Текст книги "Junior (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Барти подписал протокол. Из Священных Двадцати Восьми Дом Краучей был одним из последних, что попали бы под подозрение; он надеялся только, что Август сумеет избежать грядущих проверок в Отделе тайн.

– Почему так долго? – резко спросил Крауч-старший, заглянув в кабинет. Протокол, взлетев со стола, опустился ему в руки.

– Экспертиза, – коротко ответил Барти. Он заговорил на греческом – в разговоре между двумя Краучами магические шифры вроде парселтанга были ни к чему; встретить человека, понимающего греческий, в Министерстве магии было трудно. – Похоже на утечку на девятом уровне. Один из Пожирателей был из Древнейшего Дома, воспользовался ритуалом крови.

Резкие морщины на лице отца стали отчетливей.

– Составь письма заместителю Министра, заставь Фрэнка и Доркас их подписать. Заручись ее словом, что она поддержит нас на заседании. – Он развернулся, собираясь уйти. Барти окликнул его уже у дверей:

– Нам не дадут разрешение на необоснованный арест наследников Древнейших Домов. На что именно подписывается Доркас?

Отец оглянулся.

– Министр готов рассмотреть предложение усилить охрану в Азкабане, – сухо сказал он. – Если нам запрещают разыскивать преступников до того, как они попадутся, придется сделать так, чтобы попавшиеся стали уроком для всех, кто еще на свободе.

– Насколько будет увеличено число дементоров?

Уже сейчас допрос заключенных, что провели в Азкабане месяц, был проблематичен: допрашивать безумцев было трудно. С усиленной охраной допрашивать стало бы практически некого, потому что через месяц большинство заключенных уже были бы мертвы. Барти знал об этом потому, что допросы проводились обычно после того, как преступник побывал рядом с дементорами – так было гораздо проще.

Конечно, если бюрократия не задерживала процесс слишком надолго.

– Вдвое, – ответил Крауч-старший и вышел из кабинета.

Барти посмотрел на пустой пергамент с уже проставленной печатью, ожидающий его на столе. Он не был уверен, что в Азкабане на данный момент хватало узников, чтобы увеличить число дементоров вдвое. Если отец считал, что аврорат, Орден Феникса и Министр поддержат предложение усилить охрану, это могло значить только то, что скоро им придется сажать в Азкабан всех, кто хоть как-то причастен к деятельности сторонников Темного лорда. Срок – пожизненное заключение полагалось только Пожирателям смерти и лишь изредка посредникам – перестанет иметь всякое значение.

До его конца все равно доживет около десятой доли, а то и меньше.

Он взял в руки перо и безупречно ровно вывел первую строку официального обращения к заместителю Министра Минчума.

Новости об Азкабане Темного лорда интересовали мало. Он смешливо фыркнул с едва заметной долей презрения, но и только; Барти вопросительно взглянул на него – поводов для смеха он не замечал.

– Авроры, творящие неконтролируемые Темнейшие заклятия. Кандидат в Министры, воплощающий в жизнь доктрину страха. А я признан национальным преступником всего лишь за то, что убиваю глупцов, которые мне досаждают, и желаю заниматься изучением магии без идиотских запретов людей, боящихся Темных искусств и не боящихся скоростных поездов. – Риддл покачал головой. – Хорошая работа, Барти. Особенно с ритуалом крови. Многие чистокровные волшебники даже не подозревают, какая любопытная область магии им доступна.

Барти начинало казаться, что он непозволительно охотно ожидает похвалы от этого человека.

– Благодарю, милорд. Впрочем, учитывая, что вы – змееуст и Наследник Слизерина, я думаю, я буду прав, если скажу, что вы можете научить меня еще нескольким ритуалам крови, с которыми не знакомят наследников Дома Краучей?

Темный лорд улыбнулся своей привычной тонкой полуулыбкой.

– Родовая магия крайне капризна, когда речь заходит о чистоте крови. Боюсь, в этом вопросе я не в силах тебе помочь. Я бы предложил тебе предъявить претензии моему магловскому отцу, но, боюсь, он не в состоянии тебе ответить с тех самых пор, как мы встретились в мои шестнадцать.

