Текст книги "Junior (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Ах. Старая добрая круговая порука. Учитывая количество перебежчиков, предателей и двойных агентов по обе стороны войны, это даже не удивляло: у Пожирателей должен был быть способ безошибочно определять друг друга, если это станет необходимо.

– Знают или верят, что знают? – автоматически уточнил Барти. Старший волшебник чуть прищурился.

– Какую конкретно разницу между первым и вторым ты подразумеваешь? Сфабрикованные воспоминания не смогут развеять иллюзию. Подозрение – тоже. Иначе бы четверть Визенгамота уже сидела в Азкабане.

– А если я сообщу кому-нибудь, что я – Пожиратель смерти, и потом извинюсь и скажу, что пошутил?

Долгий взгляд Темного лорда заставил его засомневаться в необходимости высказывания вслух всех догадок, которые приходят ему в голову. Впрочем, Барти тут же напомнил себе, что рядом с лучшим легилиментом Британии он может молчать хоть весь разговор, не то чтобы это что-то значило.

– Иногда я думаю, что однажды Август сделает именно так, – мягко сказал Риддл, – вот тогда и узнаем.

***

В Министерстве магии хватает талантливых людей. За ними приходится тянуться всерьез, изо всех сил, чтобы достать до их уровня – хотя бы кончиками пальцев.

Еще один полуформальный вечер, еще одна наполненная светом и легкой музыкой – классика, разумеется, дань традициям – зала чужого поместья, еще несколько часов без права на ошибку. Двум Бартемиям Краучам вовсе не обязательно присутствовать; они не успевают следить за идущей снаружи войной даже с Маховиками времени, и это значит, что на вечере останется только один из них. Всем собравшимся интересно попробовать на прочность следующего лорда Крауча. Пройдут еще годы, десятилетия до того момента, как он примет титул главы Дома, но будущее решается не во время официальных церемоний Визенгамота – будущее решается уже сейчас.

Чья вина, что кто-то успел заверить его преданность раньше всех прочих?

Барти касается палочки всякий раз, когда ему предлагают бокал, бесконечно благодаря себя-из-прошлого за высший балл по трансфигурации. Его окклюменционная личина непрочна, ненадежна, не подстрахована другими личинами, как у опытных окклюментов; он чувствует, как по ней скользят взгляды чужих сознаний, касания чужой воли – поэтому он не собирается рисковать. Единственное, о чем он не хочет думать, так это о том моменте, когда на следующее утро действие трансфигурации закончится и вода превратится обратно в вино прямо у него внутри.

Леди Фоули, хозяйка поместья, конечно же, замечает его уловки – и, конечно же, вовлекает его в светскую беседу, во время которой Барти не может коснуться палочки: подобное неуважение недопустимо. Приходится взять еще один предложенный бокал, но хуже всего то, что леди Фоули сотрудничает с авроратом, она знает, какие вопросы задавать, чтобы заставить окклюмента отвлечься. Вы встречались с Джонатаном, он работает на седьмом уровне? Джон оставил вам предпоследний отчет о нарушениях Статута в Оксфорде и еще одном городе, вы не припомните название? Акции Пожирателей участились – вы ведь работаете с подобными делами напрямую, сколько сейчас происходит атак в месяц, около восьми?

Проезд в метро стоит тридцать пенсов; он выучил свой урок. Барти не позволяет себе отвлечься, даже когда леди Фоули на мгновение отводит взгляд с безупречно отмеренной тенью разочарования: Крауч-младший, должно быть, еще долго будет пытаться догнать своего отца. Бартемий сумел бы ответить на все эти вопросы, параллельно составляя отчет Министру и утверждая приговор трем подсудимым.

Барти улыбается в ответ вежливой и чуть виноватой улыбкой: простите, миледи, это всё вино. Он знает правила игры и знает, что Дом Фоули не позволит себе конфликта с Домом Краучей; каждый из них просто играет свою роль.

Ничего личного.

