Текст книги "Победителей не судят (СИ)"
Автор книги: Delpinovskaya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Может, вся эта ситуация к лучшему? Повод сменить место жительства, работу, мужа, да и жизнь вместе с тем.
Взглянув на календарь, висящий на противоположной мне стене, прямо над головой Олега, в голову пришло осознание, что сегодня вечером мне придётся отправиться на работу. Дежурство никто не отменял, да и, вот он, ещё один повод написать заявление по собственному.
Когда последний кусочек пышки отправился в рот вместе с каплями варенья, я опустила свои глаза чуть ниже. Это было, наверное, не моим делом, но лица на мужчине не было. Его дочка сверлила взглядом тарелку, измазанную непойми в чем, а он неотрывно наблюдал за этим, даже не притрагиваясь к еде. Отношения между ними конечно… огненные. Хотя, чего он хотел ещё?
В этой ситуации понимала я больше Тамару. Дети – существа похуже женщин, но в ней это все было смешано в единое целое. Перевоспитать настоящего человека с сформированным сознанием, заставить полюбить человека, которого видишь второй день своей жизни, который ничего не делал все это время, а теперь пытается сделать вид, что все прекрасно. Странные люди, ей Богу.
–Олег, можешь вызвать мне такси?– поднимаясь из-за стола вместе с запачканной тарелкой, мне совсем перестало хотеться отомстить своему некогда любимому мужу. Знаете, бывает такое, что некоторое время до тряски ненавидишь, пытаешься показать, как тебе ахуенно, а потом в один момент все это заканчивается. Будто за эту ночь я «повзрослела», хотя делать этого было уже некуда. Теперь хотелось поскорей закончить все мороки, которые только предстоит пережить; хотелось заново начать жить, забыть про все и, наверное, за такое долгое время впервые появилось желание пожить для себя или даже на отдохнуть.
Да, Турция или Египет, окружение шейхов и сливок финансового общества, которые каждую ночь заново открывали мир, мне бы не помешало. Хотелось свободы, отрыва бошки, но в то же время серьёзная дама внутри хотела спокойствия. Возраст берет своё, ничего не поделаешь.
–Конечно,-с утра его голос лишь ещё потускнел, а мужчина в тот момент потянулся за телефоном на подоконнике.
Пока ни один взгляд не был прикован к девочке, она подняла голову, открываясь от завтрака и осматриваясь по сторонам. Увы, кислое лицо отца никак не веселило ее. Даже наоборот, на секунду в ее голове промелькнула мысль, что такими темпами он от силы ещё пару дней будет разыгрывать счастье, но рано или поздно в его голове что-нибудь щёлкнет. Никто не отменял того, что он мужчина; что ему, в первую очередь, нужна рядом женщина, которая будет любить его, ну или хотя бы искренне делать вид, что так оно и есть. Появляться в его жизни и тут же поставить на той крест было не правильно и даже глупо.
Девочка поднялась с места вместе с тарелкой в руках. Содержимое ее быстро переместилось в мусорное ведро, а тарелка была отправлена в раковину.
–Том, иди собирайся пока,-наконец находя в телефоне нужный номер, он перевёл взгляд на дочку, стараясь более естественно улыбнуться.
Смотрелись вместе они неплохо. Не признаться в этом было сложно даже Тамаре, которая сразу по приходу в детскую погрузилась в раздумья.
«Если уж на то идёт, то пускай остаётся Марина. Как минимум, она адекватная и не лезет туда, куда не нужно.»– натягивая колготки, про себя она пыталась проговорить все варианты развития событий, и пока эта девушка, на странность, была лучшим из всех. Человеку нужен человек.
Когда вязанное платье из серого акрила было надето на девочку, та покинула комнату, сразу же в прихожей встречаясь взглядом с уже собранной девушкой. Замечая напротив Тому, она немного напряглась, ожидая, что сейчас обязательно начнётся какой-то разговор, которые вновь заставит пересмотреть ее своё отношение к чему либо.
