Текст книги "Уйын Полоза. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Дед Скрипун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Выстрел прозвучал в тишине ночи неожиданно громко. Художник стрелял, падая на спину, прямо сквозь кобуру, не доставая кольт. Ни на прицеливание, ни на другие действия времени смотрящий в лоб ствол автомата не оставил.

ППШа гостя, сверкнув рикошетом пропевшей по стволу пули, вылетел из рук, и развернув своего хозяина, не успевшего выпустить оружие, инерцией, на девяносто градусов, спиной к Максиму. Незнакомец замер, не зная, что делать дальше, согнув в коленях ноги, и вжав голову в плечи.

– Зачем такую пушку испохабил? – Встал, как не в чем не бывало Угрюм, и обойдя вокруг неудачливого гопника, поднял автомат. – Надо было в лоб стрелять. И возни меньше и оружие целое. Глянько, все дуло разворотил, теперь только на выкид. – Ты кто такой будешь? – Он встал напротив дрогнувшего при этом вопросе гостя.

– Охотник. – Выдохнул тот. – Артель у нас.

– Охооотник. – Протянул задумчиво Угрюм. – И чего тебе, охотник, от нас понадобилась? Видел же, что люди отдыхают.

– Познакомиться подошел. – Тот поднял скосившийся взгляд на щелкнувший предохранителем маузер.

– Нормальные люди здороваются при встрече, затем представляются. – Все так же задумчиво поднял пистолет Угрюм. – Сдается мне, охотник, что ты грабить нас пришел? – Он ткнул дуло в лоб затрясшегося мужчины. – Не тех ограбить решил ты, охотник. – И вдруг рявкнул. – Сколько вас?

– Трое. – Скороговоркой запричитал тот. – На мисов охотимся, место тут наше. Смотрим новенькие, вот меня и послали разузнать что, да по чем, пригласить присоединиться? Я с добром пришел.

– Добром и пистолетом можно многого добиться. – Хмыкнул почти ласково Угрюм, и вдруг зло рявкнул. – Где лагерь? – И слегка придавил курок.

– Справа, метров триста, на берегу. – Побледнел грабитель.

– Молодец. – Выстрел разбросал по траве кровь и мозги. – Ненавижу тварей. Легких камушков они хотят, мисов стреляют. – Брезгливо пнул ногой труп хмурый Угрюм.

– Зачем? – Поднялся Максим. – Мы же ничего о них не знаем. – Надо было поговорить. Зачем сразу пулю в лоб?

– Чего тут надо знать. Все на его морде написано. Жадная, трусливая сволочь. Ты еще пожалей и заплачь. Он тебя грабить и убивать пришел, а там дальше, еще двое таких же сидят. Смирись Художник. Ты в мире Полоза, а здесь выбор простой. Или ты, или тебя. Садись, и ешь уху, а я к друзьям нашим новым наведаюсь, поздороваюсь, и сделаю этот мир немного чище.

Он подхватил за ногу еще теплый труп и потащил к озеру. Через некоторое время плеснула вода, но он не вернулся, а еще через полчаса раздались два далеких выстрела.

Максим сморщился. Тяжело принимать жестокую реальность, но Угрюм в чем-то прав. Не Художник придумал правила этого мира. Их можно только принять, или умереть, но он еще не готов к смерти.

Глава 22 Земляничный рай

То, что они задумали, было чистейшей воды авантюрой, но мозговой штурм двух людей, по поиску решения проблемы ни к чему не привел. Идеи рождались как снежинки в пургу, но тут же отметались в сторону под напором убийственных доводов в своей несостоятельности. Когда Максим предложил свою утопическую идею, то Угрюм лишь скривился, обозвав его придурком и самоубийцей, но все же задумался.

О произошедшем ночью, по негласному, обоюдному согласию не разговаривали. Угрюм вернулся к костру злой, и молча сел доедать остывшую уху, а Максим не стал его расспрашивать, ему и так было понятно, что там произошло. Ночь не спали, понуро рассматривая огонь, и обсуждать дальнейшие планы начали только под утро.

После получасового скукоживания в морщины лба и чесания затылка, и еще нескольких абсурдных предложений Угрюм сказал, что в идее Художника что-то есть, и предложил все же ее обсудить. В итоге бурного разговора друзья отправились в путь, слабо представляя, что из всего этого получиться, ведь все их планы строились на порой абсурдных догадках.