Леди Фоули развлекает его беседой еще несколько минут. Она больше не позволяет себе разочарования (когда речь идет о Доме Краучей, подобное может быть воспринято как оскорбление), но не позволяет и похвалы. У людей, вышедших из Пуффендуя, особенно сложно заслужить похвалу, и исключение тому, возможно, только Август – Барти краем глаза отыскивает его среди собравшихся, рядом с лордом и леди Лонгботтомами.

Вечер снова становится интересным.

Фрэнк Лонгботтом – лучший выпускник аврората за последнее десятилетие, де-факто, правая рука Альбуса Дамблдора в Ордене Феникса, и около года назад он был удостоен редкой чести – приглашения сменить сторону по доброй воле. Приглашение было отклонено. Теперь, если Темный лорд победит в войне, Фрэнка и Алису Лонгботтомов ждет смертный приговор, но Фрэнк, слыша об этом, только улыбался: Орден Феникса этого не допустит. Пожирателей становится меньше с каждым днем, а судьба тех, кто попал на суд Визенгамота, удержит следующих от следования за Темным лордом. Однажды их станет достаточно мало, чтобы Тот-Кого-Нельзя-Называть больше не смог продолжать войну.

Барти подносит к губам бокал. Август, поймав его взгляд, приветственно кивает, вслед за ним оборачиваются и Лонгботтомы, и тогда Барти подходит ближе.

Нет, тени усталости в глазах Фрэнка невозможно не замечать, невзирая на его сдержанность и спокойствие, не изменяющие ему примерно никогда. Алиса держится лучше своего супруга, но она младше на несколько лет, совсем недавно закончила аврорат – война еще не оставила на ней свое клеймо.

– Все-таки Министерство? – усмехнувшись, спрашивает Фрэнк. Барти помнит их последний разговор, еще перед его выпускным: Фрэнк спрашивал, не хочет ли он пойти в аврорат вместо Министерства. Конечно же, место в аврорате было бы ему гарантировано – не только из-за родового имени; волшебника лучше Барти Крауча было не отыскать на всех семи курсах Хогвартса. – Я уверен, что твой отец крайне обрадовался твоему выбору. Он давно жаловался, что в Отделе правопорядка слишком мало толковых людей.

– Вещи вроде радости лежат вне его компетенции, – с совершенной серьезностью отвечает Барти, – но я могу передать вам официальное уведомление о его удовлетворении.

Фрэнк фыркает под тихий смех Алисы и гораздо более откровенный – Августа. Барти беспечно улыбается; левую руку чуть покалывает, согревает волшебным теплом – но все еще непривычное чувство проходит так же быстро, как и появляется.

Труднее всего помнить о том, что никто, кроме него, не знает об этом.

– Должно быть, у вас сейчас работы не меньше, чем в аврорате, – посерьезнев, говорит Фрэнк. – После смерти Долохова боевые вызовы приходят почти ежедневно.

Долохов-старший был одним из первых Пожирателей смерти – из тех, кто был с Темным лордом еще до войны. Теперь из первой четверки остался только Мальсибер.

Барти знает, кто стоит за бесчисленными терактами. После последней безрассудной и, конечно же, несанкционированной своей выходки Антон еще две недели не мог сотворить заклинания сложнее Оглушающего. Учитывая, что именно Антонин Долохов, дуэлянт, учил новых Пожирателей сражаться в настоящих, а не учебных боях, это было… неудобно. Даже неудобней того, что за годы жизни в Британии тот так и не научился здороваться при встрече.

– Еще остался Антонин, – словно угадав его мысли, замечает Август. – Осторожней с ним, Фрэнк. Он убил на дуэлях очень многих волшебников, которые были достаточно самоуверенны, чтобы его недооценить.

Если кто-то учится убивать с самого детства, так обычно и выходит, думает Барти. Долоховский стиль боя – быстрый, грязный, рассчитанный в первую очередь на убийство; у Антона всегда есть несколько козырей в рукаве, чтобы удивить соперника – от собственных никому больше не известных заклинаний до своеобразного исполнения общепринятых боевых. Экономия половины секунды во время сотворения заклятия может решить исход боя, пусть и ценой лишней утечки энергии.

