Текст книги "Победителей не судят (СИ)"
Автор книги: Delpinovskaya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Этот недовольный голос было не узнать очень тяжело. Тёплые завитки тёмных волос, собранных в новые банты, совсем скоро легли на мою грудь, а маленькие ладоши с осторожностью промакивали перекисью мой нос.
Тот, видимо, был напрочь разбит, судят по тихому шипению над верхней губой. Когда мои глаза с белого до неприятной боли в висках потолка переместились ниже, на сосредоточенное лицо девочки, она, кажется, этого не заметила. Ладошка так и продолжала протирать испачканную кожу. Наблюдать за ней было как-то по тёплому приятно. Она старалась все сделать аккуратно, может, даже красиво; боясь доставить лишнюю боль, ее локоть напряжённо парил в воздухе прямо над моей грудью, заставляя детскую ручку скоро начать подрагивать. Когда тремор тонких пальчиков стал уж слишком заметен, моя левая рука также осторожно, как и бесшумно, поднялась вверх. Ладонь медленно протиснулась под предплечье, охватывая руку немного ниже кружевных воланов блузки. От неожиданности Тома тут же вздрогнула, отправляя испуганный взгляд в мои зрачки, но вместо слов, которые было произносить все ещё больно, медленно я уложила локоть девочки на свою грудь, после убирая свою ладонь и пытаясь улыбнуться.
***
Брагин быстро пошёл на поправку: спустя уже две недели в окружении больничных стен, вместе с Томой они переместились домой. Его больничный длился ещё почти месяц, что не могло не идти мне на руку. Несколько раз будучи моим «пациентов», он пытался отправить меня обследоваться, то и дело вспоминая об этом случае. Слава Апполону врачу, Гигиее, Панакее и всем остальным богам и богиням – переводить тему я умела, да и сопротивляться моему резкому наплыву вопросов о самочувствии он ещё был не в состоянии. Об этом случае все благополучно забыли.
Новое место работы, как бы это не показалось когда-либо раньше, не сразу, но понравилось мне. Интерес подогревало «видовое разнообразие» пациентов и их проблем. Это не неврология, где у первого, третьего и пятого аневризма, а у второго и четвёртого последствия инсульта : разрыв спинного мозга с компрессионным переломов позвонков, бонус – перерезанный стеклом живот, всяческие переломы черепа и, так мною раньше ненавистная, общая хирургия. В приемном отделении не важно кто ты – лор, гинеколог или нейрохирург; уметь вытащить бревно из плеча, избавиться от перитонита и принять сложные роды обязан каждый, особенно если ты – дежурный врач. После такого опыта плановая хирургия казалась мне чрезвычайно рутинной работой, хотя иногда я ходила в отделение нейрохирургии парой этажей выше нашего и участвовала в плановых, но исключительно интересных мне самой.
Оказавшись однажды на удалении огромной опухоли, я поймала себя на том, насколько дел, слов и поступков каждый из нас откладывает на «потом». Когда же наступит это потом? А потом выясняется, что жить тебе остаётся всего ничего, и единственное, что остаётся делать, это пытаться нагнать упущенное время. Самое страшное во все этом – не успеть. Не сказать, не сделать и не признаться. Люди сменяют друг друга, и когда-то не бывает и меня, и того парня, и всех нас, а что будет? Может, кто-то думает, что память о вас будет жить вечно? Деменция не избирательна : ей, увы, нет разницы, уничтожать знания о вас или о поливки засохшего фикуса на окне. Все мы когда-то станем тленом.
Операция прошла успешно, но знать,что стало с той девушкой после, я не хотела; не хотела знать, что может ожидать и меня.
Когда на деревьях пытались пробиваться первые почки наступающей на пятки мартовской зиме весны, утром на улице уже было светло, а не так, как раньше, сон совсем отказался быть моим спутником. При полном понимании, что это все неправильно, я работала круглыми сутками. Отдыхать удавалось лишь несколько часов из нескольких суток, но на настоящий отдых это было мало чем похоже. Если ты не спишь в ночь перед дежурством, не спишь на нем, и ещё двое суток после лишь потому, что не можешь этого делать – наверняка пора к врачу. «Как-нибудь потом» – уже не отпускающийся меня больше года девиз.