Должно быть, юный Том Риддл был сильно огорчен невозможностью лично проводить ритуалы крови. Барти попытался придумать ответ, который был бы наиболее уместен, но ни одна из заученных еще в детстве церемонно-правильных фраз не казалась сейчас подходящей. Все они звучали одинаково фальшиво.

– У нас больше общего, чем тебе может казаться сейчас, – неожиданно вкрадчиво сказал Риддл. – И, поверь мне, я ценю твое нежелание мне лгать. О чем ты хочешь спросить?

Не о родословной, это точно. Может, как-нибудь в другой раз.

Барти помедлил, прежде чем заговорить снова.

– Почему вы явились на тот вызов? – негромко спросил он.

Темный лорд посмотрел на него.

– Август никогда не зовет меня по пустякам. Конечно, с исключениями вроде того случая, когда он вызвал меня в какой-то паб посреди уэльской глуши, но там и в самом деле было отличное пиво. Откровенно говоря, я так и не понял, он пытался донести до меня что-то важное или ему просто было не с кем выпить… с Невыразимцами трудно сказать наверняка.

Ироничная полуулыбка незаметно стерлась с его лица.

– Я не мог позволить Ордену забрать Августа и тебя. Я бы пришел, даже если бы там был только Август или только ты; вы слишком ценны, чтобы потерять вас так глупо. К тому же, я еще и проверил ритуал инферналов на практике. Давно собирался.

– А если бы у вас не оказалось инферналов под рукой?

Том Риддл пожал плечами.

– Я бы придумал что-нибудь еще.

Барти отвел глаза. У него оставался еще один вопрос, но ответом на него вполне могло послужить Непростительное заклятие; Темный лорд никогда не позволил бы никому предположить подобное и остаться безнаказанным…

– Конечно, есть еще одна причина, по которой я пришел на тот вызов, – негромко добавил Риддл. – Нельзя доверять никому полностью, но точно так же нельзя не доверять никому вовсе. Метка на твоей руке – контракт, который связывает не только твою душу. Он связывает две. Даже если это не налагает формальных ограничений, это должно что-то значить, верно?

Барти заставил себя встретить его взгляд – по-прежнему безупречно спокойный. Конечно, Том Риддл знал; не мог не знать, не мог не помнить…

На мгновение ему снова почудился бесстрастный, опаляющий жар.

– Адское пламя действительно могло убить вас?

– Не знаю, – после недолгой паузы сказал Риддл. – Предпочел бы не проверять. Оно бы уничтожило мое тело, это точно, но окончательная смерть – это совершенно другой вопрос.

Он задумчиво обвел взглядом рабочий стол, где по-прежнему ровно сияла небольшая полусфера неуязвимого барьера. Барти так ни разу и не выдалась подходящая возможность спросить о том, что могло потребовать столь серьезной защиты.

– Думаю, тебе покажется это любопытным, – Риддл, незаметно усмехнувшись, кратким жестом развеял барьер. Под ним оказалась маленькая таблетка металла и медальон.

Золотой медальон с буквой «С», выложенной зелеными драгоценными камнями.

Барти выбросил из головы авроров, Августа, Адское пламя и прочую чепуху, и сделал всё возможное, чтобы не вцепиться в кресло от восторга и ужаса.

Теперь он понимал, для чего был нужен подобный барьер. От этих предметов веяло разрушительной, отравленной смертью силой; он не мог разобрать ее источника или природы, но что-то внутри него, надломленный Авадой остаток его магической сущности, кричал об опасности.

Риддл внимательно наблюдал за его реакцией. Барти не сумел заставить себя отвести взгляда от лежащих на столе вещей, чтобы посмотреть ему в лицо; казалось, если он отвернется хоть на мгновение, невидимая ядовитая тварь вцепится ему в глотку.