– Долохов-младший? Я-то думал, Темный лорд лично придет мне мстить, – улыбается Фрэнк, но его глаза остаются серьезными. – Его давно не было видно. Должен признать, это беспокоит даже больше всего прочего. Может, у тебя есть догадки, Август?

– Абсолютно никаких, – говорит Руквуд.

Почему-то Барти уверен в том, что это совершенная правда.

***

Биение магии в Метке больше не казалось чужеродным. Привыкнуть ощущать чужую жизнь совсем рядом, по ту сторону нерушимого контракта, оказалось легко; легче, чем привыкнуть к осознанию того, что эта связь – крепче, чем даже узы древнейшей крови Рода – навсегда.

В этот день Метка пульсировала огнем практически всё время, тянула, звала за собой; боль была терпимой, но отвлекающей, и, угаснув, вскоре вспыхивала вновь. Нестерпимо хотелось коснуться Метки хотя бы пальцами, успокоить растекающийся по венам обжигающий жар; Барти повторял техники окклюменции до тех пор, пока не покинул Министерство и не аппарировал несколько раз по Лондону, привычно запутывая магический след.

Аппарация через Метку всегда проходила легче, чем обыкновенная. И после нее боль всегда затихала.

– Милорд.

– Сейчас начало двенадцатого, – сказал Том Риддл, не оборачиваясь. Он стоял у окна в пустой комнате, глядя на яркие оранжевые огни магловских фонарей, стоящих вдоль улицы. – Ты уже разрядил Маховик?

– Метка над Ватерлоо прибавила работы, – коротко сказал Барти. Судя по всему, это был подарок от Лестрейнджей, а не развлечения Антона: была убита семья аврора Дэмьена Монтегю на глазах у уймы маглов. О судьбе самого Дэмьена не было никаких известий.

Риддл кивнул, ничуть не удивившись.

– Милорд, если это продолжится, Визенгамот пойдет на более жесткие меры. Информация об убежище Монтегю не была известна никому, кроме нескольких его доверенных подчиненных. Сейчас мы еще не имеем права выдать ордер на арест семи чистокровных волшебников по одному только подозрению, но скоро это изменится, а допроса после недели в Азкабане не выдержит никто. Вы потеряете своего человека в аврорате и поставите под угрозу остальных ваших агентов.

– Да, – сказал Риддл. – Я знаю.

Он обернулся. Барти не произнес ни звука, но это не имело значения; впрочем, в этот раз Темный лорд покачал головой.

– Нет, я не жертвовал Долоховым намеренно. Он был куда ценней живым, чем мертвым, и держать Антона под контролем после его смерти стало в разы сложней. Что до твоего второго вопроса… – он прервался на мгновение; по полу от двери, извиваясь, скользнула темная лента. – Ассаэххассшаеэссшш.

Змеиное шипение звучало непривычно из человеческого горла, но парселтанг оказался странно певучим для подобного языка. И – пожалуй, впервые в его жизни – он услышал язык, который не сумел понять с первых же слов.

Ощущение было не из приятных.

Наследник Слизерина поднял глаза и улыбнулся.

– Твой Патронус – змея, верно?

Барти кивнул. Он уже начинал уставать задаваться вопросами, было ли всё это известно Темному лорду и раньше, или тот успел прочесть всю его биографию у него в голове.

– Королевская кобра. Но Патронус говорит со мной не на парселтанге.

– С тобой – нет, – сказал Риддл. Он казался слегка задумчивым. – Королевские кобры… удивительные создания. Большинство людей знает о них только то, что они велики и опасны – но это можно сказать о многих существах.

И еще они вьют гнезда. Это было единственным уникальным свойством королевских кобр, о котором был осведомлен Барти, но он не представлял, каким образом это было связано с его Патронусом.

– Королевские кобры охотятся на других змей, – мягко сказал Риддл. – Они не брезгуют даже самками своего вида, хотя это, скорее, связано не с голодом, а с конкуренцией. Удивительно, не правда ли? Многие животные пожирают чужих детей, а эти вынуждены оставлять собственных почти сразу же после их рождения, иначе те просто… станут обедом. Неудивительно, что ххашссаи боится тебя.

