – тяжесть. Везде: ноги, руки, губы, веки, ладони, живот, даже тонкие перья ресниц – все это казалось неимоверным грузом, пытающимся раздавить кости, терпящие скупую тоску.
Второе – сегодняшнее утро в серо-зелёных тонах спальни, в которой прежде никогда не встречала я рассветов, закатов, да и не была вовсе. Жарко так же, как здесь, дома тоже не было. Сейчас, будто специально, как это и бывает обычно, кто-то в раннюю мартовскую жару, когда столбик термометра показывает +26, продолжает накручивать обороты отопления. Сезон ведь не окончен.
Любимые локоны не бились в глаза – третье. Сколько раз грозилась сама себе отрезать их? Видимо, не решилась я – за меня это сделал кто-то другой. После легких движений от ткани наволочки послышался шуршащий звук, будто сейчас у меня глаза находятся не на голове, да и все, что было до этого – происходить совсем не с головой, а задницей.
На глазах медленно проступили слезы. Мало того, что по мне климакс плачет вместе с хосписом, так теперь ещё придётся стать постоянным клиентом магазина париков – молодец, Нарочинская, молодец. Сапожник, хотя бы, ходит босиком, а ты… Гребаное недосветило нейрохирургии, прежде вытаскивающая пациентов из такого дерьма, сама довела себя до него…
Четвёртое – что-то больно щипало руку, причём всю, но по-разному: пальцы даже приятно покалывало, а вот локти, где тонкие вены бились из-под кожи темно-сине-фиолетовыми лентами, как это было и на запястьях, что-то очень неприятное будто распирало все изнутри. Ах, да, любимый катетер, только вот какой придурок додумался ставить его сюда…
Только в самом конце, когда все эти немые возмущения, отчаянья и разочарования отошли на второй план, голубой взгляд тяжело пополз в сторону горячего пятна где-то рядом с выпрямившейся талией. Странным жаром веяло от бездушной ткани, но при одном только виде этих пальцев, широкой ладони… Губы склеились в тонкую линию, а глаза снова стали мокрыми, какими часто бывали в последнее время.
На соседнем стуле, уложив одну руку на спинку вместо подушки и оперев на нее голову, другую свою ладонь он неотрывно держал на женской кровати там, где, видимо, пару минут назад была рука. На грустном лице потеплела улыбка, от которой все прежние мысли медленно покинули голову. Теперь, спустя несколько секунд усилий, мокрая ладонь сжимала мужское запястье даже вопреки пластиковым датчикам, катетерам и раннему утру. Снова где-то под ресницами появились крупные капли жидкости, которые почти сразу начали щипать кожу.
Сухие губы медленно раскрылись, чтобы очередная порция воздуха, уже с трудом пробивающаяся сквозь забитый жидкостью нос, смогла проникнуть в пустые лёгкие. В груди на мгновенье появился спазм, но тот настолько быстро сменился тем странным ощущением, к которому все ещё было сложно привыкнуть : внутри тебя теплилась новая жизнь, настырно пытающаяся доказать всем и вся своё право на это место. От мягких шевелений слезы из глаз стали катиться лишь быстрее, а что можно было говорить, когда прямо поверх тонкого пледа, укрывающего послеоперационное тело, оказалась широкая ладонь сопящего мужчины, который сегодня впервые так близко столкнулся со счастьем.
Лишь только ощутив тонкие пальцы на собственном затылке, голова одёрнула сон в другой угол комнаты, где бездушно фырчали всевозможные аппараты. Стеклянные глаза мутным взглядом уперлись в женские ресницы, сначала выдерживая киношную паузу в пару секунд, и лишь потом наконец все осознавшие губы потянулись вперёд, к бледному лицу, исчерченному мокрыми дорожками слез.
Без лишних слов тёплая кожа вызвала ещё больший поток слез, и, спустя лишь мгновенье, те с силой лились по щекам бурными майскими горными реками. Кажется, теперь она по-настоящему не понимала, за что она все ещё здесь; за какие такие страдания именно сейчас ее лицо обвивают горячие ладони самого любимого во всем мире человека вместо ледяного пледа пустой квартиры или терпкого дубового запаха замкнутого пространства. И сейчас она была готова закричать, честное слово, крикнуть так громко, чтобы весь белый свет услышал ее голос, узнал о ее счастье просто находиться здесь, но вместо того тихое сипение ободранных связок сорвалось с бледного горла и тут же стихло, меняясь на кашель, который заставил перебинтованную голову подняться высоко, как тогда казалось, над подушкой. Тяжесть тут же потянула шею обратно, и новые капли слез сдерживала лишь тёплая улыбка на его лице. Горячие руки за те доли секунд пробрались под самый ее затылок, осторожно поправляя под ним подушку.