–Уже уезжаешь?– девочка подошла ближе, ручками упираясь в невысокий комод и в две счета запрыгивая на него, оказалась выше, чтобы лучше держать контакт с собеседником.
–Да,– сказать чего по Марине было нельзя. Она настырно уворачивалась, делая вид, что пытается обуть туфли, которые никак не поддаются ей.
–Даже номер его не возьмёшь?
Не в новинку было общаться с ней, как со взрослым человеком, но мое сознание все ещё не могло к этому привыкнуть. Если честно, то я бы не отказалась от такой подруги. Всегда трезво смотрит на вещи, всегда знает, что ответить и где найти выход.
–Мне кажется, ты ещё мала, чтобы влезать во взрослые дела.
–А мне так не кажется. Впрочем, это твоя жизнь, в которой я всего лишь спиногрызка, отравляющая твою жизнь двое последних суток, да?
Грубость послышалась со стороны девочки, а я в очередной раз непонятно из-за чего чувствовала себя виноватой перед ней. И голову поднять, всё-таки, пришлось. Пара кудрей упала на лицо, но тут же все были отправлены обратно сильным потоком воздуха, вырвавшимся через приоткрытые губы. Я слишком долго была в ее положении и слишком много таких, похожих на меня сейчас, встречались на пути. Видимо, именно подсознательное сочувствие этой девочке и вызывало чувство вины. Странно, но будучи на ее месте, я мечтала о том, чтобы отец наконец вспомнил обо мне; даже нет, чтобы рядом появился хоть кто-то, понимающий то, что я пережила. В ее возрасте я бы точно не отказалась от какой-нибудь тети Кати, проявляющей ко мне искренний интерес, в отличие от отца.
–Никакая ты не спиногрызка…-от переизбытка в этот момент всего внутри, голос наполнился шипящим и свистящим воздухом, а мои ладони уперлись в ту самую тумбу по обе стороны от девочки.
–Я, как никто, честное слово, как никто, тебя понимаю. Я была в такой же точно ситуации, когда все вокруг казались врагами, а первое место занимал мой отец. Только, знаешь, в чем отличие меня от тебя? Моему папе было на меня не все равно первые сутки. Потом все мое воспитание было возложено на плечи няни. Олег пытается найти с тобой контакт, он хочет наладить отношения с тобой, и пойми, тебе не нужно сейчас строить обиженную всеми судьбами девочку. Он намного искреннее, чем многие другие, и намного ласковее, чем мог бы быть. Сделай несколько шагов ему навстречу, и можешь считать, что это моя последняя к тебе просьба, потому что он очень хороший человек.
Она наблюдала за движением моих губ молча. Только после того, как мой голос утих, она несколько раз закусила собственные щёки и медленно прикрыла глаза.
–Только скоро у него в жизни начнётся ломка по прошлому, как бы я не старалась идти ему навстречу. Согласись, не перевоспитает, даже дочка, человека, образ жизни которого складывался годами. Рано или поздно он, скорее-всего, найдёт себе кого-то. Потом все, как и всегда: у них будет своя семья, где я будут третьим и лишним звеном. Сначала все будет будто хорошо, потом хуже и хуже, а закончится все, знаешь, чем?-она подняла вновь глаза на меня.
–Появится ребёнок, и вот тогда я окончательно стану отбросом, вот и все.
Не обнять в такой момент ее я не могла, а девочка, даже уткнув нос в мое плечо, продолжала говорить.
–И хорошо, если просто отбросом. Начнутся упрёки, что я то делаю не так, что другое, что дышу не так, что живу здесь на птичьих правах. Адекватных сейчас мало, а он явно не умеет с такими уживаться, судя по тому, как ты сбегаешь отсюда. Потом я вырасту и буду, как и ты, ненавидеть своего отца за то, что он сделал и нет, буду ненавидеть детей, потому что ничего светлого в моей памяти к тому времени не останется. В лучшем случае я когда-нибудь найду себе парня, может даже мужа, но детей никогда не захочу иметь, потому что не хочу, чтобы потом моя дочка или мой сын так же, как я сейчас, сидели и думали, что портят чью-то жизнь. Ты понимаешь о чем я, и поэтому сейчас уедешь домой, пообедаешь, может быть, выпьешь и будешь жить дальше, но только теперь с осознанием того, что не ты одна, а каждый, буквально каждый ребёнок, которые вырос в подобной среде не мечтает «вырасти и все исправить», а хочет забыть все, как страшный сон.
