Текст книги "Победителей не судят (СИ)"
Автор книги: Delpinovskaya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
========== Глава 1. Кольцо, винцо и табуретка. ==========
Глава Первая.
Кольцо, винцо и табуретка.
– Да пошёл ты лесом, – сегодняшние крики из вечно тихой квартиры слышал, кажется, весь район. Чёрное бра, такое же кружево чуть ниже, сетка чулков и два года жизни отправились вместе с девушкой, покинувшей только что уютное, почти семейное гнездышко, куда? Правильно, коту под хвост!
И тушь стекала по щекам вместе со слезами, и пальцы судорожно тыкали на кнопку вызова лифта (глупая, будто от этого быстрее бы он приехал), и, кажется, душа сама себя также тыкала ножом. Когда же металлические двери наконец раскрылись перед ней, воспоминания ударили в голову, как игристое вино, заставляя от их тяжести просто-напросто скатиться на пол, оставляя под собой лишь пару сантиметров шпильки.
Примерно так началось празднование двух лет со дня знакомства Марины Владимировны Нарочинской и Константина Викторовича Скрипалева. Хотя, нет. Началось оно немного раньше: там, за дверью тихой квартиры с опьяневшего мужского тембра, слабого перегара и беременности его бывшей. Последнее – отличный подарок, с которым теперь ему пришлось жить, ну а ей – сидеть в лифте между четвёртым и третьим. В том самом белье, которое скрывало лишь тонкое платье с запахом в мелкий горошек.
Губы уже были искусаны в кровь так, что даже алая помада была совсем не алой на таком фоне, да и помады как таковой там уже не было.
От прежней красивой девушки почти ничего не осталось, кроме локонов, которые нельзя было испортить ничем, ведь она старалась их сохранить на всю ночь, а обещалась быть ночка жаркой.
– Сволочь, – крепкий кулак с силой толкнул всю свою злость в обшивку тесного пространства в надежде, что прямо здесь кабинка застрянет, а умереть от клаустрофобии получится намного раньше, чем приедут техники.
Увы, сегодня точно был не ее день. Благополучно двери раскрылись на первом, где от такого внешнего вида приличной девушки, уважаемого врача и мирной жительницы сорок восьмой квартиры у консьержки округлились глаза и чуть вниз отодвинулась нижняя челюсть. Делать было нечего. Марина стёрла ладонью бегущие вниз слезы, а другая рука держала бутылку красного полусладкого за горлышко. Ноги выпрямились и стали похожи на две длинные ходули, от чего женщина пожилых лет была удивлена ещё сильнее, но только непонятно от чего: от наготы или от чрезмерной худобы.
Отражение в висящем прямо напротив бюста девушки красовалась слегка потрёпанная женщина, как бы она сама не боялась этого слова. Делать было нечего, кроме как прямо там начать приводить себя в порядок.
– Ничего, – сама себе под нос бурчала она, стирая кровь с губ, а затем избавляя от неё и подбородок. – Не ты первый, не ты последний.
Ещё один глубокий вдох чуть прояснил девичий разум, а каблуки наконец застучали по кафелю в направлении двери, приковывая к себе внимание бабушки.
И, да, сегодня вечером ей было плевать. Плевать на позднюю осень, на завтрашнее дежурство. Даже на кольцо на безымянном пальце плевать было.
Кстати о кольце. Уже за пределами подъезда, когда запах развевало ветром, оголяя бёдра почти до самого белья, про него она наконец вспомнила. Однако лишь потому, что его бриллиант, который чудным образом впился в пробку бутылки, помог избавиться вину от заточения. Свою функцию оно в ее жизни выполнило, а потому тут же золотой блеск затерялся где-то в ближайшей клумбе под жёлтыми листьями вместе с закупоркой.
Подруги? Нет, слишком банально, да и те ей сейчас казались мерзкими. Наверняка же, хоть одна из них знала о «Катеньке», как сегодня мне представили то, что теперь будет спать на моей половине кровати. Знали и молчали.
К маме ехать тоже смысла много не было. Хотелось мстить, сделать ему так же больно, как сейчас, было паршиво ей.