– Медальон вполне безопасен, – сказал Риддл. – Вещь справа – магловская, радиоактивный металл; не волнуйся, волшебникам небольшая доза радиации не нанесет вреда, хотя, конечно, постоянно держать его неэкранированным я бы не рекомендовал. Мне было любопытно узнать, повлияет ли радиация на этот конкретный артефакт. Ты не представляешь, как трудно было достать эту штуку…

– Понимаю. Можно пойти на многое, чтобы стать владельцем медальона Слизерина, – завороженно отозвался Барти. Он ощущал странное притяжение древнего артефакта, наполненного Темной магией до краев; медальон звал его, просил коснуться его, хотя бы на мгновение, хотя бы самыми кончиками пальцев – только попробовать на вкус сокрытую в нем силу и тайну…

Риддл посмотрел на него с той самой безнадежностью, с которой выросшие среди маглов люди смотрят на чистокровных волшебников, впервые столкнувшихся с магловскими реалиями.

– Барти, медальон Слизерина был сущей чепухой, он обошелся мне всего лишь в одно убийство. Я говорю о плутонии. Почти сорок лет прошло с окончания войны, а он все еще не продается в аптеках.

Он задумался о чем-то на мгновение.

– Возьми медальон. Будет интересно взглянуть, как он отреагирует на тебя.

Барти посмотрел на него в ответ.

Как чистокровному волшебнику, эта идея казалась ему чрезвычайно идиотской.

– Извините, – как можно вежливей сказал он, – мне кажется, эти вещи хотят меня убить. Мне в самом деле обязательно брать его в руки?

– Это совершенно безопасно, – убедительно заверил его Риддл. – Он не радиоактивен, если ты об этом. По поводу всего прочего… в самом деле, Барти, чем я заслужил твое недоверие?

Медальон мягко блеснул темной зеленью драгоценных камней, когда Барти взглянул на него снова. Магия, обволакивающе-темная, манящая, как озерная глубина, позвала его: ну же.

Ты веришь мне?

В мире, где нельзя верить даже Невыразимцам, ты поверишь мне?

Барти не сумел солгать.

Цепочка на ощупь была теплой; золото совсем не потускнело от времени – подобные вещи не замечали течения лет. Перехватив цепочку левой рукой – медальон нетерпеливо качнулся – Барти провел палочкой над по-змеиному изогнувшейся «С», чутко вслушиваясь в эманации древней силы; краем глаза он заметил вновь засиявшую над металлической таблеткой сферу барьера, заглушившую излучение магловского артефакта.

Медальон Слизерина был пропитан Темнейшей магией. Когда Барти наконец позволил ему мягко упасть на ладонь, он понял, почему.

– Он живой, – выдохнул Барти. Мир перед его глазами сузился до зеленых огней в золотом мареве, до бешено стучащем внутри… – что… что это такое?!

Он перевернул ладонь над столом почти рефлекторно, пытаясь отстраниться от живой сущности, запечатанной внутри медальона, но цепочка не соскользнула с его пальцев – впилась в кожу до боли остро, не желая его отпускать. Риддл, невидимо стоявший за его плечом, тихо засмеялся, произнес что-то на свистящем парселтанге – и медальон со щелчком раскрылся.

Барти не успел отвести взгляд. Не сумел.

У существа, запертого в артефакте, были человеческие глаза.

Я знаю тебя.

Барти попытался заслониться окклюменционным блоком – и вздрогнул всем телом от боли, с которой его ментальная защита разбилась вдребезги.

Я знаю, чего ты боишься и чего желаешь на самом деле.

У тебя так много времени, но ты всегда опаздываешь, всего на один шаг или на полшага, каждый раз, каждый раз, когда он смотрит на тебя и даже не считает тебя достойным стоять наравне с ним; и каждый раз ты боишься не суметь доказать обратного. Остаться тенью за его спиной. Эхом его голоса, отражением его лица, отголоском его имени.

Я могу помочь тебе убить этот страх.

Я могу дать тебе то, что ты ищешь.

Признай, зачем ты пришел ко мне на самом…

Медальон захлопнулся с едва слышным кликом. Барти, рвано вдохнув пропитанный магией воздух, поднял взгляд; артефакт соскользнул с его ладони в ладонь Риддла послушно и легко, словно обыкновенная безделушка.

– Не обращай внимания, – с легкой улыбкой сказал Темный лорд, – эта штука довольно бесцеремонна.