Мир вечной осени встретил их обычным для этой местности нудным, холодным дождем, и серым, спаявшим небо и землю в одно целое туманом. Шагнув сюда, они остановились у края невидимого перехода. Было над чем подумать.

– Не имею ни малейшего представления, где тут может быть болото. Я всегда проскакивал эту локацию по самой кромке, быстро, и пытаясь не отсвечивать, а теперь надо лезть куда-то в самую середину этой плесени, да и еще и искать самому встречи с опасной тварью. – Угрюм всматривался в туман, пытаясь рассмотреть там хоть что-то.

– Вода всегда бежит вниз, и скапливается в ямах и ложбинах зарастая илом и мхом, превращаясь в нужную нам консистенцию, именуемую болотом. Думаю, надо просто идти вниз по склону, и в итоге мы что-нибудь да найдем. – Вздохнул Художник. – Другого выбора у нас все равно нет.

– Тут кругом одно болото. Даже в воздухе жабы квакают. – Угрюм недовольно сморщился. – Пока мы найдем то, что нам надо, найдут нас, и жить нам, максимум останется, три дня, а то, что ты считаешь выходом, окажется пустышкой.

– Чего ты ныть начал раньше времени? Можно подумать, что у нас есть другое решение, да и вообще, это твоя идея ввязаться в квест. Захотел справедливости? Захотел наказать уродов? Вот и получай проблемы. Она, эта самая справедливость, не никогда не даётся легко, за нее повоевать приходиться. – Огрызнулся Максим.

– Не ною я. – Вздохнул друг. – Не хочется просто подохнуть, покрывшись язвами.

– Тут еще бабушка надвое сказала. Идея-то с лекарством неплохая. – Хлопнул Максим по жесткому плечу друга и улыбнулся. – Не дрейфь братан, прорвемся.

– Братан, это вообще-то мое обращение. Не присваивай святое. Хотя тебе… Так и быть разрешаю. – Хохотнул Угрюм. – Ладно, уболтал языкастый, будем думать, что ты прав. Пошли искать твое сраное болото, и надеяться на авось.

Одежда промокла мгновенно. Морось, перемешиваясь с потом заливала глаза, стекала за шиворот ознобом приклеивая рубахи к спинам. Ноги хлюпали как изнутри, так и снаружи, скользя по прелой листве. Спуск становился все круче, а туман все плотнее. Видимость упала практически до нуля, и друг друга они видели теперь в образе расплывшихся теней, хотя передвигались на расстоянии метра друг от друга.

Угрюм, шедший первым, внезапно вскрикнул и пропал из видимости. Только отборный мат указал на то, что он все еще здесь и жив.

– Не видно ни зги. Кругом камни. – Ругался откуда-то снизу его голос. – Ты там поосторожнее, не упади. Я тут едва ноги не переломал. Здесь ручей, по ложбине, и камни как пики. Вода ледяная. Аккуратнее спускайся, лучше на корточках. Обещаю никому не расскажу, что ты на четырех костях ползал. – Он невесело рассмеялся.

– Плевал я на чье-то мнение. – Максим опустился на колени, и только после этого увидел край обрыва. – В сторону отойди, а то на шею тебе сяду. – Он свесил ноги зацепившись руками за край, думая спрыгнуть вниз, но тут же оперся сапогами о землю. – Да тут же не высоко. Чего орал-то? Паникер.

– На тебя бы я посмотрел, когда опора под ногами внезапно пропала, и ты в молоко полетел. – Огрызнулся друг. – Давай шустрее, вниз сползай.

– Тут я уже. – Художник увидел сидящего и потирающего ушибленную голень Угрюма и подошел. – Не поломался? Кости целы?

– Не дождешься. Лучше себе под ноги внимательней смотри. – Он поднялся. – Куда дальше?

– Вниз, по ручью и пойдем. Куда-нибудь он да впадает. Будем надеяться, что это нужное нам болото. Если же нет, то вернемся, поищем место истока, может там повезет. – Задумался Максим. – Лишь бы нас мяскяй за это время не прихватил. Рано нам еще с ним видиться.

– Этот может. – Угрюм развернулся и пошел вниз по склону. – Не отставай, потеряешься. – Раздался из тумана его ехидный смешок.