Все дороги ведут в Рим, но это актуально лишь для каких-нибудь аристократов или путников. Для немного употребивших девушек в восемь часов вечера куда более актуальны будут все дороги, ведущие в клуб. И таковой был.
В центре Москвы в октябре гуляющая в полуголом состоянии девушка тоже была актуальна, а потому и бутылка была опустошена также быстро, как и мимолётные взгляды пытались ее ещё сильнее раздеть. Впереди замелькала знакомая вывеска ночного бара, где обычно собирается вся золотая молодежь столицы. До молодежи тянуться было далековато, но вариантов было немного, да и задор алкоголя наступал на пятки – начинать с чего-то надо было.
Со второго раза и ладони охранника на правой груди Марина попала в темное помещение с гремящей музыкой и бегающими туда-сюда разноцветными бликами.
Тому же самому платью надо отдать должное: взгляды к себе приковывать оно умело не хуже его обладательницы. Все мужчины, мимо которых она проходила, облизывались липкой слюной. Ещё бы, кто мог устоять перед походкой тигрицы, которая пришла на охоту. Но пока интересовал ее только бар. Кондиции вина было маловато, чтобы поступится со своим принципами и лечь в постель с первым встречным, а последнего теперь хотелось ещё больше.
– Виски, сто,– сквозь шум окружения произнесла она бармену, а бёдра уместились на стоящем напротив стойки высоким стулом. За теми бёдрами в миг была образована очередь.
Но пока все вокруг приводили себя в порядок, один из посетителей, кажется, единственный,кто ещё не был поражён ни ее походкой, ни длинной платья, в общем ничем, поднялся с места и за пару шагов оказался у барной стойки, усаживаясь рядом с блондинкой, и тут его вновь больше интересовал мужчина в темной велюровой жилетке поверх белой майки.
– Коньяка, двести,– голос его был не низким и басящим, но и не слащаво-милым, как у большинства мальчиков нашей молодёжи. Из-за шума вообще было странным явлением, что звуки его тембра заставили колебаться слуховые косточки женских ушей, но именно это заставило светлые глаза обратить на загадочного незнакомца внимание.
«Хм, а он достаточно ли красив, чтобы быть моим первым встречным?»
Теперь эта мысль одолела мозг девушки, а компанией к раздумью стал сосуд с коричневой жидкостью и приятным спиртовым запахом. Последний до предела добавил уверенности прежде скромной девушке, от чего она заулыбалась, немного отпивая и начиная сверлить незнакомца взглядом.
А он, кажется, быстро понял эту горячую точку на своём лице, куда так стремилось сознание соседки. Он наконец повернулся через семь секунд, также улыбаясь в ответ, а она лишь вновь отпила немного, начиная смеяться.
– Девица, тебе кажется хватит, – в своей манере произнёс он, не переставая улыбаться и поднимаясь с места. Он был такими высоким, что даже сидя на стуле девушка оказалась ниже. Когда же шаг, разделявший их, растворился в невидимой пропасти, ее губы стали вновь закусываться, но уже через улыбку.
Он ей понравился. Красавчик, высокий, с приятным тембром, наверняка ещё и в сексе прекрасен. А ладони, что только что поправили упавшие на мокрое лицо волосы, были тёплыми и даже в какой-то мере ласковыми. Лимит доверия наполнился также, как и женская решительность, от чего здравый смысл полностью покинул девушку, и в следующую секунду она уже горячо целовала красавчика, которого знала без пяти минут вечность, но кайфа от того получала столько, сколько ни разу в жизни не испытывала.
========== Глава 2. Сорочка, почка и похмелье. ==========
Глава Вторая.
Сорочка, почка и похмелье.
Голова назойливо напоминала о своём присутствии где-то чуть выше горла, к которому подкатывала тошнота. «Не умеешь – не пей» – по жизни было точно не про эту девушку, но, видимо, с сегодняшнего дня её жизнь началась заново в прямом смысле этого слова.