И покручивая кружку с кофе в худых пальцах, тело который раз пыталось убедить мозг поспать хотя бы час. Телефон на столе завибрировал. 7:20. Новое сообщение от Тамары заставило на лице побледнеть хоть какую-то улыбку, и кофе уже стояло на столе. Эту крошку я не видела уже давно. Последний раз, наверное, на выписке Брагина, а буквально через пару дней она отправилась в гости к своим родственникам. Над иконкой WhatsApp горела красная единичка, а над чатом с красивой фотографией котёнка было написано коротко и емко «Тома».На полуразмытой фотографии в новом сообщении виднелся белый лист с еле разбираемым рисунком. Это был букет цветов – то ли тюльпаны, то ли розы. Над ними корявым детским почерком были выведены широкие буквы, после аккуратно закрашенные яркими красками.
«С 8 марта любимая Марина»
Щеки давно не покрывал такой красивый румянец, который из-за бледной кожи казался благородно-пунцовым. Надо же… уже восьмое марта.
Разглядывая фотографию, я даже не услышала, как за спиной послышались шаги, а спустя минуты или секунды мужские руки, держащие в руках два десятка тюльпанов, обняли меня за шею, касаясь губами моего виска.
Первой мыслью, увы, было не счастье. Мне показалось, что тут, прямо за моей спиной, стоял тот самый человек, однажды выставивший меня за порог. И запах, и небритость, и даже руки – за время совместной жизни, я знала его наизусть. Внутри стало невыносимо плохо и одновременно противно, а, как на зло или в намёк, затылок начало нестерпимо тянуть.
Шумный вдох расправил мои лёгкие, но полностью сделать этого у меня не хватило времени или воли. Холодные губы, слишком по-свойски, перебрались к моим, без всяких вопросов начиная целовать.
Есть поцелуи – как сны свободные,
Блаженно-яркие, до исступления.
Есть поцелуи – как снег холодные.
Есть поцелуи – как оскорбление.
К. Бальмонт
========== Глава 15. Сны, уколы и Скайп. ==========
Глава Пятнадцатая.
Сон, уколы и Скайп.
Дурнота начала сдавливать мое горло с самого начала, а что уж говорить о том, что было позже. Распахнув веки, увидеть перед собой его я была рада, но в тот же момент руки, шея, спина, грудь и даже ягодницы обдало ледяным потом.
Вёл себя он так, словно мы и не расставались. Сегодня я в очередной раз проиграла в его игру, но быть побеждённой мне нравилось в разы больше, чем обычно победителем. Он целовал меня броско и неряшливо, будто играл, пытался показать, кто здесь главный, но навряд ли знал правду. Я не сопротивлялась, сдалась без боя, признаюсь. Однако бой в четырёх стенах ординаторской все-таки имел место быть, и происходил прямиком в моем сознании.
Здравый смысл боролся с жаждой жить, и последнего хотелось намного больше. Любые губы не касались меня давно, ничьи руки не притрагивались к худой шее или груди, никто и не думал сделать со мной то, что хотел, делал и, к счастью, сделал он.
Мороз за окнами заставлял стекла потеть так, словно между ними происходит что-то невероятное, а в эти моменты несколько мелких белых точек собирались в одну большую каплю, начиная катиться вниз. Скатывалась туда же и я. Запертая дверь, узкий диван, нарастающая духота… все здесь намекало на то, что продолжаться это дальше здесь не должно и не может. Его спальня подходила бы больше для второго акта этой пьесы, которую знатно хотелось растянуть. Чертова неотложка… Чертовы пациенты…
Неотложным наше отделение в это утро было назвать сложно. Я была в состоянии услышать, как дежурная медсестра трижды стучала и пыталась войти.Спасибо, что голова Брагина еще была на месте,чтобы повернуть защелку. Под постом собиралась уже очередь из тех, кому утром восьмого марта было не нужно выкладывать свежий букет в соцсети, кому было некому в это раннее утро варить кофе, жарить тосты с ждемом или оладьи, кому было все равно, что врачи как раз не относятся к таким,как они. Всеми любимые пенсионеры.
