Текст книги "Победителей не судят (СИ)"
Автор книги: Delpinovskaya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Эти два яйца стали, наверняка, не самым вкусным и, тем более, лучшим завтраком, да ещё и в компании вместе с ними зажаренного помидора, однако запах стоял вполне себе ничего, а огромное стекло покрылось тонкой пленкой влаги.
Белая тарелка была на столе, а рядом с ней стояла кружка с чайным пакетиком, который я уже заливала только что закипевшей водой.
–Тебе сахар в чай сыпать? – от девочки ничего услышать я не ожидала, но не спросить не могла. Тишина в ответ совсем меня не удивила, и я насыпала в большую кружку пару чайных ложек с горкой сладкого песка, размешивая мелкие кристаллы в воде.
–Садись кушай.
–Я не буду,– тишина наконец миновала, и Тома подала голос, но даже не повела взглядом в сторону. Ее голова прильнула к холодному окну, а я внимательно наблюдала за ней, стоя возле кухонного стола, что был «засервирован» к позднему завтраку. Она тихо дышала, медленно и глубоко, засасывая в лёгкие тёплый комнатный воздух. Я сделала несколько шагов вперёд и вновь оказалась у подоконника, следом медленно присаживаясь на него прямо у ног Тамары. Не получается накормить – попробуем хотя бы контакт наладить.
–Ну чего ты хочешь? Я тебя понимаю, и это не пустые слова, поверь мне. От того, что ты не будешь есть, что будешь вот так вот дуть губы и молчать тебе будет только хуже.
И, кажется, между нами уже не было граней, а мне захотелось теперь не просто заставить ее поесть, но и помочь не остаться одной, наедине с проблемами и трагическим стечением обстоятельств. В своё время у меня не оказалось рядом того человека, который смог бы меня поддержать. В какой-то мере и сейчас мне самой нужно было дружеское плечо, но ни подруг, ни друзей у меня не было. Нет, не так, настоящих подруг и друзей у меня не было.
Девочка вновь не шевелилась, лишь взглядом провожала проезжающие под окном автомобили, все гудящие и куда-то спешащие. Наблюдая за ней, я вернулась в детство, но не как другие дети, в счастливое и беззаботное, а в тот самый страшный, самый жуткий и проклятый день, когда утром меня в садик разбудила не мама, а наша соседка. Как сейчас, помню этот запах валерьянки стоявший по всей квартире. Обычно пахло кофе, оладьями или блинчиками, но в то утро была валерьянка. И мама, лежащая в своей постели с серыми губами. Она всегда улыбалась и даже во сне, а щеки всегда, всегда блестели румянцем. На глазах проступили первые слёзы, а я ладонью, будто незаметно стёрла их с холодных щёк. До сих пор помню, как тогда кинулась будить маму, но, как назло, она никак не просыпалась. И целовала, и крепко-накрепко обнимала, и даже уже начала щекотать, но как только меня начали пытаться оттащить от холодного тела, в детскую голову пришло осознание всего происходящего. Слезы в тот миг полились градом, а я настолько крепко вцепилась в мамину шею, что от того на ней остались синяки.
И сейчас я также не могла сдержать слез. Они катились ручьём, а руки все также пытались их вытирать, но это было бесполезно. Нос скоро был забит и начал шмыгать, и лишь тогда девочка перевела на меня взгляд, а затем и начала незаметно двигаться ближе.
В голову уже полез вчерашний инцидент. И его глаза, так холодно смотрящие на меня, и та наглая шлюха, которую он держал за руку с обручальным кольцом. Надо же, два года жизни убить на такого мудака… Только сейчас в мою голову пришло осознание того, что в этом чертовом городе у меня нет никого, кроме него. Ни-ко-го. Даже работа, даже работа, черт возьми, в одном отделении с ним.
–Не переживай, я отправлюсь в детский дом, и вы с Олегом продолжите спокойно жить дальше без меня.
От этих слов мне стало совсем хреново на душе. Тамара в тот же момент оказалась в моих объятьях, причём таких крепких, чего я сама от себя не могла ожидать.