Правда, зареветь от таких «ярких» ощущений Марине сейчас хотелось не меньше, чем новорожденному малышу, которого вырвали из давно полюбившегося ему тёплого местечка. Кстати, её тоже, в какой-то мере, избавили от привычного вида, на который каждое утро падал бодрый глаз.
Странно, но почему-то этот вид нравился ей намного больше прежнего. Все началось с потолка, который был настолько идеально ровным и глянцевым, что краев его заметить можно было не сразу от головокружения. Дальше затуманенному вчерашним алкоголем взгляду предстал огромный шкаф. Такой, куда бы смело могли вместиться сразу все вещи, включая даже сумки и туфли, а этого добра у Нарочинской «выше крыши».
Интерьер целиком, да и без всей этой «гамбасовской» мебели, казался ну настолько приятным сознанию девушки, что мысль о «пробуждении в такой красоте каждое утро – всего-то мысль» стала придавливать чувство самолюбия.
Следующий же предмет интерьера вообще никоим образом не укладывался в её представлении. На белоснежной тумбе, которая блестела своей стеклянной поверхностью так, как не сияли глаза девушки в день предложения руки и сердца, как будто само собой разумеющееся, стоял деревянный поднос цвета ольхи на резных ножках. На поверхности такого мини-стола спокойно обживалась жемчужная чашка кофе, венские вафли с каким-то красным джемом и бутылка минералки, как нельзя кстати, дополняла собой весь этот пейзаж.
Видя перед собой все это, девушка сначала решила удостовериться, что сон окончательно ушёл прочь: холодные ладони легко начали щипать прозрачные щеки, переходя выше и уже растирая отёкшие глаза. Тут на подушечках пальцев начал ощущаться странный холодок, влага покрыла кожу, а что-то мягкое и такое же мокрое заставило прекратить все эти действия в один момент.
Лишь когда все самые страшные версии были перебраны воображением, соизволила появиться в таком театре утреннего абсурда идея о полотенце. Самом обычном кухонном полотенце, смоченном под струей прохладной воды и которым утром приводят в порядок мысли после знатного вечера. Дыхание вновь стало слышным, но вот мысли начала тормошить ещё одна придумка.
Рядом, под боком в этом же одеяле никого сопящего не было; «завтрак» уже ждал меня в метре от подушки, а ни шагов, ни звуков телевизора или чего ещё, указывающего на признаки жизни, слышно не было. Новый театр абсурда благополучно открыл своей единственной зрительнице высокие двери, а она на этот раз поднялась с места, осматриваясь вокруг уже сидя.
Это место и, правда, было красивым. А ещё на соседней тумбочке, которая стояла с противоположной стороны кровати, цвели и пахли мясистые бутоны кровавого цвета. Было их там не меньше двадцати пяти. И все, как один, шикарные, на парафиновых ножках темно-зеленого цвета и с яркими колючками, которые с одной стороны портили прекрасную гладкость, а с другой – были той самой вишенкой на торте.
Тут в поле зрения попали ещё несколько вещей, на которые не обратить внимания сейчас – было бы преступлением. Шелковая сорочка с чёрным ажуром по краям на тонких бретелях, которая, к слову говоря, висела на деревянной подставке, ну никак не могла принадлежать тому, чьи очертания сегодня я помнила ну чересчур смутно.
Ясно было одно – красавчик он ещё тот. Да и спина ещё широкая настолько, что по сравнению с ним Костя показался мне каким-то дистрофиком.
Но хорошо мне было вчера, и впрямь, не от его широкой спины и, уж тем более, не от той сорочки на вешалке. Внутри все пекло и ныло, но эта боль была такой приятной и сладкой, что отказаться на бис ощутить все ее краски стало бы восьмым грехом.
На соседней подушке под одеялом, которое, кстати, довольно приятно пахло гелем для душа или шампунем со вкусом карамели а-ля «Маленькая Фея», оказался небольшой свёрток тетрадного листка. Женское любопытство – дело тонкое.
Дело, тонкими пальцами разворачивающее тонкие листики и также тонко прочитывая содержимое.