Внизу болота не оказалось. Ручей обрывался, словно аккуратно обрезанный ножом. Местность впереди, сколько не присматривайся, все та же, все тот же дождь и туман, а вот ручья там уже нет.

– Другая локация начинается. – Остановился Угрюм. – Там я еще не бывал. – Как-то не сподобился до твоего появления по миру мяскяя погулять, и сюда добраться. Надобности не было такой. Проблемный ты мужик, Художник. И чего я с тобой увязался. Правил бы себе спокойно в Сытухе. – Он обернулся. – Что дальше -то? Возвращаемся?

– Может глянем, что там? – Максим подошел ближе. Странное желание изведать то, что скрывает новый мир, обожгло любопытством душу.

– Стоит ли? – Задумался Угрюм. – Нам и тут дел не в проворот, не хватало еще куда-нибудь вляпаться, с твоим-то везением. Любопытство кошку сгубило.

– Чего страшного. Шагнем, оглядимся и назад. – Не сдавался Художник. – Может там что толковое найдётся.

– Черт с тобой. Пошли. Может и правда клад отыщем. – Шагнул, и исчез Угрюм.

– Вот что за человек. Решения принимает мгновенно, и тут же исполняет. Попробуй понять, что задумал, а потом еще и догнать. – Буркнул пустому воздуху Гвоздев, и пошел следом за другом.

Такого он никак не ожидал увидеть.

– Ты знаешь, что такое кайф, братан?.. Нет, ты не знаешь, что такое кайф. Кайф это, вот это все. – Угрюм лежал в траве, раскинув руки и ноги, щурясь солнечному свету, на зеленой, бархатной лужайке, на берегу искрящегося ручья, на опушке осиновой рощи. Лениво срывал землянику, буквально засыпавшую все вокруг и закидывая ее в рот, блаженно жевал, и улыбался. – Таких ягод, с момента попадания сюда не ел, не было их отчего-то там, где я бывал до этого. Да что врать, и дома-то не часто в лес за вкусняшками ходил, все больше в камуфляже, на заданиях, а тут… – Он закинул в рот очередную красную бусину. – А тут как в детстве очутился. Мы с дедом частенько на вырубки бегали, то за земляникой, то за малиной. – Он поднял голову, и посмотрел на Гвоздева. – Ты чего братан застыл, словно какую знаменитость звездатую увидел? Присоединяйся, отдохни от бесконечного дождя и тумана. Слегка обсохнем, и назад двинем, тухнуть в плесени, и искать твое болото.

– Ты знаешь, где мы? – Максим едва вошел в новую локацию, как тут же почувствовал себя некомфортно, словно наблюдает за ним кто-то из леса, пялится злобно в спину, целится ненавистью. Не смотря на умиротворенную реальность, и балдеющего в траве бывалого друга, явно не чувствовавшего угрозы, Художнику было не по себе. Слишком уж все тут неестественно прекрасно, как на картинке, как в детской книжке комиксов. В реальной жизни так не бывает. Чего-то не хватало в этой летней идиллии.

– Не знаю. Не был тут никогда, и даже не слышал. Дорога сюда видимо одна и через локацию Ахтамака проходит, вот и не ходят сюда люди. Ты чего всполошился-то? Или правда, что увидел? – Угрюм сел, и огляделся. – Вроде ничего тут необычного нет.

– Не по себе что-то. Неестественно тут. Чего-то не хватает. – Художник оглянулся. – Тихо как в могиле. Птиц не слышно… Да что птиц, мухи и те не жужжат, пчел нет, и мошки… – Он прислушался. – Так не бывает.

– А ведь ты прав. – Угрюм тут же стал серьезен и поднялся. – Пойдем-ка отсюда лучше братан. Неправильное тут место.

Он не успел договорить так как маленький шип воткнулся ему в шею, мгновенно лишив сознания, и свалив тряпичной куклой в траву. Максим не успел среагировать, и даже вздрогнуть, так как второй такой же шип воткнулся и ему в кожу погасив сознание.

***

– Покушал землянички, придурок. Забыл, где нахожусь, детство вспомнил, дедушку… Болван.