–Я же обещал, что нас ещё услышит Подмосковье? – легкая усмешка проскочила по его лицу, и жить уже, кажется, было легче ей. Внутри снова что-то затормошилось, и улыбку уже было тяжело сдерживать слезам.
–Обещал? – уже немного более громким сделался его голос, разрезающий тишину, от чего никто из окутанных в это раннее утро людей не заметил тихого скрипа двери за их спинами.
Маленькая девочка со смятой ото сна челкой несмелым движением ладони толкнула ручку вперёд, но от тихого смеха, что следом же вырвался из кипельно-белой комнаты, и без того нерешительный настрой улетучился. Припухшие губки задрожали и в миг собрались в тугую дугу: она там была явно лишней – теперь эта мысль зубами вгрызлась в детское сознание. Маленькие ножки совсем тяжело начали волочить малышку обратно в кабинет, где она по мнению Олега все ещё должна была спать. Первая дверь пролетела мимо ее взгляда, вторая, третья, пятая, лестничный пролёт, ещё один, и она без труда пролезла под турникетом мимо спящего за своим же рабочим столом дяденьки-охранника.
Без особых усилий ей удалось оказаться за большом мраморном пороге, который под лучами только просыпающегося солнца веял морозным холодком. Прохлада окатила худенькие ножки мурашками, откуда те перебрались на спину, а потом и добрались до самой макушки. Тома вздрогнула. Маленькие ладошки, обняв собственные локти, пытались хоть немного согреть себя, но все попытки были тщетны.
Ближайшая отсюда лавочка была в небольшом сквере прямо против главного входа в клинику, окутанная зеленью соседних кустов, а прямо над ней заливалась белым цветом вишня. Странно, но ничего подобного с ней раньше не было. Будто кто-то толкал эту маленькую девочку туда, по-дальше от чужих глаз и голосов. Роса уже успела осадить холодные капли на деревяшки, но это совсем не волновало с каждой секундой лишь больше замерзающую девчушку. Устроилась она самым удобным способом : коленочки с силой давили на плоскую грудь и маленькая головка бездвижно легла на опертые о них руки. Медленно из карих глаз начали катиться крупные горячие слёзы, выносящее из тельца последние капли тепла.
–Мамочка, я так скучаю по тебе… Мамуль, пожалуйста, вернись…Мамочка, я никогда больше не буду на тебя обижаться, честно, никогда совсем, – белые ладошки быстро стёрли мокрые дорожки с щёк, с силой сжимая соленую жидкость пальцами.
–Я даже учиться буду хорошо, уроки всегда буду делать, сама, мамуль, честно, только вернись… Мамочка, я без тебя никому не нужна здесь, мамуль…
–Обещал, – через еле заметную улыбку протиснулся шепот, который тут же отозвался эхом, будоражащим все в голове, что снаружи была с силой стянута бинтами.
–Прямо сейчас едем? – уже через все эти неприятные ощущения голос прорывался куда увереннее, но все ещё не становился громче даже на каплю, но так хотел стать в один миг криком. Ожидание – самая страшная пытка.
–Вот выпишут тебя и сразу же, – на холодном женском лбу загорелся его поцелуй, а после него наконец на бледных девичьих щеках начал появляться скупой румянец. На белесой коже тот выделялся свекольными пятнами красавицы «Дуняши», что не могло не вызвать улыбку на мужских губах. Она была рядом. Была жива, дышала, еле улыбалась, смотрела на него самыми разумными в этом мире глазами; в душе топила свою любовь, что тщательно скрывала, дабы прямо здесь и сейчас та не разорвала крепкие кости на хрупкие песчинки атомов.
–Стеснительная у тебя мама, да, карапуз? – в ответ на горячую и широкую ладонь, которая, кажется, прежде никогда так уверенно его не касалась, круглый живот чуть слышно пнулся, но это даже заставило Марину скорчить лицо, укладывая собственную ладошку верх мужской.
–Не бойся, это папа. Папа – наш с тобой спаситель: сначала – твой, теперь – мой, а если ты будешь его бить, то он обидится и, – не успев договорить, мягкие губы облились струей сухого больничного воздуха. Женский голос прервался мужским, и голубые хрусталики глаз переместились плавно и медленно на его светящееся радостным счастьем лицо.
–И все равно будет любить тебя сильно-сильно, – мужской голос чуть дрожал. Не сипел, не трусил. Он именно дрожал, ощущая весь тот груз ответственности, который в тот же миг окончательно закончился на широких плечах.