Барти сглотнул остатки видений. Иллюзорные клочья чужой сущности липли к его собственной памяти, путая реальные воспоминания с наваждениями.

– Она хотела, чтобы я убил свою семью.

Риддл улыбнулся без капли удивления.

– Я знал, что вы друг другу понравитесь. – Он беспечно крутил медальон между пальцами, словно дешевую монетку.

Барти прочистил горло. После насильственного легилименционного контакта сфокусироваться на настоящем всегда было трудней.

– Чтобы создать живое из мертвого, – хрипло сказал он, – даже Темнейшая магия запросила бы цену, которую… немыслимо было бы заплатить. Адское пламя по сравнению с этой вещью – детская игрушка. И этот медальон хранит ваш импринт. Модифицированный, но… все же…

– Да, – сказал Том Риддл. – И да.

– Что это такое? На самом деле?

Во взгляде Темного лорда ему почудилась странная задумчивость.

– Это крайне ценная вещь, Барти. Крайне ценная для меня. Конечно, это не оправдывает манеру лезть в каждый встречный разум подобным неэлегантным образом, но, согласись, ты не услышал ни единого слова лжи.

Он знал, вдруг понял Барти. Он слышал каждое слово и видел каждый из обрывков навеянных иллюзий, странных и жутких в своей абсолютной искренности.

Барти поднялся.

– Нет, – сказал Том Риддл. – Ты занимаешься никому не нужной чушью, Барти. Хватит лгать самому себе. Что ты собираешься сделать, чтобы сберечь эту ложь? Сотворишь какую-нибудь отчаянную глупость, потому что гордость не позволяет тебе стерпеть подглядывания в твои самые сокровенные страхи? Или попытаешься солгать еще и мне – из стыда, что они стали мне известны?

Он не глядя бросил медальон на стол.

– Тебе придется убить этот страх или подчиниться ему. Ты услышал правду – я могу помочь тебе.

– Вы боялись Адского пламени не меньше меня, вопреки всем вашим словам о бессмертии.

– Я утверждал, что я бессмертен, а не что я не боюсь смерти. Ничто не избавит тебя от страха навсегда остаться вторым, но у всякой цели есть цена – и цена твоей будет высока. Настолько, что ты боишься не только заплатить ее – признаться даже самому себе, что хотел бы это сделать. Страх, что удерживает тебя сейчас и удержит даже в последнем шаге от цели, можно уничтожить. Если ты захочешь.

– Если я захочу, – повторил Барти. Риддл кивнул. Он был непривычно серьезен.

– Невозможно стать мастером Темных искусств, не осознав важность компромиссов. Есть люди, которые называют этот страх человечностью; есть люди, которые готовы умереть, но не расстаться с ним. Если ты не хочешь, чтобы я тебе помогал, я не стану этого делать.

Барти встретил его взгляд глаза в глаза – и на тысячную долю мгновения ему показалось, что они уже вели этот разговор прежде, и каждый из них знает, каков будет итог, и скрывать больше нечего.

– Хорошо, – ответил ему Том Риддл.

Комментарий к О компромиссах

– Магическая Семерка – семь кладбищ, построенных в Лондоне в 19 веке (среди них Бромптон и Кенсал-Грин)

– “For there is good news yet to hear and fine things to be seen,

Before we go to Paradise by way of Kensal Green” – Честертон, “Rolling English Road”

– Mind the gap between the edge and the platform, фраза, которая навсегда останется с вами после всего одного посещения лондонского метро :)

– “Может, у вас в 85-м плутоний продается в каждой аптеке, но в 55-м его не достать!” – цитата из “Назад в будущее” х)

========== О дружбе ==========

В доме Блэков в каминах сияет зеленый огонь. То ли детская причуда Регулуса, то ли давняя выходка его брата, от всех последствий которой не смог избавиться даже домовик; впрочем, цвет никак не влияет на тепло. Барти снимает промокший плащ с нескрываемым облегчением – ему пришлось пройтись по Лондону, чтобы убедиться, что никто не отследит его при аппарации, а лондонская погода никогда не была щадящей.

– Барти, это ты? – голос Регулуса, звонкий и чуть нервный, приглушенно доносится с первого этажа. – Поднимайся!