У меня от того, насколько ее слова были правильными и попадающими в самое больное место, пропал дар речи. И ни в чем сейчас нельзя было с ней не согласиться; с каждой новой высказанной мыслью, она все сильнее поражала меня, а в один момент мне показалось, что искренности стало слишком много.
Конечно, я не видела, что вчера происходило между ними с Брагиным, но, судя по сегодняшнему утру, пропустила я не много. Сейчас, зависнуть на шее абсолютно чужого человека ей было легче и приятнее, чем пойти и высказать это же отцу, и я ее понимала. Господи, как я понимала то, что творилось в ее душе, как я вспоминала детство,переполненное ненавистью к отцу, к его жене, которая появилась уже позже; и хоть наши отношения в итоге можно было назвать «нормальными», на деле такого не было никогда.
Кудряшки медленно отлипли от моей груди, а девочка грустно посмотрела на меня вновь снизу вверх, заставляя мое сердце разорваться на куски в ту же секунду.
–Думаешь, я тебе говорю это все, чтобы вызвать жалость? Нет. Пока я вижу в тебе более-менее адекватную девушку, претендующую на роль моей мачехи, потому что ты меня понимаешь. Но ничего решать за тебя я не имею права и не хочу, потому что если мне, в будущем какая-нибудь девочка, которую я знаю несколько часов, также будет изливать душу, я просто развернусь и уйду. Что и сделаешь ты. Спасибо, что пыталась переубедить меня, но не вышло.
Я ещё с минуту наблюдала за ней, а когда на лежащий неподалёку телефон мужчины пришло уведомление, что машина уже ждёт меня у подъезда, я напоследок ещё раз крепко обняла Тому. Стараясь невесомо коснуться губами хотя бы ее макушки, чтобы дать знать ребёнку о наличии хоть какой-то капли любви по отношению к ней, я на секунду представила, чтобы бы могло случиться вчера на этом подоконнике, от чего слезы на моих глазах начали гореть.
Я спешно покинула квартиру, оставляя Тамару одну в прихожей. Внутри давно не было того, что сейчас вместо со слезами выливалось наружу. Больше года назад последний раз я так переживала из-за ребёнка. Эти последние минуты перевернули всю мою жизнь, а, не доходя до лифта, в попытках стереть подкатывающие слезы, в руках завибрировал мой мобильник, зарядки на котором оставалось совсем немного.
========== Глава 11. Питер, Москва и Склиф. ==========
Глава Одиннадцатая.
Питер, Москва и Склиф.
–Ирина Алексеевна, при всём моем уважении, вы должны понимать, что я при здравом уме и твёрдое сознание меня покидать пока не собирается. Я не хочу вас обидеть, но вы сами понимаете, что менять место заведующей отделения нейрохирургии в Бехтерева на рядового нейрохирурга первой хирургии Склифа… Тем более, в Питере мне удалось комфортно устроиться и возвращаться обратно в Москву не очень хочется.
–Конечно, Марина Владимировна, я вас, как никто, понимаю, но у меня в штате не хватает единственного специалиста. Для того, чтобы выбить место нейрохирурга, мне пришлось сократить двоих специалистов, потому, мне кажется, о финансовой стороне вопроса вам не стоит беспокоиться. Тем более, я хорошо знала вашего отца, он был отличным специалистом. О вас я слышу лишь хорошие отзывы, поэтому сомневаться в вашей компетенции не имею никаких оснований,-женщина переминала в руках блестящую ручку, а ее глаза, смотрящие вперёд из-под короткой челки, были направлены на девушку, сидящую прямо напротив по ту сторону стола.