–Не смей так говорить, слышишь? Ты совершенно не понимаешь, что несёшь. Ты ещё слишком мала, чтобы так рассуждать, -мои слёзы катились вниз, а я вспомнила те жуткие две недели, когда я ждала приезда отца в детском доме. Эти две недели были самым жуткими в моей жизни, и такого ада я не забуду никогда. И как заставляли есть противную протухшую колбасу с хлебом на завтрак, как не выпускали в туалет ночью, а потом на утро с такой жестокостью избивали ремнём воспитатели за испорченную простынь, что синяки не проходили ещё месяц так точно.
–Я также, как и ты, потеряла маму, и жила там. Поверь, даже здесь, с Олегом, каким бы он не был, тебе будет в тысячу раз лучше.
Огромные глазёнки лишь моргали, пока я судорожно наглаживала девчачьи волосы, а меня саму трясло так, будто током ударило не на шутку. Наверняка, мои слова на неё не произвели особого впечатления, но из обычной жалости, как мне казалось, она кое-как выпрямилась, начиная своими ладонями молча помогать стирать мои слёзы.
–Никогда так не говори, никогда… Олег, он, как ни крути, он твой отец, он заботится, переживает и будет стараться сделать для тебя все.
–Хватит реветь. Я не маленькая и отлично понимаю, что ему здесь буду только мешать.
–Тамар, может это будет звучать странным, даже не может, а так оно и есть… Если до такого будет доходить, я заберу тебя к себе,-от самой себя такого я не ожидала, но те воспоминания снова и снова выдавали ужасные картинки. Длинные косы, которые у меня были к моим пяти годам ниже поясницы, в первый же день были срезаны по самую макушку и отправлены на моих глазах в мусорное ведро. Возиться со мной никто не хотел, да и церемонились не особенно. И плюшевого медведя, с которым всё детство я проспала в обнимку, в первую ночь там был распотрошен мальчиком с соседней кровати. Как итог, на утро меня опустили лицом в горячую манную кашу из-за плача, а медведь был отправлен в мусорку.
Девочка покосилась на меня сомнительным взглядом, а я продолжала вспоминать своё «детство», лишь сейчас понимая, что закончилось у меня оно вместе с растерзанным медведем.
–Если ты хочешь, я поем, но за это ты прекращаешь нести ерунду, вроде этой, договорились?
Я поджала губы, но кивнула в ответ на ее слова. Мне было обидно, но, к счастью, горечь вчерашних переживаний перекрывала эту обиду с лихвой.
Тамара сама слезла с окна и села за стол. Вилка оказалась в ее руке, после чего она ещё пару минут ковырялась в яйцах, но съела оба. Тарелка опустела с заметной скоростью, а после в ход пошел чай. Было ясно, что такого завтрака ей было мало, но за продуктами нужно было идти в ближайший магазин, а где он находится, знает любой человек, живущей здесь, но не я.
С подоконника мои ноги опустились на пол, а бёдра следом переместились на стул, стоящий напротив места Томы.
–Знаешь, по-моему, Олега ждать смысла нет. Ты знаешь, где здесь магазин ближайший? На таком завтраке далеко не уедешь…
–Не надо больше ничего готовить. Я наелась, и мне этого хватит, а ты обещала теперь прекратить говорить ерунду. Я свои обещания выполнила, теперь твоя очередь,-Тамара поднялась, убирая за собой тарелку с кружкой в раковину, а в следующую секунду в ее руках оказалась тряпка и в кране зашумела вода.
–Можешь не мыть, я сама справлюсь. Занимайся своими делами, я тебе больше не буду мешать,– отобрать у ребёнка тряпку мне не составило большого труда, а потому посуда вскоре уже стола на сушилке, а девочка вновь вернулась на окно, оказываясь в том же самом положении.
Разговорить её у меня, хоть убей, не выходило. Видимо, своими словами я лишь сильнее напугала девочку, и теперь мне оставалось только «выполнять свои обещания». Голова немного побаливала от плача, а из-за недосыпа клонило в сон. Диван, стоящий напротив стола был сейчас самым лучшим местом для моего размещения, чему я и последовала. Вскоре мой взгляд были прикрыты светлой пеленой век, и дыхание стало тихим. Перед глазами замелькал какой-то сон, но помнить его было совсем не по моей части.