Первое что услышал Максим, когда сознание толчками начало к нему возвращаться, был нудящий бубнеж друга. Страшно хотелось пить, глаза слиплись, и отказывались открываться. Он висел на вытянутых руках, прикованных кандалами, к толстой цепи свисающей из темного свода приличного размера бревенчатой камеры, по всей видимости пыточной, с одним малюсеньким пыльным окном, под самым потолком с ржавой решеткой, а рядом сопел и раскачивался, пытаясь дотянуться до места крепления цепи, Угрюм. Но все это Художник смог рассмотреть, только с третьей попытки сумев открыть слипшиеся ресницами глаза,.

– С добрым утром, братан! Как спалось после землянички? Как сны? Кошмары на полной желудок не снились? – Рассмеялся невесело Угрюм. – Я тут уже минут двадцать зарядку делаю. Присоединяйся, может у тебя получиться.

– Где мы? – Гвоздев не узнал собственного голоса, на столько жажда иссушила горло.

– Что, тоже с похмелья мучаешься? Думаю, рассольчиком тут не угостят. Не гостеприимные хозяева нам достались. Напоить напоили, а с утра стопку поднести забыли. – Он застонал, вывернув руки в попытке зацепиться за цепь. – Суки, слезу удавлю.

– Хватит хохмить. – Максим даже не попытался освободиться, понимая, что это бессмысленно. – Можешь серьезно ответить: «Есть мысли, кто нас тут приковал, к кому мы в лапы угодили»?

– Понятия не имею, говорил же, что первый раз в этой локации. Землянички поел, тебя дурака послушал, встал, и вот уже тут вишу, а ты рядом слюни пускаешь. – Стрельнул ненавистью в глазах Угрюм. В общем полные непонятки, и вряд ли мне хозяева этого отеля понравятся. Я уже их ненавижу.

– Остается только ждать. Пить хочется, сил нет. – Вздохнул Художник. – Надеюсь перед смертью попить дадут.

– Догонят и еще раз дадут. – Рыкнул друг. – Слезу, убью.

Ждали не менее трех часов, и когда сознание от жажды начало гаснуть, скрипнула наконец дверь, и в пыточную вошли два человека в белых рясах, и надвинутых на глаза капюшонах черных плащей.

– Чего-то мы, по-моему, перестарались с испытанием жаждой наших гостей брат Пуркоп, как бы не померли они. – Один из них подошел к Гвоздеву, и приподняв капюшон, посмотрел вполне человеческими карими глазами.

Лицо тридцатилетнего мужчины с черной ухоженной, коротко стриженной бородой, раскосые умные глаза, обычный, вздернутый в упрямстве нос, ни намека на то, что это нелюдь. С виду обычный игрок.

– Исчадия дождя сложно убить, а жажда не даст им рассеять заразу по нашей великой Либертии. – Второй остановился около извивающегося Угрюма. – Посмотри, сколько еще в этой особи силы.

Угрюм перестал дергаться, и попытался плюнуть в стоящего около него гостя, но пересохший рот, не дал этого сделать, чем развеселил гостя.

– Я бы все-таки напоил немного исчадий дождя. – Первый гость подошел к стоящему в углу ведру с водой, и намочив лежащую около него тряпку, накинув ее на швабру, поднес к губам Гвоздева. – Пей злыдень, и молись во славу Полоза великого, несравненной щедрости его.

Максим вцепился зубами, жадно глотая грязную воду, высасывая ее из половой тряпки. Странный монах засмеялся, наблюдая за его действиями.

– Хватит, твой друг ждет своей очереди. – Он вырвал у Максима из зубов грязную поилку, и вновь намочив ее, пошел к Угрюму, а к Художнику подошел другой монах.

– Кто вы, и сколько заразы с собой принесли в телах? – Заговорил он казенным голосом, и достав из-под полы блокнот и карандаш, приготовился записывать.

– Мы люди, и ничего не приносили, мы лишь на несколько минут зашли обсохнуть, и отдохнуть. – Вместе с водой, к Гвоздеву вернулась и возможность разговаривать.

– Вся сволочь, которая приходит из мира дождя в нашу благословленную Либертию, нагло врет, о своей непричастности к козням мертвого колдуна. Ты не исключение. Если не хочешь мучаться, и умереть быстро, то расскажи все, без утайки. Во-первых, кто такие: «Люди», во-вторых, сколько заразы в ваших телах.