Змея, свернувшаяся в дальнем углу комнаты, не сводила с него глаз.

– Но еще они верны своим партнерам – по змеиным меркам – когда не съедают их, конечно. И вьют гнезда. Королевские кобры – очень странные создания, Барти. Только тот, кто знает о них достаточно, может понять, насколько они в самом деле странны и опасны. А еще они любопытны и весьма умны. Порой – достаточно, чтобы по-настоящему удивить меня этим.

Барти был вынужден признаться себе, что последнее, чего он ожидал от сегодняшнего вызова – это лекции про змей.

– Тебе пригодятся качества твоего Патронуса среди Пожирателей смерти, – Риддл, беспечно улыбнувшись, подхватил с кресла свой плащ и, произнеся еще одну фразу на парселтанге, шагнул к двери. – Пойдем. Прогуляемся.

Район был магловским – Барти со сдержанным любопытством разглядывал припаркованные у домов автомобили и сияющие совершенно одинаковым светом фонари. В магических районах те всегда дружелюбно вспыхивали, стоило кому-то пройти рядом, а здешние не реагировали никак.

И к запаху магловского табака он никак не мог привыкнуть.

– Если бы вас увидели курящим магловские сигареты, в Визенгамоте случился бы небывалый скандал.

Риддл покосился на него краем глаза и выдохнул дым – тонкая струйка скользнула ввысь, извиваясь, словно летучая змея. Барти показалось, что перед тем, как раствориться совсем, та сложилась восьмеркой.

– О, они видели, – буднично отозвался старший волшебник. – Пара человек даже пытались запретить мне делать, что я хочу.

– Полагаю, они не преуспели.

Риддл улыбнулся.

– Славно быть Темным лордом, не правда ли?

Барти мельком поднял глаза. Над Лондоном небо было тусклым, совсем не таким, как над Хогвартсом – по ночной темноте рассеялась оранжевая дымка окон и фонарей, едва позволяя различить позади звезды.

Лорда Волдеморта боялись в Визенгамоте не из-за познаний в Темных искусствах. Хотя, несомненно, те сыграли свою роль в том, что он до сих пор был жив.

Барти не стал бы задавать этот вопрос, даже ему он казался слишком личным и неприемлемым, но ему показалось, что Риддл прочел его все равно. Впрочем, тот не стал ничего говорить – только скользнул взглядом в ответ, то ли заинтересованным, то ли испытывающим.

– Есть еще кое-что, что нам стоило бы обсудить, – вместо этого сказал Риддл. – Обычно я стараюсь гарантировать Пожирателям смерти неприкосновенность их близких. Как ты понимаешь, твой случай не входит в категорию «обычных».

Барти ответил не сразу. Он ожидал этого разговора – было бы странно, если бы его не случилось – но так и не сумел найти подходящий ответ.

На это… трудно было ответить честно даже самому себе.

– Я понимаю. Я хотел бы, чтобы вы не вмешивали мою мать, если это возможно.

– Я не могу обещать, что это будет возможно, – Риддл, затянувшись, остановился и посмотрел ему в глаза. – Я не стану тебе лгать, Барти; я постараюсь учесть твои слова – и я обещаю тебе это – но помни о моем предупреждении. Что по поводу твоего отца?

Барти, беззвучно усмехнувшись, развел руками.

– Мне нечего предложить вам за его жизнь. Мою безусловную верность вы уже получили, а больше у меня нет ничего стоящего.

Риддл не улыбнулся.

– А ты бы предложил? Если бы мог?

– Он мой отец, милорд.

– Мне это известно. И все же?

– Милорд, я не отцеубийца. Какими бы ни были наши отношения и сколько бы разногласий между нами ни возникло, я бы не обрекал его на смерть, если бы это было в моих силах.

Старший волшебник отвернулся, неторопливо докуривая сигарету и глядя на истрескавшийся черный асфальт пустой дороги. Барти ждал – до тех пор, пока тишина не шепнула ему, что ждать дальше бессмысленно.

– Я солгал?