–Не один папа, и не одна мама… теперь у тебя даже сестричка есть, которая тоже хочет с тобой познакомиться. Ты же не будешь ее бить? Она же девочка, – тем временем, пока мужчина заинтересованно разговаривал с животом в марлевой рубашке, со светлых губ улыбка никуда не делась, но выросла не меньше, чем раза в три.
–Где Томка то? Вчера толком не пообщались, позавчера… Извини, если сейчас что-то не так скажу, но будет правильнее, на мой взгляд, нам с ней поговорить. Наверное, для начала, даже мне одной, – тонкие пальцы потихоньку превратились в крепкий кулак прямо поверх сильной мужской руки. Карие глаза взобрались вверх по голубоватой ткани прямо до ещё более небесных глаз Марины, наконец медленно упираясь в них собственной тревожностью.
–Так будет правильно, Олег, – лёгким кивком подбородок коснулся груди, после чего тот самый голубой взгляд остановился в пятом углу комнаты, начиная в голове перебирать правильные слова для той маленькой девочки, которая совсем недавно для неё была абсолютно чужой, но, несмотря на это, смогла вселить в холодную женскую душу ту искру любви, которая совсем давно казалась всем затухшей.
Крупные капли начали медленно бить по большим листам каштана, собирались на зелёных пластинках, и уже яркими брызгами воды разбивались о землю. Сначала во дворе едва можно было развидеть чёрные следы на сухом асфальте, но уже спустя пару минут по многочисленным окнам клиники начали бежать дождливые дорожки, размывая изображение спящего города по ту сторону мира. Когда темная челка закрутилась в упругие кудряшки, коленки покрылись дрожью, тонкое платьице промокло почти насквозь и соленые слезы на щеках практически были единым целым с небесной влагой, только тогда Тома в очередной раз растерла по лицу следы прежней тоски и печали. Наступая во все попадающиеся на пути лужи, она добралась до порога, с которого спускалась пол часа назад совершенно сухой.
От тепла помещения мокрые коленочки начали безудержно дрожать, позволяя с трудом подняться девочке на тот самый этаж, где она была раньше. И лишь переступив порог отделения, от испуганного вида собственного отца в сжавшейся до пределов души стало ещё теснее.
–Тамара, – уже почти подбегая к дочке с полушепотом на губах, Олег стянул с плеч свой халат, заворачивая в него маленькие белые плечи.
–Ты где была? Почему ты ничего не сказала?
–Что с Мариной? – кажется, пропуска все прежние слова мимо, она совершенно стеклянным взглядом смотрела внутрь мужских глаз, теряя в собственных любую надежду.
Крепкие руки с силой прижали мокрую девчушку к себе, и, целуя ту в холодный висок, Олег быстрыми шагами потянулся к ординаторской.
–Все хорошо… Пришла в себя, тебя ждёт.
Когда прежнее платье висело на чуть-тёплой батарее, холодные ножки были укутаны в махровый плед вместе со всем остальным телом Тамары. Прямо так, сидя на руках Олега, девочка вновь появилась в жизни Марины, через силу терпевшей новую головную боль, желание уснуть и ниоткуда взявшуюся усталость.
–Ты на улице что-ли была? Том? – чуть испуганный взгляд девушки метнулся на Олега, но он в ответ лишь усадил дочку на своё прежнее место, переводя глаза на часы.
–Я минут через пятнадцать вернусь, – он снова поцеловал малышку в затылок и, как обещал, тут же удалился, оставляя их наедине.
Потерянный вид девочки даже у не до конца пришедшей в себя Марины вызывал много вопросов, но задавать их все прямо было непростительно больно. Маленькая ладошка, вытянутая из-под пледа все ещё собирала в себя дождевые капли, а когда в воде оказались потеплевшие пальцы девушки, Тамара дрогнула, переводя взгляд на ладошку.
–Я никому не нужна, теперь даже тебе и Олегу. Я хочу уехать обратно к дедушке, так будет лучше и вам, и мне.
Губы Марины быстро сжались, но, стараясь преодолеть даже это вместе с болезненной сухостью в горле, она с силой сжала детские пальчики, потягивая их на себя.
–Я не могу тебе ничего запрещать, потому что я для тебя, наверное, чужой человек. Я не могу утверждать, как тебе будет лучше. Не могу, потому что я не твоя мама, не твой дедушка, и даже не ты сама. Это твоя жизнь, и решения в ней ты вправе принимать сама, но я всего лишь хочу, чтобы ты знала. Если бы не ты, я бы никогда не была так счастлива, как сейчас, – голубые глаза начали заливаться светлыми бликами от больничных ламп, считыватель пульса на мониторе начал с каждым словом увеличивать свои показатели и внутри все так сжалось, когда детская ладошка под ее пальцами ослабела.