Регулус всё такой же, ничуть не изменившийся после выпуска; высокий и худощавый юный волшебник, в каждой черте лица которого прослеживается линия крови Блэков – надежнее любого родового документа. Прежняя порывистость из его движений, свойственная и Сириусу, и в меньшей степени – Белле, так никуда и не делась.

Рег встречает его в гостиной крепким дружеским объятием, и Барти смеется: отцепись, не виделись-то всего… сколько там прошло, пара месяцев?

– Почти полгода, – посерьезнев, поправляет его Регулус. Барти чуть настораживается, расслышав в его голосе даже не обиду – нечто похожее на тревогу; но Блэк тут же беспечно машет рукой, подзывая поближе серебряный поднос с бокалами, полными вина. Тот подплывает весьма неспешно, впрочем, Барти не сомневается, что это вино значительно старше их обоих, вместе взятых. В таком возрасте уже некуда торопиться.

– Я лучше чаю, – с невеселым смешком отказывается Барти, усаживаясь на один из гостевых диванов. – От окклюменции и так голова трещит.

Визенгамот заседал четыре часа подряд, а каждая минута в зале совещаний Визенгамота превращается в мучительную проверку собственного самоконтроля. В такие дни Барти завидует маглам: те, по крайней мере, должны следить только за своим лицом. Его могут выдать даже мысли.

Рег смотрит на него очень удивленно.

– Так ты же не возвращаешься сегодня в Министерство?

Барти любит своих школьных друзей, но если Рабастан повзрослел – пришлось, когда лорд отправил его на боевые задания – то Рег так и остался где-то там, в выпускном классе Хогвартса. Отчасти поэтому с ним так легко, и поэтому же он порой ужасно бесит своим непониманием очевидных вещей.

– Может, и нет, – терпеливо говорит Барти, – а может, придется. Я лучше чаю, Рег.

Когда-то дом Блэков был для него спасением – здесь, когда Сириус сбежал от родных, его всегда был готов приютить Рег, и здесь не приходилось прятаться и лгать. Когда-то здесь можно было беззаботно распивать вино, огневиски и всё, что только найдется в погребах Древнейшего Дома Блэков, и не думать о завтрашнем дне. Можно было даже ненароком забыть про чары иллюзий, скрывающие Метку.

Больше ему не хочется так рисковать.

Регулус, кажется, вспоминает, что они больше не в школе. Теперь его чуть рассеянный взгляд становится внимательным.

– Ты выглядишь дерьмово, Барти.

Он чуть не отвечает: да ты что, Рег, я-то думал, быть шпионом Темного лорда в Министерстве и в доме главы Отдела магического правопорядка – это как отдых на курорте, но сдерживается. Рег от его молчания совсем киснет, поэтому Барти приходится выдавить улыбку, похожую на что-то дружеское, а не на вышколенную моя-родословная-позволяет-мне-что-угодно-но-вежливость-обязывает улыбку Крауча-младшего, сотрудника Министерства.

– Правда, Барти, – повторяет Регулус. Тревога в его голосе теперь слышна очень хорошо. – Извини. Я не стал бы дергать тебя по пустякам. Знаю, каково тебе приходится. Просто…

Он отворачивается. Делает несколько глотков из бокала – нервных, быстрых.

– Я боюсь, – тихо говорит Рег. – За тебя и Басти. За свою семью. Всё это… всё это зашло слишком далеко.

Барти смаргивает непонимание, как смаргивают капли дождя.

– Боишься? Вы же Блэки. Вас не тронут до последнего, да никто и не подумает, что ты носишь Метку – твоих родителей проверяли уже раз двести и ничего не нашли.

Потому что родители Регулуса – очень мудрые и не страдающие лишним безрассудством люди. Ни Вальбурга, ни Орион не носили Метку, да и их сотрудничество с Пожирателями смерти было весьма отдаленным, хотя Барти не мог сказать с уверенностью, почему.

– А с Басти Родольф и Белла, – добавляет Барти. Он редко участвовал в боевых заданиях Лестрейнджей, но порой доводилось – и он знал как никто другой, что волшебник, заступивший им дорогу, горько пожалеет о своей храбрости.