– Не знаю, – сказал Риддл, – я легилимент, а не провидец. Но я не уверен, что тебе стоит так заморачиваться по поводу человека, который использовал тебя только ради своей карьеры в этой идиотской паучьей банке Визенгамота, даже не оглядываясь на твои собственные возможности. Если когда-нибудь ты передумаешь и захочешь убить его за это, обращайся. Да, кстати, ты думал, что он сделает с тобой, если узнает, какую красивую татуировку ты носишь на левой руке?

Он улыбнулся, не дожидаясь ответа, и, растворив окурок беспалочковым Эванеско, шагнул с тротуара на дорогу. Указал на неприметный дом на противоположной стороне.

– Здесь прячется Монтегю. И дети ххашссаи – осторожней, не раздави их в траве, иначе сам будешь перед ней извиняться.

Барти не успел заметить, как палочка оказалась в его руке, обновляя маскировочные чары. Он не мог позволить себе неосторожности.

– Вы хотите, чтобы я убил его?

Том Риддл посмотрел на него.

– Мне безразлично, что станет с Монтегю. Но, я думаю, ему придется умереть в любом случае – я хочу, чтобы ты использовал Смертельное заклятие.

Это было худшее время для подобной проверки. Самое худшее из всех возможных – возможно, как раз поэтому Темный лорд выбрал именно этот день; сейчас Барти не был даже уверен, что Непростительное – любое из трех – получилось бы у него в полную силу. И он никогда прежде не применял Смертельное на человеке.

Разумеется, это не значило, что он позволит себе провалить тест на глазах у Тома Риддла.

Он шагнул к входной двери, сотворяя несколько сканирующих заклинаний. Похоже, Монтегю пытался не привлекать внимания – никого живого рядом не было, кроме нескольких притаившихся в траве сада змей, а заклятия, запиравшие дом, были не самыми мощными из обычного арсенала авроров. Барти знал, как обезвредить некоторые из них на короткий срок. А некоторые походили на сторожевых псов – развеять их, не подняв тревогу, было практически невозможно.

У него будет очень мало времени, если…

– Забудь об этой чуши, – Риддл толкнул дверь, и Барти ощутил кожей волну сорванных защитных заклятий. Вся филигранно сплетенная вокруг дома магия вскрикнула десятком голосов проснувшихся охранных чар.

Ну что же. Времени у него больше не было.

Барти нашарил в кармане небольшой хрустальный шарик и сжал в пальцах. Антиаппарационная завеса активировалась, стоило тонкой оболочке лопнуть и раствориться в воздухе.

Первая связка контрзаклятий сорвалась с палочки почти автоматически, едва он различил летящую в него красную вспышку; несколько заклинаний все же пробились сквозь щиты, чиркнули по плечу. Монтегю ждал гостей. Будь Барти один, возможно, тот даже сумел бы ускользнуть снова, но…

Смертельное заклятие, Барти.

Невидимая сила отшвырнула Монтегю к стене, словно тряпичную куклу; от разлившейся вокруг магии воздух запах грозой. Барти машинально поймал чужую палочку Экспеллиармусом.

Вряд ли это уже имело значение.

– Ты, – выдохнул Монтегю. Голос его не слушался, горло выталкивало слова пополам с кровью – какое бы заклятие ни пробило его щиты, оно сделало свою работу. – Крауч…

Проклятье. Маскировочным чарам конец.

Барти поднял свою палочку. Элегантность Непростительных – они предельно просты. Даже третьекурсник сумеет безошибочно повторить технику для сотворения Смертельного…

Он произнес первое слово заклинания – и почувствовал, что лжет.

Он не желал смерти Дэмьену Монтегю.

Колоссальная сила, пробужденная магической формулой, прошила его насквозь, от сердца до кончиков пальцев, плотно сомкнутых на древке кедровой палочки – и выплеснулась в пустоту. Вдохнуть готовый заискриться от несотворенного волшебства воздух оказалось почти осязаемо больно.

Кажется, он сумел заставить себя прошептать извинение.