–Марина Владимировна, я настоятельно рекомендую вам подумать над моим предложением.
Противиться напору заведующей отделения за весь день Марине порядком поднадоело. Ещё этот взгляд, вечно пытающийся прожечь ее, убедить и угодить… Ух, наверняка, она та ещё сволочь. Поправив крабик, удерживающий всю конструкцию из светлых волос на собственной голове, она поднялась с места, забирая с соседнего сумку.
–Хорошо, Ирина Алексеевна. Я ещё раз взвешу все «за» и «против», но пока ничего не могу вам обещать,-с легкой улыбкой на губах женщина размеренной походкой направилась к двери, вскоре оказываясь за ней в просторном коридоре, где слабо ощущался запах ещё свежей краски.
Вообще, странно, что она на что-то надеялась. Какой нормальный специалист променяно плановые операции, стабильный график и хорошую зарплату на дурдом приемного? О склифе ещё в то время, когда я была студенткой, ходила слава самого замороченного учреждения в нашей стране: работаешь все выходные и праздники, чуть что случается – сразу полное отделение и прощай отпуск. Это было ещё только цветочками работы экстренной хирургии, частью которой у меня не было желания становиться с самого начала. Однако, упустить шанса на единственный день вернуться в некогда любимый мной город, из которого в один прекрасный момент мне пришлось «сбежать», я упустить не могла. Хотелось ещё раз проверить, правильно ли был сделан выбор.
Нужно ли было год назад менять паспорт, ставить в нем второй штамп, продавать квартиру, отказываться от «любимой» работы и соглашаться на место заведующей в передовом институте нейрохирургии не только Питера, но и всей России, если не Европы.
Насчёт развода я не сомневалась никогда. С появлением в сердце статуса «разведена» будто огромный камень упал с души в бездну. Никто тебе теперь не указывал что нужно делать и как жить; никакого рутины быта, утренних завтраков и депиляции всех зон. Лафа жизни настоящей женщины проявляется именно в этом. Плюс к тому – почти все красавчики, которые тебе нравятся, находятся в свободном доступе. Единственное, для себя я четко обозначила два табу, которые ни при каких обстоятельствах не собиралась нарушать.
Во-первых, никаких женатых, занятых, помешанных на семье и желании нарожать кучу детей. Через все это в разных степенях меня «профильтровала» жизнь, позволяя многое понять, и особенно чётко обозначить свою позицию по отношению к замужеству, семье и всему прочему, о чем так яро мечтает большая часть русских женщин. Раз была и мне хватило.
А, во-вторых, никаких отношений на работе. НИ-КА-КИХ. Обсуждений за спиной и разговоров про «ртом кресло заработала» было по горло достаточно в Москве, однако общение за гранью дружбы с коллегами из других больниц, а тем более городов и стран никто не отменял. Наверное, с отказом от уз брака на симпозиумы и конференции я взглянула с другой стороны, приносящей не только моральное насыщение, но иногда и физическое удовольствие.
Честно, за тот год, пока моя жизнь бурно кипела в северной столице, эпицентр развития событий переместился в операционную, где я проводила добрую половину рабочего времени и, кажется, не зря. Уникальная операция иссечения опухоли, размером с куриное яйцо, десятки пациентов, возвращающихся к нормальной жизни после обширных инсультов, открытых черепно-мозговых и даже онкобольные с неоперабельными ранее образованиями, получившие шанс лишний месяц-другой провести в кругу родных людей – наблюдая за этими историями, я наконец начала видеть в собственной работе смысл жизни. Наверное, генетика, действительно, такая штука, против которой пойти очень тяжело.
Белоснежное пальто, туго перетянутое на острой талии поясом, идеально село на женскую фигуру; шелковый шарф, цвета кофе с молоком укутал фарфоровую шею блондинки, предавая ее лицу намного больше уверенности и важности, чем обычно; в ее внешности все было шикарно, но, наверное, с возрастом ты перестаёшь смотреть на чёрные ботинки с тупым носом, классические подчеркивающие длинные ноги идеальными стрелками брюки, и на шарф, и на это пальто, и даже на кудри, упрямо сдуваемые ветром прямо на лицо.