– А с тобой кто? – хмыкает Рег, не оборачиваясь. – Темный лорд?

– Еще Руквуд, мерлинова прорва удачи и мои несравненные таланты.

Шутка заслуживает большего, чем унылый смешок. Он больше похож на усмешку – не злую, но непонятно горькую.

Барти не спрашивает, что произошло. Он знает и так – слишком часто видел подобное в коридорах Министерства, отражение происходящего за бесстрастной личиной отчетов и протоколов. В Британии идет война, и теперь она добралась до дома Блэков.

Война. Только и всего.

Чай, призванный чарами невидимого домовика, оказывается терпким, горчащим на вкус – совсем не такой, как у Винки. Барти делает глоток, поглядывая на Регулуса, нервно меряющего шагами гостиную. Похоже, Кричер забыл, какой чай привык пить гость его хозяина – впрочем, в этом есть и вина Барти; он слишком давно не появлялся здесь.

– Ты часто видишь его? Говоришь с ним? – невпопад спрашивает Регулус, останавливаясь на мгновение. Барти понимает, о ком он, в мгновение ока.

– Смотря что ты понимаешь под «часто», – помедлив, осторожно отвечает Барти. – Чаще, чем тебя. Чем ты вообще занимался эти полгода? Я ничего не знаю о твоих операциях.

Рег его будто не слышит.

– Он много рассказывал тебе? О своем прошлом?

Барти приглушенно фыркает, едва не расплескав чай себе на колени.

– Ага, мы каждый вечер чаи гоняем. Он мне еще и автограф оставил, хочешь, для тебя тоже попрошу?

– Я серьезно, – Регулус вдруг оборачивается. Бокал в его руке уже пуст, но куда страннее то, что он и правда говорит всерьез. – Серьезно, Барти, он говорил тебе хоть что-то? Хоть что-нибудь?

Первое правило приближенных Темного лорда – не упоминать ни о чем, связанном лично с Темным лордом.

Барти невольно ощущает, как этот разговор перестает ему нравиться. Всё это начинает напоминать допрос, только допрашивать его некому – Регулус носит Метку точно так же, как и он сам.

– Да, – помедлив, все же отвечает Барти.

– Это было очень осторожное «да».

– Я осторожный человек, Рег, – он усмехается, но больше не спешит прогонять собственную настороженность прочь. – С чего вдруг такие вопросы?

Блэк качает головой.

– Множество блистательных волшебников готовы отдать за него свои жизни. Он дал нам эти Метки, привязал нас к себе… но что мы получаем взамен?

Горчащий чай застывает у Барти во рту. Он сглатывает почти с усилием. Если бы Регулус не был его другом, он бы уже закончил этот разговор и аппарировал прочь.

Но Регулус – его друг. К сожалению. Это должно что-то значить даже во время войны.

– Я видел, что делает Мальсибер, – тихо продолжает Рег. – Видел, к чему он принуждает других под Империусом. Сколько проживет магл, если заставить его отпилить себе руку? Сколько у него займет сам процесс, если применять только магловские инструменты? Я предположил, две минуты. Всё это затянулось на час, а то и больше. Я не стал дожидаться конца.

Мальсибер. Это имя Барти знакомо.

– Ты не на то смотрел, – терпеливо говорит Барти. Ему вдруг разом становится легче: это не из-за Темного лорда, это из-за причуд Мальсибера и забав с маглами; так гораздо проще. – Мальсиберу плевать, как быстро магл может отпилить себе руку и как будет орать в процессе. Он пытается разобрать Империус по составу. Представляешь, что за заклятие это должно быть, чтобы заставить человека перешагнуть через первичные инстинкты? Чтобы извратить боль и страх так, чтобы они воспринимались как наслаждение, без единого следа воздействия на разум? И не на пару секунд – на целый час! Любую иллюзию можно разбить болью, а от Империуса способ только один – Круциатус или Авада. Поэтому Мальсибер и возится с маглами. Ему любопытно, как устроены Непростительные.

Регулус ставит бокал на парящий поднос и смотрит на Барти. Очень внимательно смотрит.