Заприметив это, девочка спустилась на пол, вытаскивая из стеллажа прямо напротив дивана плед, которым вскоре нежно была укрыта Марина. Тома с недоверием смотрела на окно, где прежде сидела, а затем переводила взгляд на женщину. И все-таки прозрачная неизвестность манила её. И высотой, и примерным исходом событий, и пониманием того, что это единственный шанс избавить всех вокруг от одной большой проблемы.
Она взобралась на деревянный подоконник, но в этот раз крепко уперлась ногами в дерево. Взгляд пал вниз. Из-за тумана не было видно даже нижних этажей, а страх отпечатался в карих глазах. Тамара поджала губы, но уже посмотрела наверх, в бездонное небо, а где-то там на неё сверху вниз в ответ смотрела мама.
–Я ничего не боюсь. Это не страшно. Одна секунда и все.Всем хорошо…– эти слова она бубнила себе под нос, пока подрагивающие ручки открывали форточку высотой с ее рост. Та быстро распахнулась от вихрящегося ветра, который, пройдясь по комнате, решил вернуться обратно на улицу, совсем не рассчитывая на то, что от его силы маленькая девочка совсем потеряет равновесие, начиная от вселенского страха цепляться за все вокруг и, в том числе, собственную жизнь.
========== Глава 6. Окно, стена и подоконник. ==========
Глава Шестая.
Окно, стена и подоконник.
Перед глазами была пелена белого густого тумана и громкий крик на его фоне. Это было похоже на сладкий сон, идеальный до каждой самой незначительной мелочи, кроме единственной. Крупинка горечи портила весь искрящийся вкус наслаждения моментом, разрывая меня на части от микрогнева.
На тумбе стояли ароматные цветы, обжигавшие воздух еще веящим от тонких лепестков морозом. Самый желанный парфюм рождался в этот момент в воздухе : зерновой кофе на плите и свежесть роз. Что может быть прекрасней? Одеяло в белом облачении все смятое и вообще не имеет никакой формы. Будто бы предыдущая ночь была, нет, не самой бурной и страстной. От воспоминаний веяло счастьем и теплом, таким родным и приятным, что переживать хотелось снова и снова те часы, которые навсегда останутся в памяти.
Солнце беспрепятственно проникало в комнату сквозь тонкую тюль, и его лучи яркими солнечными зайчиками быстро бегали по стенам и потолку, небрежно задевая тело только что проснувшейся девушки. Ее волосы спутаны и измяты; губы отекли, превращаясь в рот малыша, который только-только оторвался от материнской груди и все ещё причмокивает, но ощущает теперь лишь вкус воздуха. И вновь этот крик. Он не утихает ни на секунду. Хочется закрыть уши, зарыться под это самое белое одеяло и ничего не слышать.
Ничего сделать не получается: он полностью парализует все мышцы, лишая даже голоса, не давая шансов не только перекричать, но и простонать что-то.
Кошмары всегда кидали меня в холодный пот, но, благодаря собственному сознанию, в такие трагические моменты меня будто «вышвыривало» обратно в безграничное пространство, где ты ожидаешь следующего сна, как начала нового фильма в кино. Тут всегда тихо, но этот чертов крик преследует меня и здесь.
Не знаю как, зачем и каким образом, но через считанные мгновения после того, как ресницы взмахнули вверх, мое тело словно было облито ведром ледяной воды. Сознание все ещё существовало отдельно, все ещё находилось там, в «комнате ожидания».
На мне висела Тамара.
Ее тело охватил тремор, а то, как дрожали руки, отделявшие ее жизнь от смерти непонятное количество времени, было невозможно передать. Тем не менее, они крепко обхватили мою шею, а тот самый крик вмиг сменила истерика. Настоящая, жуткая и живая истерика. Когда связки сводит от крика, когда голова от боли разрывается на куски, когда кричит не человек – кричит душа.