«Буду после обеда. Парацетамол на кухне в шкафу над плитой, Жигулевское в холодильнике. Судя по тому, как тебе было вчера хорошо, сегодня ты будешь умирать.
И всё-таки, если соберёшься уходить, ключи оставь в почтовом ящике»
Честно говоря, и эта сорочка, и завтрак, и цветы, да все вокруг, черт возьми, не укладывалось в голове, как реальность бытия. Телефон свой искать было бессмысленно настолько, что последний раз я его видела где-то между квартирой и лифтом, ну и хрен с ним.
И Жигулевское, и парацетамол, и даже завтрак – все было, во-первых, нелишним, во-вторых, полезным и, в-третьих, вкусным. Конечно, если он решил так завести себе домашнюю проститутку, на вряд ли бы что-то получилось.
На часах время близилось к обеду, а потому в протрезвевающую голову начала стучаться совесть. Благополучно забивая на последнюю, спустя уже полчаса я повернула дважды ключи в замке и дернула ручку, от чего дверь открылась, а левая нога уже была за ее порогом, готовая прыгнуть в ожидающее внизу такси, но тут за спиной послышался тихий плач, а затем скрип одной из дверей позади меня.
И черт же меня дернул в этот момент остановиться и оглянуться назад, когда прямо перед моими глазами оказалась девочка лет шести с заплетенными в две косы тёмными волосами.
Та, захлебываться при виде незнакомки стала лишь чаще, закрывая личико ладонями и тут же убегая обратно.
С моих губ сошёл грубый вздох. Планы очень кстати обрушились коту под яйца, а чёрная лодочка зашла обратно в квартиру, в смартфоне за пару кликов был отменен заказ такси. За ней закрылась дверь, ну и отёкшие от алкоголя ноги были обнажены полностью. В зеркале, которое отражало «ничего такую» девушку, Марина ещё раз шумно выпустила воздух из легких, заодно помогая убрать испарину со лба и пару прядок кудрей.
–Нарочинская, что ж тебе так на мудаков везёт в последнее время, не знаешь?
========== Глава 3. Стакан, подушка и медведь. ==========
Глава Третья.
Подушка, кружка и медведь.
Когда ладони уперлись в крышку комода или обувницы, черт знает, что это, голова женщины опустилась вниз, а вместо ее лица в зеркале теперь отражалась молочно-карамельного цвета макушка.
–И почему я не могу сейчас просто взять и уйти? Вот так просто, взять и уйти?! Я эту девчушку в ни разу в жизни видеть – не видела и знать – не знала, да и не узнала ,если бы её горе-папаша не решил меня в качестве няни оставить в своей квартире.
Нет, ролевые игры люблю, отрицать не буду, но не с малолетними.
Немой диалог в собственной голове вселил в блондинку окончательное желание высказать все этому напыщенному индюку всё, что та о нём думала. Напыщенно красивому индюку.
Но, действительно, каким-то странным образом ни эгоизм, ни самолюбие, даже ни банальное чувство собственного великолепия не заставили оставить бедного ребёнка одну дома. А если ещё взять во внимание то, что детей она не любила и никогда ни от кого этого не скрывала, такое её поведение было полным абсурдом.
Тем не менее пальцы взъерошили кудри, взгляд ещё раз упал на саму себя в отражении и ноги сами медленно поплелись к двери, что пару минут назад была закрыты маленькой ладонью.
–Ну что, Нарочинская, так и мечтала всю жизнь? Сбежать из дома, что один мужик привёл свою бывшую с ее отростком, к другому мужику, дома у которого живет другой отросток. Шикарно.
Радовало, наверное, лишь то, что после обеда он обещал вернуться, а значит я смогу с чистой душой отправиться в свою квартиру, где не будет ни мужиков, ни, тем более, их отпрысков.
Дверь открывалась совсем несложно: было достаточно легко потянуть вниз изогнутую ручку, и дерево само начинало наступать на тебя. Плач слышался даже в коридоре, поэтому совсем неудивительно, что в комнате этот противный звук начал забираться в мои уши по самые почки. Его источник, такой же неприятный, находился в постели. Кроватка с виду была очень милой: розовая, с мягким резным изголовьем и блестками, заправленная постельным с феями и засыпанная мягкими игрушками.