Отделении парализовало почти на час.Этим часом моя смена была закончена, но вместо того, чтобы поехать в прекрасном настроении домой, я, даже не помня, как Олег встал и начал одеваться, отключилась.
Спать. Это были лучшие семь часов за предыдущие месяцы. Это были лучшие семь часов моей жизни. Мысли окутывали яркие сны сладкой дымкой тумана, раскрашивая их ещё броско. Сны, я уже и не помнила, когда видела в последний раз. Какая-то прогулка, то ли лес, то ли сад, но что-то очень зелёное, большое, просторное,высокое, свежее… Мне было хорошо.
Хронология сильно путалась, но из начала я четко помнила, как у меня в руках была или коляска, или что-то вроде неё. По сторонам было много таких же девушек, будто мамочки вышли прогуляться. Потом, будто оказавшись у портала из зеркала, вокруг деревья сменились кафелем, какими-то криками. На лице мешала противная наркозная маска, будто под ногами мелькали до боли знакомые темно-зеленые чепчики, а живот распирало во все стороны от боли, которая даже во сне наверняка заставляла меня корчиться-самые ярки моменты этого спектакля.
В один момент показалось, что все это отступило, но вот что-то с животом продолжало происходить. Опустив взгляд вниз, мои глаза, кажется, округлились до невероятных размеров. Вместо прежней картины, хоть немного привычной моему глазу, была круглая, как большой надувной мяч, 36 неделя, не меньше. Кожа медленно выпячивалась то с одной, то с другой стороны, изменяя форме идеального шара. Вроде бы, привыкнуть к нему у меня получалось, но внутри ощущения были все ещё специфичными. Будто урчание, бурление и спазм одновременно одолели мышцами и перемещаются из одного края в другой.
Потом какой-то маленький мальчик, в белой рубашке, чёрной бабочке и брючках на складчатых подтяжках, растопырка ручки в разные стороны и улыбаясь во все три передние зубы, бежит мне навстречу. Красивый – это было даже не описать какой. Глазки светлые, голубые-голубые, а над ними ресницы смоляные, бровки домиком темные, почти чёрные.
Досмотреть и тут мне не удалось до конца. Крепкие руки дернули меня за талию назад, и уже живот не давит, а приятно печёт. По коже идёт жар. Ноги тянет, руки сводит, а грудь так болит, будто уже не может терпеть. Это снова был он. Господи, мой мозг настолько находится под влиянием его обаяния, что не может сопротивляться даже во сне. Кажется, снова его спальня, деревянное изголовье кровати, мягкие подушки, на которых танцует моя голова, выгибаясь, как на иголках.
Потом было ещё что-то и ещё, но запомнить все было безумно сложно. Незаметно из последней серии своих путешествий сознание перенесло меня обратно, в ту самую ординаторскую, где засыпала я ещё утром. Вокруг не было ни души. Даже тишина стояла невероятная. За окном светились окна соседних многоэтажек, а пунцово-розовое от красного свечения фонарей небо нависло над этим городом так, как мороз томится над горячим окном и Олег нагло дышит в мою шею.
Голова снова болела. Да, в последнее время каждый раз, когда дрожащая рука открывает очередную ампулу налбуфина, появляется мысль, что нужно было лечиться. Три месяца назад, пол года, год… Начинать лечиться сразу. Не надо было запускать все это. Впрочем, а был ли смысл за что-то бороться? Облегчить боль самой себе, занимать место человека, который, может, любит, любим и ещё много в жизни узнает и переживет – жена, чей-то сын, сестра, парень, дочка или папа. Наверняка, тот, кто сейчас там, вместо меня получает все необходимое, надеется и верит, что все будет хорошо, что это можно победить. На душе хотя бы от этого становится легче – понимаешь, что хотя бы здесь не оказался бесполезным.