– Ты применял их? На маглах или волшебниках? – дождавшись кивка, он задает еще вопрос. – Которое?

Барти не отводит взгляда.

Лорд говорил, он должен гордиться своими способностями. Не каждый семнадцатилетний волшебник может сотворить полноценные Непростительные заклятия. И не каждый из способных на это семнадцатилетних волшебников может впоследствии сохранить лицо.

– Все три.

Бокалы на подносе издают тончайший, едва слышный звон. Хрусталь, заставший еще, наверное, прадедов Вальбурги Блэк, идет крохотными неразличимыми трещинами.

– Дурак, – обреченно шепчет Регулус. – Дурак. Зачем? Ты же знаешь, что Смертельное…

«Мне приказали».

Даже в мыслях звучит унизительно; подло. Все это говорят, когда оказываются перед судом Визенгамота, с тенями дементоров, ждущими их в дверях. Я невиновен. Мне приказали.

Безупречная прозрачная чистота Непростительных: само их устройство подразумевает вину. Невиновный не сумел бы применить такое заклятие.

«Ему было любопытно, смогу ли я – и каково это будет».

Барти не говорит и этого: это не касается Регулуса, это не касается никого, кроме него и лорда Волдеморта.

– Мне было интересно, – отвечает он взамен. – Смогу ли я. И каково это будет. Рег, черт возьми, успокойся, не то придется потом объяснять леди Блэк, что мы сделали с ее фамильным сервизом…

Регулус бросает безразличный взгляд на треснувшие бокалы и вдруг начинает смеяться.

– Нет, зачем ты это сделал, Барти? Чтобы он тебя похвалил? Сказал, какой ты хороший мальчик, готовый разорвать собственную душу Непростительным ради чужого признания?

До Барти вдруг начинает доходить, что бокал был наверняка уже не первый.

– А что еще ты готов сделать для него? – проникновенно спрашивает Регулус. – Басти, вон, устраивает теракты. Ты пока только пробовал, но, если тебе понравилось, может, он разрешит тебе отдыхать от работы в Министерстве почаще? Как Мальсиберу?

Барти направляет на него палочку и сотворяет отрезвляющее заклинание, пока его пьяный и не в меру разговорчивый друг не договорился до собственной казни. Блэк запинается на середине тирады, будто споткнувшись; жмурится: отрезвляющее по ощущениям как рождественский фейерверк, взорвавшийся в черепной коробке.

Барти молчит.

И Рег молчит.

Первая Авада – это больно. Незаживающий шрам на всю бессмертную вечность души, который не исцелить ни одним заклинанием. Барти помнит, как задохнулся вечноосенним воздухом Англии, будто ослепнув в одно мгновение; как что-то внутри него, цельное и живое, вдруг треснуло, обнажив сырую рану, расползающуюся по краям.

Смерть одного аврора этого не стоила. Он это знал. И человек, приказавший ему сделать это, тоже знал.

Но так было нужно, так сказал ему лорд, и Барти не спорил. У половины авроров души расколоты Непростительными, только никто не судит их за это; он должен быть готов.

– Ирвен погиб при задержании на прошлой неделе, – негромко говорит Барти. – Официальная причина смерти – огненное заклятие. Знаешь, для чего авроры сжигают тела Пожирателей, Рег? Чтобы никто не понял, что их убило. А знаешь, как допрашивают Пожирателей? Никакая окклюменция не спасет от веритасерума и Империуса после нескольких дней в Азкабане. Хочешь просмотреть протоколы, Рег? Или постоять за дверью камер допроса, послушать, что происходит внутри? Каждая капля веритасерума на учете. Пока заполнишь все нужные отчеты, пока дождешься подписи, пока получишь разрешение… насколько быстрее и проще будет Круциатус? Камеры заперты. Никто не смотрит, что происходит за их дверьми.

