сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
Вечером, когда Ката по привычке срезала путь через фамильную галерею Колдбладов, она услышала то, чего ожидаешь услышать в Колдфилде меньше всего: звонкий детский смех. И замерла на месте. Нет, этот захлебывающийся хохот не мог принадлежать Себастьяну: тот всегда смеялся робко и хрипловато из-за хронически воспаленного горла — но, хотя Ката сразу это поняла, она все же машинально окликнула своего воспитанника.
— Себастьян!
— Тьян… Ян… — толстые стены ответили ей протяжным эхом. Портреты поколений Колдбладов на стенах не сводили с нее пристальных глаз. Ката нахмурилась.
— Себастьян… это ты?
И снова коридор подхватил дрожание ее голоса и унес вдаль, разбивая его на отдельные созвучия о каменные стены. За окнами заливалась заря, и в закатном отблеске багряный ковер походил на застывшее море крови. Ката ускорила шаг. В ушах стучало, но даже этот стук не заглушил повторного взрыва хохота. Так дети хохочут из-за щекотки: истошно громко, со вскрикиваниями и повизгиваниями и с короткими паузами, необходимыми, чтобы набрать воздуха в легкие.
— Где ты? — громко спросила няня.
— Где ты… э-ты… э-ты… — точно с издевкой передразнила ее галерея. Лица на портретах ухмылялись в лучах заходящего солнца. Ветер дул и свистел из всех щелей.
Ката сама не знала, кому адресовала свой вопрос: все еще Себастьяну или невидимому ребенку, прячущемуся в одной из ближайших комнат. Внезапно она поймала себя на том, что ей совсем не страшно: наоборот, по позвоночнику ползут мурашки предвкушения, а сердце сжимается подобно сердцу именинника, ожидающего сюрприз. С ней ведь никогда ничего не происходило. Ее жизнь текла как по накатанной, оставляя ей роль наблюдателя, которому никто не даст пера, чтобы вписать свою строку в книгу судеб. И теперь Ката почувствовала себя так, словно ее позвали на сцену из зрительного зала. И поскольку она жила по совести и доверяла провидению, она откликнулась на этот зов. В ней зародилась надежда.
Словно в ответ на ее решимость из-за угла шагнул незнакомый кудрявый мальчик в светло-коричневом костюме. Он остановился посреди прохода, сложив руки на груди, и, беззубо улыбаясь, смотрел, как она подходит ближе, подбадривая ее нетерпеливыми жестами. При свете солнца его волосы горели золотом.
— М-малыш… — Ката облизнула пересохшие губы. Ей захотелось взяться за стену. — Откуда ты тут взялся?
Он чуть склонил голову набок, словно ему был известен какой-то секрет, и властно протянул ей ладошку:
— Идем со мной.
Глядя на протянутую ладонь, Ката на миг заколебалась. Наивная улыбка могла обмануть кого угодно, но не ее: в широко-распахнутых янтарных глазах явственно читались прожитые годы. С лица мальчика смотрели глаза старика. «Что-то здесь не так» — зашептал внутренний голос, но Ката не стала его слушать. Не теперь. После той ночи в оранжерее, что-то в ней надломилось. Собственное плотное, неуклюжее тело стало стеснять ее, как вещь, севшая после стирки. Вдобавок она никак не могла уложить волосы. Прежде ей хватало минуты, чтобы ловко собрать их на затылке, теперь сколько она ни старалась, получалось нелепо. Она начала проводить у зеркала вдвое больше времени, и чем больше она вглядывалась в свое отражение, тем более отталкивающей находила свою наружность. Ах, если бы можно было как-то исправить этот нос-картошкой, сделать его тонким и изящным, как у Оливии… Что, как не нос — фундамент красоты лица? Но это пустые мечты. Как говорила покойная матушка, горбатого могила исправит.
Не только ненависть к своему телу теперь отравляла ей существование, но еще и стыд, ставший ее незримым попутчиком. Что же ей сделать, как забыть взгляд графа, которым он наградил ее, когда она поцеловала его руки… ну почему она вообще это сделала?! Почему решила, что имеет право? Каждый раз, стоило вспомнить эту сцену, она кривилась, судорожно вдыхая воздух через сомкнутые зубы, и ей хотелось сделать себе больно: ущипнуть, поцарапать, уколоть иголкой палец. Она боялась лишний раз посмотреть в сторону хозяина дома, как будто только сейчас, спустя годы, он мог взглянуть ей в глаза и впервые заметить, насколько она дурна собой. Ее лихорадило. Она потеряла сон и аппетит, стала рассеянна и раздражительна. Вчера, когда Себастьян в четвертый раз подряд взял си вместо си-бемоль, она со злостью захлопнула крышку фортепиано, чуть не прищемив ему пальцы. Себастьян, не привыкший к такому обращению, устроил сцену: заперся в комнате и, рыдая, клялся, что больше никогда не захочет ее видеть. Обычно гибкая и чуткая, Ката разрыдалась вместе с ним, стоя под дверью. Она чувствовала себя жестокой и недостойной любви — даже любви этого ребенка, без которого давно не представляла своей жизни. Своим злосчастным поцелуем ничего не подозревающий граф отравил ее, и теперь яд медленно приближался к самому сердцу.