До конца прийти в себя мне удалось лишь тогда, когда в прихожей раздался хлопок входной двери, а девочка носом уткнулась куда-то в щеку, так и не переставая кричать. Маленькие ноги с силой сжали мои бёдра и живот, а я наконец захлопнула это злосчастное окно, от чего холодный воздух и туман перестали касаться кожи. Просто не понимая, как нужно действовать в таких ситуациях, решение поступить так, как подсказывает сердце и душа, было самым верным.
В ответ я ласково обняла Тому, начиная поглаживать волосы, плечи и спину девочки. Сейчас важнее было не дать ее страху остаться внутри; он не должен стать частью души, которая и без того была к столь юному возрасту так обожжена; наверное, в этом мире теперь лишь я могла представить те ощущения, моросящие сердце в маленькой груди, но вспоминать то отрывок своей жизни – нет, лучше убейте.
Прошло около пяти минут, и Тамара уже молчала, лишь редко шмыгая носом. Руки ослабили хватку, но с шеи не двинулись ни на сантиметр; ноги тоже не собирались отпускать меня. Дышала она часто и громко, сипло свистя всем, чем только можно.
Мои лопатки в один миг начало невероятно жечь, и связать с такими «объятиями» это было невозможно. Я понимала, что сзади прямиком туда, в спину, примерно в сердце вонзается чей-то пристальный взгляд. Он не оставлял мне никаких шансов терпеть такие издевательства. Благо держать себя в форме мне ещё удавалось, а потому я медленно оторвала девочку от подоконника, поворачиваясь на 180 градусов и оказываясь лицом прямо напротив него.
В дверях стоял высокий мужчина : крепкие плечи, твёрдые руки, холодный взгляд, отчасти впалые скулы и тёмные глаза. Красивая сволочь. В руках он держал пакет из «Пятерочки», а я, видимо, его дочку.
Все-таки всегда любила свою способность в любом аморфном состоянии выбирать отличного спутника «жизни». Хоть и жизнь эта длилась одну ночь, и ничего, кроме падения с седьмого неба обратно на постель под утро, я не помнила, повторить такое было бы неплохо – в этом врать самой себе было бесполезно. Правда, это чувство я уже забыла : в суете быта было совсем некогда напиваться, да и повода не было; в крайнем случае я была уверенна в образе любящей жены, но ровно до вчерашнего вечера. Ещё раз увидеть наглую улыбочку этой шлюхи, перетерпеть предательство, разгуливать с бутылкой вина полуголой по центру Москвы, уехать с незнакомым мужиком – вновь бы приняла на себя образ дорогой шлюшки за такой чудный секс. Но до этого было далеко.Мы молча сверлили друг друга взглядами, и первой прервать молчание пришлось мне.
Тамара вновь начала всхлипывать, утыкаясь носом в мою шею так, будто она была маленьким, ещё слепым щенком, пытающимся найти свою маму, полагаясь только на нюх. Мои губы коснулись совсем невесомо ее виска, и в этот миг она задрожала, а я испугалась сама себя.
Может, это было неправильно, было лишним, неверным, но внутри что-то будто треснуло, дернулось, разорвалось или рассыпалось – толком сама не могла разобрать, но было уже поздно.
–Тише,-чуть слышно губы выпустили голос наружу, а я ,прямо с девочкой на руках, пошла вперёд, не обращая никакого внимания на мужчину, и закрыла за собой дверь в детской, где была уже через десять шагов. Тамара молчала. Ее нос уже не терся о мою шею, а я вновь взглянула на ее лицо.
–Больше так не делай никогда, договорились? Ни при каких обстоятельствах, – когда мое сознание уж точно было на месте, девочка лежала в постели, хлопая глазами и наблюдая за мной. Взгляд ее был опять другим, но только уже разобрать его значения было сложно.
Торопиться отвечать она не собиралась, а я сглотнула противный комок слюны, беря в руки того медведя и начиная поправлять ему то лапы, то уши, то несуществующие складки на плюшевой ткани – лишь бы не смотреть на неё. Что-то жгло мои щёки и нос, и , видимо, это был стыд.
Такая холодная девочка, и правда, была сейчас другой. И в глазах ее было что-то другое, и в выражении лица, и даже в поджатых губах. От подушки оторвалась сначала голова, потом шея и позвоночник; она села на постели, переводя уже виноватые, полные странной горечи, прежде всего, к самой себе глаза.