Пересиливать себя ей все же пришлось. Несколько шагов дались женщине с огромным трудом, после чего нужно было хоть как-то прекратить этот страшный звук. Наверняка, крики или что-то в этом духе не помогли бы в любом случае, и это я знала ещё с третьего курса меда в отличие от большинства родителей.
Бедра девушки медленно заняли край кровати где-то посередине, а в ответ на тот скрип, который издали деревянные перекладины, девочка пошевельнулась, отлипая носом от подушки, в которую прежде была уткнута носом, и ее глаза в тот же момент начали сверлить меня взглядом, от которого по спине медленно побежал холодок.
–Почему ты плачешь?-в медицине лучшее средство от болезни – знание её причины, потому и в этом случае было принято решение действовать так. Дети, в какой-то степени, тоже диагноз.
Девочка ещё сильнее заревела, что-то неразборчивое прокричав в ответ и тут же легла обратно. От писклявого голоса я невольно поморщилась, но нужно было думать, что делать дальше.
Ход пошли тактильные средства такие, как поглаживания по спине и рукам, хотя это было ещё более противно, пересилить себя Марина вполне смогла. К слову говоря, спустя пару минут таких «ласк» звуки стали кажется тише, а из-под темных растрепанных волос опять показались большие красные глаза.
Ещё раз в таком крике она убеждалась, что иметь детей – это самый настоящий ад, самый настоящий. Постоянные крики, сопли, слезы, памперсы, соски… От тех образов, всплывавших в сознании становилось уже дурно, но девочка вдруг вовсе замолчала, несколько раз подряд кашляя и начиная совсем тихим голосом говорить.
–Где Олег?-хоть и детский, но от плача сиплый голос, показался довольно взрослым, а Нарочинская с большим трудом перевела свой взгляд на её глаза.
–Он…Он по делам уехал,– с перерывом на судорожный вздох женский голос все-таки был высвобожден, но после случившегося в повисшей тишине стало находиться намного тяжелее, чем до этого, и слова из себя она начала уже выдавливать через силу.
–Скоро приедет, не бойся.
–У меня мама умерла. Если ты думаешь, что я от нечего делать истерию, то огорчу тебя,– она вновь всхлипнула, нащупывая ручкой лежащего рядом мишку и обнимая его. Вновь по красным щекам начали катиться слезы, которые, падая, оставляли следы на белой пижаме так, будто принцесса, которая была там нарисована, укрывалась своим зонтиком от дождя.
В этот момент я поневоле поджала губы, взглядом не отрываясь никуда от уже опущенных глаз абсолютно мне незнакомой девочки. Наверное, на душе в этот миг что-то щелкнуло, перевернулось или даже взорвалось, но впервые в жизни мне захотелось обнять ребёнка. Сама найти этому объяснения я никак сейчас не могла, но желание прижать ее маленькое тело к своему и дать возможность выплакаться начало внутри биться обо все органы, пытаясь таким образом вырваться наружу, чему я все-таки ещё сопротивлялась.
Пока эти мысли все ещё жили в моей голове, девочка села на постели, собирая все игрушки в одну большую охапку к себе на колени. Она придирчивым мокрым взглядом разглядывала каждую из них, будто что-то искала в разноцветной ткани и пластиковых глазах.
–Как тебя зовут?-совсем уж сухим голосом произнесла Марина, на что девочка, даже не шелохнувшись, продолжала делать свои дела.
–Тамара. Ещё вопросы есть? Сразу говорю, что твоего Олега я папой называть не буду.
Серьезное бурчание разжалось в комнате, и следующим, что меня поразило, было оно. Вроде бы маленькая, а говорит и, наверняка, понимает все, как взрослая. Что ж, именно это меня начало привлекать в ней.
Да, не любила детей я за излишние сопли и глупости, но сейчас передо мной сидел абсолютно адекватный и здравомыслящий человек. Не удивлюсь, если она сейчас ещё Достоевского или Тургенева процитирует.