Глаза. Вот что становится по-настоящему важным во внешности, если рассматривать сугубо «обёртку». Ничего более, кроме глаз. Когда человек счастлив, разбит, в предвкушении или подавлен настолько, что даже не хочет жить – все это видно по глазам. Когда внутри кипит страсть, томится любовь и желание залить все вокруг лаской, людские глаза покрываются яркими бликами, играющими сиянием даже в кромешной тьме; если где-то внутри только-только оборвалась последняя надежда, тонкая и невесомая нить, отделяющая жизнь от существования, наши глаза тоже горят – сияют мокрыми бликами боли и страха, отсвечивают беззвучными вопросами к судьбе и кричат о несправедливости.
Останавливаясь на пару минут на пороге огромного здания, она начала молча всматриваться в лица. Вроде бы, аренд билетов на сапсан, обитавших где-то в бездне сумки, уже поджимало. Каких-то полтора часа отделало меня от дороги домой, а ответа на главный вопрос, за которым я сюда и приехала, так и не было.
Москву я запомнила именно такой. Запоздавшие листья, от недостатка солнечной любви «загоревшие» до темна, медленно осыпались на землю с полуголых деревьев и кустов. Какие-то подхватывал ветер, другие просто летели, то и дело переворачиваясь и будто рисуя в воздухе спираль серпантина. Люди тоже спешили. Кто-то домой, кто-то на работу; одни к родным, а может и нет, проходили мимо меня, а другие пытались вобрать меня в свою поток, выносящий свободных прочь. Их свобода была разной, и заметить это было можно как раз по глазам.
Эта игра, быть может, продлилась ещё долго, если бы не загудевшие неподалёку сирены. От их звуков меня даже немного передернуло, заставляя оторваться от глаз очередной женщины, сидящей на лавочке у входа в длинный сквер, которая нервно крутила в руках мобильник; белая машина быстро добралась от въезда до самого порога, останавливаясь прямо передо мной, а всю люди резко разбежались в стороны. Наверное, часть находясь в таких местах, к подобному быстро привыкаешь, но в приемном, а тем более экстренном отделении меня не было давно.
Фельдшер настолько быстро переместился из кабины к дверям, что было понятно – прямо сейчас там решается чья-то судьба. Прямо за моей спиной промелькнул мужчина в темно-зеленой хирургичке и тут же оказался перед глазами. В ушах уже зазвучало «остановка», а внутри меня сердце начало биться чаще. На фоне этого был слышен детский плачь, причём назвать его «детским» язык не поворачивался.
Такие звуки я слышу не часто, но по долгу профессии приходится. В момент особой боли, когда глаза сияют отнюдь не любовью ко всему вокруг, а глубокой ненавистью, пустой коридор в час ночи заполняется женским плачем. Надрывным, как возгласы новорожденного ребёнка, жалобным, как страдающая скрипка, и душераздирающим. В нашей профессии признаваться в собственной беспомощности и сообщать родным своих пациентов самое ужасное – ложка дёгтя. Но однажды в такой момент мне хотелось, как страусу, зарыть голову в песок и остаться нам навечно.
Дело было летом. Жаркий день уже сменялся душным вечером, укрывающим лиловым закатом дома и улицы. По направлению к нам привезли девушку из центра онкологии с глиомой. Ни метастазов, ни огромных размеров, ни анормальных расположений, ни других признаков запущенности – ничего не шло против ее шансов выжить. Вместе с девушкой к нам привезли и ее дочку: ситуация такая, что оставить ребёнка не с кем, да и девочка совсем не «буйная»; в таких ситуациях мы всегда понимаем и идём на встречу.