–Ты… извини. Я тебе глупостей наговорила много. Я не хотела тебя обидеть,– Тома сжала губы, несмело вытягивая вперёд руки и обнимая Марину сбоку, а висок легко упёрся в предплечье. По спине женщины в этот момент побежали мурашки, а взгляд с медведя перебрался на макушку малышки. Я улыбнулась, а та рука, которая была свободна, легла на детское плечо.
–Я рада, что мы с тобой познакомились. Знаешь, мы можем больше не встретиться с тобой никогда, но я тебе благодарна, как минимум, за спасение. Не каждый взрослый умеет правильно оказывать первую помощь, а ты, можно сказать, спасла мою жизнь. У тебя в жизни все будет круче всех, главное в это верить,-мои пальцы щелкнули кончиками по носу Томы,а она шумно и глубоко вздохнула, лениво отлипая от тела женщины.
–Я тоже рада,-она кивнула, натягивая улыбку на лицо и пытаясь отвести взгляд в сторону. Не заметить такого было невозможно, и я напоследок,уже поднявшись с кровати, крепко-крепко обняла девочку.
–Не грусти. И на подоконниках тоже не прогуливайся.
Тамара закивала и крепкие ее руки взяли в кольцо тонкую шею. Прощание затянулось, но спустя 15 минут я наконец покинула комнату, пытаясь сбросить булыжник со своей души, но получалось это с огромным трудом, и, если быть точнее, совсем не получалось, а прямо перед дверью меня встретил тот самый «красавчик». Тем для разговоров было много, разговаривать с ним не было никакого желания – высказать все, что я о нем думала, хотелось в разы сильнее.
–Я, понимаю, что таких, как я, у тебя семеро на неделе, если не больше, но имей совесть уделить каплю внимания дочка. Я была на ее месте, я знаю, какого это, остаться одной при живом отце, и, поверь, ничего страшнее этого, нет,-и впереди была ещё куча мыслей, фраз и, наверное, эмоций, но тут он резко прижал меня к себе одной рукой за талию, а другой – за бёдра. Было бы странно, если бы губы не сделали того же в себе подобные. Продолжать жарких поцелуев не было никакого желания, но он – самый настоящий черт. Меня в один момент начало тянуть к нему лишь сильнее,и на минуту с копейками я поддалась, после резко отрываясь. Лопатки тут же уперлись в стенку, дыхание сбилось вконец, заставляя отдышку напомнить о своём существовании в этом мире.
–Ты самая настоящая сволочь. Ты оставил с первой попавшейся бабой свою дочь; ты приготовил мне завтрак, а для неё оставил жалкую пару яиц и помидор; ты со спокойной душой трахался, когда за стенкой спал, а, может,и нет, твой ребёнок, твоя дочь; девочка, которая сейчас нуждается в колоссальной поддержке с твоей стороны, но бабы тебе оказались куда интереснее её,– хватая воздух через каждое слово, пыталась что-то высказать я, но со стороны, наверное, это выглядело глупо.
–Выходи за меня.
========== Часть 7. Телефон, борщ и капуста. ==========
Глава Седьмая.
Телефон, борщ и капуста.
–Чего?-я в наглую поморщилась, поправляя влажными ладонями примятые волосы, потерявшие за весь день всю свою форму.
–В задницу иди, выходитель,-терпение напора его взгляда на том резко закончилось, и, окончательно понимая, что мои слова до лампочки такому как он, ноги понесли меня к двери, но что-то вдруг пошло не так.
Резко чувствуя давление сзади, запястье крепко сжали грубые мужские пальцы с такой силой, что слезы сами по себе выкатились из моих глаз и жалобный писк сорвался с губ. Может, его это напугало, может, что ещё, но в следующий миг по инерции я начала падать назад, но делать этого было некуда. Я абсолютно упустила тот момент, когда крепкие руки быстро наприжали меня к тёплой груди, не давая сдвинуться теперь ни на шаг.