Бедро от свежего укола неприятно распирало, но боль медленно утихала. Пустой флакон и использованный шприц были убраны в небольшую сумку, заброшенную ещё пару дней назад в мой мой шкафчик. За спиной послышался щелчок ручки и тихий скрип двери. Я тут же обернулась, замечая, как Олег, видимо, полагая, что я все ещё вижу сны, пытается меня не разбудить. На столе в вазе стоял утренний букет, а рядом стояли ещё несколько похожих, но, все равно, не таких.
–Я не сплю,-руки судорожно дернули замок на сумке, а следом и дверца захлопнулась, когда та повисла на моем плече, а в руках был пакет с хирургичкой.
Он, явно, не ожидал этого, но слишком неподдельно улыбнулся, переводя свои щенячьи глаза на меня. На его лбу все ещё виднелся огромный красный шрам, будто тот был совсем свежим. Идиот, нужно повязкой закрывать, чтобы никакая зараза не попала, но это же Брагин, конечно! Он же лучше всех знает…
–Отлично, у меня как раз смена закончилась, домой поедем, – на моей талии оказались его руки, а как губы коснулись виска я даже не заметила.
Сердце без того сжалось от обезболивающего, а от тепла мужских ладоней ещё сильнее. Кажется, не уйди я в тот вечер, оказавшись он тогда рядом, сейчас все бы было по-другому. Наверняка, жили бы мы вместе, с Тамарой, с тем маленьким человеком, которому уже точно не суждено появиться. Утром бы в квартире пахло кофем и сбежавшей манной кашей. Он бы не попал в эту чёртову аварию, я бы не жила в Питере. Наверное, мое место было бы занято мной, а не женой, чьим-то сын, сестрой, парнем, дочкой или папой. На глазах чуть не проступили слезы, но зрачки, быстро порхнувшие вверх, запретили жидкости катиться вниз. Да, побеждать слезы я умела.
–Как там Томка? Ты ее поздравил?– грубый ком в горле спотыкнулся о связки. Я сделала то, чего давно хотела, на что никак не решалась; видимо, опиум хорошо сносит мою крышу. Плечо уперлось в мужскую грудь, а голова, прежде целованная его ртом и так потяжелевшая, легла на крепкие ключицы.
–Звонил, она там тебе что-то отправляла, ты смотрела? Сказала, что-то очень важное.
Он. Кажется, он был счастлив. Широкие пальцы медленно коснулись женской шеи, а после поползли ниже, у лопаток становясь целой ладонью, слившейся с моей кожей.
–Да, я видела… Я тоже ей позвонить хотела, но не успела немного. Вторые сутки дежурила, ни в одном глазу, отбоя от пациентов не было… – не скажу же я, взрослая, более-менее адекватная девушка, что неделю не спала, а оказавшись с ним рядом в один момент отключилась от сознания. Слишком низко это признавать…
–Собирайся, мне на днях друг подарок привёз из Франции. Летал, теперь уже, с невестой на отдых, а перед отменным белым полусладким в дьюти-фри не устоял. Как раз то, которое ты любишь, ну, любила, по крайней мере. Вкусы не поменялись?-с легкой ухлылкой тот за подбородок поднял мое лицо вверх. Мои глаза все ещё переваривали собственное враньё, которое я пыталась старательно скрыть, а его губы просто взяли и начали целовать мои.
Мне снова стало хорошо. Настолько хорошо, что остатки незатуманенного сознания пытались вызвать слезы сентиментальности. Полной дурой я была всю жизнь, полной… Видимо, ее логический конец был уже настолько близок, что понимание этого наконец пришло. Как это часто бывает у тяжелобольных или стариков, когда, предчувствуя конец, они начинают вспоминать жизнь и делать выводы.