– Не строй из себя идиота. Про людей он не слышал… Мне нечего вам рассказывать. – Зло ответил Максим. – Ни на мне, ни на друге моем, нет никакой вины. Мы мирные путешественники.

– Посмотрим, кто из вас окажется разговорчивее к завтрашнему утру. – Монах отошел от Гвоздева, и подошел к Угрюму. – Тебе то же нечего мне рассказать? – Тот молча плюнул ему в лицо. – Глупо. – Монах вытер белым платочком слюну. – Приглашу, пожалуй, Добряка, пусть разговорит вас. – Он улыбнулся. – Пойдем брат Варсава, наши гости неразговорчивы, и для дальнейшего общения требуется основательная подготовка.

Странные монахи ушли.

– По-моему, нам сейчас будет больно. – Нахмурился Угрюм. – Что-то мне погоняло: «Добряк», совсем не нравиться. Сдалась мне эта земляника. Сразу валить отсюда надо было. – Он отвернулся, и замолчал.

Максиму нечего на это было ответить. Что тут скажешь? Знать бы, как говориться, где упадешь, так соломки подстелил бы, а еще лучше не пошел бы туда, где грохнешься. Ну да что сделано, то сделано, назад хода нет. Осталось ждать и надеяться на лучшее, которое вряд ли наступит. Он вздохнул, и промолчал.

Добряк оказался тем еще садистом, с доброй улыбкой веселого дедушки. Работу свою он знал великолепно.

В таком же облачении, как и предыдущие гости, только вышитым на плаще изображением красной, приготовившейся к прыжку змеи. Низкорослый, кареглазый крепыш, с черной бородой, и длинным загнутым вниз кончиком носа, в первую очередь, кривым и тупым ножом, сделал надрезы в подмышках друзей, и обильно посыпал их солью.

– Это для разминки. – Улыбнулся он зашипевшим от боли жертвам. – Пальчики чуть позже отрезать будем, когда их переломаем, и ноготочки повыдергиваем, ну а на закуску огонек под ножками разведем, но это уже опосля, когда кожицу, да мясцо с них сострогаем, да муравьишек косточками покормим, специально для таких целей редчайшую диковину держу.

– Тебя я первым удавлю. – Простонал Угрюм.

– Как это звучит пошло. – Засмеялся садист. – Я слышу эти добрые слова постоянно, ты не придумал ничего нового. У нас в стране свобода слова, и ты можешь говорить все, что тебе хочется, особенно здесь. – Он подошел к Максиму. – Ну а ты? Не хочешь мне ничего сказать?

– Нет. – Художник еле сдерживался, чтобы не закричать от боли.

– Жаль. Тогда придется еще немного вас подсолить. Муравьишки не любят недосол. – Он еще раз полоснул по коже узников ножом. – Повисите чуток, подумайте и отдохните, а я подожду, и приготовлю инструмент, для дальнейшего разговора.

Он развязал принесенный с собой мешок, и начал выкладывать из него на пол, ровными рядами, всевозможные клещи, пилы, и клинья, заботливо протирая их тряпочкой, весело поясняя предназначение каждой. Но Максим его не слушал, панически перебирая в уме возможные варианты действий, для спасения, но не находил.

– Может вам надо посоветоваться, а я мешаю? – Задумчиво посмотрел на пленников Добряк.

– Ты мешаешь уже тем, что на свет родился. – Рыкнул на него, скрипнув зубами Угрюм.

– Смешно. – Рассмеялся садист. – Так и быть, я оставлю вас вдвоем, посовещайтесь немного, а что бы думалось получше, еще немного подсолю. – Он оставил на коже каждого еще по одному надрезу, и хохоча, посыпав обильно солью, вышел довольный из пыточной.

– Уроды. – Простонал Угрюм. – И знаешь братан, что самое противное? Я даже не знаю, что им сказать, кроме как обматерить. Первый раз в таком положении. Такая безнадега, что выть хочется.

– Надо как-то выкручиваться. – Максим еле сдерживал себя, чтобы не заорать от боли. – Нас сначала изрежут и переломают, а потом грохнут.

– Это точно. – Проскрипел зубами друг. – Но в голову ничего не приходит, хоть убей. Я даже не знаю кто они такие? Местная нечисть, или люди, косящие под нее. Ясно только что это религиозные фанаты, поклоняющиеся Полозу. Терпеть фанатов не могу.