— Ты ангел? — тихо спросила Ката, разглядывая безмятежную детскую улыбку.
— Вот и нет.
— Дьявол? — она почувствовала, как холодеют ее ладони.
— Снова мимо. Люди зовут меня Дитя Цветов, но у меня есть свое имя: Лео.
— Ага, ты Хранитель юга и покровитель детей, — задумчиво кивнула Ката, успокаиваясь. Она наконец дала мальчику свою руку, позволив ему вести ее за собой.
Как и всякая деревенская девушка, жизнь которой пронизывают суеверия, о четырех Хранителях она знала с детства, и ее вера в них была незыблема. Из-за малообразованности ли, а может, из-за глубокой инстинктивной связи с природой, Ката не ставила под сомнение существование духов и призраков, ее чистый разум не ведал скепсиса. Поэтому, увидев воочию персонажа местных легенд, Ката почти не удивилась.
Мальчик остановился у первой двери сразу за фамильной галереей. Узнав тайную комнату графа, Ката попыталась протестовать:
— Сюда нельзя! Да и здесь всегда заперто…
Почувствовав сопротивление, Лео обернулся. В уголках его глаз появились смешинки, а улыбка стала почти ехидной. Не говоря ни слова, он коснулся пальцем замочной скважины, раздался щелчок и дверь сама собой распахнулась, подчиняясь силе его воли.
Ката словно очнулась ото сна. Она испуганно отпустила маленькую ладонь и отшатнулась, прислоняясь к косяку.
— Лорд Колдблад строго-настрого запрещает даже приближаться к этой комнате. Я не пересеку порог, — решительно сказала она, и в голосе ее зазвенел металл, которого она сама не ожидала в нем услышать.
— Придется нарушить запрет, чтобы ты могла исполнить свой долг, — развел руками Хранитель юга.
— Долг? Долг?
— Ты большее, чем ты думаешь. Гораздо большее. Но только оказавшись по ту сторону, ты узнаешь о своем предназначении.
— Я… я стану Хранителем?.. Но к-как с этим связана комната его светлости?
— О нет, ты нечто иное. Ты связана с Хранителем севера. Ты знала, что граф — Хранитель севера?
— Его светлость… Но как же?
Лео снова взял ее за руку и настойчиво потянул вперед, не давая собраться с мыслями, но Ката намертво вцепилась в дверной косяк. Все годы, проведенные в Колдфилде, ее предназначением, ее счастьем было исполнять желания графа и только. Быть рядом тогда, когда ему это нужно. Делать то, что он скажет. Мечтать о большем она не смела. Ей казалось, что у нее уже есть все, чего можно желать, что желать чего-то сверх этого — значит быть неблагодарной. Почему же теперь пламенная любовь к Колдбладу, когда-то наполнившая ее жизнь светом, стала источником боли, а не радости? Да, Ката бы по-прежнему безропотно отдала графу свою жизнь, попроси он об этом. Только теперь этого было мало.
— Ты должна, Ката.
Она и сама это знала. Закусив губу, она шагнула внутрь вслед за ребенком, избегая смотреть по сторонам. Только краем глаза заметила два портрета, но сразу же перевела взгляд в пол, боясь увидеть лишнее. Они подошли к зеркалу, и Лео уверенно протянул руку к портьере, одним быстрым движением сдернув ее на пол. Плотная ткань цвета королевской мантии беззвучно соскользнула вниз волнами складок. Теперь на них смотрели их собственные отражения: маленький кудрявый мальчик с вечной улыбкой на устах и тяжелым взглядом и круглолицая девушка в платье из грубой шерстяной ткани. Лео кивнул, отпуская ее руку, и Ката поняла, что нужно делать.