Выводов у меня было немного. Травмированная детская психика, натянутые отношения с отцом, казалось, идеальная любовь, красный диплом лучшего медуниверситета, неудачная попытка стать матерью прекрасной светловолосой девочки с голубыми глазами, волшебная свадьба и неудачный брак; Брагин, малышка Тома, сумевшая перевернуть за один день мою жизнь с ног на голову, развод, за день до него ужасный приговор на белоснежных листах чёрными буквами; переезд в Питер, попытка начать новую жизнь, новая должность, две полоски на тесте спустя неделю задержки, ещё неделя терзаний самой себя и аборт; сотни спасённых людей, банальная поездка в Москву, чтобы развеяться; склиф, эта роковая встреча и вновь переезд.
Маловато радости, но на то она и жизнь, чтобы не быть красивым диснеевским мультиком, где принц может решить одним поцелуем все твои проблемы. Вот, вроде бы и принц рядом, и поцелуй, а никакого чудесного исчезновения всего того лютого ужаса из твоей жизни не происходит.
–Я не пью, извини… Завязала вот, на днях.
–Ну я же не только пить зову, да? Праздник, как никак, отметить надо, а чем – это уже не важно. Я же знаю, что тебе не с кем, мне тоже, так что один на двоих вечер – идеальный вариант. Сейчас в магазин, купим всего, чего захочешь, и ко мне. Томке по скайпу позвонить обещал вечером, а тебя увидеть она будет рада, кажется, больше, чем меня. Поехали, Марин…
Давить на больное он умел. В какой-то момент я сделала вид, что моя шея затекла, опуская голову вниз. Мой затылок упёрся опять в его грудь, а из глаз сию же секунду начали течь слезы. Умело умела сдерживать, но не всегда и не долго. В ответ на тишину, когда он закончил, вновь обнимая меня лишь крепче, я смогла только закивать, отходя в сторону, чтобы незаметно протереть глаза.
Он улыбнулся. Пока мое лицо в отражении окна пыталось принять прежний облик, за спиной Брагин сумел переодеться в нормальную одежду из такого непривычного для меня темно-синего операционного костюма. Взгляда с Марины он не спускал. Сегодня, на здоровую голову, она казалась ему совсем странной, будто пошатнувшейся крышей, но никаких прямых на то доказательств не было.
И когда широкие руки в очередной раз за этот вечер обняли меня за талию, и уже так, будто все происходящее – в порядке вещей, уже в его квартире за низким столом стояли две тарелки с пастой, по которой за время отбитого болью аппетита я безумно скучала. Плед лениво скатывался с моих плеч, когда Олег то и дело пытался его поправить, а на экране ноутбука, когда время потихоньку подобралось к девяти часам вечера, был открыт скайп. Всем знакомые звуки начали звенеть в огромной комнате по окнам, дверцам шкафов, вазе, стеклянным полкам, да ещё много по чем.
При виде такой повзрослевшей девочки с теми же бантиками, кудряшками и глазами, на моих губах неосознанно появилась улыбка. Сама девочка, чересчур хмурая, с надутыми от детской обиды губками, такого совсем не ожидала, но при виде на экране монитора рядом с Олегом меня, она тут же прикрылась рот ладошкой, скрывая своё удивление, и, наверное, громко закричала «Марина».
В ответ я засмеялась, а мужчина с улыбкой бросил взгляд на меня, следом переводя взгляд на Тамару.
–Вот, видишь, я же обещал тебе перезвонить вечером. Звоню, да ещё и Марину с собой взял.
–Можешь считать, что я больше на тебя не сержусь,– улыбаясь проговорила она, подсаживаясь ближе к экрану.
–Марина, ты получила мой подарок?
Боль в один миг вновь вступила в мою голову, от чего на секунду я до зайчиков стиснула веки. Немая пауза правился в этот момент в комнате, а, тут же становясь ее очевидцем, я попыталась сделать вид, что все нормально.
–Да-да, Томочка, я ещё утром увидела, ты большая умница. Я хотела тебе днём позвонить, но после смены не успела. Сон оказался сильнее меня, – смехом разбавить этот вечер у меня немного получилось, но вот каждое слово с этого момента напоминало мне, что под черепом огромный шар давит на то, что у нормальных людей называется мозгом.