– Мало у кого получается с первого раза, – спокойно сказал Том Риддл. В мареве дрожащей вокруг магии его собственная – темная, тревожащая, завораживающая, словно дремлющая глубина Черного озера – больше не пряталась за скрывающим ее артефактом; даже черты его лица казались иными. – Попробуй еще раз.

Монтегю произнес что-то еще. Барти не услышал – или не понял его слов, будто те превратились в неподвластный ему парселтанг. В белый шум, лишенный значения и смысла.

Наверное, он умолял о пощаде, или угрожал, или предупреждал, или предлагал сделку; что еще может говорить человек перед лицом смерти?

Чьи мысли в его голове?

Попробуй еще раз.

Меня хватит всего на один раз, безмолвно сказал Барти тишине, обретшей голос. Непростительные – даже неудавшиеся Непростительные – требовали столько сил, что третья попытка лишила бы его всех остатков резерва.

Ничего страшного, ответила тишина. Если у тебя не получится, ты попробуешь снова, позже, пока не научишься.

Барти скомкал и отбросил в сторону окклюменционную личину Бартемия Крауча-младшего, юного безупречного наследника Древнейшего Дома. Небо над Ферт-оф-Фортом тонуло в черной глубине – и Барти позволил ему утонуть.

Он остался один. Крохотная искра «я» в океане магии, наполненном отголосками прошлого и будущего, желаниями и стремлениями, тусклыми всполохами мыслей чужих сознаний.

Он позволил себе забыть о значениях, хранимых океаном. Вдохнул черный грозовой воздух.

Человека перед ним звали Дэмьен Монтегю. Барти отказался признавать его право на имя: имена полагались людям; отказался признавать его право на принадлежность к роду людей – помимо имен, людям полагалось милосердие. Он взглянул на безымянное существо перед собой, существо, когда-то звавшееся Дэмьеном Монтегю и когда-то считавшее себя человеком – ему понадобилось время, чтобы запомнить, что всё это было ложью.

Потом он решил, что желает ему смерти.

Волшебник, когда-то носивший имя Барти Крауча, поднял палочку и произнес: Avada Kedavra.

Он ожидал боли, но боли не было. Только пустота – оказавшаяся так близко, слишком близко, достаточно близко для того, чтобы растворить в себе все его окклюменционные иллюзии; достаточно близко для того, чтобы он ощутил ее внутри.

Барти попытался сморгнуть ее, как смаргивают слезы после приступа боли, но пустота не была ни тем, ни другим. Она осталась. Где-то там, где раньше было что-то живое. Барти попытался дотянуться до краев невидимой раны собственной магией, исцелить ее, как дети спонтанно исцеляют случайные порезы – но магия протекла сквозь трещину, как вода.

Барти обернулся. Поймал чужой взгляд – касание чужой силы – и различил в нем только понимание.

– Это не исцелить, – сказал человек рядом с ним. – Ничем и никогда.

Барти не нашел в себе сил кивнуть. Отвернулся снова, глядя на совершенно и безошибочно мертвое тело Дэмьена Монтегю.

Вот, значит, каково это.

Смерть одного загнанного в угол аврора, совершенно обычного аврора среди множества совершенно обычных авроров, нередко умирающих в совершенно обычных случайных стычках, не стоила того, что он заплатил. Даже десяток таких смертей не стоил бы этого.

Он проблевался бы пустотой, но знал, что это не поможет. Ему оставалось только стать Барти Краучем.

Когда он повернулся к Темному лорду снова, он снова был волшебником, который собирался стать самым лучшим из всех, и готов был заплатить за это – даже столь высокую цену, как та, которую назначало Смертельное заклятие.

– Еще что-нибудь, милорд? – спросил Барти Крауч.

Том Риддл покачал головой.

– В следующий раз будет легче, – мягко пообещал он. – Ты допустил только одну ошибку.

– Я знаю. В следующий раз у меня получится с первой попытки. – Барти убрал палочку в карман. У него оставались силы только на последний аппарационный прыжок, и любое волшебство могло лишить его даже этого.

Старший волшебник улыбнулся.

– Это была не проверка, Барти. Это был урок. И он еще не закончен.