– У них должен быть кто-то главный. – Задумался Гвоздев. – Тот, кто принимает решения. Такие люди обычно умны, и прагматичны, и не верят в то, чему сами учат, иначе не удержатся у власти. Значит с ним можно поговорить, и договориться. Предложить что-нибудь в виде выкупа в конце – концов. Есть у меня мысль, только подыграй мне.

– Лады. Согласен. Только после того, как с ними договоримся, я удавлю Добряка. – Мстительно скривился в улыбке боли Угрюм. – Голыми руками удавлю суку.

Глава 23 Чудь

Около часа ждали возвращения Добряка, а он не спешил, словно давая друзьям время на проработку очередной авантюры, от успеха которой зависела их жизнь.

Угрюм взял на себя роль критика, причем не стеснявшегося в выражениях, самым мягким из которых было: «Придурок», а Максим всячески отстаивал свое предложение, периодически его корректируя под ехидные замечания и сарказм друга.

Когда палач вернулся план был полностью готов, на сколько вообще он может быть готов план, построенный на домыслах, слухах, и сказках. Оставалось только попробовать и узнать. Время к этому пришло.

Добряк вошел в двери как всегда с улыбкой, подошел к разложенному на полу инструменту, любовно его еще раз протер тряпочкой, погладил, что-то прошептав каждой вещи, и только после этого повернулся к висящим на цепях жертвам.

– Отдохнули? – Ласково спросил он. – Продолжим, пожалуй. Впереди у нас незабываемые ощущения от знакомства ваших пальчиков с щипчиками по выдергиванию ноготков. Поверьте, после знакомства с ними, о тратах на маникюр можно будет забыть. Цените мою щедрость, слуги дождя. – Он рассмеялся.

– Погоди. – Максим решился начать авантюру. – Мы готовы говорить.

– Какое несчастье. – Вздохнул палач. – А как же щипчики? И муравьишки голодные. Ну да ладно, чего только не сделаешь ради возвращения заблудших душ в лоно истиной веры, на какие только жертвы не пойдешь, ради спасения чужой души. Говорите.

– Мы все расскажем, но только вашему старшему. Позови. – Выдохнул Максим, замерев в ожидании ответа, так как это было самое начало их с Угрюмом плана, и от него зависел успех дальнейшей авантюры.

– Это чего? Пуркопа что ли позвать, или Варсаву? – Почесал затылок Добряк. – Даже и не знаю, кто из них главнее. Показания записать, и грехи отпустить каждый из братьев может, и на костер очищающий отвести в последний путь, да и Полоза попросить, чтобы значит принял грешников. Так кого из них позвать-то?

– Я же сказал, самого главного, зачем нам рядовые дознаватели? Тайну нашу должен знать только хозяин этих мест, ибо это касается государственных интересов. – Гвоздев изобразил звериную непреклонность на лице. – Поспеши, Добряк. Время не ждет?

– Не уж то самого Катилу?! – Воскликнул покачнувшись, и выпучив глаза палач. – Да как же я посмею? Меня и к престолу-то поди не допустят!!!

– Не дрейф, болезный. Допустят. – На Угрюма было страшно смотреть. Его лицо исказила маска готового убивать нелюдя. Создавалось впечатление, что вот-вот губы висящего человека приподнимутся в рычащем оскале, а зубы вытянуться в острые клыки, он легко порвет цепи, и кинется в драку. – Ты делаешь великое дело, и владыка щедро наградит тебя за расторопность и благую весть.

Добряк побледнел, не зная, что делать. На его лице отобразилась вся волна чувств, от предвкушения награды, до страха наказания и сомнений. Но длилась его ошарашенное состояние недолго. Мотнув решительно головой, он вскрикнул, покраснел, и выскочил вон.

– Мы не переборщили, братан? Как бы этот придурок не натворил чего. – Хмыкнул Угрюм. – С этих фанатов станется. Кинется к своему Катилу, а его там стража на куски порежет.

– Не. Нормально все будет. Этого прирежут, другой придет. Того снова отправим, план работает, дорожка проторена. Кто-нибудь да доберется до тела владыки. – Рассмеялся Максим, но тут же стал серьезен, так как двери распахнулись и в пыточную ворвались бледные Пуркоп и Варсава.