На полке, висящей прямо над зеркалом у входной двери отражающей все происходящее, начал вибрировать телефон. О боже, как вовремя и мой. Я строго подняла свой взгляд на его глаза, стараясь не поддаваться натиску, а голос сделался грубым.
–Отпусти,-с силой делая рывок вперёд, он в то же время отпустил меня, а потому поцелуя со стеной было избежать очень сложно. Щеку начало жечь, но избежать ещё десятка минут в его окружении было жизненно необходимо.
Вытянув руку вверх и нащупав вибрирующий телефон, я была отчасти удивлена, видя на дисплее надпись «Любимый❤️».
–Да,-серьезным голосом пыталась говорить я, но отдышка все ещё отдавала эхом в трубке, что могло вызвать не очень однозначные намеки. После пары секунд молчания по ту сторону в ответ послышался мужской баритон, а я сделала вид, что внимательно слушаю.
–Марина, можешь забрать свои вещи сегодня? Вечером мама Лизы приедет, а сама понимаешь…
–Да ты что? Вещи забрать? Из своей квартиры забрать свои вещи?-истерика внутри меня понемногу разгоралась, а я подняла взгляд на Олега, находя в тот же самый миг в своём воображении прекрасный план мести.
–А знаешь, заберу. Вот прямо сейчас заеду и заберу. Заодно поедем в загс, где нас и разведут. У меня свадьба на носу, надо избавиться от такого балласта, как ты .
В это время, наверное, нужно было видеть удивление на лице Скрипалева, но вот Брагин был точно растерян, и это мягко сказано. В ответ я слышала лишь тишину, и уже через пару секунд отключилась.
Рука с телефоном опустилась вниз, а я уперлась взглядом в глаза мужчины.
–Что? Можешь не пугаться, я не из тех дурочек, которые воспринимают слова про загс, помолки и свадьбы всерьёз. Съездишь со мной за вещами, в загсе нас разведут и можешь дальше на все четыре стороны. Ограничивать твою свободу я не собираюсь, а этой сволочи просто так жить с чувством собственного удовлетворения я не дам.
Он вдруг сделал несколько шагов вперёд, и уже просто так упираться его глазам было невозможно и бесполезно. Он так смотрел, будто видел внутри что-то очень сильно его интересующее; как новорожденный ребёнок впервые рассматривает мир, которого раньше ему даже не приходилось видеть.
–Думаю, цель поездки в загс мы ещё обсудим, а вот познакомиться нам не мешает именно сейчас никто. Олег Михайлович Брагин, хирург НИИ Склифосовского и, да, с недавнего времени, папа Тамары. Думаю, с ней ты успела уже познакомиться и, наверняка, «много» узнала.
–Успела,-буркнула себе под нос я, слегка щурясь и вновь смотря в его глаза. Ехидные, сексуальные, манящие и глубокие. Наверняка, тот ещё бабник. Не наверняка, а точно. У таких на лице все огромными красными буквами написано. Господи, на что ты опять подписаться собираешься, дура…
Из-за двери детской торчал нос Томы, и находился там он не первую минуту. Она внимательно за всем этим наблюдала, а губы ее были поджаты ровно так, как это делал Олег совсем недавно. Заметив это, я бы никак не сомневалась в их родственных связях, но оторваться от мужских зрачков я не могла и, в какой-то степени, даже не хотела. Находиться в таком плену было приятно и сладко, а желание ещё раз «отомстить» Косте вновь посетила мою голову.
–Марина Владимировна Скрипалева, нейрохирург в Бурденко, со вчерашнего вечера необременная узами брака с заведующим отделения того же центра. Все? Могу теперь я пойти что-то приготовить твоему ребёнку поесть, пока она не умерла от голода и твоей безответственности?
И он в ответ сжал губы, упираясь левой рукой в стену, прямо рядом с моим лицом, и сделал шаг в сторону, другой проводя по гладкой коже головы.
–Приятно познакомиться,-через силу из себя выдавил тот, молча разворачиваясь и также в полной тишине отправляясь на кухню. И дверь за его спиной успела закрыться, пока ничего не успел он заметить, но сделать это мне было проще.