Набрав в грудь воздуха, она коснулась зеркальной поверхности кончиками пальцев. Сияние, в тот же миг окутавшее ее, было таким сильным, так жгло веки, что Ката зажмурилась. Вслепую она шагнула вперед, не встретив на пути никакого сопротивления. Под ногами заскрипел снег. Когда она вновь открыла глаза, то нашла себя в другой комнате. Такой же маленькой, как и тайная комната графа, но без мебели и без окон, холодной и сумрачной. Потолок и стены были исписаны инеем. Узорами бессвязными, не подчиненными общему сюжету, общей идее, но все же величественным. Сколько ни смотри, нельзя было понять драматургии — может, ее и не было вовсе, а был лишь хаос человеческих тел: чьи-то ключицы, чьи-то пальцы, спины, бедра, колени. И лица. Главным образом, лица. Бестелесные, написанные в профиль и анфас, они то смеялись, то корчились в муках. Казались то сказочно красивыми, то невозможно уродливыми. Выполненные с филигранностью гения, они дышали жизнью, наблюдая за зрителем из тени плоского мира. Каждый взгляд таил пройденный путь, личную историю. Памятуя о том, что целое больше суммы его частей, Ката делала тщетные попытки объять общую картину целиком, но от чрезмерных усилий у нее скоро зарябило в глазах. Изображение, сотканное из миллиарда тонких, мельчайших штрихов, было до того искусно, что создавало иллюзию вечного движения.
— В чем дело, Финни? Я не ждал тебя, — прошелестел в пустоте недовольный голос.
Ката обернулась, пытаясь понять, откуда доносится голос, но казалось, он был везде. Как порождение ночи, звучал из всех углов и щелей, сходясь от стен к зеркалу, где она стояла. Ката так и не поняла, когда и как в комнате появился незнакомец, но, не сделав ни шага, он вдруг возник перед ней. Сначала няне померещилось, что это лорд Колдблад, но стоило взгляду лучше сфокусироваться, как она поняла, что это другой человек. Да, похожий на графа как две капли воды — но спутать их все же было невозможно. Ката уставилась на лицо незнакомца и не опустила глаз, даже когда встретила его взгляд. Никогда прежде она не видела таких лиц. Если лицо лорда Колдблада всегда было обращено внутрь и казалось лишь карандашным эскизом, где парой штрихов обозначили основные черты, то это лицо словно изливалось во внешний мир, такое туго натянутое, дребезжащее, такое красивое в ужасных муках — оно кричало, оставляя губы сомкнутыми.
— Так-так, — шепнул незнакомец, складывая пальцы пирамидкой. — Так-так.
Его глаза полыхали синим огнем, а кожа была настолько бледна, что казалось, от нее исходило сияние. Кончики пальцев и ногти этого человека были синие, точно отмороженные, а губы, напротив, красные, как будто перепачканные в крови. Крепко стоя обеими ногами на земле, он чуть сутулился и смотрел исподлобья прямо ей в глаза. Ката молча отвечала на этот взгляд. Что она видела в глазах этого чудовища? Гордыню, ненависть, страсть и боль. Не глухую, сдавленную боль Колдблада, но жуткую, леденящую кровь агонию, до того осязаемую, что, казалось, она давно вышла за границы его тела и смешалась с воздухом. Ката теперь тоже дышала этой болью, и кровь стыла в ее жилах.
— Огненное сердце. Но едва горит. Едва-едва. И все же вы пришли. Все же вы здесь.
Он улыбнулся дикой, бессмысленной улыбкой — точно зверь оскалил пасть.
— Меня п-привел сюда Хранитель юга, — сглотнула слюну Ката. — Я… я понятия не имею, где я нахожусь и с кем разговариваю.
Казалось, незнакомцу удалось взять себя в руки. Он вскинул подбородок и окинул гувернантку любопытным взглядом:
— Так-так. Мне представиться по всем правилам? Хотел бы я знать, как теперь, принимая во внимание все обстоятельства, надлежит это осуществить. Слишком много перипетий — не каждый рассудок это выдержит, — его глаза бегали, а речь была сумбурной и одичалой. — Добро пожаловать в мою ловушку — а может, мое убежище? Заботливый брат спрятал меня от трудностей этого мира… Это умилительно, вы не находите? Правда, я боюсь, он беспокоился о мире: считал, что это его нужно спрятать от меня. Видите ли, наши взгляды на то, кто должен стать Хранителем севера, расходятся. А интересы пересекаются.
— Вы… вы брат его светлости?