Один из них подскочил к ведру с водой и принялся остервенело мыть пол, а второй к Максиму, и начал его протирать смоченной земляничным соком салфеткой.

– При встрече с его преосвященством в глаза не смотреть, вид иметь покорный. – Вещал он, размазывая красную, ароматную смесь по телу Художника. – Это и тебя касается грешник. – Закончив с Гвоздевым, фанатик принялся за Угрюма. – Глазенки свои потуши, или Катила их выколоть прикажет.

– Всенепременно. – Хохотнул тот. – Как только, так сразу. – Чего ты меня вареньем-то намазал, жрать меня Ваше Преосвященство будет что ли.

– Не богохульствуй грешник. – Побледнел фанатик. – Твои слова гадки.

– Ну извини. – Ни грамма не раскаиваясь скривился в подобии улыбки Угрюм. – Тело просто липкое стало. Противно, да и не дай бог мухи налетят, а еще хуже пчелы.

– Нет у нас мух и пчел. Они недостойные жизни создания Полоза. Мерзость. – Неожиданно прозвучал густой бас со стороны дверей. – Мы избавились от них. – В пыточную входил владыка этой локации.

Впереди, постоянно кланяясь, пятился задом Добряк, указывая дорогу, а по бокам гордо застыли двое облаченных в серебряные доспехи, высокие, остроконечные шлемы и красные плащи, с изображением клубка змей, с копьями в латных перчатках, стражники.

Власть лилась из этой царствующей особы практически осязаемым потоком. В каждом движении, в выражении лица, в голосе, во взгляде скучающих, черных глаз, во всем читалась непререкаемое право распоряжаться судьбами людей, если можно назвать этим словом тех, кто проживал в этой локации.

Высокий, стройный, холеный, одетый во все белое, с венком на голове из цветков земляники, кучерявый, черноволосый мужчина. Квадратный, волевой подбородок с бородкой, а ля Энгельс, тонкие, сжатые в снисходительную улыбку превосходства губы, ровный, римский нос, умные глаза под тенями густых, завитых бровей. Он единолично правил этим миром, и было видно, что это ему нравиться.

– Вы не люди. – Произнес он утвердительно, окинув взглядом пленников. – Кто вы. Первый раз вижу таких грешников.

– Мы-то люди, а вот вы кто? – Хмыкнул Угрюм. Попытался еще что-то добавить язвительное, но глянул на Максима, осудительно качающего головой, и осекся.

– Прости моего друга за дерзость, Ваше Преосвященство, он потерял рассудок от вида благодати исходящей от тебя. – Изобразил раскаяние Гвоздев, влив в голос весь елей, на который был способен.

Катил понимающе хмыкнул, сделал вид, что доволен такой лестью, и стрельнув по Художнику глазами, кивнул.

– Говори, грешник. Кто вы? Рассказывай все без утайки, так как я тот, кого слушает сам Полоз. Разговаривая со мной, ты разговариваешь с богом. Помни это. – Гордо поднял голову владыка.

– Слышать наш разговор, недостойны твои слуги. – Максим скромно опустил глаза.

– Ты дерзок. – Хмыкнул Катил. – Но слова твои разумны. – Он властно махнул рукой. – Оставьте нас.

– Они могут быть опасны, Великий. – Склонился перед правителем Варсава. – Мы еще не закончили дознание.

– Ты смеешь мне перечить? – Грозный взгляд Катила в прямом слове уронил слугу на колени. – Тут я решаю, как поступать. – Вон все! – Рявкнул он, задрав подбородок, и не поворачивая гордо поднятой головы.

Столпотворение метнувшихся к выходу тел быстро растворилось в проеме, и Максим с Угрюмом остались с местным царем с глазу на глаз.

– Я хочу для начала знать: «Кто вы»? – Тот подошел ближе. – Говорите так как есть, ибо я сейчас решаю вашу судьбу, и почувствовав ложь, сожгу на жертвенном огне во славу Полоза.

– Мы люди. Игроки. – Не стал ничего скрывать Максим. – Сюда заглянули случайно. Выполняли квест в локации дождя, и наткнулись на неизвестный переход.

– Люди-игроки… – Задумался Катил. – Звучит необычно. Я вижу странные души. Вы не созданы Полозом. Вы не из этого мира. – Он обошел вокруг висящих друзей, внимательно их рассматривая. Что значит слово: «Квест»? – Он сощурился.