Мы с Томой болтали около часа, и когда наконец девочке пришло время ложиться спать, она взяла в руки свой телефон, отправляясь в постель вместе с нами.
–Олег, я хочу приехать. У нас в школе через две недели каникулы, и я поговорила с дедушкой, он согласен. Можно, я приеду?.. – из-под одела торчали темные глазки в рамке пушистых ресниц, которые на секунду стали самыми жалостливыми. В такие моменты она казалась мне точной копией Олега : он тоже делал такие глаза, когда ситуация начинала терять его контроль.
–Тамар…-голос его резко стал грустным, а я тут же перевела взгляд на его лицо. Нет, только не натвори ошибок, Брагин… Под одеялом, чтобы этого не видела девочка, я постаралась с силой сжать его руку, и он, кажется, это заметил, перемещая в ответ свои зрачки на меня.
–Хорошо, я куплю тебе билеты и встречу в Аэропорту. Только у меня могут быть в это время ночные дежурства, но я постараюсь подменяться.
–Я подменю,– тут же в ответ закивала я, видя, как Тамара начинает улыбаться.
–Спасибо, Марина. Я вас очень-очень люблю, вы бы только знали, как… Спокойной ночи.
–Спокойной…-голос Олега перешёл на шёпот, и он потянулся вперёд, чтобы отключить звонок, а мое плечо тут же потеряло точку опоры в виде его крепкой руки.
–Хорошенькой такой стала она,– уже сама поправляя плед на руке, я смотрела за Олегом, потягиваясь за вилкой.
Он же быстро захлопнул крышку, отбирая мою тарелку вместе с приборами. Сначала я непонимающе нахмурилась, но через пару секунд ощущая поцелуй на своём лбу, во рту оказался ком спагетти в сливочно-сырном соусе и жизнь вновь начала казаться такой же прекрасной, как раньше, будто даже этой ненавистной боли сейчас не было внутри меня.
========== Глава 16. Морфин, рецепт и тёплые объятья. ==========
Глава Шестнадцатая.
Морфин, рецепт и тёплые объятья.
На утро чернота неба начала плавиться от теплоты всех тех тел, что в эту ночь прижимались друг к другу. Холодный туман осадил яркие звезды в зеркальные лужи, а те стянулись хрустальным льдом. Он тоже грел, но непонятно кого: то ли воздух, то ли не промерзшую под тонкой корочкой воду, а может работал на два фронта. Даже природа не идеальна в своих отношениях, все изменяют всем.
Неосторожная детская ножка разбила густые тучи в тех самых стёклах ближе к девяти, а об айсберг биологических часов раскололся мой сладкий сон в чужой постели. Голова, что с первых секунд трезвого сознания рассыпалась по кускам от нарастающей боли, нашла для себя самое уютно и тёплое место в этой постели, квартире, а, может, и в целой вселенной. Наверняка, проснувшись раньше него, не ощущая боли, не задумываясь ни о чем, девушки наслаждаются этим теплом, но не я.
Одежда вчера вечером решила, что больше нам не по пути. Оставленная на диване в зале, она так и продолжала игнорировать меня и находиться там; укутаться сейчас можно было в огромное одеяло или, что было логичнее, в миллионы раз более уютные мужские руки.
По итогу в это утро стекло растрескалось не только в лужах. Головки от ампул, как назло, крошились прямо в руках, будто пытались меня выдать, пытались помешать, но упёртость в правоте своих действий, наверное, закончит самой последней, уже после того, как обнулится количество гвоздей, забитых в крышку моего гроба. Новая игла, свежий прокол, противный запах спирта – все это стало для меня «не в диковинку».
Странно, как он ещё синяки не заметил от проколов?.. Выпивая ещё пару таблеток, мое горло ощутило на себе всю остроту ледяной московской воды.