За стенами дома ночной воздух не был перенасыщен магией, не опьянял, как вино натощак. Тени на земле подняли змеиные головы, не смея потревожить тишину даже шелестом травы.

У ночной темноты оказалось двойное дно и украденный голос. Барти посмотрел наверх, в чернильную глубину; прочесть ее сейчас оказалось легко – словно они думали на одном языке, древнем, как самая чистая кровь. Ему больше не нужно было лгать.

Гордись, приказал ему шепот, звучащий вне тишины.

Всего на мгновение – но ты подчинил себе смерть. Всего на мгновение – но теперь она стала частью тебя, и ты больше никогда, никогда не сумеешь о ней забыть.

Гордись, что посмотрел ей в глаза – и тебе хватило сил не отвести взгляда.

Чужая воля сплелась с его собственной, когда он поднял руку, указывая палочкой в небо над магловским домом – и чужая воля прошептала ему слово магической формулы, которое он произнес вслух, наделяя его собственной живой силой.

Всполох Morsmordre прошил его насквозь, обжигающий, острый, будто разряд молнии.

Небо больше не было черным. Метка окрасила его холодным изумрудным сиянием – тем, которое невозможно было спутать ни с чем другим, однажды увидев Смертельное заклятие своими глазами.

Кобра, сотканная из зеленого марева, раздула капюшон.

– Здорово, – сказал Темный лорд после недолгой паузы, – очень красиво. Пойдем, пока сюда не сбежался весь аврорат.

========== О королевских кобрах, Pt II ==========

Рабастан двигался со странной скованностью, которую не мог скрыть даже фрак. Проследить связь между ней и недавней – отчасти успешной – операцией аврората, предшествовавшей акции с семьей Монтегю, не смог бы только слепой.

– Кто-то добрался до Дэмьена Монтегю, – сказал Рабастан, слегка оперевшись на зачарованный рояль. Барти оценил этот жест как умеренное кощунство, идеально передававшее отношение братьев Лестрейнджей к Дому Малфоев. Учитывая, что Малфой-мэнор представлял из себя огромный музей старинных артефактов, в другое время лорд Малфой не оставил бы подобное без ответа, но сейчас у него были дела поважней.

– В Министерстве считают, что это ваших рук дело, – изогнул бровь Барти. Рабастан хмыкнул.

– Шутишь? На его убежище было навешано столько маскировочных заклятий, что можно было пройти рядом по улице и ничего не заметить. Мы бы его еще месяц искали. Но кто-то пришел к нему, вынес дверь, даже не позаботившись о взвывших сторожевых чарах, накрыл всё вокруг антиаппарационным барьером и убил бедолагу Авадой. Я бы подумал, что это Антон, но Антон не убивает Авадой. Каркаров, Малфой, Нотт и прочие не занимаются подобными операциями, Крэбб или Гойл практически безнадежны, а для лорда и Мальсибера Дэмьен – слишком мелкая птица. Что оставляет не так уж много вариантов, согласись?

Барти усмехнулся. Рабастан ответил ему зеркальной усмешкой и повернулся к залу, лениво поигрывая палочкой. Лестрейнджи – основная боевая группа Пожирателей смерти – могли позволить себе некоторые вольности на неофициальных собраниях.

Здесь были далеко не все Пожиратели смерти. О всех, вероятно, знал только сам Темный лорд; здесь были в основном официальные сторонники идеологии чистой крови в Визенгамоте. Некоторые из присутствующих вообще не являлись Пожирателями смерти – но Барти отлично знал, что ни один Пожиратель не решился бы преградить дорогу лорду и леди Блэк, пусть даже они и не носят Метку.

Том Риддл тоже был здесь. Вероятно, единственный полукровка в радиусе десятка миль от владений Дома Малфоев. Барти пытался наблюдать за каждым волшебником в зале – но неизбежно раз за разом ловил себя на том, что снова смотрит только на одного человека. Вечер близился к концу, и Темный лорд Британии уже уделил время каждому из гостей; теперь он стоял рядом с Беллатрисой Лестрейндж. О чем они говорили, Барти не знал, и, поразмыслив над этим, решил, что не горит желанием узнать. То, что происходило внутри Дома Лестрейнджей, оставалось внутри Дома Лестрейнджей.