–Может, это будет звучать странно, но, если бы не ты, я бы никогда не встретила твоего папу, никогда бы не призналась во многом самой себе, никогда бы не научилась переживать за чужую жизнь так. Если бы не ты, моя жизнь сейчас бы ничем не отличалась от той, которая была раньше; никогда, понимаешь, никогда в жизни я не переезжала в другой город ради человека, никогда не любила никого, как полюбила тебя. Меня никто и никогда не понимал так, как это делаешь ты. Мне бы очень хотелось, чтобы ты с папой наладила отношения, чтобы вы с ним стали по-настоящему близкими друг для друга людьми; я была бы счастлива каждое утро будить тебя в школу, заплетать тебе косички, помогать тебе во всем, видеть как ты взрослеешь, становишься не просто девочкой Томой, а настоящей девушкой, настоящей личностью, которая способна покорить любые вершины. Я не могу тебе ничего из этого навязывать и не могу ни о чем просить, просто хочу, чтобы ты знала. Только ты принимаешь решения в своей жизни, потому что эта жизнь твоя, а не моя, папина или ещё чья-то. Я счастлива сейчас благодаря тебе, спасибо. Я хочу, чтобы ты тоже была счастлива, но как ты придёшь к этому – решать лишь тебе; просто знай, что тебя любит папа, тебя любит твоя мама, дедушка, бабушка и все, кто тебе дорог, но и я тоже люблю тебя своей любовью, которая, возможно отличается от всех остальных, но, поверь, она ни чуть не слабей. Я не прошу тебя остаться, нет. Я буду счастлива наблюдать за твоим счастье, но как ты к нему придёшь – решать лишь тебе, просто знай это, моя маленькая, – хрупкая капля медленно покатилась вниз, минуя все складки, ямочки и складочки на лице; мокрая дорожка ее следа в этот момент сияла так, будто была усыпана бриллиантами, но, спустя мгновенье, стеклянный шарик упал на постель, оставаясь лишь маленьким разводом на ткани.
Девочка потихоньку подняла упавший вниз взгляд на Марину. Женские пальцы уже не сжимали маленькую ладонь: у них просто не было на это сил. И новые капли начали медленно скатываться по лицу вниз, касаясь щёк, губ, подбородка и даже шеи, после чего ровно каждая разбивалась об белую ткань.
–Я… я тоже тебя люблю. Пусть, не так, как это делает Олег, как будет тебя любить ваш с ним малыш, но я тоже тебя люблю и не меньше, чем они. Я вижу, как ты сейчас счастлива; я видела, как вам было хорошо втроём, и так вам будет лучше, чем со мной. По-настоящему счастливой я была бы лишь рядом с мамой, но маму не вернёшь, потому тут ты не угадала… Я искренне желаю тебе всего хорошего, но оставаться с вами не буду, потому что и тебе, и даже Олегу, я совсем чужая. Какая-то непонятная девочка, которая будет путаться у вас под ногами… Я попрошу дедушку купить мне билеты и улечу к нему, навсегда, чтобы всем было лучше, – девочка потихоньку вытянула свою ладошку, слезла со стула, но взгляда с краснеющего лица Марины так и не спускала.
–Я поняла, – из поджатых губ через силу появилась улыбка. И хоть, правда, рядом с ней стоял абсолютно чужой человек, прощаться с ним было больнее, чем с самым близким.
–Ты… Хоть иногда пиши, как твои дела, мне же интересно, как у тебя все сложится в будущем. Я уверена, ты станешь, как мама, хорошим врачом, будешь лучшей мамой на свете и самой-самой женой. Я верю в тебя и буду скучать по нашим взрослым разговорам.
Тамара смотрела на Марину совсем пристально, а та даже не могла оторвать головы от груди: внутри все настолько тянуло и жгло, что от любого движения было тяжелее дышать и жить.
На всю палату раздался тихий цокот пальцев о деревянную дверь, а следом из коридора появилась Саша, с улыбкой держащая в руках свой фонендоскоп.
–Привет мамам самых стеснительных принцесс, – и заметив плачущую Марину весь веселый настрой улетучился.
–Марин, что? Ты чего? Тебе нельзя сейчас совсем нервничать, – преодолеть те метры она умудрилась за одну единственную секунду, тут же укладывая девушку обратно и пытаясь понять, что случилось.