За этим всем дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Стало понятно, что тот самый красавчик, который уже успел пройти в моей жизни путь от обожания до ненависти, Олег. Видимо, отношения с дочкой у них не очень задались, но на то точно должна быть причина. Не может такая умная девочка высосать для того причину из пальца.
–Я Марина,-улыбаться сейчас было совсем не к месту, но уголки губ слегка приподнялись вверх.
–Я бы сказала «Очень приятно познакомиться», но мама учила меня быть честной, в отличие от Олега, -интереса к игрушкам было явно больше, чем к личности девушки, но спустя ещё минуту девочка все-таки подняла глаза, равнодушно смотря на Марину.
–И чего? Хочешь знать, почему Олег – просто Олег, а не папа? Потому что он нас бросил. Как? Взял и бросил. Мама переехала в Америку, где мы жили до недавнего времени. Потом мама умерла, и появился Олег, который решил, что во мне вдруг должны вспыхнуть добрые чувства любви к нему. Не вспыхнули. Вместо того, чтобы хотя бы раз приехать к нам, ко мне,он здесь, вот с такими, как ты, развлекался. Все теперь? Можешь прекратить на меня смотреть так, будто я бедная овечка?
От таких слов в моем горле собрался неприятный ком. Правда, она была куда старше, чем казалась на первый взгляд. Слишком взрослая для своих лет.
–Знаешь, -произнесла Марина, усаживаясь удобнее, -а я, в какой-то степени понимаю тебя. Не в полной, конечно, но понимаю.
–Ну и как же ты меня понимаешь?-Тамара по-нервному усмехнулась, а затем уперлась спиной в стену, прижимая теперь к груди вместо игрушек свою подушку.
–Я тоже росла без мамы. Папа… Папа у меня известный учёный, потому он постоянно в разъездах был. Все детство я провела с няней, а когда мне было лет десять, ее тоже не стало… в тот момент, я точно также относилась к папе, который вдруг начал проявлять ко мне добрые отцовские чувства, но со временем все наладилось.
–Мне здесь расплыться в добрых чувствах?
Вздохнув, девушка пожала плечами, садясь рядом с девочкой и беря в руки одну из игрушек – плюшевого мишку.
–Нет, не стоит. Я всего лишь рассказала тебе про то, что пережила я. Если тебе моя компания доставляет чрезмерный дискомфорт, я могу уйти в другую комнату и не трогать тебя, но пока не появится кто-то из старших, одну здесь тебя я не оставлю.
========== Глава 4. Не могу, не хочу и нельзя. ==========
Глава Четвёртая.
Не могу, не хочу и нельзя.
Девочка, наверное впервые, перевела взгляд на Марину, пытаясь заглянуть в ее глаза. Странно, но почему-то жалость тогда начала легонько стучаться в сердце, но не женщины, а девочки, которая до этого всеми своими действиями пыталась казаться холодной и грубой. Она даже не заметила, как в азарте увидеть частичку правды в опущенных глазах, смотревших на руки, беспокойно поправлявшие лапы и уши игрушки, голова наклонилась настолько, что почти легла на колени, а не заметить это было сложно.
Но, как только в поле зрения девушки попали чёрные косички, серо-голубые глаза сразу отклонились от прежнего курса, начиная рассматривать уже не какого-то плюшевого медведя, а лицо соседней девочки.
Она не старалась улыбнуться, не пыталась казаться милой и вовсе не проявляла чувства симпатии в карих зрачках. Она молчаливо смотрела, и причём не куда-то там, не на нос, брови, ненакрашенные глаза или губы, а прямиком в глубину. Туда, куда раньше доставал взгляд Кости, а в раннем-раннем детстве мама похожим взглядом сверлила меня, когда получалось коряво нарисовать сердечко ее «Северным Сиянием» ярко-алого цвета.