– Задание. – Буркнул Угрюм, едва не ляпнув еще и «придурок», но посмотрев на состроившего звериные глаза Художника сдержался.

– Так вы слуги? – Улыбнулся догадкой Катил. – И кто же вас послал в мир дождя, и зачем?

– Мы не слуги. – Мотнул головой Максим. – Мы свободные игроки, и нас никто не посылал, мы сами выбрали этот квест, потому как мой друг терпеть не может несправедливости.

– Вот как. – Рассмеялся Катил. – По собственной воле к мертвому колдуну ради справедливости? – Да вы глупцы, или лгуны. Нет, пожалуй, все же глупцы, но надо отдать должное, довольно смелые.

Вас предупреждали, что бы вы не поднимали на меня глаз, а вы зыркаете, а вот этот «игрок». – Он посмаковал новое слово на вкус. – Так вообще прожигает меня ненавистью. Не стоит. Вы ничего не знаете о нас, что бы судить. – Он развернулся к дверям. – Эй там! Развязать пленников, обмыть, одеть, вернуть вещи, и ко мне во дворец, на разговор. – Он вновь повернулся к друзьям. – Не делайте глупостей, вы на моей земле, и я тут решаю кому жить, а кому умирать. Есть у меня к вам предложение. Кажется, вы можете помочь в решении загадки, убивающей мой мир.

Он развернулся, и гордо подняв голову вышел. Его поведение восхитило Максима. Истинный король. Уверенный в себе, гордый, и не ведающий страха правитель, может и диктатор, но кто его знает, что в этом мире правильно, а что нет.

Владыка ушел, а вместо него заскочили в пыточную три старых знакомца-палача. И засуетились. Два монаха принялись крутить ворот, опускающий цепи, а Добряк расстегнул кандалы на руках сначала Максима, а затем и Угрюма, но сразу об этом пожалел.

Кулак друга отправил его в короткий полет, методом хрустнувшей челюсти, о бревенчатую стену, где тот уселся, тряся головой, пытаясь вернуть вмиг помутневшее сознание.

– Обещал удавить гниду, но так и быть, только зубы пересчитаю. Скажи спасибо Катилу. – Угрюм потер кулак и улыбнулся. – Уж очень хорош Ваше Преосвященство. – Он хищно улыбнулся. – Ух хорошо. Аж полегчало. Еще бы водички и вообще благодать.

***

Город людей: «Чудь», предстал перед путешественниками во всей своей красе. Просторный, наполненный волшебным воздухом цветущего лета, чистый деревянный город племени, из далеких легенд. Были такие люди: «Чудь», в нашем мире, или нет, навсегда останется загадкой, но в игре Полоза они есть. Вот они, перед глазами, ожившие легенды Урала.

Одноэтажные бревенчатые дома под черепичной крышей, ровными рядами выстроились в улицы-стрелы, нацеленные на огромный дворец. У каждого перед входными дверями обязательная клумба с цветущей земляникой, и больше никаких огородов и никаких заборов, только коротко стриженный газон.

Земляника странный выбор для культового растения, как-то не вяжется нежная ягода с героизмом, победами или со смертью, тем, что присуще человечеству выставлять для поклонения, ну да не нам судить, у каждого народа свои предпочтения, и свои выработанные веками правила.

Здесь не было огнестрельного оружия, только луки, мечи и копья, потому пистолеты, бывшим пленникам отдали без малейшего страха, посчитав их амулетами, немного неправильно висящими с боку, на ремне, а не как положено на шее, но все же оберегами от враждебных чар.

Очень сильно заинтересовал аборигенов только кинжал Максима, и прибежавший, словно «мимо проходил, и заглянул к старому другу на огонек в пыточную», местный кузнец, долго цокал языком, и крутил в руках необычный нож, и вернув его с неохотой владельцу, сказал, что: «Ему такого ни за что не сковать».

Ни капли зависти в глазах, не трясущихся от жадности рук, что порадовало Гвоздева. Чистый, непорочный восторг восхищения. Понравились Художнику люди, назвать их нелюдью, созданной искусственно Полозом расой, не поворачивался язык. Да и кто знает, кто мы сами такие? Кто создал нас? Мы же не считаем себя биороботами, нелюдью, искусственными созданиями, хотя порой поступаем именно так.