В притворном изумлении он прижал ладонь к своим красным губам:
— А вы всегда так дрожите, или я вас пугаю? Как неприятно: обычно женщины находят меня привлекательным. Находили. Но знаете, годы заточения кого угодно превратят в невротика. Если станет совсем страшно, помните, что вы здесь по доброй воле, а зеркало за вашей спиной. Шаг назад — и вы дома. Можете забыть меня как ночной кошмар. Но лучше этого не делайте. Потому что мне вас уже не забыть. Первый визитер за столько лет — и Огненное сердце.
— Я пока никуда не ухожу, я ведь только пришла, — кротко улыбнулась Ката, жалостливо разглядывая незнакомца. — И вовсе мне не страшно, просто здесь очень сыро. Простите, но вы так и не ответили, вы брат его светлости?
— Ну что вы все заладили: брат, не брат, — закатил глаза этот странный человек. — Неужели внешнее сходство не кричит громче моих слов о нашем родстве? Да, я Гордон Колдблад, и я на четыре минуты старше. И будь это не так, я был бы беспомощен, но свободен. А я почти всемогущ и заточен здесь. Пригвожден к этой комнате, как Прометей к своей скале. А мой брат подобно орлу вновь и вновь прилетает сюда, чтобы клевать мою печень. Фигурально. Печень ему не нужна — моего присутствия достаточно. Иначе Ледяным королем ему не быть — как тут им быть, когда не поспешил вовремя родиться? В моих жилах источник силы, источник мощи: и он приходит сюда, как олененок на водопой. Но все равно, чтобы сравняться со мной могуществом, ему бы пришлось умертвить меня, а на это он никогда не решится, ведь моя смерть принесет конец и его власти. Холода ему выдержать, так-так. Так что мне остается только злорадствовать и лелеять надежду на возмездие. И творить.
Он повернулся в профиль, с гордостью указывая Кате на потолок и стены.
— Как вы находите эту работу?
— Я… я н-не верю, что его светлость мог так с вами обойтись, — она все еще в ужасе качала головой, вспоминая ту ночь, когда встретила графа поблизости тайной комнаты с окровавленной шпагой в руках. Ей не то, что не хотелось верить словам Гордона Колдблада, казалось, все нутро кричало, что его слова — ложь, вопиющая клевета, но память опровергала доводы сердца. Глаза опровергали. Брат-близнец графа стоял перед ней физическим воплощением ненависти и боли, и она догадывалась, что стало их причиной.
Наконец, Ката воочию встретилась со скелетом из шкафа, о котором прежде боялась и думать. Знание, от которого она пряталась, которое, как предчувствовала Ката, все бы только усложнило, само нашло ее. И теперь она не могла не задаваться вопросом о том, кем же на самом деле был лорд Колдблад. Кого она так преданно и слепо любила все это время: злодея или жертву?
Воздух в комнате резко похолодел. Лицо Гордона исказила злая гримаса:
— Вам придется в это поверить, — прошипел он. — У вас нет выбора. Мой брат — трус, эгоист и мерзавец. Он играет людьми в своих целях. А чуть карта отыграна — она подлежит сожжению. Я не знаю, какие отношения вас связывали, но бьюсь об заклад, он играет и вами. Подумайте об этом. Подумайте хорошенько.
Колдблад-старший смаковал ее беспокойство. Никаких сомнений: он чуял его, он играл на нем, как на музыкальном инструменте. Точно заклинатель, который двигает телом, гипнотизируя змею, он вводил ее в транс своими перемещениями в пространстве. Было жутко видеть, как на полуслове он растворялся прямо в воздухе, а потом появлялся из ниоткуда уже в другом месте. И его голос, который то усмирял и баюкал, а то царапал слух вороньим карканьем, никогда не исчезал вместе с телом. Ката смотрела на Гордона во все глаза, не переставая кусать губы. Она искала ключик.
— Почему вы зовете меня Огненное сердце? — спросила она. Ее зубы стучали: но от холода, не от страха. Руки она держала скрещенными на груди на манер щита.
Гордон развязно подмигнул ей через плечо из правого угла комнаты — и в то же мгновение оказался прямо перед ней. Ката отшатнулась. От него пахло ветошью и еще чем-то горьким, вроде древесной коры. Может, тело его так же грызут черви, подумалось Кате. Может, вот где источник боли. Воздух вблизи Гордона был в разы холоднее и как будто бы даже плотнее. Кате захотелось задержать дыхание.
— Так-так, — повторил Гордон свою излюбленную присказку. — До чего любопытно. Огненное сердце, и ни сном ни духом. Забавно. Ну же, отлепитесь уже от зеркала и перестаньте дрожать. Клянусь честью, я добрый малый. И не верьте моему брату, который станет заверять вас, что чести у меня нет.