– Забавно, – вдруг заговорил Рабастан снова, сменив английский на французский. – В этом зале полно убийц самых разных сортов. Я ни разу не видел Эйвери на боевой операции, но в зале заседаний Визенгамота он обрек на смерть гораздо больше людей, чем я, ты, Антон или, вероятно, даже Мальсибер – хотя любой из нас мог бы убить его в честной дуэли.

Барти кивнул.

– Но если бы ты попросил указать на самого опасного человека в зале…

– Да, – сказал Рабастан. – Даже Рег это понимает. Кстати, пойду спасу Рега от мадам Эйвери, не то он умрет от скуки раньше, чем этот идиотский вечер закончится.

– Удачи, – искренне напутствовал Барти друга. Дом Эйвери отчаянно пытался укрепить связи с Благородными Домами, но, по счастью, Дом Краучей пользовался определенной репутацией, поэтому основной удар в виде намеков на будущие брачные контракты обычно принимал на себя Рег.

Рояль, едва почувствовав свободу, заиграл громче. Барти торопливо занял место Рабастана: от постоянно поддерживаемой окклюменции у него начинала всерьез болеть голова, а музыкальные чары разносили звук по всему залу. Ощутив давление, рояль недовольно притих снова.

Пожалуй, светские вечера Пожирателей смерти начинали казаться Барти настолько же отвратительными, как и светские вечера Домов Визенгамота. Иногда он хорошо понимал брата Регулуса, который послал к чертовой матери политику Древнейших родов вместе с трансфигурацией ценнейших вин в воду, старинными роялями и терактами, перемежающимися светскими беседами о погоде. Сириус, орущий во все горло магловский рок, внес бы приятное разнообразие в рутину, неизменную с времен Основателей. Возможно, Вальбургу бы от этого зрелища хватил удар, но, откровенно говоря…

Окклюменционные барьеры начинали сдавать. Он слишком устал. Барти с сожалением отступил от рояля: вызвать негодование хозяев своим исчезновением было безопасней, чем оставаться среди дюжины политиков с трещащей по швам окклюменционной личиной.

Маневр не прошел незамеченным. Глупо было даже надеяться.

– Лорд Крауч, – сдержанно улыбнулся Нотт. Сын одного из первых Пожирателей смерти, он пользовался чуть большей благосклонностью Темного лорда, чем все прочие. – Неужели вам не пришелся по душе вечер?

– Ни в коей мере, лорд Нотт, – любезно отозвался Барти. – Я всего лишь не смог отказать себе в удовольствии изучить здешнюю коллекцию картин. Вы позволите?

Если бы на собрании присутствовал Август, он бы его вытащил, но Август Руквуд никогда не бывал в списке приглашенных в Малфой-мэнор. Барти отбросил всякие попытки удержать окклюменционную личину и сосредоточился на простом, грубом блоке: позволить Нотту шантажировать его случайно увиденными воспоминаниями было бы непростительно глупо.

Нотт чуть прищурился. Барти не знал, владеет ли Нотт легилименцией, и если да – то насколько хорошо, но тот явно не собирался отступать в сторону. Барти на мгновение даже задался вопросом, чего именно попытается добиться Нотт? Тайно повесит на него подслушивающие чары или сразу приступит к лекциям о родственных связях, плавно переходящим в угрозы?

– Вильгельм, – мягко произнес еще один голос, – только дураки и самоубийцы дразнят кобр, которые уже расправили капюшон. К которым вы предпочитаете относить себя?

Том Риддл с беспечной полуулыбкой стоял у лестницы, ведущей вниз, в зал. Барти успел заметить, как его взгляд встретился со взглядом Нотта; спустя пару мгновений тот, церемонно склонив голову, пожелал обоим хорошего вечера и прошел мимо него в зал.

– Это было необязательно, милорд, – сказал Барти, когда шаги Нотта на лестнице стихли. Риддл, усмехнувшись, подошел ближе. Конечно же, он понимал.