Он поднимается, оставив чашку на милость магии домовика. Злость – вытренированная, ледяная – вскипает внутри, заставляя кончики пальцев покалывать от готовой вырваться наружу магии. Он младше Регулуса на полгода, Регу семнадцать и Барти семнадцать, только Рег так и остался мальчишкой, мечтающим о Темной Метке и древней славе чистокровных родов, а Барти…

– Круциатус, – Барти криво ухмыляется, – невозможно спутать ни с чем другим. Люди не кричат от Круциатуса – хрипят, воют, как звери. Голоса под Круцио на человеческие непохожи. Очнись, Рег! Отец велел мне присутствовать на допросе, едва мне исполнилось семнадцать! Не нравится среди Пожирателей смерти – иди, поработай в его отделе! Что ты делал эти полгода? На какие операции тебя отправляли? Или лорд пожалел тебя, оставил размышлять о высоком в родовом гнездышке, чтобы ты не запачкал руки?

Регулус вздрагивает, словно от резкой пощечины; сжимает ладонь на древке палочки, едва сдерживаясь от того, чтобы не ответить так, как его учили отвечать на оскорбления – боевым заклятием. Барти ядовито ухмыляется и допивает чай одним глотком; времена, когда они соревновались на факультете за право быть первым из первых и лучшим из лучших, уже прошли. Фамилии Домов больше ничего не значат, Метка уравняла их всех. Выбирать слова больше не нужно.

Рабастан сказал ему то же самое, вдруг думает Барти. Рабастан был здесь. Слышал всё это. И сказал Регулусу то же самое.

Барти глубоко и беззвучно вдыхает. За окном гостиной, на площади Гриммо, лондонская ночь непроглядно-черна – как все их последние несколько лет.

– Еще что-нибудь, Рег? Или я могу потратить оставшиеся четыре часа на отдых?

– Ты мог отказаться, – вдруг говорит Регулус. Его голос кажется непривычно отстраненным и оттого чужим. – Когда твой отец велел тебе присутствовать на допросе, ты мог отказаться. Но ты этого не сделал. Держу пари, ты даже предложил лично провести допрос, и, возможно, он даже согласился… возможно, ты блестяще его провел, вы добились показаний, отчет был безупречен, даже самые дотошные бюрократы не нашли бы, к чему придраться. – Он хмыкает с неясной злой горечью. – Крауч-старший, кровавый палач Министерства. И Крауч-младший, который станет еще страшнее него.

Значит, разговор закончен. Барти призывает невербальным Акцио свой плащ с нижнего этажа; как и самого Регулуса, его сдерживают незыблемые правила вежливости, которым обязан подчиняться как хозяин, так и гость. В ином случае он бы не оставил подобное без ответа.

Регулус следит, как он застегивает плащ, мимоходом обновляя чары, поддерживающие одежду в идеальном состоянии при любой погоде. Гордый, как все Блэки; извинений от него можно не ждать, и Барти не собирается совершать эту ошибку. Он привычно сплетает аппарационные чары, но удерживает их за миг до активации.

– От некоторых магических контрактов нельзя отказаться, Рег, – спокойно напоминает он, коротко указав взглядом на левую руку друга. – Увидимся.

– Увидимся, – эхом повторяет Регулус.

Аппарация размывает звук его голоса, но проходит безупречно, как и всегда.

***

Поздняя английская осень неотличима от английской зимы и ранней английской весны. Барти не помнит, которое число на календаре. С Маховиком времени все дни сливаются воедино, а бланки Министерства зачарованы – на каждом из них уже проставлена дата.

Письмо в его руках датировано декабрем семьдесят девятого года. На обороте стоит фамильная печать Блэков, еще хранящая остаточную защитную магию; Барти узнает почерк – это почерк Вальбурги Блэк.

Вальбурга Блэк спрашивает, где ее сын.

Барти поднимает глаза на человека, вручившего ему вскрытое письмо.

– Я не знаю, где Регулус, милорд. Если он не отвечает на вызов Метки, возможно ли аппарировать к нему?

Левая рука отзывается едва ощутимым горячим жжением.

– Метка – пожизненный контракт, – бесстрастно напоминает Темный лорд, – и Регулус Блэк больше им не связан.

Регулус мертв?

Воздух комнаты, пахнущий пергаментом и чернилами, складывается в невидимое лезвие и входит ему под дых. Регулус Блэк, лучший ловец Слизерина, девять лет вытерпевший его в роли друга Рег, мертв?