В голове что-то резко зашумело и даже стало дурновато, от чего сознание вот-вот собиралось покинуть меня ни с того, ни с сего. Лицо объяло огненным жаром, ну а губы в то же время стали синими, как темное ночное небо. Тамара, вдруг сползшая с постели на пол и стоявшая передо ней, нахмурилась, прислоняя к лбу Марины свою детскую ладонь.
–Все в порядке?-в голосе девочки царило невероятное спокойствие, но капель испуга нельзя было скрыть с невинного лица: бегающий из стороны в сторону взгляд и только выдавал растерянность юной леди.
С трудом разбирая слова, упираясь руками в кровать и пытаясь держать в руках саму себя, Марина дышала шумно и долго, а воздух изнутри будто прожигал трахею и бронхи, от чего делать новые вдохи было с каждым разом все труднее.
–Да…П-принеси воды, пожалуйста…Если тебе не…– глаза закатились внутрь, а голова и вовсе повисла на один бок. Зрелище такое-себе для взрослого человека, а что говорить про ребёнка, у которого от увиденного глаза округлились настолько, что видны были все капилляры.
Любой другой малыш бы начал плакать, кричать, но не Тамара. Мимолетный страх быстро сменился недетской решительностью, и вот уже из плотно сомкнутых губ мелкими каплями брызгается ледяная вода, от которой зубы просто намертво сводит боль, но мама учила эту кроху бороться по-медицински.
Абсолютно обездвиженное тело женщины лежало на полу, но под пятки, как и полагается, был подставлен стул. Сначала губы начали светлеть и даже приобретать некий намёк на розоватый оттенок; от очередной порции воды, вылитой на лицо, и спиртового карандаша с нашатырем лицо начало непроизвольно корчиться, а Тома наконец улыбнулась, прекращая мучить себя ломкой зубов. Она села рядом с копной белых кудрей, небрежно разбросанных вокруг бледного лица, и, как делала сама со своими пациентами, начала шлепать Марину по щекам. Первые попытки были довольно ласковыми, а со временем для достижения лучшего эффекта было решено начать «приводить сознание в тело» куда сильнее. Только и треск слышался от воды, соприкасающейся с пальчиками девочки, но румянец стал совсем заметным, и спустя пару секунд Марина начала сильно морщиться, закашливаясь и возвращаясь с седьмого неба на землю.
–Отлично, -как ни в чем не бывало, девочка поднялась на ноги. Стакан, стоявший прежде на полу, теперь уже был в ее руках, а затем и вовсе оказался на кухонной подставке для точно таких же сосудов.
Марина оклемалась быстро, почти сразу присаживаясь и пытаясь понять, что случилось. Девочки в комнате нигде не оказалось, от чего некоторое волнение начало медленно ускорять глухой ритм её сердцебиения. Подняться на ноги оказалось уже задачей посложнее, но всё-таки решаемой, после чего платье было одернуто на место и волосы вместе с тем приведены в нужную форму.
Так приятно было смотреть на густые темно-серые тучи московского дрянного неба в промозглый дождь, который своими каплями напрочь портил весь пейзаж, виднеющийся сквозь стеклопакеты. Гладкая поверхность, давно не знавшая чистящего средства и полироли, стала огромным и гостеприимным приютом для тысяч мельчайших молекул воды, от чего капли стали покрывать окно не только снаружи, но и изнутри.
Юная спасительница сидела на подоконнике, прямо носом утыкаясь в залапанное пылью стекло. Такая погода целиком, как нельзя, четко и метко могла описать то, что творилось сейчас на душе маленькой Томы. Внизу пищали машины, что-то гудело, слышалось отголоски разговоров и других звуков, свидетельствовавших о продолжении жизни. И было никому не важно: где-то там, вверху, на черт знает каком этаже, сидит она. Та, для которой мир рухнул вместе с синусовым ритмом на кардиограмме; она, которая здесь и сейчас совсем не понимает как быть, жить и даже существовать, если то потребуется, дальше.
Тамара тихо плакала, ладонью касаясь холодных стёкол – слезы катились беззвучно, а длинные и чёрные, как смола, как у мамы, ресницы только и успевали спускать на себе солёный раствор тоски в одиночестве. Размеренно азот расправлял детские легкие по грудной клетке, чего уже абсолютно не хотелось их хозяйке.