Что теперь происходило в той комнате было частью бездны : неизвестная никому ее часть. А ведь наверняка Тома думала, что сейчас он придёт к ней. Пусть и говорила недавно, что не желает его даже видеть, но это как часть детской психики.Все девушки – дети, потому, видимо, я это и понимала : защитная реакция маленького организма на синдром отторжения. В глубине души ей сейчас нестерпимо хотелось видеть в его лице по-настоящему родного человека, который бы просто понимал ее чувства; который бы вновь заставил ее ощущать себя нужной и любимой; ей нужна была не просто поддержка, ей был нужен папа, которого она бы не нашла ни в каком другом человеке.
Лопатки наконец оторвались от холодной стены, а в руках вновь задребезжал телефон. Абонент не изменился, а потому мобильник был отправлен в отпуск с отключением батареи и избавлением от жалкого общества Кости.
Я вышла на кухню, видя Брагина стоящего спиной ко мне : в руках его, судя по звуку, был нож, так резко нарезающий что-то хрустящее и сочное. Неужели готовить умеет? Я начала подходить ближе, а звуки стали резче и громче, но остановилась я лишь оказавшись рядом с мужчиной.
–Давай я приготовлю, а ты пойдёшь с Тамарой пообщаешься? – уже было несложно догадаться, что на поздний обед намечался борщ, только вот он наверняка не знал, что любит девочка. Какой ребёнок любит первое? С другой стороны, о воспитании я знала не больше чем о фигурном катании любой нейрохирург, потому и спорить с ним не хотела.
–У нас будет ещё достаточно времени пообщаться. Можешь заниматься своими делами. «Я покормлю ребёнка, о котором я начерта не забочусь, и мы поедем за твоими вещами»,– неожиданно для самой себя эти слова будто ранили меня, только как и почему – оставалось настоящей загадкой. Мне закрыли рот и ясно дали понять, что совать свой нос сюда не стоит: на том наш разговор закончился, а я развернулась под те же самые звуки ножа, направляясь в спальню.
Да, сегодняшний день во многом лишил меня девственности. Никому раньше так подло и быстро я не изменяла; никогда не испытывала сочувствия к чужим детям, да и к детям вовсе; ни разу меня так не задевали слова чужого человека. Хотя нас можно было назвать чужими после той ночи только исходя из того, что ни один из нам не помнит подробностей, но в наше время секс без обязательств, имён, паролей и явок – обычная практика. Я села на постель, а затем и легла, уставившись в одну точку.
О чем-то странном долго думала, пока мои глаза не нашли в дальнем углу большой стеклянный шкаф с алкоголем. Девственности в употреблении чужих напитков без всякого разрешения я тоже лишилась сегодня. Бутылка вина, открытая лишь канцелярским ножом из подставки стола, была уж слишком крепкой даже для опытной в таких делах дамы, потому уже через «половину» по щекам катились слезы ненависти к будущему бывшему мужу, ещё через пару глотков в гости пришло признание полного одиночества, а когда стекляшка была пустой, голова мягко легла на подушку,и все мысли утихомирились в один миг,отпуская пьяную и сопливую меня спать.
В воздухе уже отлично ощущался запах варёного мяса, тушеной капусты, помидоров, перца и моркови, и пытался он пробиться в каждый уголок квартиры. Комната Тамары была для него самым доступным местом даже несмотря на закрытую дверь, а сидящая на полу в окружении игрушек девочка, только учуяв этот аромат, сжалась в маленький комок от одного воспоминания о самом вкусном блюде в жизни – мамином борще. И сбежать от этого запаха было некуда: ни шкаф, ни одеяло, ни плюшевый медведь бы не спасли ее в тот момент, потому единственным, что ей оставалось делать, был тот тихий плачь в собственные колени, которого за последние сутки случилось слишком много в судьбе Тамары.
Вот кран газовой плиты наконец был повернут на ноль, а тарелка, привезённая девочкой из своего прежнего дома, наполнилась ароматным красным бульоном с овощами. Видя перед собой этого грозного мужчину никто бы не подумал, сколько разных сомнений кружится в его душе: угодить собственной дочке сейчас – значит стать на шаг ближе к налаживанию наших отношений.