Моя смена, все анализы, свежее мрт на руках и свободная бригада – все шло к тому, чтобы прямо сейчас провести операцию, что мы собственно и сделали. К трём часам ночи в ванночке лежала ткань, размером с фасолевое зерно, на лбу выступала очередная испарина, а в руках, затёкших от мелкой работы, уже появился тремор. Игла медленно прошивала тонкие покровы кожи головы, а анестезиолог вёл рассуждения о свежем кофе, который будет ждать того в минуты на минуту в автомате. До конца остаётся последний шов, и тут на мониторе экг все пики пропадают вместе с короткими тихими сигналами. Им на смену приходит идеально ровная полоска и разрывающее слух пищание.
Реанимация, дефибриллятор и ничего в ответ. Перед глазами все помутнело. Банальная остановка, скоротечный инфаркт, повлёкший за собой смерть. Почти десять часов работы ушли вникуда, но это сейчас было совсем не главное. Под дверью дочка все ещё не спала, сидела с одной из медсестёр, ждала маму. Из того, что происходило после того, как я вышла из оперблока и увидела перед глазами ребёнка, я мало чего помню. Только глаза и плачь. Крик, истошный плачь и слезы беспомощности.
Сейчас я слышала только плачь, но и тот давал мне многое понять. Каталка подлетела к автомобилю, а на неё за долю секунды был уложен рослый мужчина крепкого телосложения с небритой щетиной и полностью раскровавленной головой. Кое-как заткнутый пеленками череп крови даже так, а следом за командой санитаров и врача из машины выскочила девочка лет семи с кудрявыми хвостиками, в чёрной курточке с мелким красным горошком поверх белоснежного платья.
В этот момент меня наконец пробило током, а в этой самой девочке я узнала ту «малышку», жизнь которой точной копией писалась с моей. Огромные темные глаза докрасна были заполнены слезами, ладони уже видимо устали их вытирать и были невероятно красными. Она понеслась следом за ними, а я настойчиво пыталась вспомнить ее имя, которое закрутилось в моей голове.
Быстро вспомнив события тех дней, мне показалось, что сейчас она вновь осталась «одна». Не трудно было предположить, что тот самый, с пеленкой в голове, и есть «красавчик» измеривший мою судьбу.
Говорят, что память восстанавливается со временем – так оно и случилось; только спустя месяц, сидя в погоне поезда с последним чемоданом вещей, до меня наконец дошло, что все это случилось благодаря ему: тому самому красавчику из клуба, который реально спас меня в ту ночь.
Брагин. Олег Брагин из склифа.
Вся паника стала в один момент понятной мне – специалист он, наверное, от Бога, раз отстоять его жизнь сейчас пытаются так усердно. Плачь девочки до сих пор стоял у меня в ушах, будто давил снаружи на все тело и загонял в угол. Тамара. Эту девочку зовут Тамара.
Я вздернула тонкие часы на побледневшей руке, тут же бросая взгляд на окна, через которые было видно пост приемного отделения. До отправления оставался час, а до его смерти от инсульта… В общем, по пути мое пальто было сдернуто ещё у дверей, а я практически подлетела к Павловой, в это же время взглядом оценивая состояние мужчины.
–Ирина Алексеевна, я согласна,-бегом протараторила я, в следующий же момент наклоняясь и проверяя глазные рефлексы.
–Ирина Алексеевна, что это такое вообще?! Вы хотите, чтобы Брагин, который вам каждый день жизни спасает сам здесь ее окончил?!-стоящий напротив меня, тот же самый, что и встречал скорую, мужчина явно был к такому не готов. Где-то рядом вновь слышался этот плачь, а я с ужасом одной рукой отогнула пеленку, понимая, что если не операционная прямо сейчас, то через пару минут в морге станет на одного пациента больше.
–Марина Владимировна, первая операционная,-голос Павловой сейчас кардинально отличался от того, которым она общалась со мной. Тома бросила на меня взгляд и, видимо, так же, как и я, не сразу меня узнала.
В следующий миг каталка дернулась с места, а Тамара повисла на мне, не оставляя никаких шансов двигаться.