–Это я виновата. Я опять виновата, даже когда не хочу этого. Прости… – закусывая нижнюю губу, Тамара быстро спрыгнула со стула и также быстро покинула палату.
–Марин, ты в своём уме? Тебе сейчас отдыхать и отдыхать нужно, а ты здесь истерики разводишь.
–Я не хотела, оно само, – женский взгляд упрямо упёрся в ту самую дверь, за которой быстро пропал силуэт девочки, и оторвать ее умудрился лишь мягкий пиночек в ответ на нежные руки доктора на животе.
–Что бы творишь, Марина… За тебя в операционной почти сутки боролись, малышка твоя жива, здорова, ни кровотечений, ничего, все в порядке, а ты ещё сырость разводишь…
–Малышка? Ты сказала «малышка»? – кажется, глаза в тот миг покраснели лишь больше, а та ладонь, что вот-вот сжимала ручку Томы, потянулась к ладони девушки.
–Да, Марина Владимировна, у вас беременность, 15-16 недель, девочка, но если ты прямо сейчас не успокоишься, твоя плацента может помахать тебе вслед. Намёк хорошо понят? – строгий женский взгляд быстро прожег Марину, пока нежные пальцы продолжали ощупывать выступающий животик.
Уже с тёплой улыбкой на губах, она закивала, пытаясь остановить поток слез, что прежде срывался из глаз.
–Девочка…Девочка
Комментарий к Глава 22. Халат, малышка и каштан.
Уважаемые читатели!
Убедительная просьба не писать «ЗАБИЛИ НА ФАНФИК/ЧИТАТЕЛЕЙ». От этого новая глава быстрее не напишется, работать авторы лучше не станут, а лишь наоборот – это из только демотивирует. Ни раз мы просили у вас прощения за отсутствие глав, но на то были весомые причины и потребности, которые определенные периоды времён являются более важными, нежели новые главы.
Эта глава писалась долгие два месяца по мелким крупинкам лишь потому, что у авторов были зачеты/экзамены/егэ и так далее по списку. Фанфик не был заморожен/завершён, ничего подобного не происходило, кроме того, что банально не было СИЛ, ЖЕЛАНИЯ и ВРЕМЕНИ Яна написание. Согласитесь, читать приятнее, когда работа написана автором, который горит сюжетом? Мы могли выложить маленький кусочек на 1,5-2 страницы, но нам хотелось сделать особенной именно эту главу, и, кажется, у нас это получилось.
Не расцените это как грубость, но, правда, такие комментарии отбивают всякое желание писать что-то новое.
Мы рады вновь вернуться к вам и будем стараться писать, радовать вас и дарить новые сюжеты чаще, но вы, наши дорогие читатели, тоже не забывайте, что авторы – это обычные люди с обычными проблемами, чаше студенты, которым в определённое время совсем нет времени ни на что, кроме учёбы (извиняюсь за тавтологию).
Надеемся, что наши преданные читатели достойно выдержали эти два месяца разлуки и рады нашему возвращению❤️
========== Глава 23. Пончик, девственность и локоть. ==========
Глава Двадцать Третья.
Пончик, девственность и локоть.
–Девочка. У нас будет девочка, дочка, – чуть слышно женский голос скользил по кафелю белой палаты, отражаясь от каждого уголка, каждого края стекла, становясь одновременно в несколько раз тише в помещении и громче внутри его головы.
Кажется, наблюдая неподвижным взглядом за невероятно счастливыми голубыми глазами, он до сих пор в это не верил или делал это не до конца. Надо же, столько времени, столько всего случилось, произошло, стало ясным, поразило, убило и вернуло к жизни, что сейчас даже эта жизнь казалась каким-то несбыточным сном психбольного человека. Небритая щетина медленно расползлась в стороны, позволяя всему миру на секунду озариться счастливым светом. Прежде крепкие и уверенные руки медленно начали потряхиваться, а, как только в очередной раз они коснулись женского живота, вовсе стали подпрыгивать в робких попытках оттянуть тёплое одеяло вниз. Эмоции хотели литься в этот момент через край, но вместо того он медленно наклонился, кончиками губ касаясь тонкой ткани рубашки, под которой билось маленькое сердце сильного человека.
–Девочка… – холодный нос вырисовал тонкую линию полную любви, будто теперь совсем по-другому, как в первый раз, касаясь этого аккуратного холма тепла и нежности.
–Принцесса маленькая…
Тем временем женские пальцы медленно запутались в светлых волосах, теряясь там с концами как только появились силы перетерпеть умиление и начать серьезный разговор.