Двери детской упирались прямиком в широкий дверной проём кухни, где, казалось, в такой пасмурный день будто бы и не было огромного окна. Найти потерянную девочку оказалось совсем не сложно, и Марина также просто подошла к ней, останавливаясь около стола, который от окна отделяли какие-то жалкие два метра.
–Я очень удивлена, признаю, -мельком по губам скользнула улыбка, а девочке до этого совсем будто не было дела – все ее дела были в это время мыслями.-Кто тебя научил первую помощь оказывать?
–Точно не твой Олег, -черствое шипение послышалось от окна, и Тома рукавом пижамы быстро утёрла слезы с красных щёк.-Мама-хирург и папа-реаниматолог это веская причина не отвечать на твои глупые вопросы?
Характер у неё был ещё тот. Однако большую роль в таком настроении сыграло все случившееся, потому и обижаться на забитого обстоятельствами в угол ребёнка смысла не было. В такой тишине, которая повисла между нами, было слышно все : от шума дождя до дыхания, а вот потом послышалось тихое, противное и писклявое урчание детского живота, который точно был чем-то недоволен.
На часах время близилось к двум. Этого Олега все не было, но и надежд, что его интересовала судьба дочки больше моей, было мало. Как минимум потому, что завтрак был оставлен лишь на меня.
Женщина сделала насколько шагов вперёд, оказываясь чуть ли не на две головы выше шестилетней девочки, и ладони её тотчас словили мокрые руки Тамары.
–Ты ещё ничего не кушала сегодня?
Она обернулась, сначала прожгла серые глаза напротив леденящим взглядом насквозь, а потом тот потихоньку начал плавиться и таять, становясь живым и нестоящим.
–Я не хочу есть. Тебе не нужно меня кормить, охранять и тем более о чем-то беспокоиться. Этим должен сейчас заниматься другой человек, которого я теперь обязала называть «папой». Видимо, единственное, что нас может связывать – взаимное невыполнение этих требований.
–Разговариваешь и мыслишь ты совсем не по-детски,– Марина шумно вздохнула. Одна из ее ладоней стала настолько горячей, что касаться кожи ребёнка было невозможно страшно. Пальцы совсем медленно поправили растрепавшуюся челку на ребяческом лице, но огромные зрачки оставались неподвижными – упёрто смотрели в лицо женщины, будто пытаясь в них что-то нащупать.
–Я приготовлю, а ты потом сама решишь – нужен тебе поздний завтрак или нет.
–Не нужен, -и вновь голос Тамары послышался звоном в комнате. Девочка наглухо поджала губы, до побеления и даже синевы в капиллярах тонкой кожи.
Черт возьми, но эту малышку я понимала сейчас, как никто другой. Она опять повернулась лицом к окну, а мои руки за круглыми плечами распахнулись для объятий. Но тут же замерли, сжимая ладони в тяжёлые кулаки, опустившиеся вниз. Не могу. Нельзя.
========== Глава 5. Помидор, яйцо и кружка. ==========
Глава Пятая.
Помидор, яйцо и кружка.
Дальше все происходило в полной тишине, которая своей идеальностью оглушала и заставляла звон в ушах принимать непосильные для человеческого уха частоты. Готовить я не любила, могу признаться честно. Умела, но никогда не любила. Лишь изредка, длинными и приторными новогодними вечерами, когда даже фирменный оливье свекрови становился комом поперёк горла, в моих руках появлялся миксер или ещё что из разряда кухонной техники. Спустя пол часа во всем доме пахло выпечкой, и на этом моя любовь к готовке заканчивалась как страшный сон.
Сегодня этого желания было ровно столько, сколько в любой другой день – вечность ниже нуля, но почему-то я поплелась к холодильнику. Ассортимент его был слишком «разнообразен», от чего глаза бегали в разные стороны: от пары яиц до помидора, от помидора до пары яиц и обратно. Накормить хоть чем всегда лучше, нежели оставить голодным.