–Марина!Пожалуйста, слышишь?! Пожалуйста!-сквозь плачь я кое-как разбирала пролетающие слова, ладонями в это время пытаясь расцепить ее руки, что мало получалось.
–Я сделаю все, что смогу, только отпусти,– от самой себя я не ожидала того, что в следующую секунду мои губы коснутся ее мокрого лба, а ноги на ровном месте начнут дрожать. На секунду мне показалось, что держала меня она уже не так крепко, и, поймав момент, я посадила девочку на стоящий рядом диван, затем пулей отправляясь за каталкой, успевая догнать ту лишь в операционной.
–Брагин, ничему тебя жизнь не учит…
========== Глава 12. Оперблок, диван и кофе. ==========
Оперблок, диван и кофе.
Мой сапсан явно не ждал и даже не собирался меня ждать – он давным давно уже был в Петербурге на Московском вокзале, несмотря на то, что время вытекало засахаренным мёдом из старой банки.
За зашторенным окном догорающий закат уже был заменён на ночное хмурое небо. Ни единой звезды, одни тучи в смеси с густым туманом отражали свет шумного города, хотя даже эта картина не была мрачнее лица моего нового коллеги. То ли сосредоточенность, то ли переживания, напряжение или усталость делали его таковым, но вот ясно понять за проведённые у стола часы можно было одно – его отношение ко мне было куда более чем скептическое.
Когда очередная испарина проступила на мужском лбу, самый тяжелый этап операции почти подошёл к своему логическому завершению и моя спина разрывалась от боли; я медленно откинула голову назад, на секунду переводя дух и пытаясь вдохнуть хоть каплю бодрости, но вместо этого послышался протяжный хруст позвонков, а в голову легко дало приятной болью.
–Марина… Как там вас по отчеству, может вы перестанете отвлекаться и наконец хоть немного попытаетесь внести свой вклад в исход операции? Или вы только и умеете, что…
–Зовут меня Марина Владимировна Нарочинская,– не выдержав этого мужского бреда, я вдохнула новую порцию кислорода в легкие, вновь возвращаясь к рабочему процессу.
–Если вас так интересует, работать я у вас оставаться не собираюсь. У меня отличная должность в Санкт-Петербурге, которую, наверное, лишь дурак бы променял на ваше отделение,-ещё раз выдыхая, я мельком взглянула на показания приборов, которые немного, но продвинулись в положительную сторону; по лицу начали бежать мелкие иголочки, а духота, кажется, с каждым моим новым движением становилась все более давящей и мокрой.
–Да? Ну так что же вы здесь забыли? Ехали бы в свой Санкт-Петербург, на свою отличную должность.
–Сергей Анатольевич, мне кажется, ваш коллега вам небезразличен? В таком случае рекомендую вам перестать вести себя как маленький ребёнок. А если вам так интересно, что же я «здесь забыла», то это не ваше дело. Если бы Павлова не предлагала мне минут за пятнадцать до этого единственную должность нейрохирурга в вашем отделении, я бы сейчас уже была дома, а, если судить по характеру травм и скорости лифта в вашем учреждении, Олег бы так и скончался у вас на операционном столе, если не в коридоре. Но если вы переживаете насчёт того, что я займу чьё-то намеченное место, то можете не волноваться.
За всю оставшуюся часть операции я не выронила ни слова, занимаясь только тем, чем должна была. В голове потихоньку начали копошиться мысли насчёт того, какими могут быть последствия, какая терапия в дальнейшем понадобится, если вообще понадобится… На самом деле поверх всех размышлений белым шумом в глубине сознания я все время слышала тот самый плачь, который нагнетал своей жалобность и в большинстве своём стал причиной того, что по выходу из операционной посреди ночи мой организм перестала дружить сначала с координацией, а вскоре и с головой.