–Так дальше нельзя,-правая ладонь медленно уперлась в мраморную столешницу, и голова медленно опустилась вниз. Стакан все ещё был на половину полон и уже на половину пуст; то того, что кисть беспокойной руки вращала его из стороны в сторону, перемещая молекулы водорода в стекле, ее не становилось ни больше, ни меньше, а лишь белый туман оседал на стенках сосуда. Спим вместе, вроде бы как ребёнка пытаемся воспитывать, но по отдельности и одновременно вместе.
Он все ещё спал, когда на истонченной талии застегнулась пуговица классических брюк. Кажется, теперь уже не белье и короткое платьице, как раньше, сидели на ней шикарно, а они. Растаять на глазах за пол года давольно уютной девушке было бы не просто, а у неё получилось не только без особого труда, но и против собственной воли. Первой ушла грудь, дальше в ход пошли руки, икры, ляжки, живот, и только бёдра держались до победного. Выбор «чего бы надеть» теперь был не таким уж великим, как это было раньше, но особенных физических проблем это не вызывало, а вот про то, что творилось в голове поговорить стоило…
Началось все с того, что на смену юбкам и платьям начали приходить брюки. Сидели они лучше, меньше подчеркивали коленки и диспропорциональность верха с низом была почти незаметна.
К лету, когда, кажется, наоборот, девушкам хочется показать свои ножки, она убрала всю ту красоту, накопленную за годы жизни в своей прежней форме, в далекий темный ящик. Брюки. Лучшее, что есть в жизни.
От опиатов, если кто не в курсе, кожа тоже приходит не в лучшее состояние. Однако, когда происходит выбор между нестерпимой болью и сиянием лица, лидер находится сразу.
Эти, что уже висят лёгким мешком на талии были неделю назад впритык.XS не носила никогда и уже не верила, что просто смогу примереть, а уж то, что он будет большим, так об этом можно было лишь мечтать…
Но, если какая-то девушка сейчас мне позавидует, то я позавидую ей. Как по мне, лучше носить юбку хоть 3XL, но не испытывать того букета внутренних ощущений, который частенько меня навещает.
Напоследок, накидывая на плечи легкое пальто, я вернулась в спальню. Стук каблуков был тихим, но даже его было достаточно, чтобы чуткий мужской слух, растормошенный девичьими сборами, окончательно отказался это терпеть. Сон медленно вытолкнул Олега из себя, укладывая в пустую постель под тёплое одеяло.
Странно, но он так резко заулыбался, даже не раскрыв глаз, словно ему сейчас чудилось или, все-таки, снилось что-то такое приятное, что в один момент тебе тоже хотелось ощутить. На самом деле в его нос от очередных движений молекул воздуха пространства и от перетягивания того ласкового тепла на собственную шею начал пробиваться сладкий, но такой ненавязчивый и едва уловимый аромат девушки, лежавшей здесь недавно. Кажется, Черниговская была не права, критикуя какой-то ученого, считавшего, что за узнавание одного человека может отвечать лишь один нейрон, когда человек это делает целиком.
Ещё не проснувшись, его мозг от того самого нейрона, распознавшего этот запах и откапавшего карту с фотографией его обладателя, узнал свою любимую женщину.
Видя растягивающиеся в стороны уголки его губ, мой висок прильнул к деревянному янтарю дверного карниза, и губы мои начали растягиваться в стороны также, как и его, позволяя прикрыть глаза, которые за долгое время впервые не хотели этого делать и были, кажется, счастливы.
–Красивый такой… – кажется, сейчас точно такой же нейрон проснулся и в девичьей голове: она вся стоит, а этот «один единственный» увидел-нашёл-оповестил. Не чудо ли?
И, да, настолько он был красив, что несмотря на боль, голод, чувство вины и здравый смысл, она простояла неподвижно ещё полчаса, пока легкое немое покалывание с икр окончательно не перешло на бёдра. Тонкие губы сморщились в неприятной гримасе, а ощущения, опустившие меня с счастливого седьмого неба на непонятно-какой этаж жилого дома, явно были не ровней сладким томлениям прошлой ночи.