И смотря на засервированный стол, он стал еще более мрачным, вспоминая Эмму.
Надо же, никто бы и не подумал, что эта девушка абсолютно не умела готовить: совсем ничего. Он вспоминал, как однажды ночью, когда той нестерпимо захотелось есть, а все доставки мира «ушли домой спать», темноволосая девушка неуклюже рубила капусту огромными кусками, спалила две сковородки , но под утро все-таки накормила себя и Брагина, после чего без задних ног проспала до следующего вечера.
С того дня борщ был в наших «отношениях» символом, а не знать вкусовых предпочтений дочки было бы совсем стыдно.
Несколько шагов от стола до двери дались мне вполне себе нормально, а вот последний, отделявший меня от той малышки, которой я держал Тамару на руках в последний раз в восемь месяцев, дался мне с огромными усилиями. Повернутая ручка открыла дверь на тонкую щелку, позволяя тусклому свету проложить полоску золота на полу в полной темноте, а где-то посередине, всхлипывая, лежала девочка в пижаме с принцессами. Идти дальше было страшнее всего того, что я пережил за жизни. Увидев на полу полосу, она тут же перестала судорожно дергаться на вдохах, а мне стало ещё больнее смотреть на чужую свою дочку.
Я сделал ещё несколько вдохов, наконец переступая порог детской и присаживаясь на пол рядом с Тамарой. Она так и не шевелилась, так и не всхлипывала, а в темноте все же выдавали ее настроение красные глаза, блестевшие в отражении полумрака.
–Томка, ты чего? Ревешь там, что ли?-разговаривать через шутки мне всегда было легче, но вот малышка этого явно не оценила, даже не отвечая ничего в ответ. И поджимая губы, ладонью почесывая затылок, я вклинился взглядом в хрупкое детское тело. Нужно было сейчас взять ее на руки и крепко обнять, да, именно это в детстве помогало и остановить крик, и укачать, и даже остановить планету. Ласковыми движениями я забрался под руки девочки, перетягивая ту к себе на колени. Послышался тихий всхлип, а я уже окончательно расплавился от забытого ощущения родного человека рядом, прижимая Тамару к себе.
Она подняла заплаканные глазки вверх, а губки настолько сильно сжались, пытаясь сдержать слезы, что на долго их не хватило : пара секунд отделяла такую холодную малышку от искренней девочки. Она быстро хлюпнула носом, раскидывая в стороны руки и, уже не стесняясь, плакала, уткнувшись в крепкую грудь папы.
–Тамар, Тома, ну ты чего, маленькая?– что сейчас ощущалось внутри меня, было той самой искоркой, затухшей уже лет так пять назад. Она была такой горячей, живой, настоящей и родной, что на мгновение по щекам спустилась пара слез, которые я тут же стёр, начиная, как в детстве, укачивать дочку, а она плакала лишь громче и все сильнее прижималась ко мне.
========== Глава 8. Шардоне, душ и пижама. ==========
Глава Восьмая.
Шардоне, душ и пижама.
Не было в тот миг картины во всей вселенной красивее этой, наполнявшей нежностью единственную из сотен других точно таких же граней уютной детской комнаты, где прямо здесь и сейчас творилась любовь.
Самая чистая и неизведанная; самая крепкая и чрезвычайно хрупкая; горячая и льющаяся молодыми реками слез по гладким щекам. Магия прикосновений и тонких переплетений нитей душ этих двоих не давала покоя сердцам и мыслям, но ничего не могло сравниться с яркими красками, которыми начал окрашиваться окружающий мир прямо на их глазах.
Сплошное серое облако, что прежде носило название «небо», за ободком оконной рамы разорвалось на мелкие хлопья цвета золотой карамели на сладких петушках из детства. Они словно плыли по огромному морю, но назвать то, что творилось над их головами, просто «морем» было нельзя. Мечта, и ничего кроме нее. Все потому, что изнеможённое осенними ливнями солнце в один миг решило отдать всю любовь городу, но прежде его ласковым лучам нужно было пробраться через райскую призму атмосферы облаков, окрашивая все вокруг акварелью.