Пространство вокруг меня буквально поплыло, а плачь стал слышаться ещё громче. Как мои ноги смогли донести ослабшее тело до ближайшей скамейки, я совершенно не помнила, но в глубине коридора виднелся приглушённый свет и это было первым, что помнило мое сознание. Живот громко буркнул в ответ на мою очередную попытку подняться, и только тогда наконец мысль о том, что кроме тоста с сыром, который был отправлен в рот ещё дома, в животе ничего не было.
В душе тоже, к сожалению, не было. Перестать думать о Брагине теперь было тяжело: настырно перед глазами появлялось покрытые толстым слоем пыли моменты тех суток или двух, я уже не помню даже. Лучше бы помнила это, чем тепло мужских рук, которое как-то заботливо отличалось от любого другого. Незнакомый мне абсолютно никак, он сумел влюбить в себя с первого вдоха парфюма, с первого грустного взгляда. Именно влюбить, не полюбить и любить. Всего лишь «влюбить», заставить испытывать минутную слабость и податливость, но в то же время… Почувствовать себя так, как ещё ни разу не ощущала себя. Правда, и водкой меня на балконе больше никто не поил, и с верхних этажей не пытался выкинуть, и самая я давно так не напивалась, как в тот вечер, когда мое «горе» привело пропьяневшую девушку в бар.
Колени, кажется, сами подтянулись к груди. Моя голова мягко легла на них, а в воспоминаниях возникла ещё малышкой с огромными колючками кактуса та девочка, которая сегодня днём показалась мне невыносимо взрослой. Ещё одна моя спасительница. Хотя, после проведённого с ней времени мне начало казаться, что мое «детоненавистничество» сменилось на милость, на самом деле ничего подобного не случилось. Правда, будто она была единственным ребёнком, с которым мне было приятно находиться рядом, общаться и даже касаться ее. Словно она была и не ребёнком вовсе…
Прошёл уже год… Или всего. Так быстро он промчался, не верится даже. Уже как год я снова Нарочинская, и, наверное, лишь благодаря ему. В тот вечер мне была нужна поддержка, а что может быть лучше? Лучше понимающего мужчины? Нет, не того, который снимает тебя, спаивает до беспамятства, потом до полнейшей отключки имеет по полной программе, чтобы на утро мельком «сожалеть». Может, все это можно было отнести к нему, но вот сожалел он точно не мельком; будто понимал по-настоящему и пытался помочь.
Внутри где-то там, где у нормального человека должно было быть сердце, все сжималось; в голову после воспоминаний стали лезть новые мысли – что теперь будет дальше? С ним, с Томой, да и со мной, наверное… Шансов на нормальную жизнь, будем трезво смотреть на обстоятельства, у Брагина было мало. По спине пробежал легкий холодок, и совсем не от того, что в этом могла быть моя вина. Сколько раз на практике в институте, или у себя в отделении я видела «последствия» таких происшествий: человек-овощ одним словом, который не живет – нельзя называть жизнью паралич, мычание вместо речи и самопроизвольное испражнение – такие люди просто существуют и ждут своего «часа Х».
Сил подняться и пойти вперёд за пару минут отдыха набралось, и медленными шагами я направилась на свет. За огромной стойкой регистрации дремала девушка средних лет, уложив голову на стол прямо поверх голых ладоней. По моим щекам за то время успели скатиться две тяжёлые слёзы, что в один миг проложили на лице, будто следы от самолетов в небе, мокрые дорожки. Живот вновь начало сводить свежей судорогой, а в округе не было больше никого, чтобы можно было узнать о существовании хотя бы чайника.
–Извините,-моя ладонь осторожно потормошила девушку за локоть, а та вздрогнула, тут же выпрямляясь и протирая кулаками красные то ли от недосыпа и усталости, а то ли от чего ещё, глаза.
–Да, да, врач сейчас подойдёт,-сонным голосом пробурчала она, протягивая руку к телефону. На моем лице мельком проскочила улыбка, а я, успев прочитать имя «Нина» на бейджике, остановила ее руку.
–Нина, мне не нужен врач. Единственное мое желание сейчас, это хоть что-то съесть, принять душ и поспать.