Для нас это утро стало, на беду или, наоборот, к счастью, последним. Желтая машина такси оставила меня одну на все ещё пустующем в семь утра девятого марта тротуаре уже, увы, у моего дома. Доползти до квартиры, а по другому назвать мои телодвижения без анальгетиков было нельзя, далось мне с огромным трудом, но очередной прокол на коже, где один синяк наползал на другой в борьбе за территорию, помог мне снова почувствовать себя «собой». И все равно, что теперь я могу себя называть человеком лишь благодаря опиуму каждые пару часов – наша жизнь это рубеж, и рано или поздно каждый из нас подойдёт к краю. Если вопрос здесь только во времени, то лучше быстрее и безболезненнее, чем томно, увлекаясь садамазахизмом.
Сна в это утро не было ни в одном глазу. С одной стороны – ничего удивительного: до этой ночи я спала, как маленький ребёнок, только в большей амплитудой бодрствования, почему бы и нет? С другой, грудь Олега была невероятно удобной, но моя голова была в состоянии спокойно уместиться на ней лишь несколько часов и те были были проведены уже в компании с ранним Солнцем.
Уютнее его – не найти, но жалеть о том, что уютного сна этой ночью было намного меньше, чем приятного времяпрепровождения в качестве единого организма, было глупо.
Когда мой мозг после прохладного душа окончательно пришёл в себя, на кухонных часах было уже почти десять часов утра. Недлинная цепь рассуждений быстро привела мои мысли к тому, что начало смены намечается уже через пару часов, поэтому ещё немного сырые волосы уже совсем скоро превращались в упругие кудри, ресницы покрывались графитово-чёрной пленкой,а маска ничем не пробиваемой Марины Владимировны вновь, как родная, прилипала к женскому лицу.
Так смены за сменой начали быстро бежать перед моими одна за одной так, что я даже не успевала понимать, когда, что и где начинается и заканчивается. Но, спустя месяц такой гонки, непонятно с чего, мой организм абсолютно перестал мне подчиняться. Началось все с того, что мне в один день так дико захотелось спать, что ради этого пришлось даже подмениться на работе. Домой добраться так быстро получилось у меня тоже впервые, да и, чтобы не спугнуть такую удачу, содержимое двух привычных ампул заблаговременно вмешалось в мою внутреннюю среду, позволяя впервые за последние несколько дней поспать. Однако это было только началом – теперь меня так тянуло спать всегда, везде и независимо ни от чего. Операционная, приём, обход – дай точку опоры и можно распрощаться с человеком.
Казалось бы, лучше спать, чем то, как все было до этого, но вместе с тем, как легко мне удавалось заснуть, проснуться получалось в разы тяжелее. Да, мало того, что лицо опухало так, что моргать было тяжело, и ноги отекали, словно каждый вечер в меня упаковывали трехлитровую банку огурцов; каждое утро, независимо ни от чего, ровно в шесть сознание возвращалось в маленькую черепную коробку, начиная усиливать чувствительность абсолютно всех рецепторов. Сначала это ограничивалось легкой тошнотной, но уже как три недели подряд последствия тошноты дают о себе знать в туалете, кружа меня в романтических танцах с керамическим королем.
И да, теперь выпить кофе, съесть что-то из столовой или даже то, что было принесено из дома, было краем. Желудок воротило от всего, кроме шоколада, которым, собственно, и приходилось успокаивать непослушный организм. Только и тут не обошлось без последствий – старые брюки перестали хоть как-то сходиться на бёдрах и в животе особенно, а любая юбка демонстрировала теперь всем мое упитанное положение.
Видимо, всему виной было то самое обезболивающее, которое в таких дозах уже могло влиять на рассудок так, как это было в моем случае.
В один прекрасный день этому должен был наступить конец и, кажется, сегодняшний как раз подходил на его роль. У врачей наблюдаться – доля слабаков, а ты попробуй сам себе с раком второй стадии назначать лечение; жаль лишь то, что нейрохирург, да и любой другой человек или врач, не имеет права выписывать самому себе никаких наркотических препаратов.
Очередь к онкологу в любой клинике выстраивалась длинная, а в наше на приём нужно было записываться точно за месяц, если не за